Профиль | Последние обновления | Участники | Правила форума
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Архив - только для чтения
Форум » Литературный фронт » 1 Турнир всех времен и народов! )) » Турнир.1.3.2.Альтара-Волчек (сборник стихов)
Турнир.1.3.2.Альтара-Волчек
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 319
Репутация: 21
Наград: 0
Замечания : 0%
# 1 09.05.2008 в 12:13
Турнир.1.3.2.Альтара-Волчек
сборник стихов
Срок до 18 мая.
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 147
Репутация: 99
Наград: 3
Замечания : 0%
# 2 11.05.2008 в 01:14
Сборник стихов
Витька стремительно ворвался в квартиру, бросил школьный рюкзак у дверей. Кинулся на кухню, и торопливо стал шарить по полкам холодильника.
-Витюша, не ешь всухомятку, - послышался хриплый голос деда. – Обедать надо как следует – обязательно cъешь суп.
Витька поморщился. Нравоучения деда его порядком злили. Вечно он учит! Витька уже не маленький, четырнадцать ему. Сам знает, что делать. Но дед все зудит и зудит, как надоедливая муха.
Деду было за восемьдесят. Он даже не дед Витьке, а прадед. Когда-то он был высоким и стройным, но с годами подобно старому дереву, согнулся и высох. Глубокие морщины избороздили худое лицо, ставшие редкими волосы поседели, некогда крепкие ноги отяжелели. Дед всегда, даже дома, ходил опираясь на палку. Витька услышал ее постукивание в коридоре, и тяжелые шаркающие шаги. Мальчишка неприязненно поморщился. Общение с дедом не входило в его планы. Вопросы старика всегда досаждали внуку. Дед плохо слышал, помногу раз переспрашивал – это раздражало Витьку.
-Ну, что же ты, внучок, - вздохнул дед, появляясь в кухне, - опять без первого.
-Отстань, некогда мне, - буркнул Витька с набитым ртом. Вскочил из-за стола, и на ходу дожевывая бутерброд, быстро пошел в прихожую.
-Ты опять уходишь? – спросил дед, и в голосе его послышались жалобные нотки. – Хоть бы поговорил со мной пять минут. Все один и один, тоскливо мне.
-Иди, поспи, и все пройдет, - хохотнул парень. – Тороплюсь я, бежать надо на занятия в поэтический кружок.
-О-о-о, в этом я мог бы тебе помочь! - обрадовался дед. - У меня есть опыт, небольшой, правда.
-Ой, не смеши! Какой у тебя опыт может быть! Все, пока, побежал!
Дед какое-то время еще стоял в коридоре. С горькой обидой и осуждением смотрел на дверь. Потом, тяжело вздохнув, медленно побрел в свою комнату. Там осмотрелся, словно что-то вспоминая. Подойдя к серванту, открыл ящик, приподнял трясущейся рукой кипу старых бумаг. Достал со дна то, что искал – старую, сильно потертую, с пожелтевшими страницами записную книжку.
2.
Витька торопливо строчил ручкой в тетради. Ему хотелось первым закончить свою работу. Это была поэма о войне – героях летчиках и танкистах, у которых вся грудь в орденах, а над их головами гордо развивается алое гвардейское знамя. Мальчишка уже предвкушал одобрение и похвалу учителя.
-Я все! – чертиком выскочил он из-за парты.
-Что ж, давай посмотрим, что у тебя получилось.
Пока наставник читал, Витька внимательно следил за выражением его лица. Но того, что ждал так и не увидел. Учитель сдвинул брови на переносице, нахмурился.
-Вам не понравилось?! – возмутился Витька. В его голосе была слышна обида и разочарование.
-Честно скажу, Виктор, не понравилось, - ответил учитель.
Остальные ребята отвлеклись от своих работ, и с любопытством поглядывали на Витьку. Задетое самолюбие, ущемленная гордость заставили Витькины щеки вспыхнуть.
-И что же не так в моих стихах? – хмуро спросил он.
-Много пафоса – медали, ордена, знамена, гвардейцы. Понимаешь, война не только это. Голодный, замерзший в сыром окопе рядовой, мечтающий о доме и невесте – это тоже частичка войны. И он тоже герой, хоть и страшно ему и выжить очень хочется, но и он с оружием в руках защищает Родину. Учись видеть подвиг в малом. Большое-то всем видно, о нем каждый знает, а увидеть что-то важное в незаметном на первый взгляд, как раз очень интересно. Извини, но я не понимаю: у тебя же дед ветеран, неужели он не рассказывал тебе о войне?
Витька опустил глаза. Вспомнил, как разговаривал последнее время с дедом. Точнее не разговаривал, а давил слова сквозь зубы, посмеиваясь над стариком. Учитель все понял.
-Не интересно со стариком разговаривать? А зря, стоило послушать. Дед многому мог бы тебя научить. Вот ты стоишь и глаза прячешь, а мне за тебя стыдно. Не думал я, что ты такой бесчувственный. Как же ты можешь стихи писать, если душа у тебя черствая, как камень. Такой человек рядом с тобой живет, а ты его в упор не замечаешь! Уходи!
Витька понял, что сейчас позорно разревется, и стремглав выбежал из класса. Он долго бродил по темным осенним улицам. Сначала обида душила его. Злые слезы смешивались с холодными каплями дождя. В голове назойливой стайкой мошкары вились мысли о деде. Неожиданно мальчик вспомнил, как маленьким, трехлетним дед взял его с собой на праздник Победы. Витюшке ничего не было видно из-за толпы, но дед, тогда еще крепкий и сильный, подхватил внука, посадил к себе на плечи. Малыш сразу увидел всю красоту: кругом были знамена, воздушные шарики, цветы. Но самое главное – это парад. Ровными рядами, чеканя шаг, шли ветераны войны. Витя радостно кричал «Ура!», махал флажком.
Дед тогда встретился со своим фронтовым другом. Они крепко обнялись, расцеловались. Витюшка заметил на их глазах слезы.
-Такие большие, еще и солдаты, а плачете! – сказал он сурово.
Друзья рассмеялись.
-Это от счастья, внучок, - ответил дед, - мы выжили, и победили.
Друг деда подхватил Витюшку на руки, подкинул несколько раз высоко-высоко. Витя заверещал от страха и восторга.
-Хорош, пострел! – радовался ветеран. – Толковый мальчишка!
Потом он снял фуражку, и надел Витюшке на голову. Та провалилась на маленькой голове, повисла на розовых ушах…
Когда же Витька успел забыть все это? Ведь тогда он любил деда всей душой. Что же получается: был маленький - душа была большая, а вырос и усохла? Но ведь именно сейчас, когда дедушка стал немощным стариком, ему больше в сотню раз нужны тепло и забота. Родители постоянно на работе, а он, Витька, занятый своими делами, грубо отмахивается от деда, обижает. А старик - герой войны, заботливый любящий дедушка, одинок и несчастен. Так же как Витька сейчас… Неужели деду каждый день так плохо, как Витьке в данную минуту?! Стыд, словно тяжелое черное покрывало накрыл его с головой.
-Деда, - всхлипнул мальчик, словно опять стал маленьким – и стремительно понесся к дому.

3.
Дед опять был возле двери, будто стоял так все время, пока Витьки не было дома.
-Внучок, что же ты так долго? Где ты был? Что-то случилось? – встревожено спросил он.
Витька бросился к нему, обнял, спрятал лицо на худом старческом плече.
-Деда, прости меня, ладно? – сказал он со всхлипом. – Я очень тебя люблю.
Тонкие бесцветные губы старика задрожали, на глазах появились слезы.
-Ну, что ты, что случилось мой маленький? – шептал он, ласково гладя внука по спутанным волосам. – Все хорошо, мой родной, все хорошо.
-Ты расскажи мне, пожалуйста, о войне, - попросил Витька, - как ты воевал.
-Пойдем, - дед взял внука за руку, и они прошли в комнату.
Там на столе лежала старая записная книжка.
-Ну, что я могу рассказать? – начал дед. – На фронт я ушел семнадцатилетним пареньком. Никаких подвигов не совершил. Страшно мне было, смерти боялся, по дому очень тосковал. Но никуда не денешься, не заплачешь, не закричишь, домой не сбежишь - надо бить врага, гнать его прочь. Вот, почитай, если хочешь. Стихи это мои. Нескладные они, наверное, я ведь нигде не обучался, но очень мне помогали от дум невеселых на фронте отвлекаться. Всю войну со мной эта книжечка была, записывал в нее свои стихи, целый сборник получился. Трудно, конечно, разобрать что-то – шестьдесят лет прошло, но ты попробуй. Понимаешь, очень дорог мне этот блокнот, он был как отдушина от войны, как частичка мира. Всегда носил эту книжечку с собой в нагрудном кармане гимнастерки. Она словно от пули меня берегла, может благодаря ей я и выжил.
Витька осторожно листал ветхие странички:

На войне недолгое затишье,
Поутру солдатам снова в бой,
Снится сон недавнему мальчишке,
Видит он далекий край родной.
Белые березки в палисаде,
И кусты сирени под окном,
Девушку в цветастом сарафане,
Что любил и целовал тайком…

- Девушка у меня оставалась дома любимая, очень я по ней скучал. Всю войну прошел, живой остался, а она, Любушка моя, под бомбежкой погибла. Одно только и спасало меня от дикой тоски – стихи, - дед вытер рукой мокрые глаза.
Витька почувствовал, как дрожат губы. Он ласково, нежно обнял старика, смущенно ткнулся губами в мокрый дедов висок. Он знал теперь, о ком будут его новые стихи.

Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Репутация: 1602
Наград: 66
Замечания : 0%
# 3 15.05.2008 в 14:12
Люди добрые, простите меня грешного! Опять расписался не по детски... если не лень - прочтите, если лень - голосуйте за Альтару, мне лично ее расказ очень понравился.

Чистое небо

Уже темнело, но чувствовалось это не столько по небу, и не по свету, а как то больше душой что ли… Стало чуть прохладнее, нежные пальцы ветерка как пальцы несмелого романтика слабыми дуновениями касались лица, а в траве взялись за вечернюю репетицию кузнечики, сверчки и прочая мелкая живность.
Я отвернулся от бескрайней синевы неба за обрывом, посмотрел назад, где вдалеке, за бушующим полем золотой пшеницы темнела уже почти черная кромка леса и ярко горело желтой звездочкой окошко маленькой избы – моей избы.
Я снова отвернулся и снова обрыв. По небу уже заструилась чуть подкрашенная тонким фиолетом бирюза, все ярче разгоралась закатная краснота, заливая червонным золотом далекие луга внизу, у подножия обрыва, а далеко-далеко, почти у самого заходящего солнца, виднелась россыпь невысоких деревенских улочек и оттуда, гулко, словно разливаясь в прозрачном вечернем воздухе доносилось коровье мычание, заунывно скрипел колодезный ворот, а вскоре должен был понестись томно-басовитый звон колокола с церквушки.
Первые звезды проклюнулись на пока еще несмелой синеве, молочный диск луны проявился, расцвел словно из ниоткуда - стало зябко будто бы и не вечер уже, а ночь совсем. Солнце блеснуло последним прощальным багрянцем всполоха и во владения вступила молодая ночь.
Я затянулся вкусной, душистой прохладой, с улыбкой посмотрел на россыпь уютных желтых огоньков там, где в сгущающемся мраке растворилась маленькая деревушка.
Поднялся с начавшего остывать валуна – лавочку бы тут врыть, сидеть было б хорошо, хотя… Нет, лучше пускай как есть – красивее, нельзя красоту почем зря ломать.
Развернулся к домику и побрел через пшеничное поле, которое в темноте, под призрачным светом луны обратилось в океан с бегущими по нему легкими волнами.
Пальцы едва касались тонких колких усиков колосков, пахло почему то солнцем – теплом, пахло, будто не середина лета, а уже осень и колосья пропитались золотым солнечным жаром до самой своей глубины. И вкусно тогда взять горсть мягких мучнистых зерен, сыпануть щедро в рот и жевать…
Свет оконца уже совсем близок, видна тонкая полоска желтизны, пробивающаяся через щель приоткрытой двери – это Она специально дверь не закрыла, хоть и знала, что комарья поналетит. Она помнит: я люблю когда двери ждут, чтобы в них вошли, а не щерятся отвислыми замками и глухо неподатливы рукам гостя.
Дверь тихонько скрипнула, как раз так, чтобы можно было почувствовать возраст, надежность старого бревенчатого дома. Внутри пахло жаром от печки, чуть-чуть дымом, немного пылью от старых тканых еще дорожек, на столе в деревянной чашке стояла толстая оплывшая свеча. Лучше бы конечно лучина горела над резной бадейкой – позапашистее, только вот тускло очень.
Ее уже не было, как всегда впрочем. С самого начала, как только попал сюда: кто то зажигал в доме свечу и разжигал в печи нарубленные мною дрова, стелил громоздкую, с кованной спинкой, кровать, ставил на стол накрытый полотенцем черный чугунок с картошкой, крынку кваса или молока, а иногда и самовар с душистым, пахнущим лесной свежестью, чаем. Вот я и прозвал эту неведомую хозяйку «Она», так как-то проще, спокойнее что ли.
Уселся на тяжелый табурет у стола, откинул полотенце с чугунка – пахнуло горячим ароматом, а одного взгляда на чуть желтую, посыпанную зеленым луком картошку хватило, чтобы понять – какая она нестерпимо вкусная, рассыпчатая.
Есть не стал, накинул полотенце обратно, задул свечу и уставился в окно, туда где ходило волнами пшеничное море, где виднелась черная громада леса, где на небе яркими искрами горели звезды.
Именно тут, именно сейчас я понял, что такое настоящее одиночество, цену его понял. До того в памяти одиночество сплеталось в какой то непонятный клубок из печали, грусти, тишины, а теперь вот, сейчас, сидя у окна и смотря на звезды, я понял, что одиночество – это свобода, свобода от других, свобода от себя старого, свобода от всего – есть только сейчас – есть настоящее, незамутненное осадком дел, мелочной суеты. Только для того, чтобы осознать это, надо начать жить в одиночестве, а не бывать в нем.
В углу завел свою песню сверчок – хорошо… только тянет что-то, давит – нет покоя в душе, как будто завтра не будет, не наступит. А так хочется, чтобы оно было – завтра, а если его и не будет, то пускай тогда эта ночь длится и длится, за спиной потрескивают и постреливают дрова в печи, а где-то в темноте поет свою добрую песню незримый сверчок…

Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за летом благовест дальный,
И кровлю, и крест золотой.

Люблю я немятого луга
К окну подползающий пар,
И тесного, тихого круга
Не раз долитой самовар.
А.А. Фет
* * *
Резкий пинок – аккурат по ребрам. И вроде не больно, а дыхание перехватило. Хрипящий, словно гавкающий голос:
- Быстро встал! Жопа примерзнет, чем сидеть будешь?
Следом смех человек пяти, негромкий, осторожный, но все же кто-то сорвался на надсадный кашель и долго не мог остановиться, заходясь хрипом и натужными вдохами, чтобы снова разродиться харкающим кашлем.
Я осторожно двинулся. И ведь вправду – почти пристыл, вон ледок на сальных штанах даже похрустывает. Да и затек весь – это ж сколько я сидел? Отошел то всего ничего, чтобы другие не видели, как стихи читаю, да только зачитался – сон сморил. И ведь сон то какой! Хороший и длинный – словно целую жизнь у леса прожил. В тишине, в одиночестве – только звон колоколов из деревни доносился, не один все же был, люди рядом, под боком, с холма спустись да и иди к ним, только я не пошел, лучше вот так – в покое, в тишине.
- Лех, жрать буш? – я в конце-концов открыл глаза. Все наши собрались у костра, обломки стола уже догорали и кто-то уже подбросил в огонь куски изодранного кресла. А ведь действительно засиделся – уже стемнело. Хорошо что разбудили, а то бы и правда околел. Я торопливо уселся у костра, протянул окоченевшие руки в изодранных матерчатых перчатках к жарким языкам пламени.
- Так будешь жрать, или в общаг пускаешь? – Только покрутил за хвост жаренную на костре крысу.
- Буду конечно, только пальцы гнуться начнут.
- Ну держи… - он с сожаление вздохнул и бросил маленькую тушку с выпирающими ребрами к моим ногам, его глаза голодно блеснули. И тут же, словно пытаясь словами прижать хвост голоду, спросил у Геннадия. – Начальник, мы тут надолго?
- Нет. – Геннадий почесался где-то в глубине под толстым тулупом. – Завтра снимаемся.
- Как? С каких таких щей! Место же козырное, где еще такое найдем? – остальные согласно замычали, закивали головами.
Геннадий уселся поудобнее, упер руки в коленки и командным голосом начал:
- Значит так! Сегодня, пока вы тут дела свои делали… - кто-то возмущенно кашлянул, дела то не свои – на всю общину же старались: крыс ловили, дрова собирали, что полезного в развалинах искали. Геннадий строго оглянулся и, будто ничего не заметив, продолжил. – Значит пока вы тут, я на край ходил – к дороге.
- И че?
- Не чекай. На дороге, значит, собаку встретил.
- Может она блудная? Чего ты думаешь, что со стаей? – не удержался Толька.
- Я на нее кирпичом замахнулся, она отскочила и завыла, а оттуда, ну с перевала, ответили – долго так и голосов дохренища. Вот тебе и вся наука, что шавка не блудная.
- Да-а-а… - протянул Толька. – Дела…
Мужики вокруг костра зашептались.
- А чего только сейчас сказал? – больше из обиды спросил Толька. – Ни подготовиться тебе, ни собраться.
- Я бы и сказал, только ж вы народ дурной, и бабье ваше с головой не дружит. Ор бы подняли, кипиш на всю ночь, а потом с утра, нихрена не спамши, в дорогу – зачем?
Мужики согласно закивали, кто-то громко зевнул, Геннадий тут же вставил:
- И то верно, спать бы надо.
Народ стал располагаться: жались поближе к огню, накрывались истрепанным засаленным тряпьем.
- А куда пойдем-то? – не унимался словоохотливый Толька.
- На север пойдем – там фонит поменьше. – и уже сквозь зевоту добавил. – Спи давай.
Все, кроме смотрящего за костром, уснули. Я незаметно достал из под широкого пояса маленький, с ладошку всего, сборник стихов, зашуршал страницами.

Я не видал Афганистан,
Не слышал вой снаряда рядом,
Но знаю, для тебя он стал
Учителем, сомненьем, адом!

* * *
По глазам ударил яркий солнечный свет, на секунду ослепил – нельзя, это как раз сейчас нельзя. Я отстранился от снайперского прицела СВД, надавил на веки пальцами – сильно надавил, до белых мошек, до тупой боли, открыл глаза – вроде получше. Снова подхватил СВД, припал к окуляру и медленно, в одно за другим, заглянул во все окна дома напротив, быстро перевел ствол в сторону – там, в завалах, тоже могли сидеть и снайперы и простые стрелки. Вроде никого, хотя ведь мог же кто и засесть незаметно – всего не углядишь.
- Чисто. – Негромко бросил через плечо. Ответа не было, только почти неслышно зашуршал камуфляж, да берцы захрустели по бетонному крошеву.
Через минуту все звено вышло на улицу и быстро, короткими перебежками от угла к углу, побежали вперед.
Я следил за ними в прицел, и молился – лишь бы тихо, лишь бы обошлось… нет.
Рявкнуло неожиданно: замыкающий звена припал на одно колено, его тут же подхватили остальные и стремительно бросились к развороченным в щепу дверям разбомбленного дома, им вслед грянул второй выстрел, но бестолково – только брызнуло бетонным крошевом из стены.
Второй раз зря стрелял. Первый то выстрел я не заметил откуда, только ориентировочно, а вспышку второго увидел отчетливо, да еще и блик от прицела.
Навелся, секунда, короткое замирание, упругий курок – выстрел.
Чувств не было, уже привык карать и воздавать по заслугам, а если и не по заслугам… работа у меня такая.
Снова навел прицел в то же окно: уже никого, только стена позади вся заляпана – есть попадание. Убедился, сразу перехватил СВД и бросился бежать на другой этаж, в квартиру через лестничную площадку. Конечно, скорее всего, снайпер был один, но рисковать не стоит. Было уже раз, подфартило, поучили – поленился сбегать и получил плюху в бронежилет. Убить не убило, но синяк во всю сиську и тупую боль при каждом вдохе получил сполна – такие уроки не забываются.
СВД на подоконник, глаз к окуляру, медленно из стороны в сторону – вроде спокойно. Ствол на плечо быстро вниз и бегом, ныряя из стороны в сторону, прямиком к тому подъезду где засели наши.
Влетел в развороченный подъезд на всех парах, плечом в косяк врезался, упал перевести дыхание. И только тогда, когда адреналин пробежки по простреливаемому пространству перестал бухать в ушах, я услышал сдавленный вой.
- Как вы?
- Димку в колено сняли – не боец.
- Совсем?
- Совсем. Домой поедет. – «хорошо, что живым» - промелькнуло в мыслях. – А как тот?
- Тот кончился.
- Молодец. – непонятно, то ли я молодец, что сострельнул чеха, то ли тот молодец, что кончился.
- Подъезд чистили?
- Нет, и не будем – не укладываемся.
- Ты хочешь, чтобы я его СВД чистил?
- Димкин калашом брезгуешь?
- Запамятовал… Сейчас выходите?
- Да. – он докурил сигарету, бросил под ноги окурок. – Сейчас.
Я подошел к стонущему Димке. Колено ему уже перебинтовали, а судя по масляному блеску глаз, еще и обезболили.
- Больно? – он кивнул, застонал сквозь тонкую линию плотно сжатых губ. Жалко конечно парня – ногу бы не отрезали.
Я взял автомат, вытащил из Димкиной разгрузки запасной рожок – может пригодится, обернулся к остальным:
- Я наверх. Точку займу – крикну.
Непривычно одному идти. Снайпер - привык по чистому ходить. Если бы не спешка… Обычно свобода маневра полная: знай себе – носись по всему подъезду, а тут… Идти было страшно. И вроде знаю – вероятность, что встречу кого – ноль на минус, а все же страх скребется в душе острыми коготками. Иду тихо, крадусь прям, а надо бы поскорее – мужики на старте, ждут.
Второй этаж, двери у всех квартир выбиты, у одной так и вовсе в дверном проеме пусто, только рваные там где были петли – туда, а дальше по схеме: окно, СВД, окуляр, окна, крыши, завалы…
Есть! Краем глаза ухватил движение – медленно назад… Темно больно, не видать ни хрена. Замер, сердце отстучало пять бесконечно долгих ударов – движение!
Ба, да это ж негр! Наемник – мать его! Мартышка! Нет, брат, ты у меня помучаешься, просто так я тебя не отпущу, наемников надо карать крепко и с душой.
До рези вглядываясь в окуляр, приметился, тугой курок – выстрел! Все – кишок нет, - это ему часов пять поорать, а может и того больше, но не жилец – это по любому.
Сразу, словно по команде, из подъезда выскочили остатки звена и в открытую побежали вперед. Вот ведь идиоты! Я же сказал – по команде! Мне сейчас и позицию не сменить, пока они не спрячутся.
Я перескочил к соседнему окну – хоть какая-то перемена позиции. В прицел смотреть не стал – может свезет, блик засеку…
Звено только стало подходить к завалу порушенного взрывом дома, как из развалин раздалась сухая трескотня очередей.
Вот ведь чехи – окопались! Грянул черный взрыв гранаты.
К прицелу… Вот один – только лысую макушку и видно. Выстрел.
Так, оттуда дым валит, - точно стрелок засел. Не видно за торчащей из завала дверью, ну ничего – тут он должен быть, за этой доской. Выстрел.
Следующий… Ну где же ты, сволота. Ведь как огрызаешься знатно – с РПК. А, вот ты где, красавец! Ножку то видно - экаж ты раскорячился. Выстрел.
Стрельба стихла, только раненый в ногу орал. Это ненадолго: наши ребята тертые – живым не оставят.
Одиночный выстрел, странно, а я думал дорежут…
В наступившей тишине тихо, еле слышно, прорезались мягкие крадущиеся шаги из подъезда. Вот невезуха, значит был тут кто-то.
СВД к стеночке, в руки автомат и тихо-тихо поближе к высаженным дверям сбоку – чтобы сразу его, как только сунется, отоварить.
Уже подходит, шаги замерли, прислушивается наверное. Сперва ствол – СВ-99 с глушаком даже, тоже снайпер – коллега, следом руки, вот и сам заглянул – очередь!
Его отбросило и сразу за ним в дверной проем сунулась рука с АПСом, очередью, сука, стрелял – почти все в бронник ушло, шею чуток обожгло, отбросило меня на спину. Вскочил, стрелок с АПСом влетел в дверь, я нажал на курок первым – здорового чечена отбросило к стене, всего красным расхристало.
- Два. – я опустил автомат, почему-то качнуло, в глазах потемнело. Почему холодеют руки? Почему так жарко шее? Потрогал – жарко, липко… На руку смотреть не стал – и так все ясно, получил и я свою кару.
Пошел вниз, к Димке, а то страшно одному…
Не дошел, упал, скатился вниз, но уже не чувствовал боли. Как в черном тумане увидел Димку: лицо спокойное, остекленевшие глаза смотрят в мертвую бесконечность, рядом с перерезанным горлом натекла черная лужа.
Уже не страшно… закрыл глаза.

Я не видал Афганистан,
Не знаю, к счастью или к горю,
Но мысль одна у нас с тобою
Стучит в висках как барабан:
Не повторись Афганистан!

Но он пришел, как в страшном сне:
И выпал час мне быть в Чечне.
Там снова ярость главарей,
И снова слезы матерей,
И снова мозг как барабан:
Не повторись Афганистан!
Беккер Владимир Михайлович

Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Репутация: 1602
Наград: 66
Замечания : 0%
# 4 15.05.2008 в 14:13
* * *
Просыпался так, словно и не спал вовсе. Как же я это опять задремал? Вроде прочитал всего ничего – одну страницу только.
- Лех, чего читаешь? – я быстро сунул книжицу за пояс, но Толька уже просек. – Ты эта, не прятай, че жилишь то? Да закеж – не отыму.
Я, нехотя, потянул книжку из за пояса, Толька резко ухватился за чуть показавшийся уголок и быстро выдернул сборник.
- Эх ма! Брат, ты че эту муру читаешь? За какие килем оно тебе надо? К бабам клинья подбивать решил? Ну давай, скажи – к бабам, да?
- Нет. – зло буркнул я в ответ.
- А зачем тогда? А! – он показушно хлопнул себя по лбу. – Понял! Счас, продемонстрируем!
Он плюнул на палец, демонстративно перелестнул страницу и одним резким движением выдрал последний лист. Я мгновенно, без мыслей, врезал ему по заросшей скуле - Толька уселся на жопу.
- Ты чо, брат, попутал чель? – он угрожающе набычился. – Так мы это поправим!
И резко, с места, бросился на меня. Я не уворачивался, а сразу ухватил его за горло и словно там – во сне, когда ждал у дверного проема, почувствовал холодно и отстраненно – сейчас убью, покараю.
Он уже хрипел, в горле что-то надсадно хлюпало, я чувствовал, как под пальцами, что-то тихо начинает похрустывать, смещаться – секунды до смерти.
- Прекратить! – грянул крик Геннадия и тяжелый удар сбросил меня на промерзшую землю. – Что ж вы, дебилы, творите!
Он схватил хрипящего Тольку за шиворот, одним движением поставил его на ноги и тут же отвесил кулаком в живот.
- Толька – гнида! Знаю, твоих рук дело! Еще раз и валишь отсюда нах!
Толька его не слышал: он валялся скрючившись на земле и тяжело, с надрывом заходился в кашле, из уголка рта тянулась пузыристая кроваво-красная слюна.
Геннадий шагнул ко мне. Я как-то разом обмяк, пропала былая решимость. Он посмотрел на меня сурово и тихо сказал:
Ладно он – зекан гнилой, а ты то, Алексей… - развернулся и пошел на улицу, остановился, обернулся. – Через час выходим.
Я поднял с занесенного ледяной крупой пола тонкий сборник, огляделся по сторонам – вырванный листок прибило сквозняком к искореженной арматурной сетке, торчащей прямо из бетонного пола. Я скоро подхватил и его, бросился следом за Геннадием – на улицу. Там, как всегда, бушевала метель, сквозь непроглядное ватное одеяло облаков просачивался сумрачный свет солнца. Остальные еще даже не вышли, чувствовалось, что из безветренных руин народ повыползает в самый раз к отходу.
Под холодными ударами шквального ветра между нагруженными санями ходил только Геннадий. Он по-хозяйски проверял узлы креплений, кое где подтягивал веревки, закреплял полощущиеся на ветру брезентовые чехлы.
- Чего стоишь? – он даже не оглянулся. – Помоги. Вот здесь держи, да крепче ты держи! Ага, вот.
- Гена… - начал я несмело.
Он остановился, повернулся ко мне и серьезно, чеканя каждое слово, произнес:
- Это ваше личное дело. Я рад, что ты его отоварил, но если это повторится, я должен буду принять меры. Ты понял?
- Да. – я виновато кивнул.
- Хорошо. Забыли. Пошли провиант проверять.

Народ, как я и думал, собрался только за пять минут до выхода. Когда мы уходили из развалин бывшего города, уже явственно слышался вой стаи, а стая – это смерть…
- Па-а-ашли! – зычно крикнул Геннадий.
Все ухватились за лямки саней и неспешно, экономя силы, зашагали вперед. Без лямок шло только охранение со стволами и сам Геннадий впереди. Он поглядывал то на часы, где у него был еще и компас, то вглядывался в маленький квадратик сложенной карты, а то и доставал из кармана счетчик Гейгера и с тревогой бросал на него короткий взгляд.
Сумрачный свет спрятавшегося за вечными облаками солнца стал тускнеть, гаснуть, темнота вокруг сгущалась, становилась ощутимой, вязкой.
Геннадий остановился, обернулся к каравану и, как всегда громко, заговорил:
- До поселка сегодня не дойдем – не успеем. – вдоль каравана пронесся недовольный гомон. – Но левее раньше был монастырь. Это близко. Предлагаю идти туда, но предупреждаю – там фонит.
Толпа притихла. Непонятно, что хуже: то ли околеть ночью от холода, то ли подхватить облучение, если монастырь окажется слишком близко к эпицентру.
Геннадий вскинул руку, взгляды вновь обратились на него:
- Я предлагаю идти в монастырь. Если мы пожгем ночью скарб, все одно – уже не живем, а так – есть шанс. Если кто-то не хочет – силком не потащу. Уйдете со своими санями.
Несогласных не нашлось. Все прекрасно знали, что в одиночку не выжить, даже с полными санями и со стволами в довесок. А поселок… Что тот поселок – скорее всего такие же пустые развалины с занесенными снегом окоченевшими телами мертвецов. Да и взрывной волной наверное все порушило, как и везде…
Это только наверное нам повезло: были в туристическом лагере, в горах – туда ракеты с тактическими зарядами не запустили, тряхнуло только очень сильно когда вся эта ядерная заварушка грянула.
До того как ядерная зима вступила в полную силу, было еще терпимо – было что пожрать, хоть и дожди постоянно эти лились после которых кожа слуплялась и волосы клоками выпадали. А теперь – вечный холод и солнца нет совсем, только сумерки эти. Сейчас главным принципом стало – не останавливаться: ходить от города к городу и жечь все, что горит – лишь бы от холода не околеть.
Один раз нам повезло: в небольшом поселке набрели на почти целое здание. Видать устояло потому, что построили его еще до революции – на совесть построили. В доме была библиотека, не такая как обычно – с приземистыми стеллажами, полными подвалами старых истертых, и уже начавших плесневеть книг – нет! Это была настоящая Библиотека! Библиотека с большой буквы!
Стеллажи из дорогого лакированного дерева и высотой они до самого потолка, а до того метров шесть – не меньше!
Книг тогда понабрали – полные тележки. И непонятно с чего взялись то за книги. До этого видели частенько – валяются, по земле разбросаны, а не брали – все казалось, что ширпотреб какой нибудь. А туда как пришли, так все сразу начали классиков каких-нибудь вспоминать. Кто про Рея Брэдбери говорит, кто начинает разглагольствовать на тему Горького, Достоевского и дальше – вширь, вглубь. И что-то так всем захотелось сохранить частичку разума, мудрости прошлого, что стали сметать с полок все – без разбору. В рюкзаки пихали, у кого тачки были - с верхом накидывали. Ну и читали конечно, как же без этого, но все так – для проформы. Спросит кто – «А читали ли вы такого-то?», и как то стыдно в ответ сказать что нет, не читал.
Но так было поначалу – пока был какой то снобизм что ли. Все ж последние люди на земле – как мы себя сами обозвали. А как зима вдарила, так все наносное посрывало на раз. Забыли про книги, вернее про чтение – книгами хорошо было костры разжигать, чудно легко загорались сухие ломкие страницы и горели жарко – щепа быстро занималась. Вот тогда-то только мы и узнали истинную цену «прекрасному», когда томик за томиком пожирал веселый огонь, и ждал еще – когда ему поднесут на обед Гоголя, или Толстого. Уже через полгода ничего и не осталось от запасов с той библиотеки.
А тут как-то через коллектор проходили. Жратвы – море! Крысы так и снуют между ног – только успевай хватать, вот только жарить не на чем – проводка слишком вонюче горела – нагар противный, а больше ничего в костер и не сунешь. Вспомнил я тогда, что где то у меня на дне рюкзака должна соль быть – я ее никому не показывал, жадничал – это ж один раз покажешь и считай на следующий день уже не крупинки не будет. На привале взял крысу одну, из уже свежеванных: вся в крови – скользкая, склизкая, и к пальцам липнет. Взял ее, а сам в сторонку, подальше от маленького вонючего костерка изоляции – чтобы не видели меня. В рюкзак залез, на самое дно – чувствую, пальцы на бумагу наткнулись. Достал, за пояс сразу сунул, чтобы не мешалось и сам давай дальше соль искать. А потом, когда на свет вышли, посмотрел, что за поясом прячу – Сборник стихов, «Новый мир» называется. Решил, что раз такое дело – чудом книжка уцелела, надо ее сохранить. Читать начал и пристрастился – будто в другой мир проваливаешься, когда читаешь – как будто и не было никакой ядерной войны, нет этого чертового холода, тряпья этого, в которое кутаюсь – постирать бы его конечно, а как? Где? Негде… Хожу как животное, на человека уже не похож, стихами только и спасаюсь…
И ведь главное как стихи то подобраны! Сначала про детство было. Читаю, и словно про меня: вспоминаю, как в школу ходил, как коленки зеленкой мама мазала, как с друзьями от пацанов с соседского двора отбивались. А потом стихи про любовь… Читал, а сердце так и трепетало. Я же толком то полюбить и не успел, то есть была у меня любовь настоящая – крепкая, но не дошла она до «логического завершения» - поехал в турпоход и все – ядерная война… А вот читал те стихи и вспоминал, как мы с Ниной вечером в парке спрятались за кустами: там скамейка стояла – со стороны ее не видно, если только вплотную не подойдешь. Вечер уже был, темнеть только начало, прохладно стало и то ли от нее, то ли от предчувствия какого-то в дрожь бросало. А Нина тогда еще в сарафане была, гулять то днем пошли – когда солнце вовсю пекло, а в сарафане холодно… Она руками плечи обхватила, дрожит вся, а мне ей и дать нечего – сам в одной рубахе. А, думаю, что мне – сдалась эта рубаха что ли? Снял, накинул ей на плечи, и сам быстро в сторонку, а она мою руку поймала, к себе поближе притянула и так тихонько в щеку поцеловала – меня даже в жар бросило.
- Ну раз никто не против – идем к монастырю! – Геннадий посмотрел на компас и уверенно зашагал в сторону, караван послушно свернул следом.
Шли молча, и хоть дорога была недолгой, но эта тишина, постоянные взгляды Геннадия на счетчик Гейгера - давили, время тянулось медленно, неторопливо и все тихонько боялись каждый сам за себя – вдруг фон?
- Все! Пришли! – голос Геннадия был счастливый. Правильно – повезло, допустила нас фон до крова на ночь – не передоз. Я пристально вгляделся вперед, но толком ничего не разглядел – слишком темно уже было, видно было только мрак, а там где должен был быть монастырь - мрак был еще гуще, тверже. Даже непонятно – разнесло монастырь во время тактической бомбардировки, или нет – не видно. Хотя, судя по фону, взрыв был достаточно близко – должно было разворотить.
Подошли к воротам: устояли как-то и стена такая – толстая, в метр, а может больше – кладка старая, уже просевшая вся, не кирпичи – монолит! Я, когда проходил через распахнутые чугунные ворота, не удержался, с благоговением погладил ажурный узор чугунной ковки – красиво!
Никогда до того в монастыре не бывал, только в фильмах видел, а там все больше снаружи показывают. Покажут ворота, как стучится кто-то, вот тебе и весь монастырь... Интересно, какой он на самом деле? Надо будет утром прогуляться – посмотреть.
Геннадий уверенно командовал караваном. Сани загнали за высокую стену – там снега почти не сыпало и не задувало, моя б воля я прям там бы и завалился – устал сильно.
- Ирин! Ирин! – громко кричал Геннадий. – Да где ж ты?
- Тут! – легкий, шелестящий голос из-за саней.
- Бери, что на пожрать отложено с собой, хрен знает, водятся крысы в монастырях или нет. – и тут же его зычный крик в другую сторону. – Володь!
- Чего?
- Факелы бери.
- Да взял уже.
- Молодцом!
В монастырь почему то входили тихо, не шептались, кто-то даже крестился. Я тоже не удержался, быстренько перекрестился, снял с головы тяжелую шапку – чего не делал уже наверное больше года, порой мне казалось, что шапка стала частью меня, корни пустила.
Монастырь оказался совсем не таким как я ожидал. Мне почему то думалось, что тут будут красивые арки, ровно выложенные стены, иконы, лавки – ничего этого не было. А был только камень, и тяжеленные, окованные железными полосами двери. Провел рукой по стене – это не кирпичная кладка, такое ощущение, что коридоры, своды и все вокруг вырублено в цельной скале. Даже окон не было – только коридоры, и холод – наверно холоднее чем на улице, я торопливо нахлобучил шапку.
- Как греться то будем… - особенно хрипло, после нашей драки, просипел Толька. – Камень один.
- Найдем чего-нибудь. – подбодрил Геннадий.
И нашли…
Вышли в огромный зал – свет факелов не мог достать ни до потолка ни до дальних стен. И весь зал в лавках, опять же - каменных, но вдалеке, почти в конце зала, высились хоры, и там же, на стене ряды икон.
- Живем, братва! – крикнул кто-то, все промолчали. Кто глаза спрятал виновато, кто шел как небывало, и только несколько человек бросило гневные взгляды на богохульника.
Собрались прямо там, у хоров. Мужики начали дергать доски с пола, тут же порушили кафедру, но иконы не трогали – не торопились, авось и обойдется. Некоторые, особенно из пожилых, подходили к иконам крестились, кланялись, что то шептали. Одна бабка все ходила из стороны в сторону, суетилась, а потом громко сказала:
- Тут же свечи должны быть церковные, свечей бы. Мне за упокой надо, очень надо.
Другие старухи кинулись врассыпную, чуть ли не ползали – искали, где бы они могли быть - свечи.
- Вот! Нашла! – маленькая сухонькая старушка тащила ящик с тонкими длинными свечами. – В уголочке он был, под лавку задвинули. Насилу и нашла.
Тут же понабежали остальные старухи: свечи хватали жадно, друг друга отталкивали, как свиньи у корыта с объедками. Один старик с гордой осанкой, вклинился в толпу – казалось, что он идет величаво, и суета вокруг его не трогает, легко вышел – в руках одна единственная свеча, подошел к сгорбленной старухе, переломил свечу напополам – половинка старухе, половинка себе. Через пять минут весь иконостас освещался дрожащим светом тонких свечей – наверное все запалили. Зажгли и успокоились, разошлись по своим делам. Только человек пять осталось у икон, среди них и тот старик с гордой осанкой: тихо стояли, друг другу не мешали, губы неслышно шептали молитвы, пальцы сцеплены в истовом желании быть услышанными, прямо как у детей маленьких.
Я не пошел к остальным, собравшимся у большого костра разведенного в купели – чтобы выше горело, но и к богомольцам не подходил. Просто ходил, смотрел на иконы, проносил пальцы над трепетными язычками пламени, они тихонько раскачивались вслед – словно тянулись за рукой, как слепые щенки тянутся за теплым запахом материнского молока.
Большой зал не хотел прогреваться, и даже тем, кто был у костра, не удавалось согреться. В скором времени все доски от хоров и от кафедры обратились в угли. Те же бабушки, которые только что ставили свечи за упокой, стали все чаще оглядываться на иконостас. В конце-концов одна бабка не выдержала. В абсолютной тишине поднялась, сорвала маленькую икону в тяжелом крашеном под золото окладе, подошла к огненной купели. На ее пути встал Толька.
- Мать… Не надо, мать. – его сипящий голос дрожал. – Не дело это, мать – не по божески. Не дело…
- Отойди, урка. – отчаянно жестко сказала бабка, шагнула мимо и бухнула икону в огонь – только искры взметнулись. Люди молча смотрели, как занимается огнем тонкий холст, загорается чуть с синева языками пламени, чернеет, но держится, а потом проваливается выгоревшими кусками в жадный багровый жар углей. Один за другим люди потянулись к иконостасу: срывали полотна, возвращались и бросали поодиночке – словно через ритуал проходили, отрекались что ли. А те, кто стоял и молился, так и стояли – Господь он в себе, а не в иконах…
Мне стало тошно смотреть на этих слепо верующих, и на безмолвно отрекшихся, на тех кто просто сидел и молчал – стало тошно от их лиц, от их запаха. Только сейчас я почувствовал запах, нет, не запах – острую вонь, тяжелую, громоздкую – вонь нескольких десятков уже давно не мывшихся людей, людей укутанных в тряпки, которые к ним наверное уже приросли своей грязной коростой, въелись им под кожу, пустили грязные корни прямо в их души, да какие души… какие у них души…
Я взял одну свечу, ушел подальше, чтобы ни они меня, ни я их не видел. Ушел, уселся на пол, вытащил из-за пояса сборник, тоже грязный, тоже засаленный, тоже провонявший потом, но такой чистый – такой настоящий. Открыл – вот вырванный Толькой листок.

Я – Смерть, я – жнец людских деяний,
Распорядитель вечных снов.
Воздушных замков и основ
Гроза со старых изваяний.

Стих подхватил меня, повел вслед за собой, я словно начал растворяться в его размеренном ритме.

Я – Бог, держатель вечных уз
Столп света, грустной доброты.
Со мной легко идти на «ты»
И разделять свой тяжкий груз.

Слова вели за собой, и уже не понятно, то ли я их читаю, то ли они читают меня, смотрят на меня, становятся мной.

Я – Смерть. Я – Бог. Судья-палач,
Вершитель безнадежных душ.
Играй, оркестр мертвый, туш -
Пусть по Земле несется плач.

Пронзило, слова стали настоящими, настоящей стала Смерть, настоящим стал оркестр мертвый и плач уже погибших – миллиардов погибших, я услышал их плач, почувствовал их горе.

И не кричите, что, мол, с краю -
Слова в развес не продаю.
Одной рукою жизнь даю,
Другой - ее же забираю...

Это его слова… Слова того, кому молятся те у свеч, в прямо в мысли мне полились их молитвы, словно эти пятеро говорили внутри меня, и все что есть вокруг: монастырь, снег, пурга, разрушенные города с армиями мертвецов – все это во мне… только последние строчка стиха и все станет ясно… ясно кто… кто я…

Я – Бог, Я ведаю Я знаю,
Я – Смерть, Я бью и Я караю,
Я – день, Я ночь, Луна и Солнце
Я – Новый мир, Я…

- Гена, начальник, иди сюда. – громко просипел Толька.
- Что там?
- Тут кажись это, кажись Леха представился.
- Как?
- Об косяк! Сам посмотри.
Геннадий подошел. Алексей сидел в нише, привалившись спиной к стене, - сидел ровно, и глаза закрыты как во сне, книжку из рук не выпустил – не умер, уснул, если бы только не мертвенная синева и тонкие иголки инея на неподвижных ресницах.
- Жаль, обидел я его, а он возьми да и кончись. – просипел Толька. – Хороший он был, стихи читал…
- Хороший. – мрачно кивнул Геннадий. – Ты бы его вынес на улицу, а, Толь.
- Хорошо. – Он легко взвалил на свои широкие плечи тело и тяжело зашагал вон из зала, Геннадий проводил его взглядом. Вот хороший же вменяемый мужик, когда понты свои зеканские не гнет.
Геннадий пошел обратно к огненной купели, почти все иконы уже сожгли, и потихоньку начали дергать свечи, которые ставили за упокой, и бросать их в огонь. Геннадий покрутил в руках тоненький сборник стихов и тоже бросил в купель – страницы быстро занялись, почернели, выгнулись, и через минуту от книжки остался только непокорный корешок – вот и все, вот и не осталось больше воспоминаний о Лешке.
С улицы вбежал запыхавшийся Толька и сипло, дико хрипя, закричал:
- Луна! Народ, в натуре – Луна!
На мгновение все застыли, а через секунду, обгоняя друг-друга, бросились на улицу.
На чистом ночном небе светила полная луна, холодными искрами мерцали звезды и было тихо – ветер больше не завывал, не ярилась метель, и только пушистые большие снежинки, как те, которые живут в ярких воспоминаниях детства, медленно кружась опускались на заснеженную землю.
- Слава Богу. – тихо прошептал высокий худой старик с гордой осанкой, а Толька зачем то снял шапку и перекрестился.

Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 167
Репутация: 38
Наград: 6
Замечания : 0%
# 5 15.05.2008 в 23:32
Оба рассказа понравились.Но Волчек, ваш объем снова непревзойден!
Альтара, мой голос вам smile
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 319
Репутация: 21
Наград: 0
Замечания : 0%
# 6 19.05.2008 в 01:08
Мой голос за Альтару, тк ее рассказ более мирный. Для меня это понятнее и ближе. При некоторых словах, произносимых героями Вашего рассказа, Волчек, меня передергивает, хотя я понимаю, что это жизнь и ничего такого.
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 37
Репутация: 14
Наград: 1
Замечания : 0%
# 7 19.05.2008 в 07:35
Volchek
Группа: Удаленные
Сообщений:
Репутация:
Наград:
Замечания : 0%
# 8 19.05.2008 в 08:03
очень реалестичный рассказ, а главное душу затронуло... мой голос за Altaru))) умнечка! рассказ Volchekа мне тоже очень понравился.... и мой голос за Volchekа
Группа: Удаленные
Сообщений:
Репутация:
Наград:
Замечания : 0%
# 9 19.05.2008 в 11:11
Altara
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 74
Репутация: 28
Наград: 2
Замечания : 0%
# 10 19.05.2008 в 16:22
Альтара. Ближе к человеку. Ближе к тому, что здесь и сейчас. Ближе к душе. Так близко, что задело, хоть и сразу было ясно о чем произведение. Мой голос вам.
Volchek ваш рассказ тоже очень понравился. Оригинально построен.
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 768
Репутация: 1010
Наград: 39
Замечания : 0%
# 11 19.05.2008 в 18:24
Валентина, Ваш рассказ очень хорош. Читал с удовольствием. Но... В "Сокровищах монахов" я уже говорил - очень чувствуется влияние советской литературы: и присущий ей пафос, и "незаметный герой". Может, это и неплохо, но не мое.
Павел, ты мне друг, но... Неоправданно большой объем по отношению к происходящему. Очень много описаний (прекрасных описаний), затянувшийся, на мой взгляд, бой и смерть двух ГГ - все это минусы. Про стиль не говорю - все, что ты пишешь имеет "знак качества" (и меня на старые термины потянуло). Сюжеты тоже всегда оригинальны.
Короче, я как та обезъяна, которая мечется в сомнении к какой группе примкнуть: к умным или к красивым.
Не могу определиться. Извините за нерешительность - 1:1

P.S. Не стреляйтесь больше, пожалуйста.

Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 307
Репутация: 75
Наград: 0
Замечания : 0%
# 12 19.05.2008 в 23:43
однозначно ВОЛЧЕК!
замечательный рассказ, я таких давно не читала даже у маститых писателей...
вот так надо писать, учитессс!!
Честно, да не обидится на меня Валентина, Волчек столько интересного придумал, что первый рассказ просто забылся...да и к тому же я такие уже читала много раз)
Группа: Удаленные
Сообщений:
Репутация:
Наград:
Замечания : 0%
# 13 20.05.2008 в 10:36
Волчек, ну ты дал...
Голос Волчку.
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 15
Репутация: 1
Наград: 0
Замечания : 0%
# 14 21.05.2008 в 23:57
Альтара
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1080
Репутация: 503
Наград: 31
Замечания : 0%
# 15 22.05.2008 в 17:42
Хы! Однако...
Волчек, ты гигант! Тебе и голос)
Форум » Литературный фронт » 1 Турнир всех времен и народов! )) » Турнир.1.3.2.Альтара-Волчек (сборник стихов)
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Поиск:


svjatobor@gmail.com

Информер ТИЦ
german.christina2703@gmail.com
 
Хостинг от uCoz