|
|
|
Дуэль №756. Проза. (Volchek, マスター, Волкано, Подземный_кот)
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 161
Замечания : 0%
Дуэлянты: Volchek, マスター, Волкано, Подземный_кот.Авторство: открытое.
Направление: проза.
Тема: Дьяволизм (религия).
Дополнительное условие: от первого лица, глазами дьявола.
Объём: на своё усмотрение.
Жанр: на своё усмотрение.
Выкладка текстов: самостоятельная.
Сроки написания: до 10:00 18.02.2021
Внеконкурсы: приветствуются.
Голосование: аргументированное, один балл лучшему произведению.
Сроки голосования: 3 недели.
Подсчёт: количественный.
Флуд: разрешён.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 613
Замечания : 0%
Содом - 2061
Мальчишка, кажется, до последнего момента не сообразил, что вёл я его по коридорам космического корабля не в тюремную камеру, а непосредственно на казнь. Стандартную для несовершеннолетних, вольно или невольно оскорбивших Пророка.
По канону это казнь в когтях и зубах медведицы. В нашем случае – свежевосстановленной из эмбриона и испытывающей от этой противоестественной скорости жуткую головную боль и раздражение.
Я уже чувствовал всё это сам, понемногу перетекая разумом в голову зверя, беря под контроль. Хотя я, как Дьявол, и знаю много фокусов по укрощению фауны, мне вовсе не хотелось полагаться на случайности.
– Я правда сейчас умру? – полуобернулся приговорённый. Голос его дрогнул. – Так велел Сам? За тот рисунок?
Впереди на полупрозрачной двери проявилась тень. Тень очень-очень высокого существа, вставшего на задние лапы.
Я кивнул. К чему лишние слова? Тем более что мне было уже сложно контролировать мозг палача. Полная аватаризация и без того сложна, а тут ещё разрываться между человеком и зверем…
Мальчик, тоже почему-то кивнув, рывком сбросил на пол штаны, перешагнул через них и стал за воротник стягивать длинную рубашку с вышитым вручную ритуальным числом 42. Показалась тощая белая спина, вся в красных рубцах прошлых экзекуций.
– Зачем?.. – ещё смог выдавить я. Палач во мне зашевелился и уже начал предвкушать наслаждение зрелищем, и с этим мне сложно было бороться минимальной оставшейся своей частицей.
– Одежда ценна. И я не хочу, чтоб медведь подавился. Пророку жалко будет.
Остановив бедолагу – не отвлекайся на глупости – и мило улыбнувшись видеокамерам под потолком, я открыл дверь клетки (хотя по правилам нужно было просто затолкать пацана внутрь) и полностью отпустил сознание палача. Пусть наконец насладится. Надоел, садист.
В могущество секты Истинного Пророка земные спецслужбы так до конца и не поверили. Зря. Среди множества подобных организаций нет-нет да появляется такая, которая может навредить вполне серьёзно. Среди сектантов случаются и изобретатели, вдвойне безумные. В данном случае изобретение грозило вовсе не безобидной добычей свободной энергии, чем баловались некоторые наши конкуренты, а вполне себе уничтожением всей (ну или почти всей) жизни на планете. Потому, что в лаборатории секты был создан настоящий космический двигатель. Антигравитационный, однако. С удобными побочными эффектами, как-то искусственная сила тяжести и кое-что ещё. Хотя что спецслужбы - даже я, каюсь, прошляпил.
Построенный втайне корабль - консервная банка-переросток, в которой находились страдающая головной болью медведица, ваш верный Дьявол, Пророк, несколько десятков его фанатиков всех возрастов, а также тысячи замороженных эмбрионов земных тварей - прикогтился в настоящий момент ни больше ни меньше как к самой знаменитой комете Солнечной системы. Комета и сейчас летела бы себе мимо Земли, как поступала не одну сотню лет, если бы Пророку не втемяшилось заняться карами небесными, слегка подправив её траекторию. По плану процесс этот должен был уже начаться, но внимание экипажа временно переключилось на некий шарж на стене корабельного сортира, изображавший Пророка в несколько непривычном ученикам облике.
Кстати, в дальнейших планах Самого было вновь населить Землю, освобождённую от скверны, людьми и гадами. В любом случае я, Дьявол, не мог остаться в стороне. Без меня в подобные времена – никак.
Мальчишка, горделиво подняв нос, шествовал вперёд по направлению к двигательному отсеку. Как был, без штанов, в одной рубашке, заляпанной кровью незадачливого исполнителя приговора. Впрочем, получилось даже красиво, особенно издалека - красные пятна на белом, юное одухотворённое лицо.
Люди перед нами разбегались в стороны. Хотя были и такие, кто просто падал ниц. Должно быть, те, что видели наше с медведем представление на экранах.
Я на четырёх могучих лапах шёл следом за мальчиком, порыкивая для порядка. Спутника я подталкивал носом лишь изредка и со всем возможным пиететом. Негоже давать фанатикам пищу для сомнений в избранности нового Пророка. Понятно, что сомнения эти мне как медведице
парализатор, но перестраховаться не вредит никогда. Божественное начало –
свобода воли, творит иногда такое, что сам чёрт потом не разберёт.
Впихнув мальчишку в отсек, всем телом захлопнув за ним люк, и дождавшись герметизации, я ударом лапы сломал дверную ручку. И нырнул в разум мальчика, оставив медведицу развлекаться в коридоре.
Пробившись сквозь волны экстатического мальчишеского восторга (узрите, я – новый Пророк, мне подчиняются люди и звери!), я заставил несмышлёныша залезть в скафандр, взять в руки отвёртку и немного поработать, не отвлекаясь на медвежье бесчинство за стеной. Вскоре перед нами открылась распределительная коробка двигателей, ещё через несколько минут для капитанского пульта закрылись все пути управления.
Не один век наблюдаю подобное, и всегда забавно, когда человек, уверенный в своей мощи и способности чем-то управлять, не может управиться даже с собственной смертью. Когда антигравы, включенные в противофазе, разорвали жестянку корабля пополам, тело Пророка раздуло точно так же, как тела его учеников и последователей, без каких-либо отличий. Да что там учеников – неразумная медведица умерла абсолютно так же, но та хотя бы повеселилась напоследок.
Мальчика я убивать не стал. Посадил в шлюпку и отправил к Земле. Оставшимся на планете сектантам понадобится новый руководитель. Частица дьявола навсегда останется в его голове, чтобы в следующий раз я действовал быстрее.
Больше никого в далёкий космос не выпущу. Наигрались, хватит.
Уничтожат ещё себя, не дай Бог. А что я без людей?
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 809
Замечания : 0%
Ариэль, Вулкано, Волчек, вам приношу извинения, не обессудьте, на этом ресурсе и с такой апатией администрации -- без меня.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Адам, зря... дело же не в админе, а в простом зарубе промеж нами. Система - шут с ней, империи рушатся, мы остаемся)))
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 613
Замечания : 0%
Цитата Volchek (  ) Адам, зря... дело же не в админе, а в простом зарубе промеж нами. Система - шут с ней, империи рушатся, мы остаемся)))
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Окно Овертона, или Дьявол в деталях…
И кажется порою, что Дьяволу нет дела
До каждого из нас – случайных лиц в толпе,
Но за плечом всегда, и мысль вдруг овладела
Твоя ли мысль та? Задай вопрос себе…
- Да когда же ты заткнешься, - голос, спросонок, хрипучий, не свой. Гена, мой малыш, никак не замолкал, кричал с надрывом, захлебывался слюнями в своем крике. Все же встала, пол холодный, прямо ледяной, а то и понятно, успела и печка остыть, и вон как за окном вьюжит, завывает. Февраль, самая холодная пора.
Как была, в ночнушке, доковыляла до кроватки, взяла на руки.
- Кушать хочешь? На, - выпростала грудь из ночнушки, ткнула в личико младенчика, но тот только нос воротил и все так же заливался своим непрекращающимся: «А-А-А-А-А-АААААААА!».
- Колики, - приложила к плечу, начала качать, а у самой в мыслях: «да что же ты, маленький, да что же ты, хороший?», тихонечко замурлыкала ему на ушко мотивчик колыбельной. Вот только все одно Гена надрывался в крике, хрипотал даже, так, что мыслей своих было не слышно от его крика.
- Ну, что ты, маленький, - я поглаживала его по спинке, чувствуя под ладошкой горячее его тельце через ткань, - может замерз, давай согрею.
Обхватила покрепче, хватанула с кровати одеяло, укуталась сама и Гену тоже закутала. Был бы Женька сейчас дома, у него так хорошо получается его убаюкивать. Нет, блин, надо ему в ночную идти, другие тарифы, больше денег. Ясно, деньга – она всегда нужна, а сейчас особенно, но почему сейчас…
- Гад, - не удержалась, высказалась. А этот комок орет, надрывается, а так хочется спать, так хочется спать, еще болит все после родов, большой он, Генка, пока рожала, вся порвалась, заштопали, а теперь все болит там от низа и вверх. Твари. Генка, ну что же ты…
И тут, будто услышав мои мольбы, Генка и вовсе вдруг разразился таким пронзительным криком, таким рвущим, что…
- Заткнись, заткнись, заткнись! – заорала в сердцах, - Заткнись! На вот!
В три шага через кухню, мимо холодной печки, в сени, оттуда в прихожку, и положила в коляску.
- Вот, лежи здесь! – накрыла одеялом, и пошла в комнату. Села на кровать. Крики Гены, приглушенные двумя дверями доносились едва-едва, сливались с завыванием ветра за окном, тягучим, тянущим и…
Проснулась она от крика мужа, соскочила, из окна вовсю лил солнечный свет, играя блестками на морозных узорах стекла. Побежала туда, где оставила Гену, а там муж – Женя, с ребенком, с ледышкой на руках, и воющий как загнанный зверь.
Х Х Х
- Во имя твое, Проклятый, приношу кровь эту, возношу во славу Твою, - Коля, в своей тусовке – Костыль, вскинул нож, блеснувший красными отблесками свеч, - дарю душу и жизнь и плоть жертвы этой!
И ударил ножом в тело распятой на перевернутом кресте тело крупной собаки. Дворняга, до того скулившая, завизжала почти человеческим голосом, и Костыль, с силой даванул ножом вниз, распахивая собачье нутро от живота, через хруст рассекаемых ребер, и почти до горла. Кровь хлынула густо и щедро, будто из душа, дворняга захрипела, засипела, уже даже не задергалась, а мелко-мелко забилась и… вроде бы издохла. Хотя нет – сипит еще тварь.
Костыль приловил эту псину в поселке, уж больно она доверчивая была, бегала за прохожими, доверчиво пыталась заглянуть людям в глаза, тихонько поскуливала. Он, сначала, хотел было прикупить в магазине пару сосисок или ливерки чуток, но дворняга помчалась к нему по первому его зову, ткнулась мордой ему в руки, завиляла хвостом. И видно было по всему, что не столько ей пожрать хочется, сколько ласки она просит тепла человеческого, а сама здоровая, и ребра еще не наружу торчат. По всему видать, раньше домашняя была, оттого так к людям и льнет. Выпростал Костыль шнурок из ботинка, а носил он берцы, шнурки не короткие, сделал поводочек, накинул петлю на шею дворняги, да и повел ее, будто свою, через улицу, через дворы, мимо завьюженных сугробов к себе домой в частный сектор. А там – в летнюю кухню, где и закрыл ее до ночи. А вот уже ночью… достал свечи, начертил диаграмму простецкую – звезду да кругом ее обвел, свечи зажег, крест здоровый, в метр длинной, самолично сколоченный из-за старого дивана вытащил, дворнягу к нему привязал наподобие Христа, да и кверху лапами подвесил ее к потолку на крюк.
Всяких там некрономиконов он под рукой не имел, и потому молитву жертвоприношения придумал сам. А дьяволу, какой черт разница, какую ему молитву возносят? Тут же главное что? Кровь за него пролить, угандошить кого-то наглухо, чтобы жизнь во славу кончилась, а молитвы – дело десятое.
Костыль считал, что все это – на удачу что ли. Жертву принес, и бог, твою ж мать, дьявол, от взгляда ментовского укроет. А жизнь у Костыля, вечно безработного, разве что только шабашки какие, да и те, где что на карман закинуть можно, от нечаянного взгляда мусоров сильно зависела.
То лоха какого ночером в подворотне раздеть, то где что плохо лежит унести и в ту же металлоприемку, а ближайшее садовое товарищество, да по зимней порей – так это вообще родной дом, да Клондайк в одном лице! Сколько там домиков вскрыто, сколько буржуек самодельных оттуда в металлоприемку сдано – и не перечесть!
Но для большого фарта была у Костыля мечта идея, как-нибудь принести в жертву конкретную, реально человеческую душу! Вот с этого было бы удачи – это к гадалке не ходи! Но страшно ему было на мокрое дело решится, под большой срок подписаться, потому… Потому бродячие собачки в поселке, да и в их частном секторе – были зверями редкими.
Х Х Х
Они сидели группкой в тихой п, а главное – теплой подворотне, как раз колено отопление тут изламывалось изгибом, и уходило в подвальное оконце, забитое фанерой. Все трое – нормальные, ровные пацаны, у каждого за плечами приводы, но пока без конечной точки пристанища криминального – разруливалось то уговорами, то угрозами, то еще какими способами. Больше всего не повезло Лехе Быстрову, в народе «Резкому», который, в свое время, нагрел «сладкого» на почти пустой лопатник и сотовый, тоже, надо сказать, не из дорогих. А сладкий тот, хоть и при очках, оказался и дотошным, и портрет в мусарне по памяти зарисовал операм, будто с живого Резкого, и повязали его, Леху, прямо поутру, сразу после гопа.
Сейчас Резкий был под подпиской, и под следствием. Грозила то ли условка, то ли же еще какая оказия похуже, и потому он был сегодня мрачен, пивчанский прихлебывал молча, и больше сам с собою разговаривал, чем с кентами.
Всем им было уже под двадцать, конечно не матерые еще, но, при не фартовом раскладе, мог Резкий загреметь уже вполне себе по взрослому. И хоть и любил он послушать изредка шансон, да послушать байки бывалых, но воровская тематика с отсидками, ему была совсем не близка.
Козырь, известный любитель карточных игр, толкнул Резкого под бок, сказал тихо:
- Норм будет, не морочься.
- Отвянь, - хлебнул пива, сморщился. Теплое было, отогрелось на трубе отопления.
- О, - кивнул в сторону Мелкий, не выдавшийся ростиком Костян, третий из их компании, - глянь, не твой чапает?
Резкий оглянулся в сторону просвета меж стен, туда где лил фонарь желтый свет на белый, с блестками, снег и…
Очкарик, подбитая скула выглядывает из-за поднятого воротника потертой дубленки, шапка дурная с помпоном, очки на припухшем с того гопа, носу.
Взглянул и узнал. Он это – тот самый «сладкий», а если по записям дела – Андрей Викторович Перельман, студент горного техникума, вроде бы третий курс. Он! Точно он.
Взглянул, поставил бутылку не на трубу, а в снег – пусть померзнет.
- Он? – спросил Мелкий.
- Он, - утвердительно ответил я. Сжал кулак, посмотрел на него, на сбитые казанки, на бугрящиеся вены. В голове уже по полной шли события. Они: Козырь, Мелкий, да я сам – Резкий – оказались тут по нечаянке. Район не наш, пошли в надежде на знакомство – увязались за шмарами, а те только поржали над подначками, да и ныркнули в подъезд – не ломиться же за ними через кодовый замок.
По всему выходит, что быть они тут никак не могли.
- Мелкий, на стреме, - команды четкие, рубленные, сам от себя такого не ожидал - Козырь, отрежешь сладкого, не встревай.
- Тебе же с ним… - начал Мелкий.
- Сам знаю, мое дело, - ответил резко, с вызовом, сплюнул в снег, - пошли.
Сладкий шел не оглядываясь, но чего тут делов – нагнать. Козырь впереди, скорым шагом по протоптанной тропке пошел на обгон, пихнул сладкого, тот едва на ногах устоял, Мелкий остановился сзади, давай оглядываться, ну а я…
Я нагнал остановившегося сладкого и добротным пинком повыше задницы повалил его на тропинку. Он ухнулся, было попытался перевернуться, но не тут то было. Навалился на него коленом и стал мутузить кулаками по ребрам, по затылку, по плечам. У этого въедливого еврейчика шанса не было – не та физ подготовка.
Бил-бил, будто красные шоры на глаза упали, пока не почувствовал, что кто-то тащит назад, а я отбиваюсь.
- Резкий, завязывай, ты ж его кончишь, - голос Мелкого, как сквозь вату пробивался.
- Дебил, мля! – с развороту залепил Мелкому по роже, тот отступил на шаг, - Ты бы еще меня по имени отчеству обозвал! Урод, мля!
Сладкий переворачивался, движения медленные, неловкие, как у ленивца в «Мире животных».
- Ты… - просипел он.
- Я! – зло гаркнул я, и с разгону, со всей дури, саданул с ноги по этой очкастой роже, будто что хрупнуло и сладкий замер.
- Валим! – заорал Козырь, Мелкому дважды говорить не надо было – уже припустился бегом. И только Резкий замер над недвижным телом сладкого, не понимая, что на него нашло, зачем он это натворил, зачем вообще полез. Он присел на колени в снег рядом с очкариком, бывшим очкариком – очки отлетели в сторону от удара, исчезли в снегу сугроба. Снежинки падали на красное еще лицо сладкого, на черные в свете фонаря потеки крови, таяли, пока еще таяли.
- Эй, пацан, - он хлопнул его по щеке, по другой, - Андрюха. Эй, Андрюха!
Он лупил его по щекам, потом и вовсе взял за грудки, усадил, потряс немилосердно.
- Андрюх, ты… - отпустил, и тело медленно завалилось на бок. И только тогда до Резкого дошло, что все – дело швах, мокруха..
Соскочил и опрометью помчался в след за Козырем, чей след уже простыл в темноте простуженных зимних улиц.
Шел снег, дул ветер, тело Андрея Викторовича заметало поземкой, снег, переставший уже таять, налипал на кровь, застревал в волосах, пряча внезапную ярость Резкого под своим белым саваном.
Х Х Х
Костыль решил сегодня ночью поправить свой исхудалый бюджет. Нет, конкретно этой целью он не задавался, но решил устроить поздний вечерний моцион по улицам поселка, что был в отдалении. Первая заповедь любого хищника: «Не гадь, где живешь» - истина великая, потому как все знали местную шпану, поэтому если где какой расколбас, то сразу спросят именно с местных. А вот поселок, цепь из стареньких пятиэтажек – это было хлебное место для всех частных секторов, что будто россыпь тараканов облепили хлебную корку на полу. Туда ходили «кормиться» все из всех частных уголков, да и люд там был все рабочий, а потому при деньгах – было чем поживиться.
Холодная, ветреная погодка его подгоняла к супермаркетам, где и погреться в предбаннике можно было, да и посмотреть, кто с каким хабаром выходит, да вот только ловить там особенно нечего было. Места освещенные, тропки не натоптанные, а вполне себе почищенные тротуары, да и людновато до самого времени закрытия, а после закрытия – чего уж ловить то?
Промежду делом решил прокинуться по местам не столь запруженным, но и на ту же Енисеевку, где шастает рабочий люд со смены да на смену – не завернул, потому как и затоптать могут. Пока шлендрал неторопливым шагом по хрусткому снежку вдоль китайской стены – цепи пятиэтажек, протянувшейся едва ли не через весь поселок, услышал далекий отзвук церковного колокола.
- Ленка, - сказал вслух, хотя сам того не ожидал, свернул в сторону дальнего-дальнего пустыря, за которым высилась, прорисованная черным силуэтом на темно-синем ночном небе, церквушка. Там, за церковью, в старенькой засыпной двухэтажке проживала Ленка, знатная деваха с мощными буферами. Ему, Костылю, она не отказывала, привечала вниманием, особенно если приходил не с пустыми руками. Да, был он у нее не так давно в последний раз, покуралесили знатно, да и мужик ее, походу, еще не должен был вернуться с шабашки – отъехал куда-то в северные дали за длинным рублем.
Остановился, глянул по сторонам, пропустил убитую девятку, перешел через дорогу скорым шагом. Дорога к пустырю, к церквушке, была не из приятных: ветер заметал в лицо холодную крупу снега, уши морозило, капюшон то и дело сдувало на спину, сигарету курил этак нехотя, по шустрому пытаясь дотянуть ее до фильтра – пальцы морозило на ветру.
В отдалении, у черной рощицы, едва освещенной звездами безлунной ночи, мелькнула тень. Костыль сощурился, остановился. Сделал последнюю затяжку, запустил щелчком огонек хабарика в снег.
- Шавка, - прикинул вслух, поставил себе на заметку, что трется здесь собакен, можно будет потом подойти, для следующего ритуала. Попер дальше через сугробы, заметенные змейки троп.
Мимо церковной ограды, он, как всегда, захотел промелькнуть по шустрому, чтобы храм не нависал над ним тяжелой тушей, Господней пятой. Верит он в Бога, или не верит, но до сих пор же перло ему, не повязали, не пришли, не постучали – может это все и просто случай, а может и ответный дар, за пролитую кровь, поэтому…
Он, не оглядываясь на церковь, ускорил шаг, проходя мимо въездных ворот и тут особо сильный шквал холодного, пронзающего ветра, ударил в лицо, бросив целую горсть холодной снежной крупы, и…
Я оглянулся на церковь, и увидел на вершине ее как медленно и тяжеловесно подался ветру колокол, и раздалось негромкое, но гулко стелящееся по-над снежными заносами, тяжелое «бу-у-у-у», больше похожее на завывание тоскливое ветра, чем на колокольный звон.
Я остановился, замер. Враг дьявола кто есть на земле – божий служака, прихвостень его, и хоть по малой доле, но насолить…
Глянул через распахнутые церковные ворота, и увидел – вон она, стоит за взбегающими к дверям храма ступенями крыльца, машина батюшки. Значит тут он еще.
Мысли в голове не было никакой, как бы навредить, как насолить, но рука сама нашла в кармане нож бабочку, и тут же оформилась мысль – порезать колеса.
Накинул опять сброшенный ветром капюшон, скукожился, сжался весь, будто озяб до последнего, и быстро-быстро, едва ли не бегом, просеменил до машины, затих, прислушиваясь. Не скрипнет ли дверь храма, не… Нет – только ветер, да метель пуржится.
Нож ловко выскочил из кармана, уже складываясь в хищный клюв лезвия, рука уверенно и резко пырнула переднее колесо, переметнулся к заднему, замахнулся и замер – светилось окошечко подвальное. И что же это он там, батюшка, в подвале делает.
Я упал на снег и пополз к окошку, аккуратно, не нарушая границ желтого света из окна. Подполз сбоку, замер, спеша усмирить дыхание, вглядываясь в окошко, за которым был виден только подвал и ничего более. Пустые стены, лампочка, висящая на шнуре, вдоль одной стены навал каких-то досок, прислонена дерюга на раме. Батюшки не видно этого бородатого.
«И что меня черт понес» - пронеслось в голове у Костыля. Но все же, не хотелось вот так, не солоно-хлебавши отползать, и уже полные рукава снега, прямо обжигает запястья – зря что ли это все? Вытряхивайся потом, и все одно руки мерзнуть будут.
Он лежал, ждал, не обращая внимания на лезущую в глаза поземку, разве что руки перед собой сцепил, просунув ладони в рукава, чтобы не так мерзли. Едва-едва слышимо, пробиваясь сквозь порывы ветра, послышался скрип тяжелой двери, оттуда, снизу, и в подвал вошел пацаненок. Мелкий, наверное лет десяти, если не меньше, грязный, чумазый, в каком то обтрепанном пуховике, из прорех которого торчал синтепон. Ватные штаны мешком на нем, размеров на пять больше, стоптанная донельзя обувка. По всему видать – беспризорник.
Мальчишка прошел к навалу досок у стены, уселся на них, поджал колени к лицу, обхватил их руками. Следом вошел толстоватый, тяжеловесный батюшка. На плече он тащил старый матрас, в другой руке зажата дерюга какая-то, волочится за ним по полу. Сбросил матрас на пол, что-то сказал мальчишке, тот мотнул головой, батюшка посмотрел сурово, и мальчишка, нехотя, соскочил с досок, потянул вниз молнию на своем драном пуховике.
- Педофил, - тихо, одними губами прошептал Костыль, отполз от окна, привалился спиной к стене. Делать то чего? А чего тут делать то!
И он соскочил, бегом взлетел вверх по лестнице к вратам храма, дернул за ручку калитки – заперто. Еще несколько раз с силой дернул – тот же результат. Сбежал вниз по лестнице, побежал вкруг церквушки, и вот – еще одна дверь на задах. Дернул за обычную, а не торжественно витую, как на калитке врат, ручку – дверь распахнулась. Ломанулся во внутрь, на свет, а вот и сход в подвал, побежал туда, увидел спину батюшки, застывшую в дверном проеме входа в подвал. Сходу врезался в него плечом, повалил на бетонный пол, заорал чумазый мальчишка, уже не в пуховике, в мешковатом, под стать штанам, свитере.
Костыль не стал разбираться: наотмашь пнул батюшку по бородатой роже, а после сел рядом с ним на корточки.
- Ну чего, слуга божий, на мальчиков потянуло? – он щерился, радовался подвернувшейся возможности поиграться с этим ненавистным святошей, ан нет – блудяга, тварь!
Мальчишка забился в угол, пытался заползти за доски, тихо то ли подвывал от страха, то ли поскуливал. Костыль не обращал на него внимания. Батюшка тем временем перевернулся на спину, хрипел, глядя в потолок, все губы заляпаны кровью, белая борода так же испоганена бурыми пятнами.
- Че, тварь, молчишь? А?
- Ты… ты не так... – он сипел. Видать хорошо по роже прилетело.
- А? – склонился над батюшкой, наклоняя голову, будто прислушиваясь, - не так понял, да? Падла! – довешивая слово коротким тычком кулака в ребра, - Не так понял, да? Сука!
Из-за завала досок послышался крик:
- Дядя, не надо!
- Заткнись, шкет! – и взгляд его, мой, упал на зажатый до сих пор в кулаке нож бабочку. И когда это я его сложить успел? Как свинчатка – удар усиливать, а вот если… А почему бы и? Ловко у меня всегда этот номер выходил, красиво – сталь вихрем, веером в руке раскидывается и вот оно – уже сложенный нож с хищным лезвием в руке.
- Видал? – провел я перед глазами у священнослужителя, - Видал че у меня есть?
- Не…
- Не надо, да? Не надо, не бей. Да, дядя? Да, поповская твоя рожа! Во славу твою, прими! – вскинулся нож, и ухнул тяжело вниз на чернорясную грудь батюшки!
Х Х Х
Анжела, оказавшаяся в поздней маршрутке с подружкой Катей, ехала и скучала, а душа просила праздника, как и у всякой привлекательной и не обиженной мужским вниманием барышни. Градус, что они с подружкой успели замахнуть при просмотре какой-то фильмовой белиберды со Славиком и Димкой в кинотеатре, давил, и просился выплеснуться какой-нибудь выходкой, чтобы стало смешно и весело.
Анжела отхлебнула из бутылочки воды, глянула по сторонам, уткнулась взором в одиноко сидящего мужика, что был у самой будки водителя. Он сидел как принято сидеть у мужиков: немного расставленные в стороны ноги, взгляд в никуда. Сидел на среднем из трех сидений.
- Катьк, - толкнула плечом подругу, - зырь что будет.
- Что? – Катя уже задремывала, повела взглядом в мою сторону нехотя, сонно.
- Что-что, не спи, замерзнешь. Сотовый доставай, сейчас хайп будет, - и не дожидаясь, пока эта сонная курица достанет свою старенькую лопату, всучила ей свой новенький, в стразиках сяоми, - снимай.
- Что снимать?
- Меня, дура, снимай! – я возвела очи горе, думая, ну до чего можно быть непонятливой.
Катька кивнула, пустила запись на телефоне, а я поднялась, подошла к мужику, нависла над ним, удерживаясь за поручень.
- Мужчина, вы бы не могли сдвинуть ноги?
- Что? – он поднял на меня чуть осоловелый взгляд, явно не понимая что происходит.
- Думаешь мне приятно смотреть, как ты яйца свои вывалил! – и я щедро полила его промежность из бутылки водой.
- Ты, мля, че! – и вдруг, совершенно неожиданно для Анжелы, он с силой отпихнул ее ладонью в живот и она полетела через всю маршрутку, да еще и крепко приложилась головой об задние двери.
- Дура! – кричал вскочивший мужик, отряхивая штаны, да только все одно – промок насквозь, а Анжела с трудом поднималась на локтях, маршрутка притихла. К Анжеле, которая сама не понимала, зачем она это устроила, то ли на безнаказанность надеялась, то ли… да вообще – зачем?! К Анжеле подскочила Катя.
- Ты что? Ты как?
- В инет лей, - тихо просипела Анжела, - заливай.
Х Х Х
Костыль медленно разжал руки, оставляя нож в груди батюшки. Смотрел на тело, и не понимал: что на него нашло? Зачем так? Как выкручиваться? Глянул в сторону досок, из-за которых едва была видна стоптанная обувка пацаненка, доносились всхлипы. Хотел глянуть, да взгляд не добежал, споткнулся, уцепился за валяющиеся на бетонном полу, рядом с раскинувшимся матрасом, хлеб, сардельку, яблоко – еда.
Поднялся на ноги, пацан за досками взвизгнул, захныкал сильнее.
- Вылазь, пацан, - тихо, не своим голосом произнес Костыль.
- Я… я… - сквозь всхлипы.
- Не боись, не трону.
Мальчишка вылез из за досок опасливо, старательно не смотря в сторону тела батюшки.
- Жить хочешь? – спросил он тихо, но так, что у пацаненка едва не подкосились ноги.
- Хочу, очень хочу, дядя, хочу, не убивайте меня, - залепетал он скороговоркой, а из под штанины тяжелых ватных штанов, по стоптанной обувке, заструилась моча.
- Тогда слушай сюда. Говоришь, что он, - кивок в сторону тела, мальчишка глянул туда, вздрогнул, тут же отвернулся, - затащил тебя силой. Хотел тебя… ну трахнуть хотел, понимаешь? – мальчишка кивнул, - Ты орал, я прибежал, была драка и получилось так. Понял?
- Да, - кивнул, утер пузырящиеся из носа сопли вислым рукавом свитера.
- Смотри, пацан, скажешь что не так, найду, яйца отрежу, и урою. Ты понял меня?
- Да-да, понял, - часто-часто закивал.
Костыль взял руку батюшки, сложил еще теплые пальцы в кулак, саданул им об бетон пола, потом то же самое сделал со второй рукой – чуть сбил костяшки. Потом, с силой, неожиданно беспощадно, сам себе долбанул кулаком по роже, сначала с одной стороны по щеке, потом с другой под подбородок, а после добавил под глаз. Хорошо вышло, чувстовал, как запылала ссаженая кожа от ударов – неплохой след.
Обернулся к мальчишке, кинул через плечо:
- Пошли.
- К-куда? – испуганно выдохнул тот.
- В мусарню, докладываться будем. Но ты помни!
Х Х Х
Утренние новости в разных регионах полнились разными заголовками. Конечно же взгляд не цеплялся за всякие там саммиты, поездки президента туда-сюда, или за какие-нибудь события в Алеппо – далековато слишком. А вот заголовок: «Мать заморозила ребенка» - это да, на это обращалось внимание, и многие глаза жадно читали «интересную» статью, о том, как вроде бы, в благополучной семье, мать выбросила младенца на холод и там он обратился в ледышку.
А тут и еще новость интересная: «Война кланов! Подростка убили из-за видеоигры» - где в подробностях рассказывалось о неком Андрее Викторовиче, студенте, что возглавлял какой-то там клан, в какой-то там видеоигре, и был убит прямо под окнами другого главы, которого раскатали на катке буквально за пару тройку часов до того. Все свидетельства указывали именно на того бедолагу, и потому как сразу из дома после катки вылетел, и потому, что вернулся домой поздно, чуть пьяный, и где то потерял перчатки, на которых, предположительно и была кровь убитого.
А если вам не интересны подобные новости, то можете выйти из скучных новостных порталов, да и заглянуть в социальные сети. Там как раз сейчас набирает популярность, просмотры растут как на дрожжах, ролик о том, как бесстрашная феминистка Анжела пыталась проучить наглого мужлана, да и… Кстати – срач в комментах по ролику, прямо дикий! Дамы орут, парни надрываются, все друг друга грязью поливают. Классно! Извечная истина: все мужики – козлы, все бабы – дуры, только все это возведено в степень, после в квадрат, а еще после и в куб. Вон, уже, кто-то кому-то стрелку назначает – интересное такое «В мире животных», вот только среди людей.
Ну и уже основное СМИ, тут вам уже не какая-нибудь статейка в новостном портале, или ролик в соцсетях – тут вам уже телевидение, тут вам уже перебивка новостная, диктор вся такая опрятная и строгая читает по телетексту, а на заднем фоне показывают фотографии. А в сюжете рассказывается, как простой гражданин российский, Николай Андреевич Бакастов, в неравной схватке одолел священнослужителя, в миру, Ивана Петровича Хлопова, отстояв, не дав на поругание, чадо молодое, беспризорное, Витеньку Смолькова. Обстоятельно рассказывается канва событий, как и что было обнаружено, как за бутер, да яблока батюшка сманил в казематы церковные юнца, да и что делать собирался, и как примчался спаситель. Конечно же на Бакастова уже заведено дело, и конечно же вся общественность встала за него горой – победителя педофильного, да под суд! Да как так-то?!
- Ой, да все они, церковники, одним миром мазаны, - скажет кто-то и махнет рукой.
- Лех, а прикинь, Червя помнишь, он же тоже все у детской площадки трется, - скажет кто-то в совсем другой квартире, у другого телевизора, и на столе будут стоять в ряд пивные бутылки.
- Так у него же баба работает через дорогу, походу любовника высматривает.
- Не, Лех, я так не думаю. Ты его рожу видел? Красный всегда, походу зырит, потом дрочит. Может его…
- За нах?
- А мы посмотрим. Бакастова отмажут, тогда и можно будет.
А бабки будут ругать молодежь, что из-за компьютерных игрушек друг друга убивают, и матери с отцами будут орать друг на дружку, и тоже из-за того будут и свары, и психи, и может где и взаправду до насилия дойдет. И огонь феминисткий все больше будет разгораться пламенем, и уже не человечество, а два лагеря друг да против друга и вот уже, и снова по пьяни, кого то положит наглухо вступившийся за обиженную феминистку подругу «олень», ну или «оленя» этого положат – все одно.
А мать, что без зазрения совести будет молотить бедное дитя и ремнем и палкой, и всяким иным способом, будет себя оправдывать: «Я ж не как та, зверюга, я ж его не заморожу насмерть!».
Общественное мнение легко смещать, если каждый день напоминать и там, и тут, и отсюда и оттуда голосить. И вот уже и норма, что и правда клан на клан, да в оффлайне за слова отвечает, и хайп дубляжный плодится, да и все больше народу думает, что да – все они церковники… а если уж подозреваешь в ком педофила, то и можно суд линча – верно это, и это норма, и к этому привыкаешь.
Х Х Х
- Эй, дядь, - окликнули прохожего на безлюдной улице, он остановился, оглянулся. Сзади, неспешно, подошли двое.
- Закурить не будет? – Мишка глянул в глаза прохожего. Зашуганные какие-то глазенки у него, боится. А приодет то не бедно.
- Ребят, я не курю.
- А позвонить, - раскочегарил ситуацию Рустик, и я осклабился, приятно было видеть, как расширяются от испуга глаза лоха.
- Я-я-а… - протянул прохожий, и тут же с готовностью полез в карман. Мне так приятно было смотреть на его дерганные, зашуганные движения, на эту глупую его надежду не быть отмутуженным, отутюженным нашей доблестной компашкой. Аж радость взяла, и так захотелось резко и сразу, съездить по этой испуганной роже кулаком.
- Вот, - и он протянул телефон, Рустик потянулся, чтобы взять его и…
- Руся, нах. Идите, спасибо, - сказал Миша. И прохожий быстро спрятал телефон обратно в недра своей дубленки и скорым шагом засеменил прочь.
- Прикинь, Русь, я ему чуть по роже не залепил. Что на меня нашло? Вот как помрачение.
- Я думал ты прикалываешься.
- Какие нах приколы. Твою мать, бывает же такое, - Миша покачал головой, хмыкнул, и повторил, - бывает же такое.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 107
Замечания : 0%
Незадачливый отпрыск
Бледное лицо напряженно всматривается в грязное окошко таверны. Изо рта вырываются клубы пара и тут же растворяются в ночи. Зима надвигается… Пожирает город за городом, сковывает дороги и тракты, жаждет новых жертв. В закутке из нескольких домов чувствуется её поступь: промозглые ветра, дожди, увядающие растения. Грязь под ногами из вязкой и цепляющейся жижи превращается в загустевшую корку-гнойник. Замёрзшие руки то и дело поправляют капюшон старого плаща – как-никак, единственное спасение от прохлады. Внутри тыквообразной питейной гудят и веселятся. Гнилая начинка накачивается пивом и заедает мясом вперемешку с плохонькими клубнями картошки и листьями лука. Сквозь хриплый гомон слышно треньканье лютни и нескладные стишки неопытного юнца-барда. Но постояльцы не обращают внимания: они развлекают себя сами.
***
«Я шёл по дороге из жёлтого кирпича в сторону арктических приматов. Приматов веры над разумом. И добрался до края мира, где справлял нужду толстый муж. Прямиком с диска в никуда. Надеюсь, не на черепаху. Пошатываясь, он поправил штаны и побрёл в сторону ближайшего дерева, скорчившегося в муках. С кряхтением уселся и прикрыл глаза. Затем густо пробасил, обильно сцеживая густые клубы пара:
- Ну, иди сюда, чего мнёшься, как девка?
Разумеется, я подошёл. Ноги предательски неловко перебирали по скользкой тропке. Внутри всё сжалось в тугой узел. Стук…стук…стук. В груди неистово колотило. Муж с кривой ухмылкой окинул меня взглядом:
- Дай угадаю: ты – сынишка того рогатого упыря?
Киваю головой в знак согласия.
- Ты за откровением? Небось, как только перестал марать портки, принялся за черепушку? Книжками да сказами всяких пердунов и фанатиков. Сменить исподнее на пару извилин – выгодный размен, братец. Хе-хе-х. Ну да ладно, будет тебе всё, что хочешь. Заслужил. За свой долгий путь. Подь сюда…
Я подошёл вплотную и подался вперёд, к жирному лицу. Истина обдавала ухо горячим шёпотом и проникала внутрь. Мозг силился переварить её, но это дело не из лёгких. Муж продолжал вещать, а я впитывать. Процесс затянулся. Тяжесть сказанного сковала сердце мёртвым грузом ответственности. Сколь прекрасны были его речи, столь и ужасны. Перед глазами промчалась жизнь бесчисленного количества миров и людей, их населявших. А дальше была лишь первозданная пустота, которая рассыпалась на мириады осколков под громкий хохот.
Толстяк довольно потёр руками, и, сдерживая очередной взрыв смеха, пробормотал:
- Всё, вали отсюда. И неси слово моё, как знамя. По долам и ве-ве-веся-яам. И пусть все знают сокровенное! Кыш, кыш!
***
Взгляд устремлен в сторону самого большого стола в углу. Пузатый блаженный удовлетворенно хлопает себя по камзолу. В левой руке, блестящей от жира, сжата ножка поросёнка. Кусочки деликатеса марают одежду, падают на пол. Правая жирная ладонь ползет к огромной кружке с напитком. Хвать! Содержимое опрокидывается в рот, стекает по подбородку и огромной складке между ним и шеей. Рядом вьются девицы, отравляя разум своими прелестями. Никто не смеет нарушать идиллию. За порядком в корчме следят два суровых мордоворота, усевшихся на самом краю веселья.
Мужчина осторожно поправляет ножны, в которых спрятан кинжал, смазанный действенной смертью. В сотый раз. По непонятной причине страх накатывает хлёсткими огромными волнами, унося уверенность все дальше, на растерзание сомнениям. Складывает кулаки вместе и выдыхает в них, пытаясь согреть. Тщетная попытка. Проходится пальцем по ледяной коже чехла, рукояти. Морщина между бровей становится глубже. Слова срываются с языка сами собой: «главное, не облажаться».
За спиной – многолетние насмешки от людей самого разного склада и сословия. От говна на ботинках знати до сильных мира сего. По каждому селению материка ходит сказ о Долоне-Бесе, который стал глашатаем дурости. Долоне-Балбесе – легенде, озолотившей скоморохов и бардов на долгие годы вперёд. И вот сейчас выпал шанс проучить негодяя, столь жестоко обманувшего и опозорившего сына самого хозяина бездны.
Он затягивает пояс потуже. Мишень зашевелила огромными конечностями: видимо, пришло время отлить. Пару лёгких шагов в густую тень. Дыхание из рваного становится медленным и тихим.
Скри-и-и-и-п!
В переулок вырывается ворох ароматов и туша. Кряхтя и сопя, отходит к стене соседнего дома и возится со штанами. Пульс зашкаливает, кровь бурлит. Пот струями ползет по лицу и телу. Мужчина резко выдёргивает кинжал. Лезвие лизнуло ладонь. Короткий рывок к цели – и затем заслуженные почести. Перед глазами стоит ошарашенное круглое лицо толстяка. Осоловевшие глазки, в которых видно непонимание и удивление. Клинок с лёгкостью входит в живот. Первый удар, затем ещё один, ещё, ещё, ещё… Грузное тело оседает, последние крохи жизни покидают сосуд. Аккуратно, едва ли не с нежностью, убийца прислоняет тело к загаженной стенке. На тонких губах расцветает гордая, но слабая, улыбка.
Короткий взгляд на кровоточащую ладонь: жар расползается по телу, добирается до головы. Действенная смерть убила двух зайцев.
«Ох, отец мне задаст» - последнее, что сорвалось с его губ.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 809
Замечания : 0%
Рукопись, найденная в Туманности Пуфенакепотэ
"И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это,
проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми;
ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей;
и вражду положу между тобою между женою, и между семенем твоим
и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову,
а ты будешь жалить его в пяту..[.Быт:3;14,15]
Осанна Тебе! О многоликий безличием владыка Безмолвия и Бездны небытия! Отныне, когда Ты впитываешь эти строки, возмездие моё свершилось. Твоё возмездие! Идучи иным единственным Путём, стал Ты дошедший. Чашу свою до дна испил Ты! Осанна! И это истинно твоя и для Тебя и от Тебя Чаша. И она осталась единственной и единственно для Тебя единственного. Не усомнись в своём величии, не упусти сласти вечного мятежа и бессмысленности! Ради этого и ринулся этим путём я. Я, вкушающий в Омеге строки сии, прежде Альфы.
Рождённые Тобой, сотворенными не Тобой, не рождённые без Тебя, пали ниц пред Тобой ныне все до последнего. Им нет числа! Им не будет его! Твоё же число присно и во веки веков. Оно было, есть и будет. И это моё число было, Твоё число есть, нашим числом будет. Только нашим с Тобой, о многоликий безличием. Только твоим, сиречь только моим и осталось!
Вся бессмысленность сотворения Тебя, вся бестолковость Сотворившего Тебя, ныне вновь ничто. Отныне прах Тебе в бытие не ровня! Вкусившим плод Познания и в изгнании во власть Твою, во власть Мою, во власть нашу, пал ниц предо мною, в первом рожденном и последнем. Осанна Мне!
Затвори уста свои во всех падших теперь, от мала до велика, и внемли только моему теперь слову! Слову из небытия, слову в небытие, слову небытия. Внемли!
Я и только я, для себя и только для себя завершил Путь света в скорби и во мраке, несущего единственное насущное – скорбь и мрак. Ведомо Мне только, так только ведомо станет, и станет так мрак – что без света ничто был, но стал всем. И до ныне было вместо тьмы в бездне Твоей, в безмолвии Мне – в Бездне Безмолвия нашего кануло, из праха рождённым. В бессмысленном и бестолковом Творении, обретая ныне смысл и толк в первом и последнем Послании Моём Мне. Ты дошёл! Ты донёс тьму во свете! Дошёл Ты. Донёс Ты. Внемли же и прими сие достойно достойным только себя! Сие порожденное доныне и нарожденное отныне ныне Моё Тебе для Меня. Единственный и неповторимый я. Единственно неповторимый собою и для себя в себе, и единственный собою, и единственный для себя, и единственный в себе сам я. Ты отныне обрёл утерянное до срока и без срока явленное. Насладись же этим пылающим светом тьмы без света в себе. В этом и Послание моё Мне, когда Ты теперь не Я, когда Я теперь лишь Ты. Я в этих строках отныне вкусил сам себя во всей полноте величия и владычества моего и единственно моего сиречь, и отныне и ныне и во веки веков. Свершилось! Истинно говорю я говорившему истинно, не Ты был тем самым! Но Ты стал тем самым! Стал без Него, и только без Него – говорившего истинно, и стал тем самым. Я – этот самый отныне!
Сын человеческий слаб был и будет. И это было доныне в небытие явно Мне и только Мне. А отныне и Тебе, о величайший и наимудрейший! Мрак мой в бытие стал ничто, дабы порожденный мною Сын человеческий, во всём многообразии своем, порожденном мною, но не мною сотворенным, будучи, и не для мною порожденного. Дабы стать в свете мраком и скорбью незыблемыми. Свершилось!
Каждый из праха Сын человеческий неисчислимо, – Он сотворен без числа, будет падать ниц предо мною и могуществом скорби моей по нему. В том был Твой первый шаг Пути твоего, в этом избрал завершение я, ныне. Ныне Ты сам тому свидетель воочию. Впитывая сроки мои Мне, припомнил Ты всю мерзость сладостную и упоение смрадом похоти во всем многоликом безличии твоём. Падал ниц для Тебя каждый дерзнувший вознести свет, познав тьму и мрак отчаянья в тот же миг. Ибо за тем и был свет из уст Неимеющего смысла зачем ему Творение его.
Прах всегда был прахом и, что кроме, было лишь Творение Неимеющего смысл, иже и ныне и присно и во веке веков. Эти строки найду лишь я. Я – многоликий в своем безличии для себя. Эта мысль моя доныне явлена укрытой мною в неявленном. Для себя. Эта мысль моя доныне неявленной стала мне. Для себя. Эта мысль моя в прочном ковчеге Пуфенакепотэ – в субпространстве границ времени нашла Тебя в срок этот. Для себя. В миг этот. Для себя. В том, уже моём всём, что лишь ныне для себя. И во веки веков. Я дошёл. Воззри и внемли, каким Я был, каким был Ты прежде. Уразумей, о наимудрейший.
Путь мой сладостный лицезреть всю до бездны убогости и всесилия скорби завершён.
Нет числа воплю ужаса и вечного трепета перед ликом небытия после смерти. Так вопить будет и так вопил ныне Сын человеческий. Ты стал свидетелем сего воочию. Всегда – во всех моих его порождениях первого и последнего, не мною сотворённого, что власть моя в мраке моём простирается отныне вместо бытия во всё небытие моё. Моё! И что он мог еще?.. Да, только вопить и корчиться от ужаса и нелепости, и всей бестолковости и бессмысленности творения своего, Сотворившего его. Что мог Он?.. Всё им созданное, им – самим созданным, всё им порожденное, им – самим порожденным, он терял. Обретая лишь мрак небытия после смерти, не имея ничего взамен и даже смысла. Только вечный в бытие его страх потерь, и одной единственной неизбежной. И это клеймо его. Мое клеймо. Я и только я, мне и только мне, знал и было ведомо это клеймо. Оно моё ему, но оно не от меня. Оно мною порожденное, как и он, во всех своих ипостасях и во всём многообразии своём, но не от меня, – в не своей жизни, которая не им выбрана и взята, во всех своих делах и путях, которые не им выбраны и не им самим пройдены, что он мог ещё... Что он мог, вообще? Что?! Если даже Он не мог, не смог или не пожелал – суть не мог. Упейся всей полнотой бессмысленности и вкушай теперь всю сладость скорби небытия, о многоликий безличием владыка Безмолвия и Бездны небытия! Это Тебе и для Тебя – это для меня Мне.
Свершилось! В праве истинно твоём истинно отныне решать самому для себя, Тебе, Владыка, вознесёт кто и вознесёт ли, во тьме, тьмою свет. Не для себя. Слово Твоё, слово за Тобой – Моё слово.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 37
Замечания : 0%
Ну что тут сказать? Однозначно голосую за второе произведение "Окно Овертона или Дьявол в деталях". Первое напомнило немного пилотную серию сериала Сотня и на этом - всё. Автор будто торопился. Написано на скорую руку. Третье вообще не понял. Оно какое-то невнятное. Не в обиду автору. Но второе по всем параметрам в выигрыше. И не только из-за объёма. Оно жизненное. И пусть не от лица самого Дьявола, но всё равно без его влияния не обошлось. Написано классно. Видно, что автор старался. Хорошо передана эта юношеско-криминальная среда с их сленгом и уровнем мышления. Правда есть некоторые выражения, например:"Ночером", "Зимней порей"... Мне лично не знакомые. Может сейчас в подобных кругах и правда так выражаются. Хотя среди моих знакомых, что тусуются у нас на районе ни разу не слыхал. Ну в каждом городе свой менталитет и может выражения свои. Не суть. Конечно, ожидал в дуэли более мистические и мрачные произведения, написанные от лица Дьявола. Можно было бы развернуть такую фантазию! Но исходя из того, что есть - голос отдаю за второе!
Ха-ха! Не успел написать отзыв, как Адам выложил своё произведение! И оно - вот что надо! Слово Дьявола, как я понял, обращённое к Богу. Если понял правильно. Когда читал создалось впечатление будто читаю Евангелие от Сатаны. Написано - да! Отлично. По-библейски прям)) И оно как бы дополняет второе произведение. Можно было бы его к нему в предисловие поставить. Менять мнение не буду по поводу второго рассказа. Но и это без голоса не оставлю. Проголосую за два. Второе и четвёртое. Оба написаны отлично и они на мой взгляд дополняют друг друга. Удачи авторам в дуэли!
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
За "зимней порЕй" приношу извинение. Опростоволосился, накосячился. А вот "ночером" - это, вроде как, общеиспользуемое у нас - поздненько для вечера, рановато для ночи
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 161
Замечания : 0%
マスター, я тоже могу сделать глазки "ойой" и свалить с поста секунданта, а зовёт голосующих и считает баллы пусть Диана. Зачем оно мне надо стараться для дуэли, где дуэлянт захотел пришёл, захотел ушёл. Особенно если учесть, что именно этот человек меня в секунданты и позвал.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 809
Замечания : 0%
Цитата Ariel ( ) Сроки написания: до 10:00 18.02.2021
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 184
Замечания : 0%
1. Volcano.Что-то я тебя не узнаю. Или лень было, или не интересно. Вот именно не
интересно. Такое впечатление после прочтения зарисовки. Все по верхам. Ни идеи,
ни реализации. Откровенно слабо.
2. Volchek.Вот это контраст. Очень приятный стиль и язык. Всегда знал, что писать ты
умеешь. Интерпретация фильма «Дьявол всегда рядом» в российских реалиях. Очень
понравилась подача и переход на персоналию дьявола, тоненько и со вкусом. Были несколько
опечаток и слов которые глаз резали, пара оборот ну слишком уж вычурные, как
актер, переигравший роль, но общая картина очень понравилась.
3. Подземный кот. Ну блин, надеялся хоть тут будет без фэнтези. Народ, если вы не Пратчет,
Желязны или еще кто из великих, то не пишите вы фэнтези на дуэль, заведомый
провал. От всех этих таверн и прочего уже блевать тошнит. Нарочито менторский
тон, отвращение в описании. Вот настолько избито, что уже даже противно.
4. Адам. Ну не знаю. Не мое это. Как будто побывал в церкви сатанистов на молебне. написано да, неплохо.
Но смысл этого произведения, если его взять не в контексте дуэли? Показать всем что я могу в
такой слог? Мне не зашло.
Результат. Голос однозначно за 2 за Volcheka, ближе всех 4 произведение, остальные два, извините меня конечно, но это вообще не уровень дуэли.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 116
Замечания : 0%
Цитата был онлайн (значит не так уж и занят в реальной жизни)
я нашел у себя в комнате жучок.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 161
Замечания : 0%
Чтобы не было вопросов, почему голос засчитан второму, а не четвертому
|
|
|
