Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
Ангел сострадания
Степень критики: По желанию |
Короткое описание:
Попытка описать связь материального и мира фантазий, выполненная в причудливо-мрачной манере.
Свет, тепло, любовь, всепрощение, истинное счастье, божья милость. Мы — олицетворение всего лучшего, доступного живым, разумным душам. Мы — ангелы. Пока в мире существует горе, боль, ненависть, потери и несчастья, мы будем здесь — будем поддерживать и питать души людей. Господь оставил нас следить за порядком в этом мире, и мы выполняли нашу священную миссию с самого начала и будем выполнять до конца времен. А Он ушел. И уходя, Он улыбался.
Гавриил стоял в столпе света, он с горестью и иронией созерцал землю, но взгляд его был полон и живого сострадания, которого хватило бы на тысячу Творений. Земля казалась такой грустной, такой одинокой, а люди, словно потерянные дети, жались друг к другу, боялись неизвестности, оставаясь при этом одинокими и по-настоящему никому не нужными. Гавриилу стало жаль детей, и он, протянув руку, закрыв глаза, направил в сторону поверхности планеты лучи сияющей божественной любви. В тот же миг многие обрели себя: кто-то в творчестве, кто-то в профессии, кто-то в увлечении, получая от этого массу удовольствия, чувствуя, что живут не зря. Люди влюблялись, радовались, увлеченно говорили, восторженно слушали, целовали друг друга в щеки, танцевали, подпрыгивали и хлопали в ладоши — так действовала божественная любовь Гавриила. Отчаявшиеся вылезали из петель, закрывали открытые настежь окна, откладывали в сторону бритвы и выплевывали таблетки — теперь они уже не были одинокими, им больше всего на свете хотелось жить.
Гавриил улыбнулся, и в его улыбке отразилось счастье преображенного мира, на какое-то время спасенного. «Но пусть уж лучше он будет спасен на какое-то время, чем постоянно пребывает в бездне, без любви, без создателя, без нас». Он вышел из столпа и увидел совсем рядом двух молодых ангелов — Павла и Михаила. Они были облачены в накидки из ткани, похожие на покрывала, а за спинами горели яркой оранжевой силой ангельские крылья. Длинные и гладкие каштановые волосы Михаила спустились ниже плеч, Павел же, напротив, был острижен очень коротко. Они парили над облачным пространством, пронизанном розоватым сиянием, как бы проникающим в облака снизу; а сверху, над ангелами, застыла вечность, представшая осознанием устройства Его замысла и выраженная бесчисленным множеством галактик, собранных, осмысленных, систематизированных и прекрасных, бесконечно…
— Братья! Я так рад вас видеть, — восторженно прокричал Гавриил. Он подлетел к двум другим ангелам и обнял их горячо.
— Ну-ну, брат, мы тоже тебя любим, — ответил Михаил и похлопал Гавриила по спине, под крыльями.
— Сегодня, братья, я сделал мир чуть лучше. Я стоял в столпе чистой любви и смотрел на Землю, и я видел страдания, видел, какие люди одинокие, я дал им любви Создателя, и они преобразились, — и он самозабвенно заулыбался.
— Брат, Создатель любит нас, а я тоже даю любовь людям, но предпочитаю прекрасных дам, — улыбнулся Павел в ответ. Он был похож на пакостливую черепаху, что-то замышляющую под своим непроницаемым панцирем. Но было известно, что Павел тоже проводник Его воли, и нельзя было придираться к его внешности.
— Павел, но бог же любит всех, как ты можешь выбирать? — изумился Гавриил.
— Бог любит, а я провожу ее по-своему. Ангелов много — не убудет от людей. Наверняка есть ангелы, предпочитающие мужчин. Создатель сделал меня таким, а тебя сделал любящим всех без исключения, потому ты подобен ему, но лишь на половину, — все так же по-черепашьи улыбаясь, ответил Павел.
— Но почему же только на половину? — удивился Гавриил.
Павел улыбнулся еще хитрее.
— А ты взгляни сам: в мире есть и войны, есть и ужасные болезни, и горе, и потери, и смерть, пытки, ужасные и изощренные, лоботомия и ядовитые лучи, от которых люди растекаются, словно снеговик в июле. Ложь, обман, экстремизм — пальцев не хватит, чтобы перечислить.
— Но ведь это люди! Это люди от одиночества и страха начинают, они же не ведают, что творят. Да они же как дети, глупые дети, лишенные отца, — глаза Гавриила забегали, его лицо осенила тень беспокойства. Ему стало казаться, что Павел ступил на скользкую дорожку и выступает против их Отца.
— Кто их такими создал? И кто их бросил? — совершенно не смущаясь, Павел приблизился к лицу Гавриила и прошептал: — Ты думаешь, он не предусмотрел всего этого безумия?
— Братья, братья, хватит вам, хватит. Все! — это вступился Михаил, — У Него планы на всех нас, не будем же уподобляться смертным и судить Его, это не в нашей власти. Да вспомните вы хотя-бы Люцифера.
— А что Люцифер?
— За вольнодумство был изгнан!
Ангелы спорили, атмосфера любви и понимания испарялась капля за каплей, слово за словом, и происходящее выходило из-под контроля, — «Ты идешь против Отца», — со слезами на глазах повторял Гавриил, а Павел в ответ называл его крылатым петухом с мозгами курицы; «Это все его замысел!» — со страстью одержимого выкрикивал Михаил, пытаясь их угомонить.
И вдруг свет, пронизывающий облака, начал гаснуть, уходя неведомо куда, а вселенная, парящая над головой, покрывалась мраком; крылья ангелов начали угасать. Павел заорал, что это все из-за них, из-за их глупого непонимания и пререканий, — он совсем не хотел возвращаться на землю, но крылья неизбежно угасали, уже безвольно вися за спиной. Гавриил обхватил голову руками, затрясся и заплакал, Павел стал нелюдим и ушел в свой панцирь, а Михаил тоскливо взирал на происходящее, смирившись, что ничего он не может изменить.
***
Гриша лежал на грязном полу свернувшись калачиком, его всего трясло. Зубы стучали, на лбу выступил пот крупной испариной, в комнате чем-то воняло. Он поднялся, кое-как, очень медленно, — любое волевое усилие было для него пыткой. Пошатнувшись, он наступил на осколок стекла, потерял равновесие и упал в какие-то вонючие пакеты, сваленные в углу. Грязный носок пропитался красным, но Грише было плевать — нужно найти Пашу с Михой. Он встал на четвереньки — похоже, боль придала ему сил, — и пополз побрел сквозь мусорные пакеты, пустые бутылки водки, бычки и отвратительный запах.
В коридоре лежала страшная толстая баба в луже собственной мочи и зычно храпела. Гриша обошел ее, стараясь не наступить в мочу, и дошел до комнаты, где на большой кровати под какими-то покрывалами лежали его друзья. Он неуклюже плюхнулся и сел прямо Павлу на ноги, от чего тот замычал и заерзал.
— Паш. Паша! Проснись Паша! — Гриша говорил с усилием, тряс его, пытаясь перевернуть.
Наконец Паша открыл глаза, и сощурившись посмотрел, пытаясь сфокусироваться.
— Чего тебе?
— Паш, мне еще надо. Дай, пожалуйста, — Гриша смотрел умоляюще, ведь от Паши зависело его счастье.
— Лесом иди, шкура, — и, отворачиваясь, добавил: — Нету. Кончилось.
— Ну Паша! Ну Паша… Я тебя умаляю! — Гриша заплакал, потом медленно сполз с кровати, — я хоть что сделаю для тебя, ну пожалуйста.
Паша был непреклонен, и тогда Гриша полез будить Михаила, но оказалось, что тот лежит весь бледный и на ощупь уже совсем холодный, словно каменный. А лицо осталось красивым: волосы разлились по подушке, прямой нос смотрел в потолок, бледная кожа была ровной и гладкой, словно бумага, глаза закрыты.
— Мишка умер, — вскрикнул Гриша и попятился, оставляя на полу кровавые пятнышки.
Паша повернулся к Мише и попытался нащупать у того пульс, но тут же отдернул руку и чуть не упал с кровати.
— Там в коридоре баба жирная лежит, мать его, наверное. Надо бы, это. Ну, сказать ей что ли. Она же мать его, ну, сам понимаешь.
Павел злобно уставился на него.
— С ума двинулся, сказать? Нас же с тобой сразу закроют и не выпустят больше никогда.
— А что нам теперь делать?
— Валить надо, и прямо сейчас.
— Мишку жалко.
— В попке у пчелки жалко, накрой его и валим.
Накрыв Мишу покрывалом, они стали поспешно собираться, искать свои вещи среди всеобщего беспорядка и серых стен старой, построенной еще в советские времена квартиры. Где-то за стеной соседи сверлили очередное отверстие, будто бы играя специально и на без того взведенных до предела нервах. Потом послышался звук молотка, забивающего то ли гвоздь, то ли дюбель, и каждый удар казался им ударом молотка судьи, жестоко карающем их за смерть товарища. Толстая старуха так и не проснулась, когда они выходили, а дверь так и осталась нараспашку.
В лифте Пашина лысина казалась Грише большим бледным жабьим пузырем, который вот только что раздулся до предела. Пространство вокруг было душным, неясным, смрадным, словно похотливая старая женщина, потерявшая всякий стыд, спящая полуголая на полу в луже собственных выделений.
Они шли по серой улице, стараясь не привлекать внимания: просто два парня, которые вышли прогуляться, ничего особенного — таких пруд пруди. Паша шел упрямо, хмуря брови, изо всех сил сверля взглядом землю под ногами, а Гриша шел как бы внатяжку, изо всех сил заставляя себя шевелиться.
— Паш, а мы правда ведь ангелы?
— Чего? Аа, ты опять про свой трип?
— Почему же нас тогда изгоняют каждый раз? Неужели Создателю нравится нас мучить?
Паша хмуро взглянул на Гришино плаксивое лицо и не сдерживаясь ответил, желая посильнее задеть Гришу.
— Создатель тебя ненавидит также сильно, как и любит. Ему не важно, кто перед ним: человек, ангел — все одно; даже если бы он сам решил пожить в своем творении в образе человека, наверняка бы себя сгрыз до костей, — Паша отвечал вдумчиво, и было видно, что на лице его отражается страдание.
— А может быть просто это потому, что нету на посту нужного ангела? Ведь мы с тобой сейчас тут, на земле, а там, кто?
— Ты, Гриш, как был дурачком, так и остался. Ладно, идем, у меня еще осталось, — и подумав, добавил: — Странная, кстати, дурь.
«Ну вот, а говорил, что нету. Еще шкурой обозвал. Но ничего, я прощаю», — подумал Гриша, когда они подходили к дому.
Гриша жил в девятиэтажке, на окраине города, и сейчас он с Павлом поднимались пешком на шестой этаж. В квартире никого не было — родители уехали за границу, оставив ее пустой. Войдя, молодые люди расположились в гостиной на диване. Гриша подсуетился и принес жгуты и ложку с зажигалкой, у него ладошки чесались и потели от желания снова стать ангелом — он даже забыл о своей порезанной ноге.
Павел занялся готовкой, а Гриша сел по-собачьи рядом и стал наблюдать.
— Паш, а ты знаешь, из чего его делают? Вдруг вердно?
Паша сидел сосредоточенно, высыпая наркотик, он точно знал дозировку.
— Да не, вряд ли вредно, — ответил он, — Там куча всего: психотропы в сочетании эйфоретиками и снотворным.
— А брал у кого?
— У кого брал — у того больше нет, — ответил он, протягивая баян Грише,
— На, держи, тебя заждались на небе.
***
Квартира, диван, столик — все тут же исчезло, словно померкло, постепенно погасло, растворилось, выпуская на свет клубы облаков, пропитанных ярким розоватым сиянием, струящимся откуда-то снизу. Пространство наполнялось силой, мощной энергией, заставляющей вселенную крутить колеса галактик, которые начали прорисовываться сверху, над головой Гавриила. Мощные оранжевые крылья вдруг гордо расправились за спиной, вспыхнув пламенем чистой силы. От происходящего он захохотал так громко, что облака задрожали, и где-то внизу хлынул дождь. Вот еще минуту назад он был жалким, слабым, ни на что не годным человеком, а теперь он всемогущий ангел, стоящий на страже воли Всевышнего. Его распирало, он чувствовал силу, мощь и, самое главное, любовь. Вселенная вдруг обрела смысл, он осознал свое место, и вся эта бешеная феерия чувств выстрелила из него фонтаном вверх и во все стороны, образуя гигантский оранжевый столб ярчайшего света. Он кричал и хохотал, он струился и вибрировал в такт Вселенной, он был един с Создателем. Он и был Создателем.
Теперь он вознесся так высоко, что мог видеть все, — всю людскую жизнь, с ее горестями и тяготами, житейскими неурядицами и банальными животными проблемами. Земля превратилась в крошечный шарик, плывущий в бесконечности упорядоченного космоса, прекрасного в своей утонченности. Уродливым и нелогичным было только человеческое видение, их иллюзии, представления, желания, знания; беготня по кругу, взаимные подтирания жоп, социальное неравенство, эксплуатация… Боже мой… Вдруг Гавриилу стало так жаль детские человеческие души, что он опять направил свои руки в сторону Планеты, закрыл глаза и одарил их всей полнотой своей божественной любви. И жизнь людей сразу стала осмысленнее, многие вдруг возлюбили своих ближних, обрели добродетель, занялись образованием и развитием культуры. Во многих светлых головах зародились благотворительные проекты, которые впоследствии дадут грандиозные результаты для всего человечества. Свет заполнил сердца людей, заставляя их прозревать, выбираться из тщетности механической жизни, навязанной всеобщей пропагандой; свет очищал их сердца, наполнял души, спасал от невежества и жадности, позволяя видеть мир ясно.
Выйдя из столпа света Гавриил увидел Михаила: тот гордо парил, окруженный сиянием добродетельной милости всевышнего, словно улыбающегося через Михаила всему вокруг.
— Брат, так ты не умер! Я безмерно рад, — он подлетел ближе, — Мы с Павлом думали, что потеряли тебя!
Михаил улыбнулся своей очаровательной улыбкой, и спустился к Гавриилу, взяв его за руку.
— Умер, брат.
— Но ты здесь, разве нет?
— Да, я здесь. А ваш смертный друг — мертв. Я его дух, я Михаил, ангел.
Гавриил посмотрел с пониманием и практически тут же на его лице созрел вопрос.
— Тогда зачем же мы живем до сих пор? Зачем страдаем? Почему бы нам всем не вернуться к своей истинной сути?
Михаил покорно ответил. Голос его звучал ясно, словно горный ручеек, звенящий в полной тишине — прекрасный и мелодичный, а волосы светились злотом, развиваясь. Он весь излучал понимание, покорность и сострадание.
— Чтобы все это работало. Страдание двигает колеса вселенной вперед, заставляет развиваться, а любовь смазывает, закрепляет. Нужда подгоняет, а любовь дает отдохновение. Если люди не будут страдать, мир остановится, никто ничего не будет делать, ни к чему не пожелает стремиться. Даже ангелам нужно страдать, чтобы понимать страдания смертных, чтобы уметь давать им утешение. Таков был замысел Создателя в этой вселенной — он создал ее с двумя полюсами.
— Тогда получается, что творя зло и заставляя людей страдать, мы помогаем вселенной существовать? — Гавриил был сильно шокирован этим откровением.
Вдруг пространство начало мерцать и пульсировать, Михаил стал отдаляться, но продолжал говорить.
— Нет-нет, вовсе наоборот, парадокс в том, что… добро… просто доживи… конца…
Все вдруг затряслось облака схлопнулись, не дав Гавриилу отчетливо расслышать, и он закричал в ответ, прося повторить, но ответа не последовало. Его вдруг окружила тьма, страшная, непроглядная, голодная и холодная, словно ледяной металл ножа, приставленного к горлу. Она тряслась, крутила его, трясла, вертела, словно тряпичную куклу в стиральной машине. Он плакал, было больно и страшно.
***
Очнувшись, Гриша обнаружил себя на полу. Ночью его стошнило, видимо, когда он спал. Он лежал и трясся, не в силах сделать хоть что-нибудь, смотря на лужу собственной рвоты, в которую уже успела набиться кошачья шерсть. В голове все крутились слова Михаила: «Страдание заставляет вселенную двигаться вперед», он думал, — «неужели все великие тираны и эгоисты мировых масштабов помогали вселенной? Неужели вся эта кровь, вся эта мерзостная ненависть угодна Богу? Неужели все это справедливо?». Наконец он встал, но тут же сел на пол, потом снова лег. Так продолжалось около часа, пока он окончательно не восстановил над собой контроль.
Павел лежал на диване, уткнувшись лицом в подушку и сжимая в руке пакетик с наркотиком. Гриша окинул его взглядом: такой тщедушный, наголо бритый, жадный и злобный человечишка, скрывающий внутри ангела, способного влиять на всю вселенную, нареченного самим создателем еще до начала времени. Впрочем, ангел из него тоже не ахти какой. «Сегодня я освобожу одного прекрасного ангела от бренных мук плоти, — думал он, — ему больше не нужно будет страдать. Это будет мой ему подарок. А я возьму его бремя на себя, пусть он отдохнет».
На кухне Гриша взял нож, первый попавшийся — большой блестящий опасно заточенный кусок стали и постоял, разглядывая золотистый отблеск лампы, игравший по лезвию, затем, отправился в комнату.
Паша лежал в той же позе, совершенно неподвижно. Гриша встал рядом с ним на коленки и занес нож над беззащитной шеей. В этот момент Грише стало жалко Павла, жалко, что он даже не поймет причины, по которой его будут резаться во сне.
— Паша!
Ответа не последовало.
— Паша проснись, — и толкнул его рукой. Рука скользнула по щеке, Гриша выронил нож и в ужасе отступил назад. Паша уже был мертв, видимо, умер, пока он спал.
Переборов страх, Гриша начал разжимать Паше пальцы, но они не поддавались; холодные, закостеневшие, они намертво впились в пакетик рая. В истерике своей немощи Гриша начал крутить и трясти холодную руку, потом взял нож, но отложил, потому что побоялся испортить пакетик. Пальцы скрипели и с хрустом ломались под Гришиным напором, он выворачивал их и ломал, пока не достал заветный пакетик.
Ссыпал все в ложку трясущимися руками, капнул воды, разогрел, помешал, скорее набрал в шприц и вколол в вену, набухшую от тугого жгута в ожидании рая.
|
| Свидетельство о публикации № 31475 | Дата публикации: 23:41 (29.11.2017) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
| Просмотров: 365 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|
