Чета Ивановых, Никита Иванович и Любовь Семёновна состояли в браке пятнадцать лет, и все пятнадцать лет жили как кошкой с собакой. Ссорились они буквально из-за всего: не так шкафчик открыл, не тот чай заварила, неправильно полярную сову по-английски назвал, не той вязки шапку ребёнку связала. Все ссоры заканчивались тем, что Никита Иванович церемониально одевался и уходил из дома… в монастырь. Человек он был верующий, и обозначил это Любови Семёновне ещё до брака, что вера его неприкасаема и необсуждаема, а посему не надо ему и будущим детям их задавать вопросы откуда что пошло, и почему апостол сказал так, а не этак:

- Во второе пришествие на все свои вопросы ответы получишь, если грешить не будешь, - говорил ей Никита Иванович, многозначительно улыбаясь.

Проходя или проезжая мимо церквей, он всегда крестился, по воскресеньям водил детей в храм, во всех комнатах дома висели иконы, даже на кухне, закопчённые и пропахшие гарью. Когда ссорился с женой, то уходил в монастырь мужской, на два-три дня, там, по его словам, жил духовник иеромонах Павел. На фотокарточке, запечатлевшей момент целования супругом руки Павла, духовное лицо выглядело как очень тучный мужчина с красным лицом, редкой седой бородёнкой и заплывшими поросячьими глазками. Но факт оставался фактом, муж всегда возвращался умиротворённым, спокойным, с лицом благодушным, хоть и помятым, и длинной извинительной речью, ведь, по его словам, в конфликте мужа и жены всегда виноват муж, ибо сказано «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее».

Но в этот раз Любовь Семёновна винила в ссоре себя, ведь это её бабий язык ляпнул Никите Ивановичу, что его мужское достоинство совсем-таки и не достоинство, а так фурункул сопливый. Никита Иванович даже одеваться не стал, а как был в спортивных брюках и майке, так и хлопнул дверью. По прошествии двух дней муж домой не вернулся, и Любовь Семёновна решила сама пойти в монастырь за супругом, с глубочайшими своими извинениями.

В монастырь на окраине города она попала как турист на экскурсионном автобусе. Женщина из рассказов мужа знала, что ночует он там в бревенчатом доме. Среди белокаменных церквей, часовен и палат ей не составило труда найти деревянную избушку. Из трубы домишки дым валил коромыслом, пахло костром, вениками, паром и мёдом. Отстав от экскурсионной группы, она на цыпочках подкралась к окошку и прильнула к нему. За большим столом, заваленным чайными кружками, игральными картами, различными закусками, опрокинутыми самоваром и бутылками из-под водки сидели в белых простынях красномордые мужчины. Они старательно нараспев многоголосо выводили «Чёрный ворон». Среди них Любовь Семёновна узнала иеромонаха Павла с мокрой обвисшей бородёнкой и в хлам пьяного, не попадавшего в ноты, Никиту Ивановича:

 Отнеси платок кровавый
           Милой Любушке моей,
           Ты скажи, она свободна,
           Я женился на другой...