» Проза » Рассказ

Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru


Навсегда
Степень критики: Любая
Короткое описание:

Посвящается всем поклонникам рок музыки и группы Metallica в частности))



К нам приезжает «Метла»! Просто улет! За такое и умереть не жалко. И воскреснуть и снова умереть. Главное, откопать где-нибудь билет…

Ритка бы меня поняла. Мы ведь с детства – не разлей вода. Подруги навсегда. Однажды, мы с ней поклялись друг другу, что сделаем это вместе. Нам было лет по пятнадцать, и она готова была выцарапать глаза любому, кто назвал бы ее Риткой. Даже Антон, ее тогдашний парень, звал ее не иначе как «Марго». Только не я.
Впрочем, Антону, даже в самых его влажных снах, присниться не могла та любовь, которой мы тогда воспылали к старине Хету. Такой большой, крепкий, брутальный.… И этот его голос, проникающий прямо в сердце. Или в душу. Или куда бы то ни было еще. До самых костей. В последнее время он, конечно, заметно постарел, но ни капельки не сдал. Все такой же шикарный. А Трухильо, в своем баскетбольном прикиде крабкорящий с басухой по сцене под «For whom the bell tolls»? А Ларс? Более харизматичного ударника я просто не знаю. Разве что еще Юкка. Но те ребята без Тарьи не тянут. Да и от Тарьи понты одни остались. Никогда мне не нравилась. Но, что-то меня понесло.
Я помню, как Ритка закатывала глаза, увлеченно рассказывая мне, как это было бы круто – раздобыть места в фан-зону, прорваться к самой сцене, а потом, может и за нее.
- Все бы отдала, чтобы попасть к нему в гримерку, - приторно улыбаясь и прикусывая краюшек нижней губы, говорила она. Она всегда так делала, когда хотела показать свою особую увлеченность чем-то. Или чтобы придать лицу задумчивое и загадочное выражение. Или, когда что-то задумывала. Будто бы непроизвольно. Только я знала, что этот жест отточен годами практики. Не Бог весть что, но парни велись. Они прямо таки млели, при виде того, как ее ровные, отбеленные зубки погружаются в мягкую плоть, покрытую вишневой помадой, и штабелями ложились к Риткиным ногам. Как можно быть такими тупыми?
- И что бы ты там делала? – спросила я, прекрасно, впрочем, понимая, что моя подруга не растерялась бы и в такой ситуации.
- Все! – ответила Ритка, и мы расхохотались.
Я давно уже так не смеялась (в общем-то, в последнее время я вообще не смеюсь, по крайней мере, в привычном понимании этого слова), но даже тогда я знала, что в шутке была лишь доля шутки. Ритка умела брать от жизни все. Не то, что я.
 
Я шарю по карманам висящих в прихожей курток в поисках заветного кусочка глянцевой бумаги. Руки меня не слушаются. Сквозь скривившиеся пальцы на пол со звоном сыплется мелочь и ключи от квартиры. Вслед за ними я отправляю пустой бумажник, потрепанные кожаные перчатки, пачку тонких сигарет с шоколадным вкусом и…. Замираю. В моих руках зажигалка. Тяжелая Zippo тускло поблескивающая в холодном белом свете прихожей металлическими боками. С торца на ней выгравирован черный контур гроба, окруженного «узорами», которые образует металлическая пыль вокруг магнита и надпись «Metallica. Death Magnetic». Я смотрю на нее, наверно, минуту, потом неуклюже запихиваю в задний карман джинсов.
 
Да, у Ритки всегда было все, о чем я могла только мечтать. С тех самых пор, когда я впервые увидела ее в своем дворе с увесистой коробочкой самого настоящего CD-плеера на поясе.
- Любишь музыку? - тогда Ритка была совсем другой. Хрупкая девочка, с двумя хвостиками каштановых волос, торчащими в разные стороны, и россыпью бледных веснушек на щеках, - только учти, попса для дебилов.
Она протянула мне провод одного из наушников, так, словно бы мы были давно знакомы, и тогда я узнала, что «металл», так же, как и дружба – навсегда.
Ритка была крутой. У нее всегда были карманные деньги. У нее всегда были новые диски, которые отец привозил ей из поездок. У нее всегда были свежие идеи. У меня же не было ни отца, ни кеша, ни музыки. Только мать, работавшая на двух работах, которую я почти не видела. Хотя, мы никогда не были с ней особенно близки. А вот Ритка стала для меня по-настоящему родной.
Я помню, как мы прогуливали уроки, жалуясь школьной медсестре на больные животы, и до вечера бродили по дворам, слушая музыку с Риткиного телефона. Помню нашу первую, выкуренную на двоих сигарету, и первую бутылку пива, после которой нас унесло так, что невозможно было стоять на ногах, и мы просто сидели на лавочке и до одури ржали друг над другом. Потом были первые мальчики. Все такие патлатые и неформальные до мозга костей, но краснеющие и робеющие в нашем присутствии, будто бы мы пришельцы с другой планеты. Крашенные в черный цвет волосы. Глаза, густо подведенные маминой тушью. Металлические цепи на джинсах и первые аккорды, взятые на чужой гитаре. Рок-концерты. Тусовки. Вписки. Маленькое титановое колечко в левой брови, за которое мать чуть не убила меня половой тряпкой, и татушка «Rock’n’roll» во всю поясницу, о которой она, наверное, не знает и до сих пор. Думаю, это была лучшая часть моей жизни.
 
Мне кажется, что у меня из глаз выступают слезы. Становится все труднее контролировать свои эмоции. В последнее время я сама, как будто одна сплошная эмоция, только не всегда можно сразу понять какая. Я провожу рукой по лицу, но вижу на ладони только какую-то слизь, почти черную, похожую на разводы потекшей туши, и набившуюся под ногти глину. Жалею ли я о прошлом? Нет. «Живи быстро, умри молодым», разве не это девиз всех тру неформалов, которому я почти соответствую? Кажется, у фразы было еще продолжение. «Оставь после себя красивый труп»?
 
- «Говнари» никому не нравятся.
В такие моменты Ритка была сама не своя. С трудом продирая глаза, я смотрела, как она с совершенно серьезным и целеустремленным выражением лица, красит губы, или подводит ресницы перед зеркалом в спальне. Где-то на кухне шумел чайник, из крана в ванной размеренно капала вода, и доносился ментоловый запах геля для душа. Каждый звук бил по нервам, как будто сам Ульрих играл у меня в голове свое соло. Я безрезультатно пыталась вспомнить, сколько было выпито накануне и не натворила ли я чего лишнего в том баре, но перед глазами плыл лишь образ Ритки, вальяжно растягивающей одно пиво на весь вечер.
- Кроме других говнарей. Но мы ведь не такие?
Я видела, как салатно-зеленые глаза моей подруги сверкали веселыми огоньками, когда в зеркале мелькала моя помятая физиономия, в обрамлении растрепанных волос. Хотя, может это была лишь игра света и удачно подобранный макияж.
- Пора взрослеть, сестренка.
Потом она хватала сумочку, и, бросив через плечо, что позавтракать можно тем, что найдется в холодильнике, убегала на пары.
Я не обижалась на Ритку. Да, она становилась другая. У нее теперь была хата, которую предусмотрительные «предки» сняли для своей «почти уже взрослой» дочери. Был универ, со всеми этими парами, курсовыми и факультативами. Были новые подруги, с которыми она, к моему дикому возмущению, могла часами обсуждать модные шмотки и косметику из глянцевых журналов. Но она все еще была моей Риткой. Она все еще слушала «нашу» музыку. Она все еще надевала «косуху» поверх откровенного топика, когда под вечер мы выходили погулять или шли на какой-нибудь концерт. Да, я бесилась, когда она говорила со мной как с ребенком, но это ведь было не всерьез.
 
Я наступаю на сорванную с вешалок одежду. Куртки, дождевики, шапки, зонты. Бесполезные тряпки. Не без труда, хватаюсь за ручку гардероба и дергаю с такой силой, что ящик вылетает из пазов и падает на пол. Надо бы взять себя в руки. Я смотрю на россыпь бесполезных вещей вывалившихся наружу и вижу среди всего многообразия обувных ложечек, щеток для чистки верхней одежды, старых шнурков, дубликатов ключей и крема для обуви, зубы. Два коренных желтоватых зуба, в обрамлении запекшейся крови. Нет, они не выпали из ящика. Они были на полу до этого. Я понимаю, что чуть было, не забыла о самом главном. Медленно нагибаюсь, поочередно беру каждый из них двумя пальцами, подношу к глазам, а потом отправляю в карман к зажигалке. Это стоит мне не малых усилий и концентрации, но позволяет собрать мысли в кучу. Я слышу тихий стон, доносящийся из ванной, и вижу капли крови, ведущие к закрытой двери. Но у меня еще будет время вернуться к этому.
 
Иногда Ритка смеялась надо мной и говорила, что я ей завидую. Это была неправда. Да у меня не было всех этих ее модных штучек, дурацких рефератов и совственной хаты. Зато у меня было нечто большее. Свобода. А еще у меня был Андрей. Мы познакомились с ним в клубе, где я тогда подрабатывала официанткой на полставки. В канун нового года. Он – играл на басу в местной группе с каким-то маловразумительным названием. Не Хетфилд конечно, но безумно талантливый мальчик, высокий, худощавый, с копной длинных и гладких, как черный шелк, волос. Он писал просто безумные тексты и играл как сам Клифф Бертон. Как-то я пригласила Ритку послушать их выступление. Он увидел нас в толпе и едва заметно улыбнулся. Одними уголками своих тонких губ. Но я знала, что эта улыбка предназначалась только мне. И играл в тот вечер он только для меня. А когда наши взгляды встречались где-то поверх голов разномастной толпы, я понимала, что готова ради него на все.
Ритка ржала, прикусывала нижнюю губу и кричала мне на ухо всякие пошлые шуточки, но мне было наплевать. Я точно знала, что настоящая любовь, она, как и «металл» - навсегда.
А потом, я умерла.
 
Содержимое ящиков изучено. Я иду дальше. Шарюсь по журнальному столику. Перетрясаю пачку глянцевых изданий. Рву их и бросаю себе под ноги. Стоны в ванной переходят в чуть слышный скулеж, перемежающийся протяжными всхлипами, но я все еще игнорирую его. Захожу в спальню. Свет из прихожей едва проникает сюда, но мне достаточного и этого. В конце концов, должны же быть у моего нового состояния хоть какие-то плюсы. Я добираюсь до книжных полок. С мягким стуком на длинноворсный ковер падают тяжелые тома, мягкие игрушки, сувенирный пластмассовый череп. Потом дело доходит до ночника в виде хрустального шара, который при ударе раскалывается на две почти симметричные половинки. Я топчу его своими «гриндерсами», пока на полу не остается только горстка толченого стекла и открываю шкаф с одеждой. Белые блузки, юбки-карандаши, розовые кофточки с ванильными принтами и легкие халатики. Я не вижу не одной знакомой мне вещи, и это приводит меня в ступор. Может я ошиблась квартирой? Нет! Я вспоминаю про звуки из ванной, и это предает мне решительности. Первое что я уничтожаю, это нижнее белье. Целые охапки трусиков, черных, белых, розовых и почти прозрачных. Кружева, шелк, атлас. Бюстгальтеры и пеньюары. Раздираю и без того узкие кусочки ткани на длинные ленты, с планомерностью машины для резки бумаги. И звук рвущейся материи успокаивает меня так же, как когда-то успокаивало надрывное гудение люминесцентных ламп под потолком общественного туалета.
 
Ослепительно яркий свет бил мне прямо в лицо, заставляя его казаться таким же белым и твердым, как кафель, на котором я лежала. Под потемневшим от времени плафоном вяло двигалась черная точка – полудохлая муха, запертая в своем маленьком персональном аду. Иногда, она срывалась с места и билась в мутный пластик, пытаясь вырваться наружу, а потом снова обреченно затихала. Я слышала жужжание крохотных крыльев. Я видела, как раскалено-белый свет растекался в душноте замкнутого пространства, сочась по стенам, подобно густой маслянистой жидкости и оставляя неясные блики на запотевших зеркалах. Но все это не причиняло мне никаких неудобств. Я как будто находилась в двух местах одновременно, и смотрела на себя со стороны.
Мои веки, почему-то теперь ставшие совсем синими, были чуть приоткрыты. В узкую щель между ними виднелись голубовато-серые радужки глаз, похожие на две потускневшие стекляшки. Руки раскинуты в стороны. Ноги перекрещены, как у фигуры на распятье.
Рядом стояла Ритка. Почти такая же белая, как и я. Застывшая статуя. Ее ладонь зажимала рот, так сильно, что костяшки пальцев стали бесцветными. По щекам беззвучно текли слезы, унося с собой частички туши и теней для век. Она смотрела на распростертое перед ней тело, словно не узнавая его. Отказываясь узнавать. Но на самом деле, мы обе все прекрасно понимали.
Слишком часто я рассматривала это припухшее лицо в зеркале, изучая его на предмет новых прыщиков или черных точек. Слишком хорошо я знала, что у этих «эбонитовых», чуть ниже плеч, волос уже показались светлые корни. Это была моя футболка с белыми крестами, на фоне тянущихся к ним прямо из кровавого заката, нитей, и надписью «Master of Puppets».
- Будет весело! – говорила Ритка, протягивая мне высокий стакан с пивом. Я смотрела, как от двух, лежащих на дне таблеток, рвутся к поверхности искрящиеся пузырьки, и мне действительно было весело. До тех пор, пока перед глазами не заплясали разноцветные вспышки, а внутренности, не скрутило в тугие жгуты. Я знала, что делать в таких ситуациях. Надо было только добраться до туалета. И у меня почти получилось, пока гладкая ручка на белой дверце кабинки, так предательски не выскочила из моих пальцев и не устремилась куда-то вниз. В глазах потемнело, но это была еще не та темнота. Лишь сумерки, перед бесконечно-черной ночью. Сумерки, словно молнией, разорванные ослепительно-яркой вспышкой боли. И, как это обычно бывает во время грозы, спустя несколько мгновений, молнию нагнал гром, прозвучавший для меня треском ломающихся досок и сменившийся такой гробовой тишиной, что стало страшно за собственные барабанные перепонки.
Передо мной промелькнули длинные ноги, затянутые в крупную сетку чулок. Я узнала эти ноги. Я потянулась к ним, ища помощи, но воздух вдруг стал густым и вязким, и само время, казалось, замедлилось. Я подняла взгляд и увидела вмиг побледневшее Риткино лицо. В мутных, похожих на зеленые болота, глазах, зарождались дикие огоньки паники. Губы цвета переспевшей черешни медленно, и как-то по-театральному, начали растягиваться, готовые исторгнуть из себя крик. Я видела все как в замедленном кино. Так нелепо и глупо.
- Дура, - подумала я, - сейчас сюда целая толпа сбежится. Увидят меня такой….
Но крик я уже не услышала. Темнота накрыла меня без остатка, настоящая, густая, лишенного даже малейшего проблеска света. «Exit light. Enter night…» Только не было никого, кто взял бы меня за руку и отвел в Невер-невер-ленд. А потом я вернулась.
Говорят, у смерти есть своя особая красота. Свет был слишком ярким, и я видела слишком много деталей, чтобы понять, что это полнейшая чушь. Я смотрела на широкие бедра, затянутые в черные джинсы. На складки молочно-белой кожи с боков, там, где низ живота перетягивал широкий клепаный ремень. На черную помаду, размазанную в уголках рта и пятна потекшей туши, придающие моему лицу сходство с черепом, с проваленными внутрь глазницами. Нет, мое мертвое тело не было красивым. Оно было омерзительным, грязным, вульгарным. И все-таки, я испытывала какое-то странное возбуждение, разглядывая его. Что-то очень темное и потаенное, чего я никогда не чувствовала раньше.
На пороге появился Андрей. Волосы собраны в хвост, открывая острые скулы и островки редкой щетины на щеках. Запястья стянуты брутальными кожаными напульсниками. На футболке – большой белый череп. Прямо Ангел Смерти, явившийся за моей бедной душой. Он чуть не налетел на Ритку. Взглянул ей в лицо. Потом заметил распростертое на полу тело и, тоже замер. На высоком, гладком лбу напряглась маленькая, пульсирующая венка.
- Ну, чего встали? Давайте, спасайте меня, может, я еще жива! – мои слова утонули в безмолвии не достигнув ушей живых, но я особо и не надеялась. Мне вдруг стало очень весело наблюдать за этими двумя. Они казались такими естественными, непосредственными, и в то же время, уязвимыми, перед лицом смерти, словно подростки, забывшие запереть дверь в свою комнату и пойманные за чем-то непристойным.
- Скорую вызывайте! Или искусственное дыхание…
Андрей пришел в себя первым. Вздрогнув, словно ожившая кукла, делающая свои первые шаги, он припал перед телом на одно колено и легонько коснулся моей щеки. Тут же отдернул руку, как от огня, и, поднял на подругу полный беспомощности и страха взгляд:
- Холодная….
- Пульс, - тихо пролепетала Ритка, толи, спрашивая, толи, предлагая проверить.
Тонкие пальцы музыканта заскользили по моей шее, в поисках бьющейся артерии, потом вцепились в запястье. Мне вдруг показалось, что я на самом деле ощущаю их прикосновение, как фантомную боль в отсутствующей конечности, только у меня отсутствовало все тело. И все-таки я чувствовала. И это чувство отозвалось во мне волной чего-то жаркого и волнительного. Странное возбуждение усиливалось, но это не было физическим вожделением близости или игрой гормонов. Это были чистые эмоции, не обремененные оковами тела и разума. Я сама была этими эмоциями, и от того, даже до конца не осознавая, что они в себе несут, чувствовала так остро, что это повергало меня в эйфорию. Мне хотелось, чтобы этот миг растянулся в вечность. Чтобы Андрей не отпускал меня, чтобы его руки обняли мое тело, пальцы зарылись в волосы, а губы прикоснулись к губам. Чтобы он вдохнул в меня жизнь.
В глазах Андрея отразилось смятение. Он застыл, словно к чему-то прислушиваясь, потом наклонился ниже, всматриваясь в мое лицо. Наклонился так низко, что выбившаяся из-под резинки черная прядь упала мне на щеку.
- Ты чего? – испуганно спросила Ритка. Он вздрогнул и поднял на нее взгляд.
- Не знаю, что-то нашло как будто…. - он тряхнул головой, и голос его стал еле слышным, - мы нужны ей.
Если бы у меня были глаза я бы, обязательно расплакалась. Андрей почувствовал. Каким-то образом мне удалось донести до него рожденные сознанием образы и мысли.
- Умничка! – я сделала шаг вперед, или мне показалось, что сделала, поскольку шагать мне теперь было нечем. Так или иначе, я оказалась совсем рядом с ним. Мне хотелось коснуться его, почувствовать тепло, успокоить и предать уверенности, но вокруг меня оказалась лишь пустота. Мир никуда не делся, я могла видеть и слышать его, но сама превратилась в ничто для этого мира.
- Дурак, - шепнула Ритка, и ткнула пальцем в мою сторону, - ей уже ничего не нужно.
От прикосновений Андрея моя голова упала набок, и я увидела бурую лужицу, растекшуюся темной кляксой по белой кафельной плитке. Волосы на затылке слиплись покрытые чем-то густым и красным. Я вспомнила свое падение – удар и треск ломающихся досок. Но досок подо мной не было. Это был треск моего черепа.
- Нет, это не правда, не смотри туда, - взмолилась я, но Андрей уже все видел. Сострадание на его лицо медленно сменялось отвращением. Он брезгливо отбросил в сторону мою руку и вопросительно посмотрел на Ритку.
Я почувствовала, как наполнявшие меня эмоции начали стремительно видоизменяться, преображаясь в нечто маслянисто-вязкое и абсолютно черное. Словно из бьющего, кристально-чистого родника, вдруг начала сочиться нефть. Что-то потаенное и злое выбиралось на поверхность с самого дна моей души. Что-то искажающее все мои мысли и образы. Я представила, как Андрей склоняется, чтоб подарить мне свой последний поцелуй. Мои мертвые губы раскрываются ему навстречу, холодные руки обвивают шею, и давят, давят, пока его глаза не начинают лезть из орбит. Он кричит. Он вырывается. Но мертвую хватку не разжать.
- Останься со мной, - я опустилась рядом с Андреем, так, чтобы видеть его глаза. В них плескался дикий, животный ужас.
- Не смей меня бросать!
Он рванулся прочь, отталкивая от себя мое тело. Упал. Прополз несколько метров на корячках и прижался спиной к стене рядом с сушилкой для рук. Его руки судорожно ощупывали шею. Лицо покрылось испариной. Взгляд, загнанным зверем метался по комнате, в поисках источника угрозы, но я не пыталась его преследовать.
Надежды не осталось. Понимание пришло практически сразу, и некоторое время я просто ждала, что мертвенно-холодный свет потолочной лампы, скоро смениться прозрачным сиянием небес, или отблеском адских костров. Так или иначе, главное чтоб там был кто-то из «наших». Бертон, Скотт, Бонем, Лейн, Хендрикс, Моррисон, Кобейн, Цой, Башлачев, Горшок…. Разве не должны они все, находится где-то в одном месте? Разве по ту сторону смерти может существовать разделение по национальной или языковой принадлежности? Или по стилю играемой музыки?
Время как будто ускорилось. Замелькали незнакомые мне персонажи – охранники, администрация, врачи. Ритка тихонько плакала, спрятав лицо в ладонях. Андрей курил, объясняя что-то людям в форме. Его пальцы нервно поигрывали металлической крышечкой зажигалки. Той самой, «Death Magnetic», которую я когда-то подарила ему на день рождения. А потом, краски вокруг поблекли, как будто кто-то выкрутил ручку контрастности, стремясь сделать мир черно-белым. Границы между светом и тьмой размылись. Сгладились углы и очертания предметов. Тени растеклись черными кляксами, стремясь заполнить собой все окружающее пространство и постепенно поглотив последние островки света вокруг меня. Я ждала чего угодно, но реальность, как всегда, оказалась страшнее ожиданий.
 
Очень скоро мне надоедает рвать на клочки изысканное тряпье. Да, мне бы оно вряд ли подошло. Мои бедра всегда были шире, а грудь меньше тех размеров, что принято считать эталоном в современном обществе. И все-таки, эти лоскутки материи по-своему красивы, чтобы вот так уничтожать их. Кроме того, так я все равно не найду, того что мне сейчас необходимо.
Я выгребаю остальные шмотки на пол. Несколько раз, для проформы, вытираю об них толстые подошвы моих шузов, и прохожу в противоположный угол комнаты, к высоким, отделанным под черное дерево, колонкам стереосистемы. Усилок подключен к компу. Комп работает, но у меня нет никакого желания искать папку с музыкой на чужом жестком диске. Тем более, я совершенно не уверена, справятся ли мои пальцы с мышью и клавиатурой. Вместо этого я достаю из-за пазухи пластиковую коробочку компакт-диска. На черной обложке свернувшаяся спиралью змея и надпись «Metallica». А сбоку приписка белым маркером: «Свобода, Дружба и Металл – Навсегда!» Этот диск подарила мне Ритка, когда мы закончили школу. Лучший альбом. Хотя, конечно, сложно выделить лучшее из лучшего. «Черный» альбом. Была бы я здесь, если бы у меня его не было?
Дисковод зажужжал, приняв в себя диск, на рабочем столе компьютера открылся проигрыватель. Уж с одним нажатием я справлюсь. Прежде чем комнату наполняет раскатистый риф вступления «Enter Sandman» я слышу какую-то возню в ванной. Но еще не время. Надо подождать. Расслабиться и собрать всю свою волю в кулак. Собрать все, что у меня осталось. Это ли не главный урок, который я усвоила самым первым, с тех пор, как стала такой.
 
День был солнечный и ясный, совсем не под стать событию. Не по-детски жег мороз, но я этого не чувствовала, только догадывалась, по тому, как ежились и переступали с ноги на ногу, пришедшие со мною проститься. Их было немного. Ритка, Андрей, мама со своим новых хахалем, и еще какие-то тетушки и дядюшки, которых я совершенно не помнила.
Я стояла на самом краю собственной могилы. Слушала прощальные речи. Смотрела, как ледяным блеском сверкают замерзшие слезы на ресницах у женщин, и чувствовала, что мне совершенно не хочется покидать это место. Наверное, это логично. Мертвое должно находится среди мертвого. Но вовсе не это удерживало меня на кладбище. Там, внизу, под тонкой крышкой гроба, лежало мое тело. На мне была любимая футболка, косуха, гриндерсы с высокой шнуровкой – спасибо Ритке, это она убедила мою маму, что мне бы этого хотелось. Но самое главное, за пазухой у меня лежал компакт-диск, подарок любимой подруги, и я чувствовала, что он, как спасательный буек, помогает мне удержаться на поверхности той тьмы, которая теперь стала неотъемлемой частью окружающего меня мира.
Тьма походила на море, со всех сторон окружившее мой маленький островок света. Бездонное. Без начала и конца. Это море обещало покой и безмятежность. Оно манило к себе, и в тот, самый первый раз, я почти подчинилась этому зову. Но это была лишь иллюзия. Море несло в себе не умиротворение, а забвение. Его волны могли быть шепчущими и ласковыми, а могли взвиться бушующими водоворотами, поднимающие на поверхность всю грязь и гниль с самого дна. Так или иначе, оно жаждало только одного – чтобы я растворилась в нем и стала его частью. Частью безликой и безмолвной Тьмы. И когда я поняла это, какая-то сила вырвала меня на поверхность, и я увидела, что нахожусь в своей комнате, в квартире моей матери. Так я узнала про «буйки». Вещи (почему-то именно вещи, а не люди), которые были дороги мне при жизни. Все, что я любила. Все, с чем были связаны самые яркие и чистые эмоции и воспоминания. То, без чего я не могла жить, и без чего теперь не могу быть мертвой. Их оказалось немного. По сути – всего два: место, где прошло мое детство, и диск с любимой музыкой, подаренный самым дорогим для меня человеком. Но я надеялась, что найдутся и другие. Рядом с этими «буйками» я чувствовала себя живой. Почти. У меня были мои мысли, мои эмоции, и силы, для того, чтобы сопротивляться зову Тьмы. С этой Тьмой я научилась уживаться. Но была и другая. Та, что поселилась внутри меня, тихая и незаметная, ждущая лишь повода, чтобы вырваться наружу.
К тому времени, я уже окончательно осознала, что никакой рокенрольный рай мне не светит. Пространство вокруг меня стало серым и блеклым, как черно-белая копия настоящего мира. Я, как рыбка в мутном аквариуме видела всех через призму стеклянных стенок, но меня не видел никто. «Now the world is gone, I'm just one. Oh God, help me»! Мой мир замкнулся, по злой иронии, оказавшийся привязанным к тем самым «буйкам», что давали мне силу. Мир разделился на два крохотных кусочка – мой дом и моя могила – выходя за пределы которых, я превращалась в слабый отголосок самой себя. В бездумную щепку, увлекаемую волнами назад, в тихие воды бухты. В пыль, подхваченную ветрами, дующими из земель мертвых. «Буйки» не давали мне утонуть и, в то же время, лишали всякой надежды, когда-нибудь выплыть из этих сумрачных вод. Я осталась совсем одна. В вечном полумраке, в вечном безмолвии. Одиночество и сводящая с ума скука. Навсегда. Это ли не ад? «Hold my breath as I wish for death. Oh please, God, help me»!
В крышку гроба ударили горсти земли, вперемешку со снегом. Те, кто пришел со мной проститься, постепенно пятились, образовывая полукруг, но еще не расходились. Все взгляды были прикованы к черному провалу, посреди искрящегося ослепительной чистотой, снега. Эта картина напомнила мне гравировку на зажигалке Андрея. Как долго я ее выбирала, копила деньги, искала мастера. Я больше не злилась на него. Он просто испугался. Он не виноват. Никто не виноват. Но как же здорово, что у него осталась такая вещица на память обо мне. Вера в то, что я всегда буду жить в памяти близких мне людей,
приводила в странное возбуждение и предавала сил. Пока меня будут помнить – я не растворюсь в пустоте и безвременье. Тьме не достать меня. Memory remains.
Рядом со мной появились люди с лопатами и ломами. Земля смерзлась так, что даже для того, чтобы просто закопать могилу, приходилось ее долбить. Комья глины летели прямо сквозь меня. Тяжелые глыбы откалывались от общей кучи и с грохотом обрушивались вниз, на деревянную крышку. В пьяных глазах копателей не было никаких эмоций. Они просто делали свою работу. Им было наплевать и на ту, кто лежала в гробу, и на тех, кто провожал ее в последний путь. И этот факт заставил нечто темное вновь колыхнуться во мне.
На этот раз я не пыталась послать этим людям образы или что-то до них донести. Я чувствовала себя сильной, способной на большее. Я просто взяла одного из них, того кто был ближе всего к краю, за рукав и легонько потянула на себя. Сначала, мне показалось, что это не возымело эффекта. Но могильщик вздрогнул, переступил с ноги на ногу, и его тело повело вперед. Высокие ботинки заскользили по насыпи. Лом вылетел из рук и с треском ударил в крышку гроба. От этого звука я вздрогнула. Вздрогнула бы, если бы было чему. Но моя одержимость ушла, и осталась только горечь от того, что даже мое последнее пристанище теперь осквернено. Могильщика подхватили сильные руки его напарников, лом извлекли на поверхность, а трещина оказалась не такой уж заметной. Люди тихонько шушукались, но процесс не остановили. «Ash to ash, dust to dust». Меня уже забыли.
 
Играет «Sad but True». Я просто стою и слушаю, покачиваясь в такт музыке. Физическая усталость больше мне неведома. Сквозь тяжелое, тягучее соло, до меня доносятся какие-то звуки из кухни, но я не сразу понимаю, что это – металлический звон столовых приборов. Только сейчас я осознаю, что в туалете больше никого нет. Дверь распахнута. На полу прихожей лежит прямоугольник желтого света. Im your dream. Я медленно поворачиваюсь. Мышцы словно одеревенели. Im your eyes. Тело отказывается подчиняться, но я не оставляю ему выбора. Пора это закончить. Im your pain. Но прежде, чем я успеваю сделать шаг, раздается звук поворота ключа и входная дверь открывается. Вот он, момент истины. Теперь главное собраться и вспомнить все, что я умею. Шанс на миллион.
 
Я училась. Прямо как Патрик Суэйзи. У меня была просто куча свободного времени, и мне надо было его на что-то тратить. Сначала были робкие попытки воздействовать на небольшие предметы. Передвигать их, или сталкивать со стола на пол. Я трепала занавески на открытом окне, даже когда на улице не было ветра. Без особого напряжения прибавляла громкость на телевизоре, и даже, включала некоторые бытовые приборы. Моя скука превратила жизнь моей матери в настоящий ад. Она освящала квартиру, приводила экстрасенсов и бабушек-знахарок. Но никто из них не мог мне помочь. Эти шарлатаны даже не видели меня. Не чувствовали, когда я была совсем рядом и смотрели сквозь меня. Некоторых я прогоняла сразу. Некоторым устраивала представление, что тоже быстро заставляло их ретироваться. Но, со временем, я просто начала игнорировать их. Чем живые могут помочь мертвому? Я искала другое, такое же мертвое создание, как и я. Каждый день в городах умирают десятки людей. Может быть даже сотни. Неужели никто из них не скитается где-то рядом таким же не упокоенным призраком? Я не встретила ни одного. Совсем одна и среди мертвых и среди живых. А может быть каждый из них, так же как и я, заперт в своем персональном одиноком аду? Как та муха под мутным плафоном. Может быть мы рядом, но не можем даже осознать присутствие друг друга? Мне никогда этого не узнать.
Очень скоро мне наскучило доводить до инфаркта мать и разгонять тех редких гостей, что появлялись в ее доме. Я рвалась за пределы отведенного мне мирка, не понимая, почему лишена возможности быть рядом с двумя самыми близкими мне людьми. Андрей и Ритка оказались скрыты от меня. Я думала о том, как люблю их. Вспоминала вещи, которые нас объединяли. Но путь в их мир был для меня заказан. Я бесилась. Я позволяла тьме проходить сквозь меня раз за разом, наполняя до краев и выплескиваться в мир смертных. Я цеплялась к людям, пытаясь подчинить их себе, так же, как я хлопала дверцами шкафа в ночи, вселяясь в мертвую древесину, или заставляла ковер в своей спальне сворачиваться в рулон. Я надеялась, что это поможет мне вырваться из своего вечного плена, но я не могла вселяться в людей, так же как и в предметы. Я могла пугать их, или успокаивать, но подчинить их себе я была не в силах. Живое не подчиняется мертвому.
Это привело меня в депрессию. Живому человеку не понять насколько острым и безграничным может быть это состояние, когда ты сам – сплошной сгусток эмоций. Я убила бы себя сотни десятков раз, если бы могла это сделать. Но мне оставалось лишь слоняться между крестами на кладбище или отсиживаться в собственной комнате, под бездушными взглядами моих детских игрушек. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы в один из вечеров я не увидела сквозь оконное стекло, болтающуюся на автобусной остановке афишу. Хетфилд был на переднем плане. Он кричал, разведя руки в стороны, как бы пытаясь обхватить ими кроваво-красную надпись «Сзади стояли Кирк, Роберт и Ларс. И тогда я задумалась, а есть ли хоть что-то на свете, что я любила бы больше?
 
Ритка застывает на пороге. Тонко выщипанные брови ползут вверх. Глаза округляются. Ладонь прижимается к открытому рту. В прихожей настоящий погром. На полу валяются истоптанные куртки и сумочки. Россыпь всяких мелочей. В центре зеркала зияет темный провал, с расползающейся от него паутиной трещин. Повсюду грязь и ошметки сырой земли. Но не это в первую очередь привлекает ее внимание. Она видит кровь. Дорожку побуревших капель на линолеуме. Кровавую пятерню на мореном дереве двери туалета. Я еще не вижу ее саму, но представляю ее реакцию. Она напугана. Она сбита с толку.
- Андрю-ю-юш! – знакомый с детства голос режет слух.
- С-сука, - пытаюсь сказать я и выхожу на свет из тьмы их с Андреем спальни. Язык не слушается. Его, в общем-то, уже практически нет. В моем рту остался только маленький гнилой отросток. Но она поняла меня. Я уверенна, что поняла. Она не кричит. Не плачет. И не дрожит от страха. Она просто пятиться пока ее лопатки не упираются в стену. И даже тогда она продолжает пятиться, не понимая этого.
Но я удивлена не меньше нее. Это Ритка. Определенно она. Но она совсем не такая, какой была раньше. Какой была всегда. Волосы цвета платиновый блонд. Аккуратно подстриженная челка. Губы, покрытые глянцевой алой помадой. На ней легкий бежевый плащ и высокие сапоги. Никаких клепок, шнуровок и металла. В кого она превратилась? Впрочем…
Из кухни выскакивает Андрей, в одних семейных трусах, которые болтаются на его тщедушном тельце, как парус на мачте корабля. Он держит в руке кухонный нож. Наверное, самый большой из того, что смог найти. Глаза дико вращаются в орбитах. Рот и руки измазаны кровью. Кровь тонкими ржавыми струйками засохла на его шее и груди.
- Беги! – кричит он, показывая оскал пустых окровавленных десен, и устремляется ко мне. Ритка не двигается с места. Она заворожено наблюдает за происходящим. Я тоже не успеваю среагировать. Широкое лезвие с мерзким хлюпающим звуком входит в мое плечо, чуть повыше ключицы. Несколько кусочков плоти отваливаются от раны и шлепаются на пол. Он тянет нож на себя, но лезвие застряло. Внутри меня что-то трещит. Возможно, повреждена какая-нибудь косточка – я ничего не смыслю в анатомии. Но это и не важно. Мои пальцы сжимаются на его запястье, и я вижу, как гаснет решимость в его глазах, сменяясь безразличием обреченного. Хотелось бы закончить все как то иначе. Слишком быстро. Слишком сумбурно. Но сейчас у меня нет времени на сантименты. Я выворачиваю его руку так, что она начинает хрустеть в суставах. Андрей валится на колени. Из его глаз текут слезы, и, омывая лицо, падают на пол алыми каплями.
- Беги, беги, - бормочет он и косится на Ритку, которая уже сползла вниз по стене, от ужаса и невозможности принять происходящее. Свободной рукой я вытаскиваю из раны нож. Андрей смотрит на сочащийся по лезвию желтоватый гной и закрывает глаза. Как раз вовремя.
За стеной играет «Holier Than Thou». Музыка проходит сквозь меня, наполняя силой и чувством собственной значимости. Крутости. Тьма плещется внутри. Бурлит, застилает глаза, переливается через края. Тело Андрея осталось за спиной. Нож вошел в его грудь по самую рукоятку. Прямо в сердце. Но я все еще слышу, как его костяшки стучат об пол в последних затихающих конвульсиях.
- Этого не может быть, - бормочет Ритка, забившись в угол за обувной стойкой, - не может… не может…
- Тебя нет! – кричит она, когда я протягиваю к ней руки. И тут же заходится истерическим смехом.
- У тебя есть билет? – спрашиваю я, из последних сил стараясь, чтоб мои слова звучали членораздельно.
- Что?! – истерика затихает так же внезапно, как началась. Она пытается сказать еще что-то, но просто хватает ртом воздух как безмозглая рыба.
- Металл…. Навсегда... Подруга, - я пытаюсь говорить самое важное. Главные слова, которые она могла бы понять. Должна понять, какой бы тупой блондинкой она теперь не стала. На мгновение мне кажется, что понимание приходит к ней. Она даже встает на ноги, упираясь руками в стены, и смотрит на меня с такой болью и теплотой.
- Тебя нет, - доверительно сообщает мне Ритка, - ты умерла. Уже почти год…. Тебя не может быть здесь.
- И за этот год, ты успела забрать себе, все, что я любила и предать все наши мечты и идеалы, - я понимаю, что она едва ли разобрала и половину из сказанного мной и мне становится ее жаль. От страха у моей подруги поехала крыша. Хочется, чтобы она скорее заткнулась, пока это унылое бормотание не сбило мой настрой, но я решаю дослушать ее излияния до конца.
- Мне нужно было жить дальше. Я не виновата. И Андрей не виноват. Я приняла ту же дозу, ты помнишь? Если бы ты не упала…. Не пробила себе башку…. Но я не виновата. Я просто хотела, чтоб ты не мешала нам. Для твоего же блага. Ты тянула меня назад. А он бы разбил тебе сердце. Он никогда не любил тебя. Он любил меня.
Я подхожу ближе и кладу руки ей на плечи. Тьма клокочет во мне тяжелыми волнами, взрывается гейзерами идеальной черноты и злобы. Я хочу уничтожить ее. Хочу разбить ее голову о стены и растоптать лицо своими тяжелыми подошвами. Die, die, die my darling! Но я сдерживаю себя. Сдерживаю таким неимоверным усилием, что и сама не подозревала, что способна на такое. Она нужна мне. Нужна, больше всего на свете. Я не должна навредить ей. Навредить слишком сильно.
Мои пальцы скользят по ее плечам. Откидывают шелковистые белые локоны назад. Поднимаются выше и сжимаются на шее. «Хорошо хоть не подстриглась», - думаю я. В испуганных изумрудных глазах немой вопрос и мольба. Она не понимает. Отказывается понимать. Но я уже не в силах ничего ей объяснить.
 
Я действовала словно по наитию. Да, я не могла подчинить себе живое человеческое тело, но управлять неживой материей я могла. И раз уж мне нельзя было отрываться от спасительных «буйков», то почему бы не взять один из них с собой?
Кладбище встречало меня своей привычной тишиной и умиротворением, и это придавало уверенности. Мечта всей моей жизни маячила на горизонте, и даже смерть не остановит меня на пути к ней. Я шагнула в собственную могилу и просочилась в землю, подобно струям серого осеннего дождя. Влажная земля, наполненная перегнившей растительностью и изборожденная ходами дождевых червей, легко приняла меня. За ней следовал слой суглинка, похожего на липкие спрессованные комки вперемешку с грязью. А под ним почерневшая крышка гроба.
Сначала было трудно. Очень трудно. Мышцы давно позабыли, что такое движение. Тело усохло. Кожа пожелтела. Ткани стали рыхлыми и водянистыми. Но, в целом, я сохранился гораздо лучше, чем можно было бы надеяться. Спасибо тому морозному зимнему утру. Я легко нашла ту самую, злосчастную трещину от лома, и надавила на нее изнутри. Живой человек, конечно, не справился бы, но мертвое сильнее живого. Кроме того, когда ты вселяешься в собственный труп, тебе уже не важны сломанные ногти или поврежденные суставы. Я просто двигалась к своей мечте, от которой меня отделяли всего полтора метра земли.
А потом я брела по вечернему городу, скрываясь в тенях от света уличных фонарей и прячась в черных арках при виде случайных прохожих, пока свет чьих-то фар все-таки не выхватил из темноты мою фигуру. Думаю, тот водитель сумел разглядеть достаточно, судя по тому, с какой скоростью его колымага улетела в ночь.
Так уж вышло, что я сразу решила идти к Ритке. Чего тянуть время? Мне хотелось увидеть ее, все рассказать, попросить о помощи. Может быть, даже вместе поржать над ситуацией. Но когда на мой назойливый стук открыл Андрей, я все поняла.
- Марго? Ты что ключи забыла? - он стоял на пороге в своих нелепых трусах и банном полотенце, накинутом на плечи. Коротко стриженные русые волосы были мокрыми и пахли ментолом. На чисто выбритых щеках осталось немного пены. Глаза щурились, вероятно, от попавшего в них мыла. На бледном худом плече, позорным отголоском былых времен, сплелась языческая вязь татуировки. Я вспомнила, как он смотрел на меня тогда, на концерте, когда я поняла, что готова ради него на все. На меня ли? Вот почему их мир был для меня закрыт все это время. Они предали меня. Я была не нужна им. Злоба колыхнулась во мне черной пульсирующей массой. Заскреблась где-то глубоко внутри, как пробудившийся зверь, выбирающийся из берлоги. Darkness imprisoning me! All that I seeAbsolute horror! Я ударила прежде, чем Андрей смог проморгаться и осознать кто перед ним. Да, мертвое гораздо сильнее живого. Брызнула кровь. На паркетный линолеум со стуком посыпались выбитые зубы. Андрей ударился о противоположную стену и отлетел от нее, с грохотом ввалившись в распахнутую дверь ванной комнаты. Я перешагнула порог. Из зеркала на меня взглянул обрюзгший разлагающийся труп, с желтой пергаментной кожей и сочащимся из-под нее гноем. Am I evil? Yes, I am! Я ударила снова.
 
***
На часах половина седьмого. До концерта еще полтора часа, но я слишком возбуждена, чтобы просто сидеть здесь. Я уже вызвала такси, и теперь навожу перед зеркалом последний марафет. В спальне играет Metallica.
 
Yeah, I feel you too!
Feel, Those things you do.
In your eyes I see a fire that burns,
To free the you.
That's running through,
Deep inside you know,
Seeds I plant will grow.
One day you will see,
And dare to come down to me.
 
Я смотрю на свое лицо и никак не могу к нему привыкнуть. Но это лучшее, из того что у меня есть. На самом деле, это даже получше, чем то, что у меня было раньше. Черты немного заострились, зато нет ни одной морщинки. Кожа слишком белая. Но это как раз под стать событию. Очень готичненько. К тому же, в ванной нашлась черная краска для волос. Идти на рок-концерт блондинкой было бы полным фиаско. А так все очень даже не плохо, хоть и пришлось немало поработать. Я прикусываю краюшек нижней губы, и на ровных беленьких зубках остается немного черной помады. А что? Сейчас это выглядит не так уж мерзко. Отражение Ритки, мертвой Ритки, улыбается мне из каждого осколка разбитого зеркала, и я поворачиваюсь на пятках вокруг своей оси. Это тело слушается меня намного лучше. Я весь день продержала его в холодной ванной, и оно еще даже не начало вонять. С ним я снова живая, пусть и ненадолго. Мне и не надо надолго. Всего один вечер.
Я шарюсь в заднем кармане моих новых джинсов. Старые оказались слишком перепачканы землей и кровью, к тому же, они все равно были бы слишком велики для этих стройных ножек. Еще я подобрала себе шелковое нижнее белье, благо не все разорвала, и короткий черный топик. Но гриндерсы и косуха мои. Я без них никуда.
У меня в руке зубы, зажигалка и черная глянцевая бумажка с красной надписью на ней – заветный билет, который я нашла у Ритки в сумочке. Все-таки ты предала не все, что мы любили. Ты собиралась туда пойти. А может быть купила билет для него? Я уже никогда не узнаю этого точно. Но, может у меня получиться исполнить и твою мечту, подружка. Теперь-то я уж точно буду готова на все.
На тумбочке заиграл телефон. Gimme fuel, gimme fire, gimme that which I desire! Такси прибыло. Я аккуратно переступаю через застывшего в позе младенца Андрея, похожего на разбитую и оскверненную мраморную статую. Откидываю из-под ног грязную одежду – прибраться времени мне так и не хватило, открываю дверь и замираю у самого порога. Диск остался в спальне. Тот самый Черный альбом, без которого я никогда не сделала бы всего того, что сделала, который вел меня к мечте, даже через завесу тьмы и тлена. Подарок моей лучшей подруги. Бывшей подруги. Я вслушиваюсь в последние затихающие аккорды и хлопаю дверью. Тьма больше не бурлит во мне. Все, что держало мой дух в оковах – мои надежды, иллюзии, страхи и воспоминания – уже растворились в ней. Все кроме одного. Последнее незаконченное дело. Но мне больше не нужны глупые «буйки», чтоб держатся на поверхности этих затхлых сумрачных вод. Меня подхватило могучей волной и несет вперед – в глубочайшую бездну, или к светлым берегам, так ли это важно? Нет ничего вечного. Ничего такого, что было бы навсегда. Ни любовь. Ни дружба. Ни свобода. Быть может, только «металл». Nothing Else Matters.

Свидетельство о публикации № 33875 | Дата публикации: 15:19 (01.07.2019) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
Просмотров: 445 | Добавлено в рейтинг: 1
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
Оценка: 5.0
Всего комментариев: 7
0
6 Volchek   (01.09.2019 10:40) [Материал]
«- Не знаю, что-то нашло как будто…. - он тряхнулголовой, и голос его стал еле слышным, - мы нужны ей» - до этого повествование
велось в велико-реалистичной манере, а тут такое… немного ударило по глазам. «Дисковод зажужжал, приняв в себя диск» - все же недисковод. « Я осталась совсем одна. В вечном полумраке, в вечномбезмолвии. Одиночество и сводящая с ума скука. Навсегда. Это ли не ад? «Hold my breath as I wishfor death. Oh please, God, help me»!»- перезатянули положение героини и буйки эти уж слишком протянулись – динамику раните. Небольшой косячок, который повторяется, поэтому выделюего. ПрЕдавать – это как Иуда Христа, а вот прИдавать – это то, что вы имеете в
виду.

ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ТЕКСТ. Сильный, приятный для чтения, с хорошо подобранным словами, настроением и всем-всем-всем остальным прочим. Живые персонажи, яркие типажи, правда копатель стандартный, но это мелочь - текст ЦЕЛЬНЫЙ, ЗАФИНАЛЕННЫЙ, КАЧЕСТВЕННЫЙ. ЭТО ОГРОМНАЯ РЕДКОСТЬ ДЛЯ САЙТА!!!!!!!

В РЕЙТИНГ!!!!!


0
7 Nemoshch   (25.09.2019 20:30) [Материал]
Давно не заходил на сайт. Спасибо вам за ваши комментарии. Только не совсем понял что такое "стандартный копатель"?)

0
5 Llirik   (08.07.2019 18:54) [Материал]
Я сам критик неопытный, критикую субъективно поэтому то, что я напишу не следует обобщать а лучше

воспринимать как отзыв одного отдельного читателя)

Начну с того, что ко слогу претензий не имею. Читалось легко, проблем с пониманием не возникало. 

Теперь подробнее. Сразу расскажу о том, что меня несколько напрягало при чтении. 

В аннотации помечено, что посвящается фанатам Metallicа, и рассказ начинается про двух девушек, про

то, как их жизнь была неразрывно связана с рок-музыкой. В поэтому в начале чтения я был настроен

весьма пессимистично, так как мне казалось, я читаю что-то, написанное фанатом рок-музыки для

фанатов рок-музыки. Что разные отсылки-детали, на которые обращается внимания автор. не несут для

меня никакого смысла, так как я этот смысл для меня невидим. Позже все поменялось, но поначалу

было ощущения того, что я «лишний» в этом рассказе. 

Ты использовал прием, когда забегаешь вперед на несколько шагов, а потом уже плавно «догоняешь»

сюжет. Первый раз это было в эпизоде смерти главной героини. Второй раз в финале. Мне кажется

использование двух одинаковых приемов в рассказе (не романе, а небольшом произведении) – все-таки

перебор. 

Возможно, сцена смерти благодаря такому скачку и стала для меня более интригующей и менее

ожидаемой, но в целом не покидало ощущение, что я это где-то видел, и что теперь нужно еще раз

«просмотреть» очередную сцену «умирания» со стандартным набором неприятных деталей. 

После похороны, жизнь после смерти… читать уже стало интереснее, как как кроме «деталей о рок-

музыке», мне рассказывали о более понятных мне личных вещах главной героини, а также началась

мистика (интерес вроде как она подогревает, но опять же, ощущение, что подобные детали «загробной

жизни» мне уже доводилось видеть в кино и литературе). 

В общем рассказ идет-идет, куда-то ведет, а куда не совсем понятно. Довольно мрачно, интриги не

чувствуется, встает вопрос, неужели я читаю мрак ради мрака? 

Потом наш мертвец вырезает семью, надевает косуху и идет на концерт. Лично меня захватило в тот

момент, когда я понял, что наш труп выбирается из гроба. Это было неожиданно и многообещающе. И

собственно ожидания оправдались сполна, наш неудержимый угар продолжался до конца рассказа и

конец зафиксировал эффект, оставив впечатление вроде «Ууух» - как после спуска с высокой горки в

аквапарке! Мне кажется, это было здорово. Тем более предположу, что я наверняка увидел не все, так

как фанаты рок-музыки, возможно, увидят больше интересных деталей, чем смог увидеть я. Но мне

понравилось. 

Если в описании детства девушек и смерти главной героини мне многие места казались

пересыщенными подробностями или что автор излишне замедлял произведения, делая эти описания,

то в финале мне явно чувствовалось, что каждое слово нужно, ничего лишнего, все в идеальном

порядке динамика динамична и не буксует. 

Отсюда у меня и были такие мысли по вашему рассказу: 

1) Мне кажется ваш финал хорош и необычен. В нем выражается и тема и мысль рассказа.

А описание детства и сцены смерти по мне слабоваты и банальны.

Мне кажется не помешали бы какие-нибудь намеки или затравка в начале (возможно ваш прием забега

вперед) чтобы сразу пообещать читателю, что тебя в рассказе тебя ждут экстремальные горки, так что

читай дальше. (Чисто как пример, может в будущие произведения))) - вставить в начало рассказа

описание скорых и полицейских машин во дворе, а во время сцены смерти главной героини дать

понять, что начальная затравка, это не про смерть главной героини. И что скорые и полицейские

машины еще приедут в этом рассказе, но позже.)

Таким образом читатель сразу будет знать, что его ждет не просто рассказ про двух рокерш, а какой-то

экстремальный экстрим.

2) Использование двух одинаковых приемов в одном рассказе по мне плохое решение. Мне кажется

лучше использовать прием один раз и забегать уже сразу в финал. Сцену смерти и описание детства

девушек либо сократить, либо снабдить другими крючками, цепляющими интерес читателя. 

3) (очень субъективно) в аннотации кроме слов «про рок и металлику» добавить еще что-то, чтобы

заинтриговать «остальных». А то аннотация, возможно, несколько зауживает аудиторию рассказа.

В общем рассказ интересный и сильный, но первые две трети на мой взгляд можно было сделать более

интересными.

0
4 Nemoshch   (03.07.2019 20:33) [Материал]
А что это за рейтинг такой?)

0
1 Herman   (01.07.2019 19:59) [Материал]
В рейтинг!!!

0
2 Ariel   (01.07.2019 22:00) [Материал]
А ты так могёшь?

0
3 Herman   (03.07.2019 16:48) [Материал]
Нее... :-(((

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи....читать правила
[ Регистрация | Вход ]
Информер ТИЦ
svjatobor@gmail.com
 
Хостинг от uCoz

svjatobor@gmail.com