» Проза » Рассказ

Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru


ОТЦЫ часть 3 (4)
Степень критики: бейте - мне не больно
Короткое описание:
частный интернат для детей-инвалидов

7


- Ну, что? В КРС? – Андрей Андреевич по-отечески приобнял Карэна за плечи.
- В-видимо, д-да. – Карэна трясло.
Спустя четверть часа Андрей Андреевич с Карэном уже гуляли по цехам отстойника.
- Ну и воняет же здесь у вас. В прошлый раз так не воняло.
- С вытяжкой что-то. – Андрей Андреевич полоснул плёткой по выкрашенным красной краской прутьям. – На неделе Арнольд обещался посмотреть.
- Обещался? – усмехнулся Карэн.
- Обещался. А что тут смешного?
- Слово какое-то несерьёзное – с Арнольдом как-то не вяжется.
- А что с ним вяжется?
- С ним… гора, гроза, нет, лучше, гром, камень, глыба, метеорит…
- А я его трахаю. – перебил его Андрей Андреевич. – И представь себе, только лишь из этих соображений. Невероятно приятно иногда трахнуть сильного мужчину.
- А почему не женщину, сильную женщину?
- Понимаешь, Карэн, я думаю, после стольких совместных смертей мы можем перейти на ты, а заодно и пересмотреть некоторые пункты нашего соглашения, сильная женщина – это извращение, всё равно, что красивый покойник, умный ребёнок, приятная старушка, верующий врач… мн-э-э, ну и дальше по списку, понимаешь. Иногда хочется почувствовать в себе камень, принять, так сказать, глыбу. Госпожа, она не такая… Ну, да ладно, вернёмся к делу. Вот, обрати внимание.
Андрей Андреевич ткнул кнутовищем в испражнявшуюся у кормушки девочку – нескладная, явно болезненная, руки словно бы в рыбьей чешуе, коротко остриженную голову в струпьях от диатеза перетягивала косынка, подбородок украшала темно-бурая голубоватая в кайме парша.
- Аришка. – Ласково улыбнулся Андрей Андреевич.
Девочка улыбнулась в ответ и, не подтеревшись, сразу же подошла к решётке. Оттопырила крыло замызганного розового чепчика, чтобы лучше слышать. На кривых зубах блеснула пластинка.
- У девочки хронический отит, приходится держать уши в тепле. – с тревогой и заботой в голосе рассказывал Андрей Андреевич. – Повязывали ей бинты, потом косынку – ей это не нравится. Косынки сдирала, а потом я связал ей мягкий чепчик, и она его так полюбила, что, даже ложась спать, не снимает. Правда, Аришка?
Девочка закивала.
- Моя любимица. – в пол голоса сказал он Карэну. – Сам не пойму, почему она ещё здесь.
Карэн просунул руку через прутья и потрепал Аришу по голове. Та в ответ зарделась и заурчала.
- Тяжёлая судьба. – горестно вздохнул Андрей Андреевич. – Дело в том, что девочка дважды побывала в реанимации, в боксе. Во второй раз врач скорой помощи, с её слов, с ней играл в «непослушную собаку», много шутил, в общем, она влюбилась. А потом, как это чаще всего и бывает, увез её в бокс реанимации, где она кричала сутками напролет. Отца её, Толика, я знал ещё с института. Он всегда был ненормальным. Начал Толя с того, что ударом кулака смял наш картонный дворец, вылил на него сверху бутылку клея, укусил за руку соседку, оплевал всех, кто был рядом с ним, затем выбежал больной на балкон. С ангиной, зимой! Сказал, что не уйдет с балкона, пока не получит письмо от доброго Карлсона. Все происходило так стремительно, что я растерялся. Кафедра, экзамены, а он чудит… В первый же месяц занятий, стоило профессору начать лекцию, Толя взбирался на стол, ложился на него животом и бил ногами. Лектор неизменно уходил, хлопнув дверью, а иногда нападал на меня со спины, неожиданным прыжком валил со стула, душил, царапал, я сидел ближе всех к выходу, а только после этого он уходил. Тогда я впервые отшатнулся от Толи. Потом я узнал, что он избил бабушку, сначала какой-то цепью, потом ударил азбукой, прямо по голове. Но дальше-больше. Поведение Толи вызывало настоящий шок у студентов и педагогического состава. Помню, это было под Рождество, они сгрудились по другую сторону стола. Вокруг Толи образовалась мертвая зона. Они с недоумением и ужасом наблюдали за Толей. Мать же его держалась спокойно, но всё же не отходила далеко от двери. Видно, все это ей было не в новинку. В тот день он познакомился с Людмилой, впоследствии ставшей его первой женой и матерью Ариши. Общался Толя с ней на уровне грудного ребенка. Знаете, как когда младенец тянет мать за волосы и норовит ткнуть пальцем ей в глаз. Когда Ариша пошла в школу, в первый же день познакомилась с Колей. Нескладный и похожий на лошадь, он выглядел, как буйно помешанный во время приступа. Не расставался со Справочником лекарственных препаратов, применяемых в медицинской практике в СССР. Любил побаловаться нейролептиками, транквилизаторами, седативными препаратами, антидепрессантами. От которых у него случалось непроизвольное мочеиспускание, текли слюни… Я так и не понял, что она в нём нашла. – Андрей Андреевич недоуменно пожал плечами. – И вот она раз у него загостит, два загостит, не прошло и года, как переехала она к нему жить. Коля к тому времени продал квартиру и купил небольшой домик в элитном посёлке. Я старался ходить ко всем детям, которых знал. Пришёл и к Арише с Колей. Типичный мужчина из «парфюмерной» семьи, родители – работники торговли, Коля – ясельно-детсадовский тип. Страдал патологией личности в форме некросадизма, парафилии, лживый, хитрый, тревожно-мнительный, мечтательный, склонный к фантазированию, долгое время боялся, что его могут украсть и съесть. То, что недодал ему детсад, дома так и не компенсировалось. Разговорился с ним. Ему не разрешали ни лепить, ни рисовать, чтобы не пачкать мебель, его главным воспитателем был телевизор. При таком «воспитании» мальчик рос трутнем, на уроках жевал ароматную жвачку и не желал марать руки. Ничего не делая, он, разумеется, много разглагольствовал. Но помимо родителей была у него ещё и тётка. Настоящего её имени он не помнит, но дети называли её тётя Мотя. С ней он хотел говорить. Но с тетей Мотей не поговоришь — тугоуха. Вот этой тугоухой старухе взбрело под старость посетить страну Фантазию. Она подсела к Коле, смотрит на него, сложив руки в мольбе. «Коля». – говорит она: – «Как я мечтаю попасть в твою Фантазию! Ты, Коля, оказывается, большой мастер. Говорят, правда, кто-то заколдовал твои руки и будто они ничего не желают делать. Но это, может, учительница так думает, а я, тетя Мотя, в тебя верю. Возьми-ка ты, Коленька, пластилин». – тетя Мотя вкладывает в Колины руки пластилин. – «И отщипни зернышко». – Коля отщипывает. – «Теперь посыпь-ка сюда». – тетя Мотя указывает на картон. – «И вырастет из этого зернышка дерево Всех Волшебств...» – завороженный тети Мотиной речью Коля вытягивал ветви из брикета, часами оставался наедине со своими творениями и наблюдал. Вместе с тетей Мотей они ходили по грибы, разумеется, тетя Мотя от него ни на шаг не отступала. – «Три моих пальца сейчас пытаются «перепилить» Колю». – любила повторять тётя Мотя. Впрочем, это уже была и не она вовсе, в Коленом воображении она давно переросла в фантастические дебри, где есть «пещера канареек», ком пластилина с торчащим из него отростком, еловый пах, семья муравья… пяточные кости… Столько их набилось в пещеру, что одной не хватило места, вот она и выставила пяточный бугор наружу. По бугру Коля узнал, что пяточные кости внутри, и освободит их из пещеры только он один. Говорил, что пытался говорить об этом с тётей Мотей, объяснял ребятам. Тетя Мотя будто не слышала его, только охала да ахала – восторгалась! И при этом поглядывала на Колю. А он, мне трудно было поверить, все лепит и лепит. Браво, тетя Мотя! – хотелось крикнуть мне тогда, пока я не узнал главного: у тёти Моти было две бабушки. Одна неуравновешенная, всё время как меж двух огней, капризная, вспыльчивая, другая добрая по природе, её стремление – всё утрясти, успокоить. Однако её миротворческая сущность входит в конфликт с внутренним голосом её первого мужчины, которого в Великую отечественную раздавило немецким Тигром. Вот и сформировалась тётя Мотя в среде, где преобладает, с одной стороны, деспотизм, с другой – полная вседозволенность. Но всему когда-нибудь приходит заслуженный конец. И в него незаслуженно угадила наша Ариша. Однажды в посёлке, где у них с Колей был дом, отключили отопление, а уже 24 октября их соседка вызвала слесарей, которые, проверяя батареи во всём посёлке, добрались и до дома Николая. На стук в дверь он не открывал, кричал: «Меня мама заперла! Я психически больной!», затем выбрался из окна на крышу и сбежал. А тем временем слесари вызвали милицию, дверь была вскрыта – и в квартире были обнаружены: человеческий торс в ванной, женская голова с искажённым от предсмертного ужаса лицом в бельевом бачке, части детского тела в ведре, почерневшая детская головка на полу и «обгашенная» бензоналом Ариша. Вот такая вот история, Карэн. Мне б рассказали – не поверил бы. Ну, так что, берёшь? – аж засветился от удовольствия Андрей Андреевич и сделал попытку открыть журнал с историей.
- Отойдём. – нахмурившись, произнёс Карэн и под локоть увлёк его за собой.
- Мы вернёмся, милая. – как можно наиболее позитивно сказал девочке Андрей Андреевич, но лицо его уже померкло.
- Понимаешь. – старался говорить тихо, чтобы не услышала Арина, Карэн. – Не моё. Сам не пойму. Красивая, по глазам вижу, что сообразительная, но… не моя. Вот знаешь, пример из жизни, обжёгся раз, мнэ-э-э… по порядку… с чего ж начать? – он воровски озирнулся на девочку, та по-прежнему стояла, прижавшись к прутьям. – Понимаешь…
- …
- Понимаешь…
- ?..
- Понимаешь, уже пять лет ко мне приходит деревянный человек.
- ?
- Ну, так пойдём дальше?
- А, а с Ариной что?
- Ну, я ж говорю, не смогу я её взять. Я ж говорю, человек ко мне приходит, деревянный.
- А-а-а. – хитро улыбнулся Андрей Андреевич. – Это, вроде-е-е-е… А ну ка попроси меня о чём-нибудь.
- Пойдём, Андрей Андреевич, выберем мне ребёнка.
- Понимаешь, Карэн, я не смогу тебе продать нового ребёнка, такая история, даже не знаю с чего начать, такая история. Сейчас попробую тебе рассказать. Мн-э-э, с чего бы начать. Ну, в общем, слушай. Уже пять лет я смотрю на свой задний дворик. Так что извини.
Они раскатисто рассмеялись
- Эх-эх-хе. – утирал слёзы с глаз Андрей Андреевич. – Ладно, пошли, другого покажу. А ты, кстати, кого хочешь, мальчика или девочку?
- Обижаешь, дорогой, я же восточный человек, я верю в судьбу - кого бог пошлёт, того и любить буду.
- А если он тебе пошлёт немощного старика?
- На всё воля Аллаха.
- Ну ладно, я рад, что смерть не испортила твоё чувство юмора.
- Смерть портит чувство юмора лишь самому умершему.
- А ещё поэтам.
- Но для них Аллах предусмотрел вино.
- Таки да!
И они снова рассмеялись…

- Даже не знаю, чем тебе и угодить. – говорил уже спустя час Андрей Андреевич. – Лучших, лучших тебе показал. Это всё, мой дорогой. Ну разве что вот. – он указал на чрезвычайно полного мальчику лет шестнадцати, что сидел у пустой кормушки. – Но, зная теб…
- Постой-ка. – Карэн порывисто подошёл к вольеру. Минуту всматривался в парня, тот инфантильно глядел на Карэна. – Читай. - полушёпотом заворожено произнёс Карэн.
- Крабов Антон. – стал зачитывать из «истории» Андрей Андреевич. – Шестнадцать лет, Овен, хроническим заболеванием не страдает, обнаруживает признаки психопатии мозаичного круга с сексуальными перверсиями, развившейся на органически неполноценной почве... В предподростковом возрасте, на фоне явлений психического инфантилизма, выявились нарушения головного развития, которые выражались в нарушении биологической базы сексуальности: ослабленное половое влечение, недостаточность эрекций, и ретардации психосексуального развития с фиксацией на эротической фазе формирования сексуальности и склонностью к эротическому фантазированию садистского характера. В дальнейшем у Антона. – уже своими словами дополнил Андрей Андреевич. – На фоне явлений нарушения гетеросексуальной адаптации произошло формирование сексуальных перверсий, которые на ранних этапах проявлялись частичной реализацией садистских фантазий на педо-эфобофильных объектах, эпизодах фроттажа и визионцзма. В последующем наблюдалась прогрессирующая динамика синдрома сексуальных перверсий с полной реализацией садистического влечения, некросадизмом и каннибализмом. – Андрей Андреевич откашлялся, словно бы извиняясь, и продолжил по бумажке: – У Крабова выявлена слабая половая конституция на фоне органического снижения порогов возбудимости центров эякуляции... На формирование влечения оказали влияние особенности характера обвиняемого: замкнутость, отсутствие контакта со сверстниками, чувство ущербности, склонность к фантазированию... Задержка психосексуального развития при нарушении общения и неадекватной фиксации на физических "дефектах", полный, слабый, близорукий, привела к торможению нормального и преобладанию патологического влечения: педофобофилия, влечение к детям и подросткам, как к более слабым и с кем не затруднено общение, как со сверстниками. Незрелое, задержанное на эротической стадии влечение, окрашенное садизмом, трансформировалось в стремлении к манипуляциям на половых органах... Ну вот как-то так. – закончил Андрей Андреевич и захлопнул папку.
Антон медленно анонировал, глядя на Карэна.
- Мда-а-а. – Карэн устало обвёл вольеры глазами. – Видно, сегодня не судьба. А когда у тебя следующий завоз?
- Ты охренел?! Завоз. Ты думаешь, мне их фурами сюда привозят. Штучный товар. Максимум «перчатки».
- ?
- Ну, пятёрки.
- А-а. – улыбнулся Карэн. – Я, может, на следующей неделе подойду, ещё тут пороюсь.
- Как знаешь. Поужинаешь со мной?
- Спасибо, Андрей Андреевич, меня уж дома заждались.
Тут вдруг откуда-то из темноты послышалась тихая-тихая речь.
- Кт!.. – собрался уже было рявкнуть Андрей Андреевич, как Карэн остановил его. – Какой блок? – вдруг неестественно напрягся он.
- Вроде 67, там, где Арина.
- Ну, пъешь же, дурчёк. –раздался тихий девичий шёпоток.
- Ин-на!
- П-оешь. Умршь же.
- Ин-на!
Карэн неслышно вошёл в вольер. Арина сидела на корточках спиной к нему и разговаривала с чем-то невероятно чёрным, притаившимся в утопавшем в жидкой грязи углу.
- Ну, пшь же, дурчёк. Это герклес, он плезен. – девочка говорила, с трудом разжимая губы, делая долгие паузы и закрывая обведенные чёрными кругами глаза.
- Ин-нах . – шипело из угла.
- Ну, п-пршу тбя.
- Иди на х! – визгнуло из темноты и булькнуло в грязь.
- Й-а тбя пршу!
- Это ж надо, живой ещё. – в вольер вошёл Андрей Андреевич. – Я уж думал его сожрали. Звать как?
- Боря. – едва уловимо буркнул тот в жижу.
- Ты знал Инну? – Карэн бухнулся перед ним на колени.
– Ин-нах. – грубо визгнул Борис.
- Инна, он знал Инну! – лицо Карэна просветлело.
- Ну, встань. – Андрей Андреевич с неловкостью косился на любопытствовавших детей. – Встань, Карэн, платье измажешь. Вон, уже измазал. Он просто послать тебя хот… – начал было говорить он, но осёкся. – Боря, это ты?! Бориска! Я вспомнил его дело. Он и вправду упоминал о некой Инне.
- Инна. – выдохнул Карэн.
- Да-да. – поддакивал Андрей Андреевич.
- Вставай же, пойдём со мной, сынок. Как она могла скрывать тебя от меня? – Карэн попытался ухватить Бориса за руку, но вместо этого схватил пустоту, коснулся другой, но нащупал лишь культю. – Ничего, ничего Борис, тебя послал мне бог, такого, какой ты есть, будем сражаться вместе, ты у меня будешь из золотой посуды есть.
- Повезло же тебе, парень. – сам себе промычал Андрей Андреевич.

8

В 9-15 в хосписе начались занятия.
- Пойми, милая. – худосочный и не по годам немощный Александр с Госпожой Виолеттой склонились над Машенькой, девчушкой восьми лет, миловидным и единственным полноценным ребёнком из всего хосписа. - Не гордись тем, что ты такая, а они такие, гордыня – грех. – дребезжал некрепким фальцетом Александр. – Один из худших грехов. Он суть прямая тропа ко всем остальным грехам.
Маша стала корчиться, словно фольга на которую направили сфокусированный в лупе солнечный луч.
- А их, грехов-то, гораздо больше, чем в таком популярном нынче иудо-христианстве. Их тысячи, как страшных пауков. Представь. – огромные с горошины мурашки вздыбились у него на коже. – Тысячи гадких греховных пауков заползают своими мохнатыми тельцами в твой минетный ротик.
- Да! – крикнула Госпожа и ударила Машу в лицо.
- Во грехе мы заводились! Мы заводились! Раскручивались и роились! впадая с детьми то в столетний транс, то в быстрое, радостное возбуждение. Возбуждаясь, дети порхали, аки птички, ржали, как кони от деда Игната пойла. Папа стоически переждал прелюдию! Маша – всё грех!!! Ты не смотри на меня – я учу! Я грех!!! Запоминай и мотай на ус, юр. Первое задание будет таким: вылепить камень заснувший и камень проснувшийся. Ибо во грехе динамика нормы не механическое движение! Скажем, человек в позе алчущего – это женщина, а не канонически, а по писанию – женщина не человек. Вот парабола, вот греховные лабиринты – женщина в позе алчущего – вечный камень, о который сердца будут разбиваться веками, гоночными болидами, что минув заграждение будут бесконечно уходить на второй круг, И ЛИШЬ СМЕРТЬ РАЗЪЕДИНИТ НАС! Вспомни, юрод, «Идущего» Родена: чёрный, почти не человек, изначально бывший вылепленный женщиной, одноногий торс, где движение передано не переставлением ног, а наклоном торса, соотношением «несущих» масс. Разумеется, я не жду от тебя понимания аллегории шагающего вечно хромого человечества, моя юродива, но анальных сокращений жду, иначе смерть – жду твоих анальных сокращений, и это единственное не грех, жду анальных сокращений своей матери, иначе смерть, жду анальных сокращений своего отца, иначе смерть, жду анальных сокращений своей жены, иначе смерть – жду анальных сокращений всех своих, всех втоих, всех своих и всех сових близких – без их жизней мне смерть. А-а-а-а-а-а! А-а отец Алеши настаивал: дети уже в работе. Вздыхает Виталик. А то, что это был не простой человек. А какой же, моя юродивая-К? Навстречу мне, из глубины коридора Русаковской больницы, движется маленькое существо Родена, ребенок-лягушонок. Тихая девочка с обветренными губами, которые она постоянно лижет языком. Над верхней губой — свежие швы, ноги в раскоряку. На вид – годика два, не больше. К счастью, вместе с пластилином, воском и фломастером. Я иду заниматься с Тёмой, о нём. У меня с собой машинка-заяц, игрушки-дочери, бабушка-прохожий, поезд-компресс, кресло-качалка, мама-грех. Поролоновая конфета, этим существом была девочка. Я достаю их из сумки. Девочка выхватывает у меня вспотевшие подмышки, бежит, ковыляя, в угол, устраивается с добычей так, чтобы никто не смог отобрать её. Ворчит, пока собаки уносят её костью в укромный угол. Только мы с Темой-грехом, юродивая-Кат, принялись лепить, дверь в палату открывается. Санитарка вскрывает девочку с игрушками. Кровьспермакал! Спрашивает строго, какая,: «Это тетя подарила?» Малышка мычит, давится, тычет в меня пальцем, снова мычит во грехе. В глазах – страх: сейчас, сейчас отберут зайца с Мишкой. Я ей надавила. Ну ладно, иди. А то, знаете, онавсевроттащит, - оправдывается санитарка. Девочка спасена. Опять устроилась в том углу, в коридоре, протяжно скулит, видно, беседует со своими друзьями, рассказывает им, какого только что натерпелась страху.
- Д-а-а-аа-!!! – Госпожа снова съездила Маше по лицу.
- Игггоо. – заржал Александр и встрепенулся, словно выползший на берег из воды пёс. – Во грехе, Катька! Ходи-ходи!
Маша, привычно подкатав верхнюю губу и пустив кровавую слюну на грудь, скривила лицо. Правое плечо её подтянулась к уху, коленки сошлись, и она, волоча ногу и западая, заплясала «юродивую-Катьку».
- Грех-грех-грех-син-пекадо-грех-грех. – захлопал в такт Александр и сам пустился в плясовую. – Син-пекадо…
- Грех-грех-грех. – присоединилась к ним Госпожа Виолета.
- Эх-грех-грех-син-пегадо-эх!
- Эх!
- Син-пекадо-грех-грех!
- Э-эх!
Хлопали в ладоши и ходили плясовую они.
- Катька-дурочка, ходи! Эх!
- Син-пекадо-эх!
- Грех! Грехи! Син-пекадо! Грехогрех! – вопил Александр, распаляясь.
Тут в него врезался и пошёл юзом мужик в костюме космонавта. Это был Герман, многодетный отец целой своры «рачков» (онкологически больные дети – прим. авт). С рёвом он рухнул всем своим стокилограммовым обмундированием на ковёр, бугорчатый от голов прятавшихся под ним детей.
- Хорошо, с-с-сука! – вопил он, упиваясь счастьем. – Качаем! Качаем!
Стеная, дети стали его раскачивать.
- Эта девочка – чирья. – едва устояв на ногах, продолжал плясать и наставлять Александр. – Она – обрезная. Так объяснил врач. В припадке ей препарировали заячью губу, и теперь перепадут вправлять врожденный вывих бедра-а-а-а!
- У-ух! – взвизгнула в экстазе Госпожа. – Син-пекадо-ла-ла-ла!
- Девочка сидит на корточках. – задирал ноги выше головы Александр. – Сосёт и смотрит на меня из-под руки. Так на птичьем рынке смотрят зверёныши на людей – угри, креветки, старые утки, пауки, покорно занявшие своё место в собачьем ряду. Эту девочку никто не отнасилует, не поднимет с колен, не скажет: встань и иди. Лазарь, не всадит, – она мертва, утонула в пруду у библиотеки; так и пойдет теперь по жизни, бедолага, - ничья, неизвестно по чьей прихоти завязавшаяся в свете. А где-то живут её родители… Ты слышишь меня, Машенька. – рванул к себе дочь Александр. – Или ты Катька!? Определись, ты кто!? Катька или Машенька, от этого зависит твоё будущее.
- Ты слушай! Слушай. – снова ткнула кулаком в лицо девочке Госпожа Виолетта.
- А, может, зря мы всё это? – вдруг замер Александр и лицо его оползло. – Может, зря мы тут распинаемся, Госпожа?.. Важно ли этому дерьму, что эти брёвноподобные, как она считает, существа не похожи на людей? Да она этого в своей гордыни просто не замечает! Как я мог не заметить, что созданная ей модель человека отвечает её представлениям об этом «предмете». Сначала она увидела в мясном брикете всего человека, а затем обозначила то, чего ему недостает: глаза, руки, ноги. Пройдут годы, прежде чем она обнаружит наличие носа, рта, и тогда только добавит их. Вы никогда не спрашивали у неё, почему на уроках лепки она никогда не лепит уши? Машенька, доченька, грех он во всём, но начало греха в гордыне. Ты такая же, как и они. Даже хуже. Вот смотри! Смотри бесстыжая – они все с ушами. – он за шиворот поволок дочь в спортивный зал, где дети играли в футбол.
Команда колясочников, без колясок, сражалась с командой олигофренов. Вратари с обеих сторон были парализованы. Судил матч Леонид, отец пятерых детей, бывший спортсмен и действующий депутат.
- Встать!!! Встать!!! – ревел он, удерживая на цепи двух обнажённых очень похожих друг на друга воспитателей, что скулили, лаяли и рвались к корчившимся, словно черви вратарям.
Вратарская форма перетягивала их неразвитые тела проволокой, словно мешки с картошкой; она смешно топорщилась на них, из разбитых носов на бетонное поле стекали сопли и кровь, у одного алела рассеченная бровь.
- Встать!!! – снова гаркнул Леонид.
- Смотри, Маша. – дрожащим голосом дребезжал Александр и всякий раз, когда вратари провожали взглядом закатывавшийся к ним в ворота мяч, резко тыкал её голову в сторону игроков. – Они такие же как ты, даже лучше. Пойми ты это. Гордячка. Ай-ля-ля. – сделал танцевальное па он. – Син-пекадо-грех-гре-х.
Машенька, было, дёрнулась в плясовую и даже уже привычно пустила слюну, как Александр грубо одёрнул её:
- А ты гордыней разъеденная сволочь. Слышишь ты меня!? Слышишь, дрянь?!
- Да, ты слышишь?!– вторила увлечённо наблюдавшая за игрой Госпожа.
А Леонид уже спустил «цепных» воспитателей, и те, толкая друг друга мощными плечами, бросились к дальнему вратарю, которого игроки отпинали за ограничительную линию. Команда противника тем временем, галдя и переругиваясь, грязно избивала своего второго нападающего, «семь-три» ((F73) – классификация – прим.авт) идиота Славку, который за столько лет не смог запомнить правила игры и всякий раз в самую кульминацию атаки садился на поле и раскладывал свою коллекцию фантиков.
- Играть! Играть!!! – ревел и топал ногами Леонид.
- Не команда, а уроды какие-то. – причмокнув, покачала головой Госпожа.
- Вот урод! ВОТ УРОД!!!! – брызжел слюной Александр. – Дал же бог дочь.
- Абсолютно с вами солидарна, но команда тоже дрянь.
- Посмотрела, дрянь, на дрянную команду, а теперь иди и в зеркало посмотрись. И запомни – это твоё лицо, лицо порока, лицо греха, труп на сколоченных палках. Ты. Кусок. Говна. Такой же. Как. Все.
Когда они вернулись в зал, «космонавт», сняв скафандр, бережно бинтовал своим «рачкам» ссадины и переломы.
- Бинт, он гибкий, как язык. – упоённо разговаривал Герман сам с собой. – Никаких шин. Перелом должен зарастать гибко, чтобы больше не ломался. Ну и смешные же вы у меня!
- Слышь, брат. – небрежно кинул ему через весь зал Александр. – Ты Толю не видал?
- «Стрелка»? Так в тире он, где ж ему быть.
- В тире? – почесал ухо Александр. – А собирался завязать. Тоже мне «кризис по нему ударил», змей…
А Анатолий Денисович, «стрелок», тем временем с дюжиной вспомогательных воспитателей уже заканчивал укомплектовывать свои боевые позиции. Ближе к борту – животные: чучело зайчика с морковкой, африканский голый ёж с грибом и кленовым листом на спине, белка с орехом величиной с арбуз, пол кабана и небрежно выкрашенный белой краской лебедь; второй ярус, средний – Василий, ребёнок-домик, Карина, ребёнок-лукошко с грибами, Таня, ребёнок-весёлая карусель, замыкал анфиладу самый крупный объект, стокилограммовый, не расстающийся с капельницей дебил-долгожитель Сашенька. Бесформенный, с похожим на полежавшее на солнцепёке сало лицом и скошенным черепом – он изображал ананас.
Дети не сидели на своих местах спокойно, ёрзали, улюлюкали.
- Ну что дети мои, цветы мои. – Толя перезарядил винчестер. – Поели-попили?
- Угу. – сбивчиво замычали те.
- Не голодные?
Бодро заворочали головами.
- Вам понравилось?
- Угу.
- Да.
Кто-то отрыгнул.
- А что папе нужно сказать? – торжественно протянул воспитатель.
- Спаси-и-и-бо. – завыли хором.
- Хм. – воспитатель несколько растрогано почесал кончик носа. – …сорванцы.
Толя традиционно похлопал ягдташ.
- Пожалуйста, милые, – поиграем.
Он прицелился, тут же выстрелил и с суставом вырвал руку по лопатку у Сашеньки. Поднялся визг, дети стали расползаться, Карина зацепилась за кабель и упала на лебедя. Заискрила проводка.
- Прости, милая, все смертны. – он перезарядил ружьё и двумя выстрелами разорвал и Карину и лебедя.
Толя умело «снимал» и перезаряжал, «снимал» и перезаряжал. Стараясь не убивать с первого раза, он целил по конечностям, считая особым шиком отстрелить в движении нос. Так он играл минут десять, пока бывшие сыновья и дочери ни превратилась в груду дымящегося мяса.

- Всё стреляет. - Артур сидел в кормовой рядом с дочерью и прислушивался к далёким выстрелам.
- Толян? – ковырнул ложкой застывшую овсянку Себастьян.
- Тол… – стал было говорить Артур, как его перебил строгий голос воспитателя.
- Каша уже остыла. Вы хотите, чтобы ваш ребёнок остался голодным?
- Сейчас-сейчас.
- Да вы принесли уже холодную! – вспылил Себастьян. – Долейте хоть кипятку, что ли.
Воспитатель налил из чайника крутого кипятку им в тарелки.
- Немедленно кормите. – строго произнёс он. – Как дети, ей богу. Неужели мне вам нужно объяснять, что ребёнок должен питаться регулярно и постоянно. Качественная и вовремя принятая пища – залог здоровья.
Артур ткнул ложкой с кашей Полине в зашитый рот.
- Ну, доча. - он старательно поддевал ползущие по подбородку полосы каши ложкой. – Нужно кушать, ты и так тощая. Посмотри на себя. – он разорвал ей на груди платьишко. – Совсем не слушаешься. Ложечку за папу, ложечку за папу. Ну, же.
От усилий, с какими он вдавливал ложку в рот, шов впился в губу. Кровь смешалась с кашей и слюной, которую девочка не успевала сглатывать.
- Ум-м-м. Уммм. – мычала Полина.
- Ешь, ешь, милая. Чтобы жить, нужно кушать.
- А вот Саша считает, что чтобы жить, нужно какать. – Себастьян закинул сыну голову и размазывал кашу тому по лицу.
- И какать тоже. – всё пихал ложку в рот Артур. – И какать, конечно. Но. Чтобы покакать, нужно сначала покушать.
- А Саша гов…
- Твой Саша еретик! – не выдержал Артур. – Давай не будем больше про него, за столом.
- Саша, может, и бывает в некоторых вопросах неправ – никто не застрахован от ошибки, но… Однажды я смог заглянуть к нему в душу. – он выдержал таинственную паузу. – И там был рай. Помнишь Уильдерспина?
- Который придумал эти, э-э-э, ну школы, взаимные?
- Да, мониториальные школы.
- Для малышей.
- Да, для малышей. Так вот мы как-то с Сашей разговорились на эту тему. Даже расспорились. Он утверждал, что польза от этих школ есть, а я чего-то упёрся, что нет. И Саша что-то мямлил такое неубедительное про то, что необходимо как можно раньше развивать духовные силы детей, ускорять их нравственное развитие, ещё чего-то тёр. Я уже собирался было праздновать победу, как он поразил меня, процитировав Уильдерспина и сделав свою ремарку. Он сказал: «Основное положение школ для маленьких детей – любовь». Только дети, воспитанные, взращенные в любви, могут свободно какать. Тогда их творчество созидательно и направлено на духовное совершенствование». А? Как? Почувствовал ветерок?
- …….. какую-то сказал твой Уильдерспин.
- Понимаешь, Артур, ты несколько костен. Понимаешь? Мне иногда кажется, что в твоей жизни не хватало поэзии. Понимаешь, я вот буквально вырос на стихах. В нашем доме они звучали дни и ночи напролет. Папа говорил, что я знал наизусть сказки Пушкина…
Постепенно тесное помещение кормовой наполнялось бульканьем разливаемого кипятка, стуком алюминиевых ложек, клёкотом воспитателей, мычанием детей и увещеваниями взрослых.
Пространство неотвратимо превращалось в музыку еды – в музыку жизни.
- Отсутствие поэтической культуры. – продолжал монолог, в неге закатив глаза и раскачиваясь с сыном на коленях Себастьян. – Скверно отражается на детях. Их речь делается убогой, расхлябанной. И дело тут не в словарном запасе, а в умении строить фразу, в сцеплении слов, рождающих образ. Точное слово – результат стиховой культуры. Артур – ты еда.

Стрелка часов уже переместилась к отметке одиннадцать, и восемнадцать киноманов с детьми наполнили видео зал, в котором ежедневно с одиннадцати до половины первого, с половины первого до двух и с двух до трёх тридцати проходил показ мультфильмов. Около сотни детей и около полусотни отцов в день сидело на табуретках перед телевизорами. Незрячие, глухонемые, «ауты», имбицилы, глубочайшие идиоты – дети изо всех сил смотрели мультфильмы.
- Смейся же, смейся, урод.
- Почему ты не смеёшься? Посмотри, у Валентина дети как дети все смеются и у Николая. А ты. Что с тобой!? Смешной же мультик.
- Глашенька, смейся.
- Смейся, Ефрем.
- Немедленно смейся, а не то я тебе язык откушу!
Между рядами ходили воспитатели и хлестали несмеющихся детей плётками.
- Чего ты ржёшь, урод? Ты что не видишь, мультик грустный. Это грустный мультик.
- А я проверил. – желчного вида старик тряс за плечи слепого от рождения олигофрена Ефрема. – Проверил. – неистовствовал он и глазами подзывал воспитателей. – Я включил тебе порно, а ты ржёшь. Ты идиот! Идиот. – он стал хлестать Ефрема по бесформенным щекам.
Загудел репродуктор:
- Сектор 2, 6 и 7 бассейна открыты, дорожки – свободный выбор.
- Вот и чудненько. – самый молодой из отцов, двадцатипятилетний Евгений взял подмышку восьмилетнего Егорку-«самовара» (полное отсутствие конечностей – прим. авт) с пластиковым желобом для гортанного питания.
- Ты в седьмую? – нагнал его Виктор, длинноволосый блондин с рубинами на резцах.
- Как обычно. Ты ж знаешь, я постоянен.
- П-ап-а. – гнусаво промычал из-под мышки Егор. – Мне дав-ит. Куда мы?
Евгений на секунду приостановился, одной рукой постукал себя по карманам, извлёк пакетик. Зубами надорвав, он выдавил ароматную, сладкую жижу Егору в «гортанник». Егор смешно стал давиться.
- Зловеще постоянен. – продолжал тему Виктор, таща за собой за руку рахитического вида девчонку лет десяти с полностью отсутствовавшей нижней челюстью и следами пересаженной кожи на спине и шее. – Просто-таки патологически.
- Не произноси при мне это слово, я же просил! – Евгений так это выкрикнул, что Егор заплакал, а Витина дочь споткнулась. – От него воняет… Представь, патологоанатом не мылся две недели, какал и мочился себе в брюки, он не чистил зубы… а пускай это будет не патологоанатом, а молодая патологоана…
- У меня был брат. – перебил его нервный монолог Виктор. – Ещё будучи школьником он увлекался выращиванием кроликов, охотно умерщвлял и разделывал их. В подростковом возрасте он стал заниматься онанизмом, пользуясь для этого ботинками. Немн…
- К чему ты это? Я никогда не убивал кроликов и даже просто не ел.
- Здесь дело не в кроликах, а в постоянстве. В постоянстве есть какая-то нездоровость, я просто заменил пахнущее для тебя слово. Ну ты понял. Ты постоянен и это пугает.
- Я не развожу кроликов. – раздражённо, сквозь зубы процедил Евгений.
- А мой брат. – Виктор выдержал паузу. – Сейчас директор кроле-фермы, а сын учится на обувных дел мастера… во как.
В раздевалке пахло хлоркой и резиной. Евгений положил Егора на лавку и стал раздеваться. Вернулся Виктор.
Отвёл свою? – Евгений небрежно кивнул в сторону женской раздевалки.
Ага.
Хреново иметь дочь – ни в баню не сходить, ни на дерево не поссать. Толи дело - сын. Мы с ним постоянно вместе.
- Теперь понимаешь, почему меня пугают люди долго занимающиеся каким-то одним делом.
- ?
- У всякого, даже самого невинного дела всегда есть подоплёка. – к ним подошёл пожилой мужчина с ядрёной селиконовой грудью. – Я тут невольно подслушал ваш разговор.
- Толя, подслушивать чужие разговоры нехорошо. – Виктору так убедительно удалось изобразить строгую мать, что все трое рассмеялись.
- Так вот подоплёка. – Анатолий присел рядом с Егором. – Водил я как-то на днях дочу к геникологу, у неё там что-то с пенисом, когда мочеточник прошивали в одном месте перетянули. Но не в этом суть. Я узнал врача. Это Саша Рогов. Я сразу его узнал, Саша Рогов, только тридцать лет спустя. Так вот слушайте теперь о постоянстве. Сразу после института меня распределили в дом-интернат, психологом. И завёл я там шашни с одной детдомовкой. Юркая такая пацанка была, шустрая и, что немаловажно, на передок дюже охочая. И вот она мне как-то пожаловалась, что какой-то парень у них, вроде как озобоченный, ни ей, ни кому другому прохода не даёт, а на занятиях по физ воспитанию, его всегда из зала выгоняют, потому что у него эрекция. Ну я и смекнул, что через этого малого легко смогу разнообразить свой сексопарк. Нашёл я его, так и так, поговорили, я старался всё как бы вскользь о сексе и об генеталиях говорить. Вижу, заводится весь, глаза мутнеют, ноги заплетаются. Дошло до того, что я просто бессвязно перечислял половые органы, даже уже из зоо мира: вагина ослицы, пенис зебры, рот макаки, анус зяблика, вагина жирафа, пенис акулы, рот опоссума…, а он словно под гипнозом раскачивался. Тогда я впервый раз в жизни подрочил парню… Да. Этого парня, кстати, звали Саша, Саша Рогов, я вам про него говорил, Олеську свою к нему водил.
-А постоянство, постоянство-то здесь при чём.
- А при том, что помимо секса я ещё и научными исследованиями занимался. Я стал изучать личность Саши. Выяснилось, что он родился в интеллигентной семье, родители уделяли ему много внимания и ласки, тем более, что он рос слабым и болезненным. Уже в школьном возрасте он потерял сразу обоих родителей, маму унёс рак, а папу петля. В интернате начали отмечать ранний и особенный интерес мальчика к сексу. Воспитатели жаловались, что он любит уединяться с девочками и играть с ними в больницу - раздевает, осматривает и трогает их половые органы. А по признанию самого Саши, он любил подглядывать за девочками, специально ездил в переполненном автобусе, чтобы как бы случайно ощупать зажатых в толчее женщин. Во как. Сейчас Саша уважаемый гениколог. Кстати, не женат, постоянно, и детей не имеет, тоже постоянно, а ещё постоянно смотрит в женские гениталии. Интересно, что же он всё-таки хочет там увидеть.
- А что хочет увидеть человек стремящийся стать президентом?
- Рискну предположть, что своих детей в построенном им будующем и себя в их памяти после своей смерти.
- Тоесть всё снова циклится на себе.
- Пусть уж лучше всё циклится на женской вагине, там хоть нет места смерти.
- Как это нет? Вагина – это место, где появляется жизнь, а жизнь страшнее смертищщщщщщщщщщщщщщ
- ЩЩЩЩ
- А ещё она мать
- И жена отца
- И президент может быть женщиной
- Или может быть обложен женщинами, как покойник досками: бабушка, мать, жена, дочь, вторая дочь, третья дочь, четвёртая дочь, внуч… Безумие какое-то, остановитесь!
- И вправду. – смахнул со лба пот Толя. – Аж в груди заныло от безысходности.
- А может вы помните такого маньяка-канибала Джумагалиева? – Виктор щёлкнул резинкой плавок и, направившись в душевую, громко прокричал: – Так вот, когда его в очередной раз отправили в Москву на экспертизу, в институт Сербского, то, врач первым делом спросил у него: «А меня бы ты съел?».
- И то верно.
- А Витька умеет поставить точку. Недаром, что бывший альпинист.
- А ты почему не переоделся?! – в пылу дискуссии Евгений совсем позабыл о сыне, что поленом лежал на лаве. – Не понял, почему не готов!?
Тот промямлил что-то несвязное.
- Что б через пять минут был в бассейне. Пойду дорожку забью.
- Строгий… отец. – с пиететом произнёс Анатолий, проводив его широкую спину взглядом.
- Ну, где ты, мать твою!? – спустя десять минут послышался недовольный голос Евгения. – Мухой ко мне!
- А-п-па… я уже. – Егор червём вполз в душевую.
- Ты почему до сих пор не переоделся!!!? – Евгений так закричал, что у мывшегося в соседней кабинке Анатолия выпало из рук мыло.
- Живо-живо. – Евгений пинками вытолкал сына к басейну. – Почему шапку не надел!? Неграмотный!? Читать не умеешь!? Для тупых на двух языках написано: «без шапочки в басейн не входить». Читай, читай, скот!
- Бев вапки в ба… - Егор, с трудом выгибая неповоротливую шею, читал табличку. – В ба, в ба…
- В басейн не входить!
Ворча, Евгений натянул на Егора резиновую шапочку, содрал перевязанную бинтами одежду.
Пойми, дурачёк, плаванье, как ничто полезно для тебя: крепкая спина, мощные ноги, крутые бицепсы, шея, как у Геракла – ко всему этому путь лежит через басейн. Ты посмотри на кого ты похож. Мне стыдно за тебя. Так, марш к трамплину! Начнём с километра брасом. Пять минут на восстановление и пятьсот кролем. Главное ноги держи ровно, как палки. Будешь с красивой фигурой, и девки любить будут.
Евгений бросил сына в воду.
- М-м-м. – он вдруг наморщил лоб. – Так, начинай без меня, забыл совсем, звонок важный. – он по-солдатски развернулся и направился в раздевалку.
Егор камнем ушёл на дно.
- Здравствуйте, Артур. Да, Евгений. – Евгений разговаривал по телефону и одновременно стаскивал с головы латексную шапочку. – Сразу начинать? Ну, как-то не совсем обычно. Обычно клиент любит сначала поговорить на отвлечённые темы. Вы другой, вы не такой, ха-ха.
- Жек, Же-е-ек.
Евгений зажал микрофон трубки ладошкой и обернулся к окликнувшему его Толе.
- Женька, сделай на громкую связь. – Толя изобразил просьбу и знак денег.
- Двести. – прошептал Евгений.
- Сто двадцать и ты посмотришь, как я буду делать себе минет. – громко шептал Толя.
- Да-да, Артур. – Евгений коротко кивнул. – Конечно я здесь, слышу вас прекрасно.
Включилась громкая связь, и сквозь треск помех послышался далёкий не очень приятный мужской голос:
- Я тоже вас слышу Евгений. У нас здесь очень холодно. Вам ведь сообщили кто я?
- М-нм-э-э, сообщили. Вы бурильщик-полярник…
- Да-да, верно. – неестественно оживился Артур. – У нас тут мороз. Скажите, а это обязательно не сразу начинать, а-а… как вы говорили… Я просто в первый раз. Вы не обращайте внимания, что я так уверенно говорю, просто я принял успокоительного, у нас здесь холодно.
- Артур, вы хозяин, вы купили меня на то время, за которое вы заплатили. Вы решаете начинать нам сразу или с прелюдией.
- Я уже хочу начинать. – взволнованно произнёс Артур, и тут же кто-то, видимо, сидевший рядом с ним, шёпотом добавил: – Пускай лучше дольше рассказывает, а то время тянет со своей прелюдией.
- Артур вы там не одни?
- Нет. Нас пятеро.
- И вы все хотели бы поговорить на одну тему?
- Мы будем совещаться в процессе. Среди нас есть один человек, который уже пользовался услугами вашей фирмы, но у него ангина и он не может говорить, и попросил меня. – снова послышался сдавленный шёпот: - Пусть он говорит, пусть быстрее говорит.
- Я бы хотел узнать вас. – как можно ниже произнёс Евгений.
Толя круто изогнулся в бедре и обхватил свой член губами.
- На-ас. – голос Артура дрогнул. Послышалась какая-то возня. – М-меня просят, чтобы вы начинали, а я в процессе буду вам про нас рассказывать.
- Так точно Артур. Мы начинаем. Теперь запоминай моё имя, я А.Р.Ч., что означает Абсолютно Разочаровавшийся Человек.
- А.Р.Ч. – прогудело по ту сторону трубки.
- Я очень хочу рассказать твоему члену свою историю, липкую и грязную. Как пол в парной. Вы ведь ходите в баню, там у себя на севере.
- Постой-постой. – Артур выждал секунду, чтобы восстановит дыхание. – Ты уже начал и я бы хотел тебе рассказать о своём друге. Он сейчас сидит у грубки и греет ладошки, чтобы, когда ты дойдёшь до кульминации взять в них член. Моего друга зовут Витей.
- Моего друга тоже зовут Витя. – монотонно затороторил Евгений. – Я познакомилась с Витей год назад, в гостях. Этот белобрысый голубоглазый Аника-воин отлупил мою дочь и заодно целую гвардию детей. Урезонить его было невозможно. Я двинулся на поиски родителей драчуна… – Евгений отдышался и стал говорить чувственно, гортанно, монотонно, делая умелые паузы и чувствуя многотелый организм по ту сторону трубки, как единое целое. Толя сосал себе и одним глазом косил на Евгения. – Первой родительницей была Инночка: всё, что ни слепит, заворачивает в фантики. Сидит вся в фантиках и пытается зубами дотянуться себе до глазного дна. « Так же ничего не видно», - говорю ей. «Зато тепло», - отвечает Инночка. Я ей рассказал про Виктора. Сказал, что он.
- Витя говорит, что тоже знает Инну. Витя расскажи про Инну. – в трубке раздался сиплый прокуренный голос: - Она хочет поскорее стать мамой и, чтобы у нее было шестеро детей. Она всех на ночь будет укрывать одеялками и, как её мама, подтыкать одеялки под пяточные кости, закутывать кости малышей, утят, котят, которых она в изобилии лепит.
- Не замуровывание, а «чтобы было тепло». Инночка такая, я не хотел возвращать ей Виктора. Хотя, даже не зная мотива, можно было бы догадаться о тайном стремлении Инны к замкнутости.
- Видя результат и не понимая процесса, она часто ошибается. - сиплый голос на том конце провода тяжело вздохнул. – А ведь я раньше поезда водил, напарником у меня был Женька Кот, царство ему небесное, вот это была жизнь…
- По железной дороге едет состав. – продолжал вещать Евгений. – Усатый кот ведет паровоз, в открытых вагонах – сосиски, колбаса и бутылки с молоком. В городе – кошачьи дома с тёплыми подстилками у порога, с магазином «Кошачьи радости». Это кошачий город. В центре – голубой пластилиновый блин, на нем – птицы. Что это значит? Оказывается, блин…
- Постой, постойте, Евгений, – Витя плачет. – в трубке сквозь треск послышались приглушённые всхлипы.
- …что это значит? – выждав время, продолжил Евгений. – Оказывается, блин – небо, и птицы высоко в нем, чтобы кошки не достали. Или – рисунок: голова с глазами, носом и ротом, в овоале, вокруг овоала – то ли листья, то ли цветы. Оказывается, это неваляшка смотрит на себя в лужу. И кошачий дом, и неваляшка отражают логику Вити. Выражение смысла – первое условие. «Подстилку» от «неба» отделяет один сантиметр, полотно не уходит в небо, в отличиии от Женьки Кота. Но Витя уверен, что таким образом он охраняет птиц от посягательства кошек. Задача решена ирреально. Реалистическая картина не допустила бы нахождение города и неба на одной плоскости.
- Сейчас на меня смотрит Василий, крановщик и скульптор. Ему пятьдесят шесть лет. На нём кожаное бельё и розовые солнцезащитные очки. – вдалеке раздался голос Василия: - Копро.
- Моего отца звали Василием, пока его ни унёс рак.
- Вася сейчас как раз напоминает вашего отца, точнее его смерть, а Витя лижет ему.
- Копро-копро. – снова послышался голос Василия.
- Ребенок мнет в руках кал, пальцы выдавливают вмятину. Что это? Анус. Чей? Зайца. Значит, будет заяц. Но вылепить зайца он не может, снова сминает испражнения. А это что за крючковатый червячок????? Пенис. Чей???? Лисы. Значит, слепим лису. Но неожиданно у лисы отрастает много членов – пусть тогда не лиса, а медуза.
В трубке послышались сладострастные крики.
- Для трехлетних детей это нормально. – говорил и одновременно пожирал глазами Толю Евгений. – Но когда такое происходит с пяти-десятишестилетними – это тревожный сигнал. Значит, у них или рассеянное внимание, или нарушение координации движения, или повышенная тревожность – чаще всего всё в комплексе. В данном случае «метонимическая» лепка, не приводящая к законченной работе, к результату, - свидетельство невроза. И моя задача – на каком-то этапе прервать цепь бессмысленной работы, помочь Василию получить хоть крошечный, но результат. Пусть это будет пресловутая змея или гриб, но чтобы простейшие предметы узнавались.
- У меня брат близнец этим болел. – как-то холодно произнёс Артур.
- Как-то ко мне в гости пришли два брата-близнеца, бизнесмены Артур и Михаил. Мужики с выраженной умственной отсталостью и птозом – болезнью глаз. Курчавые, большеротые, бледные, смотрят из-под опущенных век, про свои заводы мне всё что-то втирают, а я то вижу, что трахаться хотят, аж пыхтят. А я отвлечь их пытаюсь. А у меня как раз участники дачного кооператива «Королева» собрались подискутировать, да правление покритиковать. И я уже битый час их утихомирить пытался, а тут глянул на братьев, и идея пришла в голову: предложил петь. Сел за рояль, даванул. Гляжу, ни о каком пении и речи быть не может: пока пенсионеры пели, ребята ползали по полу. Вполне довольные, они возились под столом, изредка оглашая зал воплями. Мои гости же, не обращая внимания на братцев, распевали сочинённую вместе с Борисом Никитичем песню о кошке под дождём.
- Я помню эту песню. – трогательно произнёс Артур. – Дядя Боря её для утренника сочинил.
- Так напомни же мне, я забыл.
- Я стесняюсь.
- Да что ты, все будут хлопать и умиляться.
- Прочесть?
- Конечно, Артур.
- Артур, ты сейчас встряхнул головой, как настоящая актриса. – просипел Витя. Артур откашлялся. – Ну, значит, так:

В синем небе синеватом
Млекло светилась звезда.
И около черного леса
Шли мы с тобою тогда.
Кроткий шажок и походка,
Облик на фоне звезды,
Ты говорил тогда мне:
Жди меня, жди меня, жди!
Мы подходили к вокзалу,
Млекло светилась звезда,
И на прощанье сказал:
Милый, люблю я тебя!
Ты уезжал с вокзала,
Млекло светилась звезда,
И на прощанье сказал:
Милый, люблю я тебя!
Млекло светилась звезда,
И на прощанье сказал:
Милый, люблю я тебя!
Млекло светилась звезда,
И на прощанье сказал:
Милый, люблю я тебя!
Млекло светилась звезда,
И на прощанье сказал:
Милый, люблю я тебя!
Мы не встречались с тобою,
Ты не вернулся тогда,
Но облик звезды запоздалой
Так не ушёл никогда.
Кровькалкровь
Кровькалкровь
Кровькалкровь
Кровькалкровь.
- Это Борис Никитич летом сочинил, за секунду буквально. А теперь, говорит, хочу написать, и не выходит. Потому что пропало вдохновение. А как вы думаете, лучше жить с целью или без цели?
- Ах-ах-о-о-о-о-о… - полилось из трубки. – А…………! О-о-ох. Давно так не кончал. Спасибо Женька. О-о-о-о.
- О-о-охх. – кончил себе в рот и Толя.
- …………! Женька. – Артур вылавливал паузы между частым дыханием, чтобы говорить. – Давно так, ох, давно, о-о-о. Спасибо тебе, Геркулес.
- Да не за что, Слав. – Женя показал Толе знак денег и подмигнул. – Ты же знаешь, работать с тобой одно удовольствие. Кстати, а что это у тебя там за шум постоянно?
- Шум? Хе, это МКАД шумит, мой дорогой. В пробке стою.
- Ну, ты оторва.
- Налил полные штаны. Ха-ха. Теперь застирывать придётся, ещё от жены шифровать. Ладно, дорогой, на следующей неделе не забудь что-нибудь по Францу Кафке подготовь и по рыбалке.
- Я помню. Пока.
- Это было круто. – Толя стёр пот со лба.
- Ладно, поработал, пора и отдохнуть. Заодно проведаю, как там мой олимпиец.
В бассейне Егора не оказалось. Евгений сходил в «лягушатник», в детский уголок – тщетно. Тогда он направился в тренерскую.
- Егор? – тренер зачем-то посмотрел на секундомер. – А он уже давно отплавал и в душ пошёл.
- Километр кролем, пятьсот брасом?
- Первый пришёл. – причмокнул тонкими губами тренер.
- Какой всё-таки у меня сын молодец, весь в меня. Хотя всё-таки что-то в этих современных детях не то, может и в правду радиация. Мы такими не были.

Свидетельство о публикации № 14865 | Дата публикации: 13:19 (02.09.2011) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
Просмотров: 627 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
Оценка: 0.0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи....читать правила
[ Регистрация | Вход ]
Информер ТИЦ
svjatobor@gmail.com
 
Хостинг от uCoz

svjatobor@gmail.com