Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
ОТЦЫ часть 3 (4) Степень критики: бейте - мне не больно |
Короткое описание: частный интернат для детей-инвалидов
7
- Ну, что? В КРС? – Андрей Андреевич по-отечески приобнял Карэна за плечи. - В-видимо, д-да. – Карэна трясло. Спустя четверть часа Андрей Андреевич с Карэном уже гуляли по цехам отстойника. - Ну и воняет же здесь у вас. В прошлый раз так не воняло. - С вытяжкой что-то. – Андрей Андреевич полоснул плёткой по выкрашенным красной краской прутьям. – На неделе Арнольд обещался посмотреть. - Обещался? – усмехнулся Карэн. - Обещался. А что тут смешного? - Слово какое-то несерьёзное – с Арнольдом как-то не вяжется. - А что с ним вяжется? - С ним… гора, гроза, нет, лучше, гром, камень, глыба, метеорит… - А я его трахаю. – перебил его Андрей Андреевич. – И представь себе, только лишь из этих соображений. Невероятно приятно иногда трахнуть сильного мужчину. - А почему не женщину, сильную женщину? - Понимаешь, Карэн, я думаю, после стольких совместных смертей мы можем перейти на ты, а заодно и пересмотреть некоторые пункты нашего соглашения, сильная женщина – это извращение, всё равно, что красивый покойник, умный ребёнок, приятная старушка, верующий врач… мн-э-э, ну и дальше по списку, понимаешь. Иногда хочется почувствовать в себе камень, принять, так сказать, глыбу. Госпожа, она не такая… Ну, да ладно, вернёмся к делу. Вот, обрати внимание. Андрей Андреевич ткнул кнутовищем в испражнявшуюся у кормушки девочку – нескладная, явно болезненная, руки словно бы в рыбьей чешуе, коротко остриженную голову в струпьях от диатеза перетягивала косынка, подбородок украшала темно-бурая голубоватая в кайме парша. - Аришка. – Ласково улыбнулся Андрей Андреевич. Девочка улыбнулась в ответ и, не подтеревшись, сразу же подошла к решётке. Оттопырила крыло замызганного розового чепчика, чтобы лучше слышать. На кривых зубах блеснула пластинка. - У девочки хронический отит, приходится держать уши в тепле. – с тревогой и заботой в голосе рассказывал Андрей Андреевич. – Повязывали ей бинты, потом косынку – ей это не нравится. Косынки сдирала, а потом я связал ей мягкий чепчик, и она его так полюбила, что, даже ложась спать, не снимает. Правда, Аришка? Девочка закивала. - Моя любимица. – в пол голоса сказал он Карэну. – Сам не пойму, почему она ещё здесь. Карэн просунул руку через прутья и потрепал Аришу по голове. Та в ответ зарделась и заурчала. - Тяжёлая судьба. – горестно вздохнул Андрей Андреевич. – Дело в том, что девочка дважды побывала в реанимации, в боксе. Во второй раз врач скорой помощи, с её слов, с ней играл в «непослушную собаку», много шутил, в общем, она влюбилась. А потом, как это чаще всего и бывает, увез её в бокс реанимации, где она кричала сутками напролет. Отца её, Толика, я знал ещё с института. Он всегда был ненормальным. Начал Толя с того, что ударом кулака смял наш картонный дворец, вылил на него сверху бутылку клея, укусил за руку соседку, оплевал всех, кто был рядом с ним, затем выбежал больной на балкон. С ангиной, зимой! Сказал, что не уйдет с балкона, пока не получит письмо от доброго Карлсона. Все происходило так стремительно, что я растерялся. Кафедра, экзамены, а он чудит… В первый же месяц занятий, стоило профессору начать лекцию, Толя взбирался на стол, ложился на него животом и бил ногами. Лектор неизменно уходил, хлопнув дверью, а иногда нападал на меня со спины, неожиданным прыжком валил со стула, душил, царапал, я сидел ближе всех к выходу, а только после этого он уходил. Тогда я впервые отшатнулся от Толи. Потом я узнал, что он избил бабушку, сначала какой-то цепью, потом ударил азбукой, прямо по голове. Но дальше-больше. Поведение Толи вызывало настоящий шок у студентов и педагогического состава. Помню, это было под Рождество, они сгрудились по другую сторону стола. Вокруг Толи образовалась мертвая зона. Они с недоумением и ужасом наблюдали за Толей. Мать же его держалась спокойно, но всё же не отходила далеко от двери. Видно, все это ей было не в новинку. В тот день он познакомился с Людмилой, впоследствии ставшей его первой женой и матерью Ариши. Общался Толя с ней на уровне грудного ребенка. Знаете, как когда младенец тянет мать за волосы и норовит ткнуть пальцем ей в глаз. Когда Ариша пошла в школу, в первый же день познакомилась с Колей. Нескладный и похожий на лошадь, он выглядел, как буйно помешанный во время приступа. Не расставался со Справочником лекарственных препаратов, применяемых в медицинской практике в СССР. Любил побаловаться нейролептиками, транквилизаторами, седативными препаратами, антидепрессантами. От которых у него случалось непроизвольное мочеиспускание, текли слюни… Я так и не понял, что она в нём нашла. – Андрей Андреевич недоуменно пожал плечами. – И вот она раз у него загостит, два загостит, не прошло и года, как переехала она к нему жить. Коля к тому времени продал квартиру и купил небольшой домик в элитном посёлке. Я старался ходить ко всем детям, которых знал. Пришёл и к Арише с Колей. Типичный мужчина из «парфюмерной» семьи, родители – работники торговли, Коля – ясельно-детсадовский тип. Страдал патологией личности в форме некросадизма, парафилии, лживый, хитрый, тревожно-мнительный, мечтательный, склонный к фантазированию, долгое время боялся, что его могут украсть и съесть. То, что недодал ему детсад, дома так и не компенсировалось. Разговорился с ним. Ему не разрешали ни лепить, ни рисовать, чтобы не пачкать мебель, его главным воспитателем был телевизор. При таком «воспитании» мальчик рос трутнем, на уроках жевал ароматную жвачку и не желал марать руки. Ничего не делая, он, разумеется, много разглагольствовал. Но помимо родителей была у него ещё и тётка. Настоящего её имени он не помнит, но дети называли её тётя Мотя. С ней он хотел говорить. Но с тетей Мотей не поговоришь — тугоуха. Вот этой тугоухой старухе взбрело под старость посетить страну Фантазию. Она подсела к Коле, смотрит на него, сложив руки в мольбе. «Коля». – говорит она: – «Как я мечтаю попасть в твою Фантазию! Ты, Коля, оказывается, большой мастер. Говорят, правда, кто-то заколдовал твои руки и будто они ничего не желают делать. Но это, может, учительница так думает, а я, тетя Мотя, в тебя верю. Возьми-ка ты, Коленька, пластилин». – тетя Мотя вкладывает в Колины руки пластилин. – «И отщипни зернышко». – Коля отщипывает. – «Теперь посыпь-ка сюда». – тетя Мотя указывает на картон. – «И вырастет из этого зернышка дерево Всех Волшебств...» – завороженный тети Мотиной речью Коля вытягивал ветви из брикета, часами оставался наедине со своими творениями и наблюдал. Вместе с тетей Мотей они ходили по грибы, разумеется, тетя Мотя от него ни на шаг не отступала. – «Три моих пальца сейчас пытаются «перепилить» Колю». – любила повторять тётя Мотя. Впрочем, это уже была и не она вовсе, в Коленом воображении она давно переросла в фантастические дебри, где есть «пещера канареек», ком пластилина с торчащим из него отростком, еловый пах, семья муравья… пяточные кости… Столько их набилось в пещеру, что одной не хватило места, вот она и выставила пяточный бугор наружу. По бугру Коля узнал, что пяточные кости внутри, и освободит их из пещеры только он один. Говорил, что пытался говорить об этом с тётей Мотей, объяснял ребятам. Тетя Мотя будто не слышала его, только охала да ахала – восторгалась! И при этом поглядывала на Колю. А он, мне трудно было поверить, все лепит и лепит. Браво, тетя Мотя! – хотелось крикнуть мне тогда, пока я не узнал главного: у тёти Моти было две бабушки. Одна неуравновешенная, всё время как меж двух огней, капризная, вспыльчивая, другая добрая по природе, её стремление – всё утрясти, успокоить. Однако её миротворческая сущность входит в конфликт с внутренним голосом её первого мужчины, которого в Великую отечественную раздавило немецким Тигром. Вот и сформировалась тётя Мотя в среде, где преобладает, с одной стороны, деспотизм, с другой – полная вседозволенность. Но всему когда-нибудь приходит заслуженный конец. И в него незаслуженно угадила наша Ариша. Однажды в посёлке, где у них с Колей был дом, отключили отопление, а уже 24 октября их соседка вызвала слесарей, которые, проверяя батареи во всём посёлке, добрались и до дома Николая. На стук в дверь он не открывал, кричал: «Меня мама заперла! Я психически больной!», затем выбрался из окна на крышу и сбежал. А тем временем слесари вызвали милицию, дверь была вскрыта – и в квартире были обнаружены: человеческий торс в ванной, женская голова с искажённым от предсмертного ужаса лицом в бельевом бачке, части детского тела в ведре, почерневшая детская головка на полу и «обгашенная» бензоналом Ариша. Вот такая вот история, Карэн. Мне б рассказали – не поверил бы. Ну, так что, берёшь? – аж засветился от удовольствия Андрей Андреевич и сделал попытку открыть журнал с историей. - Отойдём. – нахмурившись, произнёс Карэн и под локоть увлёк его за собой. - Мы вернёмся, милая. – как можно наиболее позитивно сказал девочке Андрей Андреевич, но лицо его уже померкло. - Понимаешь. – старался говорить тихо, чтобы не услышала Арина, Карэн. – Не моё. Сам не пойму. Красивая, по глазам вижу, что сообразительная, но… не моя. Вот знаешь, пример из жизни, обжёгся раз, мнэ-э-э… по порядку… с чего ж начать? – он воровски озирнулся на девочку, та по-прежнему стояла, прижавшись к прутьям. – Понимаешь… - … - Понимаешь… - ?.. - Понимаешь, уже пять лет ко мне приходит деревянный человек. - ? - Ну, так пойдём дальше? - А, а с Ариной что? - Ну, я ж говорю, не смогу я её взять. Я ж говорю, человек ко мне приходит, деревянный. - А-а-а. – хитро улыбнулся Андрей Андреевич. – Это, вроде-е-е-е… А ну ка попроси меня о чём-нибудь. - Пойдём, Андрей Андреевич, выберем мне ребёнка. - Понимаешь, Карэн, я не смогу тебе продать нового ребёнка, такая история, даже не знаю с чего начать, такая история. Сейчас попробую тебе рассказать. Мн-э-э, с чего бы начать. Ну, в общем, слушай. Уже пять лет я смотрю на свой задний дворик. Так что извини. Они раскатисто рассмеялись - Эх-эх-хе. – утирал слёзы с глаз Андрей Андреевич. – Ладно, пошли, другого покажу. А ты, кстати, кого хочешь, мальчика или девочку? - Обижаешь, дорогой, я же восточный человек, я верю в судьбу - кого бог пошлёт, того и любить буду. - А если он тебе пошлёт немощного старика? - На всё воля Аллаха. - Ну ладно, я рад, что смерть не испортила твоё чувство юмора. - Смерть портит чувство юмора лишь самому умершему. - А ещё поэтам. - Но для них Аллах предусмотрел вино. - Таки да! И они снова рассмеялись…
- Даже не знаю, чем тебе и угодить. – говорил уже спустя час Андрей Андреевич. – Лучших, лучших тебе показал. Это всё, мой дорогой. Ну разве что вот. – он указал на чрезвычайно полного мальчику лет шестнадцати, что сидел у пустой кормушки. – Но, зная теб… - Постой-ка. – Карэн порывисто подошёл к вольеру. Минуту всматривался в парня, тот инфантильно глядел на Карэна. – Читай. - полушёпотом заворожено произнёс Карэн. - Крабов Антон. – стал зачитывать из «истории» Андрей Андреевич. – Шестнадцать лет, Овен, хроническим заболеванием не страдает, обнаруживает признаки психопатии мозаичного круга с сексуальными перверсиями, развившейся на органически неполноценной почве... В предподростковом возрасте, на фоне явлений психического инфантилизма, выявились нарушения головного развития, которые выражались в нарушении биологической базы сексуальности: ослабленное половое влечение, недостаточность эрекций, и ретардации психосексуального развития с фиксацией на эротической фазе формирования сексуальности и склонностью к эротическому фантазированию садистского характера. В дальнейшем у Антона. – уже своими словами дополнил Андрей Андреевич. – На фоне явлений нарушения гетеросексуальной адаптации произошло формирование сексуальных перверсий, которые на ранних этапах проявлялись частичной реализацией садистских фантазий на педо-эфобофильных объектах, эпизодах фроттажа и визионцзма. В последующем наблюдалась прогрессирующая динамика синдрома сексуальных перверсий с полной реализацией садистического влечения, некросадизмом и каннибализмом. – Андрей Андреевич откашлялся, словно бы извиняясь, и продолжил по бумажке: – У Крабова выявлена слабая половая конституция на фоне органического снижения порогов возбудимости центров эякуляции... На формирование влечения оказали влияние особенности характера обвиняемого: замкнутость, отсутствие контакта со сверстниками, чувство ущербности, склонность к фантазированию... Задержка психосексуального развития при нарушении общения и неадекватной фиксации на физических "дефектах", полный, слабый, близорукий, привела к торможению нормального и преобладанию патологического влечения: педофобофилия, влечение к детям и подросткам, как к более слабым и с кем не затруднено общение, как со сверстниками. Незрелое, задержанное на эротической стадии влечение, окрашенное садизмом, трансформировалось в стремлении к манипуляциям на половых органах... Ну вот как-то так. – закончил Андрей Андреевич и захлопнул папку. Антон медленно анонировал, глядя на Карэна. - Мда-а-а. – Карэн устало обвёл вольеры глазами. – Видно, сегодня не судьба. А когда у тебя следующий завоз? - Ты охренел?! Завоз. Ты думаешь, мне их фурами сюда привозят. Штучный товар. Максимум «перчатки». - ? - Ну, пятёрки. - А-а. – улыбнулся Карэн. – Я, может, на следующей неделе подойду, ещё тут пороюсь. - Как знаешь. Поужинаешь со мной? - Спасибо, Андрей Андреевич, меня уж дома заждались. Тут вдруг откуда-то из темноты послышалась тихая-тихая речь. - Кт!.. – собрался уже было рявкнуть Андрей Андреевич, как Карэн остановил его. – Какой блок? – вдруг неестественно напрягся он. - Вроде 67, там, где Арина. - Ну, пъешь же, дурчёк. –раздался тихий девичий шёпоток. - Ин-на! - П-оешь. Умршь же. - Ин-на! Карэн неслышно вошёл в вольер. Арина сидела на корточках спиной к нему и разговаривала с чем-то невероятно чёрным, притаившимся в утопавшем в жидкой грязи углу. - Ну, пшь же, дурчёк. Это герклес, он плезен. – девочка говорила, с трудом разжимая губы, делая долгие паузы и закрывая обведенные чёрными кругами глаза. - Ин-нах . – шипело из угла. - Ну, п-пршу тбя. - Иди на х! – визгнуло из темноты и булькнуло в грязь. - Й-а тбя пршу! - Это ж надо, живой ещё. – в вольер вошёл Андрей Андреевич. – Я уж думал его сожрали. Звать как? - Боря. – едва уловимо буркнул тот в жижу. - Ты знал Инну? – Карэн бухнулся перед ним на колени. – Ин-нах. – грубо визгнул Борис. - Инна, он знал Инну! – лицо Карэна просветлело. - Ну, встань. – Андрей Андреевич с неловкостью косился на любопытствовавших детей. – Встань, Карэн, платье измажешь. Вон, уже измазал. Он просто послать тебя хот… – начал было говорить он, но осёкся. – Боря, это ты?! Бориска! Я вспомнил его дело. Он и вправду упоминал о некой Инне. - Инна. – выдохнул Карэн. - Да-да. – поддакивал Андрей Андреевич. - Вставай же, пойдём со мной, сынок. Как она могла скрывать тебя от меня? – Карэн попытался ухватить Бориса за руку, но вместо этого схватил пустоту, коснулся другой, но нащупал лишь культю. – Ничего, ничего Борис, тебя послал мне бог, такого, какой ты есть, будем сражаться вместе, ты у меня будешь из золотой посуды есть. - Повезло же тебе, парень. – сам себе промычал Андрей Андреевич.
8
В 9-15 в хосписе начались занятия. - Пойми, милая. – худосочный и не по годам немощный Александр с Госпожой Виолеттой склонились над Машенькой, девчушкой восьми лет, миловидным и единственным полноценным ребёнком из всего хосписа. - Не гордись тем, что ты такая, а они такие, гордыня – грех. – дребезжал некрепким фальцетом Александр. – Один из худших грехов. Он суть прямая тропа ко всем остальным грехам. Маша стала корчиться, словно фольга на которую направили сфокусированный в лупе солнечный луч. - А их, грехов-то, гораздо больше, чем в таком популярном нынче иудо-христианстве. Их тысячи, как страшных пауков. Представь. – огромные с горошины мурашки вздыбились у него на коже. – Тысячи гадких греховных пауков заползают своими мохнатыми тельцами в твой минетный ротик. - Да! – крикнула Госпожа и ударила Машу в лицо. - Во грехе мы заводились! Мы заводились! Раскручивались и роились! впадая с детьми то в столетний транс, то в быстрое, радостное возбуждение. Возбуждаясь, дети порхали, аки птички, ржали, как кони от деда Игната пойла. Папа стоически переждал прелюдию! Маша – всё грех!!! Ты не смотри на меня – я учу! Я грех!!! Запоминай и мотай на ус, юр. Первое задание будет таким: вылепить камень заснувший и камень проснувшийся. Ибо во грехе динамика нормы не механическое движение! Скажем, человек в позе алчущего – это женщина, а не канонически, а по писанию – женщина не человек. Вот парабола, вот греховные лабиринты – женщина в позе алчущего – вечный камень, о который сердца будут разбиваться веками, гоночными болидами, что минув заграждение будут бесконечно уходить на второй круг, И ЛИШЬ СМЕРТЬ РАЗЪЕДИНИТ НАС! Вспомни, юрод, «Идущего» Родена: чёрный, почти не человек, изначально бывший вылепленный женщиной, одноногий торс, где движение передано не переставлением ног, а наклоном торса, соотношением «несущих» масс. Разумеется, я не жду от тебя понимания аллегории шагающего вечно хромого человечества, моя юродива, но анальных сокращений жду, иначе смерть – жду твоих анальных сокращений, и это единственное не грех, жду анальных сокращений своей матери, иначе смерть, жду анальных сокращений своего отца, иначе смерть, жду анальных сокращений своей жены, иначе смерть – жду анальных сокращений всех своих, всех втоих, всех своих и всех сових близких – без их жизней мне смерть. А-а-а-а-а-а! А-а отец Алеши настаивал: дети уже в работе. Вздыхает Виталик. А то, что это был не простой человек. А какой же, моя юродивая-К? Навстречу мне, из глубины коридора Русаковской больницы, движется маленькое существо Родена, ребенок-лягушонок. Тихая девочка с обветренными губами, которые она постоянно лижет языком. Над верхней губой — свежие швы, ноги в раскоряку. На вид – годика два, не больше. К счастью, вместе с пластилином, воском и фломастером. Я иду заниматься с Тёмой, о нём. У меня с собой машинка-заяц, игрушки-дочери, бабушка-прохожий, поезд-компресс, кресло-качалка, мама-грех. Поролоновая конфета, этим существом была девочка. Я достаю их из сумки. Девочка выхватывает у меня вспотевшие подмышки, бежит, ковыляя, в угол, устраивается с добычей так, чтобы никто не смог отобрать её. Ворчит, пока собаки уносят её костью в укромный угол. Только мы с Темой-грехом, юродивая-Кат, принялись лепить, дверь в палату открывается. Санитарка вскрывает девочку с игрушками. Кровьспермакал! Спрашивает строго, какая,: «Это тетя подарила?» Малышка мычит, давится, тычет в меня пальцем, снова мычит во грехе. В глазах – страх: сейчас, сейчас отберут зайца с Мишкой. Я ей надавила. Ну ладно, иди. А то, знаете, онавсевроттащит, - оправдывается санитарка. Девочка спасена. Опять устроилась в том углу, в коридоре, протяжно скулит, видно, беседует со своими друзьями, рассказывает им, какого только что натерпелась страху. - Д-а-а-аа-!!! – Госпожа снова съездила Маше по лицу. - Игггоо. – заржал Александр и встрепенулся, словно выползший на берег из воды пёс. – Во грехе, Катька! Ходи-ходи! Маша, привычно подкатав верхнюю губу и пустив кровавую слюну на грудь, скривила лицо. Правое плечо её подтянулась к уху, коленки сошлись, и она, волоча ногу и западая, заплясала «юродивую-Катьку». - Грех-грех-грех-син-пекадо-грех-грех. – захлопал в такт Александр и сам пустился в плясовую. – Син-пекадо… - Грех-грех-грех. – присоединилась к ним Госпожа Виолета. - Эх-грех-грех-син-пегадо-эх! - Эх! - Син-пекадо-грех-грех! - Э-эх! Хлопали в ладоши и ходили плясовую они. - Катька-дурочка, ходи! Эх! - Син-пекадо-эх! - Грех! Грехи! Син-пекадо! Грехогрех! – вопил Александр, распаляясь. Тут в него врезался и пошёл юзом мужик в костюме космонавта. Это был Герман, многодетный отец целой своры «рачков» (онкологически больные дети – прим. авт). С рёвом он рухнул всем своим стокилограммовым обмундированием на ковёр, бугорчатый от голов прятавшихся под ним детей. - Хорошо, с-с-сука! – вопил он, упиваясь счастьем. – Качаем! Качаем! Стеная, дети стали его раскачивать. - Эта девочка – чирья. – едва устояв на ногах, продолжал плясать и наставлять Александр. – Она – обрезная. Так объяснил врач. В припадке ей препарировали заячью губу, и теперь перепадут вправлять врожденный вывих бедра-а-а-а! - У-ух! – взвизгнула в экстазе Госпожа. – Син-пекадо-ла-ла-ла! - Девочка сидит на корточках. – задирал ноги выше головы Александр. – Сосёт и смотрит на меня из-под руки. Так на птичьем рынке смотрят зверёныши на людей – угри, креветки, старые утки, пауки, покорно занявшие своё место в собачьем ряду. Эту девочку никто не отнасилует, не поднимет с колен, не скажет: встань и иди. Лазарь, не всадит, – она мертва, утонула в пруду у библиотеки; так и пойдет теперь по жизни, бедолага, - ничья, неизвестно по чьей прихоти завязавшаяся в свете. А где-то живут её родители… Ты слышишь меня, Машенька. – рванул к себе дочь Александр. – Или ты Катька!? Определись, ты кто!? Катька или Машенька, от этого зависит твоё будущее. - Ты слушай! Слушай. – снова ткнула кулаком в лицо девочке Госпожа Виолетта. - А, может, зря мы всё это? – вдруг замер Александр и лицо его оползло. – Может, зря мы тут распинаемся, Госпожа?.. Важно ли этому дерьму, что эти брёвноподобные, как она считает, существа не похожи на людей? Да она этого в своей гордыни просто не замечает! Как я мог не заметить, что созданная ей модель человека отвечает её представлениям об этом «предмете». Сначала она увидела в мясном брикете всего человека, а затем обозначила то, чего ему недостает: глаза, руки, ноги. Пройдут годы, прежде чем она обнаружит наличие носа, рта, и тогда только добавит их. Вы никогда не спрашивали у неё, почему на уроках лепки она никогда не лепит уши? Машенька, доченька, грех он во всём, но начало греха в гордыне. Ты такая же, как и они. Даже хуже. Вот смотри! Смотри бесстыжая – они все с ушами. – он за шиворот поволок дочь в спортивный зал, где дети играли в футбол. Команда колясочников, без колясок, сражалась с командой олигофренов. Вратари с обеих сторон были парализованы. Судил матч Леонид, отец пятерых детей, бывший спортсмен и действующий депутат. - Встать!!! Встать!!! – ревел он, удерживая на цепи двух обнажённых очень похожих друг на друга воспитателей, что скулили, лаяли и рвались к корчившимся, словно черви вратарям. Вратарская форма перетягивала их неразвитые тела проволокой, словно мешки с картошкой; она смешно топорщилась на них, из разбитых носов на бетонное поле стекали сопли и кровь, у одного алела рассеченная бровь. - Встать!!! – снова гаркнул Леонид. - Смотри, Маша. – дрожащим голосом дребезжал Александр и всякий раз, когда вратари провожали взглядом закатывавшийся к ним в ворота мяч, резко тыкал её голову в сторону игроков. – Они такие же как ты, даже лучше. Пойми ты это. Гордячка. Ай-ля-ля. – сделал танцевальное па он. – Син-пекадо-грех-гре-х. Машенька, было, дёрнулась в плясовую и даже уже привычно пустила слюну, как Александр грубо одёрнул её: - А ты гордыней разъеденная сволочь. Слышишь ты меня!? Слышишь, дрянь?! - Да, ты слышишь?!– вторила увлечённо наблюдавшая за игрой Госпожа. А Леонид уже спустил «цепных» воспитателей, и те, толкая друг друга мощными плечами, бросились к дальнему вратарю, которого игроки отпинали за ограничительную линию. Команда противника тем временем, галдя и переругиваясь, грязно избивала своего второго нападающего, «семь-три» ((F73) – классификация – прим.авт) идиота Славку, который за столько лет не смог запомнить правила игры и всякий раз в самую кульминацию атаки садился на поле и раскладывал свою коллекцию фантиков. - Играть! Играть!!! – ревел и топал ногами Леонид. - Не команда, а уроды какие-то. – причмокнув, покачала головой Госпожа. - Вот урод! ВОТ УРОД!!!! – брызжел слюной Александр. – Дал же бог дочь. - Абсолютно с вами солидарна, но команда тоже дрянь. - Посмотрела, дрянь, на дрянную команду, а теперь иди и в зеркало посмотрись. И запомни – это твоё лицо, лицо порока, лицо греха, труп на сколоченных палках. Ты. Кусок. Говна. Такой же. Как. Все. Когда они вернулись в зал, «космонавт», сняв скафандр, бережно бинтовал своим «рачкам» ссадины и переломы. - Бинт, он гибкий, как язык. – упоённо разговаривал Герман сам с собой. – Никаких шин. Перелом должен зарастать гибко, чтобы больше не ломался. Ну и смешные же вы у меня! - Слышь, брат. – небрежно кинул ему через весь зал Александр. – Ты Толю не видал? - «Стрелка»? Так в тире он, где ж ему быть. - В тире? – почесал ухо Александр. – А собирался завязать. Тоже мне «кризис по нему ударил», змей… А Анатолий Денисович, «стрелок», тем временем с дюжиной вспомогательных воспитателей уже заканчивал укомплектовывать свои боевые позиции. Ближе к борту – животные: чучело зайчика с морковкой, африканский голый ёж с грибом и кленовым листом на спине, белка с орехом величиной с арбуз, пол кабана и небрежно выкрашенный белой краской лебедь; второй ярус, средний – Василий, ребёнок-домик, Карина, ребёнок-лукошко с грибами, Таня, ребёнок-весёлая карусель, замыкал анфиладу самый крупный объект, стокилограммовый, не расстающийся с капельницей дебил-долгожитель Сашенька. Бесформенный, с похожим на полежавшее на солнцепёке сало лицом и скошенным черепом – он изображал ананас. Дети не сидели на своих местах спокойно, ёрзали, улюлюкали. - Ну что дети мои, цветы мои. – Толя перезарядил винчестер. – Поели-попили? - Угу. – сбивчиво замычали те. - Не голодные? Бодро заворочали головами. - Вам понравилось? - Угу. - Да. Кто-то отрыгнул. - А что папе нужно сказать? – торжественно протянул воспитатель. - Спаси-и-и-бо. – завыли хором. - Хм. – воспитатель несколько растрогано почесал кончик носа. – …сорванцы. Толя традиционно похлопал ягдташ. - Пожалуйста, милые, – поиграем. Он прицелился, тут же выстрелил и с суставом вырвал руку по лопатку у Сашеньки. Поднялся визг, дети стали расползаться, Карина зацепилась за кабель и упала на лебедя. Заискрила проводка. - Прости, милая, все смертны. – он перезарядил ружьё и двумя выстрелами разорвал и Карину и лебедя. Толя умело «снимал» и перезаряжал, «снимал» и перезаряжал. Стараясь не убивать с первого раза, он целил по конечностям, считая особым шиком отстрелить в движении нос. Так он играл минут десять, пока бывшие сыновья и дочери ни превратилась в груду дымящегося мяса.
- Всё стреляет. - Артур сидел в кормовой рядом с дочерью и прислушивался к далёким выстрелам. - Толян? – ковырнул ложкой застывшую овсянку Себастьян. - Тол… – стал было говорить Артур, как его перебил строгий голос воспитателя. - Каша уже остыла. Вы хотите, чтобы ваш ребёнок остался голодным? - Сейчас-сейчас. - Да вы принесли уже холодную! – вспылил Себастьян. – Долейте хоть кипятку, что ли. Воспитатель налил из чайника крутого кипятку им в тарелки. - Немедленно кормите. – строго произнёс он. – Как дети, ей богу. Неужели мне вам нужно объяснять, что ребёнок должен питаться регулярно и постоянно. Качественная и вовремя принятая пища – залог здоровья. Артур ткнул ложкой с кашей Полине в зашитый рот. - Ну, доча. - он старательно поддевал ползущие по подбородку полосы каши ложкой. – Нужно кушать, ты и так тощая. Посмотри на себя. – он разорвал ей на груди платьишко. – Совсем не слушаешься. Ложечку за папу, ложечку за папу. Ну, же. От усилий, с какими он вдавливал ложку в рот, шов впился в губу. Кровь смешалась с кашей и слюной, которую девочка не успевала сглатывать. - Ум-м-м. Уммм. – мычала Полина. - Ешь, ешь, милая. Чтобы жить, нужно кушать. - А вот Саша считает, что чтобы жить, нужно какать. – Себастьян закинул сыну голову и размазывал кашу тому по лицу. - И какать тоже. – всё пихал ложку в рот Артур. – И какать, конечно. Но. Чтобы покакать, нужно сначала покушать. - А Саша гов… - Твой Саша еретик! – не выдержал Артур. – Давай не будем больше про него, за столом. - Саша, может, и бывает в некоторых вопросах неправ – никто не застрахован от ошибки, но… Однажды я смог заглянуть к нему в душу. – он выдержал таинственную паузу. – И там был рай. Помнишь Уильдерспина? - Который придумал эти, э-э-э, ну школы, взаимные? - Да, мониториальные школы. - Для малышей. - Да, для малышей. Так вот мы как-то с Сашей разговорились на эту тему. Даже расспорились. Он утверждал, что польза от этих школ есть, а я чего-то упёрся, что нет. И Саша что-то мямлил такое неубедительное про то, что необходимо как можно раньше развивать духовные силы детей, ускорять их нравственное развитие, ещё чего-то тёр. Я уже собирался было праздновать победу, как он поразил меня, процитировав Уильдерспина и сделав свою ремарку. Он сказал: «Основное положение школ для маленьких детей – любовь». Только дети, воспитанные, взращенные в любви, могут свободно какать. Тогда их творчество созидательно и направлено на духовное совершенствование». А? Как? Почувствовал ветерок? - …….. какую-то сказал твой Уильдерспин. - Понимаешь, Артур, ты несколько костен. Понимаешь? Мне иногда кажется, что в твоей жизни не хватало поэзии. Понимаешь, я вот буквально вырос на стихах. В нашем доме они звучали дни и ночи напролет. Папа говорил, что я знал наизусть сказки Пушкина… Постепенно тесное помещение кормовой наполнялось бульканьем разливаемого кипятка, стуком алюминиевых ложек, клёкотом воспитателей, мычанием детей и увещеваниями взрослых. Пространство неотвратимо превращалось в музыку еды – в музыку жизни. - Отсутствие поэтической культуры. – продолжал монолог, в неге закатив глаза и раскачиваясь с сыном на коленях Себастьян. – Скверно отражается на детях. Их речь делается убогой, расхлябанной. И дело тут не в словарном запасе, а в умении строить фразу, в сцеплении слов, рождающих образ. Точное слово – результат стиховой культуры. Артур – ты еда.
Стрелка часов уже переместилась к отметке одиннадцать, и восемнадцать киноманов с детьми наполнили видео зал, в котором ежедневно с одиннадцати до половины первого, с половины первого до двух и с двух до трёх тридцати проходил показ мультфильмов. Около сотни детей и около полусотни отцов в день сидело на табуретках перед телевизорами. Незрячие, глухонемые, «ауты», имбицилы, глубочайшие идиоты – дети изо всех сил смотрели мультфильмы. - Смейся же, смейся, урод. - Почему ты не смеёшься? Посмотри, у Валентина дети как дети все смеются и у Николая. А ты. Что с тобой!? Смешной же мультик. - Глашенька, смейся. - Смейся, Ефрем. - Немедленно смейся, а не то я тебе язык откушу! Между рядами ходили воспитатели и хлестали несмеющихся детей плётками. - Чего ты ржёшь, урод? Ты что не видишь, мультик грустный. Это грустный мультик. - А я проверил. – желчного вида старик тряс за плечи слепого от рождения олигофрена Ефрема. – Проверил. – неистовствовал он и глазами подзывал воспитателей. – Я включил тебе порно, а ты ржёшь. Ты идиот! Идиот. – он стал хлестать Ефрема по бесформенным щекам. Загудел репродуктор: - Сектор 2, 6 и 7 бассейна открыты, дорожки – свободный выбор. - Вот и чудненько. – самый молодой из отцов, двадцатипятилетний Евгений взял подмышку восьмилетнего Егорку-«самовара» (полное отсутствие конечностей – прим. авт) с пластиковым желобом для гортанного питания. - Ты в седьмую? – нагнал его Виктор, длинноволосый блондин с рубинами на резцах. - Как обычно. Ты ж знаешь, я постоянен. - П-ап-а. – гнусаво промычал из-под мышки Егор. – Мне дав-ит. Куда мы? Евгений на секунду приостановился, одной рукой постукал себя по карманам, извлёк пакетик. Зубами надорвав, он выдавил ароматную, сладкую жижу Егору в «гортанник». Егор смешно стал давиться. - Зловеще постоянен. – продолжал тему Виктор, таща за собой за руку рахитического вида девчонку лет десяти с полностью отсутствовавшей нижней челюстью и следами пересаженной кожи на спине и шее. – Просто-таки патологически. - Не произноси при мне это слово, я же просил! – Евгений так это выкрикнул, что Егор заплакал, а Витина дочь споткнулась. – От него воняет… Представь, патологоанатом не мылся две недели, какал и мочился себе в брюки, он не чистил зубы… а пускай это будет не патологоанатом, а молодая патологоана… - У меня был брат. – перебил его нервный монолог Виктор. – Ещё будучи школьником он увлекался выращиванием кроликов, охотно умерщвлял и разделывал их. В подростковом возрасте он стал заниматься онанизмом, пользуясь для этого ботинками. Немн… - К чему ты это? Я никогда не убивал кроликов и даже просто не ел. - Здесь дело не в кроликах, а в постоянстве. В постоянстве есть какая-то нездоровость, я просто заменил пахнущее для тебя слово. Ну ты понял. Ты постоянен и это пугает. - Я не развожу кроликов. – раздражённо, сквозь зубы процедил Евгений. - А мой брат. – Виктор выдержал паузу. – Сейчас директор кроле-фермы, а сын учится на обувных дел мастера… во как. В раздевалке пахло хлоркой и резиной. Евгений положил Егора на лавку и стал раздеваться. Вернулся Виктор. Отвёл свою? – Евгений небрежно кивнул в сторону женской раздевалки. Ага. Хреново иметь дочь – ни в баню не сходить, ни на дерево не поссать. Толи дело - сын. Мы с ним постоянно вместе. - Теперь понимаешь, почему меня пугают люди долго занимающиеся каким-то одним делом. - ? - У всякого, даже самого невинного дела всегда есть подоплёка. – к ним подошёл пожилой мужчина с ядрёной селиконовой грудью. – Я тут невольно подслушал ваш разговор. - Толя, подслушивать чужие разговоры нехорошо. – Виктору так убедительно удалось изобразить строгую мать, что все трое рассмеялись. - Так вот подоплёка. – Анатолий присел рядом с Егором. – Водил я как-то на днях дочу к геникологу, у неё там что-то с пенисом, когда мочеточник прошивали в одном месте перетянули. Но не в этом суть. Я узнал врача. Это Саша Рогов. Я сразу его узнал, Саша Рогов, только тридцать лет спустя. Так вот слушайте теперь о постоянстве. Сразу после института меня распределили в дом-интернат, психологом. И завёл я там шашни с одной детдомовкой. Юркая такая пацанка была, шустрая и, что немаловажно, на передок дюже охочая. И вот она мне как-то пожаловалась, что какой-то парень у них, вроде как озобоченный, ни ей, ни кому другому прохода не даёт, а на занятиях по физ воспитанию, его всегда из зала выгоняют, потому что у него эрекция. Ну я и смекнул, что через этого малого легко смогу разнообразить свой сексопарк. Нашёл я его, так и так, поговорили, я старался всё как бы вскользь о сексе и об генеталиях говорить. Вижу, заводится весь, глаза мутнеют, ноги заплетаются. Дошло до того, что я просто бессвязно перечислял половые органы, даже уже из зоо мира: вагина ослицы, пенис зебры, рот макаки, анус зяблика, вагина жирафа, пенис акулы, рот опоссума…, а он словно под гипнозом раскачивался. Тогда я впервый раз в жизни подрочил парню… Да. Этого парня, кстати, звали Саша, Саша Рогов, я вам про него говорил, Олеську свою к нему водил. -А постоянство, постоянство-то здесь при чём. - А при том, что помимо секса я ещё и научными исследованиями занимался. Я стал изучать личность Саши. Выяснилось, что он родился в интеллигентной семье, родители уделяли ему много внимания и ласки, тем более, что он рос слабым и болезненным. Уже в школьном возрасте он потерял сразу обоих родителей, маму унёс рак, а папу петля. В интернате начали отмечать ранний и особенный интерес мальчика к сексу. Воспитатели жаловались, что он любит уединяться с девочками и играть с ними в больницу - раздевает, осматривает и трогает их половые органы. А по признанию самого Саши, он любил подглядывать за девочками, специально ездил в переполненном автобусе, чтобы как бы случайно ощупать зажатых в толчее женщин. Во как. Сейчас Саша уважаемый гениколог. Кстати, не женат, постоянно, и детей не имеет, тоже постоянно, а ещё постоянно смотрит в женские гениталии. Интересно, что же он всё-таки хочет там увидеть. - А что хочет увидеть человек стремящийся стать президентом? - Рискну предположть, что своих детей в построенном им будующем и себя в их памяти после своей смерти. - Тоесть всё снова циклится на себе. - Пусть уж лучше всё циклится на женской вагине, там хоть нет места смерти. - Как это нет? Вагина – это место, где появляется жизнь, а жизнь страшнее смертищщщщщщщщщщщщщщ - ЩЩЩЩ - А ещё она мать - И жена отца - И президент может быть женщиной - Или может быть обложен женщинами, как покойник досками: бабушка, мать, жена, дочь, вторая дочь, третья дочь, четвёртая дочь, внуч… Безумие какое-то, остановитесь! - И вправду. – смахнул со лба пот Толя. – Аж в груди заныло от безысходности. - А может вы помните такого маньяка-канибала Джумагалиева? – Виктор щёлкнул резинкой плавок и, направившись в душевую, громко прокричал: – Так вот, когда его в очередной раз отправили в Москву на экспертизу, в институт Сербского, то, врач первым делом спросил у него: «А меня бы ты съел?». - И то верно. - А Витька умеет поставить точку. Недаром, что бывший альпинист. - А ты почему не переоделся?! – в пылу дискуссии Евгений совсем позабыл о сыне, что поленом лежал на лаве. – Не понял, почему не готов!? Тот промямлил что-то несвязное. - Что б через пять минут был в бассейне. Пойду дорожку забью. - Строгий… отец. – с пиететом произнёс Анатолий, проводив его широкую спину взглядом. - Ну, где ты, мать твою!? – спустя десять минут послышался недовольный голос Евгения. – Мухой ко мне! - А-п-па… я уже. – Егор червём вполз в душевую. - Ты почему до сих пор не переоделся!!!? – Евгений так закричал, что у мывшегося в соседней кабинке Анатолия выпало из рук мыло. - Живо-живо. – Евгений пинками вытолкал сына к басейну. – Почему шапку не надел!? Неграмотный!? Читать не умеешь!? Для тупых на двух языках написано: «без шапочки в басейн не входить». Читай, читай, скот! - Бев вапки в ба… - Егор, с трудом выгибая неповоротливую шею, читал табличку. – В ба, в ба… - В басейн не входить! Ворча, Евгений натянул на Егора резиновую шапочку, содрал перевязанную бинтами одежду. Пойми, дурачёк, плаванье, как ничто полезно для тебя: крепкая спина, мощные ноги, крутые бицепсы, шея, как у Геракла – ко всему этому путь лежит через басейн. Ты посмотри на кого ты похож. Мне стыдно за тебя. Так, марш к трамплину! Начнём с километра брасом. Пять минут на восстановление и пятьсот кролем. Главное ноги держи ровно, как палки. Будешь с красивой фигурой, и девки любить будут. Евгений бросил сына в воду. - М-м-м. – он вдруг наморщил лоб. – Так, начинай без меня, забыл совсем, звонок важный. – он по-солдатски развернулся и направился в раздевалку. Егор камнем ушёл на дно. - Здравствуйте, Артур. Да, Евгений. – Евгений разговаривал по телефону и одновременно стаскивал с головы латексную шапочку. – Сразу начинать? Ну, как-то не совсем обычно. Обычно клиент любит сначала поговорить на отвлечённые темы. Вы другой, вы не такой, ха-ха. - Жек, Же-е-ек. Евгений зажал микрофон трубки ладошкой и обернулся к окликнувшему его Толе. - Женька, сделай на громкую связь. – Толя изобразил просьбу и знак денег. - Двести. – прошептал Евгений. - Сто двадцать и ты посмотришь, как я буду делать себе минет. – громко шептал Толя. - Да-да, Артур. – Евгений коротко кивнул. – Конечно я здесь, слышу вас прекрасно. Включилась громкая связь, и сквозь треск помех послышался далёкий не очень приятный мужской голос: - Я тоже вас слышу Евгений. У нас здесь очень холодно. Вам ведь сообщили кто я? - М-нм-э-э, сообщили. Вы бурильщик-полярник… - Да-да, верно. – неестественно оживился Артур. – У нас тут мороз. Скажите, а это обязательно не сразу начинать, а-а… как вы говорили… Я просто в первый раз. Вы не обращайте внимания, что я так уверенно говорю, просто я принял успокоительного, у нас здесь холодно. - Артур, вы хозяин, вы купили меня на то время, за которое вы заплатили. Вы решаете начинать нам сразу или с прелюдией. - Я уже хочу начинать. – взволнованно произнёс Артур, и тут же кто-то, видимо, сидевший рядом с ним, шёпотом добавил: – Пускай лучше дольше рассказывает, а то время тянет со своей прелюдией. - Артур вы там не одни? - Нет. Нас пятеро. - И вы все хотели бы поговорить на одну тему? - Мы будем совещаться в процессе. Среди нас есть один человек, который уже пользовался услугами вашей фирмы, но у него ангина и он не может говорить, и попросил меня. – снова послышался сдавленный шёпот: - Пусть он говорит, пусть быстрее говорит. - Я бы хотел узнать вас. – как можно ниже произнёс Евгений. Толя круто изогнулся в бедре и обхватил свой член губами. - На-ас. – голос Артура дрогнул. Послышалась какая-то возня. – М-меня просят, чтобы вы начинали, а я в процессе буду вам про нас рассказывать. - Так точно Артур. Мы начинаем. Теперь запоминай моё имя, я А.Р.Ч., что означает Абсолютно Разочаровавшийся Человек. - А.Р.Ч. – прогудело по ту сторону трубки. - Я очень хочу рассказать твоему члену свою историю, липкую и грязную. Как пол в парной. Вы ведь ходите в баню, там у себя на севере. - Постой-постой. – Артур выждал секунду, чтобы восстановит дыхание. – Ты уже начал и я бы хотел тебе рассказать о своём друге. Он сейчас сидит у грубки и греет ладошки, чтобы, когда ты дойдёшь до кульминации взять в них член. Моего друга зовут Витей. - Моего друга тоже зовут Витя. – монотонно затороторил Евгений. – Я познакомилась с Витей год назад, в гостях. Этот белобрысый голубоглазый Аника-воин отлупил мою дочь и заодно целую гвардию детей. Урезонить его было невозможно. Я двинулся на поиски родителей драчуна… – Евгений отдышался и стал говорить чувственно, гортанно, монотонно, делая умелые паузы и чувствуя многотелый организм по ту сторону трубки, как единое целое. Толя сосал себе и одним глазом косил на Евгения. – Первой родительницей была Инночка: всё, что ни слепит, заворачивает в фантики. Сидит вся в фантиках и пытается зубами дотянуться себе до глазного дна. « Так же ничего не видно», - говорю ей. «Зато тепло», - отвечает Инночка. Я ей рассказал про Виктора. Сказал, что он. - Витя говорит, что тоже знает Инну. Витя расскажи про Инну. – в трубке раздался сиплый прокуренный голос: - Она хочет поскорее стать мамой и, чтобы у нее было шестеро детей. Она всех на ночь будет укрывать одеялками и, как её мама, подтыкать одеялки под пяточные кости, закутывать кости малышей, утят, котят, которых она в изобилии лепит. - Не замуровывание, а «чтобы было тепло». Инночка такая, я не хотел возвращать ей Виктора. Хотя, даже не зная мотива, можно было бы догадаться о тайном стремлении Инны к замкнутости. - Видя результат и не понимая процесса, она часто ошибается. - сиплый голос на том конце провода тяжело вздохнул. – А ведь я раньше поезда водил, напарником у меня был Женька Кот, царство ему небесное, вот это была жизнь… - По железной дороге едет состав. – продолжал вещать Евгений. – Усатый кот ведет паровоз, в открытых вагонах – сосиски, колбаса и бутылки с молоком. В городе – кошачьи дома с тёплыми подстилками у порога, с магазином «Кошачьи радости». Это кошачий город. В центре – голубой пластилиновый блин, на нем – птицы. Что это значит? Оказывается, блин… - Постой, постойте, Евгений, – Витя плачет. – в трубке сквозь треск послышались приглушённые всхлипы. - …что это значит? – выждав время, продолжил Евгений. – Оказывается, блин – небо, и птицы высоко в нем, чтобы кошки не достали. Или – рисунок: голова с глазами, носом и ротом, в овоале, вокруг овоала – то ли листья, то ли цветы. Оказывается, это неваляшка смотрит на себя в лужу. И кошачий дом, и неваляшка отражают логику Вити. Выражение смысла – первое условие. «Подстилку» от «неба» отделяет один сантиметр, полотно не уходит в небо, в отличиии от Женьки Кота. Но Витя уверен, что таким образом он охраняет птиц от посягательства кошек. Задача решена ирреально. Реалистическая картина не допустила бы нахождение города и неба на одной плоскости. - Сейчас на меня смотрит Василий, крановщик и скульптор. Ему пятьдесят шесть лет. На нём кожаное бельё и розовые солнцезащитные очки. – вдалеке раздался голос Василия: - Копро. - Моего отца звали Василием, пока его ни унёс рак. - Вася сейчас как раз напоминает вашего отца, точнее его смерть, а Витя лижет ему. - Копро-копро. – снова послышался голос Василия. - Ребенок мнет в руках кал, пальцы выдавливают вмятину. Что это? Анус. Чей? Зайца. Значит, будет заяц. Но вылепить зайца он не может, снова сминает испражнения. А это что за крючковатый червячок????? Пенис. Чей???? Лисы. Значит, слепим лису. Но неожиданно у лисы отрастает много членов – пусть тогда не лиса, а медуза. В трубке послышались сладострастные крики. - Для трехлетних детей это нормально. – говорил и одновременно пожирал глазами Толю Евгений. – Но когда такое происходит с пяти-десятишестилетними – это тревожный сигнал. Значит, у них или рассеянное внимание, или нарушение координации движения, или повышенная тревожность – чаще всего всё в комплексе. В данном случае «метонимическая» лепка, не приводящая к законченной работе, к результату, - свидетельство невроза. И моя задача – на каком-то этапе прервать цепь бессмысленной работы, помочь Василию получить хоть крошечный, но результат. Пусть это будет пресловутая змея или гриб, но чтобы простейшие предметы узнавались. - У меня брат близнец этим болел. – как-то холодно произнёс Артур. - Как-то ко мне в гости пришли два брата-близнеца, бизнесмены Артур и Михаил. Мужики с выраженной умственной отсталостью и птозом – болезнью глаз. Курчавые, большеротые, бледные, смотрят из-под опущенных век, про свои заводы мне всё что-то втирают, а я то вижу, что трахаться хотят, аж пыхтят. А я отвлечь их пытаюсь. А у меня как раз участники дачного кооператива «Королева» собрались подискутировать, да правление покритиковать. И я уже битый час их утихомирить пытался, а тут глянул на братьев, и идея пришла в голову: предложил петь. Сел за рояль, даванул. Гляжу, ни о каком пении и речи быть не может: пока пенсионеры пели, ребята ползали по полу. Вполне довольные, они возились под столом, изредка оглашая зал воплями. Мои гости же, не обращая внимания на братцев, распевали сочинённую вместе с Борисом Никитичем песню о кошке под дождём. - Я помню эту песню. – трогательно произнёс Артур. – Дядя Боря её для утренника сочинил. - Так напомни же мне, я забыл. - Я стесняюсь. - Да что ты, все будут хлопать и умиляться. - Прочесть? - Конечно, Артур. - Артур, ты сейчас встряхнул головой, как настоящая актриса. – просипел Витя. Артур откашлялся. – Ну, значит, так:
В синем небе синеватом Млекло светилась звезда. И около черного леса Шли мы с тобою тогда. Кроткий шажок и походка, Облик на фоне звезды, Ты говорил тогда мне: Жди меня, жди меня, жди! Мы подходили к вокзалу, Млекло светилась звезда, И на прощанье сказал: Милый, люблю я тебя! Ты уезжал с вокзала, Млекло светилась звезда, И на прощанье сказал: Милый, люблю я тебя! Млекло светилась звезда, И на прощанье сказал: Милый, люблю я тебя! Млекло светилась звезда, И на прощанье сказал: Милый, люблю я тебя! Млекло светилась звезда, И на прощанье сказал: Милый, люблю я тебя! Мы не встречались с тобою, Ты не вернулся тогда, Но облик звезды запоздалой Так не ушёл никогда. Кровькалкровь Кровькалкровь Кровькалкровь Кровькалкровь. - Это Борис Никитич летом сочинил, за секунду буквально. А теперь, говорит, хочу написать, и не выходит. Потому что пропало вдохновение. А как вы думаете, лучше жить с целью или без цели? - Ах-ах-о-о-о-о-о… - полилось из трубки. – А…………! О-о-ох. Давно так не кончал. Спасибо Женька. О-о-о-о. - О-о-охх. – кончил себе в рот и Толя. - …………! Женька. – Артур вылавливал паузы между частым дыханием, чтобы говорить. – Давно так, ох, давно, о-о-о. Спасибо тебе, Геркулес. - Да не за что, Слав. – Женя показал Толе знак денег и подмигнул. – Ты же знаешь, работать с тобой одно удовольствие. Кстати, а что это у тебя там за шум постоянно? - Шум? Хе, это МКАД шумит, мой дорогой. В пробке стою. - Ну, ты оторва. - Налил полные штаны. Ха-ха. Теперь застирывать придётся, ещё от жены шифровать. Ладно, дорогой, на следующей неделе не забудь что-нибудь по Францу Кафке подготовь и по рыбалке. - Я помню. Пока. - Это было круто. – Толя стёр пот со лба. - Ладно, поработал, пора и отдохнуть. Заодно проведаю, как там мой олимпиец. В бассейне Егора не оказалось. Евгений сходил в «лягушатник», в детский уголок – тщетно. Тогда он направился в тренерскую. - Егор? – тренер зачем-то посмотрел на секундомер. – А он уже давно отплавал и в душ пошёл. - Километр кролем, пятьсот брасом? - Первый пришёл. – причмокнул тонкими губами тренер. - Какой всё-таки у меня сын молодец, весь в меня. Хотя всё-таки что-то в этих современных детях не то, может и в правду радиация. Мы такими не были.
|
Свидетельство о публикации № 14865 | Дата публикации: 13:19 (02.09.2011) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
Просмотров: 627 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|