Тембо не жил как принц, но жаловаться было не на что. Он спал в маленькой коморке возле лестницы, постель была теплой, а еда сносной. По вечерам они играли в карты и шахматы, Бернард сам учил Тэмбо – как рассовать тузы и козыри по рукавам, и при том не выдать себя эмоциями, поставить мат за шесть ходов, пить коньяк залпом и не морщиться. А днем гуляли. Тембо не любил закрытые помещения, ему не хватало воздуха в душных стенах, и они стали чаще бывать на воздухе. Он говорил охотнее, чаще улыбался, и лез к Бернарду с вопросами:
– Мистер Бернард, а где печатают эти странные бумажки?
– В типографии...
– В типографии?
– А ты хочешь сходить в типографию?
– Да, мистер. Если можно.
– Сходим. Когда закончиться война… Обязательно сходим… Нет, лучше сейчас.
И они действительно сходили. Тембо с горящими глазами делился впечатлениями, а Бернард шел по тротуару, прижав трость локтем к боку и улыбался. Заботиться о том кто нуждается в помощи, доставляло Бернарду радость и спокойствие, которое отняли тревоги о войне. Его дни стали насыщеннее, и приятнее…. Спина не болела, да он сам словно бы помолодел. И походка вновь стала легкой.
Оказалось, Тембо не только мил, но и талантлив, он пел звонко, как соловей. Стоило Бернарду щёлкнуть пальцами, и сказать Тембо пой, и Тембо пел. Нечто варварское, на негритянский мотив, но душевно, казалось мальчик уходит в тот мир, где растут пальмы, густые и непролазный джунгли, или бежит с копьем наперевес по бесконечным просторам. Жил ли он хоть когда-нибудь в Африке? Маловероятно. Но верно чувствовал душой, что где-то там – бесконечные равнины зелени, и нет хозяев. Можно идти куда вздумается, и делать что душе угодно.
Я раб системы, горько подумалось Бернарду в один из таких моментов. Он только прибыл из Атланты, под городом шли бои. Но Юг был уверен в победе, как в том, что солнце будет светить так, а не иначе еще с десяток лет.
Я раб этих чертовых негров. Деньги для меня зарабатывают они, они выращивают хлопок, тростник, виноградники, они собирают урожай, они мелят кукурузу, они готовят, убирают мой дом, открывают двери, носят мои чемоданы. Я ведь даже хлопок собрать не могу. Но ведь я и не должен. Но смог бы? Вот в чем незадача. А вот если не будет их… Если придут янки с их глупыми убеждениями и подарят негром свободу. Как я буду жить? Что буду делать?
Тембо и не подозревал, что за мысли терзают хозяина.
Сделав глоток вина, Бернард стал задумчиво тарабанить пальцами по крышке стола. Юг обречен. Как выстоять против Севера с его оружейными заводами, судоверфями и подкованными генералами? Пусть все слепы, но Бернард трезв. Нужно менять все, пока не поздно. В его руках власть над этими черномазыми дьяволами, и не дай бог однажды ее потерять.
– Ах ты, чертов черномазый негодник, – проворчал Бернард, взъерошивая кудри Тембо. – Вот что мне делать? Что? Чувствую, что надо что-то делать… Не могу сидеть сложа руки и ждать, когда к моим дверям подойдут янки и начнут пинать мой труп. Хватит ли моих денег чтобы заткнуть их жадные глотки? Пустят они меня по миру, черт побери. И стану я из богатого плантатора нищим ободранцем, неспособным даже заштопать штаны, – он вздохнул. – А может распродать все к чертям собачим… Негров, плантации… Да махнуть во Францию. Что скажешь, негодник?
Тембо слушал внимательно, темные глаза сверкали, как два агата. Если бы он знал, как помочь хозяину, непременно помог.
– Нет. Ерунда все это, – Бернард залпом осушил бокал, пустил в стену – бокал взорвался осколками, он снова потрепал Тембо по голове, и на душе стало спокойно. Если уж этот ребенок всю жизнь терпел трудности и лишения, то ему – взрослому мужчине, сам бог велел терпеть!
Бернард лихо крикнул:
– А ну, пой, давай, пой! Хоть какая-то отрада… Эх, чертенок. Умирать так с песнями и плясками, верно? Никуда я не побегу… Встречу их здесь. Или я не Бернардо Мурей. Пой, малыш! Пой… Пожалуйста, пой…
Тембо запел. А Бернард поглядывал на него, и думал, все же какой силой обладает простая доброта и забота. Ведь не только он привязался к мальчишке, но и этот пугливый и дикий мальчишка привязался к нему. Почему бы не изменить свое отношение ко всем рабам? Может, кто-то и останется на плантации, когда свобода станет реальной.
Бернард открыл ящик стола и взял кипу бумаг. Вольные… Кто бы подумал, что когда-нибудь он решится дать рабам свободу и работу за деньги.
5.
Лу тяжело заболел. Его нашли надсмотрщики, подумали – издох. Бернард хоть и жаждал помучить щенка, все же попросил Джерарлда взглянуть на того и оказать помощь. Рабы приносят деньги, мертвые рабы не приносят ничего. Джерарлд вошел в хижину, мгновенно оценив ситуации, приказал принести теплого бульона, а сам принялся осматривать юношу. За его спиной возник Тембо, долго переминался с ноги на ногу, а когда, наконец, решился, тихо спросил:
– Он живой, мистер?
– Да, молодой человек, ваш брат жив.
Тембо вздохнул и вдруг расплакался, Джерарлд попытался его успокоить:
– Ну что такое?
– О… я подумал, я такое подумал… Я не хочу, чтобы он умер. Помогите ему, мистер.
– Сделаю все, что в моих силах. Не горюйте, молодой человек.
Тембо немного успокоился и поинтересовался, может ли он чем-нибудь помочь. Доктор попросил принести горячей воды, и мальчишка убежал исполнять. Доктор заботился о юноше, умывал, понемногу вливал в рот Лу теплый, куриный бульон и травяные настойки. Лу пришел в себя через неделю, и быстро пошел на поправку, доктор и маленький Тембо не отходили от него сутками. Когда Лу стало лучше, Тембо перестал приходить, но каждый вечер подлавливал Джерарлда у входа в дом, и дотошно расспрашивал о самочувствии брата. Сейчас доктор тяжко вздыхал, и бормотал:
– В Кентукки уже такого не увидишь… Рабов чаще отпускают, чем замаривают голодом. Бесчеловечно это. Подло. Пользоваться властью… Бог все видит. И наверняка заносит каждый грех в свой толстый журнал. Ох, и выпишет он кому-то колотушек за все хорошее.
Лу открыл глаза, будто разбуженный внезапным стуком, и крепко схватил доктора за руку.
– Если в вас есть что-то человеческое… Если вам не чуждо… Я прошу вас…
– Тише, тише. Тут тебе не Кентукки, парень. Хочешь, чтобы и мне досталось?
– Пожалуйста, – прошептал Лу. Он уже готов был на что угодно, лишь не лежать здесь в собственном дерьме, ожидая конца. – Дайте мне нож…!
– Нет! Ты что ополоумел! – вздрогнул доктор, щеки его затряслись. – Это грех!
– Да плевать…
– Нож не принесу. Ни за что. Что б потом на моей совести была чья-то кровь…
– В ваших силах…
– Вечером, – буркнул доктор. – Я зайду к тебе вечером. Принесу еще супа. А сейчас спи. Набирайся сил, они тебе еще понадобятся, – что такое было вложено в последние слова, что Лу накрыло холодной волной, и прошиб пот. Он пытался лежать, но то и дело вскакивал, бродил по хижине, щеки его пламенели от возбуждения. Лу не знал, что произойдет вечером, но был уверен, что что-то обязательно произойдет.
Джерарлд пришел ближе к полночи. Лицо замкнуто, потный, руки мелко подрагивают. Расстегнул душный воротник, поставил перед Лу тарелку с супом, тот уже мог взять ложку сам, и есть. Так он и сделал, но, несмотря на то, что был голоден, не мог ничего проглотить. Его лихорадило, напряженный взгляд доктора, заставил крепче стиснуть ложку, и буквально на автомате запихивать в себя суп. Зубы клацали о металл, Лу не успевал, как следует разинуть рот.
– Я оставлю дверь открытой, – тихо сказал доктор. – Вот… – положил на стол, рулончик долларов, – Этого хватит на билет на пароход. Иди через задний двор, там будет мой слуга, он откроет ворота. Только тихо. Иди ночью. Беги к скалам, к обрыву. Если перепрыгнешь через расселину, спускайся к реке… По воде собаки не выследят. А не перепрыгнешь… Что ж. Такова воля божья.
– А мой брат? – спросил Лу.
– О нем не думай… Ему и здесь не плохо.
– Я не смогу без брата.
Джерарлд промокнул вспотевший лоб, потянул воротник.
– Я и так рискую. Даже не проси. Бернард, кажется, привязался к мальчишке. Ему здесь будет лучше. Вот увидишь, Бернард воспитает из него человека.
Лу нехорошо прищурился:
– Он и сейчас человек.
– Я не о том…
Лу скрипнул зубами, при мысли, что мистер Бернард и в самом деле поставит брата на ноги, руки мелко задрожали. Он не мог больше ни о чем думать.
– Скажите, где он спит? Я сам все сделаю.
– Да я почем знаю…?
– Не врите, – с нажимом сказал Лу.
Джерарлд резко поднялся, гневно раздул щеки. Лу горячо забормотал:
– Простите мне мое невежество… Но мой брат единственный близкий мне человек. Я не могу уйти без него. Пусть бог воздаст вам, за вашу доброту, мистер. Я буду молиться за ваше здоровье.
– Под лестницей. Первый этаж, – рявкнул Джерарлд, и, нахлобучив шляпу, решительно покинул хижину. Дверь громко хлопнула, но задвижка не щелкнула. Лу закрыл глаза, и досчитал до тридцати. Задвижка по-прежнему молчала. Он поднялся. Подошел к двери, чуть коснулся ее. Петли скрипнули, и сердце ушло в пятки. Лу метнулся к лежаку, обхватил дрожащие колени, сердце громко стучало, эхом отдавалось в ушах. Казалось, его стук слышно даже на плантациях. Главное подождать, подождать… Он ждал этого всю жизнь, уж ночи он дождется.
Дождаться темноты оказалось самой изматывающей пыткой в жизни Лу. Тесная, влажная духота хижины еще держала его, но Лу уже метался от стены к стене, и изредка останавливался – прижимаясь спиной к доскам, чтобы успокоить бьющееся сердце – иначе могло разорвать грудь. Ох, это было невозможно! Он ждал тринадцать лет! Не было дня, чтобы Лу не хотел показать брату мир свободных людей. Мир где работаешь на за объедки, а за деньги, мир в котором можно купить, что хочешь… Любить кого хочешь. Идти куда хочешь…
И этот мир уже просочился в чуть приоткрытые дверь хижины, свет луны светил в щели досок, струился на захламленный пол.
Когда ждать стало невыносимо, Лу толкнул дверь. Он не смог помочь всем рабам, но себе и брату он получит свободу, или вырвет ее с кровью из чьей-нибудь глотки, чтобы за этим не последовало. А что потом…? Об этом он не думал, Лу видел открытую дверь. Главное не волноваться, и не наделать лишнего шума. Все спали. Окна поместья не горели.
Было темно. Промозглый туман поднимался от озера и дымкой ложился на тростник, будто пуховое одеяло пронзенной зеленными копьями, белые клубы плыли к особняку. Лу пришлось лезть через изгороди и по крышам. Но разве это преграда? Разве это препятствие? Он цеплялся как обезьяна, и прыгал как дикий кот, пока не добрался до особняка. Штаны цеплялись за колючие кусты роз, в лицо лезли ветви каких-то растений, Лу пробирался с черного входа, от толчка дверь легонько скрипнула. По ночам домашняя прислуга ходила через нее по нужде, ее редко запирали. На территории поместья полно было собак, и вряд ли кто-то чужой смог бы пробраться, но если уж и пробрались, в коморке спал старый негр. Он разрядил бы порох в любого вора или бандита, Лу это знал, и потому крался, как можно тише. Коморку под лестницей он нашел быстро. Послушал через дверь. Тишина.
– Тембо, – позвал он.
Внутри что-то вздохнуло, зашуршало, послышалась возня.
– Лу! – пискнул брат, дверь провалилась в темноту, маленькие руки обхватили Лу вокруг пояса. Он взъерошил кудри брата, горячо поцеловал в макушку. Все обиды были забыты. Главное, теперь Тембо с ним. Остальное, мало что значит. Ведь во всем огромном мире ни у Лу, ни у Тембо больше никого нет, ни одной родственной души. Как два утопающих, посреди бесконечного океана.
– Мы уходим из этого чертового места, Тембо. У тебя есть вещи?
Тембо убрал руки, и вдруг отступил. Свет луны отразился в его широко распахнутых, и напуганных глазах.
– Я должен сказать, мистеру.
У Лу перехватило горло.
– Что ты говоришь такое? Что я слышу?
– Мистер был добр ко мне.
– Эта доброта не окупит всего зла, что он принес нам, – зашипел Лу, схватив брата за плечи. – А наша сестра… Родители…? Тембо, у нас никого не осталось из-за таких как он, из-за него. Только мы.
– Он хороший. Поверь мне, Лу. Он просто не умеет жить по-другому. Как и мы. Куда мы пойдем? Что мы будем делать, Лу?
– У меня кровь сейчас хлынет из ушей, маленький гаденыш! Да ты не знаешь, что такое забота, доброта… Я не уверен, что он тоже понимает это! – Лу повысил голос, встряхнул Тембо за плечи. – Я не хочу ничего слышать об этом человеке!
Тембо попятился от брата.
– Если ты пойдешь к нему, мы останемся тут навечно!
Тембо не двинулся с места, всхлипнул.
– Пошли, сказал!
Кажется, крик разбудил кого-то. Лу услышал возню, стук об пол, шорох одеял, и кажется, недовольное ворчание, и резко схватил брата за руку. К задней двери возвращаться было опасно, Лу побежал через кухню. На столе блеснул нож, огромный нож для разделывания мяса. Лу схватил его, Тембо за спиной сдавленно пискнул.
– Прекрати, Лу. Мне страшно. Куда мы идем?
– Заткнись.
Дверь оказалась открыта, Лу этого не ожидал. Но слишком торопился, и не успел, как следует подумать. Снаружи было прохладно, теплый ветер дул в лицо. Очертания предметов уже сокрытые сумраком, приобретали зловещие формы, освещенная луной дорожка тянулась на десять шагов вперед и тонула во мраке. Навстречу вдруг вынырнула большая тень, и двинулась к крыльцу. Заскрипели ступени, Лу узнал Бернарда, в руках у того была корзина с хлопком. Он выглядел уставшим, но кажется, жутко довольным. Увидев Лу и Тембо, хозяин остановился, медленно поставил корзину на крыльцо.
– Куда ты его тащишь? – спокойно спросил он.
– Если вы помешаете мне, если будете кричать, я вас убью!
– Я сыт тобой уже по горло, щенок! Больше этого не потерплю… Оставь мальчишку!
– У тебя уже есть собака, купи еще попугая! И оставьте моего брата в покое! Он не зверушка!
Бернард побагровел, сжал кулаки:
– Прекрати нести чушь, засранец. Чем ты лучше меня, – крикнул он. – Посмотри. Он не хочет идти с тобой. Это ты хочешь свободы… Это ты тащишь его за собой… Это ты заставлял его писать листовки. Спроси хоть раз, чего хочет твой брат.
– Что?
– Ты сможешь дать ему музыкальное образование?
Лу скрипнул зубами, какая-то мутная горечь хлынула в душу, он угрожающе направил нож на Бернарда:
– Только подойди… И я проткну твое толстое брюхо.
В дверях показался Абу, в руках у него было ружье. Он поднял ружье, и направил дуло на Лу. Тембо расплакался.
– Тембо, малыш… Чего ты хочешь? – спросил Бернард.
– Я не знаю, – тихо сказал он.
Лу вздохнул, присел на корточки, заглянул Тембо в глаза.
– Ты хочешь пойти со мной?
– Нет, – еще тише сказал брат.
– Вот видишь… У него больше благоразумия, чем у тебя, – фыркнул Бернард.
Лу затряс брата, как мешок с мукой.
– Свобода, Тембо… Мы же хотели. Помнишь? Поехать в Канаду. Ты помнишь?
Тембо только всхлипывал, и что-то бессвязно бормотал.
– Я боюсь тебя. Ты жестокий, Лу.
– Я? А он…
– Он никого не бил, никогда. Он просто не может жить по-другому… Но пытается, как может, облегчить нашу жизнь.
– Он пытается?
Бернард охнул, сделал шаг вперед, явно желая вырвать Тембо из рук брата и защитить.
Лу разжал руки. Тембо мгновенно вывернулся, и побежал к плантациям. Лицо Лу искривила гримаса. Хозяин и раб одновременно бросились за мальчишкой. Раб был молод, ловок и быстр и он успел. Нож с хрустом вошел в спину Тембо, мальчишка вскрикнул. Лу обнял его и медленно опустил на доски.
Бернард застыл в каком-то лишь шаге, его мучила тяжелая отдышка, негр двинулся к Лу, целясь из ружья.
– Я пристрелю его как бешенную собаку!
Лу посмотрел на свои испачканные руки, будто не верил. Тембо хрипел. Кровь выползала через сжатые губы липкими, темными пузырями, вместе с хрипом, струйкой текла по щеке. Все было ясно в это же мгновение, мальчику не жить. Доски потемнели под ним, он загреб ногами, грудь внезапно опала, будто смерть высосала из тела воздух, сделав его бесплотным, голова легонько откинулась, и стало тихо.
– Ну, зачем… – только и смог выдавить Бернард.
– Ты свободен Тембо, – прошептал Лу. Он прижал голову брата к груди, поцеловал в висок. – Свободен…
– Я пристрелю его! – старого негра трясло.
– Нет, – осевшим голосом сказал Бернард. – Пусть идет... Пусть проваливает! Если так жаждет эту свободу… Да пусть получит ее. Пусть подавится ей! Пусть получит ее… Пусть… Проваливай! Слышишь, ты можешь проваливать на все четыре стороны! – кричал мистер Бернард, а заметив, что из хижин высунулись другие рабы, крикнул: Все вы… все рабы… Никто за вами не погонится… Никто. Вы все свободны… Все…
Рабы не двинулись, не побежали к выходу, не возликовали от радости. Они не умели жить по-другому.
– Я похороню его… – и снова глядя на Тембо, теперь едва слышно Бернард сказал, – Тебе он теперь не зачем… Оставь его со мной.
Лу будто накрыла толща воды, голоса звучали где-то снаружи, он слышал их, но не понимал. Он тонул, захлебывался, и не было сил всплыть. Да, и не хотелось. Он поднялся как во сне, и пошел как во сне. Ноги подломились в коленях, Лу упал на землю и зарыдал.
Свобода была так рядом, но уже без надобности…
