» Тумас Йоста Транстрёмер, лауреат Нобелевской премии по литературе за 2011 год
«Гоголь» (Тумас Транстрёмер , перевод Ильи Кутика)
Шуба холодная, негустая, как голодная волчья стая. В лице – белизна. Листая свои страницы, он слышит из чащ протяжный вой ошибок, фантомный смешок потери. И сердце лопается, как бумажный обруч, когда в него прыгают эти звери.
Закат по стране продвигается, как лиса, задевая хвостом траву и не бередя лица. Небо гремит копытами, тень от брички, бросая на желтые окна (возьмем в кавычки) имения моего отца...
А он изнурен постом и стадным смехом. Но смех расплылся над кромкой лесной. Трухлявы столпы человечества. Как лоснится Млечный путь душ, как белый сверкает мех! Так взойди в свою огненную колесницу и вон из этой державы!
Сейчас может показаться, что проза была всегда, а поэзию придумали досужие умники. На самом деле ровно наоборот: человечество не помнит себя без поэзии, а проза родилась на наших глазах. Ничто так не радует человека, как красиво подобранные слова, уложенные в правильный ритм. Возможно, человек чувствует, что это высшее сочетание биологического и рационального, природы и смысла. В поэзии есть повторяющийся ритм, который мы постоянно встречаем в себе и вокруг: в пульсе матери до рождения, в биении собственного сердца, в смене темноты и света. Когда в ритм упаковывают слова, получается максимально плотная подгонка сознательного и бессознательного, природного и социального, рационального с иррациональным и т.д. Если есть какой-то смысл в нашем вавилонском столпотворении, в том что человечество разделено на разные языки, то он – в поэзии. Поэзия выявляет между словами связи, которые прячутся в языке. Эти связи – кратчайшие тропинки между словами, а значит, и между смыслами. Дорожки, по которым ходит мысль целых народов – носителей того или другого языка.
Русским язык подсказывает, что «любовь» оказывает прямое физиологическое действие на организм, то есть на «кровь», и, одновременно, напоминает о круговороте чувства в природе: думал, оно не повторится вновь, а вот, поди ж ты – вновь повторяется.
Для носителей английского языка предмет любви (love) – непременно голубка (dove) и не дряхлая моя, а в расцвете сил. Само же чувство – превыше (above) и того, и сего, да можно сказать – всего на свете. Оно заставляет человека бесцельно бродить (rove), а в старину еще бросить перчатку (glove) сопернику или – до самого недавнего времени – подать упавшую перчатку (кружевную надушенную glove) даме.
В шведском языке и только в нем существует хореическая рифма kärlek (шэрлек, любовь) и väderlek (ведерлек, погода) и smälek (позор). Шведский язык нужен уже потому, что срифмовать любовь с погодой и позором можно только в нем. И поэтому нужен шведский поэт, который умеет хорошо это делать. А у Транстрёмера, кажется, получается.
Новость подготовлена при поддержке сайта http://slon.ru/ и Колямбуса.
Они просто русского не знают, вот и выпендриваются. Смотри какой перевод.Может для западных лингвистов шведский действительно богатый язык... Но с Великим и Могучим сравнивать смешно! На одно ихнее у нас два-пять синонима. После того как Абаме присудили премию мира все эти Нобелевки не внушают должного уважения.
Владимир Набоков. Лолита. Постскриптум к русскому изданию
Американскому читателю я так страстно твержу о превосходстве моего русского слога над моим слогом английским, что иной славист может и впрямь подумать, что мой перевод "Лолиты" во сто раз лучше оригинала. Меня же только мутит ныне от дребезжания моих ржавых русских струн. История этого перевода -- история разочарования. Увы, тот "дивный русский язык", который, сдавалось мне, все ждет меня где-то, цветет, как верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадежной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку. Утешаюсь, во-первых, тем, что в неуклюжести предлагаемого перевода повинен не только отвыкнувший от родной речи переводчик, но и дух языка, на который перевод делается. За полгода работы над русской "Лолитой" я не только убедился в пропаже многих личных безделушек и невосстановимых языковых навыков и сокровищ, но пришел и к некоторым общим заключениям по поводу взаимной переводимости двух изумительных языков. Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов -- все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям -- становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает основную разницу в историческом плане между зеленым русским литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква, языком английским: между гениальным, но еще недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной свободой духа. Свобода духа! Все дыхание человечества в этом сочетании слов...
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
0
