По небу бежал человек. Его силуэт был соткан из звёзд. Это было первым воспоминанием девочки Рёвы. Она рассказала о бегущем звёздном человеке, но особо никто не слушал её трёхлетнюю.

Рёва часто любовалась светом люстры или фонарями сквозь слёзы. Свет становился многогранным, преломлялся и вместо лампочек она видела крупные алмазы. Наверно, также и звёзды, в глубоком детстве исказились в заплаканных глазах и побежали в виде человека.

 

«Есть во Вселенной чудесная звезда, где такой же мир, как наш, но во всём лучше», – мечтала Рёва на уроке. Её платье было испачкано мелом, пальцы в синяках – одноклассники опять избили её, хорошую. Им бы боевых товарищей колотить – которые дерутся и воруют, но всем нравится издеваться над безропотной одноклассницей. Её пнут – она голову втянет, руками закроется и ждёт конца перемены.

 

– Ребята, здравствуйте! – в кабинет ворвалась румяная старшеклассница с пачкой листовок.

– У нас урок, – недовольно ответила учительница.

– Приглашаем всех принять участие в конкурсе «Прометей»! – не обращая внимание на ворчание учительницы, продолжила старшеклассница, – это большой конкурс талантов!

Поднялся галдёж. Дети засмеялись, самые шустрые вскочили с мест и растащили рекламки, стали их комкать, делать самолётики и разбрасывать по классу.

Прилетела листовка и Рёве на парту. Рёва мысленно пропела: «В соседней Вселенной есть Чудо-звезда». Учителя она не слушала. Стала рисовать на конкурсной листовке звёздный город. Рёва придумала, что есть такое созвездие – Прометей. Это созвездие с бегущим человеком. И она, Рёва, там – принцесса. Тут, на Земле все давно знают об этом, и специально издеваются над ней. «Там Мир и Любовь, и май-месяц всегда!», – написала Рёва рядом с рисунком, пока другие решали задачу.

На школьном дворе суета: брань, смех. А наша Рёва, сутулясь, уходит в одиночестве. В такт шагу внутренний голос отстукивает слоги: «вса-сед-ней-вси-ле-ной-есть-чу-да-звиз-да-там-свет-там-лю-бовь…».

За поворотом – её двор. Тёмный, со старой площадкой и яркой трансформаторной будкой. У подножья будки земля украшена витражами из бутылочных осколков – творчество Рёвы. Она подбирает стёкла и вдавливает их в землю у будки чтоб получались картины.

В кустах сверкнули синие осколки. «…цвет-ным-ди-ри-жаб-лем-за-вё-ца-а-но…».

– Цветно-о-ой дирижа-абль, – пропела Рёва, дополняя абстрактные узоры синим стеклом. «Хрю!», – раздалось в кустах. Рёва вскинула голову. Тёплый день клонился к вечеру. Тишина была соткана из писка скворцов, шелеста травы, автомобильного гула. Лёгкий ветер прошелестел в опавших листьях, разнося их свежий запах. Поросят не было.

– Цветной дирижа-абль защитит нас от бед, согласно древнейшим сказаниям вед, – пропела Рёва. «А если правильнее – ведов, тогда с дирижаблем уносятся беды», – задумалась Рёва, но её песню опять прервало хрюканье. Рёва вытянула шею, закрутила головой. Кусты зашуршали, раздался шёпот:

– Тише, тише, она услышала… Хрюкаешь как дура.

Пристыженная Рёва поспешила к дому, но её окликнули:

– Эй… Ты… Дирижабль, – и захохотали.

Вдоль стены встали девочки-подростки в модной одежде.

– Стоять, певица, – сказала полузнакомая девочка из параллельного класса, обесцвеченная, с начёсанной чёлкой.

– Чё? – спросила Рёва, скрестив руки и глядя исподлобья.

– Да не шугайся, – ответила белая, и выпустив дым из носа, передала ей свой окурок в рыжей помаде, – угощайся.

Рёва ощутила свою избранность, затянулась и закашлялась. Девочки засмеялись.

– А спой ещё? – попросила маленькая девочка с сильно начернёнными бровями. Незнакомая, из другой школы.

Рёва потопталась, снова закурила, но затягиваться не стала, просто выпустила обратно дым. Девочки захохотали. Чёрненькая мастерски выпустила дым колечками. Рёва присела на корточки у стены, засунула окурок между стекляшками. Посмотрела на незнакомых наглых девочек. Она догадывалась что они издеваются, но хотелось верить, что её приняли в их крутую компанию. Она теперь такая же – курит с ними, сидит на корточках по-свойски.

 

В соседней Вселенной есть чудо-звезда,

Похожа на Землю она как сестра.

 

Спела Рёва. Блондинка наклонила голову, брюнетка щелчком отшвырнула окурок, приняла серьёзный вид.

 

От наших несчастий есть средство одно –

Цветным дирижаблем зовётся оно.

 

И если случайно Вам выпало счастье

Попасть в дирижабль, то прощайтесь с ненастьем.

 

Чёрненькая подавила смешок. «Знакомый звук», – Рёва поняла теперь, кто хрюкал в кустах.

 

Ремни застегнём, наберём высоту,

И вместе быстрей обретём ту звезду.

 

Обесцвеченная зевнула.

 

Согласно древнейшим сказаниям вед

Цветной дирижабль защитит нас от бед.

 

– Сказаниям кого? – спросила чёрненькая.

– Слушай, а выступишь на «Прометее»? – спросила беленькая.

– А выступлю, – ответила Рёва.

Они ушли. Рёва осталась разглядывать пазлы из стекла. Разноцветные, но чаще зелёные, они сверкали на солнце в узорчатой тени берёз. Детская площадка оживала. Ребята солидно обсуждали свои детские дела. На дорожке судачили бабушки. Рёва пошла к дому, на ходу разворачивая листовку. «Дорогой друг!», – было написано там. «Если ты – творческая личность, любишь петь и танцевать, то наш конкурс для тебя! Поспеши! Стань звездой школы!». «Разбежалась», – подумала Рёва, но призадумалась.

 

Рёва – неисправимый мечтатель. На уроках её мысли в других Вселенных. А дома, перед сном, ей кажется, что утром она проснётся в счастливом мире – где её любят и ценят. Она придумала, что живёт две жизни через день – одну эту, а другую – счастливую. Просто, каждое утро она забывает о том, что было вчера, а помнит то, что было позавчера.

Зашуганная и зарёванная она смотрела на люстру. Электрический свет преломился сквозь слёзы, и потолок превратился в алмазное небо. Световые драгоценности были её тайным сокровищем. Они предвещали, что завтра она проснётся в счастливом мире.

Вот и тогда, накануне школьного конкурса, Рёва вытерла горькие слёзы очередного унижения и молча внушила себе:

– Завтра наступит счастливый день.

– Смотря в какое завтра, – услышала она вдруг. Рёва села на кровати. Ей было тринадцать, но она уже начинала слышать голоса. Пока, правда, только в момент засыпания, а это, вроде, не опасно.

– В настоящее завтра, – ответила она темноте, – и в ненастоящее тоже.

На следующий день она решилась на свой личный полёт к звёздам.

 

К конкурсной субботе школу украсили созвездиями из мишуры. Солнечные зайчики скакали по прозрачным дверям вестибюля. Над сценой нависала надпись из гофрированной бумаги: «Таланты Прометея».

Организаторы нудно повторяли условия конкурса. Взрослые терпеливо изображали интерес в то время как школьники открыто зевали. Никто не догадывался что грядёт феерия. Те, кто не пошёл, сказал: «Не-е, что-ж я буду время на ерунду терять? Будет как всегда...» – потом очень жалели.

 

Концерт открыла дочь директрисы с французской песней. Голос у девушки был нежный, но слабый. С зажигательным танцем выступили пятиклассницы. Потом вышел незнакомый парень с гитарой. «Наверно, новенький», – подумала Рёва. Он исполнил собственную песню.

 

Ну, наконец-то медляк,

И нам поёт «Прометей»

О том, как спутник-светляк

Над дискоклубом летел.

 

Он пел негромко. Солнечный луч упал на чёлку, добавив волосам каштановый оттенок. «Красивый» – зашептались в зале.

 

Пыль поднялась и тогда

Тебе я куртку отдал

Сверкали счастьем глаза,

А спутник к звёздам взлетал.

 

И мы танцуем теперь,

Совсем одни на Земле

Как будто бы «Прометей»

Поёт лишь мне и тебе.

 

Зал замер. Выступление всех заворожило.

«А ведь я пою не хуже... И тоже сочиняю», – с обидой подумала Рёва. Ей захотелось также триумфально предстать перед залом. Словно во сне, девочка встала и пошла. Точнее, невидимый, выдуманный проводник взял её за руку и повёл за кулисы. Затуманенным взглядом она увидела парня с гитарой. Вне сцены он был совсем невзрачный. «И я такая», – подумала Рёва.

– Где ты раньше была? – строго спросила завуч по внеклассной работе, – у нас программа давно расписана.

– Ну… я … репетировала, – заикаясь, жалобно сказала Рёва. Голова была словно набита ватой, и вся действительность казалась ненастоящей.

На сцене, освещённая прожекторами, Рёва представила, что находится в своей комнате. Уверенно поклонилась зрителям и услышала бурное шептание со смешками. И ей до гнетущей тоски захотелось в свою безопасную комнату, где каждый вечер потолок сверкает алмазами.

«Что я тут делаю?», – подумала она. Но раз вышла, пришлось выступать. И она закружилась в придуманном танце. Потом подошла к микрофону и громко запела:

 

Я слышала где-то есть чудо-звезда

Там мир, там любовь и май-месяц всегда.

 

– Ну и певица! – захохотали зрители.

– Она из девятого «Б»? – уточняли другие.

 

И можно туда улететь в корабле,

А беды останутся здесь, на Земле.

 

Хохотали теперь все. Нескладная, фальшиво исполненная песня смолкла. Рёва неуверенно затопталась. Усиленный микрофоном вздох вызвал очередной взрыв хохота. Запинаясь, Рёва всё же допела:

Садись в разноцветный ты чудо-корабль

И он без скафандра умчит тебя вдаль.

 

Последний куплет прозвучал мягче, чище. Но хохочущий зал было не остановить.

В коридоре красная и надутая как спелый помидор директриса эмоционально жестикулировала, отчитывая завуча:

– … Это серьёзное мероприятие! Здесь даже журналисты... Спасибо вам... Удружили с этой… Какой же позор...

Финальный танец первоклашек был по-детски смешон и вызвал добрые улыбки у гостей. И к вечеру зрители, дружно посмеиваясь, подтягивались к выходу.

– Жаль, мальчик не победил, – искренне качала головой полная тётенька в бобровой шапке, – талантливо спел.

– Кто бы сомневался, – ответила ей сильно надушенная женщина с сиреневыми губами, – внучке директрисы и петь-то не надо – и так ясно, кто выиграет.

 

«Ещё полетишь, ещё полетишь», – услышала Рёва голос над ухом и проснулась.

– Ещё полетишь, – голос звучал не во сне и не в голове, а снаружи. Словно человек был здесь, в тёмной комнате, примерно в метре.

Глаза привыкли к темноте. На фоне окна проступило очертание спинки кресла. Непривычное положение – кто-то протащил кресло через всю комнату. Рёва отодвинулась к стене, поджала ноги к груди. Сердце колотилось, ей от страха стало холодно. Посидела так, и стала успокаиваться. Наверно, лунатила, вот сама и подвинула кресло. А голос… где этот голос? Приснилось. Рёва легла и зевнула, успокоившись.

– Ты звёздная принцесса, – донёсся голос снова. Как будто кто-то сидел в кресле. Рёва отвернулась и накрылась с головой.

– Я вправду бежал тогда по небу, тебе не показалось, – сказал Голос, – И ты побежишь. Помнишь, что я сказал?

Рёву охватил ужас, она понимала, что не спит, не сошла с ума. С ней, действительно, говорит кто-то потусторонний, Оттуда. Она вся похолодела и не могла сдвинуться.

– Я сказал, что ты человек теперь, а люди не летают.

Рёва вспомнила как перелезла через перила, она была слишком мала, чтобы понимать опасность. И к ней перелез взрослый человек. Он её взял на руки и сказал, что она теперь человек, поэтому не полетит. Она вспомнила, что тогда она ещё помнила, что совсем недавно она не была человеком и летала. Видимо, от страха сильно снизилась температура, и организм стал работать иначе, поэтому она детально вспомнила событие из раннего детства.

– Люди не летают, а ты взлетишь, – сказал он.

Рёва в страхе пролежала с закрытыми глазами, боясь повернуться. Она ощущала присутствие ещё кого-то. Потом она всё же открыла глаза, и оказалось, что уже давно день, и никакого присутствия не ощущается. Кресло стояло у кровати, и Рёва подвинула его обратно в угол. Она и вправду, часто лунатила – на нервной почве. Как-то, вообще, вышла в подъезд. Она там даже кричала, вышли соседи. И она проснулась – босая в ночной рубашке на площадке и вернулась в квартиру. Случались и другие истории. Поэтому она не сильно удивилась подвинутому креслу.

 

– Палево, – сказала чёрненькая и сплюнула. Они бухали в подъезде, передавая бутылку по кругу.

– У вас мышление нищебродов, – сказала Рёва, отхлебнув водку из горла, – поэтому и пьёте что придётся.

– Одна ты принцесса, – сказала блондинка. Она всё ещё обесцвечивалась, как делала это в девяностые.

– Я бухаю чтобы стать ближе к звёздным людям, – ответила Рёва, и протяжно, от души, затянула песню из Титаника: – Май харт вил гоон…

– Певица, блин, – засмеялись подруги, – помнишь, как лоханулась на новом годе?

– Не, это весна была, восьмого марта она обстремалась при всех. Чё-то такое стрёмно пропищала, ещё все ржали.

И подруги заржали, пытаясь вспомнить слова про чудо-звезду.

Рёва, в отличие от них, прекрасно помнила и дату, и песню. Но возвращаться к тем событиям не хотела. Слава «певицы» гремела по району, долго ещё её в шутку просили выступить на концертах.

– Я раненая принцесса с отрезанными крыльями, – ответила Рёва, – эври найт ин май дримс, он мне поёт что я обескрылена.

Подруги больше не ржали. Молча курили. Это были опухшие женщины, уставшие ржать.

– Таких как вы миллиарды. И сто, и миллион лет назад – бухие тётки шли искать мужиков.

– Чё с ней?

– Май харт вил гоон…

Рёва присела у стены, прикуривая:

– Не, бухать интересно, конечно, и с вами, но, май харт вил гоон, таких баб миллиарды.

У всех, видимо, уже поплыло, и девки опять заржали.

– А чё смеётесь? Я бы ревела на вашем месте – вы рождены ползать, – сказала Рёва.

– Ты и на своём месте ноешь. Ныть только и можешь, – ответили ей.

– Фара крос эдитанц… А чё ржёте-то, чё ржёте? Думаете, я бухаю потому что алкашка как вы? Я такое вижу иногда… Как тут не запить, – Рёва поднялась, и её повело в сторону. Стало тепло, приятно, и она почувствовала огромное уважение к себе, – я вижу самый настоящий сюрреализм. Давайте лучше выпьем, как велел Заратустра.

Чёрненькая, маленькая ростом, подошла к шатающейся Рёве и ударила её в лицо.

– Я же люблю вас, – сказала Рёва, – как Иисус.

Блондинка сказала злобно:

– Ты алкашка и страшила, а мы – красавицы.

Рёва оглядела их – взъерошенных, безработных, с размазанной помадой.

– Ну, как сказать, красавицы… Ну, не то что бы красавицы…

– Не тебе судить, уродка с кривым хлебалом! – рассвирепели подруги.

Мигала лампочка, из квартир пахло жареной картошкой, пролёт утопал в сигаретном дыму. В клубах дыма летали сумки, куртки, ботинки. Рёву швыряли из угла в угол, колотили кулаками, каблуками, бутылкой. Чёрненькая потушила сигарету об её висок, а беленькая попросила показать истинную красоту.

– Если мы не красавицы, покажи себя, красавицу, – сказала она.

Они стащили с неё юбку и стали хохотать над полными ногами, приговаривая: «Вот где истинная красота». Рёва, держась за перила, умудрилась подняться. И встала перед обидчицами, шатаясь от водки и увечий, в трусах и рваных колготках, но с гордым лицом.

– Красота не в ногах или руках, – назидательно проговорила она, почти не запинаясь, – красота в сиянии. Я – звезда.

С неё стащили кофту, потом лифчик. Поржали. Сказали, что теперь знают, как выглядит истинная сияющая красота.

Зашумел лифт. Дым постепенно рассеялся. Внизу хлопнула дверь. Рёва поревела, поблевала. Подползла к бутылке и допила остатки водки. Попыталась одеться, но одежда была порвана, вывернута, поэтому она что-то накинула, что-то обвязала вокруг себя, потому что сил разбираться как что надевается не было.

На общем балконе на перилах сидел красивый парень.

– Ты чё тут? – спросила Рёва.

– Скоро взлетишь, – ответил он голосом ночного гостя: – А я взлечу сейчас! – и спрыгнул, но не упал. Он, действительно, взлетел и рассыпался по небу звёздной россыпью.

– Э! – крикнула Рёва, глядя в небо. И тут эти звёзды собрались в созвездие Южного Креста, и самые главные звёзды стали передвигаться и меняться между собой, и сквозь слёзы показалось, что по небу побежал сверкающий звёздный силуэт.

Рёва вспомнила, что раньше она тоже так умела. Посмотрела вверх. Да, она скоро взлетит. Посмотрела вниз. Представила своё изувеченное тело на асфальте и огромную лужу крови. «Наверно, мозги вытекут», – подумала Рёва.

Хлопнула дверь. На балкон зашёл красивый парень, и смело сел на перила.

– А я сейчас взлечу, – повторил он.

– Э! – сказала Рёва, – не прыгай больше.

Он повернулся. Это был не тот парень. Не звёздный. Но похож. Нос, глаза были обыкновенными, а не как с иконы. В начинающем рассвете можно было разглядеть веснушки на коже и всякие неровности. А звёздный был как фотография с фильтром, со светящейся гладкой кожей, изящными чертами.

– Где-то я вас видел, женщина, – сказал он. У него был обычный мужской голос, напоминающий голос звёздного человека, но немного иной. Голос звёздного был с кристаллическим звоном, с добавлением частичек звёзд, а этот похож и тембром, и интонациями, но звучит равнодушнее, глуше.

Микрорайон окрасило рассветом, многоэтажки выделялись графичными квадратами на фоне оранжевого неба. Включились светофоры и засверкали в каштанах. На балкон упал первый луч. Рёва залюбовалась оттенком волос незнакомца.

– Вы же в нашей школе училась? – спросил он Рёву то ли на «ты», то ли на «вы», – Пела которая на концерте?

Рёва заметила, что он тоже не так уж молод – резкие носогубки и погрубевшее лицо.

– Да я, вообще, лохушка, – согласилась она. Она стояла перед ним избитая, раздетая, облёванная.

– Да, опустилась, постарела, я подумал сначала, что старая бомжиха тут, – кивнул он.

– А ты-то чего вздумал? – спросила она, – ты же человек, а люди не летают.

Он испуганно посмотрел на неё и слез с перил.

– Это ты сама придумала? – спросил он её. У него глаза были цветом как зеленоватый янтарь, и узкие зрачки.

– Эх ты, – сказала Рёва, – такой парень был, так спел тогда… Все влюбились. Наркоманишь теперь?

– Кто тебе сказал, что люди не летают? Я взлечу скоро, – сказал он, – Здесь никому мои песни не нужны. Такой же фрик как и ты. Только покрасивее… Да, наркоманю.

– Мне это сказал звёздный человек. Когда я была маленькая, он спас меня от падения, а потом стал приходить по ночам. Сегодня я второй раз увидела его в небе.

Небо стало почти дневным, но в тёмной сини, над крышей ещё можно было различить самые яркие звёзды.

– Вот, ещё видно немного – тут руки, тут голова… Сейчас уже не разглядеть, но только что его ещё хорошо видно было. Он на тебя похож, – сказала Рёва.

– Это Юпитер, дура, – сказал он, – веришь в инопланетян, потому что шизофреничка.

Он сел у стены и засмотрелся в небо. Потом сказал:

– Мне так отец сказал в детстве. «Ты же человек теперь, а люди не летают». Этими твоими словами. Я его видел один раз, потому что он был космонавтом. Я ждал маму в тёмной квартире и смотрел на звёзды. И звёзды собрались в круг. Но тут пришла мама и сказала, что сегодня отец на самом деле улетел к звёздам. Я маме показал на звёздный хоровод, сказал, что звёзды радуются нашему папе на небе. А он, оказывается, был не космонавтом, он жил в том доме, который через дорогу, за школой. И от соседей вышел малыш и полез через перила. Отец перелез следом, схватил малыша и перекинул обратно, но сам не удержался.

– Он в красной девятиэтажке жил, что ли? – спросила Рёва, – так это я его убила.

– А у тебя, если честно, не такая уж и плохая песня была, – ответил он и пошёл к лифту.

 

Рёва с трудом попала ключом в скважину и свалилась в коридоре.

– От ваших несчастий есть средство одно. Помнишь? – услышала она голос звёздного человека. Рёва тяжело встала и пошла умываться.

– Цветным дирижаблем зовётся оно, – напомнил Голос её детскую песню.

В зеркале ужасало разбитое оплывшее лицо с крошечными глазами и распухшим носом. Рёва добрела до кровати в своей пыльной квартире, уже нагретой, душной, несмотря на раннее утро.

– Цветной дирижабль избавляет от бед, – повторил Голос со стороны окна.

– Ты посиди ещё, – попросила Рёва человека, которого убила, – звёзды днём никуда не деваются, хоть и исчезают.

– Ты сегодня спасла жизнь, – ответил ей фантом.

 

Рёва проснулась от звука газонокосилки. Запах горячей травы заполнил комнату. Заливисто пропел зяблик. Солнце пекло через шторы.

Рёва погрызла печенье в постели. Потянулась, небрежно стряхнула крошки с простыни и попробовала снова поспать. Шумно, душно. Рёва поворочалась, села.

На полу стоял пакет сока. Тёплого и приторного, с бумажным вкусом. Не сказать, что сок был сильно мерзким, но её замутило. Рёва закурила, чтобы подавить тошноту, прошлась по комнате. В глазах потемнело, и она чуть не упала. Села на липкий пол, и сидела так, наблюдая за растущей шапкой пепла на сигарете. Потом раздавила сигарету, и по дну пепельницы замерцали искры.

Эти искры напомнили ей звёзды. Мелькнула мысль о бегущем человеке. Рёва сжала больную голову между ладоней, пытаясь вспомнить о чём она сейчас подумала. Но усилилась тошнота, выйдя на первое место среди чувств.

 

Она сидела на корточках у жёлтой будки, пила покупной кофе и одной рукой украшала бутылочными осколками землю. «Хэлло, хэлло, хэлло, ало», – подпевала Рёва «Нирване», забыв, что в наушниках, и её вопли разносятся по двору.

Город кипешит. Бегуны, самокатчики, ругань… Прохожие заполонили солнечную сторону аллеи, ловят лучи на белые тела. И только один прохожий, бледный как средневековый рыцарь, держится тени. Знакомый силуэт, готичный образ.

– Эй! – крикнула Рёва, и кинулась к Каштановой аллее, расплёскивая капучино. «Виз лайтс аут, виз дэнжероз, хивиано, энтэртэйнас…» – стучало в ушах, а в голове маячил звёздный человек на карнизе.

– Эй! – догнала она рыцаря и схватила за руку, – хэлло, хэлло, хэлло, ало, – сказала она ему, засмеялась и выключила плеер.

Он взглянул на неё, сморщил нос, но остановился.

– Слушай, мне твой папа сказал, что цветной дирижабль защищает от бед, – смеясь сказала Рёва.

– Чё? – он сплюнул, – ты не просыхаешь, что-ли?

– Да не… Просыхаю. Понимаешь… Ты поёшь, я пою, и если запустить такой цветной дирижабль и спеть всему городу… Представляешь, как красиво будет?

– Я не пою, я унылый неудачник, а ты, вообще, недоразумение. С тобой стоять рядом стыдно, – ответил он и пошёл дальше.

– Погоди ты, – кинулась следом Рёва, но потом дошли его слова, и она остановилась, проговорив:

– Правда, что ли, стыдно со мной?

Она развернулась и пошла к дому.

– Отец на девятом жил, – услышала она сзади. Он шёл поодаль.

– С тобой не стыдно, ты не такая уж стрёмная, это я просто … сорри, – сказал он.

– А я ­– на восьмом. Хочешь, покажу какие я витражи делаю?

– Красиво, – сказал он, разглядывая утыканную осколками землю, – а как тебя зовут?

– Елена, – ответила Рёва, – но, наверно, лучше Алёна?

– В чём прикол Елен называться Алёнами? – спросил он, – лучше Еленой оставайся, как греческая царица.

 

Нарядные жители стекались к сияющей набережной. Юбилей города, концерт под открытым небом, световое шоу и весёлое настроение!

– Наша-то, дура не будет выступать?

– Фиг знает, может, и будет.

– Быстро она пробилась за пару лет.

– Талант. Да, и повезло, наверно.

– Какая-то группа у неё, «Дирижабль», что ли, какой-то?

Большая и маленькая фигурки идут по тёмной аллее с пивом в руках.

– Сама ты дирижабль. «Прометей»! – поучительно говорит одна другой.

– Ну, молодец, так-то, чё, – соглашается другая.

Садятся с ногами на скамейку, любуясь салютом.

– Отодрали мы её зря, конечно, – говорит мелкая, – можно было просто попинать.

– За дело, – отвечает высокая.

– Она ж потом на балкон полезла в трусах, я думала выскочит. Убилась бы.

– И что? Не мы же её уронили. Ой-ё, а это чё ещё?

– Не знаю даже, красиво.

Над пустырём в сполохах салюта поднимался огромный воздушный шар. Над шаром запустили салют из золотых серебряных звёзд. И они высветили надпись: «Прометей». Надпись исчезла и появилась голограмма в виде бегущего человека. И потом воздушный шар поднялся ещё выше, пролетел над пустырём, над набережной и медленно поплыл над Каштановой аллеей. Шар переливался неоновыми цветами, а корзина с пассажирами была украшена стеклянными витражами, отражающими праздничные огни. Если зажмуриться и посмотреть на шар сквозь ресницы, покажется, что это огромный драгоценный камень в миллион карат или маленькая настоящая звезда над городом.

Раздалась музыка.

– Это она?

– Да, её песня.

 

Ты плачешь, не зная, что жизнь – лишь пустяк,

Сбиваются чёрные тени в косяк.

Не плачь, есть спасенье в учении вед:

Цветной дирижабль избавляет от бед.

 

– В ученьи кого? – спросила одна. Другая в ответ зевнула.

Шар поднимался выше, и песня разносилась над городом, повторяясь эхом над морем.

 

В соседней Вселенной есть чудо-звезда.

Что тени беды ослепит без труда.

Узнай в телескопе, где светит она,

И мы без ракеты слетаем туда.

 

А тени по небу пошли всё смелей

Но нет телескопа, ни сил, ни друзей.

В несбыточный мир не попасть, как не жаль,

Ведь здесь не живёт расписной дирижабль.

 

– Расселись ногами на скамейке, маромойки, а нам потом садиться, – проворчала прохожая старушка и погрозила кулаком. И тоже подняла голову к дирижаблю.

 

В соседней Вселенной есть чудо-звезда.

Что рушит все тени беды навсегда.

Узнай в телескопе где светит она,

Там тень ни с одной стороны не видна.

 

– Красиво, – сказала бабушка. И добавила: – сидят тут две шаболды.

И ушла, грызя семечки.