Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
ОТЦЫ Часть 2 (4)
Степень критики: бейте - мне не больно |
Короткое описание:
частный интернат для детей-инвалидов
4
- Я предлагаю. – санитар Арнольд встал со стула и тут же пригнулся, коснувшись бритой головой ветки пальмы. – Именно в этом году снова провести Молодёжный форум, назовём его Второй Молодёжный форум «Рай на Земле!» Привлечём активистов молодёжных и социальных организаций.
- Можно уже в следующую среду пригласить их к нам. – с места перебила его госпожа Виолетта. – У аппарата «форточка». Пусть поделятся своими идеями по реализации государственной молодёжной политики.
- Можно будет позвать ещё и представителей райисполкома. – Арнольд сделал пометку в блокноте.
- И лидеров общественных объединений. Вообще, чем больше сил – тем лучше. Активисты будут задавать им волнующие подрастающее поколение вопросы.
- Вспомните! – Арнольд отмахнулся от надоевшей пальмы. – Как активно обменивались вопросами и одновременно опытом ребята из секций «Мы – лидеры!» и «Управляем и взаимодействуем вместе!» с их младшими коллегами из «Юные друзья милиции», «Молодёжь за чистоту окружающей среды» и «Нос по ветру!». Какими жаркими были дебаты!
Свинорылая смачно причмокнула своим искусственным рылом.
- А ещё в рамках этого форума провести акцию под названием «На личном примере»! – распаляясь, продолжал Арнольд. – Задача – поддержать подростков, приговорённых к лишению свободы, убедить оступившихся ребят в том, что ещё есть шанс вернуться к нормальной жизни. Привлёчём известных спортсменов, например Игнатова с Жуковским или Сомовского, можно из лыжниц кого. Организуем встречи, мастер-классы, подарки, совместные фото, раздадим оступившимся ребятам адреса и телефоны спортивных секций…
- Это всё конечно хорошо. – Андрей Андреевич жестам указал Арнольду на стул. – Мы обсудим ваше предложение, коллега, своевременно обсудим. – он на мгновение застыл, засмотревшись на солнечный луч, что буравил ковровую дорожку. – Но сейчас я бы хотел поговорить о надвигающемся празднике Рождества Христова. Понимаете, наша организация это огромная драга на чудовищном диком поле бесчувствия, холода и безразличия. А ведь ещё классик сказал, что нет греха страшнее, чем безразличие. Но мы же не такие! Мы горим! Мы просто обязаны создать для детей сказку. А какой праздник без сказки и чудес? Даже самые серьёзные ребята верят, что в этот день исполняются самые заветные желания. Но, чтобы дарить радость и помогать сбываться мечтам, вовсе не обязательно быть дедом Морозом. Вот послушайте, что пишут в газете о наших коллегах из «Голубой бездны». – он взял приготовленную заранее распечатку. – «По всей республике прошли мероприятия акции «Чудеса на Рождество», организованные активистам ГБ. Каждый участник смог поделиться своим теплом и порадовать подарками нуждающихся в них людей – в больницах, приютах, детских домах… Символом акции стала красная рукавичка, вместе с которой в дом должны прийти надежда и поддержка…» Вот видите – красная рукавичка. - после долгой паузы произнёс Андрей Андреевич и бросил газету на стол. – А что у нас – самодельные открытки, дешёвое представление, поздравление в репродуктор?.. Паноптикум, друзья.
- Андрей Андреевич. – Госпожа Виолетта вобрала в лёгкие побольше воздуха. – Мне кажется не совсем уместным замечание о самодельных открытках. Ребята вкладывали душу в свои поделки. Например, в прошлом году своими руками мастерили подарки и сочиняли поздравления для Танечки Крыловой, которая на тот момент заканчивала среднюю школу в условиях домашнего обучения. Также в прошлую сессию…
- Полно-полно. – сморщился, словно от лимона Андрей Андреевич. – Я ознакамливался с отчётами. Это всё старо, ста-ро. Прямо какая-то моя бытность, когда «зимних волшебников» развозили по домам на «Москвичах», шубы строчили из голубого сатина, меховой воротник заменяли поролоном, звёздочки набивали через трафарет, а бороды лепили из пакли. Вы к этому хотите вернуться?
- Андрей Андреевич, есть предложение.
- Да. Арнольд.
- Предлагаю подключить наших активистов и членов клуба приёмных родителей, чтобы они организовали сбор зимнего спортивного инвентаря. Представляете, сколько всего нанесут добрые люди детям из приёмных семей: санки, лыжи, коньки!.. Вот уж где ребята прочувствуют радость от праздника.
- Мутновато, мутновато. – Андрей Андреевич снова поморщился. – Лыжи, сказка… – профанация какая-то.
- Сказка! – вдруг подскочила с места Госпожа Виолетта. – Ну как же я сразу не сообразила – сказка. Детям нужна сказка! Нужно оживить каких-нибудь сказочных персонажей. М-м-м… Например «Двенадцать месяцев». Вот представьте, дети встречаются на заснеженной поляне, да хотя бы у нас на кладбище или скотный двор задрапировать, встречаются с двенадцатью Месяцами. Покатаются на волшебных санях с Дедушкой Морозом и Снегурочкой. Можно будет подключить солдатиков из воинской части, ну, чтоб побабахало там чего-нибудь! дети это любят. Андрей Андреевич! волшебство можно сделать своими руками. Нужно только захотеть!
- А если, Андрей Андреевич, как в прошлом году в соборе, только с размахом! – Арнольд подошёл вплотную к нему. – Подключим Союз молодёжи, Департамент по вопросам совершеннолетних сирот, Епархиальное управление Православной церкви, Детский фонд! А!? Андрей Андреевич! Развернёмся, так сказать, на всю катушку! Вы только представьте себе, как детский смех наполнит Свято-Духов кафедральный собор. Назовём программу, ну, не знаю, эм-м-м, ну, пусть «Рождественская ёлка – наши дети» или «Наши дети - Рождественская ёлка», не важно…
- Как не важно!? – снова подскочила со стула Госпожа Виолетта.
- Подожди. – отстранил её Арнольд. – Дослушай. Можно будет организовать бесплатный транспорт для детей пострадавших от аварии, например, ЧАЭС, или просто для детей, которые потеряли своих родителей в каких-нибудь авариях, главное привязать к чему-нибудь, выстроить, так сказать, цепь. Митрополит поприветствует гостей, совершит молитву за детей…
Свинорылая сладострастно заурчала.
- Благословит ребят, участников встречи. В ответ дети преподнесут Владыке творческие подарки, выступят какие-нибудь эстрадные студии, вроде «Росинки», или ансамбль какой-нибудь, но обязательно народного танца, можно песни, кстати, можем передать в дар митрополиту нашу раритетную Библию. Пусть чита-аха-ет!
Все дружно рассмеялись.
- Вох-холо-хо-нтёры. – всё ещё давясь от смеха, продолжал тараторить Арнольд. – Волонтёры вручат ребя-ха-там сладкие подарки. Ах-а-ха!
- А-а-а-хаха!!! – заходились они хохотом.
- Затем в Большом дадут тематический спектакль, для «блатных», конечно.
- Уезжали дети счастливые, с верой в чудо. – под общие аплодисменты и смех громогласно декламировала Госпожа Виолетта. – Ведь они побывали в Рождественской сказке!..
5
Чёрные краски Begotten-а вконец померкли и уступили место траурному столбику фамилий людей, что работали над фильмом. Андрей Андреевич не стал сразу выключать систему, налил себе из графина мартини, выдавил персик и стал слушать сопровождавшую столбик тишину. Вспомнилось сегодняшнее собрание: агрессия Арнольда, пролетарская пламенность Госпожи, сладкое похрюкивание Свинорылой…
Дождавшись, когда экран погаснет, Андрей Андреевич поднялся с кресла, подошёл к стене, взял плётку. Висевшая, словно часть декора, она удивительно выпадала из общего убранства дома: выщербленное, стёртое до блеска, местами прихваченное синей изолентой древко, обрезок кабеля, прибитый гвоздём с венцом проволоки и измазанный навозом и местами засохшей, местами практически почерневшей от времени кровью. На долю секунды замерев, Андрей Андреевич посмотрел на древко плётки, как мать смотрит на вернувшегося из школы сына: смотрит в его пегую голову, в ботинки, обследует воротник – не засалился ли… затем на чёрный экран, на котором несколько минут назад любили и умирали актёры. Теперь там ящерицей бегала ядовитая синяя надпись SONY DVD.
Постояв так с минуту, он на всякий случай тронул мягкую кожу кобуры, словно бы желая убедиться, что он не один, приладил к голове фонарь и спустился в «подпол».
«Подполом» он и обслуживающий персонал хосписа называли перенесённый из расположенного неподалёку колхоза ангар для скота. Андрей Андреевич провернул ручку замка, привычным движением толкнул дверь. Отворившись, та глухо ткнулась в декоративную трансформаторную будку с навесной табличкой «Ферма по откорму КРС». Андрей Андреевич включил налобный фонарь. Тусклый свет нехотя вырвал из тьмы окатанный тракторами-разнощиками бывший некогда цементным проход фермы. Бледно заиграли ржой сливные свищи. Ступал Андрей Андреевич аккуратно, чтобы не споткнуться о кормушки и не потревожить обитавших в теснившихся по обе стороны от прохода вольерах детей, по десять-двадцать душ в каждом. Дебилы, имбецилы, идиоты, акефалы, «падучие», с нарушением опорнодвигательного аппарата, незрячие, просто аутисты – все они нашли здесь временное пристанище и жили с одной лишь мыслью, мыслью о приёмных родителях.
Преющие и стынущие в прокисшем сене и собственных испражнениях дети, как один вздрогнули при звуке скрипа сапог Андрея Андреевича. Тот почувствовал это и, уже не таясь, зашагал дробью. Раздался визг и сторотный выдох. С замиранием сердца хозяином наблюдал Андрей Андреевич за тем, как неистовствуя от щемящего страха перед мучениями и сводящего скулы голода, обитатели фермы то просовывали лишайные и струпные головы в ещё задолго до них продавленные коровами прутья решёток, то, мечась по загону, разворачивали пустые тазы для корма, то истошно выли, пытаясь вырвать из цемента давно не видевшие воды поилки.
Андрей Андреевич включил фонари по периметру ангара. Вздрогнули и захлопали крыльями потревоженные под потолком голуби, кто-то протяжно заржал.
- Ну что заждались, мои хорошие!? – несколько сжёвано произнёс Андрей Андреевич, но тот час откашлялся и повторил: - Заждались, друзья!? Сейчас, голуби мои. – он неспешно повернул ручки «линии подачи».
Заскрежетали закисшие механизмы, и в кормушки поползла серая дурно пахнущая масса, в поилки хлынула вода из протекавшей в нескольких километрах Волги. Послышался топот ног и гудение решёток. У кормушек возникла давка, поднялся невообразимый гул – маты, плач, шлепки ударов. Андрей Андреевич с оттягом рубанул плетью по решёткам, сначала слева - вкусно, затем справа - сладко, затем подцепил с пола грязи и хлестанул по поилке, в которой уже с ногами копошились дети - поучительно. Гул моментально прекратился и сменился чавканьем, кто-то стал давиться и хрипеть.
Андрей Андреевич вальяжно прохаживался вдоль кормушек.
- Жрите, голуби, жрите. Эй ты! – он заметил, что один ребёнок лежит в тёмном, невероятно загаженном жижном углу и тяжело дышит, одними рёбрами, выпиравшими так, что их можно было не то что пересчитать, а натурно вылепить из глины. На месте левой руки торчала тощая культя, вместо правой под самую лопатку чернела залепленная нечистотами впадина. – Ты! – грубо рявкнул Андрей Андреевич, открыл решётку и вошёл. – Чего с ним? – он за волосы выхватил из кучи жующих маленькую девочку с сестрой-паразитом, что размером с ухо вела своё безжизненное существование у неё в районе селезёнки.
- Бовэет он, бовэет. – затараторила та с набитым ртом и рванулась обратно к кормушке, но Андрей Андреевич крепко сдавил ей волосы.
- Как давно болеет?
Вместо ответа девочка вывернулась и лязгнула зубами в миллиметре от его кисти. От неожиданности Андрей Андреевич отшвырнул её и потянулся к кобуре. Девочка тотчас, словно бы её притягивало магнитом, поползла к кормушке.
- С-сука.
Андрей Андреевич огрел её по спине плетью. Затем тем же отточенным движением перевалил больного ребёнка на спину – его лицо уже ели черви.
- Д……..мо. – выругался про себя Андрей Андреевич и гаркнул: – Перекличка!
Дети по одному, начиная с крайнего левого отсека блока стали мычать, блеять, ржать….
6
Утром следующего дня Игорю стало совсем плохо.
- Как задыхается? – бледнея на глазах, подскочил Андрей Андреевич к Арнольду, принесшему ему эту новость.
- Делает так: ых-ых-у-у-у-у-у, после долго тужится, чтобы вдохнуть и снова делает: ых-ых-у-у-у-у-у и сн…
- Хватит. – ледяно перебил он санитара. – Соедините меня с его отцом. Карэн, здравствуйте, это из хосписа «Чергид, второе пришествие» вас беспокоят. Да, Андрей Андреевич. Тут такое дело, даже не знаю, как начать, э-э-э. – он завращал глазами, прикидывая, что сказать, и не нашёл ничего лучшего, как подозвать к себе Арнольда.
- Делает так: ых-ых-у-у-у-у-у, после долго тужится, чтобы вдохнуть и снова делает: ых-ых-у-у-у-у-у и снова. – пробасил в трубку Арнольд.
- Вы слышали, Карэн? – вернулся к разговору Андрей Андреевич. – У меня есть подозрение, что ваш сын умирает.
- А от него не пахнет керосином?
Арнольд отрицательно помотал головой.
- Нет. – коротко произнёс в трубку Андрей Андреевич .
- Боже… – дыхнул медью Карэн.
- Вроде, трубку выронил. – одними губами прогудел Арнольду Андрей Андреевич.
Когда в полдень Карэн в траурном чёрном платье с вплетёнными в швы голубыми палиантовыми розами быстрым шагом вошёл в комнату игр, все присутствующие были уже в курсе и, завидев его, сочувственно понурили головы. Карэн, не зная, куда себя деть, прошёл в угол и сел на скамеечку под шведской стенкой. В метре от него копошилось несколько ребятишек с отцом Петей, сутулым лысоватым мужчиной в плюшевых тапках, роговых очках, трико с растянутыми коленами и в мятой майке, из-под которой выпирал пивной живот, под мышкой он держал газету. Из динамиков под потолком негромко лилась музыка – нарезка песен из сказок.
В зал вскочил Володя, рыжий еврей в роскошном костюме кенгуру. Он катил за собой на коляске сиамских близняшек Катю и Арину, в сумке сидел годовалый микроцефал Прохор, из коридора послышался радостный писк его старшенького – «каронара» Олега. Минув зал, Володя посадил близняшек в манеж, а сам подскочил к Карэну.
- Пробки, мать их ..б, никого не щадят. – выпалил он и поправил сбившиеся на затылок уши и искусственную чёлку кенгуру.
- Ты ж с мигалками. – глухо отозвался Карэн.
- Мигалки – это не пропеллер, Кара, хотя и вращаются. Твой, слышал, приболел.
- Не то слово. И главное понимаешь. – охотно заговорил Карэн. – Терзаюсь я. Нечисто что-то тут. И насчет психопатических реакций сомневаюсь: дети после такого испытания еще долго должны быть апатичны, депрессивны, а мой – в полном порядке. Вчера ребята его навестили, веселенькие. Видимо, пиразидолом их перекормили. После этого визита он до отбоя молчал. Загрузился. К тому же пришлось его из изолятора в палату перевести, место нужно было, а в палате послеоперационный мальчик с мамой. Мама мальчика обхаживает, нежничает, Игорь ей нагрубил. Никогда такого не было. Она жаловаться. Я, конечно, попросил Игоря, чтоб помягче был. Вроде договорились. А вечером всё по новой. Попробовал просто поболтать с ним: - «Игорёк», - говорю я. – «Ты, видно, много каши съел с утра, у тебя уж очень руки сильные». – А он как раз он в рабочем халате лежит, ну и сам понимаешь, чувствует себя человеком взрослым, сильным, может быть, даже могучим. – «Ну-ка, можешь дырку проткнуть пальцем, с размаху?» – говорю я ему. Подставляю мишень – тонкую пластилиновую лепешку, стекой пишу на ней: «девочка». Он морщится. Я пальцем размазал, пишу: «баба». Мнётся. Пишу: «девка». Улыбнулся – ясно, что проткнет! Смерил меня взглядом: мол, стоит ли затеваться? Но протыкать дыры – дело заманчивое. - Эх, была не была! – говорит. Потом так зажмурился-зажмурился и вонзил палец в «мишень». – «Я же говорил – силач!» – поощряю я его. – «Тогда выручи нас – нет у нашей станции начальника». И даю ему уже продырявленный блин, пишу на нём: «Даша». – «Устала Даша стоять на рельсах, в столовой все так объелись, что со стульев не могут подняться, в зале ожидания дети плачут – им хочется ехать в жизнь, а поезд без разрешения начальника не пускают, без разрушения начальника, понимаешь?» – Игорь слушает заинтересованно. Думает, от него все зависит, ну вроде бы, он не просто так пришел сюда в халате, а для дела. – «Слепи станционного смотрителя!» – говорю ему. Озадачил в общем – пусть подумает. Ему уже не тревожно, гляжу, расслабился, а дом меж тем не продвигается. Бросаю клич: «Бревна, доски – всё ко мне!»
- Мда-а. Жалко парня. – Володя вынул из сумки газету, развернул. – Вот, последний номер, только из печати. Про твоего, кстати, статья.
- «Дети света»?
- Ага. Вот послушай: «В блоке №2 ежегодно проводятся выставка букетов. Каждый класс выставляет свою композицию, и холл блока наполняется многообразием красок и запахов. Заканчивается выставка обычно праздником: конкурсами, песнями, плясками и, конечно, призами».
- Свинорылая писала?
- Сейчас гляну подпись. С.Р. Она, родная.
- По слогу понятно.
- «В общем, заканчивается выставка обычно праздником: конкурсами, песнями, плясками и, конечно, призами». А вот про твоего. «В этом учебном году особый почёт заслужил Игорь Наумович, ученик 6 «Б» класса. Он не только принимал участие в создании букета. Но и помогал младшим ребятам. Те с удовольствием разрисовывали тыквы, расставляли цветы в вазы, обращаясь за советами к Игорю. Как всегда, праздник выдался ярким и добрым!» Во как. Гляди фотка его. Мда-а. Красиво пишет, когда захочет. А прикинь, вчера моим «сиамам» сказала, что такие как они не живут больше десяти лет. Прикинь – дура.
- Она перегибает, я Андреичу говорил. Хотя, он же её е……., это всё объясняет.
- И то верно, жизнь…
- Ну что ты за тупица! – сначала раздался визгливый баритончик Артура, затем показался и он сам в ночной рубашке и бигудях на выжженных хной редких волосах.
Он толкал перед собой велосипед с сыном.
– Что ты за увалень такой. У всех дети как дети. Я в твоём возрасте уже мотоциклом управлял. Ну, держись же за руль! Да не заваливайся! Слышишь, ублюдок, у тебя последняя попытка. Позорище!
Он толкнул велосипед, тот проехал по инерции два метра и повалился набок, Кирилл, плача, откатился к матам.
- Нет, ну вы видели!? – обратился он к Карэну с Володей. – Дал же бог сына. Позорище.
Инвалид с детства с полным отсутствием конечностей Кирилл жалобно стонал, косясь на ушибленное плечо.
- Уже месяц с ним бьюсь. – кипятился Артур. – Лучше б я тебе мяч футбольный подарил. Уж его бы ты освоил? А? А?! Я тебя спрашиваю, чудовище!
- Не будь с ним так строг. – Володя тяжело вздохнул. – Видишь, мальчик старается.
А Кирилл и впрямь уже полз к велосипеду, извиваясь червём и довольно косясь на отца, понимая, что тот оценит его старания куском сахара.
- А чего это вы тут читаете? – Артур заглянул в газету.
- Вот, Карэна сынок отличился. На конкурсе лучший букет сделал, ещё и младшим помогал. Видишь, вот его фотография.
- Постой-ка. – Артур деликатно взял газету из рук Володи. – А это, случайно, не Валентина ли сынок. Гляди, вроде похож.
Володя глянул:
- Не знаю, я в пятом блоке редко бываю. Да и Валентина уже забыл, когда видел.
- А мы с ним в городе часто пересекаемся. Да, Хлебчук Слава, это его сын точно. Что тут пишут: «Нас узнают издалека: входим в пятый блок, чеканя шаг, - подтянутые, стройные, уверенные в себе, - две «великолепные пятёрки», девчоночья и мальчишечья, наш 10 «А». Улыбками встречают любимых учеников заведующий блоком Анашкевич Егор Иванович и куратор профильного класса МЧС Игнатенко Юрий Вечаславович. Почему мы выбрали эту специализацию? Ответ прост: профессия спасателя востребована обществом, пользуется уважением, положительно влияет на формирование личности человека. Быть пожарным почётно. Что дороже человеческой жизни? Что важнее ощущения безопасности и защищённости? Охраняя людской покой, спасатели готовы рисковать жизнью ради благополучия других. В нашем сплочённом коллективе каждый интересен по-своему: Даша Котова – призёр городских олимпиад по географии и математике, я – по русскому языку. Иван и Дима занимаются вокалом, Аня – теннисом, Понужаев Митя не расстаётся с компьютером, у нас два Димы и мы, чтобы не путать зовём одного Димой, а другого Митей, брат и сестра Андрей и Юля Профилактовы любят животных. Больших успехов в овладении навыками спасания достиг Слава Хлебчук». Вот, я ж говорил, это сын Валентина – Хлебчук. «На него равняется его друг Денис. Остальные тоже стараются не отставать: вяжут сложные узлы, соревнуются, кто быстрее наденет спецодежду, изучают пожарную технику. Руками учащихся и преподавателей здесь создан выставочный зал, экспонатами которого могли бы гордиться не только хоспис, но и город. Увидеть эти произведения современного детского искусства можно, посетив наш сайт».
- Молодцы ребята.
- Мда-а, далеко пойдут.
- Музей, вот, сделали.
- Ну что ты опять творишь, урод!? – Артур заметил сына, что распластался на лежавшем на боку велосипеде.
- Не ругайся. Посмотри, как ему хорошо, он растёт целеустремлённым, сильным будет мальчуган, помяни моё слово.
- Но ведь ему больно, погляди, он корчится.
- Это он тебе улыбается, глупый. За столько лет не привык? Улыбается, потому что понимает, что доставляет тебе удовольствие, как бы ласкает тебя. Ведь чувственный опыт – сокровище. Им наделены все, и наделены безвозмездно. А Кирилл им не то что наделён, он им перенаделён. Вот посмотри на себя – сколько у тебя лишних органов, подавляющих твой чувственный опыт. Вспомни, как тебя пеленал отец, как немели твои ручки, ножки, как от тесноты повышалось давление, каким чувствительным становился член, таким чувствительным, что было достаточно лёгкого покачивания в колыбели, чтобы где-то там, в подкорках коллективного бессознательного эякулировать, почти наяву, почти физически. Смотри, как он улыбается – всё его существо сейчас принадлежит этому полу. А впрочем, тебе этого уже не понять.
С некоторым недоверием Артур лёг на живот и попытался повторить движения сына, помолчал, глядя перед собой, и сказал:
- Но почему же он кататься-то не хочет?
- Он сейчас неосознанно рассказывает тебе твою жизнь. Вспомни себя: ты въехал в этот мир в детской коляске, катишься по мостовым и задворкам, не зная, что это такое, тебе еще не назвали ни один предмет, и ты негодуешь, когда тебя вынимают из теплого укрытия и держат на руках, под холодом и мерзостью Петербургского тумана, и то, что такое труп тебе ещё только предстоит узнать, может быть, тебе для этого даже придётся упасть с велосипеда. Артур, будь гибче, читай между строк.
- А вот мой отец рассказывал, что я много болела. – вступил в разговор Карэн. – Была ревуньей, что, когда он, бывало, заведет свое: «Плеши поражала бабочка орган, что-то мне невесело в этой помело», я с ревом кидалась к нему на грудь: «Папочка, папочка, почему тебе невесело?! Папочка!» Ус-хэ-э-э-э. – он скоро втянул в себя воздух. – Еще помню, но более смутно, – рисование костяшками пальцев на асфальте. Как вбирала в себя асфальт пористая поверхность, царапала костяшки пальцев, вцарапывала, стёсывала, выворачивала в суставах! Ус-хэ-э-э-э.
- Погляди на мальчугана, он уже почти на руле. – восторженно перебил Карэна Володя. – Мы ещё никуда не спешим. Мы ещё прочно связаны с миром и отлично чуем ритм жизни. Мы. Мы мымымы. А он – он. Ононононон. Твой Кирилл – в смене дня и ночи, в движении своего позвоночника, в мерном скрипе велосипедной цепи.
- Когда привычный ритм нарушен, мы плачем, нам страшно, страшно, страшно. – Артур поднялся с пола, отряхнулся и сел на прежнее место.
- Помню старую няню. – мечтательно произнёс Карэн. – Которая часами могла сидеть со мной у окна, постукивая головой по подоконнику и приговаривая: «Щук, щук, щук. Щук, щук, щук».
- Моя няня тоже так делала! – коснулся колена Карэна Артур. – Вот точно так же: «Щук, щук, щук». Только у меня был старик.
- То-то я смотрю у тебя такой пристально-отстраненный взгляд на Кирилла, у моего подростка-сына такой же, как у рыбы. Вам доводилось есть рыбьи глаза?
- Фу, мерзость какая.
- Никогда бы не отважился.
- Глупенькие – в глазах вся радость рыбья. Она от неё ко мне передаётся, от меня к вам, от вас к вашим детям, а потом и к их детям. Опомнитесь, неверящие! Прислушайтесь к моим словам и вам откроются вра..., ой истина истин! Вы только представьте – у всех детей мира будет рыбная радость. Представьте-представьте!
- М-да-а-а. Молодчина, Карэн, богато разогнул.
- А всё-таки он растёт созерцателем. – вдохновенно произнёс Артур, уже с гордостью глядя, как сын пытается просунуть шею под раму. – Ребята, да вы просто врачи, а то я уж грешным делом стал подумывать: а не болен ли он.
А тем временем между детьми молчаливого Петра разгоралась ссора.
- Да таких, как ты. – «шубный» шизофреник Эдик схватил за полу платья своего «брата» гипотиреоидного олигофрена Парамона. Грубый лицом, с запавшей переносицей и непропорционально огромным языком тот стоял вялый и словно бы не соображал, что происходит. – У нас в интернате… - захлёбывался в ненависти Эдик. – Педиков! Да мы таких!.. Да таких! Да сапогами по жопе. Педик! Педераст! Ты позоришь нашу семью!
Пётр всеми силами изображал, что не замечает ссоры между мальчиками. Он присел на корточки, развернул газету и косился из-под очков на детей.
- Вырядился! – Эдик ткнул Парамона в ухо кулачком и, поранившись о серьгу, завизжал ещё пуще: – Или вырядилась! А!? Кто ты! Баба!? Баба ты! И всегда ею был! Папа, как ты смог это породить!? – он дёрнул «отца» за газету, но тот только повернулся в пол оборота и гуськом отшагнул к шведской стенке.
- Эдька, не надо. – надула губы «амстердамская карлица» Настя и собралась плакать.
- Папа, я больше не хочу носить это платье. – Парамон с трудом сдерживал натиск «брата».
- Да з…….. ты! Увалень!!! – снова раздался рёв Артура, и Кирилл снова колбаской покатился по полу. В сердцах Артур пнул велосипед ногой и, ругаясь, зашагал в курилку.
- Папа, я не хочу это платье. – прогнусавил Парамон.
Со слезами он подскочил к отцу и тут же получил смачную плюху.
– Папа. - и без того перекошенное лицо Парамона наполнил синяк, брызги крови из рассечённой скулы заляпали кружевной ворот платья.
Но Пётр всё пятился и ещё пуще прятался за газетой.
- Походу с нейролептиками переборщили, гляди у него пена. – кивнул на Эдика Карэн.
- Не. – покрутил головой Володя. – Скорее герфонала не додали.
- Шизиков, по-моему, не стоит «диприками» шпиговать. – вполголоса отвечал ему Володя. – Мой вообще становится наоборот каким-то апатичным.
- А моему Игорьку нравилось… - Карэн заворожено наблюдал, как теперь уже оба сына пинают Петра. – Х-х. – ухмыльнулся он и глухо добавил: – Без них он замыкался.
- Так он же не шизик.
- А я т-так. – Карэн заметно сконфузился. – Эксперименты… п-проводил.
- То-то я смотрю, ходит он какой-то, испражняется прямо во время диалога.
- «Прям во время диалога» – ты что газета? – перекривлял его Карэн. – Понимаешь, Володя, к каждому ребёнку свой подход нужен, иногда всё во благо идёт, а иногда вся эта химия наносит серьезный ущерб имуществу. Дети под ними циничные, неуправляемые. Я, например, лишилась единственного в своей жизни флакона французских духов. То есть лишилась я не флакона, а духов – они были выпиты, а пузырек заполнен мочой. Зато куклам повезло – такой трэшатины с ними ещё никто не вытворял! Хотя, дети ведь не виноваты, что на свет родились, захоти они не родиться, так живот у мамки вскоре стал бы цвета чернослива, а из п…… её несло бы так, как не несёт от целого завода по производству пупов. Впрочем, наши лишения ничто по сравнению с их приобретениями: переливая под «диприками» из пустого в порожнее, дети постигают основное свойство матерей – их двувыпуклость. Разумеется, им ничего не известно про закон жидкости, что пульсирует в матери, про газы, что заставляют их вставать по ночам и принимающих форму сосудов. Пока матери заполняют пузырьки и бутылки, новорожденные струением или неподвижностью воды манят к себе огонь. Сколько раз ребенок сходит «по-большому» - принесет ведро гноя, нырнёт в лужу, отравится за следующим. Если ему не разрешают войти в гору и зачерпнуть грыжу где чирьяк, то его задача какой-то абсурд. Володя, что происходит? Кто включил красное? Сколько там добудешь с берега, да еще так, чтобы не промочить ноги!?
- А я раз ночевал со своими. – Володя заговорил так по-былинному, что Карэну вмиг представился теремок и костёр. – Заглянул я в комнату к детям. Они спят. Катя, Аришка, Прохор. Письменный стол завешен пестрой тряпкой и тоже спит. Заглянул в дом: игрушки тоже спят. Мышка уложена в коробку из-под обуви, на подушку, укрыта одеялом – спит. Коробка – на поролоновом валике – спит: мышка вознесена надо всем, ее только вчера подарили, она главная; устному языку у неё соответствует и письменный – он у неё тоже разработан, ему она обучает кукол. Постоянные жильцы – обезьянка Яшка, ослик, кукла-растрёпа – выпотрошены и спят в ряд, не укрыты. Никаких дневных тарелок, бутылочек, ложечек – ночью дом ночной, спящий. Дом-спальня – тоже спид. Завтра, возможно, посуда-изгнанница займет свое место, обязательно на стене появятся картины, нарисованные игрушками, самую лучшую сработает мышка – если не выйдет из любимчиков. На полу – город. Где же он? Никакого города нет. Спид. Но стоит сделать шаг – голос предупреждает от следующего: «Вы что, не видите, трамвай только что остановился и теперь спид?!» Я говорю, что пора просыпаться, и начинается: скрипучий, как несмазанное колесо голос Прохора: «Живот болит, и нога ноет», и Ариша подключается своим козлиным тенорком: «В голове колет, у Кати».
Вернулся из курилки Артур с дочерью, сел рядом так, чтобы не видеть продолжавшего бороться с велосипедом сына.
- Кто сегодня? – на автомате поинтересовался Карэн.
- Полинку?! – изобразил недоумение Артур, недовольно разглядывая прожжённую пеплом дырку на ночнушке. – Госпожа Виолетта привела, заметила меня из туалета. Представляете, у них окна аккурат на нашу курилку выходят. Говорит, Полину на горшок усадила, к окну подошла, а там мой затылок… в дыму. Во как.
- В дыму?
- Ну да. Может она хочет чего? Она баба вообще ничего.
- Её Андреич е…...
- Ну да!? – аж привстал Артур. Ночная рубашка сбилась и обнажила полустоявший член. – Да он, походу, только с Арнольдом и не спит!
- И с садовником. – хихикнул Володя. – Он старый.
- И лишайный какой-то. Всякий раз вздрагиваю, когда он мимо моих проходит... ну, и ваших тоже… мда-а. А представляете…
- Ум-в-ву. – Полина сморщилась и ручкой прикрыла зашитый рот, словно бы у неё заболел зуб.
- Не трогай, моя радость. – Артур заботливо взял дочь на колени. – Покажи, что у тебя там. – он внимательно осмотрел не заживающую ранку под стежком у фильтра, куда обычно вставлялся катетер . – Не трогай – заразу занесёшь. Будет вавка.
Полина едва слышно всхлипнула.
– Так вот, представьте. – продолжал он. – Перечитывал вчера на досуге Макарову и, что бы вы думали, нашёл там описание моей Полинки, как влитая. Вот слушайте: – «Виталик выглядел полосатым скособоченным матрацем, одно ухо Виталика вытянулось вдоль стены, а зеленый глаз, прикрытый ресницами, был как замшелая гора».
- Гениальная женщина. – причмокнул Володя.
- Мда-а… поэзия. – мечтательно застыл Карэн.
- И впрямь, вылитая твоя Полинка. Сколько вам уже?
- Седьмой. – гордо произнёс Артур.
- Что это ты там про гору замшелую рассказывал? – к ним подсел Пётр, всё так же прикрываясь газетой от мордующих друг друга Эдика и Парамона. Только теперь платье уже было на Эдике.
- Я говорю, что в книжке одной нашёл описание моей Полиночки: «Виталик выглядел полосатым скособоченным матрацем, одно ухо Виталика вытянулось вдоль стены, а зеленый глаз, прикрытый ресницами, был как замшелая гора».
- Красиво. – Петя пригладил длинные жирные перекинутые от уха к уху пряди на лысой голове.
- Это Макарова. – с пиететом произнёс Карэн.
- Умеют же люди так сочинять. Вроде ничего сложного, а попробуй так: «Одно ухо вытянулось вдоль стены, а зелёный глаз…»
Привели Игоря. Изжелта-бледный тот едва держался на ногах. Под руки его поддерживали Госпожа Виолетта и Свинорылая. Сзади толкал накрытую алой бархатной простынёй невероятно скрипучую тележку санитар Арнольд.
- Сегодня в розовом. – Володя толкнул локтем выглядывавшего одним глазом из-за газеты Петю.
- Мда-а, ядрёная сука, не зря на неё Андреич запал.
Госпожа Виолетта, лысая, с подрезанными ушами, в ярко розовом крашеном ниглеже из татуированной кожи перекинула через плечо «лезвийную» плеть и дерзко окинула зал взглядом. «Свинорылая», стройная обнажённая девушка-копро семнадцати лет изменившая пластическими операциями своё милое лицо в свиное рыло с вживлёнными в скулы бивнями, рассечёнными в хряк носовыми хрящами и вынесенными на височные доли глазами, заметив внимание к себе, задорно взъерошила густой лобок. Похожий на гору Арнольд блестел жирным лбом.
- Игорь! – вскочил со скамейки Карэн. – Что с ним?
- Болезнь не украшает человека. – улыбнулась бездонными глазами Госпожа, крепче взяв Игоря под мышку.
Тот слабо застонал – губы его были сухи и черны.
Из динамика раздался дребезжащий голос диспетчера:
- Николай Сергеевич, Павел Георгиевич, Семён Иванович, Сергей Сергеевич, Геннадий Сергеевич в зале №7 через пять минут начинается трансляция мультипликационных фильмов. Артур Викторович и Геннадий Львович в кормовом корпусе через три минуты начинается кормление.
- А ч-чёрт. – выругался и моментально налился гневной краской Володя. – Тыщу ж раз просил – время увеличьте! Нет, ну что так тяжело время увеличить!? Они б ещё за минуту сообщали! Дойду до директора! – вылупился он на Свинорылую.
Качавшийся в дальнем углу на качелях молчаливый молодой отец Гена рванул к выходу, прихватив дочь, кто-то не спеша стал сворачивать покрывало с игрушками, Артур с Полиной подошли к Игорю.
- Мв-мвмвмввв? – вопросительно промычала Полина зашитым ртом.
- Игорь умирает. – вздохнул Артур. – Дяде Карэну сейчас очень тяжело. Понимаешь, дочь, люди смертны, и это страшно. Я так переживаю за тебя. Вдруг ты вырастешь. Ты заведёшь себе попугая или выйдешь замуж. Ты станешь зависимо-тревожна. Я проходил, я знаю. Будешь бояться его смерти больше своей. В свою не веришь. Ты знаешь, у меня в молодости была «герла». Так она всякий раз, когда в первый раз давала мужику сама снимала с себя трусы. Прикинь. Как будто это что-то меняло. Сама. А когда у неё умер попугай, даже побоялась к нему прикоснуться. Вот что это?
- Наверно пыталась продемонстрировать, что не её будут трахать, а она. – пожал плечами подошедший сзади Пётр.
- Попугая? – осовело спросил Артур.
- Нет, её.
- Ладно. Неважно. Её больше нет и его больше нет. Ничего больше нет. И тебя Игорь скоро больше не будет. Мы будем помнить тебя. – и они с Полиной отправились в кормовую.
- Ымы-гым. Гымы-гымы. – глухо, словно из-под пола промычала неподвижным ртом «Свинорылая».
Арнольд, гремя содержимым тележки, с трудом втиснул её в проём между больничной кушеткой и аппаратом искусственного дыхания.
- Гымы-гхы. – мордой указала на Игоря Свинорылая и, заговорщески коснувшись плеча Госпожи, вышла из зала.
- Это?.. Это… всё?.. уже? – метался от Арнольда к сыну, от сына к Госпоже, от Госпожи к кучковавшимся у кушетки Володе с Петром Карэн. – Уже всё?..
- Заводи.- холодно процедила сквозь стиснутые зубы Госпожа и, оттолкнув Карэна, в один приём швырнула Игоря на кушетку.
- Заводи-заводи! – Арнольд всем телом навалился на рахитистое тело мальчика.
- Да он умер уже. Посмотрите же.
- Изверги.
- О-ой…
- Убили!
Зал постепенно наполнился звуками, которыми обычно наполняется перрон, когда какой-нибудь нерадивый пассажир попадает под электричку – крик-тишина – немое страшное негодование.
- Что вам от него нужно?! – не сдержался Володя.
- А-а. – махнул рукой Петя и демонстративно отвернулся.
- Заводи. – Госпожа петлями крест-накрест придавила голову Игоря к подголовнику, свела дуги, поцеловала в лоб.
Игорь, скорчившись, застонал.
- Заводи-заводи. – санитар привязал его ступни к распорам, вцепился в руки и с хрустом вывернул правую ему за голову, почти до пола. – Заводи-заводи!!! - тужась, завопил он.
Тут в зал вбежала Свинорылая с ножовкой и принялась пилить киисти мааальчика по сусссставам. Игорь бился – Госпожа хлестала его по лицу, Арнольд, отлетев, растянулся на полу с оставшимися в руках отпиленными кистями. Свинорылая, часто дыша и что-то бубня, вытерла окровавленное лезвие ножовки об Игоря.
Тут в зал вошёл Андрей Андреевич.
Игорь потерял сознание, и теперь вместо него кричали присутствовавшие в зале дети. Карэн стоял сам не свой, в кулаках его жалко томились бутоны фиолетовых роз, что он в беспамятстве сорвал с платья.
- Ымы-гмы-ы-мзу!!! – гаркнула Свинорылая и отшвырнула ножовку в детей.
Те взвизгули.
Арнольд резко склонился у Игоря над лицом и зубами оторвал у того губы в месте с десной и частью верхней челюсти.
- С инвентарём то… это, поаккуратнее, что ли. – мято произнёс Андрей Андреевич и откашлялся.
- Вечная память. – Арнольд дыхнул перегаром ничего не соображавшему Карэну в лицо и сунул тому в руки кисти Игоря, губы Игоря, верхнюю десну Игоря и часть нижней челюсти Игоря.
Но Карэн по-прежнему стоял с зажатыми в руках голубыми бутонами и не моргал.
- Ну, бери, чего ты? Э, мужик. Ну, бери. – тычил ему в грудь обрезками Арнольд. – А-а. – обречённо махнул он рукой, завернул то, что принёс Карэну в подол платья и заткнул тот ему за ремень. – Не будет с тебя толкового старика.
- Кхэ-кхэ. – демонстративно покашлял Андрей Андреевич и взглядом приказал Арнольду выйти.
Когда тело Игоря накрыли шёлковой простынёй, оставив непокрытойлишьголову
со страшной улыбкой непорочно зиявшей на лице, его мальчик умер и родился вопль отца – короткий
и узкий глазными щелями, узкий скошенным лбом, утолщённый с узкой красной каймой,
с гипоплазией нижней челюсти...
|
| Свидетельство о публикации № 14857 | Дата публикации: 20:42 (01.09.2011) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
| Просмотров: 552 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|
