|
|
|
II тур. Проза. Пара №8
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Тема: Запах истории
Сроки: 30.07. включительно
Объём: минус один голос за 1 а.л.
Работы присылать мне на почту alina.karn21@yandex.ru с указанием темы письма "проза+ник".
Вспоминая о правилах турнира (вы же их читали, да?), повторяю на всякий случай, что: пару, тему и оппонента разглашать нельзя - карается дисквалификацией.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Запах истории
– Дамы и господа, сегодня у нас интереснейшая пресс-конференция с молодой звездой, автором множества бестселлеров, включая последний – “Гонка”, который удостоился Нобелевской премии, госпожой Ингой Петрич.
– Добрый день… Он работает?... Ах, нужно включить сбоку… Добрый день!
– Прошу, задавайте ваши вопросы.
– Интернет-издание “Лит.ком”. Госпожа Инга, вы – самый молодой на планете обладатель Нобелевской премии по литературе, что вы чувствуете в связи с этим?
– Спасибо за вопрос. Я чувствую гордость и ответственность. Всем, чего я достигла, я обязана моей бабушке. Она всегда верила в меня, она – мой источник вдохновения.
– Газета “Бумажный вестник”. Вы выпускаете строго по одному роману в год. Почему так? И как скоро нам ждать девятого?
– Спасибо за вопрос. Это мой ритм работы. Сейчас я ещё не работаю над новым романом, но уже чувствую, что скоро приступлю к нему.
– Блогер Павел Юркович. Хочу признаться, я ваш большой фанат. Каждый ваш роман становится бестселлером, причём первый вы выпустили, когда вам едва исполнилось восемнадцать. Как вы это делаете? (смех в зале)
– Спасибо за интересный вопрос. Я всегда нахожу свои истории в реальной жизни, мне очень помогает, что писателей мало кто знает в лицо. (смех) Я много путешествую, сижу в кафе в разных городах, гуляю по улицам и площадям, разговариваю с незнакомцами. И истории сами находят меня.
– Но историй так много, как вы выбираете ту единственную, которая выстрелит?
– Думаю, у меня просто нюх на хорошие истории.
***
– Только стукнуло восемнадцать, а уже эксплуатируют, – бурчала Инга, заволакивая чемодан в комнату. В комнате этой она не была уже лет десять, но в ней ничего не изменилось – те же обои в жёлтый цветочек, та же иконка под потолком, старая кровать, на которой Инга любила прыгать. Кстати, этой кровати она обязана маленькому шраму на переносице – один раз прыгала так высоко, что неудачно приземлилась: лицом на железную узорчатую спинку. Ох и воплей тогда было...
Бабушкина квартира. Бабушка умерла давно, после нескольких изнуряющих лет болезни, Инге не было и десяти лет. А свою маленькую однокомнатную квартирку в пригороде переписала на любимую внучку. Ингу и тогда и сейчас это мало интересовало. Но вот стоило достигнуть совершеннолетия, как родители встрепенулись – “квартиру бабушкину нужно продать, а тебе купим в городе, получше, добавим и купим”. Своя квартира в центре – это очень заманчиво с одной стороны, с другой – пришлось тратить время, тащиться пять часов на электричке в пригород: выбросить или забрать нужные вещи из квартиры. А завтра ещё торчать у нотариуса, чтобы заключить сделку купли-продажи. А ведь на этих выходных все поедут на реку с палатками. Инга вздохнула и пошевелила ногой тяжёлый чемодан (куда она столько вещей набрала на три-то дня?). Ну и ладно, зато она сможет доработать свой рассказ в покое и одиночестве.
Она решила не разбирать сумку, достала из чемодана яблоко (обед) и свой маленький нетбук, который родители подарили в честь поступления в вуз (ничего общего с литературой, юриспруденция).
С полчаса помучившись над страничкой текста, Инга полезла в сеть. Ничего утешительного её там не ждало: очередной рассказ не приняли в журнал, на литературных форумах критики нещадно зубоскалили над ним же. Самое обидное было в том, что Инга понимала – в чём-то они правы. Она никак не могла придумать интересную историю – пока пишешь, кажется – вот же оно, здорово. А когда дело закончено – не то, чего-то не хватает, не дотягивает.
Инга закрыла ноутбук и уставилась в пространство. Вот у бабушки, кстати, никаких проблем с воображением не было – Инга до сих пор помнила её сказки – и бабушка, совершенно точно сочиняла их сама. Ничего подобного Инга в книгах не встречала.
– Лучше бы ты мне завещала своё воображение, – вслух сказала Инга, вздохнула и принялась разбирать чемодан.
Ночью она долго ворочалась и не могла уснуть в непривычном месте, обдумывала сюжет последнего рассказа и никак не могла придумать, чего бы такого интересного туда добавить. Сама не заметила, как уснула.
На кухне загремела посуда, Инга пошла на звук – ей не было страшно, не посещала мысль, что это могут быть воры. На кухне бабушка мыла чашки – такая, какой Инга помнила её до болезни.
– Привет, ба.
– Привет, сладкая, садись, будем пить чай.
Инга не удивилась: это, конечно, был сон.
– Я слышала, ты сказала что-то про моё завещание?
Бабушка поставила перед Ингой зачем-то сразу три чашки и разлила в них чай из огромного старого чайника (его давно выбросили). Инга не смогла решить, из какой чашки начать пить.
– Ну да, – ответила она, смутившись. – Понимаешь, я никак не могу придумать нормальную историю. Всё получается скучно. Или никто не верит в неё, смеются надо мной, ругают. Или ещё хуже – вообще внимания не обращают… А ты же так интересно умела рассказывать сказки.
– О, у меня был настоящий нюх к историям, – согласилась бабушка и села напротив. – Ну что ж, я могу добавить к своему завещанию ещё и это. Какие ты истории хотела бы писать?
– Интересные, – выпалила Инга. Подумала и добавила: – И добрые. Не хочу ужасы писать и триллеры.
– Тогда пей из этой чашки, – сказала бабушка и подвинула к Инге оранжевую в горошек (её Инга разбила в далёком детстве и долго потом рыдала над осколками). Инга так и не поняла, что было в чашке, но точно не чай. Ей показалось, что это какой-то воздух – только плотный и сладкий.
Пока она пила, бабушка говорила:
– Передам тебе свой нюх к историям. Ходи почаще пешком, присматривайся к людям, прислушивайся к их разговорам – как наткнёшься на хорошую историю, сразу поймёшь, что это она. Почувствуешь. И это будут истории специально для тебя – добрые.
Бабушка говорила, а глаза Инги слипались. “Разве можно уснуть во сне?” – подумала она и провалилась в темноту.
Инга поняла, что что-то не так, когда заварила себе утренний кофе: он ничем не пах. И насморка у неё не было, но никаких запахов она не чувствовала – не только запаха кофе. “Ладно, дома к лору съезжу”. Сегодня ей предстоял визит к нотариусу. Наскоро позавтракав и запихав все нужные документы (по крайней мере она надеялась, что все) в сумку, она выскочила из квартиры.
В офисе нотариуса было жарко, вторая сторона на сделку опаздывала. Инга сонно смотрела на муху, вяло бившуюся в оконное стекло и время от времени тёрла будто онемевший нос. И вдруг в ноздри ей ударил сильный, но приятный запах. Инга даже проснулась. Пахло чем-то сладким и терпким и свежим – так может пахнуть какао с корицей, если пить его на улице летом, сидя на траве. Она закрутила головой, пытаясь определить, откуда же он идёт.
Через полминуты дверь офиса открылась, вошла приятная женщина средних лет – покупательница квартиры. Инга была уверена – запах исходил именно от неё.
Дальше она слабо соображала, что происходит вокруг – ей говорили, где нужно поставить подпись, она ставила, что-то объясняли, но она не вникала в слова – она была слишком погружена в запах. Постепенно, ей стало казаться, что запах составляется в какую-то картину, рассказ. Инге пришло в голову, что собаки именно так воспринимают мир – запах рассказывает им многое. Нескольких часов, которые Инга провела рядом с женщиной, вдыхая запах её истории, не хватило, чтобы увидеть картину полностью и, когда пришла пора уходить, она в отчаянии, жалко улыбаясь, спросила:
– Может, сходим в кондитерскую, отметим сделку?
К её облегчению, женщина согласилась. Ещё через пару часов они разошлись, довольные друг другом (женщина что-то рассказывала, а Инга торопливо вдыхала желанный запах). К этому моменту Инга знала прошлое этой женщины, её настоящее и её будущее – всё, что нужно было для истории. Руки сами рвались начать записывать то, что было и то, что ещё не случилось.
Так всё началось, с этого – самого первого рассказа.
***
Теперь, девять лет спустя после того памятного дня, пришла пора написать девятую историю. Для этого лучше всего было сойти в метро и погоняться за запахами пару часиков. Инга ездила по кольцевой ветке уже долго, раньше она не умела различать запахи других историй, но сейчас могла учуять историю почти любого человека: слабые запахи сахарной ваты от маленьких детей; едкие, неприятные запахи страха от детей постарше; запахи крови и больницы, которых она избегала; кисловатые, как тушёная капуста, запахи большинства людей, с такой же кислой и пресной жизнью. Наконец, нашла, что искала – запах буквально сшибал с ног. Это был крепкий, острый запах какой-то незнакомой пряности с холодными нотками в глубине. Раньше она подобного не встречала. Запах шёл от молодой женщины, хорошо одетой – такие в метро ездят редко, значит, Инге повезло. Она незаметно вышла на той же станции и проследила почти до самого дома, вдыхая запах – женщина жила в богатом районе, в одном из коттеджей. И как же к ней подобраться? Инга чувствовала запах на расстоянии трёх-четырёх метров, не дальше. Пришлось несколько дней последить за женщиной – проще всего было застать её утром, когда она отвозила сына в детский сад (Инга была права в том, что женщина часто в метро не ездила). Но это было всего несколько минут! Чтобы впитать всю историю, обычно Инге требовалось около двенадцати часов. Но приходилось довольствоваться и крохами. В прошлом и настоящем женщины не было ничего необычного, Инга поняла, что основное действие будет развиваться в будущем и ждала с нетерпением. Но как же долго приходилось ждать!
Через неделю или около того, Ингу осенило.
– Как вы могли в меня въехать! – кричала женщина. – Вы что, слепая?
– Ох, простите, ради бога, – оправдывалась Инга, внутренне ликуя. – Но что поделать, придётся ждать полицию, у меня, к сожалению, только обычная страховка, я не смогу оплатить вам ремонт на месте…
– Простите, что накричала на вас, – сказала Ирма. Они курили на крыльце полицейского участка. Казалось, сегодня весь город попал в аварию, очереди для получения справок были бесконечными. – Сами понимаете, как это бывает: сын с утра капризничал, на работе беда… И ещё вы…
– Ничего страшного, в конце концов, я правда виновата. Сама не понимаю, как это получилось. (уж, конечно, она понимала).
– А вы не замужем?
– Пока нет, и детей нет.
– Я так и подумала, хорошо выглядите, – Ирма усмехнулась. – Нет, я обожаю свою семью, но временами готова или пристрелить их или сама повеситься.
– Всё у вас будет хорошо, – без тени сомнения сказала Инга. У героинь и героев её историй всегда всё было хорошо. Иногда ей казалось, что она приложила к этому руку, что на самом деле ничего бы не случилось, если бы она не написала про них очередную историю. Ингу не удивляло, что никто никогда не обращал внимания, как чья-то жизнь – один в один повторяет её истории. Может быть, люди просто считали это совпадением, книги-то выходили до того, как большая часть из описанного случалось в реальности.
– Простите, я задам вам один вопрос, глупость, наверное, – Ирма затушила окурок и бросила его в урну. – Я видела вашу фамилию в протоколе… вы та самая Инга Петрич?
– Да, это я, честно говоря, меня редко узнают.
– Не читала ни одной вашей книги, но слышала много.
Инга пожала плечами. Странное чувство, когда с тобой общается персонаж. Или пока Ирму можно считать реальным человеком?
– Вы вроде бы пишете в жанре реализма? Я всегда думала, что такие истории читать скучно. Документалистика.
– Иногда я могу добавить мистики, или изменить страну действия. Но вы правы, за основу всегда беру реальные истории.
– Вас ещё никто не засудил?
Не нравился Инге этот разговор, она даже задумалась, не бросить ли ей эту историю и не написать ли другую. Но она была уже слишком вовлечена, слишком укутана запахом истории.
– Я шучу, вы такое лицо сделали, – рассмеялась Ирма. – Я бы не стала подавать в суд, если бы из моей истории сделали хорошую книгу, но у меня слишком скучная и обычная жизнь.
В это мгновение запах пропитал Ингу до конца и она, наконец, увидела всю историю. У неё сбилось дыхание, она диковато посмотрела на Ирму.
– Простите, – пробормотала она. – Я, кажется, забыла дописать кое-что в протоколе.
И почти убежала с крыльца.
История начиналась в будущем. И начиналась она со смерти Ирмы.
Бабушка ни разу не появлялась в её снах, после того единственного раза. Но сейчас Инга многое бы дала, чтобы её снова увидеть.
– Мы же договаривались! – громко говорила она, расхаживая по квартире (шикарной, в центре города, уже не той, что купили ей родители девять лет тому назад). – Я пишу только добрые истории!
Но Инга знала, что не права. Жуть была в том, что история Ирмы предполагалась именно доброй и трогательной. Только вот подавалась она через смерть. Ребёнок должен потерять мать, а мать – жизнь и ребёнка. Но рассказ получается добрым. Светлым. Это никак не укладывалось в голове Инги. Ведь она не случайно тогда выпалила, какие именно рассказы собирается писать. И за восемь лет ни разу она не описывала смерть главного героя.
“Не буду писать!” – подумала она, и на этом немного успокоилась.
Но оказалось не так просто избавиться от истории – она преследовала Ингу, фразы, целые главы, сюжетные сцепки, толкаясь, лезли в голову и не желали уходить, пока Инга не выплеснет их на бумагу. Раньше её это радовало, теперь она была в ужасе.
С трудом она уснула, но история не отпускала её и во сне. Она видела её в мельчайших деталях. “История должна быть написана” – услышала она голос бабушки и проснулась. На часах было полтретьего ночи.
Инга, проклиная всё, уселась перед компьютером, в чём была и принялась стучать по клавишам. Только после этого история немного поутихла в её воспалённом мозгу.
Написав преамбулу, Инга попыталась хитрить – написать другую историю вместо той, которую учуяла.
Но каждый раз впадала в ступор. Она не видела, как иначе мог двигаться сюжет.
К утру была написана треть.
Инга курила на балконе, щурясь на розоватую полоску рассвета. И пока сигарета тлела в пальцах, в её голове зрела мысль. Она знала в деталях, как умрёт Ирма, только не была уверена – когда именно это случится. Знала, в какой морг её отвезут и как будут звать охранника. Инга передёрнулась. Нет, она не собирается ждать.
– Вы сказали, от меня нужна одна подпись по поводу той аварии?
Ирма пришла в кафе вовремя. Она хмурилась и то и дело поправляла тонкий ремешок сумочки. Выглядела уставшей.
– Знаете, я спешу на встречу.
Инга встала.
– Прошу вас, это очень важно… Простите, дело не в аварии, и не в подписи… Просто мне очень нужно, чтобы вы меня выслушали и поверили… Вы сейчас идёте на оформление сделки с тем… помещением… Не ходите туда.
Ирма подняла брови и, видимо, сама не заметила, как села на стул напротив Инги.
– Вы что, следите за мной, госпожа Петрич?
Инга тоже села.
– Нет, я не слежу за вами… – она отвела глаза на секунду, потом опять с решимостью взглянула в лицо Ирме. – Я знаю, что если вы пойдёте туда, то умрёте.
Ирма подняла брови ещё выше, а потом расхохоталась.
– Сразу видно, что вы писательница, ну и воображение! Что же по-вашему, господин Томаш связан с наркомафией или что там… Вы его вообще видели?
Инга не видела господина Томаша, но чуяла его из запаха истории Ирмы.
– Господин Томаш тут совершенно ни причём, – с отчаянием сказала она. – Вас убьёт бродяга, который случайно окажется рядом. Он увидит в окно, что вы получите крупную сумму денег. Вы же договорились взять наличными, правда?
Ирма перестала улыбаться.
– Вот это уже точно совсем не смешно, госпожа Петрич. Скоро получите первый иск за вмешательство в частную жизнь.
– Не получу, если вы пойдёте сейчас на эту сделку, – мёртвым голосом сказала Инга.
Ирма посмотрела в окно, потом на часы. Вздохнула и подозвала официантку. Заказала чашку эспрессо.
Инга не говорила ни слова, красными от бессонницы глазами она смотрела на Ирму.
Принесли кофе, Ирма закурила. Инга уже почти не помнила, как пахнут все эти вещи на самом деле. Но в истории Ирмы их запахи наверняка присутствовали.
– Значит, вы утверждаете, что я сегодня умру?
Инга кивнула.
– Если только пойдёте на сделку.
– Вы что, экстрасенс?
– Может быть, что-то вроде этого… Я знаю истории тех людей, про которых собираюсь написать.
– Вы собирались писать про меня? – Ирма снова рассмеялась. – Я польщена, правда. Но это же будет ужасно скучный роман.
– Не роман, – почти шёпотом сказала Инга. – Повесть, не очень длинная… И там будет… Ваш сын… Просто, когда вы умрёте… Они вас не найдут, понимаете? Ваши близкие. Вас не опознают. Похоронят на социальные деньги. И ваш сын… У вас в сумочке его любимая игрушка, он вам её подложил сегодня утром, а вы не заметили…
Ирма вздрогнула и полезла в сумочку. С непроницаемым лицом вынула что-то и положила перед собой. Пластмассовый робот.
– Может, вы сами мне его подкинули…
– Зачем мне это?
– Не знаю.
Они снова помолчали.
– И про это вы будете писать? Трогательная история?
– Не буду. Я не хочу, чтобы всё так случилось.
– Раньше такого не было?
– Нет.
– Допустим, я вам верю. Но почему вы считаете, что у нас с вами есть выбор? – вдруг спросила Ирма. Она докурила одну сигарету и потянулась за другой.
Инге курить не хотелось. Она растерялась от вопроса.
– То есть как?
– Вы же писатель, вам лучше многих известно о том, что от воли персонажей ничего не зависит. Что бы я ни сделала, случится то, что должно случиться в книге.
– Но я не напишу эту книгу!
– Что, если её уже кто-то написал? А вы просто переписываете отдельные главы, вам не приходило это в голову?
– Но разве вам не хочется жить? – умоляюще спросила Инга. – Подумайте о вашем ребёнке.
– Не нужно мне говорить, о чём думать и не думать, – резко ответила Ирма. Она отвернулась к окну и долго смотрела куда-то сквозь дома на противоположной стороне улицы.
– Знаете что, – наконец сказала она. – Если я сегодня умру… Вы знайте, ваша совесть чиста, госпожа Петрич. Вы пытались меня спасти. И ещё одно. Напишите про меня книгу, хорошую книгу. Пусть благодаря мне появится хоть что-то действительно хорошее… И не нужно мне говорить о сыне. Я знаю, что плохая мать и плохая жена… Я задумалась сейчас об этом… Только теперь поняла, как я устала от всего… Спасибо, что рассказали.
Инга смотрела на неё как на призрак.
– Вам что, даже не страшно?
– Очень страшно, – призналась Ирма. – Тем более, я почти опоздала. В любом случае, я как смертник выкурила сигарету (даже две) и выпила кофе. Теперь дело за вами. Не забудьте о моём последнем желании. Пожалуйста.
Она поднялась, перегнулась через стол и поцеловала Ингу в переносицу. И ушла.
Инга долго смотрела на дверь, смотрела, пока запах истории Ирмы совсем не выветрился из кафе.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Власти голодное пламя
«Мот вошёл в окна наши, вторгся в чертоги наши, чтобы истребить детей с улицы, юношей с площадей».
Иеремия, 9, 21.
Глава первая. Возвращение домой
Победа! – гремело повсюду. Это слово летело по узким улицам городов. Терялось в парусах кораблей. Поднимало головы уставших солдат. Ветер нёс его над просторами покорённой страны, вызывая у одних светлую радость, а у других непроглядную скорбь. Это слово было символом окончившейся войны, и потому заставляло быстрее биться истерзанные сердца. Как знак свыше. Как символ нового начала.
Победа…
***
Военачальники собирались в праздничном зале одного из дворцов Мотии, чтобы отметить успешное завершение кампании. Главнокомандующий Мазей лично приветствовал каждого, находя слова одобрения и похвалы. Ему вот-вот перевалило за пятьдесят, и он был рад, что приближается миг долгожданного покоя. Одиннадцать лет провёл он в непрерывных войнах, отстаивая на полях сражений интересы Родины. И вот теперь он предвкушал момент, когда вернётся домой, обнимет сына, прикоснётся к знакомым камням, почтит память своих предков в старинном склепе. Многое ещё предстояло сделать, но всё это мелочи по сравнению с тем, что уже было сделано за последние годы.
Разгромлены гордые макситаны, обложены данью ливийцы и афры, покорены беспокойные нумидийцы, разбиты древние элимы, отброшены храбрые эллины. Подчинены сикелийские города хананеев. Одиннадцать лет непрестанных боёв. Смертельные опасности, мольбы об удаче, несгибаемое упорство. И победа!
Имя Мазея было на слуху во всех соседних странах. Каждый славил отважного полководца.
В зал зашёл адмирал Магон, и Мазей обнял его как сына.
– Славься, друг! Этот праздник в честь всех нас! И в честь тебя! Без твоих кораблей не покорили бы мы эти скалистые берега!
– Без твоего мудрого руководства мои корабли лежали бы сейчас на морском дне, – не остался в долгу Магон, высказав ответную похвалу.
– Мы многим пожертвовали ради этой победы. А ты – больше других, – отметил его преданность старый полководец.
– Я приобрёл больше, чем потерял, – скромно поклонился адмирал.
Он говорил о своей жене, сиракузской красавице Антигоне. Девушка была дочерью верховного жреца Сиракуз, и, заключив этот брак, Магону удалось заполучить на море и на суше сильного союзника. Хананеи воевали с увядающей Акрагантской державой. После смерти тирана Фаларида, Акрагант, находившийся в центре Сикелии, начали сотрясать бунты и восстания. И это стало отличным поводом для вторжения. Мазей наступал с запада, из Мотии. Магон наступал с востока, из Сиракуз. И этот двойной удар похоронил мечты акрагантцев о возвращении былого могущества.
Так или иначе, но война была окончена. А юная Антигона, хранившая по старинным эллинским обычаям целомудрие, украшала теперь своей естественной красотой жизнь хананейского адмирала.
– Завтра мы погрузим войска на корабли и отплывём на Родину. Наконец-то! А пока, друг мой, испей вина и присоединяйся к общему веселью! Это наша последняя ночь в Сикелии!
Так напутствовал Магона старый полководец, дружески похлопав его по плечу. Праздник только-только набирал силу, весёлые крики отражались эхом от светлых мозаичных сводов, и вино лилось рекой.
Никто и не заметил, что Мазей почти не притронулся к своей чаше. Вид его выражал неподдельную радость, он искренне улыбался в тронутую серой сединой бороду. Но на сердце у него отчего-то было неспокойно, и странная, необъяснимая тревога терзала душу.
Мрачные предчувствия – как предупреждения из иномирья – отравляли разум Мазея. Тяжёлые думы не шли из головы. Он мечтал о возвращении и одновременно боялся его.
Даже когда гости улеглись спать, он не ощутил покоя. Этой ночью он так и не смог уснуть.
***
Солнце поднималось над сикелийским побережьем. Мост, соединявший островок Мотию с Сикелией, кишел многолюдьем, среди которого были видны как простые жители города, так и солдаты, слаженно направлявшиеся к искусственной гавани. Истошно кричали чайки, скользя по воздуху прямо над водной гладью и словно бы провожая уходящие из бухты корабли. За каменной стеной, опоясавшей Мотию, ветер качал остроконечными верхушками кипарисов.
Боевые триеры и массивные крутобокие грузовые корабли медленно проходили через пролив и брали курс в сторону Ливии. Адмирал Магон вместе со своим другом Гильфиалом стоял на палубе торгового судна, внимательно осматривая отчаливающую флотилию. Отличавшийся огромным ростом Гильфиал довольно качал головой, любуясь открывшимся великолепием.
Магон временами оглядывался, сочувственно глядя назад. На корме, устремив печальный взор в сторону родных берегов, стояла прекрасная Антигона. Ветер ласково трепал её золотые кудри. Умное и красивое лицо с высоким лбом и округлым подбородком, выражало задумчивость и смирение. Нежно-розовый пеплос подчёркивал белизну её пухлых рук и тонкость талии.
Она прощалась с домом, понимая, что видит берега Сикелии в последний раз.
Магон тоже посмотрел в сторону берега, где раскинулись крошечные поселения рыбаков и был виден тёмный, безжизненный некрополь.
– Скажи, Гильфиал, по праву ли мы теперь являемся господами этих земель? – обратился он к другу.
Гигант взглянул на него сверху вниз.
– По праву! Это право нам даровано волей богов и остротой наших копий!
– Разве не являемся мы разрушителями старых законов и традиций? Какими видят нас покорённые города?
– Мы явились к ним в блеске нашего законного величия. Если бы не мы, явился бы кто-то другой.
Магон с сомнением покачал головой.
– Я иногда забываю, за что мы сражались и почему участвовали в этой войне. Сколько судеб мы оборвали. Сколько родных разлучили друг с другом. Мы принесли этим людям войну.
– Нет, – возразил Гильфиал. – Мы принесли им порядок и мир.
Адмирал вздохнул, соглашаясь с мнением друга. В конце концов, историю вспять не повернуть, и если уж они вступили на трудный, но славный путь завоеваний, то следует пройти этот путь до конца.
Только так достигается величие. Только так добывается слава.
Только это имеет смысл.
Сильный ветер ударил в парус и в спины людей, стоявших на палубе. И будто отвечая на затаённый вопрос, Магону показалось, что ветер донёс с берега одно единственное слово:
«Горе».
***
На рассвете прошёл лёгкий дождь. Свет утреннего солнца окрасил высокие тучи в пурпур, и в наклонной пелене дождя родились и заиграли весёлые радуги.
Люди высыпали на палубы кораблей, дивясь открывшейся картине. Словно сами боги поздравляли отважных мореплавателей с возвращением домой. Пространство над морем огласили радостные крики. Каждый славил богов и с нетерпением ждал момента, когда можно будет ступить на священную землю и коснуться руками золотого песка Карт-Хадашта.
Постепенно ликование сменилось сосредоточенностью. Солнце поднялось выше, отогнав своим светом мирные массивы туч. А вдалеке уже показалась коричневато-серая кромка ливийского берега. Ветер стих, и экипажи взялись за вёсла.
Забурлила вода вокруг кораблей. Равномерный громкий плеск эхом гремел над морем. Слышались команды келевстов, заиграли на флейтах авлеты.
Берег приближался. И вот, наконец, корабли достигли песчаной бухты к югу от Карт-Хадашта. Моряки повыскакивали на песок и, взявшись за тросы, вытянули корабли из воды кормой вперёд. Упали с палуб деревянные сходни. Немедленно началась разгрузка. Из ближайших строений уже спешили на помощь портовые рабочие, помогая выносить из трюмов ценные трофеи и конвоируя захваченных в Сикелии рабов к специально огороженной площадке. Воины выстраивались напротив кораблей ровными порядками, ожидая приказов своих командиров. Многочисленная прислуга, водоносы, писцы, такелажники, жрицы любви и прочий народец засуетился вокруг войсковых сборов, не столько помогая, сколько мешая и внося переполох.
Несколько рабочих запрягли украшенную золотом колесницу четырьмя лошадьми. К колеснице приблизился облачённый в пурпур Мазей. Голову полководца венчал лавровый венок. В руках он держал высокий боевой штандарт, увенчанный бронзовой головой коня и полумесяцем, смотрящим зубцами вниз.
Пропустив вперёд возницу, полководец взобрался в кузов и укрепил штандарт. Повернулся к войскам, весело улыбнулся и, взмахнув рукой, громко крикнул:
– Домой!
Воины ответили радостным кличем. И вот уже в сторону Города двинулась величественная процессия, возглавляемая Мазеем. Сам Город был прекрасно виден с берега: массивные стены, покрытые белой штукатуркой; высокие жилые дома в пять-шесть этажей, тесно облепившие склоны холма Бирса; величественный храм Эшмуна на самой вершине холма, окружённый священной рощей; черепичные кровли дорогих домов Мегары, квартала знати…
Ворота были приветливо распахнуты. С куртин на вернувшуюся армию взирали толпы восторженных горожан. Улицы переполняли ликующие жители, бросавшие под ноги триумфально вернувшимся воинам пальмовые листья. Все славили Мазея и его отважную армию.
Взрослые показывали детям на шедших среди солдат рабов, закованных в железные кандалы, и говорили:
– Вот враги Карт-Хадашта! Вот, как наказала их судьба за вражду с нами!
И дети смеялись, показывая пальцами на рабов, и кидались в них финиковыми и абрикосовыми косточками.
За рабами по улицам несли добытые в походе богатства. Многочисленные мраморные и золотые статуи, тысячи амфор с маслом, вином и монетами, тяжёлые сундуки, набитые перстнями, ожерельями и браслетами, ковры невиданной отделки, украшенную сюжетными рисунками посуду, тончайший шёлк, пшеницу, оружие.
– Слава Карт-Хадашту! – радостно кричали горожане. Не сдерживая чувств, они обнимались с незнакомцами, плясали и пели, выносили на улицы запасы вина и наливали каждому встречному. Праздник пришёл в Город.
А на главной площади, где остановилась триумфальная колесница, Мазей отчитывался перед Ашаратом – десятью старейшинами, правившими в Городе. Он рассказывал о преодолённых опасностях, о стойкости своих храбрых воинов и об одержанной славной победе. Перед всеми он зачитал текст договора, заключённого хананеями и сиракузцами с одной стороны и акрагантцами и элимами с другой стороны. Старейшины слушали молча, лишь изредка обмениваясь обеспокоенными взглядами.
Власть Мазея, как им казалось, достигла пугающей высоты, а всенародная любовь к полководцу грозила пошатнуть устоявшийся порядок вещей. И вскоре уже сам Мазей сможет диктовать им свою волю, а они, потомки основателей Города и преданных помощников принцессы Элиссы, будут безропотно подчиняться, склонив голову перед старым воякой. Но сейчас они были бессильны что-либо изменить, и потому делали вид, что довольны вернувшимся из похода военачальником.
Вперёд выступил Филен, один из главных в Ашарате.
– Благодарим тебя от лица всего города, благородный Мазей. Ты преподнёс нам поистине великолепный дар. Что может быть лучше победы? Пусть же славится твоё имя. Пусть праздник гуляет по улицам. Слава богам, одарившим нас возможностью быть счастливыми!
Перекрывая радостные крики толпы, главнокомандующий отдал несколько последних приказов, велев войскам проследовать к казармам, чтобы завтра уже выплатить им жалование и отпустить истосковавшихся по дому людей к их семьям.
– Отец, – услышал полководец со стороны храма знакомый голос.
– Сын! Здравствуй!
О, как он вырос и возмужал. Карталон, сын Мазея, за время отсутствия отца стал жрецом в храме Милькарта. Он был высок, красив и строен. Аккуратная борода, прямой нос, умные глаза. На нём длинное жреческое одеяние без пояса. Дорогой пурпур украсил его платье.
– Я скучал, сын. Вижу, каким ты стал! Наша порода. Никогда не боялся ты трудностей и всегда добивался цели. Я горжусь тобой, Карталон!
– Нет, это я горжусь тобой, отец! – скромно улыбнулся жрец, и Мазей тут же стиснул его в объятьях.
– На днях мы отправим десятину от нашей добычи великому Тиру, – негромко, чтобы слышал только сын, проговорил военачальник. – Я хочу, чтобы именно ты преподнёс дары тирскому храму Милькарта.
– Ашарат никогда не согласится на это, – возразил Карталон. – Есть жрецы старше и почётнее меня.
– Сейчас Ашарат выполнит любую мою просьбу. Я хочу, чтобы и ты имел причастность к моей победе. К нашей победе. Это важное событие для всего нашего Города.
Некоторое время сын молчал, борясь с сомнениями, а затем благодарно кивнул.
– Я исполню всё, что ты скажешь. Ради нашего Города.
– Ради Города, – улыбнулся ему в ответ Мазей.
Глава вторая. Поход
Десять старейшин встали вокруг алтаря в храме Решефа. Среди них стоял и Мазей, вызванный, чтобы выслушать указ Ашарата. На каменной поверхности алтаря кто-то расстелил карту морей, и теперь все пристально вглядывались в неё.
– Благородный Мазей, – негромко проговорил Филен, положив сухую ладонь на карту. – Ашарат решил присоединить к владениям Карт-Хадашта хананейские колонии Шарданы. Так же, как и города Сикелии, эти колонии должны платить нам дань. В их крепостях пусть стоят наши гарнизоны. Нам надоело видеть, как наши кровные родственники якшаются с фокейцами, этими наглыми грабителями, наживающимися в наших водах и топящих наши корабли! Всякая деятельность фокейцев на Шардане должна быть пресечена, а хананейские колонии, покрывающие наших врагов, призваны к порядку и покорности.
Мазей задумчиво огладил бороду.
– С момента возвращения из Сикелии прошло всего четыре месяца. Только-только закончилась зима. Я сомневаюсь, что сейчас подходящее время для нового похода. Есть ли у нас средства, чтобы вновь собрать армию и вести её воевать? Люди устали от войн. Им куда важнее благоустраивать свои дома, используя добытые в Сикелии богатства, чем идти через моря ради туманных и малопонятных целей.
– Наши цели благородны и праведны, – возразил старый Битий, далёкий потомок одноимённого командира флота Элиссы. – Мы намерены пресечь пиратские действия фокейцев и наказать шарданских хананеев за сотрудничество с ними.
– Я понимаю, – кивнул Мазей. – Однако для этого вовсе не обязательно пытаться присоединить эти колонии к нашим владениям. Позвольте напомнить: когда мы впервые взялись за оружие и вступили в войну с макситанами, мы отстаивали свою свободу и право жить на этой земле. Когда мы отправились в поход на Сикелию, мы защищали наших братьев от эллинской угрозы. Но теперь мы идём не защищать, а завоёвывать. И это вряд ли понравится народу.
– Ашарат действует исключительно в интересах Карт-Хадашта, – возмущённо сказал Мицри, старый толстяк с двойным подбородком и объёмным пузом.
– В любом случае пути назад уже нет, – добавил Филен. – Мы отправили владетелям колоний послание с требованием выплачивать нам дать и предоставить своих воинов в случае необходимости. Они отвергли наш ультиматум, и теперь война неизбежна.
Мазей в ужасе отшатнулся от старейшин.
– Когда?! Когда это случилось?
– Мы отправили им послание сразу по возвращении твоей армии из Сикелии, – пристально глядя прямо в глаза полководцу, проговорил Филен.
Военачальник закрыл глаза и схватился за голову. Он стоял неподвижно. Лицо его побледнело.
Наконец, он открыл глаза и обвёл присутствовавших медленным взглядом.
Старики. Толстые, алчные, богатые. Жадные до чужой добычи. Возомнившие себя хозяевам судеб. Закутавшиеся в дорогие одежды. Обвешанные золотыми кольцами и браслетами. Сколько злобы в их глазах. Сколько презрения и самодовольства.
Мазей негромко заговорил.
– Великие отцы Города. Почему вы не сказали мне всё сразу? Понимаете ли вы, что дали нашим противникам время для подготовки к вторжению? Осознаёте ли, что нашу армию встретят во всеоружии? Неужели вы не видите, насколько опасен выбранный вами путь? Шардана – огромный остров, уступающий разве что Сикелии. Это целая страна, испещрённая горами, оврагами и могучими реками. И завоевать эту страну можно лишь после долгой и тщательной подготовки. Путём напряжения всех сил нашего государства.
– Решения Ашарата священны, – холодно произнёс Филен. – Мы даём тебе десять дней, чтобы собрать армию. Далее начнётся судоходный сезон, и фокейцы смогут задействовать свои флотилии для помощи колониям. Поспеши и выступи скорее в поход. Пока не стало поздно.
Мазей заставил себя вежливо поклониться старейшинам.
– Я подчиняюсь решению мудрого Ашарата, – выдавил из себя он и, развернувшись, поспешил покинуть храм.
«Пока не стало поздно» – последние слова Ашарата ещё занимали его думы. Ашарата, который сделал всё, чтобы уже стало слишком поздно…
***
Вёсла вспенивали воду вокруг стремительных кораблей. Могучий флот Карт-Хадашта шёл на север в сторону Шарданы. Никто, кроме хананейских моряков, не отваживался вот так выходить в открытое море, теряя из виду линию побережья.
На палубе самого большого корабля стояли рядом Мазей и Магон. Оба были хмуры и задумчивы.
– Какой город ты избрал своей первой целью? – обратился к главнокомандующему адмирал.
– Куккуредд. Он замыкает большой залив, широкой дугой впадающий в южный берег Шарданы. Взяв Куккуредд, мы сможем перехватывать все фокейские суда, идущие с востока. Дальше мы двинемся за запад вдоль линии залива и покорим Каралис, Нору и Битию. Затем настанет очередь городов на западном побережье Шарданы – Сулки, Таррос, Боса, Корнус. Потом мы преодолеем пролив между Шарданой и Кирном и нанесём удар по Алалии – крупнейшей стоянке фокейского флота. И тогда, одержав победу, мы вернёмся вдоль восточного берега Шарданы обратно в Куккуредд.
– Простой и разумный план, – соглашаясь, кивнул Магон. – Если будем действовать быстро, то к концу лета всё побережье Шарданы будет в нашей власти, а о фокейских пиратах можно будет надолго забыть.
Мазей не ответил, вновь погрузившись в раздумья.
На третий день плаванья флот достиг острова Шардана. Пройдя немного вдоль его побережья, моряки увидели растянувшийся вдоль песчаного пляжа городок Куккуредд, окружённый с трёх сторон каменной стеной. На берегу сушились корабли, в том числе и несколько фокейских триаконтер.
Флот Карт-Хадашта мигом занял всё побережье. Не дожидаясь, пока будут спущены сходни, на песок начали спрыгивать воины. Быстро сгруппировав несколько отрядов, Мазей стремительно занял все улицы города и важнейшие здания. Магон вместе с Гильфиалом занялись захватом фокейских судов. На кораблях слышались звуки драки и ругань. Схваченным эллинам связывали руки за спиной и подталкивали в сторону свободного портового амбара, в котором и заперли до возвращения начальства.
Местных жители согнали на главную площадь перед городскими воротами, где перед ними с речью выступил Мазей.
– Граждане Куккуредда! Внимайте! Я Мазей, глава войск Карт-Хадашта. Я сообщаю вам, что отныне вы все являетесь подданными Карт-Хадашта. Ваша земля – это наша земля. Ваш хлеб – это наш хлеб. Ваши люди – это наши люди. С сего дня вам запрещено принимать у себя фокейские корабли. Стены Куккуредда будут срыты, а в самом городе оставлен наш гарнизон. За то, что вы доселе осмеливались оказывать помощь коварным фокейцам, на вас накладывается дань: половину своих доходов вы будете отдавать народу Карт-Хадашта!
Горожане, до той поры молча и покорно внимавшие судьбоносным словам полководца, при этих словах разразились горестными стенаниями. Они были согласны отдавать свой хлеб и делить дома с чужеземцами, но выплачивать такую непомерно огромную дань – к этому они не были готовы.
– Несогласные с моим решением будут объявлены бунтовщиками и казнены! Семьи бунтовщиков будут обращены в рабство, а всё их имущество конфисковано! Есть ли среди вас те, кто намерен выступить против моего решения?
Мазей обвёл притихшую толпу взглядом и, видя полную покорность, удовлетворённо кивнул.
Первый шаг сделан. Вторжение началось успешно.
Мазей надеялся повторить то же самое и в Каралисе, но этот город был куда крупнее Куккуредда. Население взялось за оружие, началось сражение, которое постепенно переросло в резню. Войска Карт-Хадашта быстро заняли гавань и продвигались по улицам в сторону стен, оставляя за собой лежавшие на земле трупы горожан.
Многие мирные жители прятались от озверевших захватчиков, почувствовавших вкус крови, в храмах и на крышах высоких домов. Когда последние очаги сопротивления были подавлены, Мазей приказал остановить убийства и собрать уцелевших горожан на площади.
Он объявил им о том, что их город будет полностью уничтожен, предложив взамен основать поселение рядом с той же гаванью, но несколько в стороне. Людям ничего не оставалось, кроме как согласиться с этим предложением.
В Каралисе пришлось оставить значительную часть войск, чтобы разрушить городские стены и постройки. Но и без них города Нора и Бития оказались неспособными оказать сопротивление Мазею и предпочли открыть ворота перед завоевателями, добровольно отдав себя на их суд. К жителям этих городов Мазей был более благосклонен и не стал облагать их данью, не забыв, впрочем, поднять налоги.
Во всех городах, где ему довелось побывать, он приносил щедрые жертвы богам. В Куккуредде он молился в храме прекрасной Астарты. В Каралисе посетил храм всемогущего Баал-Хаммона. В Норе преклонил колени пред алтарём милостивой Тиннит, а в Битии прирезал белого барашка на алтаре хитроумного Беса. Здесь же он держал совет с Магоном.
– Войска устали от кораблей, – высказал терзавшую его мысль Мазей. – Время им размять свои ноги и пройтись по Шардане, подышать её воздухом и познать её красоту. Это будет полезно для них. Как считаешь?
– Ты как всегда прав, – согласился с ним Магон. – Корабли тоже устали, как и люди. Им необходим отдых и ремонт. Нужна просушка. Хорошо бы почистить днища от налипших ракушек и просмолить борта.
– На это нет времени. Следующая наша цель – Сулки. И это настоящая крепость, которую не взять с наскока. Расположен город на отвесной скале, нависающей над морем. Захватить его с моря не получится.
– Что же тогда делать?
– У нас пять полков пехоты. Я намерен с четырьмя из них идти на Сулки из Каралиса. Ты же, взяв на корабли полк Тиннит, обогнёшь с юга полуостров, выступающий из Шарданы, и высадишься близ Сулки, поддержав меня, когда я окажусь рядом. Нужно действовать слаженно, и тогда нас ждёт успех. Если по пути тебе встретится флот фокейцев, не рискуй понапрасну. У тебя на борту будет лучшая и самая опытная часть нашего войска. Если врагов будет не слишком много, это воины помогут тебе одержать верх в абордажном бою. Но если возникнет опасность поражения, не испытывай удачи и уводи корабли в Каралис.
– Я тебя понял, Мазей. Всё будет исполнено в точности.
***
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Со всего южного побережья Шарданы стянулись к Каралису войска Карт-Хадашта. Полк Милькарта – тяжёлая пехота, одетая в бронзовые панцири и вооружённая пиками. Полк Баал-Магонима – лёгкая пехота с приданным отрядом знатной конницы и нумидийскими всадниками. Полк Решефа – инженерные войска, сапёры, действующие под прикрытием крестьян-лучников и балеарских пращников. И полк Астарты – подвижные копьеметатели, сопровождаемые боевыми колесницами. Всего более пятнадцати тысяч человек собралось в несокрушимом воинстве, готовясь выступить в поход против твердокаменной Сулки.
Полк Тиннит, состоявший из закованных в железо гоплитов, отправлялся вместе с сотней боевых кораблей в обход южной оконечности острова.
Обоз снабдили сотнями мулов и быков. На повозки грузили зерно, хлеб и вяленое мясо. Воду набрали в ближайшем озере.
Хорошая ли вода в озере? – спрашивали хананеи своих проводников, взятых из местных деревень.
Хорошая, – лукаво отвечали те, умолчав, что озеро берёт истоки из обширных болот.
Спустя месяц после начала вторжения войско тронулось за запад, углубляясь в просторы Шарданы.
Огромная масса людей шагала по единственной узкой дороге, поднимая облако пыли. То и дело колонна останавливалась. Дорога ветвилась. Проводники ругались. Повозки замирали. Уходило немало времени, чтобы армия вновь продолжила путь. С первого же дня люди начали маяться животами. Кого-то тошнило. Большинство же испытывали слабость и странную ноющую боль в мышцах. Солнце палило нещадно, заставляя воинов пить всё больше воды…
Несмотря на все трудности, к концу дня было пройдено расстояние почти в девяноста стадиев. Армия заночевала в обширном хвойном лесу, никак не защитив свою стоянку. Даже при всём желании Мазей не мог обеспечить оборону привала – его армия не смогла собраться в единый кулак и отдыхала там, где её настигла тьма, растянувшись на многие стадии по обеим сторонам дороги.
Ночью было душно. Жужжали надоедливые комары. Выли где-то вдали голодные волки. Уставшие с дороги воины ворочались в беспокойной дрёме, вынужденные лежать кто на холодной земле, кто на твёрдых корнях деревьев, кто на камнях. Тревожно вздрагивали лошади, издавая жалобное ржание.
Утром разбитые, невыспавшиеся, неотдохнувшие воины продолжили поход. Всё больше было тех, кто хватался за живот и жаловался на скручивающую боль. Многие еле волочили ноги, сгибаясь под тяжестью доспехов и бессильно опустив сжимавшие копья руки. Понуро ссутулившись, люди тихо проклинали своих правителей, по чьей воле они теперь вынуждены были терпеть все эти страдания.
К полудню войско поднялось на скалистое плато. Дорога здесь стала ещё уже. Она вилась подобно змее между отвесных серых скал, с которых временами осыпались мелкие камни. В двух местах пришлось расчищать ущелье, заваленное рухнувшими деревьями. Когда же вершина плато осталась позади, и тропа повела войско вниз, к зелёному покрову леса, люди поняли, что скалы защищали их от палящего зноя. Высокое солнце выпивало последние силы, и Мазей, видя бессилие своих солдат, приказал трубить привал. К вечеру им так и не удалось спуститься с плато. С большим трудом войско преодолело восемьдесят стадиев.
Ночью постовые были напуганы пролетавшей над лагерем стаей летучих мышей, издававших тонкий, противный лай. Над лишёнными растительности скалами ночной воздух оказался куда холоднее, и люди, чтобы согреться, вынуждены были сбиваться в кучки, наваливаясь друг на друга и, презрев стыд, сжимая в объятьях знакомых и незнакомых товарищей. Многим снились тёплые и приветливые берега Родины, и в моменты частых пробуждений они испытывали разочарование, обнаружив себя на чужестранных холодных камнях.
Утром Мазей раздавил ногой большого мохнатого паука, прятавшегося в камнях прямо у входа в командирский шатёр. Он заметил, что таких пауков прячется немало среди булыжников и трещин, покрывавших каменистый склон.
Воины выглядели мрачными и недовольными. Сон не принёс им отдохновения и не придал сил. Наоборот, ночной холод сделал их мышцы дряблыми, а головы тяжёлыми.
За третий день было пройдено всего сорок стадиев. И появились первые умершие. Эти люди, прежде чем испустить дух, долго мучились болями в животе, жалуясь на слабость, головокружение и тошноту. От воды, набранной в злополучном озере, начало вонять тиной и гнилью.
Недолго думая, Мазей схватил ближайший меховой бурдюк с водой и полностью опустошил его, обильно полив низкие деревца у дороги. Его примеру последовали остальные. Немедленно несколько разведчиков отправились в разные стороны в поисках ручьёв и рек. Их ждала удача – и армия смогла пополнить запасы воды, без которых поход был бы обречён.
Однако свежая вода так и не решила проблему больных. Их становилось всё больше. Многие уже не могли идти, и их пришлось разместить на повозках в обозе.
– Не иначе, как сам Мот, бог-смерть, потешается над нами, – проговорил Мазей, глядя на погребальные костры. – Он послал к нам детей своих, Мор и Гибель. Молите же о милости богов, чтобы они спасли нас от тёмной воли Мота.
Плато осталось позади, и перед армией вновь раскрыл объятия густой лес. Чем дальше шли люди, тем больше становилось в воздухе комаров. Стало ясно, что войско приближается к большой воде. К вечеру, преодолев пятьдесят пять стадиев, солдаты вышли к вытянутому озеру, окаймлённому с северной стороны высокими, покрытыми пышной растительностью скалами. На берегу озера стояла деревушка шарданцев. Аборигены в страхе перед пришельцами попрятались в своих хлипких глиняных домиках с соломенными крышами. Мазей приказал без нужды не обижать их. Ему не хотелось улаживать конфликты. И без того хватало забот.
Давно уже его посещали мысли о пределах собственной власти. О праве принимать решения за тысячи воинов. До сей поры его слушались беспрекословно, и подспудно полководцу казалось, что так и должно быть, что это право, дарованное свыше. Но теперь он начал наблюдать, что люди с неохотой слушают его слова. Их дух был явно подорван трудностями похода, а дисциплина неуклонно падала. Смерть товарищей, ещё даже не побывавших в бою, породила сомнения в душах людей, и теперь Мазей не был уверен, что в предстоящем бою они смогут продемонстрировать былую отвагу. Ему вряд ли удастся перенести их недовольство на врагов, ведь отнюдь не враги виноваты в нынешних тяготах войска.
В какой-то момент Мазею показалось, что лучшим выходом будет немедленное возвращение в Каралис, однако тогда Магон, который со своим флотом сейчас огибал южные берега Шарданы и спешил к Сулки, окажется с врагом без поддержки один на один, а этого допустить никак нельзя.
Необходимо сделать последний рывок и дойти до цели. До Сулки осталось пройти всего шестьдесят пять стадиев. Здесь, у озера, хорошее место для отдыха, и завтра солдаты должны будут чувствовать себя значительно лучше.
Так и случилось. С утра воины выглядели отдохнувшими и бодрыми, а их лица выражали решимость идти дальше и встретиться с врагом лицом к лицу. Мазей удовлетворённо оглядел своих воинов и приказал без промедления выступать в путь.
Не пройдя и половины оставшегося расстояния, люди почувствовали солёное дыхание моря. В небе иногда были видны чайки. Люди зашагали бодрее. И вот, когда до побережья оставалось пройти всего полтора десятка стадиев, они увидели берег. И каменный город, стоявший на скале.
Сулки занимал вершину скалистого холма, выходя восточной стороной к Шардане, а другой к узенькому перешейку, связывающего с большой землёй крупный полуостров Плумбата. В северной гавани стоял фокейский флот, насчитывавший, по меньшей мере, шестьдесят боевых кораблей и две сотни грузовых. Стало ясно, что в Сулки прибыла значительная армия для противодействия хананеям.
Этого и боялся Мазей. Ашарат подставил его, заблаговременно известив шарданцев о враждебных намерениях, и теперь, с началом судоходного сезона, фокейцы станут яростно защищать поселения Шарданы, входящие в сферу их интересов.
Как только приближение армии Мазея было замечено, флот фокейцев внезапно снялся с якорей и устремился на северо-запад, в обход Плумбаты. Сам Мазей не спешил подходить к стенам города, дожидаясь, пока подтянутся отставшие войска. Он не рассчитывал, что битва состоится именно сегодня, однако у обитателей Сулки были на этот счёт другие планы.
Городские ворота распахнулись, и по спускавшейся с холма дороге стали выходить фокейские войска, подкреплённые силами колонистов. Всего около двух тысяч эллинов и тысячи хананеев. Их сопровождали несколько десятков всадников и до трёх сотен лучников. На первый взгляд не так уж много. Но шли они в образцовом порядке, быстро собравшись в массивную и монолитную фалангу, ощетинившуюся копьями. Лучники шли впереди. Конница рассыпалась по окрестным холмам, двигаясь вдоль лесных кромок.
Свободное пространство перед городом огласили звуки боевой песни. Мазей, выждав немного, начал выстраивать перед дерзкими врагами свои войска. Вперёд выехали колесницы, которыми полководец планировал нарушить строй противников. За ними двинулась самая крепкая часть войска – полк Милькарта. Их поддерживали стрелковые войска. Конница и лёгкая пехота прикрывала фланги.
Очень быстро две армии сблизились друг с другом. Разогнавшиеся колесницы пронеслись перед вражеским строем, осыпая чужих солдат стрелами. Но фокейские лучники смогли отогнать их. Тогда о ровный фронт фаланги ударила тяжёлая пехота Карт-Хадашта. Гром битвы огласил каменистую долину, окаймлённую скалами и дубовыми лесами. Немедленно послышались крики раненых и лязг оружия.
Твердь Шарданы окропила кровь. На землю падали трупы, по которым шли новые ряды гоплитов. Эллины стояли тесно, образовав слитную стену из больших круглых щитов, над которыми с убийственной чёткостью разили длинные копья. Всё фокейское войско напоминало слаженный механизм, каждое действие в котором было отработано до автоматизма. Волны хананеев накатывали на вражескую линию и так же откатывались, оставляя тела павших. Но от этого они становились только злей.
Хананеев было больше, и они нахлынули могучим потоком на врагов, заставив тех попятиться под массой наседавших войск. Тут и там слитная линия щитов разбивалась, и в прорехи кидались смельчаки, разя всех, до кого могли дотянуться.
– Наивные! – усмехнулся Мазей, наблюдая за схваткой с дороги, сидя на коне в окружении телохранителей. – Им стоило встречать нас на стенах, а не здесь, в этой долине, где мы можем использовать наш численный перевес!
И в этот же момент со стороны Сулки послышался сигнал боевой трубы. Тот час же ожили тёмные дубовые чащи, и из окрестных лесов в долину хлынули полчища дикарей. С севера неорганизованной толпой неслись высокорослые светловолосые кельты, размахивая длинными железными мечами и потрясая в воздухе высокими щитами с необычным спиральным орнаментом. С юга и с тыла против хананеев выходили порядки иберийской пехоты, облачённые в белые одежды с красной каймой, кожаные шлемы и бронзовые нагрудники. Вооружённые короткими мечами с утолщёнными рубящими кромками, они несли с собой ещё и метательные дротики, которыми щедро забрасывали застывшее в оцепенении воинство Карт-Хадашта. Фаланга эллинов издала громовой воинский клич и, сделав единомоментный шаг вперёд, оттолкнула от себя щитами тяжёлую пехоту захватчиков.
Кельты врубились в сбившиеся порядки хананейцев, немедленно внеся в их ряды смятение и панику. Против них поспешил с подкреплениями сам Мазей, крича ординарцам, чтобы против иберийцев выступали лёгкие войска.
Полководец ворвался на боевом коне в самую гущу боя, сопровождаемый верными телохранителями и оруженосцами. К нему обратились озлобленные лица варваров. Их безумное бесстрашие родило в душе военачальника предательский холодок страха. Несколько кельтов погибли под копытами, прежде чем конь полководца рухнул как подкошенный с перерубленным горлом. Сразу несколько телохранителей прикрыли Мазея щитами и помогли подняться с земли. Он немедленно кинулся в схватку, давая пример остальным и побуждая многих уже поддавшихся панике вернуться на свои позиции и продолжить бой.
Перед Мазеем колыхалась живая масса яростно рычащих тел, то и дело взмахивающая железными мечами, подобно огромному чудовищу, покрытому шипами и чешуёй. Разбивались под ударами щиты, падали люди, ломались кости. Страшные вопли боли и отчаяния дополняли картину открывшегося ада.
Мазей ткнул в эту массу врагов копьём, и то обломилось посередине, унеся наконечник куда-то в глубины этой страшной колышущейся многоликой толпы. Дикари словно слились в один могучий ком плоти, пытающийся в припадке боевой ярости задавить нестройные ряды завоевателей.
– Копьё! – заорал Мазей, отбиваясь от наседавших врагов мечом. – Копьё мне!
Кто-то из оруженосцев сунул ему в руку копьё, и полководец смог оттолкнуть от себя на безопасное расстояние подобравшихся слишком близко варваров.
По всему полю творилась неразбериха. Кольцо врагов, не считаясь с собственными потерями, пыталось плотно сомкнуться вокруг захватчиков и не позволить никому из них выйти из круга живым. Шарданские хананеи, фокейцы, кельты и иберийцы объединили усилия ради победы. И хоть их было меньше, чем пришедших на эту землю воинов Карт-Хадашта, они всё равно чувствовали, что победа уже близка.
В самый отчаянный момент сражения со стороны моря послышались звуки музыки, и ханаанцы приободрились: это шёл на выручку флот Магона. Его корабли отыскали среди отвесных красных скал пригодную для высадки площадку, и теперь с причаливавших кораблей высаживались закованные в железные панцири тяжёлые гоплиты полка Тиннит. Три с половиной тысячи свежих, сильных, горящих праведных гневом воинов спешили на выручку своим товарищам.
– Прорывайтесь к берегу! – перекрывая грохот битвы, прокричал Мазей, пытаясь вывести своих людей из окружения. Его солдаты, измученные тяжёлым переходом, усталые, больные, похожие на тени самих себя, понёсшие страшные потери в ходе битвы, ощутили вдруг воодушевление и неожиданный подъём сил. Они энергично навалились на фокейскую фалангу и прорвали её, повалив густым плотным потоком навстречу свежим подкреплениям.
Полк Тиннит вёл на битву отважный и могучий Гильфиал. Возвышаясь на две головы над ближайшими сподвижниками, он держал навесу огромный двуручный молот, которым тут же принялся сокрушать черепа врагов.
– За Карт-Хадашт! Утопим их в крови! Во имя всех богов!
Эти слова военачальника неслись над полем, вселяя в сердца людей необоримый дух победы.
Зажатая с двух сторон фокейская фаланга начала отступать по холму к неприступным стенам Сулки. Лучники и пращники смогли отогнать иберийцев. И только кельты ещё продолжали наступать, не обращая внимания на то, что творилось кругом. Огромные, бесстрашные, они устремлялись за славой в самую гущу боя и шли по телам своих павших товарищей, тесня ханаанцев в сторону берега.
Мазей кое-как сумел объединить свои силы с войском Магона и, передав командование Гильфиалу, взобрался на борт флагманского корабля.
– Я рад тебе, Магон! – он обнял адмирала, а затем отстранился и пристально вгляделся тому в глаза. – Без тебя мы бы сгинули под стенами этого проклятого города.
Магон смотрел на перепачканного в крови полководца. Видел многочисленные царапины и вмятины на его доспехе. Видел в его глазах странную отрешённость от реальности.
– Боюсь, я прибыл слишком поздно, – покачал головой Магон и указал на запад, где близ побережья полуострова Плумбата уже виден был спешивший к ним фокейский боевой флот. – Надо немедленно уходить отсюда, пока нас не раздавили.
Мазей нервно шагнул к борту, глядя на приближающиеся корабли. Ещё час-другой, и они обрушатся на лишённый экипажей флот Карт-Хадашта, который станет для них лёгкой добычей.
– Отходим, – хрипло приказал Мазей, полуобернувшись к адмиралу. – Пусть трубят отход. Всем на корабли! Мы должны уходить!
Это решение далось ему нелегко, но иначе дело грозило обернуться гибельным поражением.
Войска отступали к стоянке флота, отбиваясь от наседавших врагов и бросив на произвол судьбы весь свой обоз, всех раненых, все колесницы и почти всех лошадей. В какой-то момент уставшие кельты прекратили преследование, осознав, наконец, что прочие их союзники не спешат продолжать сражение, устрашённые тяжестью своих потерь.
Но и потери ханаанцев были велики. Отплывая от вражеских берегов, они оставляли на чужой земле более десяти тысяч убитых и раненых. Больше половины армии погибло здесь, угодив в хитроумную ловушку коварных фокейцев.
Флот уходил в Каралис.
Глава третья. Восстание
Новая стоянка в Каралисе была наспех защищена палисадом и рвом. Внутреннее пространство поделено на улицы и кварталы. Вместо шатров быстро возводились деревянные хижины и невысокие каменные домики, в которых проживали не только солдаты, но и переселенцы из старого Каралиса, снесённого до основания по приказу Мазея.
Часть флота осталась в Норе, известной своими тремя естественными гаванями. Другая часть занимала песчаную бухту к востоку от Каралиса. Большинство кораблей были вытащены на берег кормой вперёд. Набегавшие волны приподнимали носы трирем и снова опускали, отступая. Под водой сонно колыхались поля водорослей.
Мазей, разувшись, стоял у самой кромки моря. Набегавшая вода, пенясь и разбрасывая брызги, окатывала его ноги, утопавшие в песке. Взгляд полководца был устремлён вдаль.
За спиной стоял Магон, сложив руки на груди и устало опустив веки.
– Как ты мог проиграть? Их было не больше десяти тысяч, – глухо проговорил он.
– Это была засада, друг мой. Искусно устроенная засада.
– Почему ты не разведал окрестные леса?
Волны нахлынули с новой силой, поднявшись до колен полководца. Мазей дождался, пока вода отойдёт, и вздохнул.
– Фокейцы упредили нас. Они не дали нам времени на разведку. Я был наивен, клюнув на их приманку. Но не спеши обвинять меня в поражении. Поражение было неизбежно. Они хорошо подготовились к встрече с нами. Даже не смотря на то, что до Сулки все города мы брали только с моря, они всё равно ждали нас с востока. Они точно знали, откуда мы выйдем и какую займём позицию. Они знали всё.
– Что ты хочешь сказать? Что среди нас есть фокейские шпионы?
– Не обязательно, – вздохнул Мазей. – Всё может быть намного проще. Кому-то просто было выгодно предупредить фокейцев о нашем появлении. Это можно было сделать угрозами или подкупом.
– И кому же, по-твоему, было это выгодно?
Мазей усмехнулся.
– Это очевидно. Ашарат.
Магон отшатнулся, сделав отстраняющий жест.
– Нет! Я не верю! Отцы Города не могли предать нас! Какой в этом смысл?
Старый главнокомандующий спокойно обернулся к адмиралу.
– А ты не понимаешь? Я стал слишком силён для Ашарата. Армия – это мощнейший политический инструмент, и старики боятся, что я начну управлять ими с помощью армии. Теперь же – посмотри сам! – у нас уже нет армии. А есть только кучка дезориентированных и угнетённых людей. Я больше не полководец, способный диктовать Ашарату свою волю, а простой военачальник, которому осталось недолго. Скоро вернётся корабль из Карт-Хадашта, и ты увидишь, как старейшины отреагируют на моё известие о поражении. Они распнут меня, радостно потирая руки и скалясь, как шакалы, предвкушающие делёж добычи.
Он замолчал, снова повернувшись к морю и раскинув руки ладонями к небу.
Магон шагнул ближе и встал рядом со старым полководцем. Он услышал тихий шёпот Мазея и понял, что тот молится.
– О, великая Астарта, царица цариц, Мать всех матерей, Богиня всех богов! Да воссияет Бездна от звука имени твоего! Я благодарю тебя за тот огонь, что ты разжигаешь в моей душе. Ласково взгляни на меня! Честно долю я свою принял, одари за труды и старания! Ниспошли просветленье в мою душу, омрачённую неудачей. Спаси от смерти, от царя ужасов Мота, мрачно ко мне свои руки тянущего! Исцели мой разум и покажи дорогу…
Магон взглянул на небо, пытаясь отыскать там лик богини, к которой обращался Мазей. Но увидел лишь пустой горизонт и бесконечный голубой простор, освещённый лучами палящего солнца.
***
Через сутки из Карт-Хадашта вернулся корабль. На берег сошли молодые офицеры, которых Мазей отправлял с докладом к Ашарату. И вот теперь полководец готовился узнать волю старейшин.
На главной площади нового Каралиса собрались все воины хананейской армии. Всего около восьми тысяч человек. Мазей стоял на возвышении в самом центре площади. За его спиной застыли Магон, Гильфиал и другие офицеры. Трое послов предстали перед главнокомандующим и низко поклонились. Один из них протянул Мазею футляр с папирусным свитком. По лицам вернувшихся офицеров военачальник понял, что они принесли страшную весть.
– Огласи всем нам решение Ашарата, – велел Мазей послу. Тот растерянно огляделся по сторонам, ловя на себе тысячи взглядов, полных надежды и нетерпения. Со скорбным ликом обречённого он вскрыл футляр и развернул свиток. Встав вполоборота к главнокомандующему, он громко зачитал:
– «Рабимаханат Мазей, с тобой говорит Ашарат! Согласно нашим давним традициям полководец, потерпевший поражение в битве, приговаривается к смертной казни через распятие. Но вспоминая о твоих былых заслугах и высоко оценивая вклад, внесённый тобой в укрепление могущества Карт-Хадашта, мы заменяем смертную казнь на вечное изгнание. Всем воинам, находящимся в твоём подчинении, мы запрещаем возвращаться в Карт-Хадашт. Запятнавшим себя позором поражения нет дороги домой. Таково слово Ашарата!»
Над площадью повисла гробовая тишина. Люди стояли с убитым видом, не веря в происходящее. Мазей спокойно обернулся к Магону, криво усмехнувшись.
– Видишь? – сказал он. – Ашарат утратил страх передо мной. И теперь старики нашли в себе отвагу навсегда избавиться от нас. Они решили, что мы больше не нужны Карт-Хадашту.
– Но что же теперь делать? – озвучил общую мысль адмирал.
– Мы отправим новое посольство! – обернувшись к войскам, воскликнул Мазей. – Мы будем молить о прощении! Мы добьёмся права вернуться на родину! Послы! Плывите назад и скажите Ашарату, что войско не виновато в постигшей его неудаче. Вся вина на мне! Я, Рабимаханат Мазей, готов выплатить долг своей смертью за прощение моих воинов! Пусть меня распнут на позорном столбе, но сыны Карт-Хадашта должны коснуться стен своих домов и увидеть лица своих жён и детей! Мчитесь в Карт-Хадашт! Передайте мои слова Ашарату!
Люди потрясённо взирали на своего полководца, своего бессменного лидера, которому они однажды вверили свои жизни и свои судьбы. И вот теперь он сам ради них готов был отречься от земной жизни, чтобы только свершилась их мечта о возвращении на Родину.
– Слава Мазею! Слава Карт-Хадашту! – раздались возгласы, тут же подхваченные толпой. Послы снова низко поклонились главнокомандующему, пряча влажный блеск в глазах, и поспешили в сторону гавани. Им предстояло выдержать ещё одно испытание в споре с Ашаратом.
А Мазей, проводив их взглядом, развернулся и медленно направился к каменному дому, в котором жил последние несколько дней.
– Ты великий человек, – услышал он, когда проходил мимо адмирала.
– Я великий глупец, – не оборачиваясь, ответил полководец.
***
Послы вернулись ни с чем. По их словам старейшины были непреклонны. Послы просили и умоляли о возвращении армии на родину. Но Ашарат не изменил решения. Тогда послы в приступе гнева решились даже угрожать оружием отцам Города, но те в ответ заявили, что больше не будут иметь дел с представителями Мазея, а любой корабль, вернувшийся из Шарданы, будет объявлен вне закона и уничтожен. Послы вернулись в Каралис в самом мрачном настроении.
Что же нам теперь делать? – вопрошали люди, окружив дом Мазея. На их лицах полководец видел отчаяние и мольбу. Они лишились смысла жизни и теперь надеялись, что он, Мазей, сможет принять судьбоносное и единственно верное решение. Один должен был выбрать путь для тысяч.
Со всех сторон слышались предложения. Кто-то говорил, что надо завоевать Шардану и основать здесь собственную страну, но эта мысль не вызвала интереса – большинство понимало, что у них нет стольких сил, чтобы покорить Шардану. Другие предлагали переселиться в недавно покорённую часть Сикелии, уведя флот к окаймлённой морскими водами Мотии. Третьи и вовсе убеждали, что надо плыть на запад и там, за столпами Милькарта, замыкающими уста океана, найти прибежище в древнем городе Гадире.
– Тишины! – потребовал Мазей, поднимая руку, и толпа послушно притихла. – Судьба наша туманна, но она навсегда останется связанной с Карт-Хадаштом. Нам от этого не уйти и не сбежать. Мне предстоит принять трудное решение, и потому я прошу вас подождать до завтрашнего утра. Я обдумаю все варианты и сообщу свою волю.
Согласившись с его доводами, солдаты разошлись по домам, оставив Мазея в гнетущем одиночестве.
«Да, власть – это всегда одиночество, – подумал полководец. – Она дарует иллюзию собственной значимости, но в любой момент может спросить с тебя долг ответственности. Власть пугает и манит. Но нужна ли она, такая власть, если из-за неё я лишился права видеть свой родной город воочию?»
***
Ночь была беспокойной и полной тяжёлых дум. Стынущие угли в круглом очаге рождали смутные блики на потолке. Слабо развевалась занавесь у открытого окна. С улицы доносились звуки спящего города – редкое ржанье коней, треск костра на посту дозорных, чьи-то далёкие шаги. Мазей растянулся на ложе, закинув руки за голову и изучая взглядом трещинки в штукатурке, покрывавшей потолок. Сон не шёл.
Внезапно повеяло холодом. Блики от очага задрожали и погасли. Комната погрузилась во мрак. От окна на пол падала едва заметная полоска лунного света.
Мазей сжался от ужаса, ощутив природным чутьём чужое присутствие. Преодолевая первобытный страх, он приподнялся на локтях и спросил:
– Кто здесь?
Голос предательски дрогнул.
Темнота в дальнем углу заворочалась, распрямляясь и обретая очертания. Мрак надвинулся, подавляя дрожащего слабого человека своей странной непостижимостью. Во тьме родилось облачко холодного, чужого дыхания.
– Все боятся потерять власть, – произнёс бесцветный, чуть хрипловатый голос, от которого Мазея бросило в пот. – Ты тоже боишься. Все боятся. Страх и власть – брат и сестра.
В лунном свете возникло лицо древнего старика: сухое, морщинистое, худое. С сильно ввалившимися глазами и щеками. Длинные белые волосы спадали, казалось, до самого пола.
Лицо склонилось над Мазеем, и тот вжался с мягкую подстилку.
– Кто же ты? – шёпотом спросил Мазей.
– Зови меня Друг. Просто Друг.
– Зачем ты пришёл?
– Я единственный, кто услышал твои мольбы.
Старый полководец едва не потерял сознание.
– Ты бог?..
– Куда мне тягаться во всемогуществе с богами, – досадливо проскрежетал Друг. – Они слишком горды и светлы. Им давно уже нет дела до человеческих судеб. В отличие от меня.
Длинные волосы гостя вдруг всколыхнулись и вспорхнули к потолку. Словно на нитях лицо вознеслось в воздух и осталось висеть. Мазею показалось, будто квадрат потолка стал прозрачным, исчез, растворился во мраке, и теперь над ним возникла безграничная бездна, в которой угадывались черты лица незнакомца. Это странное лицо застыло, будто паук в паутине. И до сих пор Мазею никак не удавалось разглядеть тело пришельца.
– Ты, обладающий властью, должен знать, что любая власть порочна, – вновь заговорил незваный гость. – Вспомни Совет Десяти. Эти жирные, самодовольные, глупые старики с навечно застывшим выражением недовольства на лицах. Разве могут они знать, как привести государство к расцвету, если никогда в жизни они ни в чём не испытывали нужды? Им всё досталось даром по праву рождения. И это ли справедливость? Самое смешное, что они прекрасно знают о своей никчёмности, и потому они очень боятся потерять власть. Если бы они изменили своё решение и позволили тебе вернуться, они бы утратили власть.
– Нет! Это не так! – горячо возразил Мазей.
– Но они думают так, – мягко кивнул Друг. – Одержимые жаждой чужой славы, они не остановятся ни перед чем, чтобы уничтожить любого своего соперника. Это свора злых собак. Собак, у которых ты, как им показалось, решил отобрать кость. И теперь они вынесли тебе приговор. Страдать. Вот, что ты должен, по их мнению, делать. Страдать, мучиться, терзаться сомнениями! Они обрекли тебя на всё это! Тебя и всех, кто зависит от тебя. Никто им не указ. Они расправятся с каждым. Сметут со своего пути. Они сделают всё, что захотят. Потому, что могут. Просто потому, что могут.
Мазей закрыл глаза, восстанавливая в памяти всё, что случилось с ним за последние несколько месяцев. И он понимал, что Друг, кем бы он ни был, говорит ему правду.
– Что же мне делать?
– Что же делать, что же делать? – подхватил Друг, вновь начав приближаться к собеседнику. – Этим вопросом задаются сейчас все, кто окружает тебя. Он сводит их с ума. Заставляет ронять горькие слёзы обиды. Вызывает жалось к себе. Осознание собственной никчёмности, ненужности, бесполезности довлеет теперь над всеми. О, разве это не прекрасно? Наслаждаться собственным несчастьем! Питаться им, получать от него силу! Жить своей болью, своим отчаянием. По-твоему, это странно? Нет, это обыденно и по-своему символично. Сколько людей во всём мире привыкли жалеть себя. Они так часто это делают, что уже не могут без этого существовать. Они не верят, что может быть иначе. Что мир устроен по-другому. Что в центре мира находится отнюдь не их самолюбивое тело, а нечто более ценное, важное, осмысленное.
– Что же это? – спросил Мазей, взглянув в чужие безжизненные глаза. Их лица теперь находились напротив друг друга, очень близко.
– Я отвечу тебе, Мазей. Есть только одна вещь, вокруг которой может строиться мир. На которую опирается любое процветание. Которая важнее любой жизни. И эта вещь – Правда. Первозданная правда, которая заставляет стыдливо отворачиваться всех, кто прикоснулся к власти и пытается всеми способами её удержать. Знание правды окрыляет отчаявшихся и направляет обречённых. Владеющий правдой никогда не скажет, что живёт зря.
– В чём же правда?
Лицо гостя стало отдаляться и таять в темноте.
– Правда в том, что закон превратился в беззаконие. Что добродетель превратилась в порок. Что истина стала ложью. И сердце этой лжи – Ашарат. Вот причина всех твоих бед и несчастий. Вот источник зла и ненависти, который опутал паутиной страха весь Карт-Хадашт. И единственный человек во всём мире, который может бросить вызов Ашарату – это ты.
– Почему? Почему я?..
– Потому что ты имеешь на то законное право. Потому, что на твоей стороне священная правда. И только тебе решать, что с нею делать.
Незнакомец исчез, растворился во мраке, и тут же стало как будто теплей, вновь затрещали весело угли в очаге, и комната наполнилась светом. Мазей вскочил с ложа, озирая пустую комнату. Сердце его бешено колотилось в груди. Тело покрыла испарина. Он не мог поверить, что имел разговор с потусторонним существом, но слова таинственного Друга по-прежнему отдавались у него в голове, смешавшись с собственными мыслями.
«Сердце лжи – Ашарат. На моей стороне – правда. И только я могу бросить вызов лжи».
– Только я, – как во сне повторил Мазей.
***
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
На порог своего дома Мазей вышел в сверкающих железных доспехах, в развевающемся алом плаще, держа свой шлем в руках. Перед ним уже собралось войско, ожидавшее решения полководца. Старый военачальник смотрел поверх голов, и всё ему казалось нереальным и чуждым. Будто это не он сейчас должен будет произнести страшные слова. Будто не он пребывал всю ночь в плену странных видений. Он словно бы смотрел на себя со стороны, ведомый не собственной волей, а будто направляемый самой жизнью, захваченный потоком событий.
Когда-то он уже испытывал подобное – когда впервые участвовал в бою. Когда узнал, что значит отнять чужую жизнь. Всё ему тогда казалось ненастоящим, вымышленным. Но теперь он полностью отдался течению и мысленно отрёкся от всех последствий своего трудного решения.
– Сыны Карт-Хадашта! – громко воскликнул он, и воины затаили дыхание. – Дети мои! Сколько мы с вами прошли дорог! Сколько видели городов! Сколько побед мы одержали вместе, стоя плечом к плечу! И всюду мы поступали так, как велит нам наш гражданский долг. Мы сломили сопротивление макситанов! Сломили афров! Нумидийцев! Элимов! Эллинов! Мы заслужили славу и почёт! Мы заслужили отдых! Но наши правители, Ашарат, Совет Десяти, предали нас! Я заявляю это прямо! Наши доблесть и добродетели вызвали зависть и страх отцов Города! И они бросили нас в горнило новой войны неподготовленными, слепыми, обманутыми! Они заблаговременно известили наших врагов о нашем визите, и теперь мы вынуждены терпеть лишения и страдания по их вероломному умыслу! Разве это справедливо? Разве этого мы заслужили, годами проливая кровь за Родину? И разве способны вы смириться с этим предательством и дальше унижаться перед обезумевшими стариками, погрязшими во вседозволенности и безнаказанности?! Я вам скажу – нет! Мы не станем это терпеть! Мы сами своими руками воздвигли дворец могущества Карт-Хадашта, и теперь мы имеем полное право воспользоваться плодами наших трудов! Мы идём в Карт-Хадашт! Мы начинаем войну за Родину против Родины! Я зову вас на битву против родного Города, где в сражении могут встретиться брат с братом, отец с сыном, и никому нельзя давать пощады! Это отчаянный и страшный шаг, но у нас нет иного пути! Я не спрашиваю, готовы ли вы к такому испытанию. Я требую от вас подчинения! Верьте мне, как верили всегда! Идите за мной, как всегда шли, и мы восстановим святую справедливость, свергнем Ашарат и вернём нашему миру законные порядки! Не будет больше места произволу богатых бездельников. Отныне всё в наших руках! Дети мои! Вы со мной?
– Веди нас! – раздалось в толпе.
– Слава Мазею! – начали скандировать солдаты.
И в знак того, что время разговоров кончилось и настало время действий, Мазей надел на голову шлем.
Тем же днём флот покинул Каралис и взял курс на Карт-Хадашт.
***
Многим вспоминался лёгкий тёплый дождь, который встречал армию по возвращению из Сикелии. Теперь же на небе не было ни облачка. Дул сильный порывистый ветер. Море ворочало высокими сизыми волнами, раскачивая прорывавшиеся на Родину корабли.
Вид берега вызывал тревожные предчувствия. Там никто не ждал своих отверженных родных. Никто не готовил им торжественную встречу. В гавани была видна паническая возня. Работники разбегались, бросая свои дела. Корабли причаливали, и войска с привычной деловитостью начали занимать пространство порта. Так, как они это не раз делали в Шардане.
Армия, собравшись, выступила к стенам Карт-Хадашта. Большие обшитые бронзовыми листами ворота были закрыты. С высоких каменных стен, покрытых белой штукатуркой, на высадившееся войско смотрели лучники и солдаты народного полка, набранного в своё время для обороны Города, пока главные силы воевали в Сикелии. Над этим полком у Мазея не было власти.
– Открывайте ворота! – потребовал Мазей, отделившись от войска и встав в тени стены.
На башне появился командир народного полка, Адгербал.
– Прости, Мазей, но Ашарат приказал не пускать вас в Город! Вход сюда вам навеки закрыт!
– Мы такие же полноправные граждане Карт-Хадашта, как и ты, Адгербал!
– Нет! Приказом старейшин вы все лишены гражданства. А теперь, как я вижу, вы явились претворить в жизнь свои угрозы и пойти войной на нас!
Мазей поднял руки ладонями к небу.
– Ты ошибаешься! Я призываю в свидетели богов и людей! Я клянусь, что вернулся не завоёвывать Город, а вернуть себе Родину! Нас заклеймили позором за поражение в Шардане, но мы намерены доказать, что не доблести нам не хватило, а удачи! Наша преданность Карт-Хадашту по-прежнему тверда, и только этим мы заслуживаем права быть среди вас, защищать вас и требовать причитающихся нам привилегий, которые мы заработали потом и кровью!
– Нам нечего обсуждать, Мазей! – после недолгих колебаний выкрикнул Адгербал. – Я не пропущу вас внутрь! Такова воля Ашарата.
Главнокомандующий окинул взором длинную стену Карт-Хадашта. Стена эта казалась неприступной. Но у каждой твердыни есть слабое место, и очень часто эта слабость – народ.
– Скоро мы поговорим по-другому, – пообещал Мазей и, развернувшись, направился прочь от Города. Войска устраивали лагерь на перешейке, который соединял Ливию с полуостровом, где и располагался Карт-Хадашт. Омываемый с трёх сторон Город только на западе имел доступ к сухопутным путям. Теперь же все дороги были перекрыты войсками Мазея, а море контролировалось флотом Магона.
По приказу главнокомандующего никто не должен был проникнуть в город или выбраться из него.
И вскоре Карт-Хадашт, лишённый поставок с земли и воды, узнал, что такое настоящий голод.
***
Почти месяц Город жил в изоляции. Не шли в него караваны. Не приходили суда. Продовольственные склады быстро пустели. Находясь в крайней нужде, люди съели всех лошадей, мулов и собак. Со стен они умоляли солдат снять осаду, и сердца суровых воинов обливались кровью.
Войска начинали роптать, но Мазей напомнил, что перед отплытием требовал повиновения.
– Не знаешь ты горького чувства, когда по твоей же вине страдают твои близкие! – упрекали его старые солдаты.
– Там есть и мой дом, – напоминал им полководец. – У горожан есть выбор: впустить нас или и дальше упрямиться. Рано или поздно они откроют ворота. Мы должны ждать, если не хотим, чтобы дело закончилось кровавым исходом.
А вскоре случилось то, чего следовало ждать, но о чём все позабыли, поглощённые делами осады.
В шатёр главнокомандующего ворвался Магон.
– Корабль! Корабль из Тира! Вернулся твой сын Карталон!
Мазей поднял на адмирала усталый взгляд, и в его глазах впервые за долгое время промелькнул огонёк надежды.
– Я хочу его видеть! Прошу, приведи его ко мне!
– Приведу, – кивнул Магон и поспешил в порт. Однако он не вернулся. Не явился и Карталон. Вместо них пришёл Гильфиал. Он выглядел бледным и растерянным.
– Прости, господин, но твой сын не желает видеть тебя, – едва ворочая языком, поведал он.
– Что?! Не может этого быть! Веди меня, я сам хочу услышать это из его уст!
Мазей помчался к гавани в сопровождении могучего Гильфиала, боясь подумать о том, чем же вызван столь резкий ответ сына. Уже видна была толпа, собравшаяся возле стоянки вернувшегося из Тира корабля. На берегу тесной группой стояли жрецы в дорогом пурпуре, гордо запахнувшись в одежды и одаривая солдат надменными взглядами. Среди них был и Карталон.
– Сын! – протолкался сквозь толпу Мазей. – Как я рад твоему возвращению! Как прошла поездка в великий Тир?
– Всё прошло хорошо, – холодно ответил Карталон. – Боги милостиво приняли наши жертвы. Храм обогатился нашим золотом и нашими статуями. Весь народ Тира славил щедрый и благодарный народ Карт-Хадашта. Я надеялся привезти домой эту благую весть, но теперь вижу, что дом мой осаждён армией отца моего. И я хочу знать, что ты намерен сделать с нами.
– Всё, что я хочу – это чтобы ты помнил вежество и чтил своего отца. Не забывай, кому ты обязан своим положением, своей великой миссией и тем почётом, что тебе оказали жители Тира! Это я добыл дары, которые ты преподнёс храму Милькарта! Это я настоял, чтобы тебя провозгласили верховным жрецом, хоть ты ещё так молод! А теперь ты осуждаешь меня в час, когда я особенно нуждаюсь в твоей поддержке!
– Отец, я не знаю всего, что случилось. Но коль скоро ты сам возложил на меня священные обязанности быть посредником между смертными и богами, то дозволь мне вернуться в Город и дать отчёт перед нашим храмом о проделанной работе. Прости, но сейчас для меня важнее исполнить обязанности верховного жреца, налагаемые на меня верой, а не сыновний долг гражданского лица.
– Вот, как ты заговорил, – прищурившись, проговорил Мазей. – Всеобщее обожание, которое тебе выказал народ Тира, обильно удобрило твою гордыню. Раз для тебя важнее говорить с богами об отвезённых в Тир подарках, чем говорить с отцом о судьбе страны, то ступай в Город и насладись всеобщим вниманием. Там тебе самое место, среди гордецов и надменных богачей, верящих, что они правят миром. Пропустите их к воротам!
– Спасибо, отец. Обещаю, что я вернусь к тебе сразу же, как только выполню свой долг, – сказал Карталон, но Мазей ничего не ответил на это.
Полководец гневно развернулся и быстрым шагом направился к своему шатру. Он не заметил, как одного из жрецов взял за руку Магон и что-то сказал ему. Жрец коротко кивнул, не сбавляя шаг и стараясь не отставать от своих товарищей.
***
Несколько дней Мазей терзался сомнениями. Он вспоминал рождение Карталона. Вспоминал, как пытался дать сыну всё лучше, огораживая его от любых тягот и забот. Когда сын стал подростком, началась война с макситанами, и, уходя на войну, Мазей сказал: «Когда я вернусь, Карт-Хадашт уже не будет прежним». Он сдержал своё слово. Он завоевал для сына мир, полный спокойствия и благоденствия. Он сделал жизнь граждан Города счастливой и радостной. Лишь бы только Карталон не видел того мрака и того унижения, в которых прошла юность его отца.
И что же теперь? Такова сыновья благодарность? Карталон прямо заявил, что не хочет видеться с отцом! Почему? Неужели он считает, что Мазей поступил неправильно и преступно, выступив против Ашарата? Почему он не хочет выслушать его, разобраться, понять? Почему безропотно поддержал алчных властителей, нацепивших на самого близкого для Карталона человека ярмо изгнанника? Неужели же родство крови не гарантирует и родства душ?..
Карталон вернулся через несколько дней, как и обещал. Он предстал перед командирским шатром в пурпурных одеждах. Гордо поднятую голову венчала ушитая золотом инфула. Он был один.
Мазей вышел к нему изменившимся, отрешённым, усталым. Кожа его побледнела. Глаза покраснели, веки опухли от бессонницы. Мятая одежда пропахла потом. Пальцы, вцепившиеся в гиматий, едва заметно дрожали.
– Здравствуй, отец. Я сдержал слово, – надменно произнёс Карталон.
Мазей смерил его взглядом и промолчал. Карталон нахмурился.
– Я пришёл, чтобы передать тебе просьбу жителей Карт-Хадашта. Ты своими действиями довёл горожан до отчаяния, и они просят напомнить тебе, что ты своими руками пытаешься уморить собственную Родину голодом. Это преступно по отношению не только к твоим соотечественникам, но и к богам! Поэтому я призываю тебя остановить это безумие и позволить пропустить в Город обозы с продовольствием! Сделав так, ты докажешь, что пришёл сюда не с войной, и благородством своим и милосердием ты заслужишь прощение горожан.
Карталон умолк, терпеливо дожидаясь решения отца и потихоньку начиная робеть под его пристальным, немигающим взглядом.
«Он предал тебя» – голосом Друга шепнул на ухо полководцу ветер. Мазей осмотрелся по сторонам: вокруг столпилось много народу, с неодобрением взиравшего на торжественные одежды Карталона. Среди этих людей был и Магон.
– Давай-ка отойдём в сторонку, – наконец, сказал Мазей и зашёл за угол шатра. Карталон ступил следом.
Они некоторое время стояли молча. Военачальник набирался сил, чтобы, наконец, выразить мысли, терзавшие его израненную душу. Его переполнял гнев.
– Как ты, нечестивейший человек, осмелился украшенный пурпуром и золотом появиться среди такого множества граждан, поражённых несчастьем? – набросился он с обвинениями на сына. – Как ты мог войти в лагерь убитых горем людей, одетых в траур, надев на себя символы спокойствия и счастья, словно пришёл на какое-то торжество? Не мог бы найти других, перед кем бы почваниться? Не нашёл более подходящего места, чем место отцовского позора, места, где горюет злосчастный изгнанник? Почему ты, когда я недавно позвал тебя, надменно пренебрёг – уж не говорю – отцом, но вождём твоих сограждан? А ты сам разве носишь этот пурпур и этот венец не благодаря моим победам? – Он смотрел в лицо Карталону, бывшего его собственной молодой копией, но видел лишь заносчивость честолюбца. Этот человек отрёкся от отца ради собственного величия. И значит, с ним следовало поступить так же, как того заслуживали заигравшиеся во власть старейшины Города. – И вот, – вздохнул Мазей, – так как ты в отце своем видишь только изгнанника, я сам буду считать себя больше полководцем, чем отцом, и сделаю тебя устрашающим примером, чтобы никто впредь не посмел издеваться над горем и несчастьями своего отца. – Он обернулся в сторону толпы. – Эй, солдаты! Хватайте этого жреца! Я хочу видеть его распятым в этих дорогих одеждах прямо на виду городских стен!
Карталон в ужасе отшатнулся, но его тут же скрутили и потащили в сторону Карт-Хадашта. К Мазею немедленно подступил Магон.
– Опомнись, дружище! – горячо заговорил адмирал. – Что же ты делаешь?! Ведь так нельзя! Он же твой сын! Я согласен, что он заслуживает наказания, но не казни!
– Я так решил, – попытался оттолкнуть его Мазей.
– Да ты же пьян! – уличил его Магон. – Опомнись! Назад пути уже не будет! Сделанного не воротишь!
– Я понимаю. Но тот, кто бросился со скалы, уже не сможет вознестись обратно. У нас не стало обратного пути в тот миг, как мы, приняв единогласное решение, отплыли из Каралиса в Карт-Хадашт. И теперь, что бы ни случилось, мы должны идти до конца. Город нас не принял. Город отверг нас. Карталон – голос Города! И он диктует нам свою волю, хотя должно быть наоборот. Иди, Магон, и не осуждай меня. Пусть каждый видит, что мои страдания ничуть не меньше, чем у любого, кто не может без слёз видеть свою Родину осаждённой.
– Это ошибка, – покачав головой, произнёс адмирал, отступая от полководца. – Страшная ошибка.
Мазей застывшим взглядом смотрел в спину удаляющемуся Магону. Поднявшийся ветер нахлынул на полководца и доверительно шепнул ему на ухо:
«И этот предаст…»
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Глава четвёртая. Цена могущества
Когда Карталон, распятый на позорном столбе, испустил дух, Мазей спрятался в своём шатре и разразился рыданиями. Ощущение, что всё вокруг происходит не взаправду, всё сильнее опутывало его. Всюду, во всех событиях ему мерещился лик непреклонной Неизбежности.
Всего через несколько дней Город покорился ему. Ночью несколько горожан, сочувствовавших солдатам и имевших среди них родственников, тайно открыли перед армией Мазея ворота. Среди них был и тот самый жрец, с которым имел беседу Магон.
Немедленно была занята стена и обезврежены постовые. Взяты под охрану склады с оружием. Перекрыты выходы из казарм. Уже светало, когда войско маршем прошлось по улицам в сторону главной площади Карт-Хадашта.
Солдат не встречала восторженная толпа. Никто не издавал ликующих криков. Не устилал дорогу пальмовыми листьями. Город производил ощущение мрачного запустения. Население в испуге попряталось в своих домах, ожидая развязки.
Оцепив городскую площадь, Мазей посетил здание рядом с храмом Решефа, где обычно заседал Ашарат, но не нашёл там ни одного старейшины. Тогда он приказал немедленно созвать народное собрание. Воины разошлись по кварталам, стучась в двери и заставляя граждан выходить на улицы, подчас применяя силу. Толпа на площади росла с каждым часом. Солнце уже взошло над морем, когда Мазей решил, что перед ним собралось достаточно людей. Тогда он заговорил с ними.
– Граждане Карт-Хадашта! Выслушайте меня! Я много воевал. За себя, за наш Город. И за вас. Я одержал немало побед. Я преподнёс вам богатейшие дары. Но вот меня постигла неудача, и Ашарат немедленно объявил меня изгнанником! Меня, своего заступника и верного слугу! Разве я заслужил это? Как вы могли, сограждане, согласиться с этим решением?! Как посмели так оскорбить меня?! Посмотрите, к чему привело ваше равнодушие! Да-да, это вы сами вынудили меня вернуться под стены Города вместе с войском и заставить вас испытать те же страдания, что выпали и на мою долю, и на долю сынов ваших! Я надеюсь, вы понимаете, что мои военные действия были вызваны только жизненной необходимостью. Теперь же нам предстоит решить, как жить дальше друг с другом. С сегодняшнего дня наши дороги снова сходятся. Нам теперь жить вместе. Вместе растить детей. Вместе торговать. Вместе идти вперёд. Но это будет возможно только при одном условии – если вы выдадите мне виновников нашего несправедливого изгнания и ваших последующих страданий! Я говорю об Ашарате! Выдайте на мой суд этих проклятых стариков, и я прощу вас, забыв обо всех нанесённых вами обидах! Клянусь в том перед вами и всеми богами!
Ободрённые этими словами, многие горожане двинулись в Мегару, чтобы собственными руками вытащить из домов своих повелителей. Старейшины прятались в богатых особняках. Некоторые из них ещё спали. Кто-то хранил молчаливое спокойствие, дожидаясь неминуемой участи. Кто-то в панике набивал сундуки драгоценностями и одеждой, готовясь к побегу из Города. Но бежать никому не удалось. Одного за другим их выволакивали из жилищ и тащили через весь Карт-Хадашт к площади. Некоторые, как могущественный Филен, не сопротивлялись, сохраняя гордость и самостоятельно следуя к месту своей казни. А толстого Мицри вообще пришлось вытаскивать за ноги из-под кровати, под которой он прятался от ворвавшихся в дом людей. При этом он брыкался и верещал, как свинья на бойне.
Наконец, к полудню всех десяти старейшин доставили к храму Решефа и бросили к ногам терпеливо ожидавшего Мазея. Полководец приблизился к отцам Города, глядя на них сверху вниз.
– Вам надо было распять меня, пока вы ещё могли, – негромко сказал он им, и от этих слов их лица перекосило от ужаса.
Мазей сам руководил их казнью. Их распинали на позорных столбах по одному – и самых могущественных приберегли напоследок. Над площадью были слышны отчаянные крики боли стариков, чьи конечности прибивали к столбам гвоздями. Одного за другим их поднимали над толпой, выставляя на всеобщее обозрение их страдания. Стыд и отчаяние должны были погубить их души. О телах же позаботятся время и солнце.
Полководец смотрел на них, побеждённых и униженных, и не мог понять, рад ли он своему успеху. Ощущение незавершённости не отпускало его. Он чего-то не сделал, но не мог понять, чего же именно.
Ответ он пытался высмотреть в лицах бывших повелителей.
Старый Битий беззвучно рыдал, сотрясая плечами. Мицри обмочился, жалобно поскуливая. Ахмилькат шипел от боли, Агенор просил о пощаде, Астарим взывал к своим бывшим прихлебателям, прятавшимся в толпе…
Старые, толстые, порочные лица, перекошенные страхом.
И только Филен молча взирал на небо и, кажется, молился. Только его лик носил на себе печать спокойствия. Пожалуй, он был самым достойным из великих потомков спутников принцессы Элиссы. Но и его время подошло к концу.
Мазей обернулся к толпе.
– Вы сдержали слово, я доволен! Теперь и я сдержу своё! Я прощаю вас, сограждане! Я прощаю вас, друзья мои! И отныне мы будем жить по нашим старым законам, свято чтя традиции и повеления предков! Нет больше Ашарата! Отныне пусть правит народ!
Не ожидавшие этих слов люди разразились восторженными воплями. Кто-то плакал. Кто-то упал на колени, опустошённый пережитыми страхами.
– Дети мои! – обратился Мазей к своим воинам. – Везите в Город хлеб! Везите финики, инжир, рыбу! Везите вино! Не жалейте ничего! Отдавайте всё людям! Довольно с наших сограждан страданий! Да начнётся праздник в Карт-Хадаште!
***
Уже вечером Мазей отправился в Мегару и оказался на пороге своего дома. Ему открыл старый слуга.
– Здравствуй, мой верный Миркан, вот я и вернулся!
– Здравствуй, господин, – учтиво поклонился слуга. – Дом твой такой же, каким ты его и оставил. А разве юный Карталон не с тобой?
– Ты ещё не знаешь? Я убил его.
Глаза Миркана расширились, но он ничего не сказал.
– Я поступил правильно. Я отец его, и жизнь и смерть его в моих руках. А предавший отца достоин лишь одного – смерти.
Мазей прошёл в дом, вдыхая его запах, касаясь руками статуй, любуясь мозаичными рисунками на стенах. Всё здесь было знакомо и привычно.
– Я бы хотел искупаться. Прикажи слугам затопить баню.
– Слушаюсь, господин, – покорно склонился Миркан и поспешил исполнять приказание. Вскоре уже Мазей имел удовольствие оказаться в горячем воздухе бани. Пол, стены и потолок выложены мозаикой. Сверху капают холодные капли скопившейся испарины. Несколько рабов натёрли тело полководца маслом и провели по коже терракотовыми скребками, избавляя от грязи. Когда они закончили, Мазей нырнул в квадратный бассейн и, отфыркиваясь, устроился у его края.
Впервые за очень долгое время он почувствовал себя чистым. Телу вернулась лёгкость и куда-то подевались тягостные думы, словно смытые вместе с грязью. Остались лишь спокойствие и ясность.
Миркан застыл у кромки бассейна, ожидая новых приказов.
– Столько всего было сделано, – поделился с ним мыслями Мазей. – Но ещё больше предстоит сделать! Знаешь, я хочу поддержать сограждан. Довольно им терпеть произвол напыщенных богатеев! Отныне пусть сами берут дело управления государством в собственные руки! Я намерен объявить амнистию для неплательщиков податей в поддержку храмов. Организовать денежную помощь землевладельцам. Ремесленники и крестьяне получат мою всестороннюю поддержку. Мы построим общество, в котором сможем взрастить новое могущество Карт-Хадашта! Народ станет нашей главной ценностью. Нет ничего важнее интересов народа.
– Ты мудр, господин, – тихо проговорил Миркан.
– О тебе я тоже не забыл! У меня ведь не осталось наследников. Всю мою родню унесла война с макситанами. А Карталон… ты помнишь. Поэтому я решил, что раз уж ты верой и правдой служил моему дому добрых полстолетия, то я завещаю всё своё имущество твоим сыновьям! Что скажешь?
– Спасибо, господин, – удивлённо сказал старый слуга. – Это выше всех моих мечтаний и заслуг. Но скажи, почему ты заговорил об этом? Не хочешь ли ты сказать, что ожидаешь скорой смерти?
– О, нет! – усмехнулся Мазей. – Впереди так много работы, что мне решительно нельзя умирать!
– Я тоже так думаю, – кивнул Миркан.
***
Магон размышлял. Он внимательно следил за всеми действиями Мазея и не мог их понять. Зачем он помогает черни? Когда он успел так сблизиться с простым народом? И что будет дальше с Городом? Ведь не может же необразованный народ каждый раз собираться для принятия государственных решений! Карт-Хадашту нужны реформы, а для них необходим отлаженный и непротиворечивый аппарат власти.
Почему же Мазей медлит? Почему не создаст новый политический строй, пока вся власть находится в его руках? Или он не собирается расставаться с этой властью? Неужели он хочет и дальше управлять Городом?
В истории Карт-Хадашта был лишь один период, когда он управлялся царской властью. Сразу после основания Города им правила принцесса Элисса. Но после гибели принцессы власть взял в свои руки Ашарат, места в котором передавались по наследству. Этот порядок был нерушим последние два с половиной столетия. И народ не примет нового царя. Народ должен оставаться свободным.
Адмирал не заметил, как наступила ночь. Он сидел в своём кабинете, продолжая размышлять о судьбах страны.
Он подумал о том, что война с фокейцами ещё не окончена, и рано или поздно всё равно придётся собирать новые силы на борьбу. Ему вспомнилось проигранное на Шардане сражение. Фокейцы использовали кельтов, нанятых в Массалии, и иберийцев, нанятых в Эмпориуме.
Неплохо бы и самим хананеям иметь на службе наёмников. Зачем проливать кровь своей нации, если то же самое могут делать другие за деньги? Но чтобы нанять кельтов и иберийцев, нужно сперва разобраться с фокейцами. И раз они так свободно чувствуют себя на суше, то надо ударить по ним с моря. Найти союзников. Например, объединиться с тирренами, которые тоже страдают от фокейцев. И нанести удар, от которого эллинов не спасут никакие наёмники.
Флот должен быть сильным. Сильнее, чем когда-либо был прежде.
Так размышлял Магон. А тем временем его жена, прекрасная Антигона, маялась одиночеством. За время отсутствия мужа она успела на простейшем уровне усвоить хананейскую речь, и теперь её уже не так раздражало приветствие, которым обращались к ней все вокруг: «аво, доннут!».
Теперь она понимала, что это значит всего лишь «здравствуй, госпожа!». Иногда ей приходилось общаться с жёнами других знатных людей, и те сообщали ей своё беспокойство, связанное со странными инициативами Мазея. Никому не нравилась новая власть в лице этого необъявленного тирана. Все делали вид, будто всё происходит по воле народа, когда на самом деле последнее слово всегда оставалось за полководцем. Разве это похоже на справедливое правление? Ашарат хоть и был жаден и самолюбив, но хотя бы не делал вид, будто это не он принимает решения, а сам народ или даже боги.
Мазей лжив – в этом сходились все аристократы, и Антигона разделяла их мнение.
Она стояла у обширного окна, глядя на спящий Город и ночное небо. Лёгкий ветер трепал её золотые кудри, развевал призрачное полотно накидки, ласково касался кожи. Ветер целовал её полные истомой губы и шептал слова, совпадающие с её собственными мыслями.
Решившись, она направилась в зал, где любил коротать вечера Магон.
Адмирал сидел в кресле, уставившись в одну точку. Губы его что-то беззвучно шептали. В углу теплился круглый очаг. Горел двурогий масляный светильник, украшенный меандрами. На низком столике разбросаны письма, карты, документы.
Антигона подошла сзади и положила мужчине ладони на плечи.
– Муж мой. Ты давно не делился со мною лаской.
– Прости, – негромко откликнулся Магон, накрыв её ладони своими. – Мне нужно было многое обдумать.
– Это как-то связано с тиранией Мазея?
Магон нахмурился.
– Он не тиран.
– Разве? – лукаво шепнула Антигона, склонившись к самому уху мужа. – Но ведь именно так рождается тирания. Она всегда приходит из военной власти. Так в своё время Панетий захватил власть в Леонтинах, а Фаларид в Акраганте! Оба они выступили против аристократии, опираясь на личное войско. Мне кажется, что Мазей идёт по их стопам, и он намерен раздать богатства знати немытому народу. Неужели ты допустишь это?
Её руки нежно ласкали его шею, плечи и грудь. Своим горячим дыханием она рождала в нём желание. Желания подчиняли его чужой воле. Он уже и забыл, насколько это приятно – быть с женщиной.
– Поговори с виднейшими и благороднейшими гражданами города, – продолжала внушать ему Антигона. – Они скажут тебе то же самое. Пойди к Мазею и спроси его, когда он сложит с себя власть. И если он откажется, у тебя будет повод объявить его вне закона.
Она целовала лицо мужа, а тот задыхался от внутренней борьбы природных чувств и чувства боевого товарищества.
– Сделай так, – шептала Антигона, – и тогда ты, а не он, будешь главным…
***
В здании, где раньше заседал Ашарат, Мазей облюбовал себе небольшой уютный кабинет, где обычно предпочитал заниматься государственными делами. Устроившись на низком табурете, он внимательно просматривал документы, когда к нему без стука вошёл Магон.
– А, это ты, – бросив на него короткий взгляд, буркнул Мазей. – Проходи, садись. Работы много.
– Я хочу поговорить с тобой, – усаживаясь напротив, сказал адмирал.
– Конечно. Я слушаю. О чём ты хочешь говорить?
На всякий случай Магон опустил руку на рукоять вдетого в ножны меча, но полководец никак на это не отреагировал, спокойно и доверчиво глядя на гостя.
– Я хотел спросить тебя, как долго ты намерен удерживать власть в своих руках?
Мазей удивлённо приподнял брови и медленно отложил документы.
– О чём это ты?
– О твоём единоличном владычестве. Ты знаешь, нашему Городу чужды любые проявления царской власти.
– Но я не стремлюсь к царской власти!
– Но ты обещал, что вернёшь Карт-Хадашту древние законы и традиции. Однако по-прежнему продолжаешь контролировать всю жизнь нашего Города.
Полководец нахмурился.
– Я понимаю, что тебе не нравится, – повысив голос, произнёс он. – Мне и самому это не нравится! Но что делать? Должен быть кто-то, кто принимает на себя ответственность! И кто решает за других. Без этого нельзя.
Магон кивнул.
– Согласен. Но почему тогда ты не предложишь народному собранию создать новый орган управления государством? Зачем всё тянуть в одиночку? Пусть делами страны занимаются избранные народом люди. Избранные из знати, разумеется.
– Что?! Отдать власть этим жадным химерам?! Всё, что их заботит, это собственное сытое брюхо и полный драгоценностей сундук! Они обдерут народ догола! Народ, который и так вытерпел ужасные лишения и бедствия, но нашедший в себе силы жить дальше! Неужели ты не понимаешь, что им наплевать на всех, кроме себя самих? Это же плоды одного дерева с Ашаратом!
– Я понял. Ты никому не веришь. И ни за что не выпустишь власть из своих рук.
– Да разве есть хоть кто-нибудь, кому можно передать эту власть?!
Мазей в негодовании вскочил, возмущённый, что старый боевой товарищ не понимает такой очевидной истины.
Магон тоже поднялся и начал медленно отступать к двери.
– Я не верил всему, что мне говорили о тебе. Но теперь я вижу, что это правда. Всё до последнего слова.
– С кем ты говорил обо мне? – с угрозой в голосе спросил Мазей, глядя исподлобья.
– Солдаты! – вместо ответа, позвал адмирал. И в кабинет тут же ворвались вооружённые люди, возглавляемые Гильфиалом.
– Как?! Гильфиал?! – удивлённо посмотрел на него полководец. – И ты тоже меня предал?
– Я верен Карт-Хадашту, – просто ответил Гильфиал.
Он подступил почти вплотную к главнокомандующему, но тот не пожелал покорно наблюдать за собственным низвержением. Мазей схватил табурет и резко обрушил его на руку Гильфиала, потянувшуюся за мечом. Рывок! – и в противников полетел перевёрнутый стол. Оттолкнув кого-то плечом, Мазей прорвался к двери, но тут столкнулся с Магоном, который с силой ударил его рукояткой меча по лицу.
Из разбитого носа брызнула кровь. Мазей пошатнулся, в глазах на миг потемнело. А в следующий миг его схватил сзади Гильфиал.
– Предатели! – закричал Мазей, размахивая кулаками. Воины навалились на него и принялись бить.
– Не убивать! – успел крикнуть Магон. – Не до смерти!
Старый Мазей стонал и хрипел, заливаясь кровью и тщетно пытаясь вырваться. Он не ожидал, что может стать причиной такого гнева своих же солдат. В конце концов, он обессилел и бездвижно распластался на полу, тихо хрипя и поскуливая от боли. Разбитый рот исказился в уродливом оскале.
– Я знал, – захлёбываясь в крови, прошептал он. – Я знал… знал, что ты… тоже предашь меня…
***
Он не проронил ни звука, когда его оголили и растянули на длинном столбе. Громко работали молотки, прибивая к столбу перекладину для рук и подставку для ног. Мазей смолчал, когда его заживо прибивали гвоздями к этому древнему сооружению для смертельной пытки. Он лишь сопел через сломанный нос, пытаясь восстановить дыхание и успокоиться.
Ему подумалось, что те же самые ощущения испытывал не так давно молодой Карталон. И что теперь он сам должен вытерпеть всё то, на что обрёк собственного сына.
Столб задрожал, когда множество сильных рук подхватили его и уткнули нижним концом в углубление. До треска натянулись канаты, приводя столб в вертикальное положение. Мазей ощутил, как поднимается в воздух. Затем был толчок, и всё замерло. Тело бессильно обвисло на гвоздях и сдерживающих ремнях.
Полководец попытался осмотреться сквозь налитые кровью веки. Он висел высоко над площадью, а внизу на него смотрели тысячи самых разных лиц. На одних читалась радость, на других недоумение, на третьих страх. Множество богато одетых людей толпилось под позорным столбом, глядя на побеждённого оппонента с чувством хорошо проделанной работы. Один из них объявил:
– Слава Магону, разоблачителю нечестивца и нашему спасителю! Отныне он командует всеми армиями Карт-Хадашта!
Знатные богатеи довольно зарукоплескали, предлагая новому главнокомандующему выйти из круга к народу и объяснить происходящее.
– Народ Карт-Хадашта, слушай меня! – воскликнул Магон. – Этот человек, Мазей, обречённый нами на распятие, обвиняется в преступном стремлении к царской власти! Он обвиняется в жестокости к своим гражданам, в притеснении свобод знати и попрании наших законов! Теперь же он понёс двойную кару – за убийство сына и за войну против родного города! Справедливость свершилась!
Магон поднял руки, призывая людей разделить с ним этот миг торжества, но народ отчего-то не спешил ликовать.
– Также я заявляю, что отныне единовластию положен конец! По инициативе виднейших и самых уважаемых граждан Города создаётся Совет Тридцати – Адерат, который и будет отныне отвечать за развитие и процветание Карт-Хадашта! В Адерат войдут наиболее достойные люди, избираемые голосованием на пожизненный срок! Кроме того я обещаю, что отныне хананеи не будут проливать свою кровь во имя военных интересов. Воевать за нас будут наёмники! Все полки будут расформированы, кроме полка Тиннит, который будет с сегодняшнего дня носить имя Священный полк! Командовать Священным полком будет доблестный Гильфиал!
При этих словах подчинённые Гильфиалу воины, которые в большом числе присутствовали на казни, издали радостный клич.
– Время нам стряхнуть с себя закостеневшие догмы и открыться навстречу смелым переменам, которые несомненно приведут Карт-Хадашт к величайшему могуществу и процветанию! И порукой в том пусть будут наши клятвы, данные перед богами!
Эти слова Магона встретили одобрение у людей, и теперь уже мало кто смотрел на происходящее с недовольством. И всё же оставались ещё те, кто сочувствовал распятому полководцу и жалел его. Но даже они, сохранившие искренность, боялись подойти ближе и сказать хоть несколько слов тому, кто столько трудился и сражался во славу их родного Города.
Пытка длилась долго. Палящий зной иссушал измученное тело. Безумно болели растянутые руки. Сильно саднили пробитые ладони и стопы. Очень хотелось пить.
Мазей проводил опухшим языком по потрескавшимся губам, чувствуя слабый привкус крови. В небе над собой ему мерещился круживший стервятник. Какие-то дети в нестиранных лохмотьях смеялись и показывали пальцами на распятого полководца. Беспощадные малыши кидались в него камнями, но Мазей не чувствовал ударов по обнажённому телу. От запаха крови, пота и испражнений у него кружилась голова.
Он всё ждал, когда же смерть заберёт его, но та не торопилась с визитом. Дотянув до наступления ночной темноты, Мазей увидел алое зарево над Мегарой.
«Мой дом! Они грабят мой дом!»
Воображение нарисовало ему истерзанное, исполосованное хлыстом тело старика Миркана, до последнего пытавшегося не пускать чужаков. Солдаты тащат из дома сундуки, пинают подушки, рвут ковры, выносят мебель. Рабыни истошно плачут, уводимые своими новыми хозяевами. Над крышей вздымается голодное пламя…
Мазей плакал, и слёзы оставляли следы на его лице, покрытом пылью и засохшей кровью. Он давно свыкся с чудовищной, неутомимой болью. Он смирился с мыслью о своей скорой смерти. Но ему было жаль свой дом и своих людей. Это то, что он оберегал и собирал долгие годы, а теперь труды его жизни в одночасье преданы уничтожению и расхищению.
Его душа кричала от непоправимой несправедливости.
Наступившее утро он встретил в совершеннейшем утомлении. Сознание, которому так и не удалось провалиться в сон или хотя бы в дрёму, уже готово было навсегда покинуть тело. Солнце вставало за спиной, и пустынную в этот ранний час площадь разрезала длинная тень позорного столба.
Какое-то движение привлекло внимание Мазея. Призвав на помощь все оставшиеся силы, он поднял голову и посмотрел вперёд.
По тени, словно по тёмной дорожке, к полководцу приближался человек. Прямая осанка, чёрный плащ, длинные седые волосы до земли. И сухое старческое лицо, похожее на череп. Мазей не сразу опознал в нём своего потустороннего визитёра.
– Друг, – прошептал сухой рот военачальника.
– Здравствуй, Мазей, – поприветствовал его Друг, встав рядом со столбом и задрав голову. – Тебе нравится твоё новое состояние? Одарило ли тебя новым знанием откровение боли? О, вижу, ты удивлён! Можешь не отвечать. Я уже говорил тебе, что в собственном несчастье можно находить жизненную силу. Можно питаться своим горем, своей болью, своим отчаянием. Сколько таинственных граней приоткрывает жизнь в такие незабываемые моменты!
От прячущейся в чужой тени фигуры веяло холодом. Его голос внушал страх даже такому сильному духом человеку, как Мазей.
– Поверь мне, за океаном боли скрыт берег иного существования, иной жизни. Никто не осознаёт этого, думая, что смерть – это лишь конец дороги страданий. Вовсе нет. Это врата, которые открывают новый путь лишь избранным. Тем, кто познал границы человеческих возможностей. Ведь не только радость, удача и успех способны наполнить чашу нашего естества. С этим столь же хорошо справляются боль, разочарование и ненависть. О, как же сильна ненависть к тому, кого когда-то любил! Тебе ведь это хорошо знакомо, не так ли?
Мазей снова заплакал, ощущая себя бессильным и беспомощным.
– Да, выпусти свои истинные чувства на волю! Позволь телу истечь болью, и боль сама уйдёт. Ты проделал большую работу, и ты имеешь право на отдых. И моя работа столько же прекрасна и совершенна. Ненависть и любовь, переплетённые в пламени желаний. Сколько взглядов зажглось этим пламенем. Пламенем власти над жизнью и судьбой.
И только тут, находясь на грани небытия, разум полководца озарила страшная догадка.
– Мот, – прошептали его губы имя.
Бог-смерть, царь ужаса, шагающий во мраке, сын хаоса, властелин перерождений.
– Жизнь и смерть – брат и сестра, – задумчиво проговорил названный Мотом. – Я вижу, ты удивлён. Ты не понимаешь, почему я вёл тебя к этому моменту. Я скажу тебе. Всё, что было сделано, послужило одной лишь цели: запустить виток жизни. Ведь жизнь образуется в борьбе. Власть, ненависть, надежда и предательство. Прекрасный рецепт. Ашарат подмял под себя власть. Ты сверг Ашарат. Тебя сверг Магон. Его подкупили аристократы. И так далее. Всегда найдётся кто-то сильнее. Всё так. Червя пожирает рыба. Рыбу съест крокодил. Крокодила убьёт человек. Человека убьёт болезнь. Болезнь породит червя. И это красиво.
– Все… предали… меня…
Мот окинул висевшего на столбе человека заинтересованным взглядом.
– Одиночество – это великое счастье и великое бедствие. Я вижу все твои мысли. И они прекрасны. Ты думаешь, что тебя все предали. Ашарат, Карталон, Магон, Гильфиал. Твои воины. Даже твой родной Город. И даже я. Но среди соискателей власти не может быть друзей или партнёров. Вы все боролись на право быть первыми. Забавно, но и я участвую в этой борьбе. В борьбе ради самой борьбы.
– Тебя нет, – закрыв глаза, прохрипел умирающий Мазей.
– И что с того? – равнодушно поинтересовался Мот. – Разве это знание снимет тебя со столба? Разве оно подарит тебе новую жизнь? Или избавит от ответственности за всё тобой сотворённое? Мой голос лишь вторил твоим мыслям. Все решения ты принимал сам. И именно твои решения привели тебя туда, где ты и оказался. О чём ты думал раньше? Какие силы пробуждались в твоей душе, когда ты видел обращённые на тебя в мольбе лица? Кем ты возомнил себя? Вершителем судеб? Спасителем? – Бог смерти криво усмехнулся. – Таким, как ты, прямая дорога к распятию!
– Тебя нет! – из последних сил громко застонал полководец, пытаясь выпрямиться и взглянуть своему кошмару прямо в глаза. Но перед ним и впрямь никого не было. Длинная полоса тени постепенно истончалась, прячась от восходящего солнца, и в ней не чувствовалось никакого присутствия.
Видение исчезло, навсегда покинув умирающий разум. Осталось лишь саднящее чувство одиночества.
Издалека послышался звук приближающихся шагов. Кто-то бежал, мчался, силясь успеть и исправить совершённую ошибку. Это утро было щедрым на просветления.
Из-за угла выбежал запыхавшийся Магон, осознавший, наконец, как бездушно и расчётливо его использовали, чтобы избавиться от человека, ставшего совестью Карт-Хадашта. Он спешил, надеясь, что ещё не поздно помочь. В мыслях он представлял, как снимет израненное тело, как омоет раны и поможет набраться сил. Он выпросит прощение. И вместе, встав плечом к плечу, как в старые добрые времена, они сокрушат любых врагов.
С приближением к распятому шаги замедлялись, пока не смолкли вовсе. Тяжёлое прерывистое дыхание разносилось над площадью. На бледном лице Магона отражались отчаяние и ужас.
Лёгкий порыв сухого ветра сорвал с губ адмирала короткое слово:
– Нет!
Ничего уже не исправить, не сказать заветных слов, не найти ответов.
Поздно.
Великий полководец Мазей был мёртв.
19, 23-31 июля 2018 года
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Голосование открыто до 16-го августа включительно!
К первому посту прикреплены файлы doc с текстами.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 472
Замечания : 0%
– Почему? Почему я?..– Потому что ты имеешь на то законное право. Потому, что на твоей стороне священная правда. И только тебе решать, что с нею делать.___Гениальное обоснование уровня бог. Ты избран, Нэо.
Язык говяжий -- плеоназм на плеоназме сидит и избыточными уточнениями погоняет.
– Без твоего мудрого руководства мои корабли лежали бы сейчас на морском дне, – не остался в долгу Магон, высказав ответную похвалу.– Мы многим пожертвовали ради этой победы. А ты – больше других, – отметил его преданность старый полководец.
– Я приобрёл больше, чем потерял, – скромно поклонился адмирал
________Какая религия помешала написать более человеческим языком, вот так? Как именно это разрушит мифическую стилистику текста?– Без твоего мудрого руководства мои корабли лежали бы сейчас на морском дне, – не остался в долгу Магон.
– Мы многим пожертвовали ради этой победы. А ты – больше других.– Я приобрёл больше, чем потерял, – скромно поклонился адмирал.
Автор не чувствует ритм текста и размазывает словесную кашу по страницам, не расставляет акцентов, не знает, о чём он пишет и как это выделить. В тексте есть интересные заходы -- отношения отца и сына, оказавшиеся по разные стороны баррикад, власть и человек. Но всё это вязнет в равномерном косноязычном потоке лишней информации. То же самое было в Лилибее. Роста и развития нет.
К счастью, автора, первый текст не сильнее. Компановка провальна, автор тоже, видимо не понял, что и зачем хотел сказать. Спасибо, что без говядины и короче.
Голос никому.
|
Группа: ЧИТАТЕЛЬ
Сообщений: 9
Замечания : 0%
Хочу отметить, что первый автор силен тем, чем слаб второй - психологией. При этом второй обладает щепетильностью к разного рода мелким деталям(как что устроено, какой курс рупий к драхмам и пр. XD), чего нет у первого автора. Возможно, им стоит однажды объединиться.
1) Схематично, но мне нравятся мелкие достоверные нюансы.
Выбор из двух чашек)В главных ролях женщины и это не любовный роман - за это респект.
Обыгрывание темы тоже нравится.
Мне не хватило развития идеи, кому принадлежит история, хотя, автор, кажется, себе исчерпывающе ответил на все вопросы.
Я вижу контраст между героинями, основанный на жизненном опыте.
Для писателя с нюхом на истории Инга удивительным образом эфемерна, словно все эти истории идут мимо нее, ничего не меняя. Ирма, наоборот, приземлённа и конкретна и ничто не может ее изменить. Тема смерти и фатальности в финале кажется мне привычным ходом автора, и это не понравилось.
2)Автор сильно упорот по истории и заморочился на матчасти, что мне весьма импонирует.
Это пример такого текста, который написан одновременно и хорошо и плохо.
У него два серьезных недостатка:
- неестественные диалоги с театральным пафосом(да и вне диалогов пафоса много, хоть этого и требует стилистика текста). в них, к слову, плохо отражены характеры персонажей,
- речевые ошибки и корявые конструкции. Иногда очень смешные в драматичном тексте.
В целом, нужна хорошая редактура.
В этом тексте есть хм...историческая ирония судьбы.
Можно ничего не изобретать, все уже случилось и есть над чем подумать.
(И нет, сюжетный поворот с сыном не отсылка к Тарасу Бульбе)
Заодно можно подтянуть и сверить знания по истории Карфагена, истории оружия и военной стратегии.
Читать про походы мне внезапно было легко и приятно.
А вот читать, как общаются персонажи - тягостно, психология их поверхностно обозначена и неинтересна, речь абсолютно одинакова.
Диалог почти всегда придает тексту динамики, наверно, кто-то пропускает куски про то, как воины шли, а корабли втаскивали на берег, а я диалоги читала по диагонали.
Автор злоупотребляет штампами, особенно в области определений. Если волосы - то золотые и кольцами, если море - то у него обязательно дыхание и обязательно соленое, если обнял - то как сына (это особенно нелепо рядом с предыдущим предложением, где Мазей скучает по сыну).
Это сочетается с более простыми и точными образами, например, природы и погоды, оружия, сооружений, отдельными меткими замечаниями.
Штампами в целом являются и герои: благородные воины, братья по оружию, алчные старейшины, стоящие у власти, страдающие покоренные народы, образцово ждущая жена, и наконец сам гг - могучий, но сдавленный обстоятельствами, преданный, покинутый, одинокий.
И воевать-то он не хотел, и сын у него высокомерный засранец, и терзает его злой рок, и друзья предают, раскаиваются, да поздно, и не кто-то, а боги его науськивают на совет.
Нет, ни в коем случае он не сам разозлился или впал в гнев, нет даже следа собственных решений, герой полностью во власти фатума.
Неоднозначна, пожалуй, только фигура Мота, привносящая в текст немного модернизма.
Это прекрасно, что автор знаком с канонами и устройством трагедии(либо чуйкой чует - но на одной чуйке вам не удастся литературно вырасти).
Лично мне бы хотелось, чтобы он все же чуть дальше отошел от того, что было модно во времена древних греков и привнес что-то новое от себя в историю. Какое-то переосмысление, может быть. Выбранная подача - она уже исчерпана. Очень любили в начале XX века вещи в таком духе.
Это как “изобретать видеофон в век Скайпа"(с)
На фоне всего прочитанного, это один из самых любопытных текстов, но так плохо отредактированный, что ой.
Голос отдам первому, за грамотность и неутомительность.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 65
Замечания : 0%
1. «Запах истории».
Ну то есть буквально. Запах. Истории.
Вступление – я когда читала, думала, что это сатирическое изложение мечты какой-то девочки-начписки, которая воображает себя ни много ни мало – лауреаткой Нобелевской премии по литературе. Не Пулитцер, не Букер – зачем размениваться на мелочевку, даешь сразу Нобелевку в неполные 18 лет!
При том, что самым юным на момент вручения обладателем этой премии являлся 42-летний Киплинг, которому присудили ее с формулировкой «за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей и выдающийся талант повествователя». Интересно, какими бы словами уважаемое жюри сопроводило вручение приза несовершеннолетней Инге Петрич? Полагаю, «за пикантное селфи в купальнике, вид сзади». А чо, если юным оппозиционеркам можно светить филеем и этим зарабатывать публичный капитал, то почему юной писательнице нельзя? Думаю, у нее нашлось бы, что показать – ну может, не такие шикарные формы, как у незабываемой героини первого рассказа первого тура, но все же.
Далее – еще интереснее. Мы видим отсылку к 14-му рассказу первого тура про охранника морга и ходячих мертвецов. Тот рассказ был хорошим, и автору его, наверное, будет приятно почитать фанфик на себя. С одной стороны, вроде оригинальный ход, а с другой стороны выглядит как-то вторично и... заискивающе, что ли? Не знаю, придираюсь, наверное. Напомнил чем-то еще один рассказ из первого тура – про девушку, фоткающую листик в луже. Так же непритязательно, но вроде бы и неплохо
2. «Власти голодное пламя».
Эпический, мощный текст. Сложный для чтения. Но, мне кажется, такие произведения другим языком писать и нельзя.
Этот рассказ напомнил мне «Саламбо» Флобера версии лайт (там куда больше мяса и жести).
Из минусов только хромающая стилизация, когда современные слова и обороты («Сознание, которому так и не удалось провалиться в сон», «входящие в сферу их интересов») соседствуют с исторически более достоверными. Или как здесь: «инженерные войска, сапёры, действующие под прикрытием крестьян-лучников и балеарских пращников».
Я не очень по филологической терминологии, я больше сердцем воспринимаю. Сильный текст, где почти все хорошо, все на своих местах. Когда так – даже и сказать что-то сложно. Этот текст для меня оказался лучшим на втором этапе. Автор, вы молодец.
Мой голос №2.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 371
Замечания : 0%
1. текст мне понравился. Задумкой, развитием сюжета, полетом фантазии нестандартным. Написан опять же неплохо, видно, что автор в этом деле руку набил уже. Но реализована эта задумка не лучшим образом, да и Ирма совершенно не раскрыта. после прочтения остается странное послевкусие, которое шепчет тебе: вот смотри, какие идеи людям в голову приходят, не то что тебе, да ты может увидел, как ее можно развернуть более выгодно, но главное же не в этом, главное - придумать!
2. историк эпик. Честно скажу, время моего увлечения подобным чтивом кануло в лету, но я прочитал с интересом наблюдая за героем, его терзаниями на фоне исторических событий, в которых он играет не последнюю роль. И видно что автор вложил не только душу, но и потратил кучу времени на штудирование исторических фактов.
Голос №2
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1080
Замечания : 0%
Тыдыдыдыщ.
В общем-то, сначала более-менее объективно:
Первый пустой. В нём много всего, а между тем нихрена нету. Всё, абсолютно всё в тексте намекает на то, что читателя подводят к какому-то выводу, морали, идеи... И хоп, ничего. Читатель не понимает, зачем, и почему ему дают персов не живых, чтобы даже никак не закончить произведение. То есть, буквы ради букв, слова ради слов, текст ради текста. Плюс отсылка к прошлотурному произведению.. Мда. Отмечу лёгкий язык,разве что.
Второй хорош. Стилистика выдержана, сюжет есть. И вот в этом тексте персы, которые естественно не особо прописаны, уместны именно так - ибо стиль, жанр, всё такое (когда как в первом это неуместно выглядит). кароч всё на месте, всё хорошо. Да и мне тема в таком виде больше нравится, чем типо в лоб, как в первом. Чисто объективно второй.
А теперь субъективно...
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 142
Замечания : 0%
Тексты настолько разные и по стилю и по педантичности подхода к деталям, что хочется отдать свой голос и одному и другому. Сравнивать крепкий исторический рассказ с фантазийным трудно и несправедливо. Но придётся. Поэтому просто без объяснений. Голос №2.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 82
Замечания : 0%
1 запах истории.
Рассказ странный. Тема противоречивая. с одной стороны интересная идея. Писатель, который берет сюжеты для текстов обнюхивая людей. С другой стороны, очень инфантильная. Автор пытается нам доказать, что шедевры создаются по волшебству, а не тяжелым трудом. Будто, у каждого успешного писателя есть чудо секрет. На мой взгляд у хороших писателей просто есть знания, навыки и трудолюбие. Что касается сюжета. Он не очень интересен. Я не верю в 18 летнюю супер талантливую писательницу, и не верю в женщину, которая готова идти на смерть, даже после убедительного предупреждения.
2 Власти голодное пламя.
Хороший рассказ. Видно что автор писал от души. Вроде как рассказ исторический, хотя не знаю на сколько изложенное соответствует действительности. Хотя это не так важно. Эта история о том, что власть приводит к смерти. И в тексте это доказано убедительно. Кроме того, в тексте есть интересные мысли. То что не понравилось, так это сухость текста. Воспринимать его сложно и скучно. Читать было интересно только в момент битвы на Шардане и последнюю главу. Остальное проглатывалось с трудом.
Голос за текст 2
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 809
Замечания : 0%
Запах истории
В этой работе распространенная ошибка начписа, когда повествование идет от второго лица, но в контексте первого лица - когда повествующий имеет сверхспособности и просто мистика да и только, что знает и мысли героини, и весь внутренний мир, и раскрывает это не так как следовало бы художественно, а тупо выдавая от первого лица, но вуалируя со стороны. Очень наивная ошибка. Я даже было задумался, читать ли вообще. если уже есть косяк, который просто бы сравнить у оппонента, и если нет такого же, то однозначно фолл ниже плинтуса. Но продолжил чтение, и отмечу: атмосферы никакой, точнее никаковская. Быстрей быстрей бы да мысли мысли мысли и тупо в стиле байки или анекдота. Сухо. Диалоги с большим трудом кое как удается выправить в такт сюжета. И это турнирная работа? Ну уж нет! Здесь даже с местоимениями путаница. Покажу-ка:
Цитата Через полминуты дверь офиса открылась, вошла приятная женщина средних лет – покупательница квартиры. Инга была уверена – запах исходил именно от неё.
Дальше она слабо соображала, что происходит вокруг – ей говорили, где нужно поставить подпись, она ставила, что-то объясняли, но она не вникала в слова – она была слишком погружена в запах.
это уже женщина действует, а не гг, потому как первое предложение заканчивается местоимением этой женщины, и далее тогда все приписывается ей.
***
Цитата И как же к ней подобраться? Инга чувствовала запах на расстоянии трёх-четырёх метров, не дальше. Пришлось несколько дней последить за женщиной – проще всего было застать её утром, когда она отвозила сына в детский сад (Инга была права в том, что женщина часто в метро не ездила).
а здесь местоим она (отвозила сына...) получается присвоенным гг, а не той за кем она следила.
***
Цитата Бабушка ни разу не появлялась в её снах, после того единственного раза. Но сейчас Инга многое бы дала, чтобы её снова увидеть.
– Мы же договаривались! – громко говорила она, расхаживая по квартире (шикарной, в центре города, уже не той, что купили ей родители девять лет тому назад). – Я пишу только добрые истории!
Но Инга знала, что не права.
Так же путаница. Здесь получилось, что громко говорила бабушка, которую снова хотела увидеть, и это из-за местоима её.
***
Цитата Это был крепкий, острый запах какой-то незнакомой пряности с холодными нотками в глубине.
Цитата В это мгновение запах пропитал Ингу до конца и она, наконец, увидела всю историю. У неё сбилось дыхание, она диковато посмотрела на Ирму.
Костноязычие и беспредел мысли, пряность с холодными нотками в глубине (учи матчасть, пунктуацию!) и пропитал до конца - вывих мозга!
Конечно же, так сухо писать и всю насыщенность впихивать в диалоги, в голое слово, то есть голыми мыслями, невозможно чтобы не споткнуться и не полететь кубарем - и читать такое так же сложно.
Не стану говорить как читатель о сюжете и идее рассказа, не стану и обращать внимание на лейтмотив, автору следует еще учить матчасть и трудиться совсем в иной сфере, в ином ключе даже подавать свои произведения - художественно, и в конце концов литературно.
***
Власти голодное пламя
Вот не то что запах и аромат даже Истории, а прямо-таки дух и цунами. И конечно же это повесть. По сравнению - дык как тля с мастодонтом.
Вообще, мне очень понравилось. И как проработано, до мелочей - чтоб как раз и был эффект присутствия. И такой многослойный и трехдонный лейтмотив. Читать очень легко, повествование течет стройно. Не скучно, пусть и многое уже само собой разумеющееся, но подано гармонично и ярко. Очень и очень добротная работа. Жемчужина турнира, я щитаю.
В силу традиции, по ходу прочтения пометки на полях (только замечания будут уже более высокого уровня и даже возможно попусту придирки, хотя однако это способно еще выше поднять мастерство):
Цитата И вот теперь он предвкушал момент, когда вернётся домой, обнимет сына, прикоснётся к знакомым камням, почтит память своих предков в старинном склепе.
Я бы порассуждал с автором об этом словосочетании старинный склеп - именно в этом контексте и в этой эпохе даже, описываемой. Уместно ли?.. По-моему нет!
***
Цитата – Без твоего мудрого руководства мои корабли лежали бы сейчас на морском дне, – не остался в долгу Магон, высказав ответную похвалу.
Угу, тот высказал ему вопросную похвалу, этот - ответную, угу... *в ответ, не иначе!
***
Цитата , ковры невиданной отделки,
шта?..
*выделки? не, не слышал!))
***
Цитата , как наши кровные родственники якшаются с фокейцами,
пусть это и речь героя, но он же не татарин ведь (не тюрк), так что как стилистика речи и характерное для него нехарактерно.
***
Цитата Наконец, он открыл глаза и обвёл присутствовавших медленным взглядом.
*медленно обвел взглядом, сам взгляд медленным быть не может же, много каким, но вот бывают такие тонкого нюанса ошибки, когда взгляд молниеностный, следовательно есть и тягучий, когда правильно будет не взгляд характризовать скоростью его обзора, а собственника взгляда.
***
Цитата Эти слова военачальника неслись над полем, вселяя в сердца людей необоримый дух победы.
*дух к победе, победы - это вначале вот было, когдда она уже состоялась.
***
Цитата А есть только кучка дезориентированных и угнетённых людей.
По квинтэссенции всей главы даже, обязательно было бы уточнить чем угнетенные, что, мол, поражением, а не то само по себе это неказисто.
***
Цитата Одержимые жаждой чужой славы, они не остановятся ни перед чем, чтобы уничтожить любого своего соперника.
Ужос какие монстры!..
Как-то коряво вышло это "одержимые жаждой чужой славы", именно чужой - тут бы о зависти или просто жаждой славы. То что им чужая слава нужна, нелепая мысль, а вот одержимые завистью ли ревностью...
***
Цитата Всюду, во всех событиях ему мерещился лик непреклонной Неизбежности.
И сюжетец, и вообще акты и действия уж лихо и круто закручены, что, видимо, атвор сам подпал под свою же круговерть - непреклонная неизбежность, это тот еще перл! Однако здесь он выглядит гармонично, хм...
***
Цитата Он висел высоко над площадью, а внизу на него смотрели тысячи самых разных лиц.
кхэ-кхэ... *снизу.
***
Голос однозначно за вторую работу.
З.Ы: Оба автора профаны в пунктуации, гы.
|
|
|
