Твое безумие стало моим сознанием, твой бред стал явью в моих оживших снах. Мой друг, твоя боль стала попыткой заглушить мои безликие страхи. Я метался в крошечном пространстве, ограниченном несуразно расположившимися стенами, покрытыми пестрыми сине-желтыми обоями. Цвета радости… Цвета неосознанного счастья… В охватившем меня сумасшествии я хватал ручку и что-то карябал в испестренной корявыми надписями тетради.

Мой друг… Я шел за тобой сквозь бьющий по лицу ледяной дождь, сквозь темную пелену всеобъемлющего страха, ты всегда был рядом! Я оступался на краю душевной пропасти и судорожно хватался за твое плечо, в истеричном исступлении заглядывал в твои глаза, ища светлого спокойствия улыбки.. Я находил его, бессильно плакал, кусал в отходящем от изодранного рассудка припадке свои пальцы, ладони… Порой тебе приходилось с силой бить меня по щекам, орать, трясти за плечи, искра сознания пробивала отупевший от боли и страха мозг… Ты был рядом..

Мы прошли этот путь, прокарабкались, проползли. Автоматы за сгоревшими плечами и граничащее с безрассудством отчаянное мужество. Наши глаза были зеркалами, отражающими безумное бесстрашие, мы наступали на пятки наглой судьбе, вгрызались в ее клокочущую глотку, словно оголодавший волк в горло жертвы..

Стоило огромных сил сохранить рассудок. Да и остался ли он? Теперь я с трудом верю в эту брехню…

Твоя девушка ждала тебя все это время, бежала навстречу с судорожно бьющимся сердцем, наполненным до краев жгучей тоской. Рыдала после в темном пустом углу, увидев твое изуродованное осколками гранаты лицо… А через неделю ушла, ничего не сказав. Поверь, она и до сих пор судорожно сглатывает слюну, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Это страх… Человеческий страх.. Знаком ли он нам?.. Твои родители натянуто улыбались, стараясь по глупой людской привычке показать что все в порядке, обходя пятым коленом твою душевную боль. И это причиняло тебе еще большие страдания, ведь все их мысли, густо смазанные тянущей боязнью, вычерчивались точнее линии жизни на погрубевшей ладони. Мой друг… Их неуклюжая поддержка была самой страшной твоей болью, и боль эта была подобна тугой стреле, что окровавленным наконечником впивалась в истерзанный мозг.

Прости меня, друг.. Прости за твою режущую боль, прости за мою слабость, за все прости, если сможешь! Прости, за то, что старая бритва из нержавейки перепачкана сладко пахнущей кровью. Прости, что кровь эта стекает густыми комками с открытых вен по моим рукам. Прости, что в палитре красок, рисующих мою посеревшую жизнь, не оказалось подходящего цвета для моего имени… Прости за то, что твоя боль поглотила истрепанные вехи моего сознания.. Я оказался слабаком.

Обрывки уходящей жизни впитывали странный резкий запах. Запах рвущейся на части души. Это страшнее бесконечного одиночества, это дико кричащее лезвие, что полосует наотмашь остатки смысла… Страшно… Безумные мысли слепыми пятнами пульсировали в стремительно уходящем рассудке. Зачем ты так кричишь, друг?! Как ты здесь оказался?!

Что-то резко передавило руку выше локтя.. Вторую… Поздно.. Белые халаты, запах нашатыря… И твои глаза, полные надрывной боли… Нет! Зачем? Зачем?!! Бесконечная колючая теснина с давящим шумом поглощала меня, обволакивала матовой беспроглядной пеленой. Я стал твоей болью… Тварь!!! Что же я наделал… Что я наде….