Когда засветло, еще нагретым золотом утром я получаю посылку без марки, а в ней фуражка полная слез, я узнаю, что почтальон не пережил ночь…
Когда рассвет приказывает выйти и собирать всю влагу из цветов, я босиком, ступая осторожно, несу в ладонях розовый нектар, но на крыльце он пролился сквозь пальцы и приземлился, сделавшись большим котом…
Когда Святой Павел, проскакав всю ночь, свалился с лошади, сперва(еще до Бога, Бог будет, только позже) он увидал сочувственные взгляды—конский и возничего, при чем глаз у коня был фиолетовым…
Когда они прощались на краю платформы, а поезд уже пускал в вечерний воздух синий пар, дотанцевав последний танец, готовясь к поцелую, он вдруг вспомнил, что совсем не хочет уезжать — тут город захлопал крыльями и улетел…
Когда Серый Кардинал, сидя за своим столом, просчитывал очередной проект, постукивал ногтем, покусывал свой ус, вдруг по бумагам пробежал паук. И Кардинал хотел его прихлопнуть. Паук мечтал только сбежать. Но замок их опередил, он рухнул, поставив кровавую печать на всех их планах …
Когда я родилась, меня встретил январь — такой же белый, холодный и пустой.
«Жаль, — подумала я тогда, — похоже, и этому миру нечем меня удивить».
Когда дурачок брел по лесу хвойному, постоянно озираясь, пугаясь мертвых птиц, плодов загнивших, не замечая, кто неотступно следует за ним в рубахе белой, прячась за деревьями…А он все шел, и в каждом пне ему мерещились те, кто могли бы выйти и последовать за ним, но слишком поздно, ведь они уже не родились. Заметив смерть, он поскользнулся и свалился в яму, так пролетел сквозь олово земли — Алиса, время, море слез — смелей, протиснись через дверцу, в зеленый сад: там яблони, там камни, там взрослый мир, тоска и Русь…
Когда четыре зверя начинают танцевать вокруг твоей кровати, приглядись:
Который справа, видишь, это дрозд, ночной племянник, фартуком обвязанный, с брусничными глазами, болтливый вечный почтальон; он звездам посылает телеграммы, выстукивая клювом Морзе по трубе.
А рядом с ним его птенец, он тоже хочет плакать, ему так холодно стоять спиной по ветру, ты не забудь о нем, подбодри, пожалей; поверь, тебе он тоже пригодится.
По центру— круглый, словно шар, барсук, он служит солнцу, не привык болтать без дела, ему известно все, но не ответы на вопросы, он только водит хоровод.
А слева—лис, твой друг лесной и самый близкий, он тоже здесь, затем, чтоб ты не закрывал глаза, когда не спится, теперь ты видишь все, ты здесь, ты наш…
Их четверых объединила чернота, собрав все сны и тени в детской комнате.
Когда он ушел, она достала свое желтое платье, изрезала его в длину на лоскутки и вывесила из окна, как флаг, сама же, сев на подоконник, свесив ноги в тоскующий ноябрь, стала ждать, когда мир с хрустом разлетится на куски…
Когда за тридевять земель светит солнце, там раскинулось оранжевое государство Повелителя Пустыни. Но он не правильный Властелин, и все его подданные болеют...несмотря на зной, пальмы, караваны. Что бы он ни сделал, им достаются одни мучения. Он посадит цветок — у них умирают дети. Он заливается смехом, играя с заводными обезьянками — им остается поливать слезами песок. Он даст им денег — они умрут от голода. Он даст им хлеба — они уйдут в пустыню. Захочет скрыться в башне, чтобы уже не видеть их — они запустят голубей в его окно. Он погрузится в сон — они разбудят криками. Он будет зол — они несчастны. Он будет мудр — они слепы. Он выйдет в белом — они убьют его.
Они придут припасть к его воротам как раз тогда, когда он закрывает дверь...
Когда они погибнут от любви к нему, он ничего не будет о них знать…
Когда пианист уселся за рояль, в его воображении всплыла мелодия, где вместо звуков—травы, вместо нот — лианы, и пальцы его слегка поглаживают красную в полоску шкуру… Но стоило ему коснуться клавиш, как инструмент, не доиграв вступления, вдруг превратился в тигра и проглотил его.
Так и настройщик роялей, тогда, в джунглях, наступил на хвост своей мечте…
Когда лысый мальчик распахнул голубые глаза, все, кто ждал вокруг, уже умерли. Только маленький принц со своим Лисом заново любили шелест колосьев на ветру соседней звезды…
Когда поднесешь к губам серебряную чашу — придется целовать себя в губы…
…И тогда, в темноте, сквозь едва проступающий пол, осторожно постукивая, скрипя, шурша и сдвигаясь, разворачивая лепестки, жмурясь, прогибаясь под лампой, хрустя затекшими стеблями, тревожно разрастаясь во всех углах моего маленького скрюченного чердака пролезают твои цветы…
Когда рассвет приказывает выйти и собирать всю влагу из цветов, я босиком, ступая осторожно, несу в ладонях розовый нектар, но на крыльце он пролился сквозь пальцы и приземлился, сделавшись большим котом…
Когда Святой Павел, проскакав всю ночь, свалился с лошади, сперва(еще до Бога, Бог будет, только позже) он увидал сочувственные взгляды—конский и возничего, при чем глаз у коня был фиолетовым…
Когда они прощались на краю платформы, а поезд уже пускал в вечерний воздух синий пар, дотанцевав последний танец, готовясь к поцелую, он вдруг вспомнил, что совсем не хочет уезжать — тут город захлопал крыльями и улетел…
Когда Серый Кардинал, сидя за своим столом, просчитывал очередной проект, постукивал ногтем, покусывал свой ус, вдруг по бумагам пробежал паук. И Кардинал хотел его прихлопнуть. Паук мечтал только сбежать. Но замок их опередил, он рухнул, поставив кровавую печать на всех их планах …
Когда я родилась, меня встретил январь — такой же белый, холодный и пустой.
«Жаль, — подумала я тогда, — похоже, и этому миру нечем меня удивить».
Когда дурачок брел по лесу хвойному, постоянно озираясь, пугаясь мертвых птиц, плодов загнивших, не замечая, кто неотступно следует за ним в рубахе белой, прячась за деревьями…А он все шел, и в каждом пне ему мерещились те, кто могли бы выйти и последовать за ним, но слишком поздно, ведь они уже не родились. Заметив смерть, он поскользнулся и свалился в яму, так пролетел сквозь олово земли — Алиса, время, море слез — смелей, протиснись через дверцу, в зеленый сад: там яблони, там камни, там взрослый мир, тоска и Русь…
Когда четыре зверя начинают танцевать вокруг твоей кровати, приглядись:
Который справа, видишь, это дрозд, ночной племянник, фартуком обвязанный, с брусничными глазами, болтливый вечный почтальон; он звездам посылает телеграммы, выстукивая клювом Морзе по трубе.
А рядом с ним его птенец, он тоже хочет плакать, ему так холодно стоять спиной по ветру, ты не забудь о нем, подбодри, пожалей; поверь, тебе он тоже пригодится.
По центру— круглый, словно шар, барсук, он служит солнцу, не привык болтать без дела, ему известно все, но не ответы на вопросы, он только водит хоровод.
А слева—лис, твой друг лесной и самый близкий, он тоже здесь, затем, чтоб ты не закрывал глаза, когда не спится, теперь ты видишь все, ты здесь, ты наш…
Их четверых объединила чернота, собрав все сны и тени в детской комнате.
Когда он ушел, она достала свое желтое платье, изрезала его в длину на лоскутки и вывесила из окна, как флаг, сама же, сев на подоконник, свесив ноги в тоскующий ноябрь, стала ждать, когда мир с хрустом разлетится на куски…
Когда за тридевять земель светит солнце, там раскинулось оранжевое государство Повелителя Пустыни. Но он не правильный Властелин, и все его подданные болеют...несмотря на зной, пальмы, караваны. Что бы он ни сделал, им достаются одни мучения. Он посадит цветок — у них умирают дети. Он заливается смехом, играя с заводными обезьянками — им остается поливать слезами песок. Он даст им денег — они умрут от голода. Он даст им хлеба — они уйдут в пустыню. Захочет скрыться в башне, чтобы уже не видеть их — они запустят голубей в его окно. Он погрузится в сон — они разбудят криками. Он будет зол — они несчастны. Он будет мудр — они слепы. Он выйдет в белом — они убьют его.
Они придут припасть к его воротам как раз тогда, когда он закрывает дверь...
Когда они погибнут от любви к нему, он ничего не будет о них знать…
Когда пианист уселся за рояль, в его воображении всплыла мелодия, где вместо звуков—травы, вместо нот — лианы, и пальцы его слегка поглаживают красную в полоску шкуру… Но стоило ему коснуться клавиш, как инструмент, не доиграв вступления, вдруг превратился в тигра и проглотил его.
Так и настройщик роялей, тогда, в джунглях, наступил на хвост своей мечте…
Когда лысый мальчик распахнул голубые глаза, все, кто ждал вокруг, уже умерли. Только маленький принц со своим Лисом заново любили шелест колосьев на ветру соседней звезды…
Когда поднесешь к губам серебряную чашу — придется целовать себя в губы…
…И тогда, в темноте, сквозь едва проступающий пол, осторожно постукивая, скрипя, шурша и сдвигаясь, разворачивая лепестки, жмурясь, прогибаясь под лампой, хрустя затекшими стеблями, тревожно разрастаясь во всех углах моего маленького скрюченного чердака пролезают твои цветы…
0
