Вождь шёл среди высокой травы. Лёгкий ветерок прохладой овевал голый торс. Приятная глазу рябь – как колыхание волн – на тёмно-зелёном просторе. Воздух наполнял тёрпкий аромат зелени; и мошкара опьянённая им, клубится тучками над зелёным озером. Звуки селения за спиной утихали, словно вождь и впрямь заплывал куда-то, всё глубже. Солнце едва опустилось за горную гряду впереди; кривая линия – вершин и впадин - воспламенилась гигантской сияющей нитью в небесах.

Вождь шёл убивать. Поэтому и оставил верхнюю одежду в шатре; после - он смоет всю дрянь в ручье и вернётся в селение.

Ущелье, по которому он шёл, больше походило на бескрайнюю равнину. Если бы не горы вдалеке - восходящие щитами слева и справа. И, лишь впереди - небольшой разлом в горной цепи. Как бы выход из… бутылки. Вождь усмехнулся. Он подумал, что ведь и впрямь – его родное селенье словно заперто в бутылке. С высоты полёта - ущелье похоже на пузатый бутыль, в которой разлилось его племя. А на дне… проклятый лес. И он всегда дышит в затылок. Нашёптывает приглашения. Зазывает. И не отпускает даром заблудших гостей.

Он не был массивным – как отец или брат – скорее поджарым и жилистым. Смуглое, худощавое лицо, заросшее густой чётной бородой; лицо испещрённое шрамами, подёргивалось улыбкой. Дор вспоминал.

Мелким, он отправился в лес, с такими же смельчаками. Не успели они хоть сколько ни будь углубиться, как прибежал Дир и на силу выволок его. Как потом выяснилось – старший брат явился очень во-время. Жуки облепили лишь ступни. Воспаление началось практически сразу, поднимаясь всё выше к бёдрам… Дир отвёл его подальше от стана. Он обхаживал брата; делал припарки, омывал, кормил. Отходил только по крайней надобности. И покрывал перед отцом. Повзрослев, Дор понял – если бы он и погиб тогда – отец бы просто отметил естественное последствие извечной глупости младшего. Да, он не наследовал звериную собранность и самоконтроль отца; умение трансформировать яростное пожарище гнева - в зиму каждодневных решений и действий самосохранения. Всё, чем так славился род чернобродых; благодаря чему враги боялись и уважали, а племя выживало.

И он тоже выжил, тогда... но лишился способности зачинать детей; «последствия извечной глупости». И именно он сейчас ведёт племя, пока сын Дира не вырастет… Вдруг на мгновение, Дору показалось что гомон селения совсем пропал. И он, словно бы проверить – на месте ли – обернулся. Несколько огоньков уже светятся в наступающем сумраке. Оторвавшись от воспоминаний, вождь увидел в близи насыпь – кряж валунов, длиною в сотню шагов. Когда-то давно, предки соорудили этот барьер – как раз поперёк «горлышка бутылки». Здесь встречали множество непрошенных гостей; стрелами и мечами. Он различил в воздухе горьковато-сладкий запах. Они здесь.

Подходя ближе, Дор увидел в примятой траве – грязные оборванные тряпки. Остановился. Услышал стон, и приглушённый плачь. Обойдя кряж, он увидел вереницу тел, растянувшихся вдоль стенки. С дюжину тел. Некоторые, покрепче – опёршись спинами, сидели обнимая других; иные неподвижно лежали. Разорванные одежды - в приступах зуда; воспалённая, красная кожа в червоточинах и волдырях. Видимо, они слишком далеко зашли в чащобу. Все молодые. Вождь люто ощерился; прикоснулся было к ножу на поясе. И тут, увидел в конце цепочки из тел – глаза старика, облокотившегося о валун. Он переводил взгляд с вождя на детей и обратно. Дор убрал руку от ножа. Подошёл к нему, присел на корточки. Седая голова, припухшее лицо в язвах, красные глаза. Он дышал часто и прерывисто; мошкара витавшая вокруг досаждала ему, и он судорожно отмахивался пухлой ладонью.

- Полезли они… думал выведу, да вывел ведь… Бесов лес, отмывались все… в ручье… бесовы дети… думал выведу…отсюда… - старик часто препинался, ему не хватало воздуха.

- …Отсюда…подальше… Дор… понимаешь…

-Понимаю. Расскажешь потом. Смотри не бай ли это в небе? – Вскинув голову, вождь сосредоточенно смотрел в высь.

Старик тоже, испуганно, хоть и медленно, болезненно, поднял голову вверх.

- Как… где… но…

Дор молниеносно выхватил лезвие, и полоснул старика по горлу.

Тот, ещё глядя на небо, выпучил глаза - как бы рефлекторно - не поняв, что произошло; и рука бессознательно потянулась к горлу. Густая, тёмная жижа, толчками исторгалась из раны, стекая к груди. Он попытался опустить голову, но вместо этого начал заваливаться набок, и съехал с камня наземь. Ещё один удар – в сердце. Несколько секунд, были слышны хрипящие и булькающие звуки. Затем он обмяк.

Сзади послышалось сиплый шёпот. Дор обернулся. Несколько юнцов в ужасе таращили глаза. Девушка тихо отползала в сторону, в надежде остаться незамеченной. Один хлопец встал, и, сильно хромая, почти согнувшись пополам – пытался бежать… Вождь пружиной вскочил с места; вихрясь как листок в потоке воздуха, лёгкими касаниями, он прикончил всех быстро; последним был малец, что пытался убежать. Дор нагнал его в несколько широких шагом, и упокоил так же, как и старика.

Он вытер лезвие о подол рубашки мальчика; затем о траву, обмотал куском ткани, заткнул за пояс. Обошёл кряж, всмотрелся сквозь сумеречную громаду ущелья. Там, в дали, уже светилось с десяток огней. Племя живёт своей жизнью. А он словно сбежал делать то, что лучше всего умеет. Убивать. Как и всегда. Почему он так не похож на брата? Он снова погрузился в воспоминания.

Шум вокруг; суматоха; люди бегают, орут. Они с братом заходят в шатёр отца. Но даже здесь, стоит лёгкая дымка и слышен гомон снаружи. Огромная юрта пуста. Только вождь восседает на ложе. Он молчит, он ждёт. Дир почтительно остановился несколько сзади, слегка склонив голову. Дор выступил вперёд, вперив взгляд прямо в отца. Тот посмотрел на старшего сына, и сказал:

- Почему?

Лысая голова. Густая смоляная борода. Массивное тело, в чёрных шкурах; ворот рубахи открыт. Ему душно. Он в ярости. И эти глаза – как сама ночь; в них подрагивают огоньки; словно весь массив тьмы, держит в плену безумное пламя; стеснил его, спрессовал, взял под абсолютный контроль; но всегда готов извергнуть. Как похожи эти глаза на его собственные. Только в нем, всегда было меньше этой тьмы, но больше огня.

- Отец! я убил красных вождей, я троих ихних зарезал! я сжёг их шатры! я…

Дор почувствовал удар в бедро. Повернув голову, он увидел раздувающиеся ноздри старшего брата. Тот сделал шаг вперёд.

- Дор сделал вылазку на закате солнца. Когда мы увидели огонь в стане шаннов, мне сказали что это Дор. Я атаковал раньше. –Вождь перевёл взгляд на Дора.

- Ты знал, что Дир с отрядом должен пробраться к шаннам в тыл - пред рассветом. Но полез один вечером?

- Нет вождь! Со мной ещё двое было, но мы точно вырезали две красные палатки! Остальные подожгли… Старых там не было, может Залай и жив… но выродков его точно всех подрезал… вот! – и Дор полез за пазуху, вытащил оттуда ворох лиловых браслетов, подошёл к низкому столику перед вождём, высыпал их.

- Вот! это красных шаннов вождей браслеты… мы этих выродков… - перепачканое в саже лицо, руки в крови, в ссадинах, глаза блестят. Рядом брат, почти на две головы выше, едва заметно улыбается.

- Если бы Дир погиб?

Дор осекся, замолчал. Отец прожигал его взглядом плавающих искр.

- Зачем мне твои вожди, если бы Дир погиб, кинувшись тебя, дурака, вытаскивать? О чем ты думал Дир? – теперь искры прожигают брата.

- Ты будущий вождь. Я думал, что выучил тебя всему. Я думал, ты усвоил кто выживает и почему. Скажи мне.

- Тот кто способен думать на перёд.

- А ты думал на перёд, когда кинулся туда сломя голову?

Пауза. Вождь ждёт. Дир знает, что у него нет выхода кроме как говорить правду.

- Нет, но ведь там был Дор, я…

-Хватит. Если Залай жив, он затаится, он соберёт новых людей.

- Отец! я вырежу их всех! я найду этого слизняка, принесу тебе его голову! – Дор остановился; он почувствовал боль в плече – старший брат с силой сжимал пальцы.

- Ещё раз, помешаешь Диру, и ты никогда больше не пойдёшь с нами. Останешься в ущелье, ящеров стеречь.

Однако, очень скоро, отец понял, что случай с шаннами – отнюдь не везение; что глупо не пользоваться способностями младшего сына. Дир же, не одобрял все эти безумства - он переживал за брата. Но и он, вскоре привык.

Дор выбирался из мешков, ночью, посреди чужого стана – осадившего разлом в ущелье. Он предложил отцу сделать вид откупного - якобы заплатить семенами и шкурами. Забавы ради, отец согласился. И ночью Дор прирезал их вождя – отходившего среди ночной попойки отлить.

Он оказывался по среди брачного пиршества; поднимал голову среди хмельной толпы, и метал лезвие в сердце жениха – тот должен был сочетаться с его соплеменницей, а не с вражеским племенем. Он заходил с тыла, с фланга, на вражеский массив с небольшими отрядами; в самое сердце противника.

Он стал бичом чернобродых; ужасом предателей и врагов; элементом, который своим присутствием на переговорах или встречах – заставлял выказывать истовую почтительность и кротость… Он знал, что нужен племени. А большего ему и не надо было. Он всегда был хмельной и весёлый; всегда устраивал какой ни будь балаган и дурость. Имея четырёх жён (правда обычного роду – ведь с бесплодием не мог расчитывать на большее, да и не хотел), не приминал возможности овладеть новой девой. Он был свободен.

До тех пор, пока не погиб Дир. И, теперь, он – вождь. Какая же ирония. Отец ни за что бы не поверил. Не поверил бы в то, что юродивый дурак, пережил его гордость, его первенца.

Дор тяжело вздохнул. Он смотрел на тела, сваленные как попало. Как бы хотел он вырваться из этой «бутылки». Из этого проклятого ущелья. Когда-то давно - ещё до войны с шаннами, он напросился в поход с Таарой лютым. И через половину луны пути, они увидели дивное место. Настоящая равнина; громадная, с цветущими лугами, с пасущимися стадами зота. Там разливалось небольшое озерце, с чистой и прозрачной водой.

Вернувшись, он рассказал об этом отцу. Тот ответил, что племя привыкло жить в укрытии. Что так было издавна, и так будет дальше; потому что это безопаснее всего; потому, что со всех сторон их окружают горы; и у них есть всё что нужно, а чего не хватает – они выходят и берут. Когда умер отец, брат сказал, что сейчас не время рисковать, что пару десятков погибших каждое лето – не большая плата за безопасность.

Каждое лето одно и тоже. За зиму у людей истощаются запасы пищи; и они идут в лес, вытаскивать жирных фатинов с болота. Голод сильнее страха.

Дор услышал звуки в удалении и повернулся. Там, в меже разлома, пересечённой местностью, меж редких дерев, он увидел с пол дюжины людей, и несколько саранов. Люди приближались, и он увидел грузно ступающего Таару; старого вождя – главу рода лютых. Невысокий, кряжистый, и всё ещё сильный как зот; раскосые глаза, седая шевелюра собранная узлом на затылке, желтоватая, будто слегка жирная кожа.

- Чего так быстро, брага кончилась? Ахаха!

- Больше бегать не будут! – Лютый указал большим пальцем за плечо. Там, натужно переставляя лапы, плелись гружёные сараны. Видно было - вернулись с некоторым приобретением. От седла одного из них, вилась верёвка – заключая запястья двух мальцов. Те плелись, поспевая за животным.

- Нашли? А эти что?

- Нашли всё кодло. Пару десятков человек, да и то, молодняк всё, тьфу! – Таара злостно сплюнул – Да борзые слишком, Туйру прибили, пока мы за водой отошли. И сарана, какого-то ляда прирезали. Веришь Дор, бесы, бесы… всех порешили. Вон, эти только.

- А их зачем сюда?

- Ну подумал, поговорить захочешь, узнать.

- И то верно.

Шайка мальцов; давно воровать повадились. Раньше по мелочи – снедь какую потянут, одежду; дальше больше – загон ящеров сломали, вырезали половину; сбрую таскать начали. И вот, оружие недавно именное, с шатра лютого потянули.

Лютый прищурился, и увидел тела около кряжа.

- Егей! Сюда уж дошли, я думал вчера ещё издохли.

- Скажите родным что б забрали, был кто у старика?... Этих в сбруйную, я к ручью и вернусь.

Вождь обогнал отряд, свернул к ручейку; искупался, затем зашёл в свою юрту, взял со столика флягу с брагой, жадно присосался. Оделся в чистое. Неспешно поплёлся в збруйную; опрокидывая бутыль, упиваясь пряным пойлом.

Заходя, он увидел двух юнцов, сидящих на земле. Грязные, ободранные. Руки по прежнему связаны одной верёвкой. Один постарше, второй совсем зелёный. Тот, что постарше, смотрит не добро так, из под лобья, но сдержано. Мелкий же гордо подняв голову, смотрит прямо ему в глаза. Мордашка перекошена от злости; подбородок подрагивает. Поодаль сидит воин – снял обутку, растирает покрасневшие ноги; поднялся неприятный дух.

- Братья?

Молчание. Мелкий ощерился в надменной улыбке.

- Да братья они родные, мы сначала старшего нагнали, а потом этот бес накинулся; говорит я вас за брата убью… ахаха

- Какого роду племени?

Фыркнул. Молчат оба.

- Вождю отвечать! На все вопросы прямо отвечать! Голову опустить! – подлетел прямо на босу ногу, на ходу выхватывая тесак.

- Тише тише, Тайа ты чего такой горячий! Ахахах! Пойди остудись в ручье, водица хорошая сегодня.

Остановился, недоумённо смотрит на Дора. Тот махнул рукой мол «сядь обратно».

- Ну что, молчуны, сколько вас там ещё бегает… на ка пригуби, сбей осадочек – Дор протянул флягу малому, смачно отрыгивая дух.

- Твари вы! вы всех убили!!! мрази… мы вас.... мы вас… всё равно всех! зарежем замочим!... уроды!!!...

Мелкий вырывается вперёд, старший схватил его связанными руками за грудку и тянет к себе; спешно говорит ему:

- Тага, Тага тихо! замочи! Тага, дурак, замолчи!

- Тага, значит. А я Дор, здрав будь Тага.

- Да пошёл ты!

В глазах огонь; мордашка перепачканная, на руках ссадины и запёкшаяся кровь.

- Что ж, отпустить вас с братом, а, Тага? Будешь бегать дальше, таскать оружие вождей?

- Уведу всё! и тебя зарежу урод! как вы наших всех! – вены на шее взбухли, губы дрожат от злости.

- Ахахахах! Понимаю! Да вот испей же, легче станет, тем уже не поможешь…

- Хххппффф

Плевок. Прямо в лицо. Дор выронил флягу.

Старший судорожно притянул мальца к земле, закрыл его боком, и крепко зажмурился. Тайа резко поднялся, но так и застыл на месте, слегка приоткрыв рот. Вот просто так, мгновенно…

Он откидывает в сторону старшего братца; одной рукой хватает мальца за шею и притягивает к себе; другой рукой, хватает его за темя и резко сворачивает кисть руки набок; раздаётся глухой но звучный груст; и обмякшее тельце падает наземь.

Дор мотнул головой – как бы отгоняя видение.

- Ахахахаха! Резкий боец! Я от стрелы пару раз уворачивался, а ты вот, задел – Дор вытирал рукавом слюну с лица. Пахло чем-то кислым и затхлым; как… ярость.

- Тварь!... да я тебе ещё!...

- Тага!!!

Старший изо всех сил прижимал мелкого к себе. Дор улыбался.

- Вот что я вам скажу, хлопцы. Нашему отряду охотников нужны такие ловкие бойцы. Поживёте со стариком Вуулом; помогать будете. Если надо остудить вас – то сначала отправлю к ящерам в загон - говно выгребать. А потом уж к охоте. Но лучше ка сразу приживайтесь. У него семья большая и дружная. Тайа отведёт вас!

С этими словами, Дор поднял брагу, махнул воину и быстро вышел наружу. Было уже совсем темно. Вдохнув полной грудью, улыбнулся, и пошёл в шатёр к Лаайе.

Открыв подол, Дор ощутил пряный запах трав, пучками свисающих с потолка. Землю устилает пышный белый мех зотра; маленькая, но уютная юрта, всюду увешана нежными тканями; вышитые цветные орнаменты радуют глаз. Несколько излучин разливают нежный свет.

Стоит запах жареного мяса. А у кроватки стоит она – старшая и любимая жена – Лаайя.

Резко повернулась, раскинув струящиеся смоляные локоны; растянулась в улыбке, семенящими быстрыми шажками – как ребёнок - подбежала к нему, повисла на шее, и скользит в волосах длинными тонкими пальцами… Потом взяла за руку, подвела к кроватке. А там лежит краснощёкий бутуз, спит сладким сном. Лек. Продолжение чернобродых. Дор надеялся, что он пойдёт в брата. Так будет лучше. Всем будет лучше.

- Набегался за день, и меня выморил! мяса не дождался, напился молока и уснул.

- Я говорил тебе, немного – выпивки и малец уснёт пораньше ахахах…

Она толкнула его локтём в бок. Сощурилась. Хитро всматривается в лицо, своими огромными зелёными глазищами, сдерживая смех.

- У тебя глаза светятся, ты что, кото-то встретил красивее меня!?

- Уже давно – только небо и вольную степь!

Лаайя усадила мужа за низкий столик; стянула с него сапоги, растёрла ноги, смазала их чем-то прохладным и пахнущим. Достала из бочки с водой бутыль холодного эля, налила ему. Затем поставила перед ним большое блюдо - с дымящейся румяной тушкой.

- Это тот, что я откармливала на ароматных травах. Помнишь? Сейчас попробуешь разницу.

Опёршись локтями о столик, уронив лицо в ладошки, она смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Дор отщипнул ломтик мяса, подул на него, и отправил в рот.

- Ну не знаю не знаю… так сразу и не поймёшь, то ли вкусно… то ли…

- Ахаха! да врёшь ты всё, понравилось понравилось, вкусно же тебе я вижу! – она щипала ему бока, он уворачивался. Опять прищурилась, всматривается пристально в глаза.

- Что с тобой вооождь мой, мууууж мой? скажи скажи! я давно тебя таким не видела.

- Знаешь что женщина? Нам этого будет слишком много. – он поднялся, взял посудину поменьше, отчекрыжил четверть тушки.

- Остальное неси сейчас в загон Вуулу, там у старика пополнение, двое таких знаешь – он отломил кусок, принялся жевать – таких знаешь ли, ммм резвых… давай неси скорей и возвращайся, я жду!...

Лаайя отнесла тушку и вернулась. Дор рассказывал жене давешние события; а она не глядя отламывала кусочки мяса, смотря на него широко распахнутым глазами, порхая длинными чёрными ресницами; иногда замирая, словно забывала жевать. В какой-то момент, её глаза снова озарились смешинкой, но уже с какая-то мягкой, понимающей хитростью. Словно она уловила нечто, странное и удивительное, в его рассказе; она заключила в себе это ощущение, и теперь, дразнящее внутреннее понимание – зеркально светилось радостью в глазах.

Теперь уже он допытывался, что такого смешного ей показалось; чего она дразнится, что скрывает, что задумала… Всё это переросло в лёгкую борьбу и… в любовь.

Дор засыпал на прохладном животе своей женщины; её пальцы гладили голову, окунались в бороду; а картинки прошлого и настоящего - переплетённой вереницей плыли, пред его внутренним взором; он улыбался. Может… может… он не так уж и плох? Впервые, за долгое время, впервые, сколько себя помнил - он заснул лёгкий и блаженный.

Всё шло своим чередом. Мальцы осваивались в охотничьем клане. Правда, несколько раз, Тагу, младшего – всё ж пришлось отправить в загон к ящерам - он то и дело выказывал норов. Старший был смышлёнее; и видимо, не без его тщаний – умирился наконец и младший. Они стали спокойнее, набрали весу. А по прошествии одной луны – Дор с удивлением заметил братьев –плескавшихся с детьми и внуками Вулла. В тот же вечер, вождь заглянул в шатёр к старику и наделил братьев стронами. Два бритвенных ножа – родовые тесаки чернобродых.

Вскоре, состоялся обряд в клане лютых. Тайа – сын Таары - сочетался с девой из его рода. Устроили пиршество. И по традиции, подарок жениху – должны подносить младшие дети вождя. Лаайя упросила мужа оставить Лека – слишком мал. И Дору пришла идея, доверить это юнцам– братьям. Все прекрасно понимали, что такой жест означает. Вождь вводит их в клан.

Всё прошло отлично. Братья вместе поднесли дар чернобродых – громадный меч. Гулянье длилось весь день; и ночью, люди пьяные и выморенные, разбрелись по домам. Вождь на удивление скромно пил, и быстро уснул в своём шатре.

Он проснулся глубокой ночью, от шума и крика. А ещё стоял запах гари. Раздражённо поморщившись, Дор натянул штаны и вышел наружу. Он увидел полыхающий огонь у края стана, и ручейки людей сбегающих к пожарищу. Несколько воинов смотрели на него, как бы ожидая команды.

- Что там!? Воду! К ручью… всех к ручью!… пусть черпают… - он побежал. Огибая шатры, непроглядная тьма, смутным предчувствием, наполняла его душу. Это тьма была так знакома, она была даже родственна. И он силился ещё отогнать это чувство… Он приближался к огнищу, увидел людей разбирающих ближние юрты – что б не занялись; увидел озарённые лица людей, стоящих кольцом вокруг; увидел старика Вулла сидящего на земле и прижимающего к груди мёртвых внуков. Ещё несколько тел лежали рядом с ним, на траве.

Услышав крики и свисты он повернул голову. Там, в сумрачном пространстве, по направлению к разлому, виднелись дрожащие факелы; в удалении - он различил несколько всадников, и небольшую ватагу людей. Очевидно была погоня. Он слышал бормотание людей за спиной. Всё замерло в напряжённом ожидании…там, в дали, слышна была потасовка и порывистые крики. Затем факелы замерли, и, первыми повернули назад группа людей, за ними и всадники.

Подошёл первый человек с факелом; и в свете огня вождь узнал Таару. За ним тянулся голосящий отряд.

- Сейчас выродков притащат. – сказал лютый.

Толпа приближалась; он различил среди них Тагу. На шее хомут, юнец периодически падает, но его дёргают за верёвку поднимая на ноги. Вот и саран обогнал толпу. Поперёк массивной холки, свисает тело старшего. Рукав оборван, кровь струйками стекает по предплечью, падает крупными каплями. Всадник держит руку на его спине. Таара подошёл к вождю, развернулся, махнул бойцам.

-Стой! – толпа остановилась перед ними, круг немного разошёлся. Тага стоял в центре, на коленях, упёршись руками в землю. Он переводил дух. Один из воинов держал хомут в руке. Вождь оглянулся на пожарище, затем на мальца, перевёл стеклянный взгляд на лютого. Тот понял, что Дор ничего не знает; вернее, не может ещё в это поверить, и сказал:

- Сначала прирезали во сне всех, кого смогли, а затем подожгли шатёр. Того гляди и ждали, удобного момента, а тут и обряд… все пьяные…

В одно мгновение, вождь разразился диким смехом. Так безудержно и неистово – что стоявшие рядом люди, несколько отступили. Он согнулся пополам, опёрся о колени, не в силах удержать накатывающие волны безумного смеха. Слёзы катились из глаз, пресс жгло огнём. Он отдышался.

- Ахах… да уж… да…хах …шустрые… что, что у нас там!? живой? – Он подошёл к телу старшего брата, нащупал пульс; неспешно достал лезвие, и плавно погрузил его в рёбра; один, другой, третий раз.

Прошёл меж толпы окружавшей мальца. Взял у воина хомут, присел на корточки, сорвал верёвку с шеи.

- Урод… где брат, где он? мы вас… тварь… - слезы вперемешку с соплями, грязное лицо, блестящие глаза.

Почему он так не похож на брата? Почему Дир погиб, а он жив? «естественные последствия глупости»…

Дор схватил мальца за волосы, резко встал, подняв руку вверх. Тага кричал и вырывался, болтал в воздухе ногами. Другой рукой, вождь выхвалил меч из за пояса - стоявшего рядом воина. Толпа отпрянула. Он ударил по горлу. Волосы оборвались; дёргающееся тело рухнуло наземь. Он наклонился, приподнял голову и ударил снова… Он чувствовал тёплое на своём лице и груди. Звуки; крики; бормотания; всё как из под воды, всё будто на дне. Когда он закончил и поднялся, то увидел толпу людей - будто всё племя - они стояли от него в значительном удалении; и только Таара, кажется, не отошёл ни на шаг. Дор поднял с земли копьё, двумя руками несколько раз ударил им в землю - тупым концом; крепко вонзил. Затем поднял голову Таги и насадил её на острие.

Таара протянул ему бутыль с брагой. Он пил на ходу, подходя к рдеющим шатрам. Он оторвался он фляги, перевёл дух, остановил какого-то человека – велел принести ещё несколько; допил, выкинул флягу. Он стоял близко у огнища, лицо жгло, капли пота катились по телу. Он чувствовал запах своих тлеющих волос.

В огне слишком мало места для тьмы. И сколько бы не пытался он, сдержать его, остановить это пламя– ему всегда не хватало отцовской тьмы. Он как дефект в их роду – вобрал лишь безумие. Не свой ли огонь - он хотел смирить в глазах Таги? Не себе ли - срубил голову?

«Естественные последствия извечной глупости»…

Дор обернулся. Он увидел алеющую кромку леса вдали. Отошёл, взял из рук хлопца бутыль, стал пить. «Не большая плата за безопасность»… настоящее и прошлой переплеталось языками пламени в его сознании. Он почувствовал мясистую ладонь на плече. Таара.

- Собери всех, всех глав. Собери в шатре воскурения все кланы, всех старейшин, шамана. Приведи лютых, приведи чернобродых. Всех. Сделай это сейчас, сейчас.

Лютый ушёл. Дор сидел, потягивал пойло, и смотрел на восходящее солнце. Через некоторое время, старый воин грузно плюхнулся рядом; протянул ему новую бутылку.

- Я воевал с твоим отцом. Я помню вас с братом младенцами. Ты всегда был не похож на своих. Как острие лезвия, отломившееся от массивного родового меча… И если убранство оружия, драгоценные камни рукояти – могут нести разные смыслы. То лезвие - истинная часть. И если кого и боялись больше лютых, так это чернобродых вождей. Я не глупый, я всегда остерегался твоего отца, и твоего брата. Но если есть разница между уважением, и страхом Дор, то… только в острие лезвия.

Дор поднялся, протянул руку лютому.

- Пойдём.

Они входили в громадную юрту, где когда-то восседал его отец. Уважаемые мужи племени, старейшины, вожди кланов. Суровые лица, выдубленные временем и войнами, глубокие борозды морщин, седые головы. Одетые в добротные шкуры и ценный мех, они сидели полукругом, каждый в среде своего рода. Пред каждым стоял низкий столик, с оружием и выпивкой. Таара прошёл в ложе к своим. Дор остался стоять посреди шатра. Он поднял перед собой руки – осматривая засохшую кровь, сажу, грязь. Обвёл собравшихся взглядом. И сказал:

- Мы выходим из ущелья. Мы покидаем старый дом. Мы отправляемся в путь - к новому дому. К бескрайней равнине, к чистому озеру, к жирным стадам зота. Через десять дней, на восходе солнца, мы отправимся в путь. – он замолчал.

Послышался шёпот, вожди склонялись друг к другу, переговаривались.

- Дор, почему сейчас, нам ведь нужно время. Запастись семенами. Вырастить ящеров с запасом. Нам нужна пища.

- Нам нужно оружие. Нам нужны сараны, а сейчас только приплод… мы не можем…

- То место о котором ты говоришь… там водятся баи… мы много лет здесь жили в безопасности…

Среди общего шума голосов встал шаман, и важным надтреснувшим голосом сказал:

- Наши капища, наши боги, дух Великого Лаагона не простит нам, требуется три зимы для освящения! –плюгавый, мешковатый жрец, поднял костлявый палец - в сторону вождя, и потрясая косматой головой - в косичках и вплетённых фигурках - продолжал растягивать слова, скрипящим, истошным голосом:

- Боги, любят, почтение, боги, любят, приношение, боги… - вождь быстро подошёл к нему, посмотрел в глаза, ощерился улыбкой, и, с размаху ударил кулаком в пах. Глаза жреца помутнели – трухлявый старик медленно осел наземь.

- Боги любят яйца! Ахахах! И ты о своих помни шаман! – Дор повернулся к собранию:

- Делайте всё необходимое, собирайте что можете, режьте ящеров, готовьте стрелы, набирайте воду! Всё! Всё что нужно! Мы выходит с новой луной!

Воцарилось молчание. Затем, с правого боку, из клана лютых, раздались удары ладонью о столик.

- Дор! Дор! Дор! Дор!...

Затем стук раздался с другого края собрания – то были малорослики:

- Дор! Дор! Дор! Дор!....

Далее подхватили чернобродые. И шум голосящих разлился единой пульсацией ритма. Дор взял со столика бутыль с брагой, запрокинул голову, и опорожнил всё до капли. Под стук и гвалт голосов – он вышел из шатра.

Солнце слепило глаза, синева разливалась вольной безмерностью, озаряя новый путь, к новому дому.