Мэт застегнул ширинку, смачно харкнул и вышел из-за дерева, оправляясь. «Добряк» стоял за ручьем с открытой кабиной. Его двигатель тихо фырчал на холостых оборотах. В сумерках видна была беспокойная голова Салема, торчащая из-за левого створа кабины. В ночи она казалась частью конструкции «Добряка».

Мэт поправил ремень автомата на плече и двинулся к дредноуту через ручей. На сырой земле вокруг четко выделялись рубчатые кресты, выдавленные массивными ногами машины. Мэт подошел к дредноуту – его лапищи были покрыты грязью почти до кабины.

-- Это ты? – донеслось беспокойное сверху.

-- Не мути, Салем, -- привычно отозвался Мэт. Закурил.

-- Ты что там? – волновался напарник. – Залезай, двигать надо.

-- Как надо, так и двинем, -- ответил Мэт, сплевывая. Он вообще любил поплевывать. И в прямом и переносном смысле слова. Так жить легче, считал он. «Почаще сплевывай», -- так ему еще батя завещал.

-- Ты там куришь, что ли?! – взвился Салем. – Нас же за миллион километров заметят!

-- Скорее услышат твой визг, -- равнодушно отозвался Мэт.

Салем сопел в кабине, ворочался там. Подвигал рычаги – увенчанные пушками манипуляторы «Добряка» поерзали туда-сюда.

-- Тейк ит изи, детка, -- посоветовал ему Мэт. – Никого тут нет.

-- Откуда ты знаешь? – в голосе Салема пулеметным рикошетом взвизгнула истерика

-- Я хорошо знаю, как воняет дерьмо шагеров, -- процедил Мэт, выбрасывая окурок. – А здесь им не пахнет.

Вопреки своим словам, он пристально огляделся, прежде чем забраться в кабину. Пустое и тихое редколесье. Наклевывается предутренний туман.

-- Никого тут нет, -- повторил Мэт, закрывая створы кабины.

Двигатель зарычал громче, дредноут «Добряк», тяжеловесно ступая, побрел дальше на восток. На многие километры вокруг него никого не было. Только в одном из крестообразных следов, слабо извиваясь, шевелилась раздавленная сороконожка длиной в человеческую руку. Когда-то таких не существовало. Это был новодел.

Раньше гребцами назывались бедные люди, силами рук которых большие машины пересекали водные пространства. Они тягали длинные деревянные весла, синхронно погружая их в воду, проводя там ими и доставая обратно. И так до бесконечности.

Теперь гребцы существовали исключительно на суше. Валейра знала, что на шагерском «гребец» означает – «раб». Она налегала на свою часть штанги всем весом, отталкивая ее от себя, потом резко откидывалась и тянула ее обратно. Такова была работа гребца. Валейра вся перепачкалась в смазке, а руки были сбиты в сплошные синяки. Невозможно уберечь руки, когда штанга вырывается из них. Некоторые ломают пальцы. А особо неосторожным штанга прилетает в грудь и выбивает из них весь дух. Валейра видела, как это происходит.

Ее штанга с одного конца была соединена с огромным ходуном «Муравья» по левому борту. С другого конца она путем суставчатых соединений, взаимодействовала со штангами двух гребцов по правому борту – так, чтобы их ходуны двигались синхронно. Это называлось связкой гребцов. В «Муравье» их было две. Валейра смотрела в спину члену другой связки. Другой дышал ей в затылок – эти управляли двумя ходунами впереди и позади ее собственного. А их напарник с правого борта правил средним правым ходуном. Правило было такое – пока одна связка единым духом налегает на свои штанги, другая тянет свои назад. И наоборот. И так в бесконечном ритме. Таким образом «Муравей» двигался вперед. Валейра видела, что есть куда большие машины, чем та, в брюхе которой она сидела. Там ходунов было не счесть и оставалось только догадываться, сколько гребцов двигают эти металлические тела.

За время движения штанга накапливала большую инерцию, и тягать ее становилось куда легче, но тогда гребца поджидала другая забота – удержать эту стальную, скользкую от смазки трубу в руках. Потому что если отпустишь – деться будет некуда. Каждый гребец был намертво прикован к своей штанге.

В передней части брюха в колпаке из броневого стекла сидел шагер. Господин Р. Его задачей было поддерживать нужную скорость и поворачивать «Муравья» в правильные стороны. Он сообщал о своих намерениях специальными вспышками. Прямо у лица каждого гребца висела яркая лампа. Любой гребец должен был по интенсивности и количеству вспышек определить, нужно ли ему замедлить темп или наоборот приналечь сильнее. Господин Р. имел право строго карать тех, кто выполняет свою работу плохо. По любому содроганию или неожиданному рывку машины он сразу понимает – кто не держит темп или слишком торопится. Такого не ждет ничего хорошего. Господин Р. поднимается со своего поста, идет к провинившемуся и – тут уж жди, что он совершит на этот раз. Может просто напугать. Раззявит рот, а там у него темные суставчатые жвала мелко так трясутся меж нормальными человеческими зубами, прижавшись к щекам. Или подладонную клешню свою пару раз согнет-разогнет.

 «Чтобы увеличить темп – налегай на толчке. Чтобы уменьшить – гаси инерцию, когда тянешь на себя». Это правило Валейра выучила хорошо. Сначала у нее постоянно срывалась с рук штанга и на обратном витке обязательно била то тут, то там по голому телу. «Муравей» дергался, потеряв движительную силу одного ходуна, и вот уже господин Р. тут как тут – скалит жвала и смотрит так плотоядно, а руками даже интимных мест не прикрыть – снова за штангу держишься, чтобы совсем не убило. В голове муть от удара, в костях – хрусткая боль. Однажды господин Р. не ограничился обычными запугиваниями и кривляниями. Молниеносно двинул рукой, клешня клацнула, и будто дикое пламя пронзило левую грудь Валейры. Потом, когда она очнулась (руки послушно двигали штангу и в беспамятстве), обнаружила, что соска на левой груди как не бывало. Тонкая струйка крови стекала по исхудавшему и дряблому, фиолетовому от синяков животу на бедро и дальше в треугольную тьму паха.

Позже Валейра научилась не выпускать штангу из рук. Пальцы немели от усталости, и ничто их не могло разжать. Организм впадал в своего рода кому и работал на абсолютном автомате. Мозг тоже отключался. Наверное, экономил энергию.

Она даже научилась спать, не прекращая тянуть и толкать. Руки сами держали ритм. Даже на вспышки реакция чисто рефлекторная. Два ярких сигнала? Надавить руками посильнее. Один тусклый? Придержать штангу.

Она становилась тем, что и пытались сделать из нее шагеры. Она стала бездумным винтиком в механизме машины

Последний переход вымотал ее до последнего предела. Она знала, что рано или поздно совершит ошибку и навлечет на себя гнев господина Р.

У гребца впереди вся спина была исполосована – следы от страшной клешни. Шагер заставлял их гнать «Муравья» с большой скоростью, неожиданно задавал крутые развороты и резкие остановки. Один раз даже пришлось пятиться задом – почти все гребцы начали ошибаться с непривычки, но господин Р. неожиданно пропустил обычные сеансы устрашения. Что-то не давало ему отойти от управления. Иногда «Муравей» сотрясался от выстрелов своей палубной пушки.

«Идет бой, значит рядом люди,  -- могла бы подумать Валейра, -- есть шанс на спасение». Но она не думала об этом. Мозг не хотел и не мог работать.

Но, в момент, когда она уже готова была отпустить эту чертову штангу и будь что будет, лампа спасительно просигналила: «Стой!» Шагеры остановили свою боевую машину. Валейра этого не знала, но «Муравей» -- черная боевая машина шагеров на шести ходунах с набором пушек по верхней палубе, -- спустился в овраг и затаился. Вокруг были люди. Шел бой.

Лицо белокурого Дональда Маклагена можно было увидеть на любом патриотическом плакате в тех городах, которые еще принадлежали людям. Везде, где еще развевался синий флаг с заключенной в венок планетой. Истребитель шагеров, Надежда человечества, Неубиваемый – как только его не называли в агитационных слоганах.

На самом же деле подтянутый и белозубый Маклаген, тридцати двух лет от роду, прославился только одним поступком – выжил в мясорубке, которую в народе звали «Дворцовый переворот». Эта бойня была организована остатками человеческого правительства. Это был скорее жест отчаяния, чем реальная попытка переломить ход войны.

Шагеры быстро приспосабливались к новой среде и уже совсем скоро перестали бояться северных холодов. Природа сама быстро изменялась под них – вот уже на возведенной Великой Европейской стене стали говорить, что к подножию частенько выходят животные-новоделы. А где новоделы, там и шагеры.

Было решено высадить огромную армию в Финском заливе и пустить ее по прямой на юг, истребляя все на своем пути – таким образом люди надеялись отрезать шагеров от Европы.

Молоденький Дональд Маклаген, парень-фотомодель, ничего не понимающий в войне, попал под призыв. Он плохо помнит, что происходило тогда в Петергофе, где производилась высадка. Он помнит только полчища шагеров, вонючие волны Балтийского моря и переворачивающиеся дворцы.

Уже через несколько минут после высадки от знаменитых парков ничего не осталось – земля была изрыта шагерскими червями-убийцами, расковыряна воронками от людских воздушных ударов и покрыта кучей битого камня и мрамора.

Ударная группа людей прорвалась и шла по прямой на юг, а над ними развевался синий флаг с планетой. Древко держал никто иной, как Дональд Маклаген. В нем не было ни капли Болконского, он был растерян и напуган, покрыт грязью и собственной блевотиной. Он нес флаг просто потому, что кто-то сунул ему его в руки и сказал: «Неси!» Больше новобранцу ничего и не оставалось, потому что выданное ему оружие он потерял.

Теперь капитан Маклаген стоял перед толпой в числе прочих военачальников, ветер трепал его чистые белые кудри с обложки журнала для женщин и солнце сверкало на его зубах из рекламы зубной нити.

Старый-престарый генерал вещал о предстоящем наступлении – о грандиозной атаке, которую предпримут люди и которая затмит успех «Дворцового переворота». Тогда, говорил он, солдаты не смогли выполнить своей цели в полной мере, шагеры обрушились на Великую Европейскую стену, и теперь новоделы шастают по землям от Неаполя до Гамбурга. Но теперь человечество предпримет новую попытку – на этот раз наступление пройдет огромной армадой с запада на восток и разрежет силы шагеров пополам.

Маклаген тоже будет в наступлении. Ему дадут под командование целый джаггернаут класса Б. Конечно, самые умные понимают, что много он не навоюет, они берут его на войну как символ, как талисман.

Белокурый Дональд был не против. Ему нравилось быть героем. Несмотря на все ужасы, которые он видел, он не думал о том, что с ним произойдет что-то катастрофическое. В это не верилось.

-- Уже и поссать нельзя сходить, -- огрызнулся Мэт в очередной раз. За бортом «Добряка» лил проливной дождина – разобрать ничего нельзя.

-- Здесь радиация, -- в который уже раз повторил Салем, -- и споры шагеров. От них новоделы заводятся. Даже представить боюсь, чего ты нацеплял на своего мальца.

-- Сам ты малец, -- отругивался Мэт. – Никаких шагеров тут нет. И не боюсь я их заразы.

Салем вздохнул и замолчал, сосредоточившись на управлении. Мэт ожесточенно катал во рту жвачку. «Радиация, -- думал он, -- новоделы. Придумал тоже!» На самом деле он только прикрывался – Салем здорово его напугал своим беспокойством о Мэтовых причиндалах. А вдруг и правда какая гадость прилипла?

-- Ты можешь прекратить? – визгливо попросил Салем.

-- Что прекратить?

-- Чавкать!

Мэт с досадой снял руку с рычагов наводки, выудил жвачку изо рта и налепил позади места стрелка на обшивку. Там уже собралась целая коллекция. Не успел он вернуть руку на место, как «Добряк» рванулся в сторону, Мэт здорово стукнулся обо что-то лбом. Услышал беспокойный, но неожиданно лишенный страха голос Салема: «Ах ты, тварь!»

-- Что?! – заорал Мэт, сунул, наконец, руку к рычагам, и бешено завертел манипуляторами. – Куда стрелять?

Тут вдруг за колпаком бронестекла заработали вспышки фотоэлементов.

-- Что ты делаешь? – в ужасе спросил он, решив, что Салем просто спятил.

-- Я его сфотографировал! – голос Салема, вопреки обычаю, звучал радостно. Он сидел на месте водителя, впереди и внизу, потому Мэт смог вытянуть ногу и стукнуть пяткой по затылку идиотины.

-- Спокойно! – взвизгнул Салем. – Нет никакой опасности. Это просто вепрь. Новодел. И я его сфотографировал. Смотри.

Салем отклонился, чтобы Мэт смог посмотреть на экраны. На них были кадры бортовой съемки – в основном задница улепетывающего кабана.

-- Твои вспышки и в жопе у главного шагера видели! – взорвался Мэт. – Ты в своем уме, падла?!

-- Ты что орешь? – тоже взвился Салем. – Ты же сам сказал, нет тут никого. А я не мог упустить такой случай.

Мэт попыхтел еще немного, а потом вздохнул и успокоился. Если вспышки камер и привлекли кого, то их, наверное, уже давно бы уничтожили. Хватит небольшого червя-убийцы. Мэт представил как их «Добряка», похожего на безголового человечка на равнине под дождем пожирает гигантский металлический червь. Вот он вырывается из-под земли рядом. Скорость – невероятная. Стрелой взлетает вверх, как ракета. Потом начинает изгибаться – сочленения скрипят, блестящие кольца ритмически двигаются… и вот уже разверстая трехгубая пасть падает на растопырившую все свои манипуляторы машинку. Мэт вздрогнул. Лучше об этом не думать. Он снова перевел взгляд на экраны. Салем перевел дредноут на автопилот, а сам увлеченно что-то рассказывал, тыча в наиболее удачный снимок шагерской свиньи.

-- Вот тут у него еще наша, земная часть. А вот тут смотри – уже их… потрясающе. Ты же понимаешь, он уже не зверь, не млекопитающее. Он что-то между… в нем больше от насекомого…

И так далее, и так далее. Салем был биологом, пока не призвали. Вроде бы. А может и медиком. Черт его разберет. Преподавал в университете.

Фотография была преотвратительная. Свет вспышки выхватил животное из дождливой тьмы, запечатлел его в стремительном крутом развороте – все тело в напряжении. Наверное, в этот самый момент бедняга заметил рядом большое и металлическое и понял: пора валить. Вот только кабан этот был вроде как уже и не кабан. Весь какими-то иглами утыкан и все эти иглы будто в пленке какой, типа в слизи. Дикобраз, а не вепрь. И вместо клыков из пасти у него торчат жвалы – длинные, острые, в два сустава. Еще, поди ж ты, шевелятся мерзко, когда кабан по сторонам смотрит или на земле что вынюхивает. И глаз его выпученный прям в камеру ненормальный какой-то – только не мог Мэт понять в чем.

-- Выключи эту гадость и возьми управление, -- попросил Мэт. Постарался, чтобы прозвучало деловито. Что он, Мэт, о безопасности печется и все такое. А на самом деле ему просто тошно от вида этого чудища стало. И сразу какого-нибудь шагера завалить захотелось – чтобы башка с виду человеческая разлетелась на кусочки, да показало все его шагерское нутро.

Господин Р. кинул каждому гребцу по тарелке баланды. Все без исключения с жадностью накинулись на еду. Белесая клейкая масса без вкуса, по языку скользит противно, как сопли… Но Валейра ела за милую душу. Никогда с таким удовольствием не ела. Она знала, что в тарелке гадость, но телу на это было наплевать. Оно хотело есть. Да и потом, шагеры отлично изучили человека – эта кашица давала уйму сил. Никакого эстетизма, но зато все необходимое «несовершенному человеческому организму». Так, во всяком случае, думала Валейра, пока ела. Раз шагеры используют людей, как запчасти к своим машинам, то они должны знать и технические характеристики.

Раньше, в прошлой жизни, где она была красивой взрослой студенткой, Валейра считала, что не сможет смириться с рабством и ограничением свободы. Что умрет, но не станет жить в оковах. Теперь она чуть ли не с улыбкой вспоминает это и смотрит на цепь, намертво приваренную к штанге. «Что угодно, лишь бы жить», -- это она хорошо усвоила. Это подсказывает сам организм. Он терпит все и приспосабливается ко всему. Он всеми силами противится смерти. Умирать нельзя, это запрограммировано природой.

Место раны, где раньше был сосок, заросло какой-то белесой пленкой. На кожу не похоже. На ощупь более гладкая штука, но при этом прогибается под пальцами, эластично-упруго отдается в подушечках. Лучше не думать о том, что это.

Помимо господина Р. в брюхе машины стали появляться другие шагеры. Они что-то обсуждали с господином Р. на своем языке, скрипели, испускали какие-то вонючие пары. Так у шагеров проходило общение.

Один шагер, поговорив с господином Р., задержался перед подъемом на палубу. Его глаза задержались на Валейре. Он раскрыл рот, высунул длинный ребристый, суставчатый – кольцами, как у червя, -- язык. Поводил им по воздуху, затем совсем по-человечески улыбнулся и убрался наверх. Валейра хорошо запомнила эту улыбку – оскал хищника, который выбрал жертву. Она знала, что ничего хорошего ждать не придется.

Джаггернаут тяжело шагал по равнине, подминая под себя деревья, кроша асфальт шоссе, вдоль которого двигалось наступление и создавая панику среди местных жителей – новоделов. Размером эта боевая, смахивающая на гигантскую черепаху, машина превосходила хороший добротный дом. Что-то в ней было от небольшого торгового центра.

Дональд стоял в рубке, наблюдая, как тяжелая металлическая громадина пробирается вперед. В километре слева и в километре справа двигалось по еще одной такой машине. И там за ними еще через столько же двигались следующие… и за ними еще. Широкий пояс наступления. Люди учли ошибки прошлого и не стали бить клином. Позади больших машин двигалась более легкая техника и пехота.

Армада уже подмяла под себя несколько отрядов шагеров – но это были явно случайные противники, до главного места событий они еще не добрались. Дональд хорошо себя чувствовал внутри джаггернаута. Машина казалась надежной и почти неуничтожимой. Он сам участвовал в рекламе этой военной игрушки и своими устами говорил народу ее качества. Согласно бумажке, по которой он читал текст, джаггернауты специально строили такими большими и массивными – тогда они неуязвимы для атак червей-убийц, самого страшного оружия шагеров.

Под командованием Дональда значился весь экипаж боевой машины. Это его радовало и волновало. Запускало мурашки под его белокурые волосы.

-- Кажется, я что-то вижу, -- отозвался кто-то из команды. Первый помощник водителя. Дональд не помнил, как его зовут. Он сощурился и вгляделся в горизонт. Ага! «Земляные гейзеры». Каменные фонтаны. Типичный след присутствия червей-убийц.

-- Огонь! – рявнкул Дональд и тут же грянули выстрелы из пушек главного калибра. Он не знал, зачем отдал приказ. Стрелять было рано. На горизонте взвились взрывы – но вряд ли они нанесли какой-то ущерб. Просто ему захотелось отдать приказ.

-- Первый удар мы теперь пропустим, -- сказал кто-то и тут неподалеку из земли вырвалась блестящая толстая стрела – в быстром подлете к джаггернауту.

-- Огонь из всех калибров! – голос Дональда вдруг сорвался на высокую ноту, но приказ был услышан. Его даже почти успели выполнить – «ду-дут!» средних пушек Маклаген услышать успел, а потом налетел сокрушительный удар.

Дональд не успел заметить, как очутился на полу, вскочил и увидел, как червь уползает задом наперед в дырку, из которой вышел. На блестящей кольчатой поверхности появилось несколько небольших отметин – черные дырки с острыми краями. Они попали.

-- Нас так просто не сожрешь! – завопил Маклаген радостно.

-- Он не хотел нас сожрать, -- спокойно и устало сказал кто-то рядом. – Он пытался нас пробить. А теперь позовет друзей и попробует подкопаться.

Маклаген повернулся в сторону голоса, но никого, кто мог бы говорить, не заметил. Увидел в панорамном окне движение. На джаггернаут двигалась мелкая техника шагеров – «Улитки», «Муравьи», «Скорпионы».

-- Отстреливайте их! – крикнул он.

-- Стрелять по орудиям! По верхней части! – вставил кто-то следом. На этот раз Маклаген увидел нарушителя – немолодой старшина стоял, вцепившись в кресло главного водителя, пригнувшись к нему.

Дональд решительно подошел к нему и дернул за плечо.

-- Что это значит? – гневно спросил он.

-- В ходовой части этих машин люди, капитан, -- спокойно ответил старшина. – Живые люди, пленные.

-- Что вы несете?

-- Я это сам видел, капитан, поверьте. И потом, они не наша забота, смотрите – он указал в панорамное окно.

Червь появился вновь. И не один. Их было трое и они крутились у самого джаггернаута – заключили его в кольцо.

-- Огонь по червям! – заорал Дональд, но залпа не произошло.

Дональд не стал унижать себя вопросами. Он гневно ждал объяснений.

-- Они в мертвой зоне, капитан, -- спокойно пояснил старшина. – Нам нечем по ним стрелять.

-- Мы можем жахнуть из главных калибров, -- голос и нервный смешок откуда-то.

-- Так жахните!

-- Нельзя, капитан, -- вздохнул старшина, -- мы сами себя угробим.

Дональд метался и пытался что-то предпринять. Отдавал бессмысленные приказы, орал. Даже схватил кого-то за грудки. Он не понимал, как может быть так, что ничего нельзя предпринять. Его белокурые волосы встали дыбом.

Пока он так носился, водитель и старшина предприняли попытку вырваться, дав полный назад, но машина сразу начала проваливаться.

-- Окопали, -- процедил старшина. – А надо было всего лишь подождать этому мальчишке… Вести огонь по мелким целям! – приказал он. – В ходовую часть – не бить. Главный калибр не использовать!

Он вдруг заметил метнувшийся в сторону шагерский «Муравей» -- тот быстро ушел из-под огня и скрылся в какой-то низине.

Мэт ругался, Мэт сучил ногами, Мэт почти плакал.

-- Как ты мог вывезти нас в эту мясорубку?! – без конца бросал он вопрос в затылок Салема. Тот лишь беспокойно дергал плечом. «Добряк» дергался во все стороны, а вокруг сновали «Муравьи» и «Скорпионы» шагеров.

Мэт подбил один, потом еще один, но он знал, что это ничего не значит. Скоро появится червь-убийца и тогда им несдобровать. Он яростно нажимал на рычаги, и манипуляторы дредноута повиновались ему: поворот-залп, поворот-залп. Салем, казалось, пер не разбирая дороги, целиться было сложно. Большая часть снарядов уходила в никуда.

По широкой бронированной спине «Добряка» и по его лбу броневого стекла тоже вели огонь. Но Салем был резв, а экраны работали и с удовольствием рикошетили шагерские снаряды. Пока им везло.

Мэт не понимал, как они могли так вляпаться – только сбежали из одной мясорубки и вот снова! Ведь никого же не было вокруг и вдруг – р-раз…

-- Ты куда нас тащишь? – крикнул Мэт в затылок Салему. Тот снова беспокойно дернул плечом. Потом:

-- К нашим. Там пара джаггернаутов на горизонте.

Джаггернауты – это хорошо. Мэт видел показательные маневры одной такой машинки. Впечатляло.

-- Давай к ним! – заорал он.

Салем прыгал, уворачивался, бежал, заставлял «Добряка» чуть ли не плясать. Их почти не замечали в общей схватке – у шагеров были цели куда приоритетнее. Те же джаггернауты. Или кишмя кишащая колесная и гусеничная техника людей. Салем старался держать курс на дальний замеченный им джаггернаут. Ближайший явно был обречен – он медленно заваливался в яму, устроенную червями-убийцами, броня сотрясалась от попаданий самых разных снарядов. Один раз Салем нечаянно врезался в целую толпу пеших шагеров – кого раздавило, кого раскидало. Кто-то успел отпрыгнуть и открыть огонь. Шагерские игловидные пули оставляли глубокие царапины на броневом стекле.

Мэт ответил пулеметами подвесок – стрелял не глядя, по мертвой зоне, прямо под ноги «Добряку». Манипуляторы смотрели прямо вниз, как руки отчаявшегося человека. Поднялись фонтаны земли и пыли. Но тут вдруг жахнуло, весь вид за стеклом застило огнем. «Добряк» закачался, пробежал несколько метров как пьяный, но выровнялся. Взрывом сорвало подвеску с левого манипулятора. Пушка стрелять не хотела. Мэт снял левую руку с рычагов и сосредоточился на правой, собираясь ответить обидчику.

Но тут вдруг у Салема вырвалось громкое и непечатное, дредноут будто бы запнулся, грохнулся на спину и съехал по крутому склону внезапно оказавшегося на пути оврага. Голову Мэта во время падения крепко припечатало к задней обшивке, аж шея затрещала. Мэт заработал шишку на затылке и россыпь застывших жвачек в волосах. Сморгнул муть в глазах и сразу же увидел на экране прицела шагерского «Муравья» -- тот стоял, скособочившись, на дне оврага и, видимо, пережидал бой. А вот хрена тебе, подумал Мэт и поднял еще рабочий правый манипулятор.

-- В брюхо не стреляй! – беспокойно крикнул Салем откуда-то снизу. Мэт навелся на верхнюю палубу с орудиями и дал залп – ударила пушка, застрочил пулемет подвески. Он не снял палец со спуска, пока пушка не отстреляла все снаряды, оставшиеся в барабане. «Муравей» уже не стоял, а лежал – два ходуна со стороны «Добряка» сломались. Линия верхней палубы зияла отверстиями, орудия горели и дымились.

Там, за обшивкой «Муравья», тихонько бухало, стрекотало, земля дрожала от недалеких взрывов. «Значит рядом люди», -- думала Валейра, но с полным равнодушием. Она уже научилась не надеяться почем зря.

Шагер с верхней палубы с кольчатым языком все-таки пришел. Лампы господина Р. просигналили отбой – о, как давно этого не было, -- но Валейра не успела как следует уснуть. Ее разбудила боль от прикосновения шагера – тот держал ее за плечо, и его подладонная клешня больно врезалась в кожу. Он играл своим отвратительным языком и показывал знаками, чего хочет.

Все нутро Валейры переворачивалось, тошнота подступила к горлу, но она знала – не надо сопротивляться. Просто перетерпи. Иначе будет только хуже. Шагер надавил на плечо сильнее, заставляя повернуться к нему лицом и телом. Обшарил ее грудь, оставляя мелкие порезы от клешни – не ранил специально, просто был неаккуратен. Наклонился, коснулся языком того места, где раньше был сосок. Валейра ощутила жесткий, как наждачная бумага, язык. От его прикосновения рана открылась. Затем шагер разогнулся, спустил с себя штаны и принялся виток за витком расправлять свой длинный суставчатый причиндал. «Членистый член», -- подумала Валейра и не сдержалась – ее вывернуло. Попало и на нее и на шагера, но того это нисколько не смутило. Он и сам стал активно выделять слизь сквозь поры, весь ею покрылся, кожа блестит.

Показал знаками – вставай на четвереньки. Его орган размножения изгибался во все стороны, сворачивался и снова разворачивался, осторожно касался окружающих предметов, будто изучал их или искал что-то. Валейра повиновалась, стала поворачиваться… грохот, ее с силой бросает на штангу. Шагер отлетел от нее и приземлился прямо на коленчатые сочленения ходунов ее связки. Его голова угодила между двумя коленями. «Муравей» продолжало сотрясать от взрывов – все они доносились сверху, с палубы. Валейра неподвижными глазами смотрела, как ворочается шагер, пытается выбраться и как его орган помогает ему в этом и вдруг, совершенно не думая, инстинктивно, она рванула штангу на себя. Валы дернулись, колени соприкоснулись – и голову шагера раздавило как спелый фрукт.

Валейра сразу поняла, что она натворила, в мозгу мелькнул и сразу пропал ужас. Она поняла, что теперь умрет. Она огляделась, ожидая увидеть совсем близко господина Р., но увидела только своего переднего соседа, который лежал то ли мертвый, то ли без сознания. Его голова покоилась на штанге, со штанги капало. Гребец сзади был мертв. Они все умерли, потому что спали. Так Валейра решила для себя. Этот чертов ублюдок со своими причиндалами спас ей жизнь, хотя хотел сделать кое-что совсем другое.

Через некоторое время она поняла, что «Муравей» серьезно поврежден и не слышно ни звука с верхней палубы. Она посмотрела на цепь. На штангу. На свои руки. Даже если все шагеры погибли, ей не выбраться. Она останется здесь и тихо умрет, как последняя рабочая деталь окончательно разбитой машины. Она не раб на морском судне. Ее цепь так просто не снять.

Читать дальше