…И на мгновение он действительно увидел
форму позади формы: увидел огоньки,
увидел бесконечно ползущее волосатое
существо, что состояло из света и ничего
более, оранжевого света, мертвого света,
который насмехался над жизнью…
Стивен Кинг «ОНО»

Не так давно он сказал мне:
«Скоро я покажу тебе свет. Свет, от которого невозможно отвести взгляд, пока глаза не впитают всю его сущность. Пока мысли не обретут подобное свечение. Уподобься ему и… он покажет тебе нечто… нечто такое, что ты поймешь меня… Скоро я покажу тебе свет…»
Этот странный парень всегда выделялся. Вблизи явно - отличала некая враждебность на лице, будто злость на окружающий мир за то, что он тревожит его отстраненность от происходящего. Выбивает из четкой колеи размышлений, назойливо навязывая реальность, словно надоедливый комар, что никак не дает без остатка раствориться во сне.
Но, что самое странное, как он выделялся в толпе. Именно это всегда оставалось для меня мистической загадкой. Дело было не в прическе, хотя волосы его отращены до плеч, или в одежде. Среди огромного потока студентов внимание почему-то цеплялось именно за него, и тогда звучало привычное «Здравствуй, Анатолий», на что тот отвечал мрачным кивком, несколько секунд обращаясь взглядом этих глаз. Внутри которых всегда сидит искорка злобы… будто говоря «не лезь ко мне, не отвлекай».
Это поистине выглядело очень странно. Он вечно находился в раздумьях, и голова его была склонена. Казалось, что он напряженно вглядывается в размытый образ какой-то идеи, пытаясь понять и уловить все тонкости. Поглощаемый трясиной поиска ответа на загадку. Поэтому, стоило спросить его на занятиях или просто отвлечь, на тебя… даже нет, эти озлобленные огоньки поднимались не именно на тебя, а будто прожигали саму картину мира. Все то, что было пред ним, он желал испепелить, дабы оно не мешало его внутренней охоте.
Не слишком концентрируясь на этой странности, я наблюдал Анатолия таким на каждом занятии, каждый день, все три года учебы. До недавнего времени…
Эта перемена меня обеспокоила и заинтересовала. Он сам меня заинтересовал. Внезапно я стал целью его бесед, начало которым он положил весьма нестандартное. Теперь я в некотором замешательстве… раньше и помыслить не мог, что в своем возрасте способен удивиться чему-то настолько, чтобы глубоко погрязнув в липких, маетных размышлениях, сидеть ночь напролет в кресле и разгонять муть сна ужасными дозами кофе…
Уже четыре утра…
Я преподаю хирургию в медицинском университете. Как правило, мои лекции самые эффективные на факультете, и редко встречаются отстающие в учебе студенты. Даже те, кто откровенно не успевает по другим дисциплинам, не опускаются у меня ниже должного уровня. За счет общения и искомого всеми пресловутого «индивидуального подхода». В общем, я просто хорошо понимаю молодежь…
Успеваемость Анатолия задавала планку идеала всем остальным студентам. Хоть и без особого энтузиазма, но он блестяще отвечал, готовил отличные доклады, никогда не пропускал лекций. Я не раз пытался общаться с ним – все-таки лучший из лучших, а способности таких людей требуют раскрытия и дополнительной подпитки знаниями. Чтобы развить настоящую увлеченность человека избранным делом. Таланты в хирургии не столь частое явление – меня прельстила возможность воспитать одного такого. Теперь же я жалею о своей инициативе… проявив заинтересованность им, я ненароком попал в поле его интереса.
Примерно месяц назад реальность преломилась…
В середине будничной лекции он встал с места с жуткой злорадной ухмылкой, внезапно преобразившей мрачность в жестокую циничность. Взяв довольно тяжелый учебник по анатомии, он с места запустил им в меня, попав точно в голову…
Я был в замешательстве? Нет. Сказать это – ничего не сказать. Это было потрясением. Взрослому, зрелому мужчине столкнуться с такой нелепостью и наглостью – как если бы человек вычурного вида в дорогом, белоснежном костюме, с резной тростью вдруг споткнулся бы и влетел в грязную лужу… Только у него это очерняло несколько минут прогулки по улице, а мне глупым отпечатком (как от ботинка на заде) легло поверх десятилетней репутации.
Но свою пылкость я умерил в первые же минуты. Вероятно, напрасно. Прими я жесткие меры незамедлительно, этого разговора не состоялось бы. Хотя, что толку? Он был бы просто отложен…
Естественно, данный случай вылился в беседу после лекций. Мне нужно было понять, что толкнуло лучшего студента на такой глупый поступок, прежде чем принимать какие-либо меры. Сложно представить внятное объяснение причины произошедшего или придумать оправдание. Я ожидал какой угодно чепухи, но никак не тех слов, которыми он перебил меня:
«Я вижу, вы умны. Я дам вам пищу для размышлений».
Так он сказал тогда. Так началась его игра.
Вскоре Анатолий стал пропускать мои лекции. Он понимал, что есть люди, которые спохватятся его и начнут выручать. Так у идеального студента появились дополнительные, индивидуальные занятия. На них он ходил с большим желанием, нежели на основные. Так он ходил ко мне… ходил за мной.
После каждой встречи он исправно зарабатывал отличные оценки. Несмотря на то, что мы обсуждали с ним все, кроме хирургии… он не хотел, чтобы кто-то знал о его общении. Как не хотел, чтобы у меня появился шанс уйти от разговора.
Спустя два месяца я сижу ночью в кресле, забивая голову мыслями, а кровь кофеином. Боясь уснуть… рассматривая эту безумную картину, недавно подаренную Анатолием. Почему-то я сразу повесил ее напротив кресла. Но скоро я сниму ее… да, наверное, сниму. Потому что на ней изображен человек, сидящий…

…на кровати, чуть привстав, поправил постельное белье.
«Не аккуратно, золотые мои…» - брезгливо подумал он.
Мужчина в темно-синей куртке равнодушно обводил комнату взглядом, будто дожидаясь чьего-то прихода.
Он находился в спальне. С виду обычная, она отличалась лишь огромной кроватью, прислоненной вплотную к стене. А так ничего особенного в ней не было. Только то, что таких спален в доме было еще как минимум три, но с ложем поменьше. И, конечно…
«Подвал. Это происходило в подвале»
Несколько задумавшись, он разглядывал, среди прочих, небольшую фотографию девушки, стоящую в рамке на комоде. Под ее симпатичным личиком красовалась размашистая подпись, сделанная от руки: «Любимая дочка. Наша Леночка». На других фотографиях тоже стояли различные пояснения: «Парижские высоты», «Очарование красных фонарей», «Стоя рука об руку», «Пристанище ангелов – жилище демонов» и все в том же духе.
«Очарование красных фонарей… не удивительно, что этот мерзкий парк вас очаровывает.
Меня всегда поражало стремление людей окунуться в грязь. Насколько нужно опуститься? Насколько глубоко утопить в дерьме собственную душу, чтобы не слышать ее зова? Чтобы раз за разом ублажать плоть самыми изощренными способами, не слыша, как страдающе стонет частичка Божественной чистоты в задыхающейся от очередного, гнусного оргазма, груди.
Нет, господи, я не противник секса! Не противник любви! Это дано нам природой, дано Богом. Чувствовать дорогого тебе человека, ощущать, как часть самого себя! В приливе любви сливаться с ним чувствами и утопать в экстазе…
Но когда человек подобно жалкой мрази скукоживается и извивается, старательно изощряется в угождении себе, получении очередного грязного оргазма с тем, кого не любит и зачастую даже не знает… хоть все и сравнивают, но это хуже животного желания. Они не способны чувствовать тепло любви и жар страсти, а поэтому заменяют его своей больной фантазией. Животные следуют инстинкту. Люди же, имея возможность осознавать суть своих поступков, потакают похоти.
Секс без любви – это мастурбация. Они отчаянно дрочат, напрягая все свои мышцы, дабы добраться до вожделенного. Но это лишь блеклая тень того чуда, что дает любовь. Словно зерно воду, она принимает в себя наши чувства и с каждым движением, словом, млеющим взглядом, разрастается до прекрасного плода. Но без любви и чувств, этот плод сгнивает в мгновение ока, превращаясь в ядовитый тлен, который они все же поглощают, потому как забыли блаженство чистого слияния. Удавили свою душу, залепили рот грязью, так что она не способна и пискнуть. Ничтожества.
Но еще хуже… когда они учат этому других…»
Мужчина развернулся. Над кроватью висела большая картина со странным человеком. Он выглядел измученным, но в глазах чувствовалась сила. Будучи ужасно уставшим от бытия, он все же смотрел вдаль, готовый устремиться за новый горизонт. Лишь бы он появился… Этот образ очень привлекал своей загадочной мощью. Томящимся могуществом. Также удивляла сама картина стилем написания. Очень… странный. Человек сидел в окружении внеземных цветов, лепестки которых будто состояли из кристаллов. Весьма необычно.
«У них был вкус»
Заинтересовавшись, он рассмотрел автора и название полотна.
«Вот оно что. Нет, у них не было вкуса»
Мужчина равнодушно опустил несколько презрительный взгляд. Низ картины, к сожалению, слегка запачкался кровью. Он посмотрел на этих ничтожеств. Пропитавшиеся кровью подушки хранили на себе отрезанные головы хозяев дома. Тела лежали чуть ниже на измятых, побагровевших простынях. Если прикрыть промежуток от шеи до туловища, то получится, что они целые… Он умер сразу, но она почувствовала брызнувшую на лицо влагу и проснулась. Извиваясь, как червь, эта тварь привела в беспорядок всю постель…
Взяв чистый краюшек одеяла, мужчина зажал в нем тесак и скользнул им по ткани. Лезвие стало, более ли менее, чистым.
Почему-то ему захотелось именно отрезать им головы. Сначала возникали мысли о ритуальности – это было бы иронично по отношению к ним. Вырезать сердца, отрезать половые органы… Но когда он вошел, вопросы исчезли. Он просто начал пилить шею… вроде бы, это было в каком-то из фильмов.
«Ладно… пора»
Он встал с кровати, с намерением снова спуститься в подвал, но остановился возле комода. Возле фотографии «Любимой дочки. Их Леночки»
«Твои родители мерзкие люди. Они не пускали тебя в подвал? Или, может, ты часто там бывала? Тогда мне тебя ничуть не жалко»
Подняв канистру с бензином, он вышел из спальни.
Вот оно, самое большое помещение в доме – подвал. Это место вызывало одновременно и ненависть, и рвотный рефлекс. Он разделялся множеством перегородок, которые создавали комнаты с тремя стенами. Каждая из них обставлена по-разному: строгий офис, захолустное жилище, подсобка какого-то здания, в одной просто стояла палатка, в другой вообще собачья будка – ситуация на любой вкус. Где это будет строгий начальник и его секретарша, где скучающий холостяк и внезапно ожившая фантазия, где просто прохожие, столкнувшиеся рукавами… а смотреть в сторону металлических кроватей, снабженных ремнями, уложенных рядком пыточными приспособлений смотреть было особенно противно.
Нужно ли говорить, что вместо третьей стены располагалась стойка с видеокамерой…
«Они снимают эту развлекающуюся погань. И еще смеют называться режиссерами! Ищут вдохновения, что подкинуло бы им несколько гениальных идей! Они устраивают представления, творческие вечера, прославляют актеров, ищут таланты! Безмозглые ублюдки! Они марают все, что нормальные люди связывают с камерой. Они поганят и оскорбляют кинематограф…»
Мужчина достал зажигалку, но внезапно отвлекся на шум телевизора, поставленного здесь, чтобы, вероятно, не занятые делом, не скучали.
«Ах, да… помню-помню» - подумал он.
На экране трудился в поте лица доктор. Как раз сейчас он говорил…

- Скальпель!
- Скальпель.
Будто фломастером, он провел скальпелем красную линию на животе, которая постепенно начала разрастаться.
- Тампон!
- Тампон.
Стерев кровь, он спокойным, но немного хмурым взглядом посмотрел на внутренние органы девушки. Что-то его явно расстраивало в увиденном. Но, быстро взяв себя в руки, он расслабился и продолжил:
- Скальпель!
- Скальпель.
Теперь, глядя на лицо доктора, можно было сделать вывод, что операция проходит более чем успешно. Безмятежно и как-то буднично, он водил глазами, следя за движениями собственной руки.
- Тампон!
- Тампон.
- Ой! Зажим!
- Ой. Зажим.
- Ай-ай-ай-ай-ай!
- Ай-ай-ай…
- Блин! – хихикнул доктор пустой комнате – и что это я в последнее время сам с собой разговариваю? Хм-м-м…
Видимо, удачно установив зажим, он облегченно выдохнул:
- Фу-уФ… Наверное, это потому что мой наглый протеже уже давно не уделяет мне должного внимания. Эх…
В окружении грязных, изъеденных временем стен и всяческого пыльного барахла, под светом тусклой лампочки стоял операционный стол, дополненный капельницей со всей должной аппаратурой. На нем лежала молодая девушка, над которой склонился доктор в белом, немного окровавленном халате. Место действия и действующие лица выпадали из реальности…
- Прости меня, дорогая, конечно, за жестокую антисанитарию, но какое отношение ко мне, такие и условия. Видишь ли, мою практику запрещают и осуждают! – он задумчиво глянул на подмигивающую лампочку – кто-то даже, вроде, убить грозится…
- Но да ладно! – вновь оживился он – это если найдут. Давай лучше продолжим.
Бледное, мирное лицо девушки вызывало мысли о смерти, но периодически подпрыгивающая линия сердцебиения, говорила об обратном. Вот только, хорошо ли это? Ей было все равно. Накаченная снотворным, она витала в светлом неведении об изуверской игре ее органами…
- Слушай… - удивленно обратился к ней доктор, рассматривая внутренности – да у тебя печень, что пористый камень! Скоро будет… если, конечно, не соизволишь бросить пить… Господи! Язва желудка… такая молодая, а такая больная! И, да, золотце мое, ешь поменьше кислотного. Ты там записываешь?
Вытащив руку с окровавленной перчаткой, он поднес ее ближе к свету, с намерением как следует разглядеть.
- Можешь не принимать мой комплимент, но у тебя кровь такая красивая. Я зачарован! Просто апогей всего красного в медицине!
Багровая перчатка медленно приблизилась к лицу. В нос еще сильнее, еще явнее ударил запах крови юной девушки. Начал выгибаться указательный палец…
Он поправил очки.
- Так-с… - вздохнул доктор - что тут у нас дальше?
Он деловито побарабанил пальцами по обнаженному боку девушки и предложил:
- Может, переберем кишку перст за перстом? Или чего еще обрежем… ой, да не беспокойся ты так! Потом зажмем. А… хотя нет, не зажмем – зажимов не осталось.
Задумчиво всмотревшись внутрь девушки, он пытался сообразить, чтобы еще дальше сделать, как вдруг участилось пиканье из динамиков.
Приподняв бровь, доктор, глянул на дисплей аппарата: линия начала учащенно скакать. Взгляд плавно скользнул на лицо девушки, и, не успели открыться ее глаза, как комнату уже заполнил мучительный вопль:
- А-а-а-а-а-а-а-а! – вскричала она от обрушившейся нестерпимой боли.
- А-а-а-а-а-а! – обратив руки и лицо к потолку, истошно вторил ей безумный доктор – Ори! Да! Кричи изо всех сил! Все равно нет ни снотворного, ни обезболивающего!
Связанная по рукам, она начала дергаться, словно в конвульсиях, приближая момент своей смерти. Один зажим уже разорвал ей артерию, но ее истерика не прекращалась.
- Да-а-а! А-а-а-а! – с явным удовольствием продолжал безумствовать он, наслаждаясь страданием девушки – Пора! Пора! Пора-а-аду…
После оглушающего грохота, пуля вышибла ему мозги. Доктор резко свалился и расшиб остатки головы об пол, разбрызгав ее содержимое по грязному полу.
В комнату ошарашено вбежал парень. Кинув револьвер на столик рядом с окровавленными медицинскими инструментами, он обеспокоено склонился над девушкой. Не верящим взором окинув голое тело, его зрачки панически забегали по бледному лику.
- Лена! Лена, извини! Вот… чертов ублюдок! Не мог удержаться!
Она, наконец, успокоилась, но причиной тому послужил шок. Кровь же продолжала брызгать, заливая внутренности. Жизнь стремительно вытекала из нее… болезненно распахнутые глаза, уставились в потолок, будто разглядев там нечто невообразимое… внезапный источник света?
Он обнял ладонями дрожащее лицо девушки, скорбно всмотревшись в ее глаза.
- Нет же… черт… ты просто хотела стать красивой. Я же лишь хотел снять с тебя божий ошейник! Как же он не понял? Как же я допустил…

- Стоп! Снято! Всем спасибо! Перерыв двадцать минут, затем перейдем к следующей сцене!
Мужчина преклонного возраста, по праву расположившийся на стуле режиссера, отложил рупор. Откинувшись на спинку, он закинул ногу на ногу. Внимательно прочитав каждую строку, он со странной улыбкой кинул свежую газету на колено.
Был ли он расстроен? Конечно, нет. То загадочное выражение лица, что всегда вселяло в окружающих чувство неловкости, не несло никакой обиды или печали. Скорее в нем поселилось нечто опасное. Что увидит каждый, но никто не скажет в чем здесь суть. Никто не поймет, кому угрожает эта опасность и угрожает ли вообще. Мысли этого человека скрывались за неразгаданным намерением, которое отбивало всякое желание вглядываться.
Но это выражение растворялось со временем. Стоит пообщаться с ним несколько дней, как начинает казаться, будто он твой лучший друг. И этот человек никогда не даст повода для подозрений на обратное. Во всяком случае, никто этого повода не увидит. Каждый скажет: «Он просто большой оригинал! Уникальный человек! Хоть и со странностями, но он замечательный!» И он этим доволен…
- Вы не поверите, что она опять написала! – спешил к нему помощник, держа в руках такую же газету – А… у вас уже есть…
Режиссер спокойно кивнул в сторону заголовка:

Кровь и плоть, как сок и карамель!

«Кто-то сказал, что наш кинематограф никогда не поднимется на ноги! А вы уверены, что они вообще есть?
Вот наш горе-режиссер Виктор Мертвин одних инвалидов и создает. Его фильмы только про психов, убийц и их жертв. То есть, получается, что ничего, кроме насилия там нет! Критики питают к нему слишком теплые чувства, хваля за оригинальность, ракурсы и сюжетные ходы. Ведь смысла в этом всем - ровный ноль! Фильм за фильмом происходит повсеместная расчлененка, деградация личности и обездушивание людей.
В изощренности пыток своих героев (и, надо сказать, актеров, которые не понятно как еще не сошли с ума от таких ролей) и отвратительности происходящего он уже переплюнул даже американского безумца Роба Зомби! Но каждый раз его «создания» окупаются. Каждый раз люди дают Мертвину новые деньги, чтобы он воплощал свои нелепые идеи в жизнь. Что еще раз показывает низкий уровень Российского зрителя.
А как ему быть выше, когда в кинотеатры подкладывают откровенный бред сумасшедшего?! Наших зрителей кормят мусором, и ничего вкуснее они и в глаза не видели. Все наводнил этот кровавый замес из душевнобольных, озабоченных и, извините, педерастов! А царь и бог им – Виктор Мертвин!
Закончить хотелось бы пожеланием. Чтобы, наконец, наши дорогие зрители и многоуважаемые критики прозрели. Пока в Российском прокате в лидерах находится такой откровенный трэш наш кинематограф, подобно героям фильмов Мертвина, так и будет при смерти дергаться в конвульсиях.
И помните: чтобы смотреть, нужно оглядываться! С уважением, Светлана Сатина»

- Тупая стерва – прокомментировал помощник, но тут же осекся.
Пристально всмотревшись в него, Виктор медленно встал со стула. Взгляд преобразился именно в такой, какой заставляет полностью забыться в растерянности. Казалось, режиссер замышляет вот-вот сделать нечто… странное и опасное. В такие моменты во всем мире оставались только ты и он. А когда на тебя направлен такой взгляд - это не самая приятная перспектива…
Вряд ли кто-нибудь наблюдал столько интеллекта и хитрости в чьих-либо глазах. Сразу же вселяла страх уверенность во всезнании этого человека. Будто он в любой момент может сказать о твоей личности такую вещь, что ты вздрогнешь. Если не упадешь в обморок. Но…
Махнув рукой, Виктор добродушно улыбнулся.
- Перерыв, иди кофе попей – заботливо посоветовал он.
Не заметив, как затаил дыхание, помощник на выдохе нервно выговорил:
- Да-а, чтобы не прильнуть подбородком к вашему плечу во время съемок, пойду выпью пару литров.
Задумчиво посмотрев ему вслед, Виктор отправился к себе в фургончик.
В темноте комнатки витала душная злоба – все уже было готово. Ощущение начала могло и обмануть, но сейчас оно явилось четкими очертаниями. Виктор знал, что нужно сделать. Это было подобно озарению, вдохновению, но он не задавался. Помнил, что это дар. Дар того света, с которым связала его судьба.
Сев за стол он зажег небольшую свечу, которой хватит как раз на пять минут.
- Ну здравствуй, Светлана…
В руках его покоилась бездушная кукла. Вуду причисляли сие творение к своей магии, не понимая, что благодетель один. Хорошо, что ему плевать, как называют его подарки – главное, чтобы не угасала борьба. Чтобы лился оранжевый свет. Чтобы протаптывалась дорога.
Через несколько секунд в свете свечи на листке бумаги уже виднелся сложный символ: брюхо паука, чьи тринадцать лап хаотично, будто предоставленные сами себе, стремились в разные стороны. Отложив ручку, Виктор выдвинул один из ящиков стола и достал фотографию.
На ней изображалась мрачная женщина в робе со значком, походившим на цветок, но сделанный из разноцветного стекла.
Он выложил фото на стол. Поверх легла кукла. Теперь она не бездушна…
- Что ты можешь знать, глупая? – заговорил Виктор в уверенности, что будет услышан - Что могут тебе сказать твои братья? Неужели ты думаешь, что вы получаете силу оттого, что режете кошек и совокупляетесь? Придумала себе демона и поклоняется ему. Я знаю о тебе все, шлюха. Я знаю о будущем, о прошлом, а ты… Ничтожная букашка, возомнившая себя слугой зла. Тебе не по нраву, что я прославляю свою стихию. Твоей секте обидно, что я отверг их идиотское приглашение…
Виктор злобно ухмыльнулся:
- Какая еще секта? Дети. Трахаются, снимают на камеру, продают и этим кормятся… сущие паразиты, которых нужно выводить. И начну я с тебя… чтобы не путалась под ногами.
Лишь одной детали не доставало. Но и на ее место уже нашелся претендент.
Достав из другого ящика небольшой фотоальбом, Мертвин, пробежавшись пальцами по страницам, вынул из-за пленки вторую фотографию.
- Сергей, Сергей… ты мне нравишься. Ты мне и поможешь.
Он накрыл куклу вторым фото. Взяв предметы, Виктор осторожно остановил их над символом. Линии, только что нарисованные синей ручкой, внезапно перекрасились в оранжевый цвет. Очертания начал прорезать свет, что будто окутывал контур паука, превращая его в силуэт. По брюху растекались оранжевые ручейки, обволакивая и округляя форму символа. Виктор с восторженной улыбкой наблюдал за приходом смерти. Ведь приходила она не к нему, но по его просьбе…
Опуская куклу, зажатую между фотографиями, он немного вздрогнул. Паук ожил. Его безумные лапки судорожно забегали в воздухе, извиваясь, как им вздумается, выискивая свою жертву.
Тогда он отпустил жертв… вдруг все тринадцать лапок, что петляли, подобно клубку змей, выпрямились, словно в экстазе, удлинились и обняли куклу, смяв фотографии.
Резким движением Виктор пригвоздил ожившего паука к столу длинной, металлической иглой. Бледно сверкнув оранжевым светом, паук сгорел, расплавив и куклу, и фотографии. Остался лишь шарик идеальной формы, внутри которого можно было разглядеть маленькую, далекую искорку… но и этот дар рассыплется в прах, когда выполнит свое предназначение.
«Все получилось…»
Закладывая руки за голову, Мертвин распрямился на стуле, устроившись поудобнее. Он был удовлетворен. Его свет… его стихия давала ему силы, свободу, власть. Жизнь. Она была пятым элементом из тех, которым подчиняется мир. И самым сильным… Так как правил душами, а не телами…
- А твоя дочь… ей найдет применение сын. Я это знаю…
Свеча погасла…
Оставшиеся пятнадцать минут, он провел во мраке, вглядываясь в свою душу. Наслаждаясь свечением своих мыслей…
- Перерыв кончился! Режиссера ожидают в кресле!
Виктор открыл дверь. Сразу за ней с улыбкой стоял помощник, доктор с размозженной головой уже готовился лечь на прежнее место и новый молодой актер брался за револьвер.
- Ну поехали значит! – Весело крикнул режиссер.
Подходя к своему стулу, он, не глядя, спросил у помощника:
- Как относишься к порноиндустрии, Сергей?
- Ненавижу! – вспыхнул тот - Они поганят и оскорбляют кинематограф!
- Согласен – с загадочной, одобрительной улыбкой прервал его Виктор – они ничтожества. Полностью с тобой согласен.
Они одновременно довольно кивнули и приступили к работе.
Режиссер сел на свое законное место и начал поигрывать черным шариком. В котором, если вглядеться, можно увидеть оранжевую искорку. Смотри на нее дольше и ты заметишь, как…

…Я иду по узкому каменному мосту без перил и ограждений. На нем могли бы идти двое, но в тесноте. Поневоле пришлось бы толкаться…
Вокруг темнота, но в ней не пусто. Я ощущаю, что нахожусь в окружении чего-то. Где-то вдали даже иногда проплывают другие цвета, помимо черного, но их скрывает и размазывает сильное марево. Будто подо мной горят тысячи костров.
Я смотрю вниз, а на лице сдерживаю улыбку.
Костров под мостом никто не разводил. Огонь происходит из ниоткуда, не умещаясь в моем взгляде. Внизу полыхает огненная буря, которая поглотила все вокруг, которой не было видно края. Каким-то образом я понимаю… она живая. Из бушующего пламени вырывается образ человека. Он протягивает ко мне руку, но не понятно, что ему нужно. Я далеко наверху, поэтому ничем не могу ответить.
Человеческое обличье теряется, и всполох пламени становится бесформенным чудищем. Оно раскрывает пасть, будто в крике, но лишь беззвучно высовывает язык, вытягивая его на всю длину, стремясь все выше… язык вылезает из глотки и исчезает в воздухе, а огненный всплеск распадается, утопая в общем буйстве.
«Языки пламени» - в трепетной радости подумал я там.
Мои глаза широко раскрыты, а на лице дикая улыбка. И тут вдруг осознаю - я безумен. Или же тот, кто на мосту - не я.
Он отворачивается от пекла, от меня. Теперь мне видно лишь его спину. Как он уходит все дальше по узкому мосту, что пропадает в темноте. И он сам постепенно растворяется в мареве.
Становится нестерпимо душно. Огонь стремится кверху, жадно поглощая пространство. А когда он достигает моста, желтые языки вдруг превращаются в капли и падают в огромное оранжевое озеро. На меня взирает бесконечный источник… цвет его не слепит… но свет поглощает. И я теряюсь в засасывающей вечности…
И я себе уже плохо заметен…
Мне сложно видеть себя, уходящего неведомо куда…

Такой сон явился мне неделю назад… С тех пор я стараюсь не спать. Но пришла, наконец, разгадка одной странности: почему мой взгляд всегда притягивался к Анатолию…
Именно так он ходит… именно так выглядит со спины. Один в окружении оранжевого сияния он удаляется неведомо куда. Пусть шагает по коридору в потоке сотни студентов – все равно у него не может быть попутчиков, а сама дорога пролегает в неизвестность. В темноту, к которой твои глаза никогда не смогут привыкнуть. Или в свет, который поглотит тебя…
Вероятно, это и стало причиной его интереса. Мы с ним похожи… не знаю почему и как, но до нашего общения, я уже видел в нем нечто знакомое. Что не видят другие. Потому-то в тот день и начался этот ужас…
С хищным азартом он скинул маску. Но было в этом азарте нечто безрассудное и чуждое. Животное, но не от природы. Первородное, но зародившееся не на этой планете. Что-то запредельное и вызывающее, если не трепет, то дрожь, если не ужас, то предчувствие беды. Нечто похожее на безумие - уверенный взгляд широко раскрытыми глазами… но не на путь, проложенный в этом мире, а на потаенную, немыслимую дорожку, сокрытую в глубине души.
Это я увидел. Лишь неясный призрак… Но позже призрак начал молвить, обретая плоть, воплощая свою чудовищность. Речи его ведали о том, отчего человек обычно бежит, отчаянно отмахиваясь, закрывая глаза. В оцепенении стараясь отвернуться от болезненного прозрения. Когда волею судьбы, этого исполина бытия, пред тобой открывается дверь, предоставляя шанс созерцать новую грань мира. Когда ты вдруг понимаешь, что всю жизнь топтался на пороге коридора с несчетным числом дверей. Когда тебя окутывает страхом чувство собственной ничтожности. И давит… выдавливает разум из тесной скорлупы самосознания. А дальше: бежать прочь от черноты неизвестности, шагнуть за порог или размозжить голову о стену собственной скорлупы…
Выбор ждет…
И я остался наедине с ним. Не знаю, как тогда ему удалось, но он быстро завладел моей волей. Что-то заставляло меня сидеть напротив и выслушивать, выслушивать, вникая в каждое слово, взахлеб спорить на мерзкие, аморальные темы. Мыслями влезая в грязь.
Постепенно я погружался в мир Анатолия… в который он упорно вглядывался с неотвратимым стремлением докопаться до сущности увиденного им образа. Догнать промелькнувшую, столь манящую фигуру. Оранжевый отблеск…
Возможно, я глуп или слаб, раз продолжал с ним разговаривать. Но беспокоит меня теперь не беспомощность, а итог всех бесед - я с ним во многом согласился. Потому как мои доводы были ничем, а он мог в несколько слов построить несокрушимую формулу. Словно алхимик, он мешал различные ингредиенты нашей жизни, получая зелье, что, как он выражался, дает силу. И почему-то я даже уже не уделял особого внимания тому факту, что основным элементом формул является кровь и боль.
Так молодой безумец завладел мыслями зрелого глупца.
Но я дошел до этого момента, в который уже поздно поворачивать назад. Что-то случится. И тогда я выясню ради чего все слова. Не покидает ощущение, что они плели мне паутину, но, если во мне сохранился рассудок и прежний я, все пройдет мимо. Иначе… увидим. Он ведь сказал:
«Я покажу тебе свет»
Обещает мне загадочный выход. Непонятно откуда и куда. Когда речь заходила о сути – оранжевой дороге, все слова становились размытыми, непонятными. Как война: не побываешь – не поймешь. Но формула все же начертана:
«Куда ты смотришь в своей жизни? Вперед? Молодец. То бишь взгляд твой упирается в смерть.
Но куда ты смотришь в своей смерти? Только не говори мне! Не нужно чуши о природе и великом круговороте! Не нужно заявлять, что ты готов отдать свою душу, сущность, все свои мысли на сырье для других людей или что перевоплотишься в зверя! Ты ведь в это не веришь… ты этого не хочешь…
Ты надеешься в глубине души, что… вспаришь. К небесам. Только я знаю кое-что… Этот свет сожрет тебя! Сожрет и выплюнет кем-то другим! Вся жизнь насмарку в угоду божьей игры! Ты хочешь этого? Хочешь рабские кандалы на ноги? Ты – никто. Ты – ничто. Для него ты пылинка в пустыне! И кучи этих идиотов, что уповают на него, хуже Гитлеровских собак, что рвали наших за кусок колбасы! Тупое сравнение? Да! Потому что это великая тупость заблуждения!
Но есть свет другой… взгляни на него и сразу поймешь чего он хочет – чтобы ты жил. Ведь ты нужен ему такой. Как человек, а не кусок материи! Он сохранит твой разум и душу! Дьявол забирает ее? Нет! Бог – вот вероломное существо, что питается нами! Жрет и срет! Мы – завтрак ненасытного монстра! Но можно остаться здесь! Можно крикнуть «Ты, ублюдок! Мне наплевать на тебя!» Нужно лишь посмотреть… оранжевый свет покажет тебе дорогу. Сделай шаг – и ты свободен от этой каторги. Он позаботится о тебе и твоей душе»
И теперь я жду скорого «прозрения». Что это будет? Что за сила? Что за власть? Что за избавление от суеты и глупости мира?
Он сказал:
«Я сниму с тебя божий ошейник»
- Ха-ха!
Не удержавшись, я потрогал свою шею. Вырвался нервный хохот – ошейника нет. Конечно, нет. Что за глупости…
Я поправил очки.