С институтской стоянки я выехал довольно быстро – удивительно, но факт. Сегодня вездесущие грызуны науки не толпились возле чьей-нибудь новенькой Импрезы или, на худой конец, Кии, а значит, и не загораживали проезд.
Хорошо-то как, - подумал я и свернул на дорогу к Загородному парку.
Прохладный и жутко приятный ветерок заставил опустить стекло, чтобы половить редкие молекулы кислорода, затерявшиеся на пыльной дороге. Я в очередной раз задумался о том, как мы еще остаемся в живых, насквозь пропитываясь выхлопами, выбросами и прочими нечистотами, о которых так много и так отчаянно говорят в телевизионных расследованиях. Ладно я: привык уже жить в «газовой камере», ну а мой будущий ребенок? Они предлагают вытащить этот тщедушный комочек на радиационную улицу? Никогда. Самое «смешное» во всей этой ситуации то, что городской роддом расположен на самой шумной, оккупированной машинами улице. Такое ощущение, что скоро кованые аисты, составляющие причудливый узор решетки, огораживающей сие заведение, либо зачахнут и отвалятся, либо вовсе испарятся под действием дорожного «букета».
Я усмехнулся, но отнюдь не с большой радости.
А пока впереди ждал Загородный парк и много-много свежего воздуха.
Я не сдержал смешка – кажется, кто-то превращается в параноика или в одного из гринписовцев. Хотя нет, до них мне еще далеко, поэтому буду Фрешэрцем. С такими, как всегда несуразными мыслями я и покинул свою любимицу Хонду. Красавица посмотрела на меня хитрым взглядом вечно прищуренных глаз и на прощание мигнула голубым огоньком сигнализации.
Я направился вглубь парка, минуя шумные студенческие компашки, расслабляющиеся после учебы. Каждый избирал собственный тип релаксации, но в рейтинге безоговорочное первое место держала пузатая пятиха Жигулей.
Счастливые, - подумал я. Проблемы же есть, как и у всех. Но сейчас, когда руку томит пластиковый стакан в лучшем случае с Хольстеном, а в худшем с портвейном, им легко. Никто не нудит, в голове не бьет молоточек переживаний о том, что в жизни что-то идет не так. Рефлексия отключается как ненужная опция. И в этом весь кайф. Как в друзьях, которые сидят вместе с тобой на этой облезлой лавке, как в вашем общении, в ваших песнях, которые поете под дрожащую в чьих-то руках гитару, умудряющуюся выдавать какие-то звуки. Вот она, знаменитая панковская романтика, которая исчезает, лишь только покидаешь парк и тусовку, и отправляешься домой – к проблемам, заботам и непрестанным размышлениям.
Я даже чуть не рванул к ним, загоревшись от фитиля таких размышлений. Но на полпути остановился. Нельзя. Не положено. Не нужно. И еще тысяча сухих слов с частицей «не».
Я же вроде не пью, мне еще работать сегодня, меня ведь, черт возьми, обсмеют друзья и позовут цивильно отдохнуть в «Аврору» или «Трансильванию».
Ну, я ведь ботанище, или как это еще назвать?
-Ну, да ладно, - я сошел с аллеи и, пройдя метров пятьдесят между соснами и кленами, нашел лежащее на земле сухое дерево. Здесь я и примостился, с наслаждением вытянув ноги. Влажный чистый воздух баловал меня, питал энергией, и растворял душевные переживания. Хотелось просто сидеть, ощущая себя частью этого девственного оазиса. Жаль, семечки не купил, - разочарованно подумал я, заметив скользящую по одному из стволов белку.
Лишь только я закрыл глаза, мой мобильный завизжал уже надоевшей трелью одного из популярных клубняков. С раздражением отклонив вызов, и даже не взглянув на имя, я быстро отыскал в «Favourite music» Би-2 и поставил «Революцию» на входящие звонки. Так требовал сегодняшний день. Затем я позвонил Алисе.
-Что за чушь собачью ты поставила мне опять?
-Ты о чем?
-О том.
-А… мобильный… Ну, Дим, от этой песни весь город тащится, в любой клуб зайди и...
-Не зайду. Я, знаешь ли, еще не совсем рехнулся. Прошу, не надо больше такой самодеятельности, - смягчился я. – Сама ведь знаешь, как меня бесит клубняк.
-Хорошо, прости, - буркнула она и стихла в гудках.
Начинается. Довольно долго контактируя с Алисой, я пришел к выводу, что театр драмы им. Станиславского – ничто по сравнению с ее истериками и обидами. В актрисы ей надо было идти, а не в педагоги. Такой талант пропадает.
Настроение тем временем сползло к отметке «фиолетово» – мое обычное состояние, и это, как я понял, было знаком закругляться.
Быстро дошагав до второго после парка оазиса, только уже на колесах, я поехал домой.

Когда вдали показались высаженные мамой цветочные плантации, я с облегчением вздохнул – вот и дом. Загнав машину в гараж, я подхватил на руки Барсика, выбежавшего навстречу, и вошел внутрь. Дома, по всей видимости, никого не было. Я выпил стакан воды, сменил рубашку: черную на любимую серую, еще раз потрепал мурчащего кота и вышел на улицу – надо ехать на встречу с Алисой.

До Перовского парка добрался я быстро – мое убийственное равнодушие заставляло на автомате держать руль и смотреть на возможную только в России «шершавую гладь» дороги. На свидание ехать и не хотелось, но надо – я вздохнул. А почему надо-то? Из-за того, что мы вместе уже три года? Или потому что наши отношения – это сама стабильность? Да черт со всем этим. Не хочу снова заморачиваться. Припарковавшись на стоянке, я позвонил Алисе. Из динамике раздалось холодное «задерживаюсь». Чтобы хоть как-то воскресить умершее настроение и заглушить извечную скуку, я достал тряпку и протер запылившееся лобовое стекло. Люблю ухаживать за своей красавицей. Минут через десять в ход уже пошла вода из ближайшей колонки, и вскоре японская принцесса засверкала. Вытирая руки, я услышал позади легкие шаги. Разумеется я ожидал увидеть лишь ее. И оказался прав. Моя девушка стояла с выражением вселенского укора на лице, средоточием своим избравшего поджатые губки.
-Привет.
-Привет. Извини, что задержалась, - зазвучал стальной голос с плохо замаскированными нотками обиды.
-Да ничего. Не смертельно, - мой голос был сладким, как сахар – фу, аж самому противно.
Алиса же времени не теряла – глаза были полны слез.
На мгновение мне стало жаль эту девушку, я подошел, молча обнял ее. Естественно, она разрыдалась. Я поглаживал ее волосы и сохранял тишину. Прошло пять минут, и она успокоилась. На мгновение отстранилась от меня, поправила макияж и теперь уже виновато улыбалась.
-Пойдем в кофейню? Я бы перекусила.
-Конечно, пойдем, Ались, - я даже как-то расчувствовался.
Когда мы устроились за желтоватым круглым столиком, она начала рассказывать обо всем подряд: об институте, работе, друзьях. Мне оставалось лишь изредка улыбаться и молчать, чему я был вполне рад.
Мои мысли ушли по проторенной дорожке в другую сторону – к вопросу о будущем. Друзья шутили, что мне надо было родиться американцем – это они думают о «том, что будет потом» с самого рождения. А мы, русские, полагаемся на «авось» и на «будь, что будет». Видимо в прошлой жизни я был гражданином Соединенных Штатов до мозга костей, раз этот самый мозг не испарился из моего бренного скелета к началу следующей жизни.
Сегодня самым важным был вопрос о работе. Последний курс института имеет такое свойство – заканчиваться и отправлять выпускников с округлившимися от ужаса глазами в светлое безбрежное никуда. Я уже с четвертого курса ломаю голову над этим вопросом и, мне кажется, успешно, хотя ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Перед глазами вновь понеслись яркие картины жизни, которую я желал бы прожить. И разумеется, там ни встретишь ни одного оттенка серого.
-Так что ты думаешь, Дим? - эта реплика занозой нарушила мои размышления.
-Да нормально, что тут говорить. Тебе это пойдет на пользу.
-Хорошо, что тебе нравится. Я, правда, рада! – удивляюсь, как Алиса не выпрыгнула из-за стола и не заскакала по залу.
Я покровительственно улыбался.
-Ди-и-м, давай поговорим о нас? Помечтаем... - ох, как я это не люблю.
-Давай, - я старался поддерживать ее воодушевление.
-Вот смотри. Мы поженимся, и...
Эти слова невольно заставили сморщиться. Не то, чтобы я не признавал брака, просто-напросто эта определенность во всем меня угнетала. Неужели ей не хочется, чтобы однажды я сделал это сам, неожиданно, а не строго по плану, расписанному в ее розовом блокноте?
-…и будет жить вместе, долго и счастливо. Каждый день проводить вдвоем, только ты и я…
Каждый раз при этих словах спина покрывалась холодным потом. «Каждый день», «день за днем»… Неужели она не понимает, что это рутина, что романтика закончится в лучшем случае через год? Я пытался найти ответ в ее безусловно выразительных карих глазах, но их точно прикрывали толстые стекла розовых очков. Румянец на щеках говорил о ее искренней вере во все эти рассуждения.
-Ведь так, да? - Алиса взглянула вопросительно, хотя и не ожидала услышать что-то, отличное от «да».
-Конечно.
Все, что было дальше, прошло, будто в кошмарном сне: леденяще и отвратительно. Еще сорок минут ее мечтаний пробудили устойчивое ощущение погребения заживо.
Не помню, как мы попрощались: я лишь проводил взглядом ее стройный силуэт и положил голову на руки. Отчаяние – самое ужасное в мире чувство, думал я, подходя к машине. Даже зомби выглядел бы лучше меня, - подумало мое отражение в лобовом стекле. Все бы ничего, но безумный взгляд сгорающего заживо выдавал меня с головой.
Не помню, как и куда я ехал. В конечном итоге, оказался на окраине города рядом с заброшенной многоэтажкой. Поднялся на крышу, подошел к той стороне, где лучше всего был виден закат и сел, свесив ноги. Сначала думать не хотелось ни о чем. Но проклятая тревога не могла так просто отступить – и вот я снова размышляю о будущем. Есть два пути – ни больше, ни меньше. Женитьба, Алиса – кто же еще, съемная квартира, будни сугубо серого цвета.
Второй вариант – немецкое предприятие в Лейпциге примет мою заявку, я перееду туда, буду работать, делать то, что нравится мне, ЖИТЬ, а дальше… все, что угодно, но не уныние. Я-то знаю.
Послезавтра они пришлют ответ. А там… я решу. Выход еще есть – эта мысль заставила меня улыбнуться. Я смотрел на этот город в оранжевом сиропе лучей исчезающего солнца, на эти маленькие фигурки людей, вечно куда-то спешащих, и понимал, что надежда есть. Есть еще надежда.

Два дня прошли на удивление быстро. И вот я уже сижу у декана, ожидая, пока она предоставит возможность открыть самое важное письмо в моей жизни. В приемной слышится восторженный шепот секретарш:
-Такой ми-и-ленький!
-Ага... и девки рядом с ним вроде не видно, - убежденно говорила одна.
-Да что он, на этих дур будет смотреть? Ему особенная нужна.
На себя намекает? - усмехнулся я.
-Конечно. А ты видела, какой у него взгляд?
-Да-а, - мечтательно протянула вторая.
Они еще долго шептались, но моим вниманием завладел белый конверт в руке декана.
Я не стал тянуть или молиться, мне хотелось лишь одного – узнать результат. Открыл, достал, развернул, прочел. И мне оставалось лишь улыбнуться жутко переживающей за меня женщине.
-Взяли?
-Да, - шепнул я и вышел.
Я летел по дороге, наплевав на ограничение скорости и все остальное иже с ним. Хотелось петь, и я подпевал солисту, голосом которого верещали колонки. Даже не успев подумать, я свернул на другую улицу и остановился рядом с магазином. Мне показалось, что стоит что-то купить в дорогу. Самолет-то уже завтра!
Я пробежался по маркету – просто идти не мог – внутренняя энергия и опьяняющий кайф свободы извергались внутри. Не сильно сознавая, что мне действительно нужно купить, я схватил какую-то черную сумку для документов. Уже расплачиваясь на кассе, я вспомнил кое о чем: ушел в зал и вернулся с бутылкой дорогого шампанского в одной руке и с дешевым портвейном в другой. На недоумевающий взгляд кассирши я ответил просто:
-Так надо.
Зачем? Я и сам не понимал – надо и все тут.
Я сложил покупки на заднее сиденье и рванул домой. Там я забаррикадировался в своей конуре, распотрошил шкафы, достал дорожную сумку и начал с упоением собираться.
Мои восторженные приготовления прервала мама.
-Ты есть буде... - она осеклась, увидев сумки. – А зачем это?
-Меня взяли! - я поднялся и обнял ее.
-Когда? – вымолвила она дрожащим голосом.
-Уезжаю завтра. С визой и со всем остальным вопросы улажены.
-Может… - она вновь не договорила, но по умоляющему взгляду я понял, к чему она клонит.
-Ты же понимаешь… Мечта.
-Да. Мечта, - шепнула она и вышла.
Оставшуюся часть дня я потратил на сборы, стараясь не обращать внимания на всхлипы, доносящиеся с кухни. На сердце было тяжело. Эйфория прошла, заглушенная чувством вины за причиненную матери боль.
-Ну да ладно, - то и дело повторял я себе.
То, что случилось потом, я объяснить не могу.
Вновь зашла мама и разговаривала со мной не менее двух часов. Зная ее педагогические способности и дар убеждения, я старался абстрагироваться, но это вывело ее на крик. Пришлось отвечать на ее вопросы и упреки. Она действительно умела давить.
-Как ты можешь оставить дом, учебу, в конце концов?
-Учеба закончена, а дом… Рано или поздно я должен был это сделать.
-Ты эгоист!
-Пусть так.
-Ты не понимаешь…
-Чего?
Тут мама замялась…
-В общем…
-Говори, - я и сам начинал злиться.
-Как ты оставишь Алису?
Я не стал отвечать. Просто не хотел.
-Она же… вы планы строили!..
Да, мать умела найти слабое место. Особенно, если оно находится на поверхности, как в этом случае.
-Вы хотели жениться!
-Знаю, - буркнул я.
-Как ты можешь бросить ее? Неужели какие-то паршивые деньги и карьера важнее вашей судьбы?
-Мне наплевать на деньги. Ты не понимаешь! Это – мечта!
-Какая мечта может быть в наше время?! Только одна: любящая семья, стабильность и уверенность.
От этих слов меня передернуло. Стабильность, уверенность – это то, что автоматически подпишет мне смертный приговор. Я уже по горло сыт этим.
-Естественно, никуда вы не поедете. Зачем вам эта заграница? Квартиру снимете, ребенок родится, все будет хорошо. Найдете работу, в театры будете ходить, - не унималась она.
Каждое новое слово наносило мне удар за ударом, но я не отвечал.
Раздраженная моим молчанием, она вдруг выпалила:
-Да мы вообще уже к свадьбе готовимся потихоньку, все ждем, когда ты решишься. Да что же это за сын у меня! Я же тебе добра желаю, прислушайся! Я лучше знаю!
Я уселся на пол, но тут же, ужаленный каким-то безумием, вскочил и выбежал, бросив два слова: «Я – слабак».
В машине включил на всю катушку Би-2 и поехал к Алисе. Так и добрался до ее зашарпанной пятиэтажки под слова «Кончилась пленка».
-Знают, что поют, - сказал сам себе и поднялся на третий этаж.
Дверь открыла Алиса. Я встал на колени прямо на лестничной площадке и сделал предложение своей любимой.
От удивления до ее крайней радости прошло несколько секунд, она бросилась меня обнимать и плакать.
-Ты счастлива? - с дрожью в голосе произнес я.
-Да, да, да!! Господи, еще столько всего надо сделать!!
-Так иди и сделай. Встретимся в загсе, - и я молча ушел.
Прошла неделя или две, не помню. Почти все время я проводил в Загородном парке. Вид у меня был такой убитый, что некоторые из сидевших на лавках компаний подходили и с сочувствием спрашивали: «Все в порядке, дружище?»
Я кивал головой и продолжал смотреть в никуда. Иногда сквозь мое уныние пробивались ставшие родными мечты. Зеленая лужайка парка в Лейпциге, яркое-яркое солнце и... мой ребенок. Я и сам удивился, когда вдруг этот персонаж появился в грезах. Но что поражало еще больше, в моем больном воображении отсутствовала его мама. Только я и он. И мне это нравилось, черт возьми!..
Так прошел день за днем. Кто-то хвалил, что я остался, кто-то называл тряпкой и дураком – со всеми я был абсолютно согласен. Что-то заставляли мерить, куда-то ходить.
Потом наступил день свадьбы. Играл местный оркестр в маленьком зале регистрации брака. Какая-то старушенция в велюровом платье, улыбаясь изгородью из своих и «золотых» зубов, что-то нам пожелала. Потом кто-то поцеловал меня в губы, какая-то толпа кинулась обниматься и кричать.
Затем пришла ночь, и я даже не показался жене импотентом, кем не был никогда – смог на несколько минут сменить уныние на что-то среднее между желанием и снисходительностью.
А потом наступили будни: я устроился в местную шарашкину контору, жена работала где-то в школе. Вечером я приходил в вонючую съемную квартиру, которая, даже несмотря на бесконечные усилия Алисы, не теряла своего «аромата». Разуваясь в тесном коридоре, я слышал фразу «Дима, скорее, суп остывает». А я его не люблю. Выкладывал из страшного пакета хлеб, который каждый вечер покупал, машинально отправлял пару ложек супа с рот и конечно постоянно улыбался. Так надо.
По выходным ходили в местный театр, где совершенно не умеют играть. А вечерами смотрели телевизор, на который раньше я никогда не убивал свое время.
Иногда, когда Алиса куда-то уходила, мне удавалось вырваться на крышу нашей серой девятиэтажки, сидеть там и молчать. Думать о том, что моя банальная судьба – моя же вина, что существовала тысяча решений той ситуации, которая все перевернула. Я не роптал, просто жил.
Машину, мою радость, родную душу, пришлось продать. Новый хозяин смотрел на меня как на полоумного, когда я гладил обычное средство передвижения по капоту и фарам.
Сегодня я вновь забрался на самый верх, и удивительно, но дома, в шкафу, в дорожной сумке я нашел ту самую, «счастливую» бутылку шампанского и портвейн. Сегодня они здесь со мной и я праздную свое существование. Такое же, как у любого, проходящего внизу серого человека, в его сером пальто и с серыми глазами. Я отмечаю свою «стабильность» и уверенность в будущем, такую же, как у любого безликого жителя любой из этих серых многоэтажек.
Черт возьми, вот она панацея – стабильность, - убежденно «доказывал» я людские истины голубю, примостившемуся на карнизе. Заодно и сам пытался в них поверить. Я уверен, что ничего не изменится – и это «счастье». Суп останется супом, съемная квартира не станет моей, даже если я ее выкуплю лет через сто, а телевизор всегда будет преданно показывать глупые юмористические концерты. И я должен этому радоваться. Ведь могло быть и хуже.
Про «лучше» стоит забыть, да?
Ведь пленка-то кончилась.
Или ее можно перемотать, как считаешь?..

№2. Неплохо. Подсократить бы его не мешало. Все-таки много лишнего. Размышления эти... от них хочется баиньки. Но концовка хорошая. Груууустная, что аж писец.

№2

№2.

Второй рассказ написан менее профессионально, но он получился многим глубже, и главное – куда как более многим обусловленным. Да, этим персонажам тоже до конца не веришь, так например сцена с криками матери вовсе кажется вымученной, но в то же время есть общая картина, есть персонаж, есть пойманные образы как персонажей так и жизни в целом.
Минус: излишняя эгоцентричность произведения. Есть чувство, что персонаж занимается самолюбованием, причем если в первой части текста вполне понятно, то во второй это как минимум неуместно. Второе – автор излишне давит на отступления от линии произведения, превращая таким образом текст в череду отступлений.
Плюсы – написаны выше.
И хоть и произведение №1 написано более качественно отдаю голос тексту №2, потому как он более полный, более живой.

Текст №2.

Ты настоящая молодчинка, так держать!

Кроатоан, ну, ты тоже молодец.