ГЛАВА ВТОРАЯ

Вагон пригородного поезда, направляющегося в Москву, был почти пустой, и контролёр, заметив сидящего у окна одинокого пассажира, сразу же направился к нему. Пассажир явно нервничал. Ни чем иным, как отсутствием билета, кондуктор Петрович такое поведение мужчины объяснить не мог.

«Одет прилично, а на билете, значит, экономит», — зло подумал Петрович, разглядывая красивую болоньевую куртку на мужчине. Верхняя часть куртки была ярко-красного цвета, из чего Петрович сделал вывод, что мужчина столичный модник.

Заметив направляющегося к нему контролёра, мужчина вдруг засуетился и, не дожидаясь, когда тот подойдёт вплотную, схватил рюкзак и бросился в тамбур. Но не тут-то было. Многолетний опыт и стаж работы Петровича помогли ему вовремя сориентироваться, и в тамбуре оба мужчины оказались почти одновременно.

— Билетик предъявите, — ухмыляясь, произнёс Петрович.

В этот момент поезд начал притормаживать, и мужчина устремился к открывающимся дверям.

— Врёшь, не уйдёшь, — Петрович схватил цепкими руками мужика за куртку, но тот со всей силы оттолкнул контролёра и выскочил из вагона.



Патрулирующие станцию милиционеры не торопясь шли по платформе, издалека наблюдая забавную картину. На перроне два мужика что есть мочи мутузили друг друга. В сумерках стражи порядка не сразу разглядели лица дерущихся, пока один из них не узнал контролёра.

— Так это же Петрович! Бежим, — и милиционеры рванули в ту сторону, где шла потасовка.

В этот момент мужчине, наконец, удалось вырваться из цепких рук контролёра и, спрыгнув с платформы, он побежал в направлении лесополосы. Тяжёлый рюкзак мешал двигаться и, чувствуя, что теряет силы, мужчина скинул его на землю. Молодые и крепкие милиционеры могли без труда догнать беглеца, но громоздкая зимняя форменная одежда не позволяла набрать необходимую скорость, и мужчина легко ушёл от погони, скрывшись в лесополосе.

Какое-то время милиционеры ещё пытались догнать безбилетника, но осознав, что упустили беглеца, вернулись на то место, где был брошен рюкзак. Узел был затянут с такой силой, что попытавшись развязать его вручную милиционеры быстро поняли — без подручных средств им не справиться.

— Вот, держите, — протянул складной перочинный нож подоспевший Петрович.

Острое лезвие ножа без труда перерезало верёвку и в тусклом свете одиночного фонаря милиционеры увидели, как из рюкзака вывалилась детская рук.



Помощником следователя Елена Рязанцева стала совсем недавно. Впервые появившись в кабинете Махоркина, она улыбнулась и протянула ему руку.

— Салю, шеф!

На мгновение следователь растерялся, такая непосредственность была для него неожиданной. За несколько лет работы в отделе он привык совсем к другому обращению. Можно было, конечно, сразу поставить девушку на место, но почему-то Александр Васильевич не стал этого делать. «Ладно, успею ещё», — как будто оправдываясь перед кем-то, подумал Махоркин.

Последующие три месяца службы ничего не изменили в поведении помощницы, приучить молодую сотрудницу к соблюдению субординации так и не удалось. Со своей стороны Махоркин вёл себя сдержано и корректно, не позволяя ничего такого, что могло создать у девушки впечатление дружеского расположения, позволяющего подобную лёгкость в общении. Иногда он даже держал себя с ней чрезмерно сухо, но Лена, как будто не замечала этого. В конце концов, Махоркин сдался и махнул рукой.

Лена была неисправимая оптимистка. Она умела радоваться жизни и заражала этой радостью всех вокруг. У неё сразу завязались приятельские отношения почти со всеми коллегами, и Махоркину ничего не оставалось, как признать, что своим появлением помощница разбавила серые будни следственного комитета яркими красками эмоций.

У Лены была страсть — она любила всё французское. Когда и почему это началось, сама девушка ни вспомнить, ни объяснить не могла. В её наушниках всегда звучали французские песни, а в свободное от работы время она смотрела исключительно французские фильмы. А ещё у Лены была смешная привычка вставлять в свою речь разные французские слова и выражения. Вот и на этот раз она влетела в кабинет шефа со словами:

— Бонжур. Камон сава?

Махоркин поморщился. Школьный курс французского языка и тот его ограниченный словарный запас, которым владела Рязанцева, позволяли ему без труда понимать помощницу, но странная привычка вызывала скорее усмешку, чем раздражение.

— Дело у нас с вами одно, Елена Аркадьевна. И дело, кажется, непростое. Потому рекомендую отнестись к нему серьёзно, — как бы отвечая на её вопрос, сухо произнёс Махоркин.

— Уи, — протянула в ответ Лена, пропуская намёк начальника мимо ушей. — Странное какое-то это дело.



Мастерская художника Сафронова, которая находилась на третьем этаже дома — была местом священным. Заходить туда кому-либо запрещалось, и не только, когда мастер работал. Однажды молодая невестка решила заглянуть в «святая святых», но застигнутая на «месте преступления», выслушала такую обвинительную речь со стороны свекрови, что интерес к творчеству художника у неё пропал навсегда.

От Веры Павловны Лизе всегда доставалось больше всех. Свекровь изводила её вечными придирками, при каждом удобном случае намекая, что Лиза тут никто и должна быть по гроб жизни благодарна, что её приютили в этом доме.

Всё началось с того момента, когда Игорь впервые привёл девушку к себе домой знакомить с родителями. Лиза стеснялась и пряталась за спину кавалера, но пронзительный взгляд матери был способен просверлить даже стену. Вере Лиза не понравилась, но в тот, единственный раз Игорь настоял на своём, и через месяц они поженились.

Свадьбу устроили пышную. Вера Павловна в длинном бархатном платье тёмно-синего цвета чувствовала себя на этом празднестве королевой. Нанятый ею по рекомендации знакомых тамада развлекал публику заезженными шутками и анекдотами. Свадебная программа, прямо сказать, не отличалась эксклюзивностью. Все вопросы задаваемые присутствующим, а также ответы на них давно были всем известны, но разгорячённые алкогольными напитками гости смеялись и делали вид, что впервые слышат подобное.

— Ну что ж, а теперь вопрос к невесте?

Предчувствуя недоброе, Лиза, как и тогда во время знакомства, попыталась спрятаться за спину жениха.

— Итак, мы хотим услышать от невесты, как она теперь будет называть свою свекровь? — ведущий протянул микрофон Лизе.

В зале повисла напряжённая тишина, все взгляды были устремлены на девушку, которая была готова расплакаться, но выдавить слово «мама» из себя не могла. Лиза схватила бокал с шампанским и стала пить его большими глотками…

Никогда в своей жизни Вера Павловна Сафронова не чувствовала себя такой униженной и разъярённой одновременно. Все последующие два года жизни молодой супружеской пары она отыгрывалась на невестке, как могла, постоянно терроризируя её своими вечными придирками.

Девушка терпеливо молчала и хотя по натуре своей она была милым и нежным созданием, но чувство озлобления росло в ней с каждым днём.



— Да, дело необычное, — задумчиво протянул Махоркин.

— А вы заметили, шеф, что никто из членов семьи даже ни всплакнул, ни вскрикнул, ни упал в обморок, узнав о смерти их близкого человека? Все они скорее выглядели растеряно, чем расстроено, — в те редкие минуты, когда Лена становилась серьёзной, её красиво изогнутые брови прижимались к переносице, образуя силуэт чайки, — с чего бы это, как вы думаете?

— Ну вряд ли все они сразу впали в ступор, нет, тут что-то другое, что-то за этим стоит, — не дожидаясь ответа от начальника, Лена продолжала высказывать свои мысли вслух, будто Махоркина в кабинете и не было.

— Мне кажется, вы даже знаете, что именно… — решил вклиниться в ход её мыслей следователь. — Не удивлюсь, если вдруг окажется, что вам уже и имя убийцы известно, — насмешливо добавил он, открывая папку с материалами дела.

— Может и знаю, но вам не скажу, — вильнув бёдрами, Лена выскочила из кабинета, оставив в нём еле уловимый запах французских духов Пуазон.

«Детский сад какой-то», — улыбнулся Махоркин. — «А ведь она права, глубокой печали по поводу убийства хозяйки дома никто из семьи не выразил. Пожалуй, только дочь была действительно раздавлена случившимся, а все остальные — что-то не очень».



— Мама, ну сколько можно, — Игорь вбежал в кухню, где Вера, сидя за столом, лепила пельмени.

— Что? Зайка опять наябедничала тебе на родную мать? — Вера Павловна намерено старалась высмеять ласковое прозвище, которым Игорь называл Лизу.

— Зачем ты третируешь её?

— Я?! Третирую?! Мне что и слова в собственном доме сказать нельзя, — повысила голос Вера Павловна.

— Мам, ну зачем ты так, — защитник из Игоря был плохой, он привык во всём слушаться свою мать и о том, чтобы высказать ей своё возмущение не могло быть и речи. — Лиза опять плачет.

— Ничего страшного. Пришла на всё готовое, так пусть слушает, чему её старшие учат, — Вера отвернулась к окну. — Для вас же стараюсь. И не мешай мне обед готовить.

Игорь подавленный вышел в коридор. «Нет, так больше не может продолжаться».



Несмотря на показания контролёра Петровича, словесный портрет мужчины бросившего рюкзак был достаточно размытым. Петрович мучительно подбирал слова, чтобы дать более точное описание, но скудость образного мышления и косноязычие не позволяли ему это сделать.

— Ну как же так, Петрович, — сетовали милиционеры, — ты же его за грудки хватал?

— Ну хватал.

— Значит, лицо его должен был разглядеть?

— А чё его разглядывать, он чё девка, что ли? Обычное лицо, ни усов там никаких, ни бороды.

Петрович явно злился. Не понятно только было на кого: то ли на себя, то ли на сбежавшего безбилетника, то ли на милиционеров.

— Куртка на нём была болоньевая, вот. Красивая такая. Больше ничего не помню.

— Мда, прямо скажем не густо, — разочаровано протянул сидевший напротив оперативник. — По таким приметам мы его вряд ли найдём.

— Ну а чё куртка вам не примета, что ли? У нас в таких куртках в деревне не ходют, — почти завистливо возмутился Петрович и тут же с достоинством продолжил, — зато без билета никто не ездит.



— Шерше ля фам, — не понятно к чему произнесла Лена, рассматривая фотографии с места преступления.

— Итак, что мы имеем, — Махоркин постарался систематизировать собранную оперативниками информацию. — Женщина скончалась в результате удара по голове тяжёлым предметом. Эксперты утверждают, что тем самым кирпичом, который нашли рядом с телом. Удар был такой силы, что нанести его мог только взрослый мужчина.

— Или женщина крупного телосложения, — вставила Лена. — Сафронова была женщиной в теле, да и ростом выше среднего, а положение трупа говорит о том, что удар был нанесен в тот момент, когда она стояла.

Лена поднялась на цыпочки и попыталась замахнуться.

— Такая, как я, вряд ли могла её убить.

— Не примеряйте на себя — плохая примета, — Махоркин уткнулся в материалы дела.

— А вот с вашим ростом вполне, — хихикнула помощница.

— Лена, не говорите глупостей, Сафронова была убита мужчиной, и скорей всего тем, которого пытались задержать дежурные милиционеры на станции Осинки.

— Ну, значит, нам известны приметы преступника. Осталось только найти того, кто соответствует этим приметам, уж контролёр-то должен его опознать, — придвинув стул вплотную к столу, девушка заглянула в папку дела.

— Оперативники опросили жителей деревни, но по приметам, описанным контролёром, его никто не опознал. Значит не местный. Одет прилично, направлялся, по всей видимости, в Москву.

— Москвич? Но Сафроновы тоже из Москвы, выходит, это кто-то из их знакомых. Вот Вам и направление поиска, — Лена улыбнулась Махоркину, довольная собой, — Вуаля!



Порядком уставшие милиционеры дом за домом обходили все близлежащие к станции Осинки населённые пункты, опрашивая местных жителей, но никто не видел мужчину в красной болоньевой куртке. Уже не надеясь на удачу, милиционеры решили оставить это бессмысленное занятие, но вдруг один из них заметил подозрительную красную тряпку, висящую на покосившемся заборе.

— А это что такое? Никак куртка. Болоньевая, — не веря в свою удачу, вскрикнул обрадованный милиционер. — Надо брать голубчика, пока не сбежал.

В считанные секунды шустрый милиционер оказался на пороге дома и, спрятавшись за дверь, постучал.

— Кто там? — послышался недовольный голос.

Дверь распахнулась и на крыльцо вышел мужчина средних лет. Не успел хозяин дома опомниться, как крепкие руки милиционера скрутили его запястья и быстро защёлкнули на них наручники.



Во время допроса Федоров Куликов был скорее растерян, чем напуган. Внушительные размеры мужчины намертво прилепили к нему кличку Верзила.

— Да вы что, ребята. Это же не моя куртка, — недоумевал он, после того, как оперативник стал задавать ему вопросы. — Да вы на размер посмотрите.

Куртка явно была маловата. Оперативники и сами это понимали, но отпускать Верзилу им не хотелось, ведь ещё двадцать минут назад они думали, что задержали убийцу. Теперь же уверенность таяла на глазах.

— Тогда, что она делала на твоём заборе?

— Сушилась. Я же её из колодца вытащил, когда воду набирал. Подумал, пацанва нахулиганила. А на забор повесил, чтоб хозяин нашёл, куртка-то приметная.

Куртка действительно была пропитана водой. Эксперты подтвердили, её состав соответствует составу воды из колодца. Верзилу пришлось отпустить.



Солнце, преодолев низкую облачность и своевольно ворвавшись в кабинет следователя сквозь не зашторенное окно, осветило своими лучами склонившуюся к столу голову Лены Рязанцевой.

— Па за па мы приближаемся к цели, — Лена кокетливо откинула рыжую прядь волос.

— Вас послушать, так преступник уже у нас в руках, — Махоркин невольно задержался взглядом на отсвечивающих ярким пламенем волосах девушки.

— По куртке мы его быстро найдём. Надо показать её домочадцам. Может быть, кто-нибудь из их знакомых носил такую.

— Удивительный оптимизм. Что, в общем-то, характерно для столь юного создания, — несмотря на небольшую разницу в возрасте, Махоркин в общении с помощницей намеренно брал менторский тон.

— Дело не в возрасте. Просто я Овен третьей декады, а Овны третьей декады стараются всегда сохранять присутствие духа и придерживаются оптимистического взгляда на жизнь. А Вы кто по гороскопу?

— Вроде Стрелец, но я не интересуюсь этими околовсяческими науками и не верю в гороскопы. Давайте лучше о деле.

— Итак, — продолжила Лена, — контролёр куртку опознал.

— Этого слишком мало, — «чуйка» подсказывала Махоркину, что всё не так просто в этом деле. — Давайте по порядку. Серёжа Кузнецов вероятно стал случайным свидетелем преступления, и убийца решил избавиться от него. Он убил мальчика и спрятал его тело в рюкзак. Зачем? Зачем ему везти тело с собой в Москву? Или он не в Москву его вёз, а хотел избавиться где-нибудь по пути?

— Конечно. Но ему не повезло, контролёр помешал. Скинув рюкзак, убийца хотел избавиться и от приметной куртки, для этого и бросил её в колодец, — Лена смешно наморщила лоб, сдвинув брови к переносице. — Глупо как-то. Ведь понятно, что её быстро найдут. Это говорит о том, что он — не опытный преступник, не рецидивист какой-нибудь, а обычный человек, впервые совершивший преступление.

— Может быть, и выйдет из вас толк… когда-нибудь, — заулыбался следователь.

— Сэ лё саркасти? — Лена не была уверенна в правильности выстроенной фразы, но произнесла её твёрдо, изобразив недовольство на своём лице.

— А вы знаете, Лена, как французы дорожат своим языком? Было несколько попыток провести реформу французского языка, но ни одна из них не увенчалась успехом. Если бы они слышали то, что и как вы говорите, Бастилии бы вам точно не миновать.

— Се трэбьян. Я бы изучала криминалистику изнутри, — девушке надоело изображать сердитость, и её лицо вновь осветилось улыбкой.