Майор Баум выполнял приказ – попав в эту нищую деревушку он первым делом обнаружил начальника полиции Носяру. Его полицаи уже повыгоняли несчастных селян из хат, и они стояли по двое в неровном строю, босиком на раскисающей грунтовой дороге, мокли под дождиком и мёрзли под прицелом автоматов. У Баума переводчика не водилось, но он не имел права выдавать, что владеет русским языком почти так же хорошо, как и Траурихлиген. Поэтому он притворился.
- Носяр! – рявкнул он начальнику полиции, страясь крякать так же, как генеральский переводчик. – Ви есть вести дикарь на площадь! Где тут есть площадь??
Деревню Чижи хотели сделать частью большого колхоза, и тут недавно появилась площадь – на самой окранине, почти понад лесом, где раньше не было ничего, коммунисты построили довлеющее здание, которое обозвали сельсоветом, а вокруг него сотворили площадь – солидное пространство выложили плиткой и поставили посреди него постамент, на который водрузили бюст Ленина. Это место стали называть «Площадь Ленина», а в сельсовете пообещали посадить некоего председателя, которого так и не посадили. Сельсовет пустовал, оставаясь ненужной холодной глыбой, а вот площадь Ленина пригодится – Носяро поведёт туда немца Баума.
- А, там, на окраине, - проскрежетал Носяро, показывая длинным пальцем в сторону этой самой площади, где над низкими хатами высился сельсовет. – Прошу, пан хозяин!
- Это есть хорошо! – прокрякал Баум, ёжась в мокром дождевике. – Вести дикарь на площадь!
- Да, пан хозяин! – согласился с ним Носяро и принялся лаять на своих полицаев, заставляя их гнать людей к площади.
Полицаи, рыча проклятия, погнали селян, заставляя шагать на погибель, и Бауму стало их по-человечески жалко. Ярым нацистом он не был – пошёл в СС только из-за высокого жалования и привилегий, потому что девушка, за которой он пытался ухаживать, отвергла его, посчитав, что Баум беден и не сможет её содержать. Расположение девушки он так и не заслужил: явился к ней в мундире, а она заявила, что «дубоголовый солдафон» ей тоже не нужен – нужен видный учёный или аристократ – после чего навсегда исчезла из его жизни. Баум погоревал и ушёл на войну решив, что будет женат на Германии.
Двигаясь к площади, Баум старался невозмутимо маршировать впереди, как хозяин жизни, хотя по-настоящему – не хотел смотреть на полуодетых людей, которых вышвырнули из тёплых постелей под дождь и заставили топать, вместо того, чтобы мирно спать.
Площадь Ленина в Чижах была вроде «чёртова места» - люди негласно прокляли её и никогда не ходили туда несмотря на высеянные коммунистами аккуратные клумбы и поставленные скамейки. Шагая туда под конвоем проклятых предателей, люди всё больше убеждались в том, что «площадь Ленина» была дана им дьяволом для того, чтобы фашисты расстреляли там их всех. За неровным строем людей немцы везли на подводе огромный прожектор, который работал от генератора, а когда добрались до площади – выгрузили его вчетвером и установили перед постаментом, подключая. Люди охали, плакали, баба Параска ругалась как сапожник, а Катерина – прижимала к себе маленькую дочку, которую она успела укутать в старый тулупчик. Все они толпились на проклятой площади, топчась на мокрых плитках, в холодных лужах.
- В строй, собаки! – рявкнул старший Носярин племянник, по имени Авдей, и сурово пихнул автоматом бабу Параску, едва с ног её не свалив.
- Та, чёрт с тобой! – отгавкнулась баба Параска. – Шоб тебя, ирод, гром побил!
- Ты мне полай! – гнусный Авдей поднял немецкий автомат, но наткнулся на убийственный взгляд Носяры: немцы приказали не стрелять. – Чёртовы колоды… - ругнулся Авдей, нехотя убрав оружие. – Потом прикончу старую ведьму…
У селян не было выбора, они построились перед страшным бюстом, а немцы включили огромный прожектор, ослепив их дьявольским светом. Бедняги зажмурились, перепугавшись, а потом – окуда-то явился жирный обер-лейтенант, лопая что-то, что спёр из чьей-то хаты и рявкнул сытым голосом:
- Ахтунг!
Люди замерли, затихли – только маленькая дочка Катерины, Аленка, жалобно плакала, уткнув личико в её юбку.
- Всё будет хорошо… - тихонько шептала Катерина белыми от ужаса и холода губами.
Да, будет, ведь её муж, Федор – он партизан, и партизаны их обязательно спасут от фашистов…
- Ахтунг! – повторил обер-лейтенант, откусывая куски…
Невменяемая от страха баба Параска осознала, что толстяк стащил её сало, хорошенько припрятанное для партизан, и жрёт, его, чавкая.
- Ах ты ж хрячье рыло! – закричала она скрипучим голосом и вырвалась из строя, вцепившись в фашиста, расцарапывая его рожу ногтями.
Обер-лейтенант был выведен из себя, до белого каления дошёл, буквально. Швырув бабу Параску в коммунистическую клумбу, он сдёрнул с плеча МР-38 и нажал на курок, пустив в неё короткую плотную очередь. Застреленная, баба Параска перестала барахтаться и затихла. И только тогда обер-лейтенант расслабился, сняв проклятый стресс. Вокруг повисла зловещая тишина, только Параскина сестра Светлана тихо всхлипывала, задёргивая сопли своим длинным острым носом.
А потом, расшвыривая колёсами грязную воду из луж, подъехали три автомобиля. Два кюбельвагена «Опель», крытые брезентом – первый и последний из трёх, а посередине – «Мерседес» чёрного цвета, зловеще блестящий в лучах прожектора. На дверцах «Мерседеса» золотом сверкали орлы, на крыльях стояли флажки-вымпелы командования СС. Обер-лейтенант не успел спрятаться, и грязная вода из-под колёс «Мерседеса» полетела на его мундир. Кортеж остановился, автомобили заглушили моторы, и с переднего сиденья «Мерседеса» скатился кургузый немец Шульц, кутаясь в свой дождевик. Увидав его, чёрного, как дьявол, люди испугались так, что сбились в кучу, прижимаясь друг к другу. Полицаи отгоняли их, возвращая толпе вид строя, а люди плакали… Спешно оббежав машину, Шульц распахнул заднюю дверцу и отодвинулся, вытянувшись. Его красноватое от алкоголя лицо тоже отражало страх – он боялся своего начальника, который, не спеша и солидно вышел из автомобиля, постоял немного, выпрямившись и гордо вскинув свою страшную голову, оглядывая сникших от ужаса людей. Для них этот страшный человек со стеком казался самим сатаной, который вылез из пекла, чтобы утащить их всех туда, где всё горит адским пламенем… За сатаной нуеклюже выкатился переводчик и тоже приосанился, купаясь в лучах тёмной славы своего начальника.
Люди отпрянули назад, когда Эрих Траурихлиген сделал шаг в их сторону, а полицаи и фашисты стояли, вытянувшись, как одинаковые манекены.
Партизан Федор пришёл этой ночью в Чижи – навестить свою семью, и вместе с ним пришли Грыць и Петро, самовольно отлучившись из отряда. Они думали, что побудут здесь всего пару часиков, и никто не заметит, что их нет. Идя в деревню, они даже не подозревали, как жестоко ошибаются. Поняли, что что-то не так только тогда, когда добрались до площади Ленина и увидели страшный свет немецкого прожектора, автомобили, полицаев и самих фашистов. Кровь застыла в жилах Федора: Чижи оккупированы, и его семье грозит смерть… Испугался и Грыць: в Чижах осталась его непутёвая мамка…
- Ховаймось! – это шепнул Петро, потащив товарищей в тень пустого сельсовета. – Чого выпетрились?
Петро залёг прямо на мокрую землю и пополз к сельсовету по-пластунки, чтобы не быть замеченными, Грыць и Федор тоже поползли и притаились под сыроватой стеной. Федор осторожненько, чтобы не быть замеченным, высунул одни только глаза и взглянул на постылую «площадь Ленина». Его поразил страх, но Федор отринул его, ощутив, что обязан спасти жену и дочь.
- Краузе… - прошептал над ухом Петро, тоже выглянув и тут же спрятавшись.
- Чего? – не понял Федор, потому что Петро очень шепеляво прошептал.
- Эрих Колосажатель, - зловеще пояснил Петро, мысленно хороня несчастных замёрзших и промокших селян. – Зараз усех на кол повысажуе и капут…
Враги не замечали партизан в густой тени, к тому же, они были заняты своими делами. Майор Баум посторонился, когда приехал Эрих Траурихлиген – ему совсем не нравились эти жуткие казни, которые тот устраивал, и Баум предпочитал стоять в сторонке.
- Хайль Гитлер, герр майор… - некто прошелестел над его ухом, Баум обернулся и увидел солдата. Тот тянулся, поднимая одну руку, а второй протягивал Бауму какой-то белый конверт.
- Что это? – осведомился Баум, удивившись.
- Письмо для герра группенфюрера, - негромко пояснил солдат и, отдав Бауму конверт, поспешил испариться.
Баум был недоволен: какой, однако, ушлый солдат, переложил на него ответственность, а сам пошёл гулять… Придётся майору набираться храбрости и отдавать конверт Траурихлигену сейчас, когда генерал занят селянами, иначе Траурихлиген обзовёт его слизнем и накажет за то, что промедлил. Выдохнув лишний воздух, майор нашёл свою храбрость и подошёл к Траурихлигену, протягивая конверт.
- Чего вам, Баум? – Траурихлиген сдвинул брови, обернувшись, а Баум, стоя вперёд конвертом, лаконично пояснил:
- Вам письмо…
- Ну, надо же… - буркнул Траурихлиген, отняв у него конверт, разорвав его и вытащив бумагу. – Из Берлина… И чего им нужно, чёрт?..
Траурихлиген принялся читать, а Баум со страхом замечал, как всё больше мрачнеет, скалится, рычит…
- Вот, чёрт… - пробурчал Траурихлиген, понимая, что весь его план сейчас сорвётся и полетит козлу под хвост из-за одного этого письма. – Господин Гитлер пишет нам, что мы должны не нападать на Еленовские Карьеры, а сидеть и ждать танки Клейста… - прошипел он, свирепо топая правой ногой.
Люди в нестройном ряду охали, пугаясь его злобного оскала. Они не понимали ни словечка из того, что он шипел и рычал широкому Бауму, однако догадывались, что ничего хорошего ждать им не следует. Сыренькая морось превратилась в неприятный дождик, насквозь промачивая их плохонькие одёжки.
- Но вы прекрасно знаете, как мне нужен этот город! А пока мы будем хлопать ушами, дожидаясь уважаемого Клейста – они успеют заминировать подступы, и мы сдуем к чёрту! К тому же, Клейст – это вермахт, чужие люди, я не смогу использовать «брахмаширас»! – Траурихлиген продолжал шипеть и рычать, изминая проклятое письмо в кулаке. – И посему мы считаем, что письмо до нас не дошло! – постановил он, окончательно смяв бумагу в шар и выкинув себе под ноги, на раскисающую от дождика землю.
Баум разинул рот, собравшись что-то пикнуть, но Траурихлиген замахнулся на него кулаком. Замолкнув, майор попятился, опасаясь попасть под кулак, и тут же столкнулся с кем-то, кто тихонько подкрался сзади. Не ожидав, Баум несолидно вздрогнул, рывком обернулся и увидел Фогеля, который зонта так же не имел и кутался в дождевик.
- А, это вы… - пробормотал Баум, посторонившись.
- Мне нужно доложить… - раздражённо проворчал ему Фогель и тут же вытянулся, отдавая честь генералу, потому как заметил, что последний сверлит его суровым глазом.
- Блиндаж готов! – громко отчеканил Фогель, хлопнув каблуками сапог.
- А, Фогель! - Траурихлиген растянул довольную улыбку, после чего сдвинул брови и сурово потребовал:
- Вы посчитали, сколько деревьев они срубили?
- Так точно! – поспешил рапортовать Фогель и полез в карман кителя за своим безупречным блокнотом, наполенным безукоризенными подсчётами, выполненными каллиграфическими цифрами. Траурихлиген наблюдал за ним, ухмыляясь, а потом осведомился ехидным голосом:
- Вы хоть понимаете, что это шутка была?
- А… - Фогель застыл со своим блокнотом в правой руке, куда он скрупулёзно занёс всё, что посчитал нужным, в том числе и количество срубленных селянами деревьев.
- Бэ, - вздохнул Траурихлиген, посмотрев на свои золотые швейцарские часы. – Вам не помешало бы чувство юмора… А то загнётесь со своими цифрами!
- Яволь… - Фогель другого ответа не нашёл, и решил ответить по уставу.
Селяне всё ещё оставались в строю – топтались, ёжиась от холода, кто-то плакал, кто-то кашлял…
- Носяро, Vertreiben Sie sie für den Gott (разгоните их, ради бога)… - устало вздохнул Траурихлиген, повернув голову, увидав этих собранных людей и решив, что они ему уже не нужны. Он испытает машину в бою – так гораздо интереснее, чем стрелять в этих полудиких букашек, которые от страха и ужаса едва держались на ногах.
- А? – Евстратий Носяро только вытаращился, потому как не знал немецкого языка…
- Переводи, чего торчишь?? – Траурихлиген напал на самодовольного переводчика, и тот выскочил из-за его спины, преодолев брезгливость перед Носярой.
- Носяр есть прогнать местный дикарь! – поспешил выслужиться переводчик и, пропищав эти слова, по-солдатски вытянулся в своём гражданском плаще.
- Пошли вон! – Носяро сдвинул тараканьи рыжие брови и принялся злобно рявкать, подгоняя тех, кто медленно полз, своими кулаками.
Люди, охая от страха, принялись расходиться, удаляясь из-под прицела носяриных полицаев. Вроде бы, кошмар закончился, им можно будет вернуться в дома, немцы погасили страшный прожектор, вернув промозглые сумерки, и, кажется, собрались уходить. Катерина, ёжась от холода, поплелась с площади прочь, чтобы вернуться домой. Рядом с ней плелась её заплаканная дочь, чуть поодаль хромал старый дед Кирилл… а ещё поодаль – шагала на длинных ногах Параскина сестра Светлана.
Эрих Траурихлиген всё топтался, размышляя, а около него топтались и его фашисты, полицаи пинками подгоняли людей.
Партизаны всё сидели за сельсоветом, потому что их было слишком мало для того, чтобы нападать на врагов – фашистов больше, они их переловят, а то и перестреляют…
В Федоре поднималась ярость: Авдей наградил пинком его Катерину, Носяро тут ухмыляется, фрицы прохаживаются, а виноват во всём этот Траурихлиген – мерзавец, который отвратительно скалится, стоя прямо здесь, у него на глазах. Фёдор не выдержал напряжения – не помня себя, он выпрыгнул из спасительной тени, побежал туда, где была для него только смерть.
- Стой… Назад… - шипели ему в след Петро и Грыць, напуганные безрассудностью товарища, но Федор не слышал их, не слушал… Какое может быть «назад», когда впереди – убийца людей??
- Получай, гад! – Федор схватил автомат и принялся стрелять очередями вперёд себя, где стоял его жуткий враг.
Люди панически закричали, услыхав хлопки выстрелов, решили, что пули летят в них и принялись снова разбегаться, толкая полицаев и даже затоптав одного.
Траурихлиген скрылся за постементом, с которого ещё не успели сбросить бюст Ленина, вскинул «люггер» и высрелил всего один раз, пробив партизану лодыжку. Он мог бы застрелить его, но не стал – партизан должен умирать на колу, в назидание другим партизанам. Подстреленный, Федор шлёпнулся в грязь, уронив автомат, а вокруг него шлёпали босые ноги убегающих селян. Он бы вскочил и стрелял дальше, но боль в пробитой лодыжке не давала пошевелить ногой, и тут у его носа установились два сапога. Федор поднял голову и понял, что его попытки убить чудовище оказались бесполезны, он промазал, страшный генерал жив, и теперь возвышается перед ним, прожигая своим дьявольским взглядом. С высоких небес падали капли, и волосы Федора были мокры, свисали на лицо…
- Носяро, was ist das ?? – заревел Траурихлиген страшным голосом, кивая пистолетом в сторону стоящего на коленях Федора.
Евстратий Носяро был ни жив, ни мёртв – прятался за спинами своих полицаев. Хоть он и не понимал по-немецки – он догадывался, что Траурихлиген спрашивает про Федора.
- Эт-то, хозяин, партизан… - промямлил Носяро, зная: партизан будет казнён на колу, и он сам, возможно, тоже будет так же казнён, потому что не смог обеспечить безопасность генерала.
- Дас ист парти́зан! – переводчик из-за чужого забора перевёл неуклюжие слова Носяры. Он пока не решался покидать своего укрытия и вытаптывал астры убитой бабы Параски, меся её грядку крокодиловыми туфлями.
- Парти́зан! – повторил за ним жирный обер-лейтенант и даже выронил в грязь чужое сало.
- Die Ordnung! (порядок!) – Траурихлиген решил, что обер-лейтенант его позорит, и выстрелил из «люггера» ему под ноги.
Обер-лейтенант пискляво ойкнул, подпрыгнув, и отполз куда-то в темноту, чтобы больше не показываться генералу и не быть пристреленным ни за грош.
Фёдор оставался на месте – с простреленной лодыжкой он не мог никуда деться, и смотрел в размокающую землю, не чувствуя ничего, кроме безнадёжной слабости и стыда перед Катериной за то, что не защитил её от чудища.
- Wenn nicht dieser Brief – ich dich einfach erschossen hätte!(если бы не это письмо – я бы тебя просто пристрелил!) – рявкнул Траурихлиген, резко подняв подбородок Федора стеком, чтобы тот смотрел не в землю, а ему в глаза.
Бедный Федор немецкого языка не знал, он по инерции смотрел в эти горящие адской злобой глаза, и ему казалось, что оскаленное чудовище просто рычит. Он бы плюнул в его звериную рожу, но он боялся, что фашист обидит Катерину.
- Феденька! – Катерина не выдержала этого ужаса, сорвалась с места, отпихнув солдата, который пытался конвоировать её в строй и побежала к Федору, шлёпая по грязи босыми ногами. Пихнув Траурихлигена плечом, она обняла Федора за шею, упала в грязь рядом с ним и разрыдалась, не помня себя от горя и страха. Если фашист решит убить её мужа – пускай убивает и её!
- Чтоб ты сдох, лешак окаянный! – выплюнула она, подняв заплаканные глаза и увидав над собой серых фашистских солдат, которые по велению своего генерала тут же отпихнули её от Федора, схватив последнего под руки и потащили куда-то…
- Beiden auf den Pfahl!(обоих на кол!) – выплюнул Эрих Траурихлиген, заставив вздрогнуть даже Баума и Фогеля. – Und ich werde immerhin jetzt den Apparat erproben! Diese Ratten auf die Stelle zu sammeln, und, wer laufen wird, - zu erschießen! Lass erkennen, wie die Räuber zuzuschicken!! (И я всё-таки сейчас испытаю аппарат! Собрать этих крыс на место, а тех, кто будет бежать – расстрелять! Пускай узнают, как натравливать своих разбойников!)
- Герр группенфюрер садить на коль!! – разрывался переводчик, донося до преступника приговор.
А солдаты ловили селян, которые от ужаса начали панически разбегаться, сталкивая их обратно, в строй, под прожектор, а тех, кто попытался сбежать к лесу – безжалостно расстреливали, поливая очередями из автоматов. Люди падали, умирая, заливая кровью плитки и клумбы, а Федор плакал, понимая, что сам в этом виноват. Если бы он не выскочил – не разозлил бы дьявола, и ничего бы не случилось…
Грыць и Петро не смели показаться из темноты, с ужасом осознав, что Федор совершил непростительную глупость, выскочив. Они прижимались к новым стенам сельсовета, которые ещё пахли свежим цементом, и Петро тихо шепнул Грыцю на ушко:
- Бежим, Грыць, до батьки… Може успеем ещё…
- Ага, - Грыць был растерян, машинально кивнул и так же машинально выскользнул из тени и побежал за Петром через чей-то чужой огород к лесной опушке.
- Wessen stehst du ab – befiehl die Pfähle, zu hobeln! (Чего торчишь – прикажи колья строгать!) – Траурихлиген набросился на обер-лейтенанта, а тот аж сало уронил – так побежал, гоня солдат к опушке леса, за нетолстыми деревьями. Баум и Фогель спрятались за передний кюбельваген, Шульц и переводчик – за задний. Сейчас лучше не попадаться на глаза Траурихлигену – он настолько зол, что может «наградить» колом и их тоже, за компанию с разбойниками. Солдаты уже бежали со свежевыструганными кольями, другие солдаты растащили Катерину и Федора в разные стороны. Катерину швырнули в одну лужу и взяли на мушку, а Федора – в другую, и тоже взяли на мушку.
- Прости… - шептал Федор, а Катерина рыдала.
Селяне топтались под прожектором, понимая, что это их последние минуты. Один только дед Кирилл, переживший революцию, первую мировую и гражданскую войну, стоял ровно, не показывая страха, да старообрядница бабка Анисья поддерживала полуобморочную тётку Светлану.
- Беги, Катерина! – крикнул Федор, когда здоровенный оскаленный фашист поднёс к нему кол. – Береги дочь!
Катерина, не помня себя, подскочила из лужи, припустила, куда глаза глядят, но тут же была жёстко поймана за руку. Её схватили с такой силой, что показалось, как рука отрывается. Катерина закричала, в ужасе повернув лицо к тому, кто её схватил и застыла…
- Rückwärts! (Назад!) – чудовище заревело и со страшной силой швырнуло бедняжку на землю, больно ударив.
Швырнув Катерину, Траурихлиген зарычал на солдат, подгоняя их, а те кажется, специально едва ползали, потому что боялись посадить разбойника на кол. Солдаты зашевелились, а Траурихлиген подошёл к своему «Мерседесу», чтобы сесть в него и ехать к полю за «брахмаширасом».
- Чдовище! – закричала ему в след бабка Анисья, грозя кулаком. – Господь тебя покарает, палач!
- Du hörst, die Alte (Слышишь, бабка!)! – сурово надвинулся на неё Траурихлиген, сжимая кулаки, наступив на смятое письмо. – Hier bestrafe ich der Gott, mich ich ! (Здесь я господь, и я караю!)
С этими страшными словами он скрылся в салоне автомобиля и зарычал на бледного водителя:
- Давай, поезжай, а то я их всех сейчас руками передушу… Вывели вконец… - злобно добавил он, откинувшись на спинку кресла.
- Яволь, - водитель изо всех сил старался быть флегматичным. Он завёл мотор и направил автомобиль туда, куда повелел ему злобный генерал. Водитель глубоко дышал, чтобы вернуть спокойствие, а то так можно свернуть автомобиль в кювет и всех погубить в афтокатастрофе.
Грыць и Петро, задыхаясь, добежали до лагеря. Бежать было страшно тяжело из-за раскисшей грязюки, болот и бурелома, да и тяжёлые автоматы на плечах тормозили ход, бились о спины. Батька Василь сурово сдвинул брови, увидав их, вымокших до нитки, перепуганных и без Федора. Он знал, что они пойдут в Чижи…
- А Федор где? – осведомился он, сверля их недовольными глазами.
- Беда, батька Василь… - давя одышку, прокряхтел мокрый Грыць. – Краузе палит Чижи… Спасть надо, а то спалит… Там мамка моя осталась…
- Чёрт подери вас из Краузе вместе! – буркнул суровый батька Василь, вставая с пня, который служил ему стулом. – Ну, чего стоите?? Собирайте отряд!
Грыць и Петро подняли всех – двадцать человек во главе с батькой Василем, отряд небольшой, но спасать Чижи от Колосажателя побежали все. Бежали со всех ног, продираясь через неприветливый, тёмный мокрый лес, который так и норовил задержать, сбросить в яму, утопить в болоте, а то и затерять среди страшных деревьев навсегда…
- Глядите, что это? – Грыць вдруг замер на полном скаку, столкнувшись с Петром, и тут же запрятался за толстый мокрый ствол огромного дуба.
Все повернулись туда, куда он показал, а там, ломая деревья, выворачивая землю и пни с корнями, шагало нечто, огромное, на восьми лязгающих ногах. Оно светило фарами, разрывая тьму ночи, и пёрло прямо на Чижи, перешагивая трясину, поднимая брызги грязной воды.
- Чёртова таратайка… - прошептал Петро, пятясь. – Надо бежать…
Фашисты всё не выпускали селян с площади Ленина, а они, чуть живые от страха, едва стояли, не чувствуя ничего – ни холода, ни дождя, ни ног своих… Над площадью возвышались два ужасных кола, на которые никто не мог взгляднуть – ни бедные селяне, ни полицаи Носяры – даже фрицы и те отворачивали рожи, пялясь куда угодно, только не на эти колья, где мучаясь, умирали жуткой смертью Федор и Катерина. По кольям стекала их кровь, медленно перемешиваясь с дождевой водой и собираясь в лужицы. Фогель, Баум, Шульц, переводчик и обер-лейтенант отошли подальше к лесу. Солдаты и полицаи, как только заметили чёртову таратайку – тоже стали разбегаться куда подальше, оставив селян наедине с бедой и страхом. Они бежать совсем не могли на своих ватных ногах – одна только тётка Светлана припустила, как только поняла, что фашисты и полицаи перестали их охранять. А в следующую страшную секунду на площадь Ленина вступила чёртова таратайка – страшная машина, похожая гигантского стального паука, шагая своими когтистыми лапами, выворачивала плитку, расшвыривая её. Взмахнув передней лапою, она разбила стену нового сельсовета, вынеся огромный кусок, который рассыпался на отдельные кирпичи, захламляя площадь горами обломков. Люди попятились, крича, кто-то нашёл в себе силы бежать и побежал к деревне, чтобы укрыться в доме. Металлический паук остановился, жутко зашипев, врубив свои когти в остатки плитки, и из-за его кабины выдвинулись два блестящих излучателя, на острых кончиках которых яркими шариками собирался зловещий свет. Излучатели поднялись над кабиной, повернувшись друг к другу, а потом – всё вспыхнуло так, что невозможно стало смотреть. Белое зарево залило всё вокруг, с грохотом закружился пылающий вихрь, и люди в строю будто растворились в нём, мигом исчезнув, плитка, бюст Ленина, здание сельсовета – всё потекло, мгновенно расплавляясь, хаты тут же вспыхнули, как взорвались, потонув в адском огне. Партизаны в лесу едва не ослепли – они залегли лицами в землю, которая стремительно нагревалась, зажмурили веки, закрыв глаза ладонями, но этот свет проходил и сквозь ладони и сквозь веки и сквозь землю. По спинам, словно поджёг кто – прошёл нестерпимый жар, и верхушки деревьев над их головами занялись, несмотря на усиливающийся дождь.
- Бежим! Бежим! – батька Василь заорал басом, сбивая панику, которая чуть было не захватила и не уничтожила весь отряд, и партизаны несмотря на протесты Грыця, побежали назад, за болота, к деревне Светлянка, возле которой стоял их лагерь. Лес горел, а дождь лил, как из ведра, с шипением затушивая огненные языки, и партизаны спаслись только чудом – Эрих Траурихлиген с удовольствием отметил, что одним залпом сжёг дотла всю деревушку, а земля под ногами его «брахмашираса» расплавилась, превратившись в стекло, и больше стрелять не стал, выводя машину из пламени к лесу. Корпус «брахмашираса» даже не нагрелся, и внутри кабины висела приятная прохлада – настолько прочным оказался сплав, из которого он был изготовлен. Струи дождя хлестали по чёрным оконцам, а Траурихлиген заставил машину скакать галопом, удаляясь от полыхающих Чижей. Земля была вся в рытвинах и кочках, но кофе в чашечке, которую Траурихлиген поставил на приборный щиток, даже рябью не покрылся – такой мягкой была подвеска этого жуткого чуда убийственной техники. Эрих Траурихлиген был преисполнен гордости за своё гениальное изобретение, с помощью которого всерьёз собрался сместить Гитлера, уничтожить Сталина, и сделаться в этом мире единственным фюрером.
***
Баум и Фогель едва успели укрыть машины специальной огнеупорной тканью, и сами залезть под неё, как «брахмаширас» выстрелил по Чижам. От страха они не заметили, как прижались друг к другу, слыша, как молится переводчик, ноет Шульц, лепечет обер-лейтенант, водители, охранники генерала… огнеупорная ткань сохранила их от огня, но им было настолько жарко, что пот промочил мундиры насквозь, и дыхание как будто оборвалось из-за этого ужасного жара. Они слышали, как, шипя, испаряется над ними дождевая вода, как потрескивают загорающиеся лесные ветки. Стань тут ещё жарче – и они не смогут сидеть в этой импровизированной палатке, высыпят под открытое небо всей гурьбой и дружно изжарятся заживо… Шорох дождя и рёв пламени в горящей деревне смешались с лязгом и грохотом, а спустя минуту – послышалось страшное шипение, после которого на миг всё стихло и раздался строгий голос:
- Эй, вы там не спите??
- Это он… - шепнул Фогель на ухо Бауму, после чего оба сочли нужным выбраться из серой палатки, вытянуться и крикнуть:
- Хайль Гитлер!
- У меня скоро в ушах от вас звенеть будет! – проворчал Траурихлиген, который сидел в открытой кабине своего монстра на высоте метров семи и взирал на обоих сверху вниз. – Остальные где?
- Там… - булькнул Фогель, опустив свою руку. Дождевая вода затекла под рукав его дождевика, неприятно подмочив китель и рубашку.
- Так повыгоняйте их – чего засели? – Эрих Траурихлиген был злой, как волк – даже стерев бедную деревеньку не успокоился – и всё рычал, корча злобные оскалы.
- Яволь, - Фогель поспешил залезть в палатку, чтобы заставить всех показать носы. А Баум, залезая за ним, негромко предложил:
- Может, снимем её, а?
- Давайте, - согласился Фогель, а под ногами у него стонал бледный от страха переводчик, который за эти полчаса скинул, наверное, килограммов пять.
Переводчик был совсем плох – Шульц и обер-лейтенант вытащили его на воздух почти что на руках. Они и сами были напуганы, тяжело дышали, но всё же не так, как этот городской гражданский щёголь. Воздух уже остыл, и дождь был холодным. Водители и охранники, покидая спрятанные автомобили, надвигали капюшоны дождевиков. Баум и Фогель точными движениями роботов складывали огнеупорную палатку, убирая её в чехол, после чего положили в багажник переднего кюбельвагена. После того, как палатка исчезла – все вытянулись, опустив руки по швам, и только один переводчик на четвереньках пополз к ближнему кусту, потому что от страха и адского жара на него навалилась мучительная рвота.
- Ну, вот, теперь лучше! – оценил Траурихлиген с весьма довольным видом, будто только какой подвиг совершил. Нажав на рычаг, он заставил высокие ноги с шипением опуститься, словно присесть, а подчинённые его в страхе попятились, испугавшись этого шипения… Какие-то они вообще пуганые стали…
- Фогель, покажите мне наконец ваш блиндаж! – сурово потребовал Траурихлиген от перекошенного ужасом Фогеля. – И не смотрите на меня так, будто тигра увидели! Ну, окрысился… С кем не бывает??
- Яволь… - выдавил Фогель, чтобы не молчать и вытянулся, чтобы не нарушать устав, хотя мурашки не давали покоя его спине, покрывая её, холодную, гусиной кожей.
- Подать машину? – тихонько осведомился услужливый Шульц, стараясь уныть свои коленки от предательской мелкой дрожи.
- Нет, спасибо – хочу пройтись! – отказался Траурихлиген, выпрыгнув из высокой кабины и едва не попав сапогом в глубокую лужу, которая натекла в кратер от снаряда. – Вам тоже полезно пройтись!
***
К западу от Чижей стояла деревня Нижинцы, где давно уже обосновались немцы – сделали её чем-то вроде базы для себя. Этой ночью деревня почти опустела: тех жителей, которые могли стоять на ногах и работать, под дулами автоматов погнали в лес. Их разделили на две группы: одних заставили валить толстые деревья, а других – рыть землю, чтобы построить блиндаж для генерала. Нижинский староста Егор Егорыч с превеликим удовольствием предоставил немцам своих односельчан – за это немцы давали ему свиней и выстроили вместо хаты целый терем…
Сам Егор Егорыч в лесу не работал – спал на печи, а тишина векового леса нарушалась разрозненным стуком топоров, топотом и человеческими голосами, перемешанными с паническим чириканьем вспугнутых птиц. Селяне работали всю ночь – из последних сил строили блиндаж для страшного генерала. Закончили только к утру, и многие из них от усталости и голода просто падали с ног, не в силах подняться с мокрой земли.
- Стройся! – сухим немецким голосом заорал сытый фашист, грозя расстрелять тех, кто не сможет встать.
Собирая последние силы, селяне поднимались, чтобы сохранить свои жизни, и вставали в строй, чтобы не злить проклятых врагов.
- Форватс! Фперёт! – каркнул сытый фашист, давясь словами, а остальные немцы принялись тыкать бедняг дулами автоматов, чтобы те шевелились живее, покидая место тяжёлого строительства.
Фогелю было страшно в лесу – мерещились эти партизаны, которые постоянно подкарауливают из-под кустов… Видя, как трясётся около него Шульц, Фогель невольно боялся сильнее – буквально, в каждом кусте чудился ему партизан…
Где-то впереди послышалась шумная возня, голоса, и Фогель вздрогнул: а вдруг, это и есть страшные партизаны?? Но, прислушавшись, он испытал облегчение: голоса говорили по-немецки. А когда они приблизились, выйдя на тропинку из древесной гущи – Фогель и вовсе обрадовался: понял, что солдаты ведут из леса обратно в Нижинцы колонну вымокших и замёрзших селян, подпихивая тех, кто медленно тащился. Это значит, что блиндаж полностью готов, и генерал похвалит его за оперативность. Увидав командиров, они разом встали, как вкопанные и вскинули руки, выкрикнув заученное, шаблонное:
- Хайль Гитлер!
- Хай… - буркнул Траурихлиген, нехотя подняв руку, а один из пленных, воспользовавшись тем, что конвоиры уставились на генерала, внезапно выскочил из колонны и задал стрекача, стремясь добежать до лесной гущи и исчезнуть среди высоких тёмных деревьев. Солдаты заволновались, поняв, что прошляпили, схватились за автоматы, строча лихорадочными очередями. Беглец петлял, как заяц, заставляя их промахиваться и «ранить» деревья, но тут грянул единственный выстрел, который настиг его у самой гущи леса. Сдавленно вскрикнув, беглец будто споткнулся и растянулся на синей росистой траве, мёртвый. Люди в колонне испуганно ахнули, ни один из них больше не решился бежать, солдаты прекратили уничтожать прекрасную утреннюю тишину бесполезной стрельбой.
- О, видели: прямо в голову! – хвастливо заявил Эрих Траурихлиген, опуская свой «люггер», из которго и пристрелил беглеца. – Такое впечатление, что вокруг меня одни хомяки… - проворчал он, а солдаты корчились, ожидая, что он накажет их колом за нерасторопность. – Ладно, тащите их назад! – на этот раз генерал всех помиловал и отпустил. – Фогель, покажите мне блиндаж, наконец!
- Яволь! – солдаты поспешно отдали честь и принялись подгонять пленных селян, торопясь выполнить приказ и скрыться с глаз генерала. Вскоре опушка совсем опустела – остался лежать только убитый.
- Шульц, прикажите потом зарыть его, лес ведь не помойка! – брезгливо поморщился Эрих Траурихлиген, кивнув в сторону мертвеца. – Идёмте, выбиваемся из графика!
- Яволь, - поспешил согласиться Шульц и быстро засеменил за начальником, чтобы не отстать и не остаться одному в лесу. Он прекрасно знал, что этот убитый беглец хотел добежать до местных партизан, которых в этом страшном лесу полно, и если они заметят тут одинокую фигуру в мундире СС – они не поленятся пустить в неё пулю. Над опушкой разносился громкий крик козодоя – Траурихлиген не обращал на него никакого внимания, Фогель – тоже, и Баум… а вот Шульц знал много нехороших легенд про эту птицу, и поспешил убраться поскорее с этой опушки.
- Баум, мне нужны командиры всех моих подразделений! – негромко приказал Траурихлиген, шагая по едва заметной в сумерках тропинке, которую Фогель и два солдата освещали для него фонариками.
- Яволь! – Баум, готовый выполнять приказы, произнёс уставное слово и, круто повернувшись, исчез в темноте, будто растаял среди низких тёмно-синих ветвей, что нависали почти над самой мокрой землёй, и лёгкий ветерок шевелил их широкие листы.
Фогель всё шагал и шагал, а Шульц думал находу о том, зачем нужно было строить блиндаж в такой страшной глуши?? Там, за толстыми, покрытыми сырым мхом, стволами дубов, начинались топкие болота, с которых прилетал могильный холод и запах жуткой сырости, от которых мурашки по коже бежали. Дождь, наконец-то прекратился, но в воздухе повис холодный туман, который каплями оседал на дождевике, на козырьке фуражки… даже на носу. Дебри внезапно, закончились – пошла опушка, забитая деревцами-подростками, а потом – показалось небольшое возвышение, покрытое травой, под которым, как под обрывом, лежало широкое поле, прикрытое темнотой и туманом. Они собрались на этом обрывчике и… ничего тут не увидели: трава, блеклые ночные цветочки, деревья – вековые, толстенные и маленькие деревца-подростки… словно бы ничего не тронуто… Даже птицы не вспугнуты: серая сова притаилась на толстом суку давно засохшего дуба и низко ухает, сверкая своими огромными глазами.
- Ой… - Шульц решил держаться подальше от совы, подвинулся и наступил на ногу Фогелю.
- Тише вы… - проворчал Фогель, который набрал воздуха, чтобы доложить генералу о блиндаже, но Шульц помешал.
Селяне постарались наславу, вернее, их вынудили постараться под напором Фогеля. Фогель хотел выслужиться перед придирчивым генералом, и поэтому притащил на стройку точные чертежи, по которым следовало строить блиндаж. Он кипятился, выматывая свои подкошенные войною нервы, сурово заставлял дубоватых солдат и безграмотных местных «дикарей» читать эти непростые чертежи и выполнять каждую мелочь, которая была в них указана. Общаться с дикарями Фогелю помогал личный переводчик генерала – заносчивый такой, остроносый тип, который демонстративно носит только гражданские костюмы и шляпы. Он и не собирался помогать Фогелю – поплёлся только тогда, когда Траурихлиген на него рявкнул. Идя по лесу за Фогелем, переводчик плаксиво ныл, что грязь испортит его крокодиловые туфли… кто вообще надевает такие туфли-лодочки в лес, где грязь и болота??
- Вы бы надели сапоги, господин переводчик? – осведомился у него Фогель, который сам всегда на войне находился в сапогах, и даже и думать не пытался про какие-то там туфли.
- Я доктор филологических наук, а не солдафон! – напыщенно огрызнулся переводчик и не счёл нужным больше беседовать с Фогелем.
- Фу, ну и помойка! – брезгливо оценил переводчик ту просеку, которую селяне расчистили, вырубив деревья для блиндажа. Они тащили толстые стволы с помощью дошадей, а переводчик тут же заметил, что от них воняет… Неужто думает, что на войне для него будет розами пахнуть?? Фогель даже пожалел, что взял с собой этого белоручку.
Переводчик бросал повсюду презрительные взгляды из-под своих прямоугольных модных очков, топтался, ища местечко почище и посуше. А когда Фогель просил его перевести местным, что от них хотят – переводчик начинал злобно пищать русские слова – до того злобно, что «дикари» съёживались, таращась собачьими глазами, и вообще переставали что-либо делать. Фогель думал, что эта «песня» надолго затянется и тихонько попросил переводчика:
- Может быть, вам следует разговаривать с ними потише?
На что переводчик самодовольно задрал нос и откочевал в неизвестном направлении, оставив Фогеля наедине с «дикарями», чертежами и блиндажом, который и наполовину не достроили…
Майор Макс Фогель был по натуре добрым, что часто мешало ему воевать. Но на этот раз он решил быть абсолютно суров, даже приказал расстрелять одного беднягу, который заартачился работать… Тупой солдат безмолвно направил на него МР-38 и пустил тупую очередь, тупо превратив живого человека в труп. А Фогель после этого чувствовал себя неуютно как-то, но стрался держать марку сурового нациста, потому что все вокруг него были суровые нацисты… или умело держали марку. Раньше он только в штабах воевал… со статистикой, и на фронте тоже чувствовал себя неуютно.
Переводчик около Фогеля встряхивал ноги, словно кошка, ступившая в воду – и это не удивительно: трава такая мокрая, что он ноги промочил насквозь. Он так и не удосужился сапоги натащить, нарочито показывая свою принадлежность к гражданским, а не к военноым. И чего он так кичится? Странный тип… и замёрз весь, и промок в гражданском своём плаще, отказавшись надевать военный дождевик.
- Герр группенфюрер, разрешите доложить! Ваш блиндаж находится здесь! – громко выкрикнул Фогель, жестом показывая, что под ногами у них, действительно, находится прекрасно укреплённый блиндаж, защищённый земляными валами, толстыми брёвнами, нагруженными на крышу в несколько слоёв. Фогель всеми силами постарался, чтобы этот блиндаж был построен по всем правилам строительства блиндажей, и был весьма горд проделанной работой.
- Ну, что ж, замаскирован хорошо, - кивнул Траурихлиген, не замечая вокруг себя никакх признаков блиндажа. – Вы, Фогель, молодец, знаете толк в строительстве укреплений!
- Прошу сюда! – преисполненный гордости за свой незаметный блиндаж, Фогель повёл генерала к некоей неглубокой свиду яме, которую Шульц принял за овражек.
- Ну-ну! – улыбнулся Траурихлиген, следуя за Фогелем широкими шагами, а за ним поспевал Шульц, боясь остаться в одиночестве на виду у партизан.
Пройдя несколько метров и приблизившись к овражку, Эрих Траурихлиген с удовольствием увидел, что это не простой овражек, а удобный вход, там есть широкие деревянные ступени, уводящие куда-то вниз, где было совсем темно. Фогель направил туда фонарик, чтобы Траурихлиген не оступился, когда будет спускаться. Солдаты поспешили за ним, осветив этот овражек так, будто на него направили яркое солнце. Сообразив, что остался в страшной темноте и в одиночестве, Шульц догнал их всех вприпрыжку и, буквально, влетел в круг света, испытав облегчение от того, что ещё жив. Он боялся партизан дор чёртиков… тем более, что генерал своими казнями разворотил осиное гнездо. А что делают потревоженные осы?? Нападают…
- Поосторожнее, Шульц… - проворчал Фогель, потому что Шульц толкнул его и едва не спихнул вниз, на ступени, по которым не спеша спускался Траурихлиген.
- Тихо там! – проворчал он, подняв недовольное лицо. – А то демаскируете сейчас – будете новый блиндаж строить!
- Яволь… - Фогель и Шульц вытянулись, прошептав это слово и поспешили нырнуть вниз вслед за Траурихлигеном и солдатами, чтобы не торчать наверху и выдавать себя светом фонарика.
Фогель шарил лучом своего фонаря по ближайшей стене, спеша отыскать выключатель, потому как видел, что генерал, преодолев ступени, оказался в полной темноте подземелья. Выключатель нашёлся быстро, потому что Фогель знал, где он. Осветив его, Фогель тут же отчитался:
- Вот, выключатель! – и поспешил щёлкнуть тумблером и включить свет.
- Генератор поставили… Молодцы! – довольно оценил генерал, с удовольствием рассматривая обширное пространство, выложенное свежими брёвнами, которые приятно и свежо пахли сосновой смолой.
- Чудесно! Высокий потолок, простор! – Траурихлигену блиндаж пришёлся по душе, и он хвалил его с улыбкой. – Фогель, приколите к столу карту! – весело приказал он, подойдя к широкому столу, который только что сделали специально для карты.
- Яволь! – Фогель, словно бы жаждал действий – тут же расстегнул кожаный коричневый планшет и высыпал оттуда сложенные карты. Выбрав самую большую, Фогель деловито расстелил её на сосновом столе, достал из кармана кнопки, которыми принялся сосредоточенно прикреплять углы карты к новой столешнице.
- Наша цель – вот! – громко объявил Траурихлиген, скользнул к карте, и обвёл жирным красным карандашом населённый пункт к востоку от Чижей. – Называется – Еленовские Карьеры!
Со стороны входа слышались топочущие тяжёлые шаги, которые создавали обутые в сапоги ноги. Созванные Баумом, в генеральский блиндаж спускались командиры различных подразделений – на совещание перед боем – их было много, и Фогель даже их всех в лицо не помнил – посторонился только, когда они проходили, чтобы никто не задел его локтем. Среди одинаковых лиц он выделил только знакомых ему Баума и Заммера, которые преодолевали крутоватые ступеньки маршевым шагом.
- Хайль Гитлер! – входя, все здоровались по уставу, а Траурихлиген отвечал им своё неохотное «Хай» через раз – через два.
Из-за них тут стало людно – и широкое пространство нового блиндажа превратилось в тесную душноватую каморку… хотя Фогель заставил своих горе-строителей построить ветиляцию по всем правилам строительства вентиляций. Фогеля оттеснили к стене, и он отошёл, чтобы не мешать – ему вовсе не нужно было смотреть в эту карту – как начальник штаба он останется в блиндаже около Траурихлигена, Шульца и переводчика. Вроде бы, он никому не мешал, но всё же, отдавил кому-то ногу…
- Ай! Вы полегче… - некто плаксиво огрызнулся, когда Фогель ощутил под своим сапогом что-то мягкое. Он поднял голову и увидел, что к его стенке оттеснили ещё и переводчика, и тот смотрит на него волком, кивая на свою ногу, обутую в крокодиловую туфлю.
- Извините… - прогудел Фогель, посторонившись. Он недолюбливал переводчика – его наверное, здесь все недолюбливали за заносчивость – но на войне перед лицом страшной смерти все равны, поэтому Фогель не стал огрызаться.
- «Извините»! – капризно передразнил переводчик, напыщенно морща нос. – Вам бы по ноге такой лапищей!
Эрих Траурихлиген тем временем заставлял Шульца раскладывать на карте стратегические фишки – маленькие игрушечные танки, солдатики, пушки, машинки… Генерал поставил перед собой разведчиков Баума, которые ходили за линию фронта и своими глазами видели расположение сил противника, и обязал их отчитываться и размещать те фишки, которые изображали русских. Негромко, монотонно бубня отчёты, разведчики тасовали оловянные и пластмассовые фигурки, а Траурихлиген морщился, держась рукой за свой подбородок и кивал головой, размышляя и глядя то на стол, то на потолок.
- Так, Заммер, на вас – важное задание! – громко объявил он, разыскав среди остальных Карла Заммера и остановив на нём придирчивый взгляд. – Прорваться здесь и захватиь их оружейные склады вот тут! – Траурихлиген схватил зелёный карандаш, нарисовал жирную стрелку через черту города и обвёл в кружок сероватые прямоугольники. – Засядете вот здесь, в овражке, и будете ждать моего сигнала к атаке! – Эрих поискал глазами нужную фишку, чтобы установить её в положенном месте на карте, но её нигде не было видно, поэтому он грозно осведомился у Шульца:
- Так, Шульц, где фишка Заммера??
Адъютант поднял мешочек и вытряхнул его, показав, что в нём не осталось больше фишек, а фигрука Заммера запропастилась неизвестно, куда.
- Вот, чёрт… - проворчал Траурихлиген и полез в карман кителя, разыскивая там… что-нибудь. – Заммер, ваша фишка потерялась! – объявил он, нащупав нечто, что завалялось в кармане. – Будете крышкой от газировки! – хохотнул генерал, извлёк на свет металлическую крышечку от американской пепси-колы и положил на карту в то место, где должен был располагаться и ждать приказа Карл Заммер и элитный гарнизон СС «Рейхсваффе».
- Яволь… - Карлу Заммеру было глубоко… всё равно, какая у него будет фишка. Какое ему дело до фишки какой-то, когда через час он побежит навстречу смерти и обязан будет победить и смерть, и всех остальных, потому что иначе Траурихлиген сам его угробит…
Получив задание, Карл Заммер отодвинулся в сторонку, чтобы не топтаться и не мешать другим. Он продолжал наблюдать за Траурихлигеном, который резкими движениеями расставлял по карте оловянные и пластмассовые пушки, тыкая пальцами в разные точки, которые нарисовал на плотной бумаге разноцветными карандашами и громко говорил с таким вдохновением, будто декламировал со сцены:
- Итак, сначала у нас артподготовка, только стрелять будем не по городу, а мимо – она должны бояться и сходить с ума от шума! Вопреки общепринятой тактике мы не будем превращать этот город в развалины ни артиллерией, ни бомбёжками с самолётов. По двум причинам: во-первых, в развалинах прятаться очень легко – попробуй, перелови этих дикарей, когда они будут шнырять в руинах да в дырах! А во-вторых, я выбрал этот город базой для себя! Не хочу сидеть в завалах без воды, света и тепла!
Эрих Траурихлиген, как обычно с ним бывает, жутко увлёкся своей речью, стучал по столешнице карандашами, ломая их, и кулаками, бегая перед столом из тсороны в сторону… Если бы этот стол был типа «аэродром» - он бы влез на него и забегал бы по столу, а не перед ним.
- Баум! – громко позвал он майора, который уже вышел вперёд, зная, что сейчас будет его очередь. – Сколько у них танков, напомните-ка?
- Вот, Фогель посоветовал мне составить такую таблицу… - Баум вытащил из внутреннего кармана своего кителя аккуратную бумагу, сложенную вчетверо, развернул её и протянул генералу.
- Отлично! – просмотрев таблицу Баума, Траурихлиген улыбнулся и решил отметить Фогеля, который, как начальник штаба, тихо сидел в шатабе и в обсуждение плана атаки не лез. – Прекрасная работа, Фогель, вы очень дотошны!
Фогель в ответ решил не отступать от устава – вытянулся и ъхлопнул каблуками, как это было положено.
- Ну, видите, Фогель никогда не нарушает устав… - негромко заметил Траурихлиген, кивнув. – Но вернёмся к нашим баранам! Баум, кто был возле города?
- Вот, его зовут Ганс, - майор вывел из общей массы худого солдата, подстриженного смешным ёжиком, который ночью прополз через линию фронта, рискуя своей маленькой жизнью, и приблизился к Еленовским Карьерам. Выполняя опасное задание сурового Баума, Ганс тенью скользил в темноте, минуя русских и считая их танки, запоминая расположение солдат и техники.
Когда суровый майор поставил его перед ещё более суровым генералом – худой солдатик вытянулся так, что аж башку свою запрокинул…
- Ганс, - обратился к нему Траурихлиген, зажав в кулаке очередной свой карандаш. – Кем вы были до войны?
- Учился, герр группенфюрер! – он постарался отчеканить, как настоящий солдат, однако бледность и пот на лбу выдвали в нём страх.
- На кого? – уточнил Траурихлиген, по своему обыкновению глядя в глаза собеседника, а солдатик под его взглядом уже корчиться начинал…
- На картографа, герр группенфюрер! – сообщил он, будто докладывал и хлопнул каблуками сапог на всякий случай.
- О! Баум, вы молодец! Знаете, кого послать в разведку! – довольно похвалил Траурихлиген майора и протянул Гансу свой карандаш, кторой он пока что не сломал. – Итак, отметьте на этой карте силы противника! Можете использовать любые фишки, которые вам нравятся!
- Яволь! – Ганс поспешил отчеканить, взял протянутый карандаш холодными своими пальцами и ссутулился над картой, как вопросительный знак. Сопя от натуги, солдат каллиграфически выводил карандашом положенные в картографии обозначения укреплений, окопов, техники – всего, что он увидел, когда ходил в разведку.
Видя, как он страется, Траурихлиген даже не стал заглядывать через его плечо, чтобы не отвлекать, а то ещё сделает ошибку и застрелится… Почему они все так его боятся? Он ведь обеспечивает их всем самым лучшим, повышенными пайками, усиленным обмундированием, новейшей техникой… А колом пугает только для острастки, чтобы лучще работали… Какой нормальный генерал станет сажать на кол собственные войска??
Закончив пыхтеть над картой, Ганс в который раз вытянулся и хлопнул каблуками, аккуратненько примостив карандаш на краешек стола.
- Всё? – уточнил у него Траурихлиген, шагнув к карте.
- Яволь, герр группенфюрер! – выкрикнул солдат, всё выгятиваясь и вытягиваясь…
- Можете быть свободны, - Траурихлиген отпустил его, видя, насколько он побледнел – ещё не хватало, что погиб от инфаркта прямо перед картой…
- Идите… - Баум на всякий случай подпихнул солдата, чтобы тот не стопорился, и Ганс проворно покинул блиндаж, выйдя на воздух. Баум хорошо его знал, он был неплохим солдатом, храбрым в бою… просто Траурихлиген напугает и чёрта.
- Так, посмотрим, что у нас здесь! – потирая руки, Траурихлиген взглянул на киллиграфию Ганса и расплылся в улыбке. – Ну, не знаю, видите вы это или нет, но у нас полностью развязаны руки! – воскликнул он и схватил в кулак аккуратно уложенный на краю стола карандаш. – Они абсолютно ничего не понимают, и поэтому первый наш ход будет во-от так!
Широко размахнувшись, Траурихлиген собрался прочертить лихую жирную линию, однако этого напора карандаш уже не выдержал.
ХРЯСЬ! – карндаш переломился, оставив одну свою половину в кулаке Траурихлигена, а вторую – уронив на пол с негромким скрипом…
- Шульц! Карандаш! – приказал Эрих адъютанту, который стоял наготове, держа в руках целый стеклянный стакан, наполненный разноцветными карандашами. Больше всего в этом стакане было красных и зелёных карандашей, потому как генерал сурово ломал принадлежности этих цветов, отмечая пути танков и пехоты.
- Спасибо, Шульц! – громко поблагодарил Траурихлиген, выхватив для себя новый красный карандаш. – Баум, смотрите в карту, мне не нужна ваша самодеятельность на поле боя! Если вы не успеете увести свои танки из-под луча «брахмашираса» - пеняйте на себя!
- Яволь! – поспешил отчеканить Баум и уставился в карту, по которой траурихлиген чертил жирные линии и стрелки своим красным карандашом, отмечая путь, по которому должны будут пройти танки Баума, нападая на город.
- А вот тут вы сделаете им окно! – рявкнул генерал, прочертив ещё одну жирную линию. – Создадите иллюзию поражения, чтобы они решили, что гонят вас, и попали в эту точку!
ХРЯСЬ! – в условленной точке карандащ не выдержал напора хозяина и тоже сломался, развалившись на две части.
- Чёрт! – отшвырнув оставшийся кусок, Траурихлиген выхватил из стакана Шульца новый, едва не оторвав ему руку, и снова принялся с остервенением чертить.
- А вот тут я буду вас ждать! – рявкнул он, и Баум понял: генерал будет ждать со своим жутким пауком, и нанесёт сокрушительный удар, захватив городок.
- По моему сигналу вы должны будете отступить к лесу. А потом – вернуться назад и напасть на город отсюда! – Траурихлиген провёл новую линию и поставил очередную жирную точку, и удивительно, что его карандаш при этом выжил – заскрипел только, едва не прорвав в плотной бумаге карты дыру, но не сломался. Однако Траурихлиген всё равно отшвырнул его, и схватил другой карандаш, чёрный, громко объявив всем сразу:
- На всё про всё у нас с вами полчаса! Думаю, вы согласитесь, что нет смысла растягивать удовольствие на долго! Этот город будет наш!
Эрих траурихлиген так разошёлся, что не заметил, как стучит карандашом по нарисованным Еленовским Карьерам с такой силой, что уже переломал и этот карандаш на два куска, а на нарисованном городке возникла грубая чёрная клякса.
- Дайте же мне новый карандаш, Шульц! – заметив, что очередной карандаж приказал долго жить, Траурихлиген отправил его в корзину, которую Фогель не забыл поставить под стол, и потребовал у Шульца другой.
- Пожалуйста, ваша светлость! – Шульц был как всегда услужлив и тих – бесшумно подкравшись, он протянул начальнику новенький, длинный и отточенный карандаш, после чего так же бесшумно исчез в тени.
- Спасибо! – снова поблагодарил Траурихлиген, схватив карандаш в кулак. – Я давно готовился к этому бою – это будет моя самая блестящая победа! – заявил он и тут же сломал новый карандаш на две половины, придавив пальцами.
- Ну, вот… опять сломался… - проворчал он, и швырнул переломанный карандаш прямо на пол, после чего обрушил на столешницу свой тяжёлый кулак и сурово приказал:
- По местам!
- Яволь! – это слово как прогремело под потолком блиндажа, выкрикнутое хором голосов, командиры подразделений одновременно вытянулись, после чего принялись расходиться, освобождая пространство.
- Наконец-то… - это переводчик ворчал довльный тем, что для него, наконец-то стул появился, а то промокшие крокодиловые туфли подарили его городским ногам мозоли. Усевшись, он провожал напыщенными взглядами расходящихся подчинённых своего хозяниа и ёрзал, дрожа в промокшем костюме. Будучи профессором лингвистики, переводчик недолюбливал военных – считал их тупыми, как надрессированные цирковые обезьяны.
- Мёрзнете? – осведомился у него Эрих Траурихлиген, покосившись на лужу воды, которая натекала под переводчиком.
- Да, ваша свтлость… - пискнул переводчик, котрый мечтал о горячем кофе, сухой одежде и тёплом камине под крышей, которая не течёт.
- Зря не надели дождевик! – ехидно заметил Траурихлиген и направился к выходу. – Пойдёмте, Фогель, воздухом подышим… - сказал он Фогелю, требуя, чтобы тот шёл вслед за ним. – Шульц, уберите! – обязав адъютанта складывать фишки и собирать по полу останки карнадашей, Траурихлиген поднялся по ступеням и выбрался из-под земли на сырой, холодный утренний воздух. Вокруг висела тишина, изредка нарушаемая тихим свистом птиц.
- Вы представляете, - сказал он Фогелю, когда тот выбрался встал рядом с ним. – Сейчас мы с вами здесь стоим, а через пару часов будем сидеть во-он там! – палец генерала упёрся в горизонт, и Фогель не без опаски посмотрел на широкое поле, за которым начинался этот городок, русского названия которого он совсем не запомнил. Отсюда он был отлично виден – комичные русские дома и домики, рвы эти противотанковые, которые чернели в холодных утренних сумерках, словно толстые чёрные змеи. Городок казался тихим и тёмным, будто бы там все спали. Но они не спят – они готовы к бою… Для Фогеля этот бой был вторым – второй настоящий бой, где он был не счетоводом, а настоящим боевым офицером, и Фогель нервничал ещё больше, чем перед первым боем.
- Вы чего задумались? – осведомился Траурихлиген, внезапно возникнув за его спиной. – Снова вычисляете, что ли?
- А… - Фогель не знал, что ответить: во-первых, он нервничал перед боем, а во-вторых он нервничал, раздумывая, понравился ли генералу его блиндаж. Кажется, понравился…
- Живите легче, а то инсульт не за горами! – добродушно посоветовал Траурихлиген, улыбнувшись. – Пойдёмте, Фогель, мы выступаем через полчаса.
- Но Гитлер… - Фогель решил напомнить про письмо из Берлина.
- Вы помните, что я сделал с письмом? – ехидно осведомился Траурихлиген, спускаясь по деревянной лестнице.
- Да, - кивнул Фогель, поняв, что не вовремя высунулся.
- Так вот, - продолжил генерал, спускаясь назад, под землю. – Сделаю я конечно всё по-своему, а вы потом напишете правильный отчёт! Считайте, что письмо до нас не дошло! Вам ясно?
- Яволь… - пробормотал Фогель, закрывая прочную стальную дверь, которую они постоянно возили за собой, и которая была на его ответственности…