Под воздействием анигилятора некогда зелёно-голубая планета исчезала, словно кто-то невидимый стирал ненужный шарик с экрана. От него в разные стороны, как испуганные пчёлы, разлетались космические корабли с остатками выживших. А по ним били с вражеских линкоров, воспламеняя, сжигая, рассеивая в пространстве, где и так совершалась глобальная катастрофа. Обезумевшая от потери одного из своих спутников-планет, звезда словно сбесилась. Она стала пульсировать, распухать, выбрасывая при этом чудовищные протуберанцы. Планеты потеряли свои орбиты, притянутые новой изменившейся составляющей гравитации… Катастрофа продолжилась, затронув уже соседнюю звёздную систему, отрывая у неё, как куски, дальние планеты.

- Смотрите дети и запоминайте к чему приводит ненависть, - говорил наш учитель господин Магнус. Он был похож на доброго волшебника из старинной сказки. Наивный и добрый человек! Он даже не подозревал, что приводя в пример результаты катастрофы звёздной системы А537, причиняет мне самую сильную боль. – Мия, что с вами? Вам плохо?

  Его испуганный голос я слышу словно через толщу воды. Пламя раздирает меня изнутри. Я вновь слышу крики обезумевших от ужаса людей, плачь и стенания обречённых на гибель. Снова вижу:  с воем разрывающим душу, падающие с небес огненные шары, столбы пламени, сгорающих на бегу, как факелы, людей, руины городов и кружащийся и падающий хлопьями пепел. Потом я проваливаюсь в небытие. А очнувшись в каком-то прозрачном кубе, наблюдаю всё то, что нам демонстрируют теперь в ускоренном режиме.

  Не знаю, что со мной сделали тогда, но я была словно кукла. Только смотрели глаза, только впитывала память, только невыносимо болела душа, будто боль всех гибнувших существ питала её. И ни мой взгляд, ни мою боль никто не замечал. Я есть, и меня нет, как невидимка. Эта пытка продолжалась бесконечно долго. Зачем я осталась в живых? Ответ напрашивался сам собой, он был очевиден. Потому, что ничто на этом свете не происходит просто так. И как только я обрела тело, то поклялась, что отомщу тому, кто отдал приказ на уничтожение или его потомкам, уж как получится.

  С деревьев медленно опадают розовые душистые лепестки. Я люблю сидеть в этом укромном уголке сада и думать, вспоминать, медитировать, растворяясь в этом буйном цветении. Мирное небо над головой, высокое и синее, с пушистыми нежными кремовыми облаками. Щебет птиц. Зелёная яркая и плотная, как ковровые ворсинки трава. Закрываю глаза и всю себя отдаю во власть покою. Так мало в моей жизни такой приятной неги. Вот и сейчас я слышу чьи-то торопливые шаги.

- Так и думал, что ты здесь, - сообщает такой дорогой мне голос.

- М-м-м, - мычу недовольно и приоткрываю глаза.

- Не понял! Ты что, мне не рада? – возмущению нет предела, и чёрные глаза мечут молнии, - Все волнуются, а она на траве валяется!

- Рудик, ну не начинай, - веки снова смыкаются, - это просто подло так орать, когда мне так хорошо…

- Ладно, не буду, - смиряется он. И сам опускается рядом. – Я слышал, что тебе опять было плохо. Что на этот раз?

- Нам показывали катастрофу моей звёздной системы в качестве примера…, - хлюпаю носом.

- Идиоты, - злится он.

- Нет, просто они же не знают…

- Всё равно твари, - немного смягчается и притягивает меня к себе. А я по давно вошедшей в привычку системе, утыкаюсь ему в плечо и тихо рыдаю. Рудик гладит меня по спине и целует в макушку.

  Нас, детей разных возрастов и рас, собрали на этой тихой мирной и свободной от катаклизмов планетке, со всех галактик после чудовищной глобальной войны. Ни у кого из нас не осталось родных и близких. Мы были страшно обозлены на всю вселенную, на весь космос вцелом, и эти чувства не угасли ещё до сих пор. А тогда мы просто дрались между собой. И как когда-то взрослые, старались разделить этот маленький мир на части и отобрать у соперников причитающуюся долю. Тогда это казалось правильным. Мы подражали взрослым.

  Я говорю – мы, но сама не дралась. Тот странный куб, о котором уже упоминала, словно сковал всё моё тело, все мои мысли, превратив в бесчувственную ледышку. Двигалось тело, мысли, а душе было всё безразлично. Меня задирали, подначивали, смеялись, отбирали еду и игрушки, но реакции вызвать никому не удавалось. Только однажды, когда кто-то случайно посмеялся над гибелью жителей моей планеты Аспионы – взорвалась. Их было трое – я одна. Каждый был сильнее меня. Но, то ли они были шокированы моей реакцией, то ли ярость с какой я набросилась на них с кулаками, придала мне сил. Только раскидав двоих, я повалила на землю обидчика и била, била, била… Возможно, что и убила бы, но тут чьи-то сильные руки обхватили меня сзади, словно каменное кольцо, подняли, сжав и не давая пошевелиться. Я ещё какое-то время побрыкалась, подолбилась головой, подёргалась, а потом разрыдалась от накопившейся боли. Те же руки развернули меня к себе лицом, и мои слёзы вымочили его рубашку. Так вот, мы и познакомились с Рудиком. Он стал той жилеткой, в которую всегда удобно поплакаться.

  Его звёздная система так же прекратила своё существование. Так что было много общего и беды и радости. Мы всем этим щедро делились друг с другом. Боль, разделённая на двоих, уже не так страшна, а радость становится вдвое весомей. Нам понравилось гонять на грависерфах над волнами, взлетая на гребни гигантских океанских волн и скатываться в пучину по тёмному водяному боку. Мы любили взбираться на горные вершины. Наверное, было бы проще взлететь на летательном аппарате любом, что был предоставлен ученикам нашей школы. Но что может быть лучше преодолевать себя: соскальзывая, срываясь, падая в бездну и вновь поднимаясь идти вперёд!

  А ещё нас объединяла одна тайна, общая, одна на двоих. В один из тех детских первых дней так внезапно возникшей дружбы, мы поклялись отомстить. Эта суровая тайна толкала нас к самым экстремальным увлечениям. И далеко не всегда они могли закончится хорошо. Например, уже войдя в период юношеских терзаний, мы выполняли очередной прыжок из космоса. Это всегда зависит от такого количества факторов, что учесть их не в состоянии ни один самый совершенный искусственный интеллект. Мены закрутило в стратосфере так сильно, что остановить это вращение в допустимой зоне стало невозможно. Рудик, спускавшийся следом, каким-то совершенно невероятным маневром сумел по касательной в противоположную к вращению сторону, затормозить раскручивание. Всё обошлось благополучно, но он получил страшный нагоняй от тренера группы. Я тоже боялась за него:

- Меня бы поймали, - упрекнула я, - Зачем так рисковать?

- А если бы такое случилось, когда мы гнались бы за врагом? - сказал он, авторитетно выпятив нижнюю губу. Да, он практически всегда был прав. Я порывиста, а он расчётливо разумен.

  Но потом и на мою долю выпало спасти ему если уж не жизнь, то здоровье – точно. Мы исследовали пещеру в глубоководной океанской впадине. В свете прожекторов открывались такие необыкновенные наплывы, каменные цветы и кружева из застывшей магмы! Эти чудеса можно увидеть только на глубине в девять, а то и более километров. Батискаф мы оставили снаружи, а сами снимали внутри. Вход был очень узким, как щель. И надо же было такому случиться, что в самом конце нашей экспедиции серпеспак проявил нездоровый интерес к гостям. Обычно он инертный и спокойный. Чем-то сильно напоминает плоскую змею к которой прирастили две руки, покрытые невероятно твёрдыми и острыми шипами. Ранить, а тем более убить такое редкое животное верх жестокости. А он и не думал отпускать Рудика, обвившись своей зазубренной конечностью вокруг его ноги.

  Удар электрошокером особого эффекта не произвёл. Если бы не поспешность, то он, возможно и сам утратил интерес к своей несъедобной добыче. Но юность нетерпелива. Второй удар всё же заставил животное зашевелиться. Он стал медленно стаскивать руку. Шипы как пила раздирали скафандр. Парень дёрнулся, пытаясь быстрее освободиться. И тут прочная ткань треснула. Воздух струёй стал выходить наружу, выжимаемый огромным давлением. Пока мы с космической скоростью старались достичь выхода, ткань успела восстановиться, но дышать, увы, было уже нечем.   Я видела, как Рудик задыхается. Искусственные жабры на такой глубине работают плохо. Ничего иного не оставалось, как поделиться смесью, что я и сделала. Задыхаясь уже оба, мы забрались в батискаф.

  Теперь уже я получала нагоняй от друга. Но высказав всё, что хотел по поводу того, что не стоило так рисковать, и он как-нибудь бы не умер, Рудик всё же, поблагодарил меня и даже чмокнул в щёку от переизбытка чувств. Да – это был наш первый братско-дружеский поцелуй. На этом наши приключения не закончились, их было много. А поцелуи в щёчку стали неотъемлемой чертой наших отношений.

  Шли годы. О своей детской клятве мы не забывали и уже на взрослом уровне планировали разные способы и возможности её совершения. Наши коварные планы сдерживало одно – неизвестность врага. Каждый знал, с какой он планеты, но кто её уничтожил - не знал никто. Это было для всех тайной за семью печатями. Такой информации не было даже в планетарной сети, а выход в межгалактическую систему был заблокирован. Наша планета была планетой студентов и школьников.

  К концу подходил последний для нас с Рудиком учебный год. Многие из сокурсников уже создали семьи. Кто-то нашёл судьбу в других школах. К нашей дружеской паре тоже все попривыкли. И, вообще всё так незаметно и постепенно случилось, что страсти утихли, обиды забылись, злость и ненависть исчезли. И когда зеленокожий проторианец обнимал розовокожую грави, уже никто не обращал на это внимания. Любовь  не знает различий. Возможно, что и мы стали смотреть друг на друга иначе, стали ближе и роднее, чем брат и сестра. Но считали, что не имеем права на эти чувства. Главное – это выполнить свой долг чести.

  В этот день всех собрали на обширную лекцию по истории космоса и взаимоотношений рас. Мне было очень тяжело слушать, а главное осознавать то, что происходило между галактическими союзами и отдельными системами. В погоне за ископаемыми чужих планет одни расы уничтожали других. И алчности не было границ, как не было границ жестокости. Ложь опутывала сознание разумных существ, толкавших свои народы на кровопролитие и уничтожение. Они растили поколение за поколением своих детей и внуков, внушая им превосходство себя над другими. Приписывая чужим страшные грехи, забывая о том, что когда-то помогали друг другу, делились последним глотком воды и куском пищи. И грянула война. В ней не было правых, все были виновны. Испепелялись планеты, взрывались звёздные системы, исчезала жизнь…

- И вот, когда эту бойню удалось остановить, - говорил профессор Магнус, окидывая аудиторию многотысячного зала, - мы собрали детей со всех галактик, оставшихся без родителей. Обозлённых, ненавидящих, голодных и больных, часто похожих на диких зверёнышей, с тем, чтобы вырастить поколение умных, воспитанных, а главное разумных и дружелюбных созданий. Вы понесёте в свои народы семена добра и справедливости, любви и дружбы! И очень на это надеюсь, что не допустите нового самоуничтожения!

  Я не могла поднять глаза на своих товарищей – во мне кипел океан! А как же все, кто погиб? Они останутся неотомщёнными? Столько лет просыпаться в холодном поту, слыша этот хриплый голос повторяющий одно и то же: «Запомни Мия, что делают с твоим народом, с твоим миром! Ты должна за них отомстить!» И этот куб, и это бесконечное одиночество, и боль, и ужас, и ледяное дыхание смерти. Разве можно принять, что твой друг – это лютый враг?!

  Аудитория опустела, а мысли так и не успокоились. Столько жертв – и ради чего? Чтобы кучка и так богатых и властных людей ещё больше обогатилась?

  Ноги привычно несли меня к излюбленному месту Рудика. Мне непременно надо было его увидеть. Но в зале его не было. Наверное, ему так же, как и мне надо было побыть в одиночестве и всё обдумать. Но теперь нам пора поговорить. Машина мягко плюхнулась на траву. Дальше пешком. С камня на камень. Вот она скала голая и мокрая от солёных брызг. Океан тысячи лет пытается разбить чёрные камни, но только разбивается сам миллиардами радужных осколков, повисает белой пеной, рассеивается дымкой. Его попытка такая же бессмысленная, как война: уничтожающий уничтожает себя.

  Парень стоит в сиянии радужного тумана водяных капель. Ветер треплет его длинные волосы. Синий костюм плотно облегает атлетическую фигуру. Сейчас в своем гордом одиночестве он похож на древнего героя. Его народ, ставший после войны одним из самых малочисленных был, наверное, одним из красивейших во всей вселенной.

 - Рудик! – тихо окликаю я его, стоя практически рядом.

- Мия?! – он оборачивается, словно очнувшись, а в голосе такая безнадёжность, что скулы сводит. Его лицо ещё белее волос, даже губы посинели.

- Нам надо поговорить, тебе не кажется?

- Да, надо, - голос хрипнет и срывается, но он прямо переходит к делу, - Мы столько лет планировали и готовились отомстить тем, кто уничтожил наши планеты, - он грустно улыбается, - а оказывается, что мстить надо самим себе! – Я открываю рот, но он меня останавливает, прикладывая палец к моим губам. – Я отказываюсь от мести. И признаю, что именно мой народ начал войну. Вы просто защищались. Ты имеешь полное право убить меня, - он спешит сказать заготовленную фразу, - для этого даже не потребуется оружие. Достаточно просто лёгкого толчка. Я упаду со скалы, здесь достаточно высоко и внизу острые камни… Тебя даже не накажут. Подумают, что сам упал…

«Бедный ты мой рыцарь! Он уже всё обдумал и решил. Готов, как всегда пожертвовать собой ради меня. Глупый, глупый в своей уверенности абсолютной справедливости. Только мне не нужна такая жертва!»

- Я не собираюсь тебя убивать! Наши отцы уже сами наказали себя. И хватит жертв, - Рудик смотрит на меня широко распахнутыми стальными, как эти океанские волны глазами и в них плещется надежда, - Ты для меня самый близкий и родной человек, - моё лицо привычно находит ложбинку на его груди. А его руки так же привычно обнимают, притягивают меня к себе, заключая в надёжное кольцо нежности. И, кажется, одновременно мы говорим, - Как же я люблю тебя!

   Мы замираем на самом краю обрыва. Две такие разные фигурки: он высокий, а я маленькая, он бледный, а я смуглая, он с белыми, как снег прямыми волосами, а у меня на голове, словно чёрный шарик из-за плотных упругих кудряшек. И всё же мы вместе навсегда, потому, что любовь решает всё.