Глава 5. Десятский
10 августа 1311
Восточная Бартия, 4 версты от замка Растенбург (Тевтонский орден)

Ульрих решил найти ксёндза Иоанна. Молодой десятский сидел, опершись спиной о колесо телеги и устало смотрел перед собой. Было давно за полдень. Ульрих отдыхал в одиночестве, укрывшись за телегой, потом глотнул с фляги воды и пошел искать пожилого служителя церкви. 
Поле у дороги было уже порядком утоптано. Повсюду устало перемещались люди, кони и повозки. Тела все еще лежали на дороге, некоторые валялись поодаль в поле. Старичок вел под уздцы молодую запряженную кобылку, которая тянула по ухабистому полю телегу с пятью зарубленными трупами. Где-то пленные литвины уже наверняка махали лопатами, выкапывая братскую могилу для погибших сегодняшним утром.
В траве лежал молодой парень без шлема с широко распоротым животом. Его внутренности развалились рядом, и никто не хотел подбирать его на свою телегу, надеясь, что беднягу погрузит кто-нибудь другой. 
Где-то в поле у дороги так же валялся убитый утром Дорхар, но Ульрих не знал где.
К счастью день был не жарким, а к вечеру похоже собирался дождь.
Ульрих шагал по полю битвы в его восточную часть. Вечером там должна была служиться месса по погибшим.
Тевтонское войско остановилось прямо на поле утреннего сражения. Лагерь не разбивался. В поле были натянуты шатры для нескольких лазаретов, командный шатер, а также полевые мастерские по починке доспехов. Тевтонцы занимались уборкой трупов и перегруппировкой отобранного у литовцев обоза. То, что язычника награбили в Бартии, теперь забирало в свой обоз войско Генриха фон Плоцке, которое через пару дней поведет бесконечную колонну повозок в столицу ордена Мариенбург. Большая часть людей суетилась c добром у повозок.
- Эй, десятский! – позвал Ульриха нетерпеливый голос.
Парень обернулся. Широкий черный ремень с бляхой, который был надет на Ульрихе, указывал на звание десятского. Ульриха подозвал пожилой человек в добротной одежде и в четко подогнанных под висящий живот доспехах. Человек был явно одним из нескольких герцогов, участвовавших в походе:
- Сейчас же собери здесь своих людей, - приказал он, - Мне нужен твой десяток.
- Десяток… - тихо сказал сам себе Ульрих.
- Он из сотни Мариуса, - подсказал герцогу стоявший с ним десятский.
- Да? Черт… Ладно, - герцог пожал плечами, - эй, вы двое. Идите сюда!
Благородный пузач и его десятский взяли с собой Ульриха и еще двоих рядовых бойцов, проходивших мимо, и повели всех к лесу, что начинался западнее поля боя.
Уже стояла середина дня, но в поле среди трупов до сих пор еще находили выживших раненых. Тевтонцам пытались оказать помощь, если это было возможно, и затем доставляли в лазарет. Литовцев бесхитростно кончали на месте.
На краю поля возле леса стояли около пятнадцати человек. Дюжина побитых и измученных литовцев, измазанных в земле, и в десяти метрах от них двое тевтонцев, с направленными на пленных арбалетами. Недалеко от деревьев зияла свежая широкая яма в сажень глубиной.
- Прикончить всех надо и закопать, - сказал герцог.
Ульрих сглотнул и почувствовал, как похолодело у него в животе.
Десятский посмотрел на Ульриха и утвердительно кивнул. Двое рядовых сами смертельно побледнели.
- Вшестером справитесь как-нибудь. Дорин, как закончите, возвращайся в командный шатер, - приказал герцог своему десятскому и поспешил прочь. 
Литовцы пристально смотрели на подошедших четырех тевтонцев.
«Драпать вам надо было, пока мы не пришли, - подумал Ульрих, - Двоих бы из вас подстрелили, остальные бы удрали. А вы не побежали. Понадеялись, что пронесет…»
- Ты бы знал, как я не хочу в этот ****ец мараться, - тихо произнес десятский Дорин, став рядом с Ульрихом и уставившись на понурых пленных. – Предлагаю головы им поотсекать, половинам я, половинам ты… А детей наших заставлять мараться не будем.
«Детьми» Дорин назвал двоих рядовых, которые, узнав о предстоящей работе, теперь боролись с позывом упасть в обморок.
Не то, чтобы Ульрих боялся казнить пленных. Но душа изнутри просила не брать на себя еще несколько смертных грехов без всякой на то причины, просто потому, что ему не повезло попасться на глаза какому-то герцогу…
Ульрих разглядывал изможденные лица литовцев и их настороженные взгляды, потом вздохнул и согласно кивнул десятскому.
- Вы двое, давайте крайнего сюда! – громко выкрикнул Дорин паре рядовых.
Те вздрогнули и неуверенно зашагали к пленному.
- Живее давайте! – еще раз рявкнул Дорин, - Вы хотите до вечера здесь провозиться?
Арбалетчики поудобнее перехватили свое оружие и внимательно следили за группой пленных.
Рядовые парни подвели под руки несопротивляющегося молодого литовца и поставили его на колени.
- Голову нагни… - шлепнул Дорин пленного по затылку.
Тот подался чуть вперед и заглянул десятскому в глаза. Дорин махнул ему рукой: «Отвернись!».
Лязгнул метал, когда лезвие покидало ножны. Взмах и голова упала в траву. Тело литовца уткнулось следом и в землю полилась кровь. Кто-то из пленных вскрикнул. Литовцы задрожали как листья на ветру, судорожно переглядываясь и смотря по сторонам.
- А ну тихо! – крикнул им Дорин, - молитесь лучше своим богам…
Десятский кивнул рядовым и те потащили безголовое тело в яму.
Ульрих внимательно следил за каждой новой казнью, примериваясь, как будет делать это сам. Наступила его очередь. Вздумай он отказаться, его скорее бы всего казнили в этой же яме за неподчинение приказу. 
Меч легко перерубил позвоночник. «Главное удобно пленного поставить» - понял Ульрих, пока к нему подводили следующего.
Рядовые волокли в яму очередное тело, а Дорин стал ходить по поляне и подбирать за волосы валяющиеся головы, которые также отправлялись в яму.
Остался последний литовец. Это был совсем молодой парень лет семнадцати. Он сидел, спрятав лицо в колени. Арбалетчики уже устали смотреть на отсекание голов и, опустив оружие, сидели друг подле друга. Рядовые подняли парня, подвели его к Ульриху и отошли на несколько шагов, чтобы на них не попали брызги крови. Соленый металлический запах поднимался из травы. Ульриху хотелось пить, а еще больше хотелось искупаться в холодной речке.
Он посмотрел на худые мальчишеские плечи последнего смертника.
- Как тебя зовут? – тихо спросил Ульрих по-литовски. 
Парень обернулся и посмотрел вверх:
- Ямонт… - произнес он, глядя на окровавленный меч.
- Жить хочешь, Ямонт?
Парень молчал. Он хотел, чтобы все скорее закончилось, но очень не хотел умирать.
- Беги в лес, - опять сказал Ульрих и повернулся к Дорину.
Тот тоже уселся на траву и приложился к своей фляге.
- Оставь мне попить? – попросил Ульрих.
Дорин, не отрываясь губами от горлышка, кивнул. Ульрих смотрел за десятским и увидел, как вдруг подскочили два арбалетчика.
Литовец побежал в лес. Один из арбалетчиков спешно выстрелил, и арбалетный болт просвистел под рукой бегущего, а затем стукнул в дерево. Парень, бросив затравленный взгляд на вонзившийся рядом болт, рвал когти в спасительный лес. Второй же арбалетчик не спешил стрелять. Он вскинул арбалет, выцеливая бегущего литовца. Тот миновал уже первые деревья, когда тевтонец спустил курок. Болт вошел почти посередине спины. Мальчик упал на живот. Оперение вонзившегося болта смотрело вверх, на качающиеся над телом кроны.
- Это что на хрен было?! – крикнул Ульриху первый арбалетчик, который промахнулся, - ты чуть его не прозевал!
- Ты промахнулся, вот что это было… - произнес Ульрих и перевел взгляд с упавшего литовца на обоих стрелков.
Второй арбалетчик прищурившись смотрел на Ульриха, понимая, в отличие от своего напарника, что не просто так тот отвернулся от пленного. Ульрих безразлично сплюнул в траву и устало пошел прочь.
«Когда же я наконец найду старого ксендза…».
Вскоре до Ульриха донеслись звуки отдаленной ругани. Дорин пытался отправить арбалетчиков закапывать могилу, те упирались и спорили.

К ночи поле заросло маленькими палатками. Тевтонское войско готовилось ночевать. По периметру лагеря расставлялись удвоенные дозорные посты. 
Ульрих сидел в длинном и просторном шатре лазарета. Рядом лежал, сдерживая стон, раненый Хельвиг. Ровесник Ульриха был единственным выжившим из его десятка. Его развороченное толстым копьем плечо и пробитая грудь были стянуты и перевязаны. Хельвиг по-прежнему оставался еще жив и мучительно дышал своим единственным легким. Он лежал на руках у мага Дункана, как младенец на руках у матери. Тридцатилетний Дункан в грязной черной мантии в течение дня снова и снова колдовал заклинания, пытаясь избавить раненых от боли, остановить кровотечения и предотвратить заражение крови. А сейчас он просто держал Хальвига на руках, плавно водя пальцами над сочащейся мокрой раной. Глаза Дункана были закрыты от усталости. Никакие заклинания вроде «заживление ран» не могли справиться с такой страшной раной. Тут был необходим целый отряд опытных магов, колдующих одновременно. Дункан делал все, чтобы уменьшись страдания Хельвигу и готовил того к ампутации руки.
- Жить будешь, тебя эти колдуны вылечат… - проговорил Ульрих, легонько похлопав Хельвига по колену, - Утром надо было умирать, сейчас уже поздно. Держись давай.
- Сразу не больно было… - с трудом выговорил Хельвиг, - Смотрю… копье во мне сидит… Я его вытащил, еще биться пытался… Потом упал уже… А сейчас ****ец как больно…
- Завтра не будет больно. Ты доживи до завтра, я тебе с обоза отменной браги принесу.
Возле шатра лазарета снаряжал коня еще один маг. Это был младший брат Дункана Квинт. Будучи еще мальчиками они оба стали проявлять способности к магии. Вот и получилось, что, став молодыми мужчинами, они оказались магами в войске тевтонского ордена. В отличие от щуплого и слабого Дункана, младший брат был ловок и подтянут. Сейчас он был облачен не в мантию, а в черные штаны и обтягивающую куртку. На поясе и на лодыжке ремнями были закреплены кинжалы. Через спину одет лук, к поясному ремню прикреплен колчан. Рядом на ремне покоились флаконы и мешочки с эликсирами и порошками и ножны с длинным узким мечом. Если Дункан был магом-целителем, то Квинт вырос боевым магом. А сейчас он собирался в ночной рейд в составе конного патрульного отряда.
Квинт вошел в лазарет. Его брат сидел на одной из постилок и держал на руках раненого. С ними сидел еще какой-то десятский, по-видимому, друг раненого. Дункан был совсем истощён. Квинт подошел к брату и положил руку ему на плечо:
- Все, мы выдвигаемся.
- Ага… удачной охоты.
- Ты сейчас заснешь, Дункан.
- Не засну.
Квинт вздохнул и постоял еще несколько секунд:
- Ладно, я пошел, - он хлопнул брата по плечу и зашагал к выходу.
- С Богом, Квинт… - не открывая глаз, сказал ему Дункан.
Оба мага были верующими католиками.
Квинт вышел из шатра, запрыгнул на коня и поскакал на окраину лагеря, к месту сбора. Патрульный отряд из пятнадцати конных разведчиков и двух боевых магов собирался в темноте и дозорного поста. Ночью они станут рыскать по окраинам, вылавливая и убивая нечисть. Эти места еще несколько недель будут помнить произошедшее здесь сражение…
На запах крови, боли, страха и убийств, сбегутся все ужасные твари округи.
Никто не знает, откуда берутся упыри. Иногда в них превращаются обычные люди, но чаще всего чудища просто приходят неизвестно откуда. Лишь известно наверняка, что упыри появляются как грибы после дождя там, где люди умирают не своей смертью. Голод, эпидемии и конечно же война… являются рассадниками нечисти и чудовищ на этой земле. 
В лагере горели редкие костры. Люди не шумели. Сражение было выиграно, но время праздновать пока не пришло. Голоса и временами смех слышались в лагере. Из леса же за лагерем иногда можно было услышать леденящие душу вскрики. В темноте вдали ничего нельзя было рассмотреть, но часовые не засыпали.
За лагерем раздался отчаянный рык, переходящий в крик. Оставалось только догадываться… Может это разведчики загнали и прикончили чудище… Может наоборот, это радостно кричит трупоед, раскопавший, наконец, свежую братскую могилу и добравшийся до молодого трупа. 
Даже маги и разведчики, которые хорошо разбирались в самых разных упырях, никогда не могли быть уверены, с кем им придется столкнуться в ночи. Они лишь молились и полагались на удачу, чтобы ночью оказаться охотниками, а не дичью, ведь чудовища всегда были хитрейшими существами в охоте на людей.

Четырнадцать дней спустя

Глава 6. Побитый щенок
29 августа 1311 года.
Западная Пруссия (Тевтонский орден), 3 версты до города Гейльсберг.

Тевтонская армия растянулась по дороге на столицу ордена Мариенбург. Три тысячи человек сопровождали свой обоз и также обоз, захваченный у литовской армии. То, что литвины награбили в Бартии, теперь вместе с армией освободителей ехало в столицу, дабы быть оставленным в казне и амбарах великого магистра. 
Мариус и другие рыцари ехали верхом почетным эскортом Генриха фон Плоцке. Все устали от однообразного медленного марша вместе с бесчисленным количеством нагруженных повозок.
- Агнет скорее всего родит со дня на день… - пялясь на уши своего коня произнес Мариус графу Хродригу фон Лехнеру.
Мариус женился в тридцать два года и сейчас, спустя два года после свадьбы, его жена готовилась родить первенца. А он был призван в войско.
Друг Хродриг усмехнулся:
- И тебе приходиться ехать в Мариенбург, чтобы пить вместе с войском за победу. Вместо того чтобы держать жену за руку, пока она будет орать на все графство, рожая твоего отпрыска.
- Именно так.
- Наш женатый Мариус порядком прокис, - обернулся едущий впереди граф фон Рюккер, - Ты только месяц назад из дома уехал, а уже хнычешь как мой племянник.
- Твоя старая жопа опостылела, с утра маячит впереди, - усмехнулся Мариус. 
- А сам, небось, о заднице своей благоверной мечтаешь?
- Именно так, мечтаю.
Военный профессионализм Мариуса признавало все окружение Генриха фон Плоцке. И некоторые высокопоставленные командиры, как богатый граф фон Рюккер, просто завидовали небогатому рыцарю.
- Ясно, фон Лонгет, - сказал Граф, когда еще одна колкость пришла ему на ум. – Подобный сентиментализм, мой друг, в битве неуместен. Можно замечтаться и не заметить, как останешься без сотни.
Мариус слегка сдавил коленями спину своего коня. Тот ускорил шаг и поравнялся с конем фон Реккера. Мариус ударил графа кулаком по голове, не сказав больше не единого слова.
Он бил не за честь своей любимой молодой жены, не за свою собственную честь. Он просто не мог выносить шутки о своих погибших солдатах.
Генрих фон Плоцке обернулся и увидел, что два его вассала подрались. Рыцарь ударил графа и свалил того с коня. «Мариус, как ты мне надоел…». Фон Лонгет был одним из самых ценных людей в войске Генриха. Конечно же, комтур помирит с ним графа. Но в душе Генрих не понимал Мариуса.  «Это просто твои солдаты. Они гибли и будут гибнуть. Я командую целым войском и теряю намного больше, чем ты в своей сотне. Это не стоит твоих терзаний» - так мысленно разговаривал Генрих Фон Плоцке со своим вассалом Мариусом фон Лонгетом.
У Генриха было хорошее настроение. Он одержал победу и вез ее в столицу Мариенбург.
Обгоняя колонну тевтонского войска, по дороге скакал всадник. Он догнал эскорт Генриха и выкрикнул:
- Послание комтуру Генриху фон Плоцке, крайняя срочность!
Генрих принял свиток, сломал печать и развернул письмо. Писали его разведчики.
«Литовцы собрали еще одну армию. Уже сформирована. До трех тысяч всадников. Они выступили предположительно на Надровию
24 августа».

29 августа 1311 года.
Западная Пруссия (Тевтонский орден), город Гейльсберг.
Армия, проходящая через город, всегда была золотой жилой для владельцев таверн и постоялых дворов. Цены можно было накручивать в несколько раз, а солдатня все равно занимала все столики, ела, пила, гремела и не всегда просила сдачу. Но у наплыва подобных клиентов была и обратная сторона. Служивые – народ особый. Многие из них при деньгах, но это не торговцы и не паломники, которые также иногда наводняют своими отрядами придорожные таверны. Служивые в большинстве своем убийцы. Тем из войска, кто все еще ходят по земле, уже наверняка приходилось обрывать человеческие жизни. Будь то жизни простых селян, чью кровь воины проливали во вражеских землях, либо кровь поверженных в сражении врагов, чем честно похвастаться могли уже не все. Дебоши, случайные убийства и изнасилованные трактирные девки были обычным делом в любом трактире, оказавшемся на пути двигающейся армии.
Десятские шумно обедали, заняв несколько столов. Сухенький трактирщик довольно поглаживал то редкую бороденку, то лысую голову, да не забывал поторапливать кухню. Ансельма сбилась с ног, разнося еду посетителям. Несколько местных горожан неприметно жевали. Служивых легко было различить по имевшемуся у них оружию, громким голосам и нежеланию долго церемониться.
- Девка! Пива долго ждать?! – по-хозяйски позвал здоровяк в кольчуге и с длинной косматой бородой. 
Ансельма в это время спешно выставляла тарелки на столик шести голодным десятским, а затем бегом заспешила обратно к стойке, где трактирщик уже составлял на подносе увесистые кружки холодного пива. Взвалив поднос на ладонь правой руки, и придерживая его левой, девушка направилась к нетерпеливым солдатам.
- Давай, родная! – крепко обнял девушку чуть ниже талии мужик подле здоровяка, - Заждались!
Ансельма не могла никак вырваться. В руках у нее был тяжелый поднос, который готов был опрокинуться в любую секунду. Девушка аккуратно ставила кружки на стол, надеясь, что лапающий ее мужик случайно не вывернет поднос себе на голову.
- Спасибо, куколка! – воскликнул мужик, когда последняя кружка оказалась на столе.
Не отпуская девушку, он попытался зарыться лицом ей в живот. Ансельма с силой дернулась и вырвалась из его лап. Все за столиком шумно засмеялись.
«Бедная Ансельма, - подумал трактирщик, - Когда солдатня навалит, ей не позавидуешь».
Он составлял уже следующий поднос с пивом для столика, за которым обедали шестеро десятских.
- Вот бы задержаться в Гейльсберге хотя бы на пару дней… - произнес десятский Керт, принявшись за еду.
- Да, мне тоже еда с костра уже в рот не лезет, - согласился Ульрих.
Отложив в стороны вилки Ульрих, Керт и четверо десятских из другой сотни стали разделываться с запеченными цыплятами. Подошла Ансельма с шестью кружками пива:
- Спасибо, лапочка, - подмигнул ей Керт.
Девушка поспешила обратно к стойке. Три стола заняли группы солдат, за двумя столиками сидели горожане. Еще за двумя устроились какие-то не местные мужики, по камзолам походившие на торговцев или заезжих ремесленников.
- Эй, куколка! – позвал уже сам бородатый здоровяк, - Ты чего там стоишь без дела? Иди к нам!
Ансельма сделала вид, что не услышала, и попросила трактирщика налить ей воды. Из кухни подали яичницу с кусочками баранины. Это был заказ торговцев. Сделав несколько освежающих глотков из кружки, Ансельма понесла горячие тарелки за столик.
- Иди к нам, красавица! Мы у тебя кое-что на всех закажем, справишься? – раздавались захмелевшие возгласы и гогот из-за стола, где сидели здоровяк и трое его соплеменников.
- Быдло пьяное… - вздохнул и покачал головой Керт.
Он сидел лицом к столику здоровяка. Ульрих напротив него и спиной к шумевшему столику.
- Чего там… пар выпускают, - сказал сидевший рядом с Кертом Сигманд, десятский из сотни лучников.
- А то они много навоевали, чтобы пар выпускать, - с недовольством ответил Керт, - Такие, мой маленький Сигманд, в войско и пошли затем, чтобы безнаказанно пялить чужих девок и чуть что, перед всеми трясти мечом.
Ульрих устало жевал. Ему все казалось глупой суетой. Предыдущие несколько дней он часами шагал в двигающемся по дороге войске, глядел на спину впереди идущего солдата и думал:  «Стоили ли эти обозы всех тех смертей и ран, которые из-за них случились под Растенбургом?»
Ансельма присела за стойкой, надеясь немного отдохнуть, перед тем как идти убирать со столов посуду, нести мужчинам пиво или новые тарелки с едой.
- Тебя долго ждать?! – с раздражением махнул рукой здоровяк, - Ты что у нас, принцесса? А нами, простыми воинами, брезгуешь?
- Ансельма, подойди к столу, - не глядя на девушку, сказал трактирщик.
- Не хочу к ним идти… Спроси, что им нужно?
- Сама подойди и спроси! Может они заказ сделать хотят…
- Ага…
- Я сейчас сам подойду, и тебе мало не покажется! Я тебе напомню, как воевавшему мужику служить надо, - начинал расходиться захмелевший здоровяк.
- Сиди, не вставай! – подал голос Ульрих, повернувшись к девушке. - Пускай они идут в лесок и сами друг друга заказывают там, сколько хотят.
Маленькая тирада сама вырвалась у Ульриха. Возможно, так подействовало на него пиво или еще вернее то, что здоровяк громко называл себя «воевавшим мужиком».
Трактирщик же побледнел. «Твою мать…» - тихо слетело с его губ. Если несколько мужиков зажмут сегодня Ансельму где-нибудь у столика и пару раз потягают, то это (в общем-то) ничего страшного. Переживет, ей не впервой такое. Но если мужики сейчас устроят тут нешуточную драку, перебьют посуду и столы, вот это будет настоящей бедой. 
- Ха… защитник! – встал из-за стола здоровяк с горящими глазами - А ты сюда подойди, не слышу, что ты там бормочешь..
- Тобой даже свинья побрезгует! – громко сказал Керт.
- Свинья посимпатичнее тебя будет… - обернувшись и не вставая добавил Ульрих.
Он старался спокойно и невозмутимо смотреть на здоровяка.
- Сюда иди я сказал! Посмотрим, кто из нас свинья...
- На ***… - Ульрих отвернулся и, делая вид, что ничего не происходит, потянулся к своей кружке пива.
За спиной послышалась возня. Здоровяк, рыча ругательствами, перелазил через лавку, за которой сидел. Потом в трактире раздался общий смех. Здоровяк, старательно вызывающий в себе ярость стукнул кулаком по столу и попал по краю своей тарелки. Яишница и кусочки мяса оказались на кольчуге и на промахнувшейся ладони. Мужик чертыхнулся и с силой махнул рукой, стряхивая прилипшую пищу. Но силу он рассчитал неверно. Между лавкой и столом он стоял неудобно и еле держал равновесие. После взмаха тяжелой руки хмельной здоровяк с грохотом повалился за лавку на пол. Не могли удержаться от смеха даже поднимавшие здоровяка дружки. Ульрих еще раз мельком обернулся, отмечая, что опасность вроде бы миновала.
Здоровяка посадили на место, похлопали по плечу и попросили трактирную стойку подать еще одну яичницу с бараниной.
- Бля, ну ты и кривожопый! Ща разбурил бы тут трактир на хер, - смеялся мужик, пододвигая здоровяку пиво. 
Трактирщик, было, вздохнул с облегчением. Ансельма принесла за шумный стол еще одну тарелку с яичницей, несколько кружек пива. Уже как-то неповадно стало ее бесцеремонно дергать. Трактир посмеялся и балагурил себе дальше. Ульрих обгрызал маленькие косточки в своей тарелке, оставшиеся от запеченного цыплёнка, когда увидел, как Керт напротив него резко привстал со скамьи. Ульрих обернулся и увидела идущего на него здоровяка. Десятский успел бросить в лицо наступавшего свою увесистую кружку пива, но выскочить из-за стола уже не удалось. Здоровяк схватил Ульриха за воротник огромными ручищами. Ульрих успел достать нападавшего локтем по бородатому лицу, но в следующую секунду его с огромной силой ударили головой об стол. «На тебе, ссука…» - рычал здоровяк.
Запах крови прошиб нос, и Ульрих потерял ориентацию в пространстве. Он прижал руки к онемевшему лицу, ожидая следующий удар. Керт в два прыжка обогнул стол и с хорошим размахом поочередно ударил здоровяка кулаком два раза по лицу, а затем повис у него на шее, пытаясь поскорее оттащить того от Ульриха. Сам Ульрих почувствовав слабость в удерживающей его хватке, рванулся, стряхнул чужие руки с воротника и оказался спиной на дощатом полу. Перед ним стоял выгнувшийся назад здоровяк. Ульрих плохо различая очертания людей, двинул ногой в пах обидчику, а потом перевернулся на живот и попытался отползти. Подоспели Сигмунд и его друг десятский. Резкими прыжками на голову здоровяка они свалили мужика на пол и принялись колотить. В следующие секунды бородатому несколько раз досталось ботинками по голове.
Завязалась потасовка между столиком здоровяка и столиком Ульриха. Керт яростно ревел в лица дружков побитого бородача:
- Успокойте свое быдло, уроды! Сейчас выведу на улицу и порежу его к херам. Уроды, блять!
- Успокойся бля…
- Порежу на хер!
Здоровяку стало плохо от ударов по голове. Дружки потащили его из трактира на свежий воздух. Ульриха усадили за стол. Он прикладывал ладонь, к кровоточащим губам и отбитой щеке. Облегченно отметил про себя, что зубы не пострадали.
В скором времени, освободившийся шумный стол заняли другие пришедшие солдаты. Спровоцированное дракой волнение в трактире улеглось. Шестерка десятских тихо переговариваясь и допивала пиво. Ульрих молча прикладывался к кружке и морщился от боли. В голове он раз за разом прокручивал моменты драки, досадуя на то, что по гупости прозевал опасность и не успел выскочить из-за стола. «Раз начал срач, надо было смотреть в оба, а не отворачиваться спиной» - думал десятский. Ему было обидно, что он получил такой удар от неуклюжего бугая. Окажись Ульрих на своих двоих ногах, а не сидя за скамейкой, он бы так просто здоровяку не дался. Он бы сообразил что-нибудь, чтобы отвесить подвыпившему дебоширу хороших затрещин. Ульрих не боялся здоровяка, поэтому и встрял в перебранку. Из-за этого сейчас он с такой досадой переживал, что оказался побитым щенком в прошедшей потасовке.
Возле стола оказалась девушка, за которую он вступился. В руках у нее был небольшой поднос.
- Вашему столу за счет заведения, - улыбнулась она и выставила на стол двухлитровый кувшин пенистого кваса.
- Благодарствуем, красавица! – расплылся в довольной улыбке Керт.
Девушка опустила на стол поднос и села на скамейку рядом с Ульрихом. На подносе еще оставалась глубокая деревянная миска с водой и маленькое белое полотенце. Ансельма смочила конец полотенца и поднесла к лицу Ульриха. Десятский не ожидал такого и слегка отстранился:
- Давай я сам, - протянул он ладонь к полотенцу.
- Мне лучше видно, - ответила девушка и не подумала отдавать тряпочку. 
Пока девушка осторожно смачивала и вытирала бороду Ульриха, Керт, ухмыляясь, допил остаток пива в своей кружке и налил туда кваса.
- Вылечи нам бойца, красавица, - усмехнулся он, - смертельно ранен в бою!
Ульрих молча и неподвижно сидел, глядя перед собой, только улыбался глазами. Ему было приятно ощущать теплую воду на своей щеке и нежную руку девушки.
- Ты не смотри, что он щуплый, этот десятский, - авторитетно заявил Керт, - он под Растенбургом много язычников порубил!
Ансельма улыбнулась и снисходительно кивнула. К солдатским байкам-небылицам она давно был равнодушна. Девушка продолжала не спеша омывать лицо Ульриха и не обращала внимания ни на чьи заинтересованные взгляды.

Глава 7. Воины Христовы

Несколько часов спустя Ульрих и Керт шагали по вечернему лагерю войска к шатру своего патрона рыцаря Мариуса фон Лонгета. Солнце садилось за верхушку леса. Тени растворялись. Бесчисленные палатки и повозки отсвечивали розовым и желтым. Лагерь примыкал к Гейльсбергу, оттого казалась, что город просто разросся вдвое. Между палаток как по улочкам ходили солдаты, в легких летних рубашках, повседневных штанах, без оружия и брони. Лишь подстриженные бороды и своеобразная приземистая походка выдавала в них военных. В спокойно шевелящемся лагере сейчас можно было случайно услышать непривычные звуки: необычные вздохи, а иногда и вообще такую чуждую вещь для лагеря, как женский смешок или сдавленный женский стон. Как всегда, в городе находилось немало рисковых девушек и женщин, которые решались извлечь выгоду из подвернувшегося случая. Скрытно или не очень, они проникали в лагерь войска с намерением немного приторговать тем, чем Бог одарил каждую при рождении. Солдаты, в большинстве своем мечтавшие о таком времяпровождении всю дорогу до города, быстро и без лишней суеты организовывали в своих палатках импровизированные бордели для воинов Христовых.
Командующий войском Генрих фон Плоцке беспощадно следил за тем, чтобы в походе женщины не приближались к его армии ближе, чем на расстояние арбалетного выстрела. Но как только все сражения были окончены вместе с боевой частью похода, он закрывал глаза на проявление многих человеческих слабостей в рядах своего войска. Поэтому сейчас увидеть в лагере женщину было по-прежнему сложно, но раздававшиеся то тут то там характерные человеческие звуки выдавали их присутствие.
Керт и Ульрих вошли в шатер для вечерней поверки. Мариус сидел за столом и мелко водил пером по листу бумаги. Лицо у него было сосредоточенное и серьезное, но он улыбнулся, когда увидел подбитую физиономию Ульриха:
- Что я вижу? Я-то еще под Гродно понял, что из Ульриха выйдет толковый боец… Но и подумать не мог, что ты, оказывается, любитель пьяных драк в трактирах.
- По глупости вышло, - нехотя произнес Ульрих.
- Без меня бы его быстро ушатали, господин, - манерно вставил Керт и улыбнувшись потупил глаза.
- Ничего, бывает, - панибратски бросил Мариус, - Я вот утром фон Реккеру въебал... Ладно. На сегодня свободны. Завтра в шестом часу быть у меня. По плану в девять утра войско выдвигается дальше на Мариенбург.
- Все поняли.
- Ночуете в лагере. И присматривайте там за порядком поблизости.
Оба десятских вышли из шатра. На лагерь опускались сумерки, а легкий ветерок стал доносить запах дремавшего рядом леса. Дневное тепло растворялось и становилось очевидным, что ночь будет безоблачной и оттого довольно прохладной. Чувствовалось дыхание подступающей осени.
- Знаешь, что… - сказал Ульрих, глядя на появляющиеся в небе бледные звезды, - Охота мне сегодня в трактире переночевать. Я завтра в пол шестого за тобой зайду.
Керт крякнул и понимающе кивнул:
- Так сказал, как будто и впрямь придешь сейчас в трактир и спать там завалишься. Утреннюю поверку у Мариуса не проспи, воин раненый…
Что там подумал про него Керт, Ульриху было все равно. Изменять жене с трактирной девкой он не собирался. Эльза ждет его дома и наверняка переживает, жив ли ее муж. Да, она его уже почти ненавидела, но ведь не может же она не переживать, что Ульрих рисковал погибнуть.
За месяц похода Ульрих ни разу не скучал по женскому телу, тем более единственной женщиной, которую он знал, была Эльза. Наоборот, он наслаждался военным бытом, по которому успел соскучиться за годы семейной жизни. Но прикосновения девушки в трактире, ее непривычный и таинственный запах, они разбудили в нем что-то… Нет, не желание совокупления. Это были скорее какие-то давно забытые эмоции. Он был переполнен этим, когда в далеком прошлом бегал за Эльзой по осеннему полю, ловил ее хрупкое тело и трепетно прижимал его к себе. Ульрих не мог разобраться, что же он сейчас ощущает и откуда взялась такая пронизывающая тоска. Он только понимал, что ему жутко не хочется возвращаться спать в палатку, в которой постоянно стоит запах мужских ног и заношенной одежды.
Трактир был практически пустым. Большинству солдат запрещалось покидать лагерь в ночное время. За одним лишь столиком тянули пиво пожилые местные пьянчуги, да за другим ужинала пара жеманно приодетых торговцев. Девушка стояла за стойкой и полоскала в тазу посуду. Ульрих улыбнулся ей и сел за дальний столик.
Ансельма спешно вытерла руки и подошла:
- Чего желаете? – приветливо спросила она.
- Кваса и комнату до утра, - попросил Ульрих.
- Комнаты все заняты, еще утром последняя была договорена.
- Жаль…
Девушка вернулась с двумя кружками. Одну она поставила перед Ульрихом, а с другой села напротив него:
- Я думала, этот день никогда не закончится, было столько людей… - тяжело вздохнув, произнесла Ансельма и пригубила свою кружку. 
- Устала, - согласился с ней десятский.
Ульрих дал бы ей года двадцать три. Она была стройной, молодость и жизнь проявлялись в ее мягких, но ловких движениях. Длинные волосы были собраны сзади в толстый хвост.
- Утром войско уже уходит, у вас не будет больше столько работы… - сообщил десятский.
- Правда? Как-то недолго войско простояло.
Ульриху нравилось ее лицо, юное и аккуратное. Девушка не старалась быть излишне приветливой, не проступала в ее манерах и какая-либо высокомерность. Она потягивала квас, держа в обеих ладонях большую деревянную кружку и спокойно смотрела на Ульриха внимательными глазами. Он спросил Ансельму, давно ли она работает в этом трактире.
Девушка рассказывала, что родом она из деревни неподалеку и что в семнадцать лет ушла из дому, потому что не захотела выходить замуж за «толстого и глупого» сына пекаря. Сначала она стала торговкой на рынке Гейльсберга. Через год ее взял к себе на работу хозяин трактира и с тех пор Ансельма зареклась еще когда-либо торговать на городском рынке, пристанище обманщиков и бандитов. Ульрих с удовольствием слушал ее рассказ. Недолгая растерянность и робость, от того, что он оказался с девушкой один на один, быстра прошла. Он любовался ее лицом, улыбающимися глазами, тонкими руками с закатанными рукавами. «Хорошо, что выбрался в трактир» - подумал Ульрих.
- А ты откуда родом? – спросила Ансельма.
- Из Надровии, - стал рассказывать Десятский, - Моя деревня зовется Скандия, находится в центральной части, возле городка Энфурт. Там я вырос и там… избу построили, где мы с семьей живем.
- Вот, хотела спросить, - улыбнулась Ансельма, - Женат ты или нет?
- Да, женат, - кивнул Ульрих.
Он подумал секунду и полез к себе под воротник. Вытащил наружу веревочку с крестиком, на которой также теперь висело и колечко.
- Недавно у меня второй сын родился…
Ансельма понимающе кивнула:
- Скучаешь по дому?
- И да… и нет, - пожал плечами Ульрих.
Он сказал красавице, что женат. Даже кольцо показал. Дальше он не знал, что говорить. Она спросила про поход. Ульрих стал рассказывать разные веселые нелепицы, которые случались каждый день после сражения, когда солдаты пытались разжиться чем-нибудь с транспортируемого казенного обоза, а потом орали с голыми задами, получая вместо ужина положенные десять плетей. Она смеялась, а Ульрих не спешил говорить. Он смаковал каждое слово и наслаждался тем, что девушка сидит напротив, слушает, смотрит на него и так добро улыбается. Ему захотелось ей многое рассказать, о чем всю жизнь не получалось ни с кем поделиться. О том, как он любит смотреть на Герика во время выпаса овец. Как ему нравится участвовать в состязаниях по вольной борьбе, которые устраиваются каждый вечер, когда армия останавливается у речки или водоема. Почему-то ей было все это интересно.
- А страшно в походе было? – спросила Ансельма.
- Ну… под Растенбургом такая неразбериха была. Я даже испугаться не успевал. Потом литвины побежали... Да и никакой это был не поход. Мы же по своим землям ходили, и через три недели уже выступили с обозом на Мариенбург. Вот пять лет назад мы ходили в Литву. Осаждали замок в Гродно. Тогда поход длился полгода и там да… там было очень страшно. И мерзко.
Ансельма внимательно слушала и не перебивала.
- Да и вообще в походах не столько страшно… сколько насмотришься всякого, - поморщился Ульрих, - Что в одном, что во втором походе было… Оно потом долго еще перед глазами стоит. Думаешь, на хер надо, кому когда-нибудь такое увидеть…
Ульрих замолчал, не зная, что добавить. Про то, что в походах многое приходится не только видеть, но и делать самому, он решил не говорить. Потом грустно усмехнулся:
- Ладно, тебе солдатня уже все уши своими подвигами проела, должно быть.
- Знаешь, сегодня мне и присесть некогда было, а вообще ты прав. Почти все военные только и делают, что хвастают подвигами или притворяются несчастными...
- Это да…
- А ты не хвастаешь. Наверное, на самом деле проявил себя на войне.
Ульрих благодарно улыбнулся девушке и молча принял похвалу.
Ансельма опустила свою кружку на стол и неспешно пересела на скамейку к Ульриху. Ее пальцы коснулись ушибленной днем щеки:
- Болит?
- Немного…
Десятский почувствовал чайных запах девичьих волос и сердце глухо застучало внутри. Его рука сама легла ей на спину. Девушка как будто не заметила этого и продолжала осматривать лицо Ульриха. Он вздохнул и осторожно привлек девушку к себе. Ансельма молча смотрела в сторону, ее голова оказалась совсем рядом с лицом Ульриха. Он не встречал ни сопротивления и податливости. Но сердце по-прежнему глухо стучало, и он все так же осторожно приложился лицом к ее плечику, ближе к тому место, где оно переходит в шею. Он ничего не мог сказать. Он чувствовал ласковый запах ее кожи и волос. Его голова коснулась ее головы и Ульрих удивился, какой восторг у него сейчас вызывает это соприкосновение двух твердых черепушек, покрытых шапками волос. Так он прижал к себе девушку и прикоснулся губами к солоноватой после рабочего дня, нежной коже, что выглядывала из-под воротничка сорочки.
За пять лет со дня свадьбы он полностью забыл, что такое счастье, насколько прекрасные вещи Бог создал для людей... И теперь вспомнил. Ансельма коснулась подбородком его плеча, ее пальцы стали гладить жесткую шевелюру Ульриха на макушке.
- Все хорошо? – чуть слышно спросила она.
Она никогда не могла до конца понять военных. Грубые, а зачастую злые они могли чуть ли не расплакаться как дети в нежных руках женщины…
- Да… очень хорошо – прошептал Ульрих. 
Ему было очень приятно… Его ужаснуло понимание, что если бы он не зашел сейчас в трактир, то может быть, так бы ни разу в жизни больше и не почувствовав эту непередаваемую дрожь в груди.  Ульрих устало зажмурился, позволяя себе провалиться в теплую и щемящую душу негу. 
- Я сама живу в этом трактире. Ты можешь переночевать в моей комнате, - сказала девушка ему на ухо.
- Давай посидим еще… - вздохнул он.
- Конечно… - прошептала Ансельма и легонько провела ладонью по его спине.
Ульрих не хотел думать, что совсем скоро изменит жене. Как бы там ни было, он не уже знал, что на самом деле правильно. Он лишь точно реши, что через несколько минут пойдет за Ансельмой в комнату и что уже не сможет выпустить из рук теплое, податливое тело необыкновенной девушки.
 Дверь в трактир широко распахнулась, раздался запыхавшийся громкий голос:
- Ульрих, твою мать, ты чем занимаешься?!
Это был голос Керта. Постаравшись не вздрогнуть, Ульрих медленно обернулся на дверь.
- Ты что здесь делаешь? – глухо спросил он.
- Ульрих, бля, я думал ты уже закончил! Уже ж ночь давно!
- Что тебе надо?
- Мы через три часа выступаем, вот что! Литвины опять напали…
- Куда?
- Вроде на Надровию двинулись… Утром донесение пришло, когда мы к городу подходили.
- Черт…
Ульрих осторожно вылез из-за лавки. Ансельма молча смотрела на мужчин из-за стола. Ульрих и Керт вышли на крыльцо.
- Куда в Надровию они направились? - уставился Ульрих на Керта.
- Я что ли донесение принес? Не знаю, - отпрянул тот, - Мариус про южные окраины и центр говорил.
- Так какого черты мы не развернулись еще утром?! – воскликнул Ульрих так, что Керт удивился своему всегда спокойному напарнику, - Мы потеряли целый день!
Ульрих старательно высчитывал в уме, как давно могла собраться новая литовская армия, и как скоро они доберутся до центральной Надровии, как скоро они могут нагрянуть в его деревню Скандию…
- И что с обозом теперь? Он же нас задерживает… - спросил Ульрих.
- Ты не понял, - сказал Керт, - Мы выдвигаемся с обозом на Мариенбург, оставляем его там. А затем спешим в Надровию бить литвинов. 
- Но это же бред… - охнул Ульрих, - Литвины там уже все сожгут и уберутся.
- Скорее всего, нет. Скорее всего, мы как раз успеем нагнать дикарей перед их отходом, когда у них уже будут обозы добычи. Они будут неповоротливыми, как прошлый раз. Ты же сам понимаешь. Наш теперяшний огромный обоз невозможно транспортировать кроме как армией. А если оставить его здесь, в этом захолустном Гейльсберге, то, когда мы вернемся, он сильно поредеет. Скольких ты потом не вешай городничих за это. Да и к тому времени у нас будет еще один обоз. 
- Вот черт…
Ульрих не знал, чего боялся на самом деле. То ли того, что что-то случиться с Эльзой или детьми, или он просто испугался, представив горящие хаты родной деревни…
- Мне надо домой…
- У меня тоже там дом, Ульрих. Успокойся.
- У тебя нет там никого…
Керт вздохнул и пожал плечами. Стояла черная ночь и сверчки трещали в траве под заборами.
- Ты про принцессу свою уже забыл? – кивнул он на трактир. – Я даю тебе полчаса, чтобы ты ее как следует утешил на прощание. А потом стрелой в лагерь. Иначе Мариус сначала убьет меня, а потом тебя.
Ансельма все так же сидела за столом. Ульрих подошел и опустился перед ней на корточки:
- Мне надо срочно ехать.
- На нас напали?
- Да. В те земли, где лежит моя деревня. Я должен туда поехать.
- Жаль, что так случилось.
- И мне жаль…
Что делать дальше, Ульрих не знал. Перед глазами у него скакали конные отряды оборванных и голодных литвинов.
Ульрих подался вперед и несноровисто поцеловал девушку в щеку:
- Может, еще увидимся когда-нибудь…
Он направился к выходу:
- Береги себя… - тихо бросила вслед Ансельма.
Она устало поднялась из-за скамьи и взяла две стоявшие на столе кружки. Сейчас она не будет ничего полоскать и протирать, а просто рухнет в комнате на свою кровать. Как же она устала…

- Нет, Ульрих, ты едешь со всеми! – Мариус терял самообладание.
- Я не могу, господин, - Ульрих собирался ехать в свою деревню и не мог согласиться ни с чем другим.
- В Мариенбурге меня ждут четыре десятка новобранцев. У меня остались двое десятских, ты и Керт. Керт уже ленивый старик, а ты отличный десятский. Ты нужен мне в войске.
- В войске много отличных десятских…
- Треть теперешнего войска набрана из Надровии. Если хоть одного из вас отпустить, остальные ломанутся следом. 
- Господин, я вас прошу…
Ульрих сам был удивлен своей настойчивости. Он знал, что ни за что не оставит Мариуса в покое, пока тот его не отпустит.
- Исключено, Ульрих. В Мариенбурге я поставлю тебя в сотне унтер-офицером. Будешь готовить четыре десятка бойцов. Радуйся повышению!
- Спасибо, господин, но мне бы...
- Хватит, пошел вон! – Мариус ударил ладонью по столу.
Он выставил Ульриха из шатра. 
На душе у рыцаря было паршиво. Сам Мариус уже отправил гонца домой с приказом укрыть свою жену и ребенка в укрепленном детинце. Оставалось молиться, чтобы тевтонское войско успело настигнуть литовцев, пока те не начнут разорять владения Мариуса под Алитусом.
Облачившись в походную одежду и белую накидку, Мариус отправился к дороге, следить за организацией своей части обоза. Его встретил Керт:
- Господин, у нас тут ситуация… - десятский виновато развел руками.
- Что?!
- Ульрих кажется сбежал… Отвязал на выпасе коня и поминай как звали. И еще, похоже, это он взял из обоза те три целые кольчуги с кожаными подплечниками.