Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
Кукушата (часть 2)
Степень критики: Любая конструктивная критика |
Короткое описание:
Продолжение..
…Улегает степная стлань, пригнулись травы. В щетине зеленой поросли желтая нéпаль. До самого окоема развалилась тишина. Облака сизовеют, ровно теплые перья голубя. Пахнет дождем и грибами. Солнышко радуется, а в глазах у Василия тревога. Душа его болеет отсутствием чего-то. Ему охота идти, наступая на увлажненные травы. Идти сразу во все дальние, а потом возвращаться… в себя со всех сторон. И снова быть самим собой. Он твердо знал правило советского совместно жительства: меньше думать, больше делать. Помогать, а не мешать. Когда внизу все будут выполнять положенное, а наверху за них всех думать – всë будет, как надо. Не быть должником – вот его свобода. «Я никому ничего не должен и мне не должны,.. никто и ничего». Эта мысль в душе его оставила неприятный осадок. Большой загадкой для него были избы, в которых живет кроха людей - и все родня. Его всегда манило, вновь заглянуть в деревянный дом, особняк. Как в Досатуе.
В белесом мóроке неясных очертаний деревьев он почти видит зовущий взгляд женщины. Как вам понравится: женщина без прошлого и будущего выходит из леса и дарит вам обещающий взгляд. Он когда-то слышал, что женщина интересна прошлым, а мужчина будущим.
Вот чего в жизни нет – обратности! А человеку ее, как пить, хочется. Ветер ахнул и улетел, и тот ветер уж никогда не возвратится. Облака уйдут, чтобы где-то превратиться в тучи, падут на землю, и таких облаков больше не будет. И людей не будет. Ушел дедко Ефим, скоро уходить и Глаше. Ни от Ефима, ни от Глаши никого на земле не осталось… не останется. Было - сплыло. А кто же он, бывший старшина Василий Карнаухов? Чьего роду-племени? Это для него остается вопиющей загадкой, котом в мешке. Вот что выводит из себя, его братишек-сестренок, – которые не знают, откуда они, Вот что!!! Вот к чему их приучают: им всё только подай. Как кошке, как собаке. А мне?… Василию доводилось встречать людей, имеющих дар видеть жизнь с одной стороны, где можно брать и ни за что не отвечать. Но сейчас поймал себя на том, что мыслит именно так. Чем больше он вдумывался, тем больше понимал, что люди живут двойным «фертом», хитрым «манером». В избе говорят одно, вышли на улицу – другое. В глаза хвалят, за глаза хают. Клянутся: «не сойти мне с этого места», зная, что сойдут; говорят: «я сойду с ума», - и не сходят. Ни в Бога, ни в черта не верят, а кошка дорогу перебежит, плюют через левое плечо. Эта напряженная раздвоенность делала его неуверенным. Во всём сомневающимся.
Он знал свой норов, отмеченный печатью печали, он ищет одиночества и боится его. Неизбежно идти в люди, но там надо быть этим самым «людом». Одиночество делало его рабом перед величием природы, перед ее равнодушием, перед всем сущим. Страшно без опоры. Но одиночество и сладко. И уходя сюда, он напитывался тишиной, отдыхал от многолюдства. И, по сути - среди людей он одинок. Друзей-то, которым можно было бы довериться, нет. И когда его охватывал природный ужас, ему хотелось быть «маменькиным сынком» в том смысле, в каком понимал сам. С сарказмом улыбался себе: у таких сынков глаза завидущи, руки загребущи. Подай им жареной луны, и взятки гладки.
Что за натура человеческая: всегда чего-то хочется. В детстве и в армии ему постоянно хотелось, есть и драться. Всегда мечтал быть сильным, оставаться лидером, ходить в победителях. А теперь?… что, теперь наелся, стал сильным? «Чего теперь тебе надобно, старче?». Онька Кайдалова вызывает интерес, но… чего-то в ней не хватает?.. Зойка Жилина. Какая стала Зойка Жилина после замужества? Ведь он ее помнит, от горшка два вершка. А вот Зинка Михалева об его бок трется… и сапог. Ей двенадцатый. Не в свое лето поспела. Чем-то на Марту смахивает, ладненькая, с колдовским взглядом. Стыдливая, а прилипчивая. Но сироту обижать…. А ведь все равно кто-то обидит, раз сама того хочет. Ну и пусть – только не он…
-----------------------------------------------------
РЕКИ ОБХОДЯТ СОПКИ
На земле есть реки – большие и малые, красивые и очень красивые, но для Василия Карнаухова течет только эта - Дзеренка. Она сейчас открывается из-за высокой осоки и карликового краснотала. В ней отражается нежно-синее небо и шевелится, как живой, галечник. Там вон она плавная и чисто зеркальная, а здесь ближе к броду кувыркается по кремнистым камушкам, шумит, выбрасывает то снежно-белые, то лазоревые, то какие-то изумрудно-зеленые кулачки. И озорно показав их небу, вновь прячет. Где плавь, через ее же шум и говор он слышит тишину и умиротворение. Ему кажется, что там и разноголосицу пичуг не слышно. Время остановилось, река остановиться не может. Лишь зимой может показаться, что Дзеренка стоит – нет, она живая, но оделась в ледяную шубу. И по-старушьи шарашится.
От зеркала реки резко хлещет прохладой, пахнет гольянами и пескарями. На ум приходят рыболовные вылазки, чуть ниже детдомовцы военных лет сачили рыбу, ловили ее мордушками, на берегу варили уху. Какое это было время! Забылось главное, как и всегда. Свирепствовала голодуха, но для малышни опыта сытого времени - не существовало.
Голову, плечи печет, а ноги уже начинает сводить судорога. Он наклоняется, лодочками ладоней зачерпывает лучистой прохлады, погружает губы и… в речке видит отражение человека. От неожиданности вздрагивает.
Лошадь. Соловая лошадь. Как же она бесшумно родилась из кустов?.. Помахивая хвостом, смотрела прямо на Василия.
С минуту они переглядывались.
- Ну, чо, иди, пей, - пригласил Василий. - За знакомство.
Лошадь, подхлестнув себя хвостом, двинулась воробьиными шажками на зов человека. Василий увидел на ее ногах путы - треножник. Но этот ременный треног был настолько велик, что лошадь не скакала, как это бывает обычно, а шла. Фыркнув, она изящно наклонила голову с длинной гривой, переходящей в челку, стала слизывать сладкую поверхность, волнистое покрывало реки. Не отнимая головы, она медленно, словно важная дама, развернулась передом навстречу течению. На левой ее холке – так в Сибири называют круп лошади – тавро. Не то цифра «5», не то буква «Б». И Василий расцвел блаженной улыбкой, вспомнив, как в армии в первый год службы поменялся работёнками с сослуживцем.
…Его назначили помогать таврить лошадей только что пригнанных с Забайкальского конезавода. Он должен был завести лошадь в станок, где обычно их подковывают, привязать, подкачать по надобности мехи горна, где на угольях лежало раскаленное тавро с длинной ручкой. Прихватив рукавичкой, подать его кузнецу.
Тот, стоя на низенькой, грубо сколоченной и промасленной скамье, безжалостно – бац эту железяку к крупу. Живое мясо шипит, шерсть дымиться, лошадь взбрыкивает, вырывается, иногда жалобно ржет. Кузнец вынимает из лагушка палку с длинной тряпкой на конце, смоченной в противно пахнущем креозоте – шлеп-шлеп по ранке и: «Давай другого». Василий Карнаухов помнил рассказы об изуверствах фашистов. Представляя пытку огнём, он всегда невольно содрогался: осознавал, что животные чувствуют боль.
Во время обеда Василий поменялся местами с одним солдатом наемником, постарше его. Того оставил за себя таврить лошадей, а сам направился чистить солдатский сортир.
…Как бы прощаясь, махая хвостом, лошадь также медленно ушла в кусты. Прокуковала загадочная кукушка. Василий знал, что эта птица обитает не только в России, но и во многих странах мира, для людей она морок, тайна. Даже орнитологи мало знают о ней. С непонятной заинтересованностью о кукушках рассказывал их бывший директор детдома, однорукий Сергей Васильевич. Он говорил, что эта птица умеет не только куковать, но и выговаривать: «Ду-ду-ду, ду-ду»; «Джиу-джи, джиу-джи, джиу-джи». И уж совсем Сергей Васильевич «замололся», мол, есть кукушки, которые почти человеческим голосом брешут: «Вот тут-то Тетюхе, вот тут-то Тетюхе». Раздумывая, Василий пришел к выводу, что детдомовщина – это кукушкино племя. Образ жизни сирот, чем-то смахивает на образ существования этой птицы. Никто не узнает, о чем думает сирота. Ведь сирот никто не хочет понять. И выслушать.
Где-то рядом вопрошал соловей: «Дядю Ваню видели?» Мальчишка Степа Шепотов по прозвищу Копейка утверждает, что соловей не спрашивает, а сообщает: «Дядя Ваня щи белил». А теперь Василий прислушался и действительно услышал: «Дядя Вася щи белил». Мысленно поблагодарил соловья за то, что тот пропел его имя, улыбнулся. Это его одна из последних песен. В жарких странах, говорят, соловьи не поют. Они свои песни берегут для Родины.
Отчего сегодня так радостно?.. Радостно наверно оттого, что конфликт между ним и директрисой детского дома Фридой Шверубович исчез. Она наконец-то согласилась с Василием, что детдому нужно подсобное хозяйство. Детдомовцы сами все будут выращивать, какое подспорье к столу! Свои огурцы, помидоры, морковка, горох.
Когда Василий Карнаухов предложил такое дело и сам пошел в райисполком с просьбой выделить земли для детдома, а председатель ему пообещал решить этот вопрос на сессии исполкома, дошло до Фриды – и Дама Трэф «выпряглась». Как так: без ее ведома?!.. Директриса категорически сказала: «нет!»
- Не быть тому, чтобы эксплуатировать сирот. Их государство взяло под свою опеку, государство и обеспечит всем необходимым. Они должны учиться. Мы обязаны дать им путевку в жизнь. А в земле копается, если хочет, пусть тот, кто затеял этот кавардак!
Хотя в земле сама копалась немало, но относила это к какому-то недоразумению, что ли.
Шверубович стала игнорировать Василия во всем, и это его обескураживало. Дошло дело до того, что она запретила детям выполнять его поручения без ее прямого указания. И только три мальчишки Жэмал Жэмбулатов по прозвищу Адыгей, Гном - Ося Синяков и Копейка - Степа Шепотов оставались, верны Василию. Да несколько девчонок. В их числе Зина Михалева, Аленушка Ветрова, Бася Тунидо, по прозвищу Подлиза. Однажды Бася играла с Аленушкой в ляпки, и когда она собрала в горсть все ляпки, подошел мальчишка Евграшка и пнул по кулаку, камешки разлетелись, девочка от боли заплакала. Василий стал этому невольным свидетелем. Дрожа от гнева, схватил мальчишку за ухо, отвел в сторону, приказал: «Стой здесь».
Наклонился над Басей: «Перестань разводить сырость». Он собрал все камешки-ляпки, дал мальчишке: «Держи». Тот решил, что Василий прикажет вернуть их девчонке, но неожиданно получил снизу ладони такой удар кулаком, что в глазах у того потемнело, а камешки разлетелись по всему двору. Завхоз повернулся и был таков. Мальчишка заскулил, стыдясь своих слез, ушел за дом. Бася, чувствуя какую-то свою вину перед ним, пошла, утешать его.
А недавно Фрида сказала Василию, что он прав и что сама давно думает о детдомовском огороде. Попросила его договориться с кем-нибудь о покупке нескольких поросят. Только велела завхозу больше за ее спиной не решать такие важные вопросы.
В совхозе «Советы Ильича», что находится в Шиловске, Василию отказали: лишних поросят нет. И он с радостью поехал в Стрижи: желал увидеть Ганну Сероглазову, женщину его мечты, его вечную боль, его совесть. Она была его первой женщиной. Старше его на два десятка лет. К большому его сожалению, желание не осуществилось. Не довелось увидеть и председателя колхоза Ивана Сероглазова, мужа Ганны. Из конторы Карнаухова направили прямо на свиноферму. Свинарка Соня помогла выбрать ему породистых поросят. В два ящика он посадил четырёх визгунов, и по тряской ухабистой дороге окраиной села, разочарованный, направился на телеге в Шиловск.
Обитатели детского дома с нетерпением ждали живность. Высаживать поросят и отводить им жилье Василию помогал дворник, плотник и сторож Стефан Набор, которого между собой детдомовцы ласково звали Балдой. Он и сделал поросятам загон, подле бывшего окопа, где часто после дождей появлялась лужа. Поросята, оказавшись в новом месте и без матери, поначалу оторопели, а затем, стали бегать по загону, ища выхода. Хрюканьем и визгом огласилась вся окрестность.
Ребятишки, гурьбой толкаясь и галдя, отталкивая, друг дружку, табунились вокруг загона.
- Вон тот, с черными заплатами - мой, - закричал Копейка и зовут его Борька.
- Тогда вон тот мой и зовут его Сашка.
- Дак это же ни мальчик, а девочка, - по-взрослому рассудила Алёнушка Ветрова.
- Ну, и что - все равно Санька. И кормить буду я.
Поднялся невообразимый галдеж. Тогда Василий захлопал в ладоши, и старался перекричать всех:
- Тихо! Кому я сказал, тихо!!! Работы всем хватит. Кто шибко захочет поросенка, тот может взять его к себе на ночь, на кровать. Запрещения не будет. Это так, к слову. Ухаживать будем все по очереди. И теперь объедки, и помои должны оказываться тут.
…И вот Василий здесь. Он только что осмотрел лощину, где ему пообещали выделить угодье. Перед ним, как мать, потерявшая детей, бурела от печали степь. Не спала, думала, ворочалась и хирела. Без хозяев худо. Увиденное еще раз убедило Василия, что он поступает верно. Выйдя на берег реки, он сел на валун, босые ноги поставил на лепешки галечника, вгляделся вдаль. Небо было синее-синее, и вдали над рекой летела какая-то птица. Цапля? Нет, решил он, это дрофа, потому что на пологом забереге в густой траве увидел длинную шею дрофы, на сильных ногах птица важно вышагивала к воде.
Василий представил, как далеко течет речка. И ведь она достигнет океана. А почему, каким образом? Да потому, что она обходит горы и сопки. Напрямую к океану быстрее, а она идет медленно, но наверняка.
Сколько раз Василий давал себе зарок, ни с чем не выскакивать, а делать свое дело от и до. Всегда будешь на хорошем счету. Просто к цели нужно идти без суеты. А какая цель в жизни у него? Сколько он помнит, найти свою мать. Теперь эта цель стала не главной. Его занимало любопытство: какая она мать, и жива ли? Неплохо бы и отца увидеть, узнать, почему он им не нужен… был не нужен. Теперь-то, может быть, и «нужон». Бог с ними, нашел бы, стал помогать. А может быть, цель - женитьба? На ком? На досатуевской Анне? Ноги, что карандаши в стакане. Хлопотунья. Девушка ничего, да тяга стала проходить к ней. Вот если бы Марта… та исчезла…. Он чувствовал вину: из-за рокового полудетского поцелуя Марту уволили, и она уехала. Какая стала Зоя Жилина после ее замужества? Василий помнит ее вертоглазой смешливой промокашкой. На обеде встречи жена Витова сказала с каким-то особым значением, что Зоя помнит его. А лучше Ганна… кто-то говорил, что она вылечилась. Он знал о ее страшной болезни, но не ведал, что из-за него, Ганна попала в психбольницу. У Ганны муж, семья. Она намного старше его. А отчего к ней так тянет? Потому что была первая?.. Нет, тут что-то другое. Она ему нужна скорей как мать… сразу – и хозяйка его, и рабыня, и друг. Как-то сержант Левков говорил: дескать, Энгельс писал, что мужику нужны три жены. Одна - чтоб с ней умные разговоры разговаривать, другая - рожать детей, а третья - вести хозяйство. А почему бы ни подморгнуть Оньке – Анисье Кайдаловой? Девчонка красивая и за ним тоску таскает…. Он помнит, как они в детстве помогали деду Ефиму копать картошку, как за «косы» вытаскивали морковку из земли с грядок в Кайдаловском огороде, как пололи сорняки, наматывая их на руку, играли в прятки, в беговушку, в «чирика», так они называли деревянного чижика. Хотя, чего стоит девушка, если ею никто не восхищается? Правда, Василий ее видел года четыре назад, когда приходил на побывку. И все-таки, какая цель его - Василия - жизни?..
Хочется сиротства на земле отбавить. Сам-то он не тоскует по родителям, а ведь есть такие лопухи, что денно и нощно изводятся. Василий толку неймет - девочка «Хридка», как она сама себя обозвала, отойдет к заплоту, сядет, и плачет, и плачет. Тоскует. Замечал он и других, у которых слёзки на колёсках.
Он вспомнил однорукого Сергея Васильевича, бывшего директора детского дома. Вот его любила братва, любила и уважала. А Фриду, кажется, нет. Ведь она чаще ласковым голоском говорит и реже делается строгой, а вот по всему видать моргует – как говорят в Забайкалье – брезгует она детдомовщиной. Зачем высокомерничать, что ты занимаешь пост воспитателя: это не личное твое. Тебе дало государство право распоряжаться легкоранимыми душами. Твое собственное состояние - доброта. Доброта не рядится в сладкую улыбку. Ее можно увидеть только сердцем. А что там, в Досатуе, куда чуть было не сорвался? Кругом степь да речонка Урулюнгуйка. У Аньки дом, что показался ему огромным жизненным пространством. И живут-то в нем всего двое Анька и мать Анькина – бука, все исподлобья на него зыркала. Как он понял, были у Аньки и до него дружки. Она сама сетовала, обманул один ее и в Читу отвалил,… а может, и не один. Выходит, и Василий Аньку надул: не дождется его Анька. Здесь лучше – все родное. А если, ему колхозный хомут надеть, как советует Глаша – невестка деда Ефима, чью фамилию он носит? Дед Ефим нашел его завернутого в пеленки на приютском крылечке. Да не-е-ет, должность у него все-таки хорошая: заместитель директора детского дома по хозяйственной части, хоть и зовет Фрида завхозом. Ладно, завхоз так завхоз. Калинина вон тоже завхозом кличут, Нет, ни завхоз – староста. А какая разница….
В спину толкнул легкий прямичок, Василия пробирала дрожь. Он накинул на тело нижнюю рубаху, наверх забросил гимнастерку, завязав рукава на шее. Из мешочка достал кусок сала, ломоть хлеба, бутылку с чаем, на которой вдруг заметил продольную трещину, - и с удовольствием стал трапезничать.
- Нет, все-таки, что ни говори, – житуха!..
Перекусив, Василий оделся, а, сунув руку в карман тужурки, обнаружил рогатку, которую вчера вечером реквизировал у одного своего «братишки». Тот пулял из нее в чью-то козу. Василий поставил на камень бутылку, отошел шагов на десять, и приговорил к высшей мере - стал ее расстреливать. Не понесешь же негодную посудину обратно. Детдомовцам не разрешали вооружаться рогатками. А чего тут плохого? - рассуждал Василий. Бутылка не давалась, камни летели мимо. Но вот, наконец, один попал прямо в горлышко. Нижняя часть бутылки уцелела. Азарт разгорелся. Он хотел поставить ее и расфуговать. А, подойдя, спохватился:
- Елки-палки, ведь кто-то ногу может рассадить.
Он собрал осколки в оставшуюся часть бутылки и стал искать место, где бы закопать. В сторонке было кострище, и валялись не догоревшие головешки. Он поднял одну палку с острым концом, и только сделал легкий копок, услышал топот и увидел всадника. На колхозном вороном коньке скакал Копейка:
- Дядя Вася, Зинка Михалева повесилась!..
_________________________________
МАТЬ ЗИНЫ МИХАЛЕВОЙ - СЫРАЯ ЗЕМЛЯ
День был солнечный, тихий, но грустный. Хоронить сиротку-удавленницу, красивую девочку Зину Михалеву, на погост поднялись не только все обитатели Шиловского детского дома, но и многие жители села. Словно это была какая-то знаменитость. Хотя Зина ничем не отличалась от других девочек сирот, разве, как характером своим не уступчивым. В толпе Василий увидел заплаканную Анисью Кайдалову, свою соседку по Карнауховскому дому. В детстве Вася и Оня иногда общались, доходило дело и до ссор и до драк, но дети мирились быстро, словно ничего не произошло.
Здесь же он впервые увидел Веронику Романову, тетку Неверу, о которой шли невероятные слухи. В длинном темном платье она походила на игуменью. За ее подол держался увечный ребенок Киря. Большие глаза этого странного создания отличались острой пронзительностью, лицо казалось умным, во всем облике и поведении читались сообразительность и терпенье. Толпа молчала, кое-где тихо переговаривались сельчане: с чего бы такая напасть.
- Сиротство опостылело, - говорила старушка, концом темного цветастого платка промокая свои губы. - Мне да не ведать, почем сиротское лихо. - Она растолковывала своей молчаливой соседке: - О двух годах осталась без матери. Мачеха, вроде бы, не строгая была со мной да с братишкой, но это всеж-ки не мать. Лихо-то было и не по ее вине, а при ней.
- Война вон сколь сирот натворила, что б ей пусто было! Оборони, господи, от войн да тюрем, - женщина сдвинула платок со лба на темя. Ее скорбное открытое лицо оказалось совсем молодым.
- Ни слез бы, ни…
- Куда без них, без слез? Все мы будем там, в сырой земле, - вступила в разговор стоящая рядом женщина, - и неведомо нам будет, плачут ли, печалятся об нас, или радуются. Место лишнее освободили. Горемыка удавленница тоже позаботилась - оставила свое место на земле кому-то. Развязала иному руки… иному ноги. Вот зароют бедную, и никого не позовет этот бугорок, никто землицы не возьмет, оттаять сердце.
Речь сказать взялась Фрида Ароновна, встала лицом к гробу, подняла руку:
- Ребята, товарищи, мы провожаем в последний, но ранний путь, который она избрала добровольно, нашу сестру Зину Михалеву. Жила она на земле среди нас мало, очень мало, никому не мешала. Самое трагичное и обидное - не дождалась она свою маму. Ее мама, искупив свою вину перед страной, отбыв наказание, целый год искала свою дочь. Зиночка ушла, так и не узнав, что ее мама жива и что она ищет свою дорогую дочурку. Уже нашла, спешила приехать, узнать, точно ли ее дочь. Мы ждали Зинину маму вчера вечером. Видать, что-то приключилось в дороге. Зина, ты поторопилась уйти от нас, но мы тебя не забудем.
Заведующая говорила нарочито слезливо, и эта неестественность не вызывала в толпе скорбных чувств. В ее речи чувствовалась какая-то патетическая фальшь. Василий хотел сказать несколько слов от души, но нерешительность приморозила его к месту. Боязнь большого скопления народа сковала его.
Ароновна смахнула скупую слезу пальцем, потом достала белый отороченный кружевом платочек, но не применила его по назначению, а просто комкала в руках, как певица во время выступления. Опыта в проведении похорон у нее не было. Фрида решительно застыла, потом утвердительно мотнула головой гробовщикам. Последняя секунда, когда лицо умершей девочки было обращено к свету, небу, ко всему живому. Над ним зависла тень крышки гроба, и солнце скрылось. Взмахнув платочком, заведующая приказала Василию и его помощникам:
- Заколачивайте, - и обернулась на звук автомобиля.
Оставалось забить три гвоздя, как к подножию сопки подкатил грузовик. Василий с поднятым молотком оглянулся. Из кабины газика вышла молодая, но уже седая женщина. Шатаясь из стороны в сторону, она быстрым шагом стала подниматься по дороге «Последний путь». Фрида Шверубович подняла руку:
- Подождите! Вот она - мать.
Народ расступился, давая дорогу матери Зины. Она остановилась перед гробом, тяжело дышала. Медленно опустилась на колени, осторожно прислонила свою голову к крышке гроба. Слез у нее не было. Страшная бледность лица мало отличалась от седых прядей ее волос.
Фрида Ароновна, склоняясь, положила руку на ее крыльце:
- Простите нас, Елена Михайловна, не уберегли,… не уберегли мы вашу дочь. - Заведующая повернулась к Василию: - надо вскрыть. Похороны задержали на день, задержим и еще на минуту.
С большим трудом открыли гроб, подняли крышку, мать бросилась целовать свою дочь покойницу.
Долго стояла тишина. Мать стали отнимать от гроба, но она только беззвучно мотала головой, как бы моля, последний раз побыть со своей ненаглядной кровиночкой.
И тут детдомовцы заголосили. Все. Даже Василий и Фрида.
К Шверубович подошли два милиционера. Молодого рядового она видела впервые. Знакомый ей Чуманов был в звании старшего лейтенанта, новая форменка делала его неотразимым.
- Кто-нибудь из детдомовцев отсутствует? - козырнув по форме, спросил Чуманов.
- Все здесь, - подтянувшись, сказала Фрида, - кроме тех, кто готовит обед. - Она воздержалась сказать «поминки». - Повар Шура Подглазова и три девочки, что постарше.
- Парни все здесь? - почти угрожающе произнес милиционер. Получив утвердительный ответ, стал вглядываться в лица детдомовских мальчишек. Изображая из себя провидца, милиционер пристально смотрел на одного, пока не встречался с ним взглядом, потом переключался на другого. Естественно, мальчишки, встретившись взглядом со строгим милиционером, менялись в лице и начинали ерзать на месте. Только сухопарый Магнит старался улыбнуться в ответ. Он наклонил голову к плечу и сунул руки глубоко в карманы. На его лице вдруг отразилась глубокая заинтересованность, шкет протолкался ближе к гробу, сделал гримасу скорбящего брата.
Подавляя свою одышку, на сопку поднялся Стефан Набор. На его плечах висели широкие белые ленты разорванной простыни. Он грубо отстранил молодого милиционера, сняв с плеча ленты, мотнул головой директрисе. Веревки-то похоронщики прихватили, да засомневались, выдержат ли они вес тяжелого гроба, грубо сколоченного из толстых сырых досок.
Замешательство затянулось. Распорядительница похорон Шверубович попросила Василия и Владика Кайдалова, гостящего у родителей, помочь подняться обессилевшей матери. Те взяли под руки почерневшую от горя женщину. Гроб, хрустнув, достиг своего вечного места, Елене кто-то дал горсть земли, сбросить на крышку домовины погибшей. Но мать держала эту землю в руке, как драгоценность.
В стороне, промокая концом платка слезы, стояла кастелянша Каткова, Особо пристально она наблюдала за действиями Василия Карнаухова. Со стороны можно было подумать, что она в чем-то его подозревает. Но сам Василий этого не замечал. Он мельком увидел стоящую с ней рядом курчавую девушку в синем сарафане, глаза которой показались ему сильно знакомыми. Девушка ему улыбнулась, и эта улыбка во время похорон на кладбище была верхом кощунства. Василия охватила мистическая жуть. Словно это существо с другой планеты. Он приложил усилие – не посмотреть в ее сторону. А, забывшись, машинально он глянул туда. Девушки уже не было. Он так и не узнал Зою Жилину.
Карнаухов попросил одного мальчугана, поддержать мать Зины. Он сбросил горсть земли в могилу, и заменил Владислава, тот, в свою очередь исполнил ритуал. Каткова тайком перекрестилась. Глядя на нее, перекрестилась воспитанница детского дома Маша Бушина. Все, кроме двух милиционеров и матери Зины, сбросили свою кроху земли, и молча, начали спускаться с горы. Над могилой поднялся сырой бугорок земли и заступил на свое вечное дежурство свежий, пахнувший жизнью крест. Маша Бушина задержалась дольше других и положила на холмик маленький букетик сухоцветов.
Достигнув подножия могильной сопки, детдомовцы, не опасаясь разбудить покойницу, заговорили. Некоторые даже стали улыбаться, гоняться друг за дружкой, толкаться. Жизнь продолжалась.
Жизнь продолжалась без Зины Михалевой-Стрельцовой. Елена Михайловна три ночи провела на кровати своей покойной дочери. Часами плакала в сторонке. Она втуне пыталась узнать самую близкую подругу ее Зины. Оказалось, что с ней дружили почти все, но самой близкой подружки у нее не было. Кто-то называл Зину своенравной, кто-то далекой, одна девочка назвала ее дикой.
Фамилию Михалева дали Зине в детском распределителе в Новосибирске. Ей не исполнилось и года, когда пришли за ее матерью, а отца, арестовав по ложному доносу, расстреляли. Те доносы рождались от страха за свою жизнь: не дай бог, на доносчика донесут другие. Родители Зины в официальном браке не состояли. Елену Михайловну осудили, как пособницу врага народа «За сокрытие правды от властей». Отбыв срок, Елена Михайловна тут же начала разыскивать дочь, но от той и след простыл, затерялся в куче бюрократических бумаг. Наконец, ей счастье улыбнулось - нашла! Но оно только улыбнулось… и прошло мимо.
Едва придя в сознание, Елена Михайловна задалась: «А какой цвет глаз был у Зиночки?». Фрида, пожав плечами, посмотрела в сторону поварихи Шуры Подглазовой. «Цвет не ваш, - сказала Шура, - глубокай, чайнай цвет, грустнай цвет». «Его…», - с какой-то потаенной гордостью произнесла несчастная женщина.
* * *
На блюдце с отколотым краешком скучало несколько остроугольных кусочков сахара. Фрида Ароновна и Елена Михайловна пили чай. Фрида из своей чашки, у которой была отломлена ручка. Елена - из граненого стакана, затягиваясь дымом от папиросы «Норд», продолжала рассказ о своей судьбе:
- Мы с ним даже не расписаны. Он был в официальном браке с первой женой, хотя та была уже за другим. За его командиром. Я ходила на последнем месяце беременности. Аресты еще не были повальными. Его забрали в марте, а в апреле родилась Зина. Дочь я назвала в честь его матери Зинаиды Арсеньевны. Это известная революционерка. С той поры меня затаскали по допросам.
Елена рисковала, ведя разговоры, на которые она получила строгий запрет.
- Зину оставляла с подругой, на время вызовов. К родителям уехать не разрешали. А однажды зачитали постановление тройки, попрощаться с дочуркой не дали, мол, о ней государство позаботится. Искала-то я Стрельцову Зину. За целый год докопалась, что ее под другой фамилией увезли в ваш детдом, Тянула меня сюда радость, а выталкивает из Шиловска горе. - Елена Михайловна раздавила в пепельнице последнюю папиросу.
Потом собеседницы сидели, оцепенело, словно были истрачены все слова и мысли. Затем Елена задала больной для нее вопрос:
- Как все-таки живется здесь сиротам?
- По советским меркам ребятишкам живется неплохо. Лучше, чем скитаться по подворотням. Много есть и таких…. Антон Семенович
|
| Свидетельство о публикации № 28291 | Дата публикации: 09:51 (17.10.2016) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
| Просмотров: 346 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|
