Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
Кукушата (часть 3)
Степень критики: Любая конструктивная критика |
Короткое описание:
Продолжение.. Совсем скоро часть 4
Макаренко затеял доброе дело, да что-то затормозилось. Вдуматься – это страшная несправедливость – сиротство.
- Мне кажется, неволя сирот сравнима с тюрьмой.
- Кто знает, Елена Михайловна. Главное другое. Мы делаем человека советской формации, послушного, бескомпромиссного. Но ребенок без материнской ласки, сравним с цыплёнком из инкубатора. Мы выбираем, - хотя формально – сами дети выбирают из своей среды вожатых, старост, других мелких начальничков. Но, если верно, то детьми руководят, ни вожатые, а вожаки. Главное – вычислить их очень трудно. На вид они тихие, мирные, послушные. Но жестокие, непримиримые. Их дети боятся, и пожаловаться на них просто не смеют. Нам точно известно, что Сеня Горин, прозвали его Чахлый, имеет какой-то авторитет, и стоит под защитой бывшего воспитанника Митрофана Болтова. Этого типа никто не называет иначе, как Магнит. И весь детдом в «магнитной паутине». Нет, есть и нормальные дети, но есть… такие тупицы. Маргарита Петровна, учительница, мне про одного нашего «героя» говорила: «Его можно оставить на второй год, но нельзя, же оставить его на второй век». И она права. Кстати жена нашего воспитанника, хорошего тракториста. Меня всегда трогает, нужно ли всеобщее среднее образование. Некоторым грамота вообще ни к чему. Иные таблицы умножения не помнят. Плохо усваивают материал. Не потому, что они родились тупыми, а потому, что такая среда. Сирота видит мир другим, чего не способен увидеть любой ребенок, которого кто-то может защитить и пожалеть по-родственному. Им не для кого стремиться.
- Вы правы, Фрида Ароновна, не с кем поделиться….
- Большинство девочек покидает детдом нравственными калеками.
- Почему же так, Фрида Ароновна? Почему же так всё погано?
- Таков закон сиротства. На вид это сплоченный коллектив. Как говорится, сразу, все дружно – в разные стороны. По сути дела же, каждый живет в своем дупле – всё себе, всё под себя. Из девочек матери выходят никудышные, надо сказать – фальшивые. А как их винить? Подражать-то им некому. Для них ребенок – живая кукла. Они их ласкают, таскают, не дают сделать самостоятельного шага. Оберегают от всего, что может показаться опасным ребенку. По своему усмотрению устраивают будущее своих чад. Будущие спутники их детей должны отвечать их стандарту. Это одни мамы. Другие напротив – бросают своих детей на произвол судьбы. Ребенок растет без материнской ласки, как росла сама мама. Это какая-то месть природе.
- Так случается и в благополучных семьях. А усыновления, удочерения бывают? – чего-то тушуясь, спросила Елена.
- Крайне редко. – Шверубович сжала кулаки, постучала по столу. – Этого я совсем не приемлю. Ребенок, поживший в детдомовском коллективе, трудно исправим: он уже не он. Ему знакомы проблемы «твоё – моё». По должности я должна агитировать за усыновление, но по сердцу всем усыновителям – сочувствую
- Но, все-таки кто-то есть, кто может быть усыновлен?
- Не вижу смысла, не вижу толка. Может, где-то в другом детдоме. И в приюте. И в том случае, когда сирота только поступил.
- А все-таки, Фрида Ароновна, если допустим, я бы кого-то хотела удочерить. Кого бы вы мне порекомендовали?
- Вы что, серьезно?!
- Нет. Я так спросила.
Шверубович глубоко задумалась. И через тяжелую паузу:
- Басю Тунидо. Но она уже на выходе. И детства у нее уже никогда не будет. Прозвали ее Подлизой, а вот за что – я так и не смогла понять.
- Может быть, будущее поколение начнет понимать наше время и наш народ. Хотя еще до тридцать седьмого года наш народ был превращен в население, - выразилась Елена, но директриса ее не поняла. – Вас не угнетает, Фрида Ароновна, что вы разговариваете с врагиней народа?
- Что вы говорите, Елена Михайловна! Вы же… вы же….
- Хотите сказать, исправилась, поняла свою ошибку? В этом смысле я мало поддающаяся, - бестолочь. Многие остались при своих интересах. Даже в несколько обостренных. Вы что, своих родителей не проклинаете, что они довели вас до такой жизни?
- Откуда вы знаете, Елена Михайловна, что мои родители репрессированы? Я вписана в метриках, как родная дочь моей тети. Откуда вам известно?!
- Я ехала сюда с бывшим шофером вашего отца, Арона Моисеевича.
- Да-а-а?! – Прошло много времени, пока Фрида успокоилась.
Тема сиротства долго не могла отстать от этих двух несчастных женщин. Вдруг, сдерживая себя, со страхом в глазах в дверях возникла худенькая девочка, светловолосая, большие ресницы, прикрывая голубые глаза, взлетали, что крылья белой птицы. На фоне цветастого, выгоревшего из тонкого ситчика платья выделялись своей яркостью новые заплаты. Девочка – кулак в кулаке – затаила дыхание.
- Чего тебе, Славушка? – Ароновна присела перед той, взяла за руку.
- Это… там Фюрер… это, - глаза девочки выражали ужас. – Чахлый… это… Подлизу… это…
- Снова эти архаровцы! – Шверубович выскочила в дверь. – Стефан Сазоныч! товарищ Карнаухов! Слышите? Примите меры!
Оказалось, Бася Тунидо, заступилась за Серка. Его Чахлый спутал за задние ноги и они с Фюрером потешались над собачонкой, та прыгала и падала, а Бася взяла и распутала Серка. Чахлый влепил ей оплеуху. Девочка не сдержалась, и, схватив камень, раскровенила обидчику бровь. И тут Чахлый и Фюрер стали ее зверски избивать. Стефан Набор их едва растащил. Окровавленная Бася молчала, а Чахлый, размазывая по лицу кровь и слезы, грозил устроить Басе «экзю куцую». Нáбор - «охолонуться» - закрыл драчунов в казенке, где хранились старая телега, таратайка, сломанная мебель. Мальчишки сорвали со стены, прибитую медвежью шкуру и разлеглись на ней. Чахлый, низколобый, большегубый, от злости не переставал заливаться слезами. Фюрер с прической похожей на гитлеровскую, за что и получил броское прозвище, лежал, отвернувшись от сотоварища, плевал струями на кузов таратайки.
- Слышь, Сека, плюй ты на все, как я. А из Баськи мы с тобой сделаем колбаску. Покочумай малость.
После заката солнца Елена стояла возле забора, смотрела на окровавленное небо, о чем-то глубоко задумалась. Ей было жалко худышку Славушку. Она представляла на её месте свою Зину. К Елене потянулась стая девочек. Ермолаевна замахала руками, запрещая девочкам подходить к несчастной матери. Фрида домой не ушла, пустые стены квартиры сегодня не тянули ее к себе. Она приблизилась к Елене. Они долго молча, смотрели, на светлую полосу угасающего заката.
- Какая она была, Зина? – не меняя положения, не повернув головы, спросила Стрельцова.
- Незаметная, какая-то вся в себе, ровно мечтала куда-то уехать. Гордая, но не хотела выделяться. Любила конфетки подушечки, но детям их редко давали. По большим праздникам, да во время выборов.
Когда я смотрела со стороны на сирот, будучи инспектором, мне казалось все упрощенно. Я могла проявлять себя с ними как хотела. Но теперь я их, честно сказать, боюсь. Мне кажется, что им постоянно хочется, есть, все время устраивать разборки. Нервные. Кучкуются, образуют какие-то группы.
- Голодный всегда зависим, - вздохнула Елена, – он не может себя защитить. А позиция руководства нашей страны: стоять до победы, лежать до конца. Страной должны управлять люди, которые любят народ. А наши правители любят только себя.
До Фриды не совсем дошли слова собеседницы, но она продолжила мысль о голодных детях:
- Вождь, правительство и начальство – областное, районное, местное – все хотят кушать. А хлебороба-то извели: раскулачивание, индустриализация, заманивание в города – отсюда голод, эпидемии, утрата всяческой морали, родственных связей. Мне кажется, правительству выгодно, чтобы родственные связи распались, было бы больше сирот, людей, не помнящих родства. И все жили бы в коммунах, под одной крышей. Вон в Китае….
- Да, бараки выгодны - с версту длиной.
- У нас в Забайкалье отмечены случаи, когда родители убивали своих детей, чтобы съесть. Об этом даже жутко подумать. Убивали. Освободить от голода и от жизни. Из Детских Домов пропадали дети. Сами ли убегали, крали ли их…. И с какой целью.
- С профессиональными кадрами худо. Надо понять детдомовских трудяг. Нужны особые знания психологии ребенка. И любовь, главное – любовь к детям. Знать, где согласиться с ними, а где строго настрого удержать их от их намерения.
- Это так, это так, Елена Михайловна. Выдели кого-то из детей особо – его тут же начнут ревновать, изводить. Объявят ему негласную обструкцию. Мне мерещится, что в детдоме обитает зло. Его не видно, не слышно, но оно живет в виде бестелесного привидения. Простите, я не суеверна, но….
- Зло всюду: в армии, на гражданке, в детдоме. Хотя в лагерях к злу заключенные в постоянной готовности… Они в нем и маринуются. - Елена глубокомысленно произнесла, - добро – невидимка, но оно абориген на этой планете, а зло – эмигрант. У эмигранта нет опыта, совести, нет ни обычаев, ни обрядов. А те, кто задумал сделать нового послушника, не объяснили, как…. Сами не знали. Потому что над людьми властвует партийная тайна. И страх. Вам надо простить и понять ваших этих… Чахлого и Гитлера.
- Фюрера.
- Фюрера вашего. Они действуют по советским законам.
- А что с ними сделаешь. Бить их, что ли? Не положено. Надо воспитывать, а как? Слова, советы и угрозы об них, как об стенку горох.
- Нашли общий интерес, а быть точным, уразумели вкус мести. Меня давно точит мысль – у Сталина и Гитлера в биографиях есть общее – безотцовщина. Отсюда их природная жестокость, их ориентация в обществе….
- Елена Михайловна, вы такого не говорили, а я такого не слышала. – Директриса сделалась сухой, официальной, молча, вышла. А, возвратившись с улицы, потеплела, но сделалась жалкой.
- Елена Михайловна, идемте ко мне. У меня борщ есть. Спать место найдется.
* * *
Все подарки, что приготовила дочери, мать Зины раздала девочкам сиротам, самым тихим, скромным, с ликами несчастья. И уехала, канула, словно ее и не было никогда.
Врач-эксперт, женщина в годах, грузная, передвигающаяся с помощью костыля, сообщила Фриде Ароновне, что на теле Зины Михалевой следов насилия не обнаружено. Но она решила, что директрисе Детского Дома не обязательно знать, что покойница была не девственница.
Девочка была задумчива, замкнута, мало общалась со сверстниками. Зина помнила, что у нее была мама. Только забыла, как она выглядит, и как зовут - не знала. Об отце в ее памяти было место пусто. Раздумывая об этом, Зина приходила к выводу: наверно я родилась без отца. «Отец» у нее был, - отец «всех народов», и по праву она должна бы величаться Иосифовной. Но слишком много Иосифовичей - нелепо.
Смерть девочка приняла в безотцовщине и в безматеринстве.
Для Василия уход девочки без возврата так и остался вопиющей загадкой. «Ни отца, ни матери, ни кота».
Суть в том, что Магнит был безнадежно влюблен в нее и надругался над Зиной.
__________________________________
КУЦАЯ ЭКЗЯ
Сеня и Петя только в самые напряженные моменты называли друг груга Чахлый и Фюрер, а так они были Пека и Сека. Сеня Горин был мстительным и жестоким ребенком. Взял манеру отца. Его отец застал Сенину мать с каким-то «фраером» и на месте, «как кошку» прикончил. Его определили в тюрьму, а Сеню в Шиловский детский дом. Вначале он был смирным и пассивным ребенком. Но когда его прокатили на самокате «лисапед» так дети упрощенно называли велосипед, то есть сделали то, что они ночью подстроили Басе. Сеня сделался злым и беспощадным. Верней сказать, проявил себя. Хотя, забившись куда-нибудь в укромный уголок, он тихо плакал. Он очень любил свою маму, и тосковал по ней. Ростом он был гномистым. И поэтому водился с малышней. С помощь своей силы и напористости он подчинил себе младшую группу. Среди мальчишек была и девочка Агаша. Против сверстниц она была низенькая, с непокорным характером. Любила уединяться играть в куклы. Один случай помог ей, сделаться плаксой. К майским праздникам приехали представители Районного Дома Культуры, отобрать в праздничный хор девочек. Всю среднюю группу девочек отобрали, а Агашу отвергли из-за маленького роста. Рост у нее прекратился на втором году пребывания среди сирот. Она ушла за колхозный амбар и полдня проплакала. В детдоме ее хватились, когда она не явилась на обед. Её младший братишка Тимоня пустился на поиски своей старшей сестры. Попали они в Детский Дом неожиданно. У Тимони и Агаши был отец один, а матери разные. Агашина мать и отец были учителями младших классов. Получали они гроши, а подсобного хозяйства не имели. Мать Агаши почти все скармливала своей любимой дочери. Умерла она от истощенья. Агашин отец, спустя год, сошелся с молоденькой, только что приехавшей, учительницей. Через год родился Тимоня – Тимофей Тимофеевич. Когда Тимоне исполнилось два с половиной года, мать и отец пошли в лес по грибы. Там их задрал медведь. Мать умерла на месте, а отец жил больше суток, не приходя в сознание. Тогда их и определили в Шиловский детдом.
Старшие почему-то решили с малышней не валандаться. Только Петя Баскаков водил с Сеней дружбу. Адыгеей, Гном и Копейка стали его противниками. Но и те не хотели с ним связываться.
На другую ночь Сеня толкнул спящего друга в бок:
- Слышь, Пека, Баська спит, как пропастина. Давай устроим ей лисапед. Спички и бумага у меня есть.
В эту ночь Василий ночевал в своей квартире - у Клавдии, а Ермолаевна спала в «коробушке».
Хулиганы легко проникли в девчоночью комнату, подкрались к Басиной кровати, оголили ступни ее ног, за большие пальцы подсунули по газетному куску, подожгли, и мигом - по своим кроватям, притворились спящими. Бася, вскочила, как сумасшедшая. Закричала благим матом. Проснулись и девочки. Она не сомневалась что «велосипед» дело рук Чахлого. Девчонки окружили его кровать. В это время Фюрер выскользнул в дверь и дал дёру. Чахлый сонным притворился слишком правдоподобно.
- Девочки, кто хочет заступиться за Чахлого? - сквозь зубы прохрипела Бася. - Таких сначала не нашлось.
Потом Агаша тихо заявила: - «Я заступлюсь». Девочки, возбужденные, полны решимости, пустили малую на смех: «Ай, да Моська!..» Бася ее слова, пропустила мимо ушей.
- Тащите с улицы бельевую веревку.
- Ты чего, Подлиза, удумала?! Задавить меня хочешь? - сел на кровати Сеня.
Кто-то включил свет. Мальчишки уже не спали: кто лежал, а кто сидел на своей кровати. Но никто не пожелал заступиться за Чахлого. Видно всем насолил этот доходяга.
- А ну, поворачивайся вниз своей чахлой мордой. Кому говорено? Девчонки, держите его за руки-ноги.
Веревкой, принесенной кем-то с улицы, Бася, пять раз ожгнула обидчика по голому заду. Чахлый взревел и залился слезами. Он дергался, как припадочный.
- Девчонки, кому насолил этот изверг, - сказала Бася, - всыпьте ему по первое число.
Первой вызвалась Алёнушка. Она по-мальчишески поплевала на ладошки, намотала веревку, сложенную в несколько раз, размахнулась и хлестанула Чахлого: ″Вот тебе «экзя», а вот тебе «куцая», - она хлестанула еще сильнее.
После двух девочек, «поцеловавших» веревкой Чахлого в мягкое место, взялась за дело Дуся Стрельникова, с короткой прической под Зою Космодемьянскую, от того похожая на мальчишку. Выхватив веревку, она без примерки стала лупить Сеню. Девочки, что держали провинившегося, отпустили того. Но он лежал так же, раскинув руки крестом. Первой опомнилась Бася:
- Дуська! Ты чо, сдичала? Хватит, хватит, говорено тебе. - Она схватила Дусю за плечо, и давай оттаскивать от кровати. Дуся рассвирепела, крепко сжав губы, только мотала головой, продолжая свое дело. Кто-то из мальчиков помог укротить Дусю.
Чахлый и Фюрер исчезли из Стрижей.
Недели две о них ни слуху и ни духу. На станции Борзя они подрались, их забрали в милицию. В каталажке приятели помирились. В сопровождении Стефана Набора вернулись в свой детдом. И теперь стали побаиваться девчонок. Конфликтовали только с деревенскими мальчишками. Но, как были пронырами, так пронырами и остались.
_____________________
СОСТЯЗАНИЯ
Шиловск утопал в утреннем тумане. Над сопкой всходило осеннее солнце. Его лучи робко пробирались по лугу, по крышам домов, сверкали в капельках холодной росы. С севера нахлынули запахи зимы. Слышны свисты кнута пастуха, угоняющего стадо на выпас. В Детском Доме - переполох. Вчера Василий объявил: начинается сбор урожая, все выходят в поле на копку картофеля. На две телеги, запряженные лошадьми, были сложены орудия труда – лопаты вилы, ведра, мешки. Сжавшись от холода, сонно, но, счастливо моргая, сидели малыши. Все было готово. Ребята возбужденно переговаривались, дожидаясь команды. Одворная полоса земли многим показалась праздничной. На крылечко, в сопровождении Ермолаевны и поварихи Шуры, ежась, вышел Василий. Подойдя к телегам, он скомандовал: «Па-а-ашли!» - и вся церемония двинулась в путь. Кто-то затянул веселую песню: «Вьется дымка золотая, придорожная. Ой, ты, радость молодая невозможная». Все подхватили: «Эх, грянем дружнее, потянем сильнее». «С Богом», - тихо проговорила Ермолаевна и тайком перекрестила процессию.
Только Якуб с Басей сиротливо стояли возле поленницы дров. Им было велено остаться, помогать Шуре с обедом, а подросткам так хотелось со всеми. Все-таки первый день: начало страды. На околице села вдруг наступила тишина.
- Боботун! - закричал кто-то.
- Это боботуниха, я в лицо знаю, - старался перекричать всех, Пашка Перминов. Василий обернулся: «Ах, ты, мой индеец!» - он давно не видел удода боботуна с цветным веером на голове. Василий знал, что эта птица дурно пахнет. Ну, и не подходи, любуйся со стороны. Удод летел низко и неподалеку сел на маленький куст. Его крылья не похожи на крылья ни одной птицы, они овальные, как у бабочки. Близ куста расхаживала другая интересная птичка.
- Чибис! - закричала Аленушка.
- Ха-ха «чибис» - турухтан это, - возразил Адыгеей, - чибис с хохолком.
- Ты, Жемал, прав, и ты, Аленушка права, если кто-то скажет, «вальдшнеп», тоже будет прав. - Василий чему-то улыбался.
За работу принялись с рвением, ребячьим задором. Быстро выдохлись, приустали. Обед на свежем воздухе показался пикником. У всех был зверский аппетит, в добавках «трудягам» не отказывали. Детдомовский «Балда», Стефан Набор сидел на перевернутом ведре, похваливал работников:
- Молодцы, соленые огурцы. Аппетит нагуляли, ажно завидно, за ушами хошь бы маленько потише трещало, а то всех пичуг распугали. Ай, нет – лётают пичужки и тоже завидуют вам.
Первыми встали из-за «скатерти самобранки» Паша Перминов и Стёпа Шопотов:
- Дядя Стёфа, а пошто ты с нами не обедаешь? – спросил Стёпа.
- Я уже наобедался, скока же можно. – Он проглотил слюну, улыбнулся: - Кто-то когда-то скажет, я живу в светлом будущем, что построили для меня Гном и Копейка. – Сказав это, Набор медленно повалился и упал с ведра, потеряв сознание. Мальчишки отшатнулись. Завхоз и повариха наклонились над стариком.
- Голодный обморок, - решила Шура.
- Обморок? Голодный?! – удивился Василий. – Так вы же столько продуктов с ним тартали сюды….
- Гордый мужик – ничего не берет теперь.
Шура рассказала, как однажды дядя Стефа в столовой доедал то, что осталось с детского стола. Шверубович увидела, и при Шуре, при двух воспитанниках, дежурных по кухне, сделала дворнику материнское внушение, что ему не положено. И что если поставят его на довольствие, то будут высчитывать из зарплаты.
- А зарплатёшка-то у него – курам на смех. – Продолжала Шура. – На дикого рассказ: меньше чем моя. Сама-то у него еще была жива, да шибко хворала. Куда ему на довольствие. А теперь двое ребятишек на шее сидят. Зимовьишко – развалюха. – Василий и Шура привели старика в чувство. Василий подал дворнику миску с картофельным пюре: «Ешь, Сазоныч!» - Набор молча отстранил миску. - «Ешь! Тебе говорят. Это моя пайка» - повысил голос Василий.
Набор не сразу, но стал медленно жевать, давясь аппетитной картошкой, откусывая по крошке хлеба. Шура в картошку налила ему побольше постного масла.
Дети обступили своего любимого «Балду». Василий скомандовал:
- Айда отдыхать, и снова да ладом. Невидаль – человек ест.
Разошлись, оставив старика наедине с «молодухой-картошкой».
После чего Стёпа Шопотов, Паша Перминов и Митя Кавак перевязали «Балде» штаны у самых щиколоток и туго набили их клубнями. Потом закатывались все, что Балда почти не мог двигаться, штаны постоянно сползали вниз.
- Ефимыч! - закричал старик, - ты погляди, чо деется.
Карнаухов хохотал со всеми. Потом подал мешок. Принесли пеньковую веревку и сделали Балде «пройму» через плечо.
- Считай, Сазоныч, это тебе премия за твой неугомонный труд. При вон прямо к речке, перегрузись в мешок и айда домой на выходной. Мешок только потом верни.
Набор, подняв в стане картофелекопателей хохот, медленно, как большая кукла, двинулся прочь. Но, отойдя сажен восемьдесят, стал доставать клубни из штанов, перекладывая их в мешок. А, взвалив груз на горбушку, не оглядываясь, медленно пошел в Стрижи.
Ребятня еще потешалась, возникал смех то там, то тут.
- Замолча-а-ать!!! – благим матом завопила Шура, а, глядя в глаза Василию, одела холодом. – Юродивого сделали из старика! Теперь можно и из меня творить вай-каравай. – Она отвернулась и пошла прочь. Василий стоял одубевший, а потом спохватился:
- Митя, - позвал он Кавака. – Запряги Акульку и увези Сазоныча домой. Да живо шевелись!
Дни стояли на удивление сухие и жаркие. Бабье лето было в самом разгаре. Ажиотаж первых дней прошел. Больше половины поля было убрано. Урожай был отменный. Даже Иван Сероглазов, председатель колхоза имени Ленина, с которым был заключен договор о том, что он примет излишки картофеля, удивился:
- Ну, ребятишки, молодцы. Колхозников заткнули за пояс.
Иван Сероглазов только что отметил годовщину своей новой должности - председателя колхоза. Улëтова Григория Ивановича сняли с этой должности за его строптивый характер. Ежегодно райком спускал разнарядку на увеличение поголовья овец. Читинский камвольный комбинат набирал силу, и шерсти требовалось всё больше. Улётов всегда выполнял, то, что ему поручали, и вдруг заерепенился, ссылаясь на то, что стало не хватать пастбищ: овцы съедали траву на всех угодьях, выпасах; почва стала скудеть; залежи были малотравны. Поголовье овец он сократил на треть, за что и поплатился партийным билетом и лишился должности. Райком на его место рекомендовал своего человека, честного партийца, который с сельским хозяйством был знаком по газетным статьям. И считал, что сельское хозяйство под силу каждому. Иван Романович выступил против кандидатуры райкомовца, его поддержали колхозники. Сероглазов лез из кожи, чтобы вернуть Григория Улëтова на прежнюю должность: «Такого председателя поискать надо». Представитель райкома доказывал свою правоту. Григорий Иванович, поблагодарив колхозников, покинул собрание. Тогда колхозники предложили кандидатуру Сероглазова, проголосовали за него единогласно. Так Иван Романович Сероглазов неожиданно стал председателем колхоза имени Ленина. А бывший председатель Улëтов пошел работать кузнецом.
В один из дней на поле завязалась потасовка. Митька Кавак, решив отдохнуть, насобирал балаболок – зеленых клубней с картофельной ботвы и хотел подшутить над Копейкой, стрельнул из захваченной с собой рогатки тому в спину. Василий в это время отвернулся и, как Кавак думал, не видел его. Балаболка попала Копейке по затылку, и он, почесав «оскорбленное» место, молча, направился к Митьке. Зная характер Копейки, Кавак от испуга подпрыгнул и рванул по полю с криком «Помогите». Утринос подставил Копейке подножку, и тот растянулся на земле. Василий ухватил Кавака за руку, и, указав на рогатку:
- Где это ты так навострился стрелять?
- Дак за огородами… по в-в-воронам… - заикаясь, промямлил Митька и осекся, глянув на Копейку. Тот, ногой поддав под зад Утриносу, выпучив глаза, грозно смотрел на проговорившегося товарища.
Дама Трэф запрещала применять рогатки на территории Детского Дома и наказывала тех, кто проштрафился. Поэтому стрельба из рогаток держалось в строгом секрете.
- Та-а-ак! - задумчиво протянул Василий.
Ребята насторожились. Нахохлившись, они ждали выговора. Но Василий, приняв какое-то решение, вдруг улыбнулся и сказал:
- Ладно, братва. Понятно больше половины. За огороды дорогу забудьте. Узнаю - накажу. Наберите-ка балаболок, да побольше. А рогатки спрятать, они нам еще понадобятся.
Ребята, облегченно вздохнув, удивленные и озадаченные, пошли каждый к своему рядку.
Василий хмыкнул, вспомнив, как долго соображал, почему Митьку Труфанова зовут «Митька Кавак» или просто «Кавак».
Загадку разгадала Онька, которая водила дружбу с детдомовскими девчатами. Она рассказала, что Митька хорошо поет. И однажды учительница поручила ему спеть сольную партию: «Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки».
Митька косноязычен. И вот он поет: «Каваки, каваки, едут, едут по Бевлину наши каваки».
Учительница ему: «Ну, чего ты поешь! Не коваки, а казаки. Ну-ка скажи ка-за-ки».
- Ка-ва-ки. – произнес Митька. Ребятня каталась по полу от смеха. А учительница, махнув рукой, смирилась с Митькиной импровизацией текста, высоко оценив его певческие данные: красивый голос, приятный тембр. А прозвище прилипло, и с тех пор он Кавак.
Онька поведала, ещё курьезный случай из-за этого прозвища. Евграшка Дормедонтов, за обедом уронил ложку под стол и, нагибаясь, больно ударился о локоть Митьки.
- Эй, кавак, чо дерешься?! - ткнул он Митьку в грудь.
- А ты дувак. - не растерялся тот.
Ребятня разгоготалась. Так появилось еще одно прозвище. Одного звали - Кавак, а другого - Дувак. Почему Басю прозвали Подлизой, Василий так и не мог понять. А прозвище это удружила ей тетка за то, что девочка во время страшного голода после еды облизывала миски и тарелки.
На праздник в честь окончания уборочной кампании в детский дом понаехало начальство. Не специально – так совпало. Даже из района были представители. С ними оказался гость из области, командированный отделом народного образования. Ребята волновались. Им предстояло показать себя во всей красе. Был подготовлен концерт. А еще на совете было решено провести соревнования по стрельбе из рогаток. Это предложение, высказанное Василием, вызвало бурю эмоций. Никогда еще за бытность детского дома не было такого. Стрельба из рогаток строго воспрещалась. А тут соревнования…. Но Василий убедил противников, сказав, что лучше пусть на виду у всех, чем будут прятаться, и все равно стрелять, как бы их, ни наказывали.
Мишени сделали из бересты похожими на человеческие силуэты. Голову мишени украшала свастика. Берестяные «фашисты» прибиты на проволочные гвозди к палочкам. Низ и бок этих палочек гладко обструганы. При попадании в нее мишень падала. Василий за изобретение этих мишеней похвалил Адыгея. За свастику похвалу получила Дуся Стрельникова. Девочка очень замкнутая, всегда задумчивая, но кусачая. Кусала тех, кто ее обижал.
Сперва устроили бега на сто, потом на двести метров.
Состязания начались перед концертом. Девочки, в специально сшитых для хора из дешевого ситца с рюшами из марли платьях, вышли смотреть соревнования. Это очень украсило толпу зрителей, вызывало праздничное чувство. Открывая состязания, первым взялся за рогатку Василий. Но с первого раза не попал. Ведь стрелял он давным-давно, в далеком, как ему казалось, детстве. Только с третьей попытки ему удалось попасть. Все радостно закричали: «Ура!» - «Победа будет за нами!» - добавил Копейка. По жеребьевке выпало начинать соревнования Копейке. Участвовало восемь человек, предварительно отобранные авторитетной комиссией из отчаянных мальчишек - задир. Все волновались. В лидеры выбились Кавак и Дувак. Они набрали больше всех очков. Но крепко повезло Каваку. Он так стрельнул по мишени, что та отлетела метра на два. Мальчишки кинулись его качать, не замечая, что последней в руках Кавака была не балаболка, а камень. Последнюю балаболку на самом волнующем месте он раздавил нечаянно в кармане и поэтому зарядил камень. После всеобщего ликования выяснилось, что Кавак поступил не по-товарищески. Болельщики разделились. Одни кричали, что это не честно и победил Дувак, а другие - что Кавак поступил правильно и победа его. В трудный момент он оказался находчивым. Судьи долго совещались и назначили переигровку. Оба игрока попали, и все решили, что победила дружба. После концерта устроили перетягивание каната.
Директрису детдома разыскал пузатенький лысоватенький мужчина с девичьим румянцем на щеках:
- Позвольте представиться – Михаил Максимович Бужной, руководитель концертной группы лилипутов. Послезавтра моя труппа будет здесь. У меня заболели два солиста. А у вас прекрасно поет Митя… как его…
- Кавак? – механически спросила Фрида, думая о чем-то важном.
- Который с девочками солировал в хоре.
- Ну, Митя Труфанов
Вдруг ему на глаза попал Сеня Горин.
- А этот мальчик, что лилипут?
- Не растет.
- Я с удовольствием возьму его в свою труппу.
- Да ради бога. У нас еще есть одна. Она в хоре пела. Агаша.
Михаил Максимович встретился с этими детдомовцами. Ему очень понравился голос Агаши: «Ты сразу будешь петь». Сеня показал себя хуже. Но Бужной понял, что этот бойкий мальчик ему пригодится.
Началось награждение победителей. Василий втайне от всех купил три больших резиновых меча и хранил их в бумажном пакете для счастливчиков.
|
| Свидетельство о публикации № 28292 | Дата публикации: 09:55 (17.10.2016) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
| Просмотров: 471 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|
