Автобус гудел, как разворошенный улей. Каждый что-то громко обсуждал и делился своим мнением по поводу случившегося. Среди всего этого гомона, Алексей Петрович услышал пару, как ему показалось, странных фраз. «Да прямо всмятку по асфальту, мне снилось именно это! Жуть правда».

«Всмятку по асфальту?!». Эти слова заставили его передернутся. «Нет это полный бред, просто дурной сон и не более того! О чем я только думаю!».

– Ничего не получилось, – тихо пробормотал директор, с опаской осматривая салон, – экстренный вызов тоже не работает. Боюсь, нам придется либо ожидать чью-то помощь, либо действовать самостоятельно и искать хоть кого-нибудь.

– Простите, может вы нам все-таки скажите, что происходит и почему водитель… что с ним случилось?

Алексей Петрович помялся несколько секунд, взглянул на бездыханное тело, перевел глаза на учителей, а затем, стараясь придать своему голосу привычный тон, негромко произнес.

– Скажите Ирина, Вы видели что-нибудь необычное в последние несколько минут, до того, как мы остановились?

Его вопрос больше походил на допрос следователя, расследующего сложное убийство, произошедшее без каких-либо свидетелей или улик.

– Не уверена, – задумчиво ответила девушка, – мы спали… когда я проснулась, то обнаружила, что за стеклом все желтое. И тут же наступило, какое-то странное чувство, словно бы меня окунули в прохладную воду и чувство мне это не понравилось, я словно начала захлебываться в этой воде. Вернее, не так, это чувство словно осталось у меня после сна. Длилось это совсем недолго, секунд пять, а потом все исчезло.

– После сна? – Переспросила Антонина.

– Да, наверное. Я не знаю. Связи нет и уже вечер, дозвониться не до кого не получается.

В глазах ее заиграл тот самый огонек, которого более всего опасался Алексей Петрович. «Я не допущу никакой паники. Я отвечаю за этих детей и не допущу паники!».

– Не беспокойтесь, сядьте на свое место. Мы попробуем позвонить еще. К тому же, вскоре мы явно кого-нибудь увидим. – Твердо заявил директор. Только теперь Алексей Петрович вспомнил то странное чувство. Именно от него он и проснулся. Только вот он ощутил несколько иное чувство. «Жгучая, огненная боль и… резина, да, запах резины». И боль это пробежала чуть ниже затылка. Как и говорила Ирина длилось это ощущение всего несколько секунд, а потом оно попросту исчезло. Как раз тогда, когда они выехали из этого странного желтого облака. Ирина хотела было уже идти, но тут директор остановил ее.

– Дело в том, что у нас возникла внештатная ситуация и боюсь в связи с ней нашу поездку придется отменить. Только вы не пугайтесь, сейчас я обо всем скажу.

Алексей Петрович заметил, что сердце внутри у него забилось в более учащенном темпе. Слишком много странностей произошло с ними за эти несколько минут. Слишком много необъяснимого. Откашлявшись он, довольно громким, но в тоже время несколько взволнованным голосом начал.

– Минуту внимания! Прошу вас! Одиннадцатые классы, минут внимания!

Еще несколько секунд стоял прежний гомон, но затем, когда все обратили внимание на громкий голос Алексея Петровича и на его поднятую руку, наступила полнейшая тишина, только сорок восемь пар глаз неотрывно уставились на Алексея Петровича и кое-какие из них моргали чаще, чем это было обычно.

– Вынужден сообщить, что у нас возникли непредвиденные ранее обстоятельства. Полагаю, у всех здесь присутствующих пропала связь?

Многие уверенно закивали головами, а с задних рядов кресел послышалось твердое «да, да у всех».

– Я не знаю почему произошло такое странное явление – продолжал он, – но я знаю другое, более важное на данный момент. Вынужден принести горестные вести. Наш… наш водитель… по всей видимости не важно себя чувствовал и с ним случился сердечный приступ. К сожалению, он скончался на месте.

Несколько человек издали тихое «ах» и прикрыли рот рукой, кое-то с большой опаской посмотрел на Алексея Петровича, некоторые молча опустили головы. Никто не проронил ни слова и с пол минуты стояла могильная тишина. За эти пол минуты Алексей Петрович, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля и остановить ее будет очень сложно. Что они сделают если начнется паника или… «Или что?», – задал себе вопрос Алексей Петрович. «Что может случиться еще хуже, чем это?».

– В такой ситуации нам надо, прежде всего, не поддаваться панике и сохранять спокойствие. Мы находимся в густонаселенных территориях, тем более на федеральной трассе, кто-нибудь нас определенно найдет.

– Почему же никто не едет? Дорога пустая! – крикнул тот же голос с задних рядов. С ним согласились и еще несколько человек. Собравшись с мыслями, Алексей Петрович хотел было уже ответить, но в тот самый момент, когда он начал говорить, одна из девушек, сидевших у окна, примерно в середине автобуса, громко и пронзительно закричала, словно кто-то ее начал резать.

– Там за окном, смотрите, смотрите!

Добрая половина школьников сразу же прильнула к окнам, правда другая, меньшая половина, даже с места не сдвинулась, посчитав, что это какая-нибудь глупая и неуместная в данный момент шутка.

– Ну и что же там? – недоверчиво и несколько рассержено произнесли несколько голосов, тех кто прилип к окнам, ожидая увидеть что-нибудь странное. Но они ничего не увидели, только трава в поле чуть качалась.

– Да что вы ее слушаете, – громко сказал один парень, – она же всегда была двинутая!

– Пожалуйста, без выражений Драгонюк! – Серьезным тоном произнесла Варвара Геннадьевна. – Ада должно быть, глупо пошутила и совсем в неподходящий момент!

Практически все уставились на Аду с неодобрительными и, можно даже сказать, презрительными и надменными взглядами. После недолгой паузы, Варвара Геннадьевна строгим голосом добавила, обращаясь уже к Аде

– Скажи, Ада что именно ты видела за окном?

Ада ответила не сразу, продолжая всматриваться в определенную точку.

– Постарайтесь объясниться? – Спросил Алексей Петрович, который в отличие от остальных, отнесся более серьезно к словам Ады.

– Животное, – неуверенно сказала она, словно вспоминая что-то далекое, – вон там между поникшими деревьями. Но сейчас там уже пусто. Оно напоминало черного волка, вернее что-то отдаленно похожее на волка. Кажется, морда у него была вытянутая, а глаза прямо огненные и шкура вся клочьями и…

– Я же говорю, нечего ее слушать, – произнес тот самый Драгонюк, именно он был владельцем того голоса.

– Тут тебе не до шуток, Ада Если ты еще не заметила у нас салоне труп, связи нет, никаких машин нет, а ты еще придумываешь всякую х*ень!

– Драгонюк! – Громко сказала Варвара Геннадьевна.

– Да я же не грубо! – поспешил оправдаться он.

– Все равно сейчас столь же неуместно, что и шутка …

– Но я ведь не шутила! Зачем же мне врать?

– Я думаю всему есть логическое объяснение, – поспешил добавить Алексей Петрович, – сейчас мы все находимся на нервах, а поэтому нам может видится нечто необычное. Повторюсь, лучшее, что мы можем сейчас сделать – это сохранять спокойствия и держать свои возгласы при себе.

Кое-то согласился с ним, понимая сложившуюся ситуацию, но кое-кто совсем наоборот, считал своим долгом перейти к активным действиям.

– А что же нам делать с водителем, не оставлять же его в таком положении? – Произнес Рыжковский, который был как раз среди тех, кто считал своим долгом начать действовать.

– Мы не можем сделать ничего лучшего, чем оставить его так, до приезда помощи.

С этим нельзя было не согласиться. Алексей Петрович вытащил из сумки свой плащ, который всегда носил на случай дождя, и поправив труп, вернее усадив его в позе спящего на стуле человека, осторожно накрыл плащом.

Около получаса они просидели, не проронив ни слова. Никто не ехал им навстречу, совершенно никто. За это время, ни одного автомобиля так ни не проехало.

Ада, по словам которой за окном был кто-то ужасный, также молча сидела и от томительного ожидания, принялась накручивать на пальцы длинные бронзовые волосы, периодически поглядывая за окно. В школе она действительно считалась полоумной. Отчасти, наверное, виной тому был ее необычный голос, тихий и ровный, в каком-то особенном репертуаре. Говорила она так, словно предрекала что-то зловещие и неизбежное. Немалую роль играло и ее несколько необычное имя, становившееся порой каким-то нелепым объектом притязаний.

Аде очень нравилось мистика и ужасы, которые очень любила смотреть по ночам, запершись у себя в комнате на небольшом планшете. Из музыки она слушала в основном рок, и во основном это были тяжелые и металлические его формы. Одевалась она тоже необычно. Высокие кожаные сапоги на шнуровке, черная и широкая юбка, или извечно рваные джинсы, белая блуза без рукавов, тонкий черный галстук, напоминающий ленточку и кофейного цвета кофта, на молнии с надписью на английском: «Legion of death», были частыми ее спутниками в школе, как и постоянно распущенные волосы, что тоже вызывало у некоторых неодобрение.

Ко всем ее странностям, в которые ходили: разговоры с самой собой, непонятные рисунки на полях в каждой тетради, избегание четных чисел, разговоры с животными и птицами, которых она по большей части считала существами более приятными, чем люди, неприкрытой боязни детей, относилось и полное отсутствие друзей.

В классе она сидела на последней парте, и по большей части не особенно сильно вникала в уроки, однако в тоже время глупой совершенно не была. В те моменты, когда в журнале по предметам начинала появляться колонка троек, среди которых порой даже возникали и двойки, она моментально реагировала на происходящую ситуацию и закрывала их добрым количеством пятерок, чем выравнивала свой результат на добросовестную четыре. Так она и училась, словно в каком-то волнообразном темпе, словно бы от настроения. Ей, откровенно говоря, было не особенно интересно учиться и слушать скучнейшие рассказы учителей, по какой-нибудь истории или классической литературе, которую Ада просто на дух переносить не могла.

Иногда ей снились очень странные сны, в которых она видела таинственных, порой даже очень страшных созданий, но вовсе не из книг или фильмов ужасов, а своих собственных. Творений демонов, живших в ее голове. Порой она неожиданно, даже для самой себя вскакивала по среди ночи и нашаривала кнопку выключателя настольной лампы, чтобы включить свет и удостовериться нет ли кого-нибудь из этих существ у нее в комнате. Не залезли ли они под кровать или в шкаф для одежды. Не оказались ли они по каким-то неведомым причинам в ящиках комода и не забрались ли они к ней в рюкзак. Удостоверившись, что все на своих местах она со спокойной душой ложилась в кровать и очень быстро засыпала.

Но сны снами, а события, происходящие прямо сейчас были совсем иного рода, да и на сон они явно не походили. Ада даже пробовала ущипнуть себя за руку, но все оставалось на своих местах. Тот же автобус, тоже соседнее кресло, в котором сидел какой-то спящий парень из параллели, который за весь период поездки просто спал с наушниками в ушах.

«Это ведь Вольдемар. – подумала она, рассматривая его лицо, – кажется, это он приобрел славу «вампира», почему же он так и не просыпается. А вдруг у него тоже… были какие-нибудь проблемы с сердцем, а может быть… он впал в летаргический сон…».

Ада представила себя, находящуюся в состоянии манекена, который не в силах издать не единого звука и не сделать ни одного движения. Затем все сидящие думают, что она умерла и ее надо похоронить по всем христианским традициям, даже не узнав причину смерти. Ее несут, одевают как положено, отпевают, хоть она и яростно сопротивляется этому, но ничего не может сделать. Плачут над ней, а за тем кладут в холодный и мерзкий гроб грязного кровавого цвета. Вся она лежит без единого движения, кричит и плачет, но все слова и мольбы остаются в глубине сознания не в силах вырваться наружу и вымолвить: «Я не мертва, я не мертва!». Все тщетно. Суровые и холодные люди, на лицах которых застыло абсолютная каменность, закрывают крышку, и она в последний раз видит дневной свет и лучи яркого полуденного солнца, шум ветра, колышущего ветви кладбищенских деревьев, которые словно стонали от всей той тяжести, которая годами окружала их, впитывали остатки той людской энергии, которая еще не совсем растворилась в общем энергетическом поле мира после того, как родители и все близкие родственники, в слезах, попрощались с ней. Звучит погребальная музыка. «Я не хочу, не хочу, чтобы меня хоронили так, лучше сожгите мое немертвое тело, чтобы я никогда не очнулась в гробу». После чего. Бах! Гроб гулко стукнулся о земную поверхность, нет он не упал, он именно стукнулся, словно в нем было пусто. Дальше она едва-едва может различить голоса, всхлипывания и что-то в то же роде. Вжах! Кучка земли упала прямо на середину крышки, аккурат над ее животом, который буквально сдавливает от ужаса всего происходящего. Затем ее засыпают, комья земли летят сверху, наваливаются плотной массой, и словно давят, как гидравлический пресс, желая докончить начатое в особенном репертуаре. Все становится невыносимо тяжелым и нестерпимым.

А может все было бы не так. Возможно, что она ничего бы не чувствовала и ничего подобного во время летаргического сна не видела. В конце концов, Ада никогда не читала о подобных явлениях в научной литературе, по каким-то своим неведомым причинам. Иногда ей казалось все совсем по-другому. Вот ляжет она как-нибудь раз в кровать, в один из осенних вечеров, когда холодный ветер шумит за окном, качая деревья, укутается теплым одеялом, включит маленький ночник, который она постоянно ставит рядом, чтобы отпугивать монстров из глубин ее сознания, закроет глаза, обнимет большого плюшевого медведя, который тоже сторожит ее сон, несмотря на то, что она давно не ребенок, и мирно заснет.

Твердая поверхность, под спиной, такая твердая, что с ней не сравнится не один камень. Вокруг темно и холодно, а вместе с тем ужасно душно и страшно. Так страшно, что все монстры из ночных кошмаров, фильмов ужасов и книг покажутся сладкой грезой с самым счастливым концом, который только можно придумать. Она кричит и бьется руками о крышку, а сердце бьется с такой скоростью, что вероятно вот-вот разорвется. Она скребет ногтями о крышку гроба, срывает ткань, давит на крышку, но та не поддается и никогда не поддаться. Она кричит, кричит так что проходящие наверху люди в испуге оглядываются по сторонам. Передернувшись от представленной картины, Ада подумала, что лучше бы ее сожгли, да именно сожгли, чем клали в этот мерзкий гроб с землей и червями, большими и жирными жуками, а возможно и личинками, которые со временем будут есть ее плоть. Нет, она твердо решила, что, когда умрет завещает себя кремировать, а пепел развеять по ветру, не в коем случае не ложа его в землю.