Ной ещё немного постоял в Храме, вдыхая этот особый пряный воздух. Завтра особый для него день и особое место. Это не просто Храм – это место его рождения. Так уж получилось. Наверное, это символично появиться на свет именно здесь. Но тогда, по рассказу мамы, её чуть не разорвали, обвинив в осквернении святого места. Специалисты закрыли её и младенца собой. Об этом парень узнал сегодня утром, когда к нему совершенно неожиданно пришла мать. И  их оставили наедине. Такое не случалось само по себе.

« Все вместе, но каждый сам за себя и все для Бога!» - Гласило одно из главных правил и законов, по которым существовало подземное общество. А значит, никаких привязаностей, никаких даже родственных чувств, никакой заботы ни о родных, ни обо всех остальных. Только должностные обязанности и полное послушание высшим. Нет у человека ближе и роднее существа, чем Сын Великого Бога. А значит, только к нему должен испытывать человек любовь.

Под запрет попадали все проявления чувств от известных нам рукопожатий, объятий и других изъявлений симпатии, дружбы и любви. Человек был в этом холодном обществе просто маленьким винтиком, исполняющим свою работу. И этот винтик жил только до тех пор, пока мог исполнять свои обязанности. И всё же люди ещё не смогли лишиться своих чувств и стать просто механизмом. Так же женщины рождали детей, правда, ровно столько, сколько Совет считал необходимым для сохранения популяции. Десять лет назад Совет принял решение: для воспроизводства отбирать особым образом девушек достигших семнадцатилетия и помещать их в инкубаторий. Любовь матери к ребёнку называлась инстинктом, доставшимся человеку от животных, а, следовательно, должна была усмиряться разумом. Конечно, всё это менялось постепенно. И если, в первые дни жизни  ребёнок виделся с матерью ежедневно, то чем взрослее он становился, тем короче и реже они виделись. После десяти лет человек считался совершеннолетним и уже хорошо усваивал все правила поведения, и даже если случайно они встречались по работе или в Храме то приветствовали друг друга официально, как и всякого другого. Родственные связи не должны были мешать работе. Считалось, что одной встречи в месяц вполне достаточно.

  Поэтому внезапное появление матери, когда до следующего свидания было ещё более десяти дней, настораживало. Если бы его спросили, он не мог бы ответить соскучился ли по ней. Ему было приятно её общество, но непривычно. Она никогда не улыбалась, даже при случайной встрече. Красивое лицо не выражало никаких эмоций, тонкие черты лица были словно каменные. Все правила были соблюдаемы ей автоматически независимо от того видит их кто-либо или нет. Зато глаза говорили обо всём. Сейчас они кричали :  « Как я скучала! Как я хотела тебя увидеть и поговорить с тобой!»  И ещё многое чему не было слов в этом мире.

- Посмотри, что я принесла тебе в подарок! – она разжала ладонь и показала ему маленький красный шарик-помидор. От него исходил приятный аромат. – Это моя победа. Теперь у нас будут расти такие в большом количестве. Когда я попросила взять его для тебя, все согласились. После того, как ты нашёл этот старый склад, и спас нас всех от голода, тебя ценят и уважают все. Мы благодарны в особенности, как агрономы за семена. Я счастлива, что произвела на свет такого умного и удачливого мальчика. – Она поднялась и нервно прошлась туда - сюда по залу. – Нам о многом нужно с тобой поговорить. - Некоторое время они молчали.

- Надеюсь, что ты понимаешь, что всё, что я тебе скажу должно остаться между нами. Ты так же должен понимать, что мне разрешено это рассказать. Когда-то давно я получила жестокий урок и ничего без разрешения теперь не скажу даже тебе.

Ной очень удивился такому началу. Оно настраивало его на совсем не праздничный лад.

- Прежде всего, я должна сказать тебе, что сегодня твой день рождения, настоящий день рождения. Я поздравляю тебя с твоим семнадцатилетнем.

Ной не знал что такое – День рождения. Он никогда, как и все другие, не отмечал его, и даже не знал, что это значимое событие. Взросление в обществе, от рождения до определённого момента, отмечалось только переводом из одной категории в другую ( например, из младшей группы яслей в старшую ) далее, после школы, всё уже зависело от способностей, желания и удачи человека. При переходе из одной категории в другую не учитывался конкретный возраст, всё определяли тесты, неизвестно кем составленные, они определяли лишь готов или нет человек к следующему этапу, чаще всего это было просто волевое решение кого-то свыше. Поэтому Ной не удивился и не обрадовался. А лишь стал думать, какие преимущества это ему даёт.

- Теперь я хочу рассказать немного о твоём отце. – Немного помолчав, продолжила мать. – Его полное имя Никита, но здесь все его звали просто Ник. И у него были уникальные способности во многих областях науки, но в особенности в математике. Наш Учитель посчитал необходимым спасти его для будущего. Поэтому он, в числе немногих, был помещён в Кокон против воли и всё время стремился вернуться во внешний мир. Поэтому он и погиб почти семнадцать лет назад. Они впятером решили покинуть Кокон. Всё это вам объясняли в школе.

Ной слушал свою мать со всё возрастающим вниманием. В голове его возникали какие-то смутные образы, значение которых он ещё не знал. Задавать вопросы он не имел права.

- Скореё всего, что-то из его способностей передалось и тебе. Поэтому я очень боюсь за тебя. Постарайся не делать ошибок своего отца. И если что- то задумаешь совершить, то очень хорошо обдумай каждый свой шаг. Не хочу потерять ещё и тебя.

И в первый раз за всё время, что он помнил, она внезапно обняла его и крепко прижала к себе. И он почувствовал едва уловимый запах её волос и почувствовал прикосновение её тёплых и сухих губ на лбу. Наверное, то, что она сделала, было для неё настоящим подвигом.

- И будь осторожен при общении со своей девочкой. Кое-кто уже обратил внимание на ваши встречи. - Шепнула она на ухо. – Помни, что везде есть наблюдатели. К сожалению, её судьба и предназначение почти решены.  Дай Бог, чтобы тебе удалось что-нибудь изменить.

 От этих слов Ной вздрогнул и побледнел. Он невольно отстранился от матери, но она снова притянула его к себе. И продолжила шептать: - С этого момента ты должен быть не просто умным и дальновидным, но и мудрым. Я, думаю, что именно от тебя зависит не только твоя судьба, но и судьбы всех людей нашей колонии.

- На днях тебя призовёт к себе Первосвященник. Будь благоразумен и учтив. И во всём слушайся его, он мудр и справедлив. - Эти слова были сказаны громко и отчётливо. Теперь мама смотрела ему прямо в глаза с надеждой и тревогой. И, пожалуй, в первый раз в своей жизни Ной почувствовал необъятную любовь матери, которая скорее отдаст свою жизнь, чем предаст его. Это укрепляло теперь его силы. Он чувствовал, что наступает время ему самому и во всём  разобраться.  Мир оказался совсем не таким простым, как он полагал раньше. И в нём, оказывается, имела своё место любовь матери.

Теперь он ожидал появления Али. Но вокруг него суетились помощники  Первосвященника, убирая помещение к предстоящему завтра празднику Нового года. Их было всего четверо, и они очень гордились своей близостью к Сыну Бога и старались во всём угодить Первосвященнику, чтобы иметь право поцеловать край священной одежды. Пожалуй, что все очень надеялись хотя бы в один из ближайших праздников увидеть своего Спасителя, а прикоснуться к нему было величайшей наградой. Он слишком давно не осчастливливал своим появлением избранный народ. Двое служек, передвигая лестницы, оттирали балкон, на котором будут находиться, впрочем, как и всегда, избранные девы, школьники и малыши, допущенные на службу. Но в честь праздника всё должно было сиять. Ной считал своё присутствие здесь лишним, но ему приказано было ждать, и он не смел уйти.

   Али вбежал с такой скоростью, будто за ним гнались. Он поклонился Ною с каким-то странным раболепием и тихо сообщил, что встреча откладывается на следующий день. Первосвященник занят и просит (Просит?) его задержаться завтра после торжественной службы. Секретарь снова низко поклонился под изумлёнными взглядами своих подчинённых, ни сколько их не смущаясь. Ной не нашёл ничего другого как также поклониться и уйти.

  Всё же он сильно задержался. В апартаментах зоологов царила тишина. Он приоткрыл дверь в первую лабораторию, но даже там, за столом, положив голову на руки, дремал дежуривший Михаил. Никаких срочных дел не было.

  Легкая рука легла ему на плечо. «Ия!» - отворачиваясь от двери, едва не вскрикнул юноша. Горячие руки обхватили его, а кудрявая головка легла ему на грудь. Объятия сомкнулись. Ной и Ия не знали даже таких слов, как дружба и любовь. Просто их одиноким душам не хватало доброты и тепла, сочувствия и поддержки. И, наверное, они могли бы стоять так, прижавшись друг к другу, бесконечно долго. Внезапно он больше ощутил, чем расслышал её неуловимые всхлипывания.

- Что с тобой? – прошептал он. Она подняла голову. Её щёки были мокрыми от слёз.

- Мне приказано утром ещё до завтрака ждать прихода Яры, - он всё ещё не понимал, и она чуть громче, чем стоило, сказала, - я выбрана! Завтра меня поместят в инкубаторий!

  Ной почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и прислонился спиной к стене. Впервые он почувствовал свою полную беспомощность. Слов утешения не находилось. Все они были бы пустыми или бесполезными. Невозможно что-либо изменить. Чужая воля их разлучала. Он только гладил её по спине и целовал волосы. Даже в этой невинной ласке сквозила такая боль, что девушка не выдержала. Она высвободилась и убежала.

    Служба в этот день была необычной. Как всегда серая масса людей, стоявших в соответствии с секторами занятости, ждала выхода Первосвященника. В полной тишине раздалось пение из ниши балкона. Этот высокий сладкий голос уже очень давно не радовал слух людей. Свет на мгновение погас, и когда загорелся вновь у алтаря, лицом к собравшимся, стоял в ослепительно-белом с золотом тот, кого принято было называть Сыном Великого Бога. Вся одежда его, казалось, искрилась и сияла изнутри. На голове была золотая тиара, а в правой руке посох. Все ахнули и упали на колени. Какой-то старик запричитал то ли от восторга, то ли от испуга. Хор подхватил пение, усилив и оттенив звучание песнопения. В воздухе разлился какой-то сладкий аромат.

   Если бы это действо происходило и с ещё большей помпой, то и тогда Ной не способен был бы оценить его великолепие. Его душа кровоточила потерей. Он совершал те же действия, что  и все, но как-то отстранённо, словно наблюдая их со стороны. В один из моментов, подняв голову, он отметил одну необычайную странность: всё это великолепие не могло скрыть синеватой бледности лица Сына Бога. Ной, вдруг подумал, что он умирает и держится из последних сил. Он незримо покачнулся и Первосвященник, стоявший необычно близко, в как всегда серой, но по случаю праздника бархатной рясе, подхватил его под руку.

Хоры смолкли, и в полной тишине было слышно только взволнованно восхищённое дыхание толпы. Поддерживаемый Первосвященником  Сын Великого Бога медленно прошёл по проходу к выходу и обратно к алтарю, осеняя их рукой, поднятой вверх. На всём протяжении его пути все, кто был достоин стоять близко, старались хотя бы рукой прикоснуться к Его одежде. Ной почувствовал, ни с чем не сравнимое блаженство от усиливавшегося аромата, распространяемого его одеждой. Он, как и прочие, не обратил внимания на лёгкий туман, окутавший весь зал. Всё, что происходило после, он плохо помнил, и очнулся только тогда, когда, поднявшись со своего трона, Сын Великого Бога заговорил: - Я прощаюсь с вами дети мои. Отец мой призывает меня к себе. Я желаю вам процветания и радости в трудах ваших. Да прибудет с вами воля моя. Когда настанет время я приму вас всех в царствии своём. Пусть же каждый по воле моей в определённое мной время выполнит долг свой. Но знайте, что в трудный час – я всегда с вами!»

  Все вокруг стояли на коленях и заворожено смотрели на Сына Великого Бога. При последних его словах раздались дружные и непритворные горькие рыдания. Ной тоже чувствовал слёзы на своих щеках и не мог сдержать рыдания, но способность трезво мыслить уже вернулась к нему. Потому, что сейчас он стоял очень близко к алтарю, он мог внимательно присмотреться ко всему происходящему. Перед ним в великолепных одеяниях находился очень странный измученный то ли долгой болезнью, то ли болью человек, у которого тряслись от напряжения руки и голова. Серые тусклые глаза светились отнюдь не любовью и заботой о детях своих, а чем-то нехорошим и злым, похожим больше на презрение. Такой взгляд очень хорошо помнил Ной у Тоя, когда тот собирался поиздеваться над кем-нибудь из подчинённых или просто слабых. Это было настолько нелепо и неестественно, что бывшему охотнику стало не по себе. Сын Бога не мог быть таким жестоким или он просто сошёл с ума! Ною казалось, что всё это происходит не с ним, что это просто страшный сон, только он не может почему-то проснуться. Невольно он встретился с глазами этого человека, и этот взгляд в упор обжёг его сознание. Некоторое время они смотрели друг на друга. А в наступившей тишине люди бились в истерике, исходили слезами, вставали и вновь падали на каменный пол, словно не чувствуя боли. Сын Бога первым отвёл взгляд и о чём- то тихо спросил Первосвященника. Получив ответ, он рукой поманил Ноя к себе. Это было ещё более странно, и мальчик не сразу отреагировал на призыв. Но всё же почтительно подошёл к нему.

- Так значит это ты спас всех от голода? – Необыкновенно тихо спросил его Сын Бога. Ной кивнул в знак согласия. – Ты необычный человек. Явно, необыкновенно способный мальчик. Очень жаль, что я не узнал о тебе раньше, это многое изменило бы. – Он словно рассуждал вслух. А его ледяная рука коснулась щеки Ноя у которого мурашки побежали у него по спине. – Впрочем, ещё не поздно всё изменить. Тебя зовут Ной! Значит …, - те же холодные пальцы приподняли подбородок, чтобы ещё лучше рассмотреть его, - Похож, а? – обратился он к Первосвященнику. В его стальных глазах сверкнула какая-то озорная мысль. -  Ну, ничего, мы я думаю, найдём тебе достойное место и занятие. А сейчас ступай на место, не годится, что бы эти – он презрительно махнул рукой на своих  «детей», - видели нас вместе раньше времени.

Ной вернулся на место, всё ещё сомневаясь в реальности происходящего. Его отчего-то сильно мутило, и голова шла кругом. А вокруг продолжалось истерическое самоистязание, и только он, в растерянности стоял столбом. Тут он заметил, что помещение вновь заполняется каким-то голубоватым дымом, постепенно образовывающим плотную колеблющуюся стену между людьми, которые стали приходить в себя и алтарём.

- Прощайте дети мои – раздался тихий, но чёткий голос Сына Великого Бога. И всё  вокруг поглотил голубой туман, который на удивление быстро рассеялся. Теперь перед людьми стоял один Первосвященник.

 Люди окончательно пришли в себя, только были сильно угнетены всеобщим горем. Даже голоса хора звучали как-то тихо и печально. Первосвященник, обратившись к алтарю, громко произносил молитвы. Служба прошла дальше как всегда в праздник Нового года.

- Радуйтесь, люди, радуйтесь! – Провозглашал Первосвященник, а люди повторяли за ним. – Радуйтесь, Сын Великого Бога покажет каждой нашей душе путь в царство вечного мира и покоя! Приходит конец и нашим мучениям. По трудам нашим и вере нашей скоро обретём мы радость духовную! Последние времена наступают! Обещаем в наступающем году трудиться во славу  Высших сил ещё самоотверженней и хранить чистоту помыслов наших!

 А после, приняв священные дары, все своими группами направились в свои отделения праздновать его за столами. Всем казалось, что очень весело и радостно празднуют они  этот особенный новый год. Везде царила какая-то ненатуральная, неестественная эйфория. Ной же видел совсем другую картину. Люди двигались, словно во сне – медленно и печально. Даже на следующее утро они выглядели рассеянными. После подъёма, к блоку медиков выстроилась длинная очередь. У всех дико болела голова, у некоторых это сопровождалось и другими неприятностями. Но врачи были наготове. И толпа быстро разошлась, получив по глотку целительной воды.

 Прошло уже несколько дней, а Ноя так и не приглашали к Первосвященнику. Только Али нашёл его после той знаменательной службы и передал слова своего господина о том, что необходимо ещё подождать. Но это обстоятельство его мало трогало. Он не спешил менять свою жизнь. Он старался забить горе от первой потери и нагружал свою голову все большим объемом знаний. Завершения требовал и разбор архива. Свободного времени совершенно не оставалось. Сон и то составлял часа четыре. Зато его перестали мучить эти необыкновенные сны. Он проваливался в небытие с тем, чтобы по сигналу снова приступить к делам.

- Что-то случилось? – Ной никогда не видел своего деда таким расстроенным.

- Да так, - неопределённо ответил он, - но об этом чуть позже. Сейчас давай вместе разберём все документы, что ты достал сверху. Не дело им валяться на полу.- Он тяжело вздохнул. – Всё меняется. Что делать?

Что меняется Ной, конечно, знать не мог, но и спрашивать не стал. Они вместе стали тщательно просматривать содержимое ящичков и коробок, различного размера тубусов и свёртков. Работа была одновременно и однообразной и интересной.

В коробках большей частью хранились вещи давно умерших людей. Самые простые вещи, которые нельзя было применить в быту: дневники, какие-то картинки, записные книжки и многое другое чему названия Ной просто не знал. В одной из коробок лежал странный блестящий шарик - красный с одной стороны и синий с другой, к нему была прикреплена петелька с обрывком нитки. Мальчик повертел его в руках (похож на лампочку).

- Что это такое? – Спросил он у деда, но тот только поморщился.

- Украшение раньше было. На дерево вешали на праздник… Неважно на какой, сейчас это смысла не имеет… Если хочешь, можешь оставить себе. – Он протянул Ною чистый лист и карандаш. – Вот здесь вверху запишешь номер коробки, а ниже по порядку перечислишь всё, что в ней лежит. Если что-то не знаешь, спросишь у меня. Пора тебе самостоятельно работать. Вместе будет быстрее. А то мы так до самого пробуждения просидим, и отдохнуть будет некогда.

Оставшееся время они работали молча. Только пару раз Ной спрашивал у своего наставника как называется та или иная вещь. Из какой- то очередной коробки, с разрешения деда, к нему в карман перекочевали тонкая потемневшая от времени цепочка и маленькое атласное сердечко, испускавшее слабый приятный аромат, не уничтоженный ни временем, ни сыростью. Заинтересовал его и толстый очень старый дневник в потрескавшейся обложке весь исписанный какими-то цифрами и формулами. Многие ему уже были знакомы, но было и в большом количестве новое. Это были какие-то доказательства, сопровождавшиеся скупыми пояснениями типа: следовательно, отсюда, где и если. Дед полистал его и тоже разрешил забрать, всё это сопровождалось скорбным выражением лица и глубоким вздохом. На коробке, сохранившей эту книжицу значился номер с буквой «а» в конце. Эту коробку решено было отложить, пока не найдутся остальные. Таких оказалось ещё две, в одной лежали черно-белые фотографии, их дед тут же забрал. В третьей находилась такая же толстенная тетрадь-дневник, несколько химических карандашей, тонкая брошюра по высшей математике и пара потемневших от времени серебряных крестиков на цепочках. С этим архивист распорядился очень просто: карандаши забрал себе, брошюру и дневник разрешил Ною забрать себе, а серебро велел отнести инженерам. Таким образом, в руках юноши оказалось богатство, значение которого он узнал не сразу.

В эту ночь произошло землетрясение. Все обитатели подземного города проснулись резко и разом. Под ними ходила земля, с полок падали предметы, всё вокруг трещало. Из громкоговорителей раздавались призывы сохранять спокойствие. Кто-то просто трясся от страха, кто-то истово молился, кто-то в истерическом «прозрении» восклицал, что вот оно то, что предрекал Сын Божий! Специалисты восприняли происшедшее со стоическим спокойствием. Всё происходило всего лишь несколько минут, но все в той или иной степени поняли, насколько хрупок их мир. «Такого не было никогда, - заявил Зоолог испуганной молодежи, -  Но Кокон выдержал. Это уже ясно. Иначе мы уже не разговаривали так спокойно. Землетрясения в этом месте очень редки. Еще немного, несколько толчков и все. Теперь необходимо навести порядок в нашем хозяйстве …»

После обеда был собран Совет, с которого Зоолог вернулся в глубокой задумчивости. Но ничего не стал говорить, столкнувшись с Ноем, который выходил из корпуса. Сегодня ему предстояло продолжить изучение основ медицины. Никто из специалистов не настаивал на доскональном изучении той дисциплины, которую преподавал. Парень уже понял, что здесь ему предоставлено право выбора: что изучать подробно, а с чем можно только ознакомиться в общих чертах. Сейчас он уже решил для себя, что наиболее подробно должен изучить медицину и математику, а так же тесно связанные с ними дисциплины.

На службе в Храме всё было как всегда, только теперь ему всё это казалось ужасно скучным, и он с нетерпением ожидал окончания. От всего этого действа он не видел никакого толку. Все необходимые действия он исполнял автоматически, а думал совсем о другом. Такие же мысли он читал на лицах практически всех специалистов: каждый думал о чём-то своём, тупо исполняя ритуал. Жизнь его так стремительно менялась, что он перестал удивляться. Казалось, не обдумывая все события, он вдруг пришёл к выводу о том, что кто-то невидимый, но очень могущественный взял его за руку и ведёт куда-то вперёд, к только ему одному известной цели. И больше не надо бояться, сомневаться или спешить. Пусть всё идёт своим чередом. И пусть что будет, то будет. Это придало ему спокойной уверенности и равнодушия к своей судьбе. Он стал больше прислушиваться к своему внутреннему голосу и слушаться его, в полной уверенности, что он поступает правильно. Но этот могущественный повелитель его судьбы, отнюдь, не Сын Бога с которым он разговаривал недавно.

Разворачиваясь к выходу, он равнодушно скользнул глазами по балкону и невольно вздрогнул. Там, в глубине, почти невидимая, у стены стояла Ия. На мгновение их глаза встретились. В  её взгляде светилась  надежда. Это единственное, что отличало её от серой массы женщин и детей там на верху. Ной замер на мгновение. Люди обходили его, ворча. Но он не замечал ничего вокруг. Кто-то обратился к ней и немой разговор прервался. Девушка исчезла.

Ной стоял посреди Храма в одиночестве все еще погруженный в свои мысли. Кто-то тронул его за рукав. Он обернулся, рядом с видом покорного ожидания стоял Али. За прошедшее время он вытянулся и теперь был почти одного роста с Ноем, но выглядел от этого еще тоньше.

- Я пришел чтобы пригласить вас к Первосвященнику, - тихо сказал он и показал рукой в сторону внутренних покоев Храма.

 Здесь никто кроме служителей не имел права проходить, но они уверенно вошли через боковую сводчатую дверь и по боковому проходу подошли к каменной винтовой лестнице. Путь занял несколько поворотов, закончившихся длинной площадкой, больше похожей на узкий коридор, куда выходило несколько дверей. Али нажал на ручку крайней и вошел первый.

- Ваше преосвященство, задание выполнено, - смиренно произнес слуга.

- Что так долго? – больше капризно, чем требовательно, спросил голос Первосвященника, ответа на него явно не требовалось, - Пусть заходит. И оставь нас вдвоём.

  Али вышел, пропуская гостя. Наверное, если бы это событие случилось ещё до Нового года, сердце парня билось бы с такой силой, что готово было разорваться на части, но сейчас душевная боль глушила эмоции. И если ему было и не все равно, то, по крайней мере, он был спокоен так, как если бы происходило нечто обыденное. Комната, в которую вошел наш герой, по меркам подземной жизни, была приличных размеров и являла собой приёмную и уголок для отдыха. Такой роскоши, как здесь Ной нигде не видел. Стены были обиты деревянными панелями, покрытыми прозрачным лаком так, чтобы структура древесины была видна как можно лучше. По ним из каменных ёмкостей, цепляясь за опоры вились лианы, покрывая все свободные места своей зеленью. Было светло, как в храме, причем свет лился откуда-то сверху с нежно голубого потолка. Как только он вошел, все его тело охватила теплая волна. Ноги утонули в темно-зеленой мягкости пушистого ковра. Перед ним был полукруглый стол на котором стояло что-то ароматное укрытое кружевной ослепительно белой салфеткой. Возле стола находились два кресла. Слева от потолка до пола комната была перегорожена молочного цвета занавесом. Ткань раздвинулась, и оттуда вышел Отец Марк, но уже не в сутане, а в мягком трикотажном костюме и тапочках.

От неожиданности Ной застыл и только после поклонился.

- Не так выгляжу, как в Храме? – усмехнулся он, - Ничего не поделаешь, привыкай. Теперь будем видеться часто. Проходи, садись.- Он указал на одно из кресел. - Попьём кофе и поговорим. – Уверенным движением салфетка была удалена, открыв изящный фарфоровый сервиз. На разного рода тарелочках лежало много такого, о существовании чего парень даже не подозревал. – Садись, садись, - видя его нерешительность, настаивал мужчина, - Кофе ты будешь пить в первый раз в жизни. Поэтому сделаю на свой вкус. Дальше будешь поступать по-своему.

 Ной впервые пользовался и такой очень хрупкой, на его взгляд, посудой. Горьковатый напиток ему понравился, как та желтая солоноватая пластинка, с которой посоветовали его пить. Отец Марк наблюдал за ним с видимым удовольствием экспериментатора. Так наблюдают за животным в лаборатории давая ему то или иное вещество и отмечая то, что происходит с подопытным. Но в данном случае, подопытное было более бесстрастно, чем хотелось.

- Ну что же, - начал хозяин, отставляя свой прибор в сторону, и переходя на более официальный тон, - в последнее время ты показал себя большим умником. Странно, что еще в школе этого за тобой не заметили. Ну да ничего, возможно, что это даже к лучшему – избаловаться не успел. – Отец Марк посмотрел на него, прищурившись.- Пока могу сообщить только тебе, что ты избран из всех кандидатов, для великого предназначения. Очень скоро я оглашу это перед всем народом.

Ной несколько растерялся. Он никак не мог понять, что обозначают слова Первосвященника. Это явно отразилось у него на физиономии, что очень понравилось собеседнику.

- Ты заменишь в жизни нашей общины Сына Бога, - парень вскочил на ноги, - садись, садись. Это дело решенное, и специалисты нас поддержали. На днях вы побеседуете. А пока тебе предстоит свыкнуться с этой мыслью и держать всё в тайне. – Отец Марк немного помолчал, наблюдая за тем, как краски на лице мальчишки сменяют одна другую в зависимости от нахлынувших мыслей. Когда он немного успокоился, священник продолжил, - Прекрасно, ты взял себя в руки. Ну, а пока суть да дело, у меня есть к тебе поручение. Это важно для всех. Землетрясение наш Кокон выдержал достойно, однако, что твориться за его пределами неизвестно. Одно нарушение уже проявило себя: уменьшился поток воды, пополняющий водозабор. Да и всё остальное необходимо проверить. Охотники пока без дела. Я распорядился чтобы Той оставил себе троих. Остальных на время заберёшь себе в помощь. Все инструкции получишь у главного инженера. Разрешение на выход из Кокона своим ребятам будешь давать сам. А у тебя оно будет постоянное. – Первосвященник достал из шкатулки на столе серебристый медальон в виде пули, закрепленный на крепкой цепочке. – Одень это на себя и никогда не снимай. Сам знаешь, как опасно бывает за границами кокона, сейчас особенно. Он поможет разыскать тебя даже под завалом небольшой толщины. А теперь ступай спать. Али тебя проводит другой дорогой.