Первосвященник нервно ходил из угла в угол. То, что произошло три недели назад, повергло его в ярость и лишило покоя. Как он мог быть так беспечен? Отчего-то решил, что Ной никуда теперь не денется, и будет вести себя тихо и покорно. Это же так почётно – быть приемником самого Сына Бога! Но у мальчишки совершенно нет никакого стремления к власти. Когда отец Марк сообщил ему о том, что он избран, у него было такое лицо, будто это приговор к смерти! Зачем ему надо было обязательно идти в этот каменный угол, куда первое время сажали провинившихся, пока не отстроили специальные камеры? Этот новенький из охотников что-то лепетал о каких-то цифрах начерченных на стене. Зачем они ему понадобились? Первосвященник, конечно же, пролистал и довольно тщательно эти старые дневники и книжонку, лежавшие на столе – учился же когда-то сам высшей математике – но ничего не понял, кроме того, что это выкладки каких-то расчётов или доказательства.

  Всё это время отец Марк трясся от одной мысли о том, что ждёт его самого, когда приедет Иван. Он слишком хорошо знал своего бывшего друга, чтобы тешиться иллюзиями. Чем дальше, тем больше он был неадекватен, и вряд ли обойдётся одним рукоприкладством. Разговор с ним перед отъездом возлагал всю ответственность за преемника на первосвященника. Теперь он вспоминал каждую мелочь из их беседы, как будто это могло что-то изменить.

  Они то и дело посматривали на монитор, который показывал спальню, где лежал Ной.

- Что он делает? – Спрашивал у Первосвященника Сын Бога. - Зачем ему книга в постели, если он лежит с закрытыми глазами?

- Откуда я знаю, зачем? - Отвечал тот с раздражением. - Может быть, как игрушка ребёнку. Мы ведь лишили их игрушек, да и вообще игр. Вот он и придумал свою психологическую замену. Поэтому и поглаживает.

- В его-то возрасте? А если это не так просто. Вспомни, кто его отец. И какие у него способности. - Сын Бога отвернулся от экрана. - Если бы не Учитель, что было бы сейчас с нами? Только ему удалось сдерживать эти силы. И Ольга тоже … Её рук стоит бояться. Хорошо, что использует их на благо, а не наоборот. Если бы ни она, что выросло в таких условиях?  Её руки - это чудо! – Иван закрыл глаза, - Если бы ты только знал, какие ощущения от её прикосновений!  Никогда не смогу забыть…, да и простить себе никогда не смогу! – Он поморщился от приступа боли. – Дай мне папиросу, не могу больше.

- Может, пойдёшь к себе, ты же видел его реакцию на твой дым. Ты же знаешь, как от него трудно избавиться! - Но потом, глядя на страдальческое лицо собеседника, однако, достал из шкафчика очередную дозу и, прикурив от зажигалки, протянул её Ивану, тут же  включил вентиляцию. - Надеюсь, что к вечеру всё улетучится окончательно.

- Да, так уже лучше. - Глубоко затягиваясь, проговорил тот. - Так о чём это я?... Да, вспомнил. Сможем ли мы контролировать их сына? Не только мы, но возможно и он сам не знает о своих скрытых возможностях.

- Может что-то и знает, - Марк отмахнулся рукой от дыма, - Очень уж много странностей происходит с ним. Одной уникальной памяти, и то довольно. Я уже не говорю о математике! Надо было с младенчества изучать его способности. А теперь, как повезёт!

-  Ничего, мне нравится его дерзость, способность на рискованные действия, выдержка … Как замена для меня он лучший из всех. Только надо его привязать к кому-нибудь, чтобы был намного сговорчивей. А то, я думаю, что он только делает вид, что исполняет приказы. Слишком развит интеллект. Такие - всегда себе на уме. Никогда не знаешь, чего от них ожидать! - Сын Бога с каждой затяжкой расслаблялся всё больше с тем, как боль отступала. – А ты, я смотрю, недолюбливаешь его. Боишься?

- Надо будет отправить его в карантин, хотя бы на несколько дней.  Простых анализов явно недостаточно. – Задумчиво произнёс Первосвященник, игнорируя последние слова. - Там мы узнаем всё, что надо, а не только состояние здоровья. Всё же приемник - это очень серьёзно.

- Жаль, что времени очень мало. Не надо его карантином пугать! Знаю, что там исследователи вытворяют. Мало ли что может случиться! Мне бы способности Учителя, - Иван глубоко затянулся и отложил папиросу в сторону, - Ненавижу его и восхищаюсь! Как он нас всех сделал! Зато у его сына никаких способностей и интеллекта. Так, серость и нежелание развиваться! Сколько ему прощалось, дураку, с замашками диктатора. Только эту черту от отца и унаследовал. Дай такому власть, так он просто по прихоти своей половину общины перебьёт. Мой сынок тоже не лучше - раб по сущности, никакого сопротивления обстоятельствам, никакого движения мысли! - Он порывисто встал, но тут же, схватившись за голову, сел обратно. И судорожно схватив папиросу, стал жадно затягиваться.

- Тебе не стоит делать резких движений. - Первосвященник с непонятным чувством смотрел на него. В его взгляде сквозил то ли сочувствие, то ли потаённое злорадство. - Когда их зачинали, не было никаких хороших чувств, - продолжил он рассуждения, - только холодный расчёт и насилие. Вот и вышли уроды… Генетика может создать живой организм, но вселить в него душу никогда! Способностями наделяют людей совсем другие силы …

- Ты думаешь, что нужна любовь? То, настоящее светлое чувство? – Сын Бога хмыкнул. – Не знаю… Она меня любила и, знаю, что любит до сих пор. И после этого, ты считаешь, что оно могло возникнуть у Никиты и Ольги? Их же свели совсем без их желания. И разница в возрасте приличная. Какая могла быть любовь?  Она лишилась к тому времени двоих детей. Эта беременность самое настоящее чудо.  Помнишь, мы собирались поменять им пары. И если бы не тот бунт…

- А ты не задумывался о том, что общая боль могла их сплотить и вызвать взаимное чувство? Пусть и временное? Например, желание утешить, - Первосвященник  был раздражён, ему совершенно не хотелось вспоминать прошлое. – Знаешь, я столько лет здесь с ними, я всё вижу и всё о них знаю, об этих людях. И признаюсь тебе, как на духу, что раньше - это служение в храме было для меня просто бутафорией. Так, нечто схожее с плохой театральной постановкой. Но уже много лет, я служу тому богу, который создал нас всех. И служу, как мне позволено, как могу. И делаю это по возможности честно. Если бы ты знал, как я хочу изменить и их и свою жизнь!

- Изменить?! –  Сын Бога рассмеялся. - Это невозможно! Это равносильно убийству! Или ты забыл, что стало с теми, кто всё же выбрался наружу? - он замолчал, затягиваясь, - Это с твоей стороны чистое позёрство и болтовня! Для тебя-то путь всегда свободен! Иди, почувствуй на своей шкуре, как это происходит. Может быть, тебе повезёт, - Марк побледнел и отрицательно затряс головой, - Вот, что и требовалось доказать. Жизнь тебе дороже …

- Но, хоть облегчить их жизнь, как-то можно? Есть ведь новые технологии или хотя бы продукты питания…, - Первосвященник всё ещё на что-то надеялся.

- И как ты это всё им объяснишь? – Грустно улыбнулся Сын Бога. - Чудом, совершённым мной? Но не все же, они глупы? Я даже представить себе не могу, что случится, если они просто догадаются, что в этом мире всё совсем не так, как они думают в большинстве своём. Хорошо ещё, что специалисты молчат. А если эти недоумки узнают правду? Они взбунтуются, захотят вырваться наружу. Удержать без жестких мер будет невозможно. И даже, пожалуй, ни к чему. Что будет с ними дальше – никто не знает! Сколько их останется в живых? Потом, не забывай о «живых бомбах». О них так часто говорил Учитель. Кто они? Что они? – Иван на минуту закрыл лицо руками, - Мы и так делаем всё, что возможно. Этот мальчишка очень сильно помог, обнаружив бандитский склад. Наш общий знакомый был очень предусмотрительный человек. Жаль, что сбежал. Зато голод вам больше не грозит. Семена новейшие я Агроному отдал. Вырастят – будут овощи в достатке. Лампы привезу. Всё будем делать постепенно, чтобы не вызвать подозрений…, - Он сделал ещё несколько глубоких затяжек и продолжил. – Вот зоологам ничем помочь не могу. Странно было бы объяснить даже уборщику, как это вышло, что кролики или куры под землю провалились много лет назад, при этом выжили, да ещё корм с собой прихватили. Консервы – да, но никак не животные! Пусть стараются этих своих перспективных, как их там? Полуящериц полурыб разводить, – Он махнул рукой в раздражении, -  Так что не заводи на эту тему больше разговоров. Это ничего не решит, - Он осторожно поднялся и стал прохаживаться из угла в угол, - Давай лучше, Марк,  подумаем о том, с чего начали. А начали мы с тобой с разговора о моем приемнике. И ещё о том, что мне очень хотелось бы увидеть завершение моего опыта. И как это всё сделать…, - Иван снова сел и начал нервно глотать дым, медленно выпуская его через нос, - Очень бы не хотелось получать чудо-ребёнка искусственным путём. Все, что были прежде подобным способом рождены, несмотря на подбор генов, ничего особенного не представляют, так – рабочие муравьи. Талант на детях отдыхает. А их внуков, я боюсь, что не дождусь.

- Тебе, Иван, не кажется, что с воспитанием приемника мы несколько опоздали. Всё-таки мальчику уже восемнадцать лет на днях исполнится. До совершеннолетия рукой подать, да и интересы у него больше к математике. А не к медицине, как выяснилось.

- Нет. Я так не считаю.  В медицинском отделении он достаточно частый гость. И старается помочь. Неизвестно, что ещё пересилит, – Иван сел в кресле поровней, и стряхнул пепел со своих брюк. - Сейчас самое время. Юношеский максимализм он уже прошёл и значительно раньше, чем у прочих. Он стал осторожнее и сдержаннее. Конечно, он чересчур скрытен. Но это ничего. Оставляю его под твою ответственность. Береги его, как зеницу ока, даже если он тебе не нравится. Вы же с ним подружитесь, я надеюсь? - Он внимательно посмотрел в глаза собеседнику. И тот не выдержал взгляда, опустил глаза.

- Я постараюсь, - сухо ответил Марк.

- Тогда, расстанемся до времени. Сегодня я уеду. Материал необходимо отвезти. Через месяц вернусь. – Иван поднялся, и, вдруг с ухмылкой обернулся. - Хотелось бы увидеть такую же страстную сцену, как прошлой ночью, только с другой нимфой. Той, о которой мы говорили вчера. Пусть пока никаких способностей ещё не проявила, но кто знает? Всё-таки дочь нашего незабвенного Учителя!

- Неужели ты хочешь, чтобы и я всё это наблюдал. Это, в конце концов, просто гадко!

- Странно, а мне понравилось. Твоя дочь была на высоте! - всё ещё улыбаясь, только какой-то злой улыбкой проговорил  Иван. - Не думал я, что ты настолько щепетилен. Раньше тебе это всё нравилось. Как вспомню, какие оргии наш незабвенный наставник устраивал – так до сих пор содрогаюсь. А ты в них не последнее место занимал. Стареешь, наверное, – он сделал паузу. -  Да, и ещё, перестань пичкать Ноя всякой гадостью. Ещё не известно почему, ему стало вдруг так плохо. К тому же его организм должен быть чист от всякой химии. Эксперимент должен быть идеальным от начала до конца, - и он ушёл, закрыв за собой дверь.

  «Нет, он мне не простит, гибели этого мальчишки!» – от одного предположения возможной расплаты, у отца Марка так взбесилось сердце, что он принялся судорожно рыться в ящике своего письменного стола, ища лекарство. Наконец трясущимися руками он запихнул таблетку в рот. А после сидел, закрыв глаза, стараясь, сосредоточится на своих ощущениях. В это время зазвонил телефон, заставив его подпрыгнуть от неожиданности. Несколько раз, шумно выдохнув, он поднял трубку. Его ждала хорошая весть: преемник найден без сознания, но живой! «Слава Богу!» - совершенно искренне воскликнул Первосвященник.

Ной очень медленно приходил в себя. Первое, что дошло до его сознания – это был затхлый подземный воздух Кокона с примесью медикаментов. «Значит, я дома и в медкорпусе, - подумал он и снова провалился в небытие. Следующий раз он пришёл в себя от прикосновения маминых рук. Их ни с чем нельзя было спутать. Захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее, но сил ещё не было. Он только увидел сквозь муть её родные черты и попытался улыбнуться. Третий его приход в сознание был уже бесповоротным. Взгляд прояснился. Он лежал в отдельном боксе, как называл эти крохотные комнатки главврач.

- Ну, что же, прекрасно! Наконец-то вы пришли в себя, коллега, - Пётр Васильевич чем-то напоминал доктора Айболита из сказки, которую совсем недавно Ной смотрел с Лизой по телевизору. Такой же, худощавый, с задорными седыми вихрами, нахально торчащими из-под белой докторской шапочки. Даже очки на носу - круглые стёкла в металлической оправе. – Поспали знатно. Но излишний отдых, так же вреден, как и его недостаток. Сейчас мы вас покормим, - на его слова желудок совершенно недвусмысленно ответил бурчанием, что ещё больше обрадовало эскулапа.

 После ужина начались посещения: отец Марк привёл с собой Ию и, справившись о самочувствии больше из вежливости, чем от необходимости, оставил их ненадолго вдвоём. Девушка склонилась над ним и, прижавшись щекой к его щеке, горячо зашептала, зажав в ладошке подслушивающий кулон.

- Я так боялась за тебя, что каждую ночь, когда никто не мешал, представляла себе, что, - она судорожно вздохнула и продолжила, - представляла, будто ты не за этой грудой камня, а всего лишь за стеклянной перегородкой и до тебя нужно просто достучаться, и всё будет хорошо!

- Я так тебя люблю, - шепнул он ей в ответ, растворяясь в аромате её золотых волос, - теперь, когда мы снова вместе – всё будет хорошо…, - она, удивляясь его словам, подняла голову. Губы оказались так близко, что он не смог отказать своему желанию.

- Кх-м, - услышали они над собой ироничный голос врача, - не рано ли? Дня через три, когда снова увидитесь уже в другой обстановке – делайте, что хотите, а не только целуйтесь! Сейчас же хватит. Успеете ещё, - Пётр Васильевич пригрозил пальцем пациенту, когда Ия упорхнула вслед за Первосвященником, - Отдыхайте, а потом у нас вами будет серьёзный разговор.

  Наверное, это был верх легкомыслия, а может быть, просто эйфория от того, что всё получилось, как нельзя лучше, но он размечтался. С того дня, когда к Ною вернулась память, и он обрёл Отца, его жизнь снова совершила крутой поворот.

Он помнил, как в дрожащих пальцах, ещё ничего не понимающего мужчины, механически, по-памяти скользящих по краю, потускневшего от времени и влаги кулону, щёлкнул незаметный запор. Ной до этого момента и сам бессмысленно крутивший в руках старую жестяную коробочку, неожиданно для себя, подумал о том, что внутри должны находиться леденцы, которые он неизвестно зачем взял с собой. Взял когда собирался идти … куда? В каменную комнату, где на стене написаны цифры …, - пришёл к нему ответ откуда-то из глубины самого себя. И что же было дальше? Он нашёл этот кулон под каменной плитой совершенно случайно. А потом? Потом был обвал или взрыв? И взрыв произошёл снова в его голове. Память вернулась так лихо, словно распахнулась дверь, в которую он давно и тщетно ломился. И вдруг, она раз, и распахнулась из тьмы на ослепляющий свет! Как в тот день, когда он подземной крысой выполз наружу и от изумления забыл обо всём, что с ним было раньше. Лиза потом говорила, что он стал внезапно «пунцовым, как маков цвет». Взглянул на милое юное личико своей матери, искусно нарисованное на внутренней поверхности, которое ни с каким другим он перепутать не мог. И когда этот славный добрый и бесконечно родной человек назвал её имя, всё встало на свои места. Об этом кулоне и имени женщины в нём, мог знать только тот, кто его потерял. Все остальные мелочи и подробности известные ему по крупицам с детства, сразу же встали в стройный ряд единственно верного вывода. Он не удержался и вскрикнул от удивления одно только слово: «Отец!»

А дальше – дальше они чуть не задохнулись от счастья. Лиза прыгала от своего восторга, что у неё теперь есть настоящий, а не вымышленный старший брат. Хозяйке стоило немалых усилий увести её в дом, чтобы дать двоим мужчинам вспоминать и  рассказывать друг другу о своей жизни. Они не спали до рассвета. А когда заря окрасила восход в алый цвет, Ной совершенно неожиданно для вновь обретённого отца, сказал, что он должен вернуться в Кокон, чтобы попытаться спасти всех, кто там находится. Никита Александрович, а не Иванович, как было написано в официальных документах, только посмотрел на него и кивнул головой. Он всё понял, и, если бы мог, то сделал бы так же. Приём больных в этот день они сократили, готовясь к его обратному путешествию.

Врач, сделав обход своим немногочисленным больным, вернулся и прервал воспоминания Ноя.

- Ну что же, - Пётр Васильевич был настроен по-деловому, - давайте попробуем подняться. А я помогу, поддержу. Отец Марк торопит, так что давайте шевелиться.

Встать оказалось не так трудно, как идти. Слабость ещё давала о себе знать. Но опираясь на своего поводыря, Ной достаточно уверенно передвигал ноги. У своего кабинета главный врач медкорпуса остановился и, сняв с шеи кулон главного специалиста, оставил его в ящичке на стене и только потом открыл дверь электронным ключом (как называется, эта карточка Ной уже знал). Они вошли в комнату, намного большую, чем он предполагал. Она была такого же размера, как его квартира, с теми же удобствами, с единственной разницей, что стол был развёрнут лицевой стороной к входу и возле него стояла медицинская кушетка. Из чего можно было сделать вывод, что ценят врача никак не меньше, чем его самого. А возможно, что доверяют значительно больше, потому, что ни одной камеры слежения, он не увидел.

- Не ищите, видеокамер нет, сам проверял, - откликнулся на его взгляд врач, - Специалисты, даже главные, тоже иногда болеют. А чем и как – никто не хочет, чтобы знали другие. Поэтому, и не прослушивают. – Врач, явно, здесь говорил свободно. - Присаживайтесь, где вам удобно, или можете прилечь, - он уселся на своё «председательское» место.

Ной решил занять место на диване напротив хозяина, его что-то насторожило в том, как переменился тон. Некоторое время они поглядывали друг на друга и молчали. Врач перекладывал на своём столе письменные принадлежности, рисовал пальцем на лаковой поверхности какие-то фигурки …, потом, так же резко оставил это занятие и посмотрел в упор на собеседника.

- Разговор у нас предстоит, сразу скажу, нелёгкий, - начал он тихо и уверенно, - Ну, и как там, наверху? Лето, наверное, зелёное всё вокруг, птички поют?

 Ной никогда не учился актёрскому мастерству, поэтому никак не мог быть уверен в том, что мысли взметнувшиеся как, упомянутые собеседником птицы, метались из стороны в сторону тысячей вопросов. Он просто опустил глаза.

- О чём это вы? – спросил немного осипшим голосом.

- То, что вы не теряетесь под моим взглядом и словами – это очень хорошо, - Пётр Васильевич игнорировал его вопрос, - а хорошо это потому, что их в той или иной форме, может вам задать ваш куратор Иван Александрович. Странно, что этому вы всё-таки удивились! Он ещё не представился? Да, он ваш родной дядя. Но, смею заметить, что родственные связи для него ничего не значат. Все люди для него делятся только на две категории: полезные и бесполезные. А врач он очень неплохой. И вот эти анализы, которые сделали, когда вы были без сознания, - он выложил на стол несколько печатных листов, - скажут за вас гораздо больше, чем вы сами. Та пригоршня скажем так, дурманящих разум, карамелек, создала некую видимость голодного обморока, для тех, кто вас нашёл. Но вы ещё что-то с собой сделали, чем чуть было не убили. Это было умно, но для простаков. Врач такой искушённый, как ваш дядя, больше доверяет анализам, чем словам. Дай Бог, чтобы ему не пришло в голову в них заглянуть и разобраться подробно. Во всяком случае, будьте готовы ко всему. Не знаю, как он к этому отнесётся…, - врач посмотрел на юношу как-то странно задумчиво и добавил, - Я, конечно, немного закамуфлирую, что смогу поддерживающими веществами и витаминными инъекциями, но далеко не всё.

- Что вы хотите от меня? – Ной уже не в силах был держать позу.

- Надежду.

- Что? – не понял он.

- Да, да, вы всё правильно поняли. Надежду на то, что я, как и все другие, смогу жить там, где солнце, ветер, небо, зелень или снег, где поют птицы и прочее. Надежду на свободу. Согласитесь, что это очень высокая цена для того, кто там родился, но вот уже двадцать лет сидит, как крот под землёй, - с горечью закончил врач.

- Я думал, что …, - Ной был в растерянности, - простите!

- Поверьте, что среди любой из групп, есть порядочные люди, которые всегда помогут вам если необходимо. Их надо просто вычислить и убедить доверять вам. Если уж вы вернулись, то, я полагаю, что не только ради любимой девушки и матери.

- Вы правы, я вернулся не только из-за любви к ним. Мне необходимо разобраться во всём, что здесь произошло. Если бы это было просто, то обратился бы к властям и людей вывели бы на поверхность. Но если даже мой отец потерял память, то …

- Никита Александрович жив? – собеседник даже приподнялся от изумления.

- Да. Но ещё неделю назад ничего не помнил о своей жизни до того, как выбрался на поверхность, - Ной видел неподдельную радость, с которой Пётр Васильевич воспринял его слова.

- А мы, признаться, восемнадцать лет назад похоронили его. Знаете, почему?

- Догадываюсь. Он рассказал мне то, что знал. Их было четверо: отец, Яна, Александр и Павел. Павел знал откуда-то, что здесь совсем рядом есть карстовая пещера, куда спускались спелеологи. Ход мог вывести их на поверхность. Поэтому он спустился первым в провал и стал исследовать ходы. Первый раз он сообщил, что нашёл четыре хода. Один ведёт подземной рекой к плотине нашей электростанции, что было и так понятно. Посовещавшись, решили искать в противоположной стороне. Павел снова спустился. Его очень долго не было. Александр отправился вслед за ним и вернулся часа через два. Он восторженно кричал, что нашёл выход, что он справа и надо всем немедленно об этом сообщить. Они пытались его остановить, но тщетно. Александр выскочил в проход, они за ним. И тут произошло невероятное. Он, вдруг вспыхнул ярким, синим пламенем. Огонь шёл откуда-то изнутри из тела. Одежда загорелась после кусками. Он весь стал похож на факел. Друг ещё бежал, ещё радостно кричал. Мой отец ринулся было за ним, но Яна остановила его: «Ему уже не помочь, - сказала она, - я знаю. Пойдём, испытаем свою судьбу!» Отец и сам понимал, что если их поймают, то посадят в камеру, а ход замуруют, и тогда уже не выбраться. Спустившись в провал, они прошли по руслу реки, потом ещё по другому коридору и вышли через широкий проход на поверхность. Была тёмная осенняя ночь. Пахло прелью. Они спускались и медленно куда-то шли на далёкий лай собак, наслаждаясь свежим воздухом и радуясь, что всё позади. Но дальше был провал. Дальше он помнит только больничные стены, палату и то, что из прошлого осталось только имя.

- Хотите узнать правду, что стало дальше с Александром? – спросил врач и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Всё было не совсем так, как вам внушали в школе. Когда его нашли охранники, он был ещё жив и в сознании. Я хотел помочь ему, только теперь понимаю, что это было не в моих силах, но тут ворвался Учитель. Посмотрев на умирающего, он расхохотался так громко и неистово, что я подумал, что он сошёл с ума. Но это было торжество! Почти все специалисты вошли за ним и были свидетелями. У всех на лицах был неподдельный ужас. «Видите? – спросил их Учитель, - Запомните! Это и есть наказание Великого Бога и моё тому, кто ослушался и своевольно вышел на поверхность! И живой факел – это ещё не самое страшное наказание. У каждого оно своё. Да, и ещё одно. Вы все здесь живы только до тех пор, пока жив я или пока я этого хочу!» Потом он наклонился к Александру и что-то шепнул. А потом приказал отнести его в Храм для устрашения непокорных. Он заставил всех, кто тогда был жив наблюдать медленную агонию этого человека. Именно после этого страдалец стал шептать те слова, что написаны в Истории Кокона. Александр мучился несколько часов. А Учитель провозгласив, что он мучается из-за своей, а главное нашей непокорности, взирал на это с улыбкой со своего трона. Дети и женщины плакали, груднички надрывались в крике. Всё это продолжалось до тех пор, пока ему не надоело. Он поднялся, и зло крикнув: «На колени!», подошёл к мученику и закрыл ему глаза. Тело дёрнулось и вытянулось. У этого человека действительно были сверхчеловеческие способности. И ещё удивительнее то, что он не стремился стать каким-нибудь новым диктатором. Человечество в целом, как и власть над ним, его не интересовала. У меня сложилось впечатление, что он просто умел наслаждаться тем, что имел.

- А кто-нибудь мог ему противостоять? – спросил Ной.

- Нет …, - задумался Пётр Васильевич, - активно сопротивлялся только ваш отец. Но в данном случае, я могу допустить, что вся эта история произошла только потому, что Учитель так запрограммировал. Твой отец сильно мешал, и он решил его выпустить, а заодно и проучить всех остальных. Я делаю такой вывод потому, что он не удивился, а был готов и ждал. Помост для Александра по его приказу сделали ещё накануне происшествия. Это тем более подтверждается тем, что и Яна и Никита потеряли память, а, следовательно, стали безопасны. Рассказать ничего не могли.

- А какой он был, Учитель? Я его почти не помню.

- Странно, что вообще что-то вспоминаешь. Считается, что дети ничего не помнят до четырёх лет. А тебе было года три, когда его не стало.

- Но я помню, как он со мной играл …

- Играл? – очень удивился врач.

- Да. Он вырезал из бумаги, как я теперь понимаю, куклу. И показывал, как она ходит, дерётся. Потом она упала на пол. Когда достали, то оказалось, что у неё смялись ноги, и вся она выглядела поломанной. Я стал её расправлять. А он сказал, что это плохая игрушка, не стоило её даже делать, надо оторвать ей голову и выбросить. Что было дальше - не помню. Так какой он был?

- Описать могу, только внешность его тебе не нужна. А по характеру: жестокий, властный, очень спокойный. Мне всегда напоминал змею перед броском. Видел? – Ной кивнул. – Он играл людьми как куклами. Мы все в Коконе были его игрушками. Твоё детское воспоминание вполне определяет его отношение ко всем нам. А если хочешь подробностей, то расспрашивать нужно не меня, а его приближённых. Иван и Марк были самыми близкими, на втором месте твой мнимый дед.

- Почему мнимый? Даже отец считает его моим дедом со стороны мамы.

- Он может и не знать. А я врач, который видел результаты генетической экспертизы. Они были сделаны для всех, кто находится здесь. Это было сделано, чтобы предотвратить близкородственные связи, когда во главе общины встал Иван. Он единственный из нас, кто как ваш отец и вы, поднялся на поверхность и выжил. Он же и продолжает эксперимент. Если он решил сделать вас приемником, значит с ним всё не так хорошо, как он пытается нам внушить. Поэтому я надеюсь на то, что именно вам удастся освободить нас из этой западни. Иван или не может или не хочет это сделать.