ДАНЯ

 Лексус с самого своего появления показывал депрессивное начало. Ключевое слово здесь — «начало». То есть да, были жалобы, нытьё о работе и его дорогой Свете, ещё о родственниках... Какую-то квартиру они не поделили там. 
 Тем не менее, дальше этого не заходило. Пока не наступил тот самый момент с газовой плитой. 

ДИМА

 А-ха-ха-хах, это даже звучит смешно: момент с газовой плитой! Драма с холодильником, трагедия со стиралкой, какие там жанры ещё есть? Правда, тогда было не смешно. Неприятность совсем херовая! 
 Как-то я в тот день ещё заглянул к Мусе, моей бывшей. Она училась на ветеринара, мы с ней за пару лет до этого встречались, разошлись на мирном. Иногда общаемся, изредка ебёмся. И у неё, кстати, самая лучшая жопа, которую я когда-либо видел — а видел жоп я очень много! Такой выпуклый упругий орешек, я много раз вместо секса просто лежал и тискал её, шлёпал по этой жопе, она визжала от неожиданности, а потом краснела, ох ты ёпт, вспоминаю — шишка в небеса улетает. 
 Но мы расстались. Она слишком занята, я слишком занят. Не сложилось, в общем, но мы оба всё поняли и без срачей расстались. Иногда вот то я ей пишу, то она мне. Если свободное время сходится у нас, приезжаю и ебу её. Так о чём это я...

ДАНЯ

 Лексус опять запил. Опять! Кажется, только недавно бросал, но никогда не мог бросить до конца, тянулся к бутылке как к магниту, и бухал, бухал, бухал. И да, трезвый он был ну-у, как сказать? – неуклюжий какой-то, странный, с ним было неловко, но часто весьма забавно. 
 По пьяни же он дурел. Мы заметили это не сразу; первым делом узнали, насколько депрессивным нытиком он становится. Ребята, и не только Юра, уже начинали посмеиваться над его нытьём, что он постоянно какие-то проблемы себе то ли придумывает, то ли преувеличивает. Наверное, это звучит как обесценивание, со стороны всегда судить проще. Чуть позже появятся примеры, но пока стоит рассказать всё же об этом газовом инциденте, а?

ДИМА

 Газовый инцидент — это когда Лексус пёрнул, что ли? А-ха-ха-ха-ха, да что там рассказывать. Еду к Мусе, пишет мне Юра, пишет чё-то вроде:
«там Лексус выдаёт зайди в звонок срочно»
 Захожу, слышу, как Лексус кричит:
— Да я сейчас взорвусь нахуй!.. покурю, блядь, и рванёт!..
— Чё происходит? Всем привет, – сказал я. 
— Пусть он тебе расскажет, – ржал Юра. 
— Да, блядь, расскажет!.. – Лексус прямо-таки орал, не знаю, разозлил его кто, может. – Лексус щас дохуя чё расскажет!.. расскажет и покажет, блядь!..
— Короче, э-э, – Даня попытался перебить оры Лексуса, – э-э... Лексус открыл газовую плиту, говорит, окна закрыл, сейчас надышится и сдохнет.
— Сдохнет!.. Сдохни, Лексус, как собака, блядь, сдохни!.. – орёт Лексус. 
— Лексус, хватит! Не надо так! – просит его Танечка, малая, она ещё в школе тогда училась, вроде. Добрая девочка. 
— Да пошло всё нахуй!.. всё заебало!..
— Лексус, погоди, – говорю я, а вокруг шум и сигналят, ебучие пробки, чтоб их. – Чё случилось, братух?
— Всё, блядь!.. всё, что могло — случилось!..
— Нужно конкретнее, что ли! – закрываю окно в такси, чтобы лучше его слышать. 
— Пауль закуколдила бедолагу, – сказал Юра.
— Правда? – я ошалел. Хотя было ожидаемо, наверное?
— Да нет, блядь, – сказал Андрик, – никто никого не куколдил. Ну, может, да, но Лекс не говорит, Лекс...
— Пошли нахуй!.. – кричит Лекс, – сейчас закурю, блядь, и бах!.. бах, блядь!.. всем пизда!.. вот так вам всем!..
— Кому «всем»?
— Вам всем, блядь!.. вы все виноваты!..
— Лексус, может ты скажешь, что произошло? – спросила Танька. 
— Не надо, пожалуйста! – убеждали его и другие. 
 Я же уже подъезжал к дому. Муся должна была встретить меня у подъезда, и я по-быстрому сказал:
— Лексус! Держись, братишка! Всё будет хорошо, не унывай. 
 И вышел из созвона. 

ДАНЯ

 Я сидел и большую часть времени молчал. Не знал, что сказать. Подбадривать я не умею, а что-то не то скажешь этому придурку — разорётся, начнёт лишь больше угрожать. Всё это начинало казаться цирком. По мне так люди, которые хотят себя убить — убивают себя. Вероятно, ему хотелось, чтобы его пожалели. Ну, девочки это подхватили, начали жалеть, убеждать Лекса, что он шикарен и заслуживает жизни больше всех нас, да и унывать не стоит и проблемы рано или поздно уйдут. Ни одного правдивого слова, в общем, они ему не сказали. 
— Да я блядь... Убью себя сейчас... – он перестал кричать, но голос потяжелел. Опять напился. Всё это было под синькой. 
 Люди потихоньку выходили из звонка. Если, не дай бог, этот сумасшедший надышится-таки газом или зажжёт спичку и похоронит вместе с собой ещё и весь подъезд, они не станут свидетелями. 
 А Юра сидел-сидел молча, пока ему не надоело, и он не произнёс:
— А взорви себя нахуй. 
— Чё?.. – Лекс мигом оживился, похерив труды утешающих его девочек, – да, блядь, именно это я и собираюсь сделать!..
— Давай! – слышалась улыбка Юры. Он редко улыбался, но его улыбка с надменно сжатыми бровями, насмешливая и неприятная, так и всплывала в моём воображении. 
— Поджигаю уже нахуй!..
— Не надо! – сказал кто-то. 
— Да ты всё равно блефуешь! – кажется, теперь сам Юра взбесился, – нихуя ты себя не убьёшь! Внимания захотелось просто!
— Да, блядь, внимания, нахуй?.. уверен, блядь?..
 Эта бессмыслица затянулась. Юра, наверное, казался многим излишне провокационным, но, думаю, у всех уже появилось ощущение, что Лексус просто комедию ломает. Я тоже вышел из звонка: если он правда погибнет, не хочу становится свидетелем, если не погибнет, не хочется слышать его нытьё. И потом вышли все остальные; только Таня осталась с ним сидеть, и общались они долго, может, ещё час просто сидели вдвоём. 
 Он, конечно, не погиб. Меня накрыло какое-то странное чувство, продолжающееся отчего-то и на следующий день. Довольно унизительно, кажется, сидеть и угрожать всем, что сейчас умрёшь от отравления газом... И всё это просто ради того, чтоб тебя пожалели. Девочек жалко: они распереживались за него, а он затеял всё только ради внимания. На всё это накладывалось сверху моё отношение к Лексусу, до этого весьма положительное, а тут на тебе — такое шоу. Игра на переживаниях других людей. Чем дольше об этом думал, тем неприятнее становилось и тем больше портилось уважение к Лексу. 
 А ещё через пару дней я виделся с Юрой. Он весь был не то, что нервный, но напряжённый, было видно, как он испытывает неприятные эмоции, но я стеснялся спросить, что случилось. В конце концов, он сказал сам:
— Мне повестка пришла. 
— Да ну? – удивился я и тут же ощутил ту же тяжесть, что, наверное, переживал и он. 
— Ага. Мне и в руки её вручили. 
— Как это?
— Просто мусор на квартиру пришёл и вручил. Как ещё-то? Теперь не прикинешься дурачком, нельзя сказать, что повестки не видел. Надо идти. 
— А откосить?
— Да ну его нахуй, – он с горечью махнул рукой, – бегать по дурке с энурезом или ещё что-нибудь такое. Унижение просто. Я же не Лексус, ага?
— Почему унижение? Я бы сам по дурке спрыгнул, но я в унике учусь, повестки пока не страшно. 
— Похуй. Я же хотел когда-то в мусарню пойти. Или прокурором каким-нибудь. Там всегда деньги есть. Ну, придётся отслужить. С дуркой-то не возьмут...
— Так ты по другой херне откоси, бро. Дурка это как пример просто. Может... У тебя ж с желудком были траблы какие-то?
— Это давно, сейчас уже нет. Я в армию пойду, короче. Просто привыкнуть надо внутренне. Да и сейчас... Сейчас, короче, надо привыкнуть к этой мысли. 
 Я промолчал. Пойти в армию, когда есть другие возможности — идиотизм. Но я решил не осуждать его решение. 
 Вскоре он рассказал об этом всем остальным. Прошёл комиссию, все дела, и готовился к берцам уже потихоньку. 

ДИМА

 Странный человек, я бы даже сказал ебанутый. Говорю:
— Давай я тебе юриков подгоню, у меня кент косил через них. Они всё грамотно юридически сделали. Ну, там, хз сколько отдал, я не спрашивал. Но я одолжу. 
 Он ни в какую. Упёрся, баран, пойду да пойду. Какая армия? Молод ещё, давай веселись. 
— Не хочу беготню эту устраивать, – говорит.
— Ну не знаю. Странно это. Ты вообще кайфуешь хоть с этого? В чате перестал писать тоже. 
— Да какой чат, Димон? Я тут, блядь, на год ухожу непонятно куда, думаешь, до чата мне? 
— Скучаем! – объяснил ему. 
— Ага. А чё там Лекс?
— О, а этот нормально. Он ту ситуацию с плитой так и не вспомнил...
— Конечно, такой-то обсёр. 
— Ну, говорит, что счастлив теперь. У него Пауль есть. Вроде как он её уговаривает потихоньку к нему переехать. Поэтому и счастлив, говорит. Всё из-за неё. 
 А Юра странно рассмеялся. 
 Решил я проводы Юрцу устроить. Год братана не увидим, надо собраться. И Лексуса позвал: у них вроде как вражда, Лекс радовался, что Юре повестка пришла, но я попросил по-человечески отнестись и приехать выпить за него хотя бы. 
 Ну и собрались в парке. Я перед Юрой проставился, а он говорит, не надо, мол, и «Джим Бим» достаёт из сумки. Я чуть не упал:
— Ты с «Перцовки» сразу на это решил перескочить? Контракт, что ли, подписал? 
 Он только улыбнулся. 
 Сидим, выпиваем, курим, мы вдвоём, Даня, ещё пара пацанов. Лексус пришёл с опозданием, сказав, что у него на работе задержка была, но окей, я думал, что вообще не придёт. 
 Юра посмотрел на него и заулыбался. И лыбился так, пока Лекс не заметил у Юрца бутылку и не спросил:
— Ого, Юра, «Джим Бим»?.. у тебя же обычно не хватает денег вообще, чтобы в бар сходить...
 А Юрец, походу, ждал этого вопроса. И он как выпалит:
— Ни за что не поверишь, Лекс! Знаешь, откуда деньги? 
 И, не дождавшись ответа, добивает:
— Мне Пауль скинула. И сказала, какой я красивый мальчик. 
 А Лексус возьмёт — и как встанет в ступор! И так глаза лупит, что, ей богу, трудно без смеха взглянуть! Но ситуация грустная и надо разобрать, что произошло потом.