Ледяной ветер, гневно рвавший и без того обтрёпанную одежду, неожиданно сменил гнев на милость и лишь играл теперь полами накидки. Его миссия была окончена.  Долор с победным видом стоял на вершине Горы тысячи жизней. «Слава богам Эллинора!» - воскликнул он, вздымая руки к небу. Путешествие длинною в жизнь заканчивалось. У его ног в клубящейся туманом долине, лежал запретный город Регуэм. Его резные шпили сверкали в свете восходящего светила. Богиня закрыла свой кровавый глаз и открывала голубой. Это хорошее предзнаменование.

  Теперь необходимо было подождать. Переселение в мир забвения не терпит суеты. Путник развязал шнурки стягивавшие капюшон и откинул плотную ткань долой. Лёгкий вихрь тут же разметал непокорные чёрные кудри, а потом, словно начал перебирать волосок за волоском, оглаживая и укладывая, то так, то иначе. Долор тяжело вздохнул и устремил свой взгляд вниз, стараясь заметить хоть какое-то движение. Но там замерло само время. Это было ещё одно  испытание – ждать.

  Все волшебники и чародеи, которые когда-либо рождались на земле, находили свой покой здесь. Бессмертие - это самое тяжкое бремя. Можно сколько угодно вершить добро и зло, предаваться лености и проку, менять существо материи, воевать и благоденствовать, любить и ненавидеть, терять и создавать, но ... Вначале жизни - это всё кажется забавным и интересным. Юность и молодость не знают скуки, тем более, если всё возможно в пределах дозволенных богами. Но если есть начало, но нет конца, путь постепенно превращается в бессмыслицу. Тоска начинает сжигать душу на медленном огне, вселенская скука убивает само понятие жизни, её сокровенный смысл. Вот тогда-то, дойдя до последнего исступления, бессмертный и приходит сюда, чтобы уснуть навечно.

 Дабы удостовериться в правильности решения, боги придумали все те испытания, что пришлось ему пройти. Чем безрассуднее покажется богам желание забвения, тем тяжелее экзамен. Первый этап  можно пройти с помощью своих способностей и мастерства, можно даже взять с собой друзей, если таковые найдутся. Последние же два предстоит пройти, как обычному смертному человеку. Магия здесь теряет свою силу. Поэтому у подножия гор он отпустил своих верных слуг на свободу. Громадные чёрные кошки в последний раз поластились, подставляя лоснящиеся шеи и спины, поурчали и, повинуясь последнему приказу, взмыли вверх на своих сильных крыльях.

 Всё последующее время, Долор карабкался по скалам, пробирался тропами, полз по узким карнизам над пропастями, хватаясь за ненадёжные камни. Срывался вниз, раздирая тело, скатывался по острым, как лезвия,  обломкам. Захлёбывался в ледяных струях горных рек, падал в водопадах, вмерзал в лёд, выкарабкивался из снежных лавин… Но каждый раз израненный и искалеченный возрождался вновь. И испытывая неимоверную усталость и боль, шёл вперёд. Последние дни боги либо сжалились над ним, либо махнули рукой на его безрассудное упрямство, только восхождение на последнюю вершину, показалось ему самым лёгким испытанием. И первый раз он был доволен собой. Он сумел отказаться от того, что было ему дороже бессмертия. Счастлив? Пожалуй – нет…

 Ждать, ждать, ждать, стоять, а не действовать – это было для него сейчас самым тягостным и болезненным испытанием. Мысли постоянно обращались к ней. Помимо воли, помимо желания забвения, помимо самобичевания и отречения. Любовь нежными покрывалами окутывала сознание. Как пламя костра, что они разожгли первой своей весной, манило к себе глупых мотыльков, превращая доверчивые создания в маленькие факелы, губя их в своей утробе, так воспоминания о счастье, коротком и ярком, сжигали его теперь изнутри. Эта боль, от которой он и бежал, вернулась и с садистским наслаждением впивалась в душу.

 Когда же он понял, что любит? Когда вспыхнуло в нём это бесконечно нежное, трепетное, непобедимо доброе чувство? И зачем оно возникло, как весенний первоцвет, согретый тёплыми весенними лучами, показавшийся из земли, ещё скованной морозом, и потянувшийся к обоим солнцам, открывший свой душистый лик и добру и злу? И, отвечая на его немой вопрос, само время радужным колесом покатилось вспять, ища первопричину…

 Сколько лет назад это было? Сто, двести, тысячу? Мальчишка был не по годам резв и непоседлив, но так же, если не в большей степени любопытен и самоуверен. Мама, прижимая его к себе, целовала в макушку и уговаривала не шалить, и не мешать отцу творить чудеса. И хотя До, как звали его родные люди, всегда и совершенно искренне обещал поступать правильно,  тут же нарушал свои заверения, потому, что испытывал непреодолимое желание хотя бы наблюдать за тем, как играет с магией и творит Великий чародей. С непосредственностью юности он иногда вмешивался в это действо. Но никто не наказывал пытливого шалуна, ибо в его лице рос совершенно уникальный волшебник. Так предрекли оракулы.

 В этот день До решил совершить очередную «разбойничью» вылазку в мир людей. Ему всегда было их немного жаль потому, что жили они так мало. Каждое его посещение ознаменовывалось в их истории каким-либо чудом. Вот и сегодня маленький чародей решил облагодетельствовать своих подопечных. Для этой цели он всё утро из-под тишка наблюдал, как отец создаёт свои волшебные примочки. Сегодня это были какие-то необычные мелкие, как бисеринки, разноцветные шарики. Вначале, вокруг широко раскрытых поднятых вверх рук чародея возникло лёгкое радужное облачко, сверкающее в лучах голубого глаза богини света, заглянувшей в высокое стрельчатое окно огромного зала, где совершалось действо. Потом переместилось к противоположной стороне, попало в малиновый луч закатного второго глаза Иудекс. Наконец, собралось в сияющий шар, смешалось, как раствор в сосуде и распалось на крошечные составляющие, ссыпаясь в огромную чашу на столе.

- Папочка, а что это ты создал? – До оставил на лавке свою книгу с картинками и подскочил поближе. Теперь это было можно – отец довольно улыбался, глядя на сына слегка прищурившись.

- Это семена разнообразных свойств и способностей человеческой души.

- Да? И какие из них какие? И зачем они нужны? – мальчишка захвалил обеими руками новое сокровище и стал пересыпать из одной ладони в другую. Шарики были неоднородны: одни раскалённые, как пламя, другие холодные, как лёд, тёплые и сияющие, и всех возможных оттенков и цветов. С ними приятно было играть.

- Видишь ли, - старший погладил отпрыска по голове, - как бы тебе это объяснить попроще? Люди не совершенны по своей природе. Каких-то свойств души слишком много, а каких-то – мало. Например, какой-то человек совершенно не умеет любить и поэтому - несчастлив. И другие люди,  живущие  рядом, так же страдают. А если прорастёт в нём вот это красное зёрнышко, то будет всё в порядке…

- Значит надо полететь и рассеять над землёй все эти семена! – восторженно воскликнул мальчишка.

- Я, смотрю, ты хочешь облагодетельствовать всё человечество сразу, - усмехнулся отец, - только это не возможно сейчас! Семена должны созреть, а на это уйдёт очень много времени. К тому же, их необходимо разобрать по сортам.

- У-у-у, - недовольно протянул До, - я-то думал! Неужели они сами не найдут к кому надо прирасти?

- Нет, - вздохнул чародей, - семенам всё равно, где расти.

- Ну и что ж? Разве будет хуже от того, что кому-то достанется вдвое или вчетверо больше радости или добра?

- А если зла? Или коварства? – он погладил отпрыска по плечу. – Нет. Каждому нужно давать только то лекарство, которое необходимо. Иначе беда! Не переживай, - До выглядел расстроенным, - Сейчас мы пойдём пообедаем, а после, я научу тебя создавать облака на которых можно кататься…

  Мудрый волшебник рассуждал по-взрослому просто: если у сына появится новое интересное занятие, то он до поры оставит свою благую идею – осчастливить всех и сразу. Но До был горяч и упрям. Высший Совет магов совсем вскружил ему голову тем, что объявил: родился тот, кто сможет стать равным богам. И с наивной жаждой оправдать доверие, он ринулся сеять в мире добро в прямом смысле слова. Он не понимал, насколько это неблагодарное и глупое занятие. Взрослые очень часто способны вдохновить юность ложными иллюзиями. Теперь он понимал это ясно. А тогда, едва научившись управлять летучей игрушкой, отправился в первое своё странствие, прихватив с собой целый мешок даров.

 Как чудесно и весело было вырваться за пределы своего зачарованного королевства! Вверху только небо высокое и ясное. Внизу, за кромкой сияющих льдом и снегом вершин, бескрайние степные просторы, поля и леса, серебристые ленты рек и буйство океанских волн. С такой высоты, на которую он поднялся вначале, сёла и города были похожи на детские кубики. Люди казались крошечными. Они копошились возле своих жилищ, и До было страшно их испугать. Но занятое делом человечество редко смотрит на небо. Тогда, осмелев, он спустился ниже, потом ещё ниже и стал понемногу рассыпать свои дары. Это было очень весело! Ведь он и сам не знал, чем обернётся волшебный предмет. Собираясь в путь, проказник взял из каждой ёмкости, в которой отец хранил свои изобретения, по щепотке того и сего. Можно было себе представить, как цепенели, удивлялись, прятались в дома  или бросались собирать предметы, сыпавшиеся с неба, очумевшие от счастья люди.  Не каждый день тебе на голову проливается рыбный или золотой дождь, сыпятся конфеты или пряники, бусины или ягоды. Многие летописи записали эти странные явления и отметили, что всё происходило под детский смех, лившийся с высоты.

  Конечно, очень скоро отец отловил беглеца и вернул обратно. Ох, и влетело ему! Но дело было сделано. И До чувствовал себя победителем. С этого дня его беззаботная жизнь закончилась навсегда. Пошли долгие годы учёбы. «Умеешь раздавать дары – научись их создавать!»

  Волшебники растут очень медленно. До ещё не вошёл в тот возраст, который называют совершеннолетием, когда ему пришлось узнать, что такое горе – умерла его горячо любимая мама, ведь она была обыкновенным человеком. И сколько бы отец не хранил её молодость, ни старался продлить жизнь – всё было тщетно! Никто не властен перед Смертью, сколько ни откладывай срок, сколько ни отводи ей глаза и не предлагай великие дары. Она не подкупна и не властна только над бессмертными.

 Юноша с болью наблюдал за тем, как тоскует его отец. Он старел на глазах от испепеляющего горя: волосы стали белыми, как снег вершин Монтеса, лицо испещрили глубокие морщины, некогда широкие плечи поникли. Волшебник с трудом выполнял свой долг отца и наставника, передавая свои знания сыну. Сам он уже не творил радостную магию. И однажды настал тот день, когда опираясь на свой магический жезл, как на клюку, Люминос, обняв своего наследника, удалился в Регуэм.

  Наверное, он так же одиноко стоял на этом же месте и перебирал в памяти каждый свой день по мелочам, отделяя белые семена добрых поступков от чёрных злых. Семена, семена…

   Семена добра и зла, любви и ненависти и прочих человеческих чувств, рассеянные щедрой детской рукой вызрели на землях заселённых человеческим родом невидимые простому глазу, дали всходы и растворились в душах ничего не подозревающих людей. Долор дорого бы заплатил сейчас за то, чтобы повернуть время вспять.

- Глупо сожалеть о том, что случилось, - волшебник вздрогнул и обернулся. На узкой каменной площадке, как на парапете, сидел, свесив ноги, бог Стихий. – Не думал, что ты настолько силён и слаб одновременно!

- Значит, ты испытывал меня? – чародей пригладил свои растрёпанные, как ему казалось, волосы. – Я всё преодолел. Позови богиню Вечного сна или ты хочешь ещё и мою душу вывернуть наизнанку?

- Зачем? – усмехнулся собеседник, - Я и так всё знаю и вижу. Просто хочу поговорить …, - он переместился на некое подобие мягкого кресла, возникшее из ниоткуда. И устроился поудобнее, положив ногу на ногу. – Надеюсь, что ты никуда не торопишься?

- Теперь, я спешу только кануть в лету…

- Ну, это может и подождать. Садись, отдохни, - божество наконец-то снизошло предложить усталому путнику скамью. – Да, и не обижай моих дочерей, позволь им поиграть с твоими кудрями. Они это так любят…

- Хорошо, я не буду им мешать…, - бессмертный с удовольствием вытянул натруженные ноги. Лёгкие зефиры снова разбирали его пряди. От разговора с богом невозможно было отказаться. Кто он теперь? Просто человек…

- Твоего отца я могу понять – он пожил не мало! Но ты молод, влюблён и любим! При этом желаешь предать себя вечному забвению? И это вместо того, чтобы насладиться счастьем! Вот уж я чего никак понять не могу…

 И, правда, почему?

  Уже довольно давно он правил своим зачарованным королевством, невидимым для смертных, окружённым ещё его отцом, высокими горами, огненной пустыней  и непроходимыми болотами. Редкие смельчаки могли преодолеть все преграды, чтобы добиться от Великого волшебника исполнения своего желания. Вначале, он хотел убрать все преграды, но очень быстро понял, что это было бы роковой ошибкой. Люди очень быстро привыкают к халявной благодати и наглеют, становятся капризными и нагло требовательными, считая, что теперь всегда манна небесная должна сыпаться на их головы беспрестанно. Не прошло много времени, и молодой волшебник понял мудрость отца, пытавшегося только исподволь, незаметно исправлять человеческую породу. Но ему самому терпения на подобное не хватало. И слишком часто выходило так, что созданное им благо, оборачивалось для подопечных бедой, а для него досадой.

- Трудно и опасно быть таким, как я Великим волшебником, - наконец процедил Долор, - Злой волшебник всегда искренен в своём желании. Он ненавидит всё и всех. И желает самоутвердиться для себя, сея вокруг себя боль, разрушение и прочее. Добрый – вершит противоположное: счастье, созидательное и прекрасное начало. Они борются друг с другом за власть над миром и сами того не подозревая, держат планету в равновесии. Гибнут, негодуют, благодетельствуют, любят и ненавидят… И жизнь их полна смыслом, - грустная улыбка исказила его лицо, - А что я такое? Чародей всемогущий? Рождённый смертной женщиной, я соткан из противоречий! Никогда не знаю, какое из моих действий обернётся добром, а какое – злом!

  Его чувства были настолько сильны, природа не смогла не отреагировать на них. Безучастное и бесстрастное синее небо нахмурилось, потемнело. Иссиня белые раскалённые пики молний разорвали безмятежность вечера. Оглушающий раскат грома сотряс горы, обрушивая лавины. Но собеседники, словно, не заметили конвульсий мира. Бог всё так же сидел, задумчиво глядя на просителя. А Долор только опустил голову, ощущая успокаивающую прохладу Ветрениц, незримо гладивших его волосы.

- Я боюсь любить… и это не трусость…

  Время снова запустило колесо памяти вспять…

 Иногда, просто от скуки, Долор совершал вылазки в мир людей. Вот и в этот раз, он раскрутил глобус в воздухе так, чтобы придать ему беспорядочное вращение, а потом с закрытыми глазами ткнул в него пальцем и переместился. Получилось как-то неуклюже – он плюхнулся в небольшое озеро, заросшее по краям тростником. Его гладь покрывали кувшинки. Возмущённые его вторжением, русалки, было, зашипели нечто злое, но быстро успокоились, поняв, кто перед ними. Мысленно ругая себя за невезение, стал пробираться к берегу. Тёплая вода была приятна, он не спешил.   Второе солнце уже село, но было ещё светло. Раскидистые ивы смотрелись в тёмную гладь. Откуда-то издалека слышались песни и смех. Взлетали далеко в стороне за деревьями, дымы от костров.

-Ах! – услышал он и поднял голову. На камне у берега стояла совсем юная девушка. Её огромные синие, как небо глаза смотрели изумлённо. Голову украшал огромный венок из цветов и листьев. В руках она держала ещё один, собираясь бросить его в воду. Она была так прекрасна в своём белом платье, что он невольно, залюбовался. Всё его недовольство собой куда-то улетучилось. Сердце учащённо забилось. – Ты водяной дух? – несмело спросила она.

 Наверное, так он выглядел в сети из кувшинок и ряски, выходя из воды.

- Нет, я не дух. Просто свалился в озеро, - он не стал уточнять откуда, - Не бойся меня. Если не хочешь разговаривать, то я сам уйду, только выберусь на сушу.

- А я, и не боюсь! Разве ты не знаешь, что сегодня праздник Лета. И каждый должен встретить свою судьбу, какой бы она не была, а не прятаться и не убегать, - для Долора это было открытием - в этих землях он никогда не был. А красавица, зардевшись, как маков цвет, водрузила ему на голову венок. – Если ты здесь, - торжественно провозгласила она, - значит ты моя судьба!

  Они разожгли на берегу костёр и сидели рядом на траве, глядя на огонь. Хворост трещал, искры взлетали в небо. Красные блики дрожали в её глазах. В наступающей темноте пели ночные птицы. Мимо них пробежала счастливая пара с хохотом и визгом. Песни у других костров стали слышнее и заливистей. В наплывающем на берег тумане стайка русалок завела хоровод. На небе тонким серпом повис месяц. Кружево из звёзд украсило черноту бездонного неба.

 Сколько ни старался, он никогда не мог вспомнить, о чём они говорили, чему смеялись. Он только помнил нежность первого поцелуя на губах и её тонкие пальцы в своих ладонях. Эти мгновения счастья невозможно было забыть. Теперь они приносили с собой невыносимую боль.

- Знаю, чего ты боишься на самом деле, -  пренебрежительно махнул рукой бог, - Это чистый эгоизм в самом уродливом смысле!

- Я не хочу больше никого терять! – взорвался Долор, - Не хочу пережить то, что состарило отца…

- Твой отец был благородным рыцарем и бойцом! Он любил и силой своих чувств сумел продлить жизнь твоей матери в десять раз! Ни один человек не мог бы прожить больше, - усмехнулся инквизитор, скривив губы, - он хранил её  молодость и здоровье. И всегда знал, что когда-нибудь этому придёт конец! Но думал при этом о её счастье, а не о своей боли…

- Моя возлюбленная будет намного счастливее среди обычных людей. Зачем ей мучиться с таким, как я! При последней встрече, мы поссорились, и теперь она не вспомнит обо мне, – чародей заставил себя успокоиться. Не следовало так резко разговаривать с тем, от кого ждал решения.

- Ты сколько раз умирал и возрождался, пока добрался сюда? Сбился со счёта… -  я могу напомнить, но знаю, что не к чему. Ты упрям в своей глупости! – Бог Стихии поднялся и хлопнул в ладоши. От этого звука задрожали горы, и туман, клубившийся над городом Регуемом, поднялся вверх плотным облаком, подплывшим к краю площадки. – Ступай! Ты прошёл испытание, - Долор поклонился и  вступил на мягкую поверхность. Он был уже всей душёй там, внизу, когда услышал за спиной раскатистый смех и обернулся. Бог держался за живот, - Ха-ха-ха! Ты можешь сколько угодно уверять себя в правоте того, что делаешь, только знай, что не будет тебе покоя даже во сне, ибо семена, рассеянные в детстве выросли – нет теперь таких преград, которые не преодолеет любящее сердце. И покой твой не будет долгим! Нельзя скрыться от судьбы даже в городе забвения!

  Долор лежал вытянувшись на облачном ложе. Лицо его было белее покрывала. Сам он больше напоминал выточенную из мрамора статую. Но сон его не был спокойным – он снова шёл, преодолевая преграды. Только путь был ещё тяжелее оттого, что он был теперь просто человеком. Стирались дорожные сапоги, ломались железные посохи. Его мучили жажда и голод. Он горел в огненной пустыне и леденел от холода в горах. Был ещё сильнее измучен, чем прежде, но упорен в достижении своей цели – самого себя! И никакие страдания не могли его остановить.

  И вот однажды, запретный город содрогнулся. Его духи-защитники отступили. И Хранительница сама указала смертному проход к цели. Зачарованные двери распахнулись перед величием любви.

  Нежные губы коснулись  губ волшебника. Слёзы огненными ручьями потекли по лицу. Они оживляли, пробуждали, ласкали. Сердце дрогнуло и горячо забилось в груди. Веки разомкнулись. Жизнь бурным потоком вливалась в него, даря тепло. Перед его ещё туманным взглядом, переполненное счастьем сияло лицо возлюбленной. «Я пришла за тобой!»