Большая комната, больше походившая на кабинет какого-нибудь любителя путешествовать, освещалась лишь тем лунным светом, что проникал в помещение через странного вида деревянное резное окно. Оно было не занавешано, да и занавесок там не висело с тех пор, как здесь по ночам полюбил сидеть с грустным задумчивым видом Даниил Семёнович. Всё в этой комнате за долгое время обросло маленькими вещицами, безделушками, задачей коих являлось напоминать о том небольшом количестве стран, которые за свою жизнь успел объездить этот на первый взгляд угрюмый и чем-то глубоко недовольный человек. В углу стоял шкаф с книгами, сделанный из красного дерева, там же на полке между двумя книгами Хэмингуэйя торчал, по-видимому втиснутый с усилием, глобус с неясными отметками, сделанными когда-то синим маркером. Чёрный кожаный диван стоял по противоположную сторону от книжного шкафа и сверху был прикрыт то ли толстым покрывалом, то ли красиво расшитым ковром. Над ним висела картина, написанная рукой неизвестного автора, и изображённый на ней тропический лес ещё более отдалял эту комнату от реальности, окружающей Даниила Семёновича в обычной его жизни, далёкой от путешествий и воспоминаний. Во всех вещах, определённо украшающих комнату, по мнению Даниила Семёновича, и создающих неповторимый интерьер, чувствовалась пустота и бесполезность. Любой, кто заходил хотя бы на пару минут в эту обитель сувениров, чувствовал холод и необъяснимое желание покинуть комнату быстрее, чем требовалось на ознакомление со всеми вещицами. Но сам же Даниил Семёнович, каждый раз входя сюда и вдыхая неповторимый запах, исходивший от старых вещей и наполнявший его грудь свежими воспоминаниями о далёких странах, где он словно заново рождался, с новыми эмоциями, изучая местные обычаи и людей, уже не хотел выходить оттуда, не посидев в любимом кожаном кресле и не поворошив свою жизнь с самого дна, вытаскивая всё хорошее наружу. По большей своей сути он оставался мечтателем, несмотря на его ушедшие годы, которые прихватили с собой много несбывшихся надежд, по поводу которых он продолжал и по сей день переживать, словно ребёнок, пытавшийся разобраться отчего его мечты рухнули, когда он так сильно желал их исполнения. В этой большой комнате он находился не один. Чувство присутствия кого-то ещё невозможно было упустить. В тёмном углу, не освещённом лунным светом, вырисовывалось из темноты, точно такое же кресло, подобное тому на котором устроился Даниил Семёнович, и похожий на него человек с таким же строгим и угрюмым видом, опустив голову, ждал когда тот начнёт говорить. Первым он начинать не решался. Да и его присутствие здесь, означало лишь одно – ему требовалось просто выслушать Даниила Семёновича. А тот в свою очередь сложил руки и молча решал на какую тему ему хватит смелости высказаться. Его брови не сводились под тяжестью тяжёлых мыслей, но в застывших глазах читалось что-то обременяющее, что-то о чём ему давно нужно было рассказать хотя бы кому-то. Прошло не более пары минут, как он, обведя комнату своими тяжёлыми глазами, заговорил и нарушил, совершенно не стесняющее его, молчание. Его слушатель приготовился воспринять то, как Даниилу Семёновичу удастся углубиться в свою проблему и раскрыть то, что раньше не поддавалось размышлениям.
- Я давно уже никому не доверяю и почти ни с кем не общаюсь, да, я одинок по этой причине, но это мой выбор. Даже то, что я начинаю свою речь со слова «я» уже говорит о многом. Когда ты одинок, ты придаёшь большое значение своему «я». Оно намного выше и важнее чем все остальные, в нём, кажется, собралось так много разных граней, что стоит лишь повернуть его и оно засияет для тебя совсем по-другому, ты словно находишь в себе всех тех, с кем раньше ты мог проводить часы, наслаждаясь общением. Теперь я всецело имею право наслаждаться самим собой, своей личностью. Да, я наконец-то почувствовал в себе личность! Я раньше с трудом понимал наступил ли тот момент становления личности в моей жизни или я каким-то образом смог его обогнуть, и вот теперь, заглядывая в себя, я вижу того, чей индивидуум я воспитывал на протяжении этого долгого времени. Мог ли я раньше мыслить о таком? Мыслить о том, как можно с удовольствием проводить время в обществе себя самого же!
Даниил Семёнович даже повеселел, хваля своё нынешнее положение и то, как он мог наслаждаться им, забыв об окружающих и наплевав на их, теперь далёкие от него, переживания. Он был рад и тому с какой лёгкостью у него получалось отныне рассуждать о чужих проблемах, при этом быть спокойным душой. Вспоминая свои ранние годы, наполненные вечными скитаниями в поисках решений чьих-то проблем, часто тесно спутанных с его собственными, он начинал осознавать, насколько они мелко и ничтожно выглядят на фоне его недавно распустившейся сильной личности. Казалось даже, он возвысился благодаря бывшим страданиям его друзей и знакомых. К слову и друзья стали для него теперь бывшими. Правда, их лица иногда всплывали в памяти, но не вызывали никаких родных сердцу чувств, а всё больше некий негатив, связанный с тем, что по мнению Даниила Семёновича, они накрыли его каким то толстым пледом и все эти годы держали в таком положении слепого, не позволяя взглянуть ему в свой внутренний мир. От подобных мыслей Даниил Семёнович приободрился и продолжал вещать своему слушателю:
- Взять в пример моего старого знакомого, - начал он, но вдруг на секунду задумался и прибавил к сказанному. - А ведь действительно как он стар! В свои тридцать два года он был похож на сущего старика. В глазах померкла жизнь и даже ходил он как-то медленно, будто потерял цель и пытался найти ту самую верную дорогу по которой ходил раннее. Ох, готов поспорить с кем угодно, но увидев его сейчас, уверяю, не разглядел бы в его глазах той искры, сверкающей по молодости. А причиной тому стала его собственная семья. Поверить не могу как красивая женщина и родившийся от неё ребёнок смогли высосать все соки из этого сильного, бывшего энергичным человека. И все его разговоры сводились к семье, да он не видел ничего дальше неё, боялся выйти за рамки семейного очага. Им овладел некий страх потерять свою семью, ведь он так долго стремился к её созданию, так долго готовился, сколько он прошёл испытаний прежде чем наконец-то его женой стала та, которую он сильно полюбил и для которой твёрдо решил стать образцовым мужем. Он забывал жить, только трудился и истязал себя, чтобы угодить не себе, а другим. И что получил он в итоге? Постоянное чувство страха потерять свою состоявшуюся жизнь, потерять те мгновения любоваться своей женой и радоваться вместе с сыном. Конечно, он и не мог получить ничего хорошего взамен, ведь он пытался один создать что-то, благополучие чего будет зависеть от нескольких людей. Это по определению ненадёжно. И он стал зависим от того что создал, от своей семьи и любимых людей. Моё же мнение состоит в том, что если ты независим, силён духом, делаешь только то, что сам считаешь нужным, и всё зависит от твоих решений, то и окружающие начнут прогибаться под твои правила и создавать свою жизнь возле тебя. Впрочем, людям всегда нужен кто-то выше и сильнее, кто смог бы показать правильный путь. Ведь человек с большой буквы не иначе как делает всё на славу!
Он говорил об этом старом знакомом, не упоминая его имени, стало быть и слушатель, сидевший всё также смиренно в своём кресле и смотревший прямо в глаза Даниилу Семёновичу, знал о ком шла речь. Он даже слегка приподнялся в кресле, чтобы лучше слышать. Тишина была нежеланным гостем и Даниил Семёнович прогонял её своим звонким низким голосом, продолжая воодушевлять себя самого своей же речью. Никакой проблемы, казалось, не существовало.
- Так вот что касается меня, то я заместил жизнь в затворничестве самым замечательным образом, я стал путешествовать. Ни к чему не привязан, не зависим ни от работы, ни от семьи. Мне всегда удавалось находить способы заработать, даже будучи находясь в другой стране. При этом я работал на самого себя. Стоит только почувствовать свободу в действиях и всё покажется значительно легче и доступнее. Весь мир для меня открыт и я ни на долю не чувствую одиночество, не нуждаюсь в ком либо, потому что получил всё о чём мечтает любой здравомыслящий человек – свободу! Люди потому и встречаются, привязываются к друг другу, заводят семьи, чтобы в будущем улучить момент и вырвавшись из семейных уз дать себе почувствовать вновь ту частичку свободы, которая была когда то утеряна. У каждого молодого человека в жизни наступал период полной свободы, но не у каждого хватало сил нести ответственность за своё существование и они опять бросались и сковывали себя цепями, боясь как бы вся их жизнь не вышла из под контроля. А кто как не старшие лучше тебя умеют всё контролировать? Ох, да ведь это заблуждение! И вот неокрепшие молодые головы подвергаются натиску со стороны старших и внемлют их правилам и жизненным устоям. Начинают вести себя по-взрослому, им кажется, что их приучают к самостоятельности, дают им волю действовать и отвечать за свои поступки, но вместо этого дело обстоит совсем иначе. Они лишь учатся самостоятельно держать себя в рамках. И чем дальше, тем крепче стены, возводящиеся вокруг них. И повзрослевши, они находятся в столь усугублённом положении, обросшие множеством всеразличных и неотъемлемых дел, что не видят выходов и отказ от всего этого приравнивается к разрушению жизни! То есть свобода для них становиться чем-то смертельным, мечтая о чём, они представляют блаженство в вечном покое!
Лицо Даниила Семёновича раскраснелось, разум словно затуманился, вперёд выступили чувства, в горле пересохло, но останавливаться он не желал. Если бы рядом стоял стакан с водой, то Даниил Семёнович осушил бы его одним глотком, и в его глазах отразилось сожаление, как только он бросил взгляд на пустой столик, стоявший рядом с креслом. Значимость вещей, находившихся в комнате, отдалялась. Вся сосредоточенность сфокусировалась на сильном чувстве, вырывающемся наружу сквозь рамки сознания. Поперхнувшись, он продолжал уже хрипя произносить свою речь, уверенность в которой постепенно исчезала:
- Да, и у меня была женщина, что и говорить, я был глуп влюбившись. Но ведомый прекрасным чувством и светлыми побуждениями, толкающими меня в будущее, я всё-таки смог вовремя осознать, что ничего долговечного на одних лишь временных чувствах, которые угасают с той же быстротой как и вспыхивают, не создашь, и моё будущее лишь плод воображения, подгоняемого чувством некой возвышенности, присущей человеку в минуту расслабленности его головного мозга. Я видел её страдания в тот период, когда пытался разорвать и растоптать наши отношения, сам же я думал лишь о своей выгоде, я не мог потерять себя, растворившись в чувствах. Думал ли я насколько ей плохо? Конечно, думал. Но она пережила бы это, нет настолько сильных душевных переживаний, которые не смог бы пережить человек, будучи в здравом сознании. Всё это делалось лишь на пользу нам обоим, я даже пытался донести до неё смысл моих действий, но она как будто не желала слушать моё мнение! Мне ничего более не оставалось как только оставить её одну, без всяких объяснений, просто, если изволите так выразиться, бросить не произвол судьбы! Ведь я так дорожил своей свободой, что категорично не подпускал близко никого, кто проявлял ко мне хоть малейшие чувства. Но в этом случае всё зашло очень далеко, как я не пытался у меня не получалось разорвать эту связь. Как помню, я не видел её около четырёх месяцев, и всё это время меня терзало непреодолимое чувство тревоги за её жизнь. Мне было необходимо знать, что с ней всё в порядке и она продолжает жить по-прежнему своей жизнью, радуясь тому чему привыкла радоваться и занимаясь делами, наполняющими её жизнь смыслом и индивидуальностью. До тех пор пока я думал об этом, я впускал её в своё личное пространство, она частично отнимала у меня свободу, но что касается данного периода, это было невыносимо! Будучи вместе, мы наслаждались присутствием в наших жизнях друг друга, хотя я и не проявлял сильных чувств, всё же чувства комфорта и лёгкости присутствовали на протяжении всего времени наших, казавшихся отношений. Ничего возвращать мне не хотелось. Мне также не хотелось видеть её. Но то что она оставила внутри меня, время от времени поглощало мою сущность. Куда бы я не отправлялся путешествовать, она ехала, летела, шла вместе со мной. И для меня это стало тяжёлой ношей. Я не мог оставаться в другой стране столько сколько мне угодно. Я беспокоился, находился в напряжении и всё время чувствовал нужду вернуться обратно. Вернуться туда, где живёт она. Чем дальше уезжал, тем сильнее тянуло обратно. Ну и что же я мог сделать? Мог ли я поступить иначе? Мог ли всю жизнь бороться с ней на расстоянии, теряя себя?
Даниил Семёнович резко замолк, поник и застрял в мыслях. Дверь отворилась настолько тихо, что только свет, проникший в комнату из дверного проёма, отвлёк Даниила Семёновича от мыслей. Он сидел почти напротив двери, и казалось, этот свет прорезал его насквозь, освещая изнутри. Даниил Семёнович прищурился и даже успел улыбнуться. В огромном старом зеркале, обрамлённом деревянной рамкой с вырезанными африканскими животными, стоявшем по правую сторону от его кресла, отразилась эта неожиданная и искренняя улыбка. Но едва ли успела пройти пара секунд, как на него опять упала тень, от фигуры, заглянувшей в комнату. Это была его жена. Она уже приготовилась ко сну, но всё равно выглядела прекрасно. На ней была одета красивая дорогая шёлковая ночнушка, а в руках она держала стакан с водой, предназначенный для Даниила Семёновича. Раньше он любил видеть её в дорогих нарядных вещах, теперь же не придавал этому значения. Её глаза будто излучали свет, тот самый, что она заслонила. Она смотрела на Даниила Семёновича с такой нежностью и странным беспокойством, но он уже давно не замечал этого. Не успев толком разглядеть своего мужа, она нарушила молчание:
- Тебе пора спать. Ты уже несколько дней подряд ложишься посреди ночи. Это нездорово. Я беспокоюсь. Если у тебя бессонница, то есть много способов исправить этот недуг и не стоит мучить себя, просиживая в этой холодной комнате. А ведь ты можешь ко всему прочему и простудиться. Я жду тебя в спальне. Специально не усну до тех пор, пока ты не придёшь, так что не заставляй меня мучиться вместе с тобой, а лучше начни лечить эту болезнь. Ты ведь знаешь, я переживаю и думаю об этом, – она подошла к столику, поставила стакан, согретый её рукой, и нежно погладила мужа по плечу. - Выпей это, там лекарство, оно поможет тебе успокоиться и уснуть. Не высиживай долго, я жду тебя.
Она не собиралась дожидаться ответа и ушла, также тихо прикрыв за собой дверь. Комната погрузилась в тишину. Смутное отражение в зеркале больше не напоминало слушателя. Даниил Семёнович лишь вяло взглянул на него, словно в последний прощальный раз, и ему стало не по себе от собственного болезненного вида. Ему не хотелось больше говорить, и он ещё долго смотрел на дверь, потом окинул взглядом комнату, откашлялся и с усилием заставил себя встать с кресла. Ему хотелось то ли заплакать, то ли звать на помощь, но все чувства он держал внутри. Он обессилил и единственное что мог сделать на данный момент, послушать жену и пойти в спальню. В ту ночь Даниил Семёнович уснул быстро, то ли от лекарства, то ли от слабости перед самим собой.
