Копирование материалов с сайта без прямого согласия владельцев авторских прав в письменной форме НЕ ДОПУСКАЕТСЯ и будет караться судом! Узнать владельца можно через администрацию сайта. ©for-writers.ru
Закон о равноправии
Степень критики: конструктивно. |
Короткое описание:
Главы 1-2
Первые главы книги о далеком будущем. После ядерной войны люди попытались воссоздать мир, где бы было всеобщее равенство, чтобы не повторять ошибки прошлого. Мужчины и женщины живут отдельно друг от друга, чтобы избежать половой дискриминации. Постепенно главные герои решают бороться за свое будущее и право выбора. Студенты местных университетов постепенно объединяются в подпольную организацию и начинают страшную революцию.
Глава 1. Шалости больших детей.
Мои светлые волосы падали на стол. На его голубоватом стекле скакали цифры и буквы, перенося меня от одной темы к другой. Пальцем я остановила страницу и со вздохом попыталась вникнуть в хитросплетение знаков. Математика для меня все равно, что китайская грамота, ничего не понимаю. Строгая профессорша смотрела на класс из-под очков, перелистывая на прозрачной доске причудливые примеры. Я не понимала даже десятую часть этой темы, а потому мне очень скучно. Не знаю, зачем мне математика, но это была часть программы, и я попыталась смириться с безнадежностью. На малюсеньких, скорее декоративных наручных часах, которые являлись символом нашего университета, время показывало – четверть четвертого, а значит до конца последнего урока еще двадцать минут. Символ университета для девочек “Сирень” – не совсем часы, скорее фиолетовые цветочки, изображенные на них, они обвивали циферблат и выступали на обратной части, поэтому, когда снимаешь часы - остается след от цветов, маленьких аккуратных, с мельтешащими лепестками. “Ты всегда должна чувствовать себя частью этого сообщества. –Говорит мне мать, едва мы встречаемся с ней в холле общежития по четвергам. – Оно обеспечивает тебя необходимыми вещами и работой, так что ты должна стараться”. Я понимаю, почему она это говорит, но не очень-то видела ради чего мне стоит стараться.
Меня зовут Пятьсот Восемьдесят Восемь. Вообще, мое полное имя Сто Десять Тысяч Пятьсот Восемьдесят Восемь, но так меня называют только в государственных учреждениях, а друзья зовут меня просто Восемь. Каждые двадцать лет порядок наших имен начинали снова, таким образом, можно встретить человека с именем Один и так далее. Я родилась одиннадцатого апреля, а новый порядок начинается двадцатого, то есть родись я немного попозже, то имя у меня было бы гораздо короче. Вчера мне исполнилось двадцать лет, и я с завистью думала о коротких именах, которые скоро начнут давать детям.
Выросла я почти в центре нашего города, ходила сначала в школу для девочек “Роза”, а теперь сюда, в университет. Заканчиваю второй год, учусь на художника и хочу работать в местном театре декоратором. Желание рисовать – практически моя одержимость еще с десяти лет.
Живу я в общежитии при университете с одними девушками, из-за закона о равноправии. Наш город распланирован так, что одна часть принадлежит женатым парам, другая часть – мальчикам или вдовцам, а третья – девушкам или женщинам, носящим траур. По нашему закону никто не имеет право жить на территории женатых пар, девочки не имеют права общаться с мужчинами до двадцати одного года, а потом им находят подходящего мужа, с которым интеллектуально и внешне совместимы. Так нам говорят, но я ни разу не видела ни одного мужчины, даже своего отца, только мать. Нам рассказывали, что много лет назад появилась проблема: мужчины и женщины боролись за свои права. Женщины считали, что работу им дают неравноправную по сравнению с сильным полом, а мужей выбрать очень сложно. Весь этот конфликт произошел еще до “Ядерной катастрофы”, а потом выжившие люди приняли решение разделить женский и мужской труд, в том числе и замужество, которое считается не более чем продолжением рода, и это старая традиция. Хотя в древних книгах платоническому влечению давали слово “любовь” и потом женились. Мне было сложно представить, что это такое, что такое страсть, и как можно испытывать такое влечение (“обман природы”, как его называла наша первая учительница еще в школе), чтобы, например, выпить яда, потому что ты не можешь себе представить жизнь без другого человека. Я посмеивалась втихаря, когда читала “Ромео и Джульетта”, они казались мне наивными. Ничто и никто не может быть дороже собственной жизни. Еще меня очень сильно удивлял “Евгений Онегин”, когда я читала его еще в школе и “Анна Каренина”, потому что я никого из них не понимала, и они мне казались аморальными в любых своих поступках, так нам говорили, я так считала и сама.
Мальчики жили на другом конце города, иногда видела их высокое здание из веранды своего общежития, оно было серое, за высокой бетонной оградой. Казалось, что у них всегда все серое и темное, а у нас наоборот, светлое и яркое. Сектор замужних пар мы не видели никогда, потому что стена закрывала одноэтажные дома. Мама рассказывала, что у них с отцом в доме уютно и, что ей не терпится увидеть меня у них в гостях, когда я выйду замуж. Еще год. Все девочки скорее торопились выйти замуж, а потом пропадали из нашей жизни, хотя в любой момент могли навестить нас. Я наоборот, пока все ждали этого возраста, отодвигала этот момент как можно дальше. Все дело в том, что мне было страшно, мне страшно, что также потеряю связь с подругами, и больше не буду радоваться жизни. Мужчины пугали меня, я не знала, что от них ждать, хоть ни с одним и не разговаривала. Они представлялись мне какими-то очень чужими и грубыми, не такими мягкими и рассудительными как мы.
Тем временем, преподавательница объявила окончание урока. Весело улыбаясь, я пригладила свою широкую красную юбку, которая доставала до колен и поправила туфли на плоской подошве, закрепленные лентами на голени. Это была наша форма, нам говорили, что красный это цвет женственности и зрелости, в школе мы носили все розовое и желтое.
В светлом коридоре с мраморным полом и стройными белыми колоннадами, меня догнала пятьсот пятьдесят три. Ее рыжие волнистые волосы доставали до поясницы, впрочем, у нас у всех были длинные волосы, и кончики нам стригли только раз в месяц. Ее веснушки приближались ко мне, а зеленые глаза смотрели на меня так ,словно что-то задумали.
- Восемь! – воскликнула она, - мы с семьдесят пять и двадцать четыре придумали кое-что.
- Опять проделки? Cколько можно?
Я отвернулась от нее, в последний раз, когда они втроем что-то придумывали, я попала в камеру. Камера – это комната, которая находится в самой удаленной части города, она изолирована, что-то вроде места раскаяния. Ты сидишь там столько часов, сколько тебе скажут, в зависимости от проступка. Я тогда случайно разбила окно, когда мы среди ночи решили играть в мяч, как малые дети, не припомню, чтобы раньше мы часто этим увлекались.
- Ну, не совсем проделки. Мы решили пойти на мост.
Я ахнула:
-Да вы точно хотите в камеру, а если нас поймают! Да и нечего там болтаться.
- Какая ты занудная! – она расстроенно ударила себя по бедру. – Мы только хотим посмотреть на уток и половить рыбу, мы же не будем делать ничего плохого, только надо будет пойти туда ночью.
- Ты гений! Как ты собралась проходить мимо старухи?
- Сбор в шесть, не опаздывай, главное. – Прощебетала она. – Увидимся в общежитии.
Мне не нравилась эта идея, и вдруг стало не по себе. На мост никто не ходит, это запрещенная территория, она огорожена специальным забором, и туда можно попасть только через наш сектор. Мы не знали, почему там ходить не разрешено, но, по слухам, кто-то туда выбегал, некоторые девочки даже рассказывали, что там красиво и природа, но мне и в голову не могло прийти, что пятьдесят три соберется туда лазить. Я знала, что не полезу, это слишком опасно.
В шесть я стояла у нее в комнате возле зеркала и осматривала себя. Я не была красоткой: глаза у меня маленькие, нос курносый, кожа слишком белая, ресницы тоже, но губы были полные и алые, это единственное, что мне нравилось в своем лице. Вообще, я белая, но губы ясно выделяются алым и выглядят так, будто мне их пришили от другого человека. Волосы лежали гладко и спадали к пояснице. С детства нас заставляли быть аккуратными, ухаживать за собой, хотя мне не совсем было ясно для чего. На это я злилась больше всего: в старых книгах девушки наряжались для своих кавалеров, чтобы они могли их сопровождать на бал, но теперь этого не было, а красивой все равно надо было быть. Я злобно уставилась на свое отражение. Совершенно белая поганка сурово сощурила свои поросячьи глазки и смотрела на меня в ответ.
Постепенно маленькая комнатка заполнилась, пришли еще две девушки, и мы легли на широкую кровать, выключая свет. Горел только абажур.
- Итак, девочки – начала очень медленно и загадочно пятьдесят три, - надо придумать, как обойти ночью старуху.
- Давайте начнем с того, - продолжила я, - зачем вам вообще все это надо? Скоро вас выдадут замуж, и вы сможете делать, что захотите, хоть вообще на стены лезьте. Ради баловства? А если нас поймают? Что будет тогда?
- Не кипеши, Восемь, - отвлеклась от рассматривания своих ногтей Семьдесят Пять, - это весело, я была на мосту раза три, меня еще ни разу не поймали, там очень красиво, можно делать, что хочешь – свобода! Нам остался год, а потом неизвестно, что будет, вдруг мы друг другу не понравимся, или он будет меня раздражать? А это последние деньки свободы!
- Все равно, - склоняла я к своему, - если нас поймают, у меня будет уже второй выговор, а это не разбить стекло, а что похуже. Потом на моей характеристике это скажется!
Я посмотрела со злостью в глазах на Семьдесят Пять. Эта девушка была очень высокой, почти на две головы выше меня, ее темные волосы обрамляли худое лицо, скулы у нее были очень сильно выделены, а поэтому она всегда казалась холодной или злой, но сегодня мысль о побеге придавала ее лицу какого-то огонька.
-Ну давай, восемь! – взмолилась Двадцать четыре, - Без тебя мы не хотим идти. Раньше все делали вместе, а потом ты стала слишком серьезной.
В отличии от Семьдесят Пять, у Двадцать Четыре были пухленькие щечки, и она была низкого роста. Грудь ее тоже была пышной, как и сама она, впрочем. Мы уже не были подростками, наши фигуры и черты сформировались. Сейчас Двадцать Четыре выглядит очень мило, но, когда мы учились в школе, она была толстой, неопрятной. Много раз наша наставница мыла ей лицо с мылом в туалете, оттирая грязь. Теперь же она не была такой отвратительной, как мне казалась раньше, а наоборот, очень привлекательной.
- А оно мне надо?
Я сложила руки на груди, но внутри себя чувствовала странное любопытство, возбужденность, ладошки немного похолодели. Я никогда еще не была за пределами своего сектора. Сердце колотилось так, будто торопит. Я неуверенно наклонила голову. Ведь ничего не будет страшного, если я ненадолго пойду посмотреть одним глазком на этот мост, ведь ничего страшного не будет. Я же не собираюсь сбегать или… видеться с мальчиками. Я сморщилась. Нет, с ними я точно видеться не хочу еще год.
Все в комнате видят ,что я сомневаюсь и ждут вердикт, но при этом знающе улыбаются.
- Ладно, - говорю я , - за последствия я отвечать не собираюсь!
Конечно, они знали. Мы визжим и смеемся. “Ура, у нас все будет” – кричат они, а я в предвкушении и возбужденная заправляю волосы за уши. Будет весело.
- Когда я в прошлый раз тайком выбиралась на мост – мне повезло, старуха спала, - говорит семьдесят четыре, - но в этот раз может не повезти, поэтому нужен какой-то отвлекающий маневр.
- Может, через подвал? – говорю я.
- А что в подвале? – с любопытством спрашивает Пятьдесят Три, взмахивая рыжими волосами.
- Год назад я работала в столовой, помогала с продуктами. Картошка, свекла, морковь – все хранится в подвале, туда ее сразу и привозят.
- Но дверь задняя закрыта! – разочарованно стонет Двадцать Четыре.
- Да я не про заднюю дверь! – с уже нескрываемым восторгом отвечаю, - Там есть окно небольшое, которое на землю выходит, оно не на замке, можно выбраться, главное тихо пройти по стенке, чтобы камеры не засекли, иначе голову снесут.
- Спешу разочаровать, девочки, план прекрасный, но что делать с датчиком движения? Свет включится сразу, - Семьдесят Пять ехидно щурит глаза.
- Блин, оно и верно, - кивает Пятьдесят Три, рыжие волосы подскакивают на спине, - придется лезть через окно.
- Ну нет! Я боюсь высоты! – взвизгивает Семьдесят Пять и меня это раздражает.
- Ты же у нас бесстрашная такая! Чего боишься-то? Это третий этаж и выступы большие! Главное вниз не смотреть, а там можно бегом бежать, чтобы никто не заметил.
- Вот и полезешь первая, - бросает Семьдесят Пять.
Я киваю и иду к себе в комнату за удобной одеждой. Иногда Семьдесят Пять выводит меня из себя. Ее резкий голос и желание всем указывать заставляет неприятно себя чувствовать. Я, вспоминая ее холодные пальцы, которыми она хватает чужое предплечье, когда мысль резко приходит в голову, или ее колючий взгляд, когда хочет сказать что-то гадкое, испытываю ярко выраженное чувство раздражения. Не хочется стоять с ней рядом, говорить с ней, просто пусть уйдет. У меня иногда возникает желание запереть ее в классе или в собственной комнате, лишь бы она никогда не выходила, и я не видела ее черные прямые волосы.
Я открыла комнату. Обстановка у всех была одинаковая: широкая кровать с постельным сиреневым бельем из ситца, небольшой шкаф, стул и стол со встроенными учебниками за все семестры обучения в университете. Я подошла к столу и ткнула в него пальцем, закрывая свое окно, на всякий случай.
В шкафу много вещей у нас не было, гардероб у всех стандартный – одни платья. Раньше женщины носили брюки или джинсы, сейчас же отпала необходимость в мужской одежде, потому что больше не имеет смысла доказывать равенство полов. Мы договорились надеть черные платья, чтобы в темноте не привлекать внимания, оно было только одно и предназначалось для траурных событий, но было очень удобное. Оно облегало и доставало до середины икры, при этом закрывая руки и шею. В сумку я положила перчатки, заживляющий спрей (вдруг поцарапаемся, пока будем перелазить через забор) и термос с кофе, который забыла забрать на учебу утром. На голове я сделала шишечку и помчалась обратно в комнату Пятьдесят Три.
Все уже собрались и ждали, пока я первая полезу. Я выглянула в окно. Воздух был немного прохладный, руки дрожали, но выступы здания были достаточно большими, чтобы можно было уверенно стоять, прижавшись к стене. “главное не смотри вниз” – уверяла я себя, жмурясь. Мне не хотелось показывать Семьдесят Пять, что я боюсь, но это так, спорить тут не о чем. Высоты я панически боялась с самого детства.
- Главное дойти до пожарной лестницы – вслух говорю я, -а там и до земли не далеко.
А сама вся сжимаюсь от своих собственных слов. Ветер треплет мои волосы, когда стою на выступе. Руки стали какие-то непослушные, а коленки бьются друг о друга. Главное не потерять цель! Главное дойти до лестницы, и все позади. Головы девочек высунулись из окна, они с ужасом смотрят на меня, пока я проверяю, задернута ли штора у соседнего окна, чтобы пройти мимо незаметно, или нет. Остается всего два шага до лестницы, я отчаянно скребусь ногтями о стену и поднимаю одну трясущуюся руку к лестнице. Вижу, как Двадцать Четыре встает на выступ, и сама потихоньку уже спускаюсь по лестнице. Я замечаю, что мы тихие, словно воры, меня это немного веселит и подбадривает. Когда лестница заканчивается, я на ней висну и спрыгиваю как можно тише на землю. Кажется, все. Я опираюсь на колени и жду девочек, которые после этого испытания выглядят бодро, под адреналином.
Мы шепчемся, радуемся, что хоть что-то смогли и бежим к высокой калитке. На главной улице молчим и стараемся идти тихо, потому что кто-то может услышать и настучать директрисе корпуса на следующий день. Это вполне реально, все поверят, ведь мы всегда делали всякие глупости, еще со школы.
Мои щеки горели, когда мы уже подобрались к забору. Я почесала затылок:
-Он довольно высокий…
- Места надо знать! – радостно шепчет Семьдесят Пять.
Я иду вдоль забора, следуя за ее черной головой, сладостно желая ударить эту ее черную голову о серый забор. К забору приросло много колючих кустарников, они колются и царапаются, от чего хочется расчесать кожу на ногах. В моих волосах застряли лепестки от цветущих весенних деревьев, и морщусь, скидывая с себя весь мусор.
- Мы придем когда-нибудь? – стонет Пятьдесят Три, также как и я, обмахивая свои волосы руками, чтобы скинуть с себя лепестки.
- Потерпи! – говорит черная голова.
Вскоре мы приходим к границе между нашим сектором и сектором мальчиков и замираем. Вокруг полнейшая, практически идеальная тишина. В здании мальчиков еще горит свет, тени ходят по комнатам на верхних этажах. Я впервые так близко к территории мальчиков и мне не по себе. Мы слышим, что кто-то недалеко ругается, возможно, даже, что прямо за стеной. Голоса у них грубые, некрасивые, хриплые. Мы загипнотизировано слушаем эти звуки. У меня было чувство, что мы слышим что-то настолько для нас неизведанное, запрещенное, что от этой мысли бросает в дрожь. Мы не хотели быть свидетелями жизни мальчиков, но так получилось, что стали. Теперь мне было еще страшнее, когда я думала про двадцать один год.
-Мы пришли, - как можно тише говорит Семьдесят Пять, - нас никто здесь не найдет.
Она убирает растения где-то снизу и внизу просвечивается огромная брешь в бетонном заборе. Я смотрю на подругу удивленно.
- Как ты это нашла? Я думала, что придется перелазить!
Она улыбается так, что несколько складок появляется у ее глаз. Пятьдесят Три хлопает в ладоши и обнимает Двадцать Четыре. И тут я начинаю нервничать. Слишком хорошо все прошло, слишком гладко, а это значит – ожидай беды, но пути назад нет, мы лезем в дыру сквозь забор.
Глава 2. Заточение
Все в детстве совершают пакости, проделки, нарушают правила. Мы уже не дети, но ведем себя именно так, хотя могли бы просто сидеть и ждать замужества.
Ни разу в жизни я не была за забором, за городом, и теперь мы здесь. Высокие деревья качаются от ветра, трава примялась к полу. Вокруг уже все начинает цвести, поэтому запах распространяется невероятный. Вода из-за темноты кажется совсем черной и даже вязкой, словно нефть разлили, поверхность реки гладкая и немного рябится от порывов ветра. Чуть поодаль стоит тот самый знаменитый мост. Он совсем старый и не очень большой. По бокам у него есть небольшие железные перила. Он некрасивый, но мостов я никогда не видела, как и природы без домов и городов. В груди у меня все перехватило.
- Он наверно очень старый, - говорю я.
- Даже страшно представить, лет пятьсот – шестьсот, еще до ядерной катастрофы. – восхищенно говорит Двадцать Четыре.
Она достает из своей сумки бутерброды и воду в стеклянной бутылке, расстилает красный плед.
- Я тут кое-что захватила, чтобы было приятнее, - сказала Двадцать Четыре, указывая на еду.
Мы все заулыбались.
- А как же рыбу ловить? – спрашиваю я.
- Тьфу! Какая рыба, Восемь, посмотри на эту природу, сейчас явно не до ловли рыбы!
Мы звонко смеемся и поедаем бутерброды с соевой котлетой. Я запиваю это все водой и растягиваюсь на пледе.
- Как прекрасно, осталась бы тут навсегда! Ну, правда, тут так прохладно, тихо, спокойно. Ничего больше в жизни не надо, никакого замужества.
- Я не хочу замуж, - говорит Семьдесят Пять.
Мы смотрим на нее не моргая. А она продолжает:
-Почему это я должна выходить замуж и непременно рожать, а вдруг, я не хочу? Почему государство диктует мне как жить? Я хочу свой домик в секции для девочек и преподавать уроки у детишек, быть учительницей, а они хотят, чтобы я жила с абсолютно незнакомым мне человеком. А если он будет меня бить?
Все шокировано на нее смотрели.
-Конечно, он не будет тебя бить, - сказала Пятьдесят Три, перебрасывая ноги на другую сторону, - Он будет идеально тебе подходить, по специальным тестам и прочее…
- А я не хочу такого же, как я!
Она скрестила руки на груди и надула губы. Мне казалось, что ее заразил какой-то вирус и вылечить ее сможет только ее собственный день рождения. Но меня удивило то, какими глазами она смотрела, полными слез. Редко можно увидеть Семьдесят Пять плачущей, но теперь глаза ее были явно на мокром месте.
- Девочки! Не могу я выйти замуж! Я боюсь очень сильно! Я полюбить хочу, как в книгах.
Она достает из своей сумки потрёпанную книгу всю истыканную закладками.
- “Мастер и Маргарита” – прочитала я вслух обложку, - никогда не читала.
- Да, она очень и очень старая, практически древняя, а это издание от моей бабушки еще ,а ей досталась от ее предков, книга эта издана в конце двадцатого века ,представляете? Cлушайте, как тут красиво написано.
Она бережно открывает книгу на закладке и пробегается глазами по строчкам. Все смотрят на нее с любопытством.
- Вот! “ Так вот она говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста.
Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у кремлевской стены на набережной.
Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой…” Ну как?
Я смотрела на нее и думала, откуда у Семьдесят Пять взялись такие порочные мысли о любви? И что это за книга такая, ее ведь даже не запрещали, как многие другие. Всем вдруг стало неловко, как будто Семьдесят Пять сказала что-то неприличное. Напряжение между нами можно было потрогать. Никто ничего не говорил, а Пятьдесят Три крутила свои рыжие волосы на пальце и все время пожимала плечами, не имея представления, что на это ответить. Семьдесят Пять явно ждала от нас восторга, но мы опустили глаза.
По закону говорить и думать о любви запрещалось, считалось, что это что-то позорное, слабость человеческого духа и пошлое, пошлое до такой степени, что многие стеснялись даже читать подобные вещи.
- Нам лучше никогда не читать эту книгу и уйти отсюда, если честно, - сказала грустно Двадцать Четыре, - мне не по себе становится.
Все кивнули.
- Девчонки, вы чего, это же место для тайн, вы можете здесь говорить все, что захотите.
- Но это запрещенные темы, и место, в котором нам нельзя появляться! Как ты думаешь, это нормально, что мы тут сидим, разговариваем о чем-то пошлом, а вдруг нас уже ищут? – воскликнула я.
Хотелось скорее убежать отсюда, вернуться в безопасность, забыть, что я тут вообще когда-либо была. Теперь мне не казалось это место таким уж и красивым, тени падали на землю, вырисовывая страшные рисунки, у меня сильно застучало сердце, ветер подул еще сильнее, холодный, и поднял мои волосы. Пятьдесят Три схватилась за мою руку, и мы пошли обратно к дыре в заборе. Когда мы уже влезли обратно, что-то меня отвлекло, резкий звук оглушил меня, вой от машины смотрителей приближался, мы замерли.
- Вот черт, - прошептала Пятьдесят Три, - надо же было так вляпаться. Если нас поймают – нам крышка.
Вой приближался, уши раздирало. Мы присели на корточки, спрятавшись за куст. Наше дыхание замедлилось, почти остановилось. Адреналин заставил мои щеки вспыхнуть.
- Кажется, что они к ограде мальчиков, - предположила Двадцать Четыре, я кивнула.
Через стену от нас кто-то ругался. Грубый голос постепенно отдалялся и заглушался, а потом закрылась дверь калитки. Мы начали двигаться параллельно забору, прижимаясь к нему. Судя по моим часам, комендантский час давно начался, уже чуть-чуть за одиннадцать, а время отбоя – девять вечера. Мне стало еще больше не по себе. Холодный ветер обжег мои пылающие щеки.
Мы тихой трусцой побежали вдоль улицы, через внутренние дворы. Я поглядывала на дорогу, чтобы избежать смотрителей. Калитка общежития была уже близко. И вот мы в нее вбегаем, жутко запыхавшиеся. Вся моя голова пульсировала, будто бы кровь пробежала вверх по телу и прилила прямо к голове. Мы вчетвером тяжело дышали и прислонились к калитке спинами. А потом увидели нашу смотрительницу. Она всегда выглядела строго: сухие черты лица и тонкие губы, глаза всегда подозрительно сощурены.
- Ну, и где, девочки, вы были?
Мы стоим, молчим, потому что сказать, в сущности, нечего, мы итак попались, лучше уж сделаем вид, что болтались по сектору, чем признаемся, что выходили за ограду. За это некоторых, как я слышала, даже наказывают пятью ударами кнута.
Она раздраженно вздохнула. Ее пучок на голове был весь потрёпанный ,видимо, она вставала с постели, когда узнала, что нас нет.
- Ни слова больше, девочки, все за мной.
Мы склонили головы и пошли на задний двор. Туда всегда приезжала машина, на которой потом увозили в камеру, где нам выносили наказание. Самое страшное в этой камере совсем не то, что ты там должен сидеть, скорее страшно то, что ты вынужден там сидеть один, в кромешной темноте, среди пыли и каменных стен, в неудобной позе. Все ненавидели долбаную камеру, это была настоящая пытка. Перед приговором все сжимают кулачки, чтобы дали меньше часов.
Машина уже стояла за общежитием. Она вся сверкала, за рулем сидела какая-то блондинка, не очень старая, ей лет сорок на вид.
Мы ехали через город, все дома ,кроме общежитий и университетов, школ, были низкими одноэтажными, все они выглядели одинаково: обшиты тонким слоем светоотражающего материала, а крыша из энергосберегающих пластин. Молча женщина докатила нас через охрану, проезжая мимо центральной, нейтральной площади правительства, на которой нам запрещено было появляться без сопровождения и только по предварительной записи. Меня смешила мысль, что мы никуда ничего не бронировали, но все равно здесь. Дом гос.управления, не был слишком большим, но устрашающим, по какой-то причине, являлся. Форма здания была очень простая, построенная из красного кирпича, прямоугольная и пятиэтажная. На входе несколько женщин подхватили нас за локти. В кромешной темноте я едва успевала следить, в какую из комнат повели девочек. Нас разъединили, чтобы мы не давали ложных показаний.
Мы вошли в кабинет, и я, осмотрев стол, не на шутку перепугалась, когда увидела детектор голоса, который определял, врем мы или нет. Раньше его не использовали, потому что мы не творили никогда ничего страшного, но сегодня, видимо, был другой случай. Холодок пробежал вниз по моему позвоночнику.
Женщина, которая вела меня, села за стол и ровным голосом произнесла:
- Итак, я сейчас задам тебе пару вопросов, а ты должна ответить на них правдиво, иначе наказание увеличивается. Если ты ответишь на все вопросы честно, то мы смягчим тебе его.
- Извините, могу я спросить?
- Спрашивай, - ответила она безразлично, - только быстро, а то у меня очень много еще таких как ты, только настоящих преступников.
Я почувствовала себя глупо, мне уже двадцать, а я занимаюсь от скуки какой-то сущей белибердой, например, такой как сегодня. Эти люди выполняют важную работу, а меня поймали из-за глупости, из-за нарушения комендантского часа.
- Зачем нам детектор голоса? Его же никогда не использовали для мелких правонарушений.
Она снова вздохнула.
-Это не твое дело. – А после короткой паузы добавила, - Сейчас я тебя буду спрашивать очевидные факты, чтобы выявить тембр твоего голоса, ты будешь говорить правду, после того, как я махну – скажешь очевидную ложь.
Я кивнула.
- Как тебя зовут? – спрашивает она.
- Сто Десять Тысяч Пятьсот Восемьдесят Восемь.
- Хорошо.
Я посмотрела на голосовой значок, он не мигал, а горел зеленым.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать.
Она кивнула.
- Твой номер ай ди.
Я закатила глаза, вспоминая, это не так-то просто, обычно я всегда доставала карточку, но сегодня я ее не взяла, потому что мы убегали из дома.
- Я не помню.
Тогда она сама произносит все цифры и машет рукой, чтобы я сказала очевидную ложь.
- Я была на море. – Озвучиваю я, и прибор пищит, лампочка загорается красным.
- Хорошо, Пятьсот Восемьдесят Восемь, теперь скажи мне, что вы делали сегодня ночью на улице вчетвером?
Я глубоко вдыхаю через нос, чтобы успокоиться, размышляя. Если я скажу правду, то получу ужасное наказание, если совру – еще хуже. Я набираюсь храбрости:
-Мы были у моста.
- Это тот, что за оградой, я правильно тебя понимаю? Вы знали, что всем запрещено там появляться, но все равно вы туда явились, для чего?
Она посмотрела на меня укоризненным взглядом.
- Хотели увидеть природу.
Прибор взвизгивает.
- Но это правда! Я не вру! Мы хотели посмотреть на этот мост, ну и немного напортачить перед тем, как нас выдадут замуж.
- Ты не находишь, что это глупо?
- Нахожу.
Прибор не пищит
- Кто первый предложил тебе идти к мосту?
- Можно не отвечать на этот вопрос, я итак вам все сказала.
- Отвечай.
- Нет, - говорю я уверенно, - я не буду отвечать на ваш вопрос, уж лучше меня сажайте на неделю в камеру, но никого я сдавать не буду.
Собственные слова эхом звучали в голове, теперь меня точно посадят надолго, гляди чего, и плетки устроят. Зубы стучали так, что лязг слышен даже смотрительнице.
- Подумай еще раз, права отказа от показаний у тебя нет, последует жесткое наказание.
Я сжала губы, я взрослая девушка, а мной до сих пор помыкают, как будто мне шестнадцать и вынуждают говорить то, что говорить я, по сути, не обязана. Злость поднялась к моей шее и ушам, я отрицательно мотаю головой.
Женщина выключает детектор и злостно на меня смотрит, яростно сжимая ручку.
- Семь ударов плетью и семьдесят два часа в камере.
Холодный пот пробивается по спине. Она смотрит на меня последний раз, проверяя, вдруг я сдамся, и говорит:
-Знаешь, эту девушку ведь сдадут другие ее подруги, а ты за эту выходку получаешь ужасное наказание.
- Главное ,что не я сдала ее, потому что я не предатель.
Она ставит роспись на документе и внимательно на меня смотрит:
-Вы, девочки, глупые, готовы сами себя покалечить, лишь бы показать, что-то. Через год вы, скорее всего, даже не будете общаться, зато какая у тебя будет репутация! Отказ от показаний, позор!
Она шлепнула рукой по столу и подкурила сигарету.
- Тебя отведут на порку завтра в восемь утра, надеюсь, что ты понимаешь, о чем речь, будет очень-очень больно. Я через это проходила и скажу одно: оно того не стоит.
- Я готова.
- У тебя еще есть возможность передумать. -Говорит она, затягиваясь, - Ты ведь понятия не имеешь ,что сейчас происходит в городе, поэтому думаешь, что я просто так жажду ответа. Ты хоть знаешь сколько студентов уже пробирались через эту самую щель, в этом самом заборе, не только для того, чтобы посмотреть на мост, а для того, чтобы вести неподобающие разговоры, например, о любви, о прошлом. Эти нахалы еще умудряются осуждать правительство! Маленькие негодяи.
- Извините, но мы уже давно выросли из возраста маленьких, я считаю, что неправильно…
- Считать здесь должна я, а ты сидеть и помалкивать!
Она потушила сигарету и своими тонкими холодными пальцами схватила меня за предплечье, поволокла в камеру. Камеры располагались отдельно от основных государственных корпусов. Это были кирпичные постройки, соединенные единым коридором, но полностью изолированные.
Женщина швырнула меня в первую попавшуюся комнату. Я оказалась в кромешной темноте и, наконец, могла дать волю своим слезам. Мне казалось, что это несправедливо, вот так просто взять и приговорить ни за что! Никто же не пострадал. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которую никто не спасет: ни родители, ни друзья, никто. Я вдруг почувствовала явную беззащитность и одиночество, правительство может сделать все, что угодно, а я даже не могу помешать. Они могут застрелить меня, никто даже не поймет. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладонь. В отчаянии я пнула стену и захныкала, когда в ногу впилась резкая боль. Тогда я и заметила это маленькое окошко внизу стены.
Высотой оно было с мою ладонь, а заметила я его из-за стальных палок воткнутых посередине окна. Как в клетке. Я полностью легла на грязный пол и потрогала железные прутья.
- Кто-то тут есть? – спросила я как можно внятнее. – Ты меня слышишь? Ау.
Я почувствовала шероховатую руку на своей ладони и взвизгнула от неожиданности, одернув ладонь.
- Ты кто? – спросил меня голос за стеной. Это был явно мужской голос, но очень хриплый и слабый.
Я испугалась, что если с ним буду разговаривать, то это будет что-то неправильное, провокационное. Я стояла посреди комнаты, куда от испуга отпрыгнула, сердце колотилось с бешеной скоростью. Я была испугана, но все равно ответила ему.
- Я-Пятьсот Восемьдесят Восемь, а ты?
-Нагнись, чтобы я смог тебя разглядеть. – Приказал он своим слабым голосом.
Я нагнулась, положив свой подбородок на руку, чтобы не запачкать лицо. Между прутиками я не могла ничего увидеть четко, потому что было очень темно.
- Я тебя не вижу, - говорю я, - слишком темно. Что ты тут делаешь?
Он усмехнулся.
- То же, что и ты, отбываю наказание. Меня, кстати, Двадцать Один зовут, просто Двадцать один. Но друзья зовут меня Арес, а у тебя какое прозвище?
- Мы не даем друг другу прозвища, называем друг друга по именам. Почему Арес?
- Ну, мы не называем друг друга цифрами, это долго и можно запутаться, поэтому у всех есть прозвища, мне достался Арес, это греческий бог или что-то вроде, так за мной это и закрепилось, еще с двенадцати лет. Можешь ко мне так обращаться, мне это больше нравится, чем Двадцать Один.
- Очень умно, - фыркнула я.
Мне было легче от того, что я его не вижу, иначе бы не стала с ним разговаривать, но в темноте все становится проще, смываются все грани и ты, вроде как, не можешь быть уличен в преступлении. В темноте ко всему относишься легко. Можешь себе многое позволить, потому что тебя никто не видит.
- Сколько тебе лет? – спросил он.
Постепенно его голос перестал быть таким хриплым, может, он просто давно не разговаривал, не известно же, сколько он тут сидит.
- Вчера исполнилось двадцать, хотя, уже, наверно, настал другой день, так что позавчера.
- Получается тебе ровно год остался.
Он дотронулся до моих пальцев на решетке. На этот раз я не одернула руку, хотя и напряглась.
- Извини, просто я не подозревал, что у девчонок такие мягкие руки.
Я сморщилась, мне было неприятно и неловко, что он ко мне прикасался.
- А тебе сколько?
- Пока девятнадцать, но скоро уже, через полтора месяца, будет двадцать. Мое имя как бы намекает на то, что через год вся моя жизнь изменится. Двадцать Один…
Он протянул свое имя с какой-то тоской.
- Знаешь, тебе еще повезло с именем, я родилась незадолго до нового исчисления, поэтому мое имя огромно.
Он засмеялся. Я не привыкла к такому смеху, он словно заполнял обе камеры: глубокий и грубый.
- За что ты попала сюда? – спросил он
- Я бегала на мост, знаешь, за ограду.
- Знаю его, но меня не ловили. Я здесь из-за того, что подрался с одним парнем.
- Зачем ты с ним дрался? – спросила я удивленно и с любопытством, словно разговаривала с пришельцем, настолько ситуация, которая происходила сейчас, казалась мне абсурдной.
- Ну, знаешь, мальчишки иногда дерутся, ты что же, ни разу не дралась?
- Нет, это странно, я ни с кем никогда не дралась, зачем кого-то бить, когда можно просто поговорить?
Он хмыкнул.
- На кого ты учишься?
- На художника.
Я не могла видеть выражения его лица, но молчание меня настораживало.
- А что, на художников учатся? У нас даже профессий таких нет в секторе. Мы, в основном изучаем науки: физику, математику, химию и биологию. Я учусь на строителя, например, хочу стать архитектором.
- Нет, у нас никто не учится на технических специальностях, так странно…
- А еще нас заставляют бегать, заниматься спортом, каждое утро поднимают ни свет ни заря.
- Нет, мы не занимаемся спортом… Почему такая большая разница в обучении, мы же на равных.
- Я никогда над этим не задумывался, если честно. Меня просто раздражает весь этот распорядок.
-Не говори так! – воскликнула я в ужасе, - Этого нельзя говорить!
- Да не парься, нас никто не слышит.
Не парься? Впервые слышу это выражение, хоть мы оба говорим на русском, но переспрашивать не стала.
- Надолго ты здесь?
- Ну, мне за драку дали трое суток, хорошо, что не пороли как в прошлый раз.
-Это больно?
- Да, это нереально больно, хочется себе уши оторвать, потом кожа на спине заживала очень долго. Но не бойся, тебе это не грозит, ты же девушка, нам рассказывали, что вас вообще не бьют. А нас, наоборот, в качестве профилактики всегда бьют, особенно в “Дельфине”. Это там, где я учусь, очень строгие порядки.
- Вообще-то, меня ожидает семь ударов кнутом.
Он схватил меня крепко за руку.
- Сколько?! – громко переспросил он, - Да ты же сознание после третьего потеряешь, судя по тому, какая у тебя хиленькая ручка, навряд ли ты вытерпишь.
- Я не такая уж и слабенькая.
- Ну-ну, когда, ты говоришь, тебя уводят?
- Завтра утром.
- Вот и посмотрим.
|
| Свидетельство о публикации № 22012 | Дата публикации: 00:16 (02.04.2014) © Copyright: Автор: Здесь стоит имя автора, но в целях объективности рецензирования, видно оно только руководству сайта. Все права на произведение сохраняются за автором. Копирование без согласия владельца авторских прав не допускается и будет караться. При желании скопировать текст обратитесь к администрации сайта.
|
| Просмотров: 436 | Добавлено в рейтинг: 0
Данными кнопками вы можете показать ваше отношение
к произведению
|
Оценка: 0.0
|
|
