|
|
|
Тема пятого межсайтовского конкурса "Война"
|
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Обновленная статистика, до окончания принятия работ остается 4 дня.
Стихи
1.Я не был на великой той войне
2.Мне жжет глаза горячий смрадный пепел
3.Храм на крови
4.Я сегодня бокал поднимаю
5. Быть русским - состояние души
6. И словно бег по кругу,
7.ОДНОГО Началось. Мы освистаны градом снарядов
8.Пламенем близкой зари раскровило восход,
9.Солдатик из 1942…
10. предыдущем письме название Русичка и Русич черновой вариант. Читать: Восприятие легенды о граде Китиже
11. Вся Страна (Прошла война грозой весенней)
12. Кровавый сон
13. Я не в обиде на свою судьбу.
14. Весна 1946 года
15. Alles fuer Deutschland Ему мерещится Бабий яр.
16. баддада о разжалованном майоре
17. Третий фронт
18. шесть стихотворений о войне.
---------------------------
ПРОЗА
1. Глава 15. Аккерманская крепость. Осада
2. Глава 16. Аккерманская крепость. Крушение
3. ПУТЬ К МОРЮ
4. Где-то рядом. пьеса
5. Детство в развалинах
6. Артиллеристы
7. Алконавт
8. Рыжая кошка
9. С незапамятных времен
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Наконец окольными путями удалось вернуться на сайт, кто-то пытался меня заблокировать.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Предупреждение всем, кто участвует в конкурсе. Те слова, которые касаются современного конфликта между Украиной и Россией ввиду того, что правилами запрещено разжигание ненависти буду заменять точками. Пусть авторы не будут в претензии. Это конкурс литературный, хотя и называется "Война", на нем важно, как интересно aвторы воплотили тему, а не персональные оскорбления.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Наступает ответственный момент выкладки произведений для голосования.
Пожалуйста придерживайтесь схемы-таблицы голосования. Просто скопиручте ее несколько раз, сделайте ряд копий, проставьте номера каждой копии и ставьте баллы. Если у кого-то есть силы и желание, может оставить и развернутое мнение на несколько строчек по каждому произведению.
Стихов 26 наименований,прозы-12 наименований.
Поскольку объем материала большой попробуйте поговорить с своей совестью и не делать второпях поверхностных выводов. Лучше меньше, да лучше, как говорил незабвенный Владимир Ильич. Прочитайте вдумчиво. Голосование продлится две недели, я думаю, достаточно времени, чтобы со всем ознакомится.
Авторы часто болезненно воспринимают поверхностное мнение.
Просьба скопировать табличку голосования для прозы( 12 раз) и для поэзии (26 раз) и проставить номера, чтобы не перепутать работы. А потом проставить в пронумерованные таблички для голосования ваши очки от одного до пяти.
формы-таблички для голосования:
Схема голосования.
Проза
1. Насколько понравилось (1-5)
2. Насколько отвечает теме (1-5)
3. Насколько оригинален сюжет ( 1-5)
4. Насколько легко читать и понимать (1-5) (тяжело читается-1, легко читается-5)
5. Насколько талантливо написано (1-5)
6. Дополнительные бонусы (1-5)
Даются только теми рецензентами, которым ответили более объемно, в виде отзыва.
Минимум 15 строчек.
Поэзия
1. Насколько понравилось (1-5)
2. Насколько отвечает теме (1-5)
3. Насколько оригинален сюжет (1-5)
4. Насколько легко читать и понимать (5-1) (тяжело читается-1, легко читается-5)
5. Насколько талантливо написано (1-5)
6. Дополнительные бонусы (1-5)
Даются только теми рецензентами, которым ответили более объемно, в виде отзыва.
Минимум 15 строчек.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Кто не может прочитать в виде файла, я выложил конкурсные произведения здесь
http://ftale.3dn.ru/forum/51-318-1
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Третий и самый старший из троих, боярин
Дума, имел репутацию неустрашимого воина, пролившего на полях сражений немало
своей и реки чужой крови. Дума был верным солдатом своего королевства,
беспощаден к его врагам и чужд милосердия на поле брани. Зато он слыл
заботливым отцом, нежным мужем и чутким товарищем. Его боялись, уважали и
любили одновременно. Смертельно раненный в одной из бесчисленных военных
кампаний и уже предчувствуя неотвратимость близкой кончины, Дума повелел
призвать к себе для исповеди священника. Но, так и не дождавшись его прихода,
впал в глубокую кому, продолжавшуюся несколько мучительных дней. Местные
знахари и могучий организм Думы явили окружающим чудо, ибо он выжил,
выкарабкался из цепких клещей застывшей в ожидании своего часа смерти, а
выкарабкавшись, быстро пошёл на поправку. И полюбил жизнь той страстной
любовью, которая вдруг обнаруживается только у перенесших пограничное состояние
людей. Но, любя жизнь поистине одержимым чувством, он, с ещё большим рвением,
стремился на поле боя, жаждал новых сражений и громких побед. Однако господарь,
проявляя заботу о неукротимом боярине и понимая всю важность сохранения до
действительно серьёзных времён военной элиты своего государства, решил
направить Думу пыркэлабом в Белгородскую крепость. Дабы поостыл и подлечился в
благодатном Днестровском климате. Дума своё новое назначение встретил без
особого восторга, но он не мог прекословить воле господаря, поэтому со всем
своим многочисленным семейством вскоре перебрался в древнюю крепость. И уже на
протяжении нескольких лет исправно нёс службу в непривычной для себя должности.
С такими же угрюмыми, как и у всех
остальных присутствующих, лицами, сейчас все трое стояли у необъятного по
размерам штабного стола. Внимательно следили за водимой по карте
инкрустированной янтарём указкой коменданта Збиери и вынужденно проглатывали
его ядовитые замечания по поводу всей проделанной ими за последние годы работы.
- Девять
лет назад, - Гремел благородным негодованием Збиеря, боярин среднего возраста,
гигантского роста и могучего телосложения,
- Девять
лет назад, тогдашние пыркэлабы Лука и Хырман, которых, я думаю, помнят все
уважаемые члены военного совета, достроили и надёжно укрепили главные и большие
ворота нашей несокрушимой твердыни. Хвала им! Три года спустя, присутствующий
здесь и самый опытный пыркэлаб Дума, под началом уже овеявшего себя славой
пыркэлаба Хырмана, воздвигли новую оборонительную стену. И мы искренне
благодарны им за безупречно проделанную работу! – С одной стороны, Думе очень
даже льстила открытая похвала коменданта, но его излишнее замечание, что он
якобы исполнял свои обязанности
под началом Хырмана, вытравило всю мимолётную, тешащую самолюбие, радость и
колючей рукавицей перехватило горло. Впрочем, сам Дума, в глубине души,
осознавал очевидную справедливость оговорки коменданта, но совсем необязательно
было говорить об этом прилюдно, да ещё на виду у всех членов военного совета.
Всколыхнувшееся раздражение пришлось мутным осадком загнать вовнутрь. Двое же его соратников,
Герман и Оанэ, озлились на коменданта за то, что тот назвал Думу самым опытным
из них. Делалось всё это неспроста. Поднаторевший в тонкостях и неуловимых
оттенках дворцовых интриг, опытный Збиеря неплохо знал своё дело.
- Но я не вижу, - Грозным и раскатистым
голосом продолжал комендант,
- Я не
вижу, чем бы могли за последние шесть лет порадовать своего господаря наши
достопочтенные пыркэлабы. И хотя я очень бы хотел, но не могу возгордиться какими-то новыми и
значительными их свершениями по дальнейшему укреплению оборонительной мощи нашего
цинута, этого форпоста священного молдавского королевства! – Богато разодетые
члены военного совета с мрачным видом и без малейшей симпатии уставились,
правда, не без некоторого страха, на сановитых вельмож. У них были свои причины
недолюбливать чванливых представителей господаря. Те пребывали в явном
замешательстве. Дума поднял глаза на коменданта.
- Ты
знаешь, Збиеря, что сделано было немало. Все ядра, застрявшие в стенах с
прошлого нашествия, были удалены, а сами стены полностью восстановлены. Мы расширили
и укрепили крепостной ров. Мы…
- Вы должны
были увеличить количество пушек на крепостных стенах! – Вскричал Збиеря
настолько громко, что почти все присутствующие вздрогнули от неожиданности.
- Вы должны
были организовать продовольственные склады, рассчитанные на целый год осады! Вы
должны были создать мощный оборонительный заслон в границах портовых
сооружений! И ты, Дума, знаешь это не хуже меня. – Збиеря с чувством бросил на
расстеленную карту свою драгоценную указку. От удара указка с мелодичным и
жалобным звоном взлетела кверху, упала вновь и медленно, описывая длинный
радиус, покатилась по поверхности стола. Дума подавленно молчал, не в силах
оторвать от указки зачарованного взгляда.
- А где уже
давно обещанный боевой флот, долженствующий нести постоянное дежурство на
ближних подступах к крепости? Где?
- Заложив руки за спину, комендант теперь расхаживал по каменному полу
своей резиденции. Шаги его, как и громкая речь, гулким эхом многократно отражались
от теряющихся в сумраке стен. И даже массивные гобелены не способствовали
смягчающему скрадыванию звука.
- Корабли
крымского шакала беспрепятственно вошли в наши воды! Как к себе домой! Слышите,
как они разряжают в нашу сторону свои пушки? - Отдалённый грохот канонады артиллерии Менгли-Гирея смешивался с
близкими и размеренными ударами церковного колокола.
- Пока без последствий. Пока! Господь помог
нам с непогодой! Слава ему! – Збиеря воздел руки к небу. Затем, словно его
осенила внезапная догадка, резко повернулся в сторону тех, к кому он обращался
с горькими упрёками,
- А может,
господа пыркэлабы испытывают тайную радость по поводу их прибытия? И незаметно
готовят нашим недругам подобающую встречу?
Это было уже явное оскорбление. Наместники молдавского короля потянулись за
висящими на поясе мечами. Но тут же за их спинами грозно выросли фигуры личной
охраны коменданта. Конечно, личная охрана была и у пыркэлабов. Вот только в
помещение штаба, где сейчас проходил военный совет, никто, кроме самих
участников совета и охраны коменданта не допускался. Поэтому, скучающие без
дела отборные гвардейцы королевских посланников, развлекались сейчас игрой в
кости за запертыми, тяжёлыми входными дверями штаба. С удовольствием наблюдая
за беспомощной яростью всегда нелюбимых им соперников, Збиеря, посреди тревожно
зависшего гробового молчания, выложил беспроигрышный козырь:
- И,
наконец, где восстановленные планы наших подземелий? Где? Могу ли я напомнить
тебе, Дума, что согласно указу нашего непобедимого господаря, да продлятся его
годы, этот пункт был одним из самых главных? – Збиеря, дразня Германа и Оанэ,
намеренно обращался только к более опытному пыркэлабу, избрав Думу своей
основной мишенью. Обернувшись ко всем троим и широко, словно для объятий,
расставив руки, комендант, смакуя каждую фразу, с удовольствием продолжал
лицедействовать:
- А может
быть, господа пыркэлабы подскажут военному совету, как в условиях круговой
осады, в условиях намертво замкнувшегося железного кольца, нам вывести за
пределы крепости женщин и детей?
Или немощных стариков? Как? – Комендант заложил страшные ладони за широкий
шёлковый пояс и теперь хитро прищурился на королевских представителей,
- Насколько
нам известно, - Чеканным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, продолжал
он,
- Семьи
уважаемых пыркэлабов уже месяц назад, с торговыми кораблями покинули наши
стены. Почему? Значит ли это, что господа пыркэлабы были кем-то предупреждены о
готовящейся осаде? И узнали об этом раньше господаря и меня, коменданта? – Над
штабом зависла напряжённая тишина. И, как-будто остерегаясь нарушить величавую
важность момента, внезапно стихла вражеская артиллерия. Збиеря наслаждался
произведённым эффектом. Удары колокола, казалось, отсчитывали последние минуты
перед неминуемой катастрофой. Наместники короля растерянно переглядывались друг
с другом, и отвечать пока не решался никто. Невыносимую и вязкую тишину
разорвал глухой голос Оанэ:
- Помнится,
господин комендант сам проявлял недовольство по поводу прибытия наших семей на
территорию цинута и всячески отговаривал нас от их дальнейшего здесь
проживания!
- И в часы дружеского застолья, - Подхватил всё время молчавший Герман,
- Советовал
нам внять его уговорам и отправить наши семьи с ближайшей оказией в родовые
поместья…
- На что
уважаемые пыркэлабы так и не дали своего согласия, - Вкрадчивым голосом
подытожил комендант,
- И семьи
их, до недавнего времени, вполне благополучно наслаждались местным климатом. И
вдруг – скорый, и я бы даже сказал, поспешный отъезд! Членам военного совета,
уважаемые наместники, такие поступки кажутся странными…
Затем,
видимо решив, что дело сделано, и необходимое сомнение в души военачальников
посеяно, решительным шагом вернулся к столу.
- К делу!
На какое время крепости хватит продовольствия? – Стальным, вибрирующим
нетерпением голосом, глядя исподлобья на пыркэлабов, спросил Збиеря.
- При
разумном рационе, - Попробовал отвечать Герман, но тут же был прерван Думой,
- При любом
рационе, то есть, при самом обычном, не урезанном, продовольствия должно
хватить на три месяца. С учётом того, что припрятано в амбарах у населения,
хватит на пять месяцев.
- Пороховых
зарядов?
- Тут
посложнее. – Сабля Думы звякнула о край штабного стола,
- Если бы
сегодня мы успели полностью разгрузить направленные нам на помощь господарем
корабли,
- Дума, –
Взревел комендант,
- У нас нет
времени на выслушивание твоих «Если бы»! – Он опёрся о стол обеими руками,
- Сколько?
- При
интенсивной круговой обороне – на две недели…
- Слава
нашим пыркэлабам! - Грохнул кулаком по столу Збиеря. Одним таким ударом можно
было бы запросто свалить дикого вепря. Комендант прекрасно знал ответы на все
задаваемые им вопросы, быть в курсе всех дел вверенного ему форта было его
прямой обязанностью, но искушение выставить сановитых посланников господаря в
неподобающем свете диктовало именно такую линию поведения.
- Вы не
забыли приготовить белые знамёна? – Комендант сверлил всех троих яростным
взглядом. Понуро глядя себе под ноги, те были вынуждены молчать.
- Значит
так… - Обернулся к военачальникам Збиеря,
- Поступим
следующим образом. – И он стал неторопливо, короткими, рублеными фразами,
предлагать военному совету разработанный им план действий. На пыркэлабов он уже
не обращал никакого внимания, всем своим видом демонстрируя в их адрес полное
равнодушие. Военачальники по очереди высказывали собственное мнение по поводу плана Збиери, внося в общую
картину уже начавшейся обороны личное видение ситуации и дополняя стройную
схему вполне разумными дополнениями. Грохот первых попаданий ядер неприятеля во
внешние крепостные стены не поколебал их хладнокровия, и дальнейшее обсуждение продолжалось в строгом
и деловом тоне. Наконец, подводя итог короткому собранию, Збиеря, слегка
удручённым голосом, обратился к присутствующим:
- К
несчастью, мы не можем сейчас рассчитывать на помощь могучей молдавской армии.
Наши славные войска, и вы все это прекрасно знаете, в данный момент сражаются
на Дунае, у Облучице. – Комендант твёрдым взглядом оглядел присутствующих,
- Поэтому,
наша задача – Продолжал он, повысив голос,
-
Удержаться и не допустить измены. Дурные настроения – пресекать в корне и
методы применять – безжалостные! Таково моё мнение. Что скажут господа, члены
военного совета?
Ропот
всеобщего одобрения прошелестел по комнате.
- Но
Стефан-воевода, - Неуверенным тоном вдруг обратился к присутствующим Оанэ,
- Стефан-воевода мог бы выслать нам подкрепление…
-
Стефан-воевода, господин пыркэлаб, - Едва сдерживая негодование, отвечал
комендант,
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
нувшегося
сознания.
Словно рассечённая саблей, песня вдруг оборвалась зычным призывом
муэдзина к вечерней молитве. Всё её очарование разом было утрачено. Во
вражеском лагере отчётливо обозначилось торопливое движение. Правоверные
спешили вверить себя своему богу и просили его сохранить им жизнь в предстоящем
штурме. Небеса равнодушно приняли в себя адресованный им мощный, синхронный
импульс. Жизнь продолжалась…
Иллианнук и Иштариани всё это время
переносились с места на место, причём он сам, уже достаточно осмелев в
экспериментировании с новым обнаруженным свойством, даже не спрашивая её, а
просто держа за руку, оказывался со своей возлюбленной в самом центре
происходящих событий. Иштариани одобрительно молчала, внимательно наблюдая за
выражением его лица, готовая, в случае необходимости, придти ему на помощь.
Сожалея о внезапно оборванной песне, Иллианнук глубоко вздохнул и, нежно прижав
к себе любимую, сказал:
- Я вижу,
что несколько шлюпок пристают к берегу. Менгли-Гирей, наконец-то, ступит на
твёрдую почву.
- Помимо
избавления от перенесённых морских страданий, у него имеется более важная цель.
- Султан?
- Да,
вассал должен убедиться в добром расположении сюзерена. Ведь не только у
Баязита
есть свой
Аббас.
- У него
появились основания для беспокойства?
- Оно у
обоих никогда и не пропадало. Такова участь правителей.
- Величие
ничтожно…
- Смотря
какое. Вскормленное на крови – да, но порой требуется целая эпоха, чтобы
осознать эту простую истину.
- Понимаю.
Ты противопоставляешь ему величие
духа.
- Только
оно и заслуживает уважения. И опять же, может пройти не одно поколение, чтобы,
в конце концов, современники почувствовали масштаб и истинную цену такого
величия.
- К тому времени давно почившему носителю этого величия будет уже всё равно.
- Но это
окажется далеко не безразличным для истории и потомков.
- Иначе бы
не было самой истории.
- И
- будущего. Не было бы вариантов
в выборе приоритетов. И не было бы самой проблемы выбора. Мучительная
категория, обозначенная творцом только для человечества.
- Да. Однако, я не заметил, чтобы пыркэлаб Оанэ мучился угрызениями совести…
- Тебе
открылась правда о нём?
- Вся его
никчемная жизнь промелькнула у меня перед глазами. Совесть нельзя отнести к
числу его добродетелей.
-
Способность к такого рода чувствам тем острее, чем выше уровень личности.
- Да, я
знаю. И степень духовных запросов диктуется именно этим уровнем.
- Но надо иметь в виду, что каждая эпоха
лепила и формировала свою собственную философию этой самой личности.
- И в этом
ты находишь какое-то оправдание?
- Нет,
Иллианнук, в этом я нахожу объяснение…
В шатре у Баязита было просторно.
Светильники, заправленные ароматическими маслами, мягким светом освещали
внутренности. Воздух благоухал доставленными из Индии экзотическими курениями.
Слегка откинутый полог шатра позволял видеть рассыпанные по небу звёзды и
горделиво сияющий молодой месяц. Циклопического роста чернокожие стражники,
вооружённые, под стать их размерам, неподъёмными для прочих секирами, с
каменными и непроницаемыми лицами замерли у входа.
После традиционных, утомляющих, длинных и витиеватых первых
приветствий, турецкий султан и крымский хан, в присутствии нескольких
приближённых, опустились на толстого ворса персидские ковры и откинулись на
вытканные золотой парчой, замысловатого узора подушки. Ещё какое-то время беседа носила
ничего не значащий, общий характер. Наконец, решив, что сполна воздали
традициям, оба венценосных переговорщика пожелали остаться одни. Что и было
немедленно исполнено. Вокруг шатра, на расстоянии десяти метров, выстроилось оцепление.
Слышать содержание разговора двух великих самодержцев, под страхом смертной
казни, не полагалось никому.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
6. [b][u]Артиллеристы
Сержант Лёха
Фомин, командир расчёта противотанковой пушки ЗИС-2, полуоглохший от грохота
выстрелов и взрывов ответных снарядов, с замотанной в окровавленную тряпку
левой рукой, из последних сил поднялся, схватившись за обломок какой-то стены,
и хрипло скомандовал:
- Бронебойным!
Прямой наводкой!
* * *
Ефрейтор Ганс
Ранке, наводчик танка «Панцер 3», был доволен собой. Ещё бы! Так вовремя выстрелить по русской огневойпозиции! Эта последняя пушка, причинившая
немало бед их танковой роте, хоть и не была уничтожена, но больше не могла
принести вреда: снаряд, умелонаправленный Гансом, рванул прямо около русского артиллериста, тащившего к пушкеснаряд. Солдата просто разнесло на куски! Ещё двоих расшвыряло по сторонам и
тоже поубивало осколками. Страшно подумать, что могло произойти, если бы он не
успел выстрелить, или промахнулся. Ответный выстрел прямой наводкой в секунду
превратил бы их танк в пылающий факел!
Но он успел раньше! И пусть теперь заткнётсястарый дурак Фогель, механик-водитель, воюющий на Восточном фронте с первых
дней.
- О нет, Ганс!
Нельзя недооценивать русских! Ты воюешь только три месяца, а я в этом аду уже
два года! Пока будет жив хоть один русский солдат, мы не сможем быть уверены ни
в чём! – обычная его песня.
Ну, и где твои
хвалёные русские солдаты? Их батарея уничтожена, а они все мертвы! А мёртвые
воевать не могут! Он радостно засмеялся – их танк, победно рыча катился мимо
разгромленной батареи, дальше на Восток, а убитые русские артиллеристы пялили
на них незрячие глаза и ничем не могли помешать наступлению непобедимой
германской армады…
* * *
Лёшку Фомина
выписали из госпиталя только через четыре месяца.
- Повезло тебе,
сержант! – сказал на прощание доктор, - Жив остался, да ещё и ходишь
самостоятельно. С такими ранениями выжил. Повезло!
Да уж, повезло!
Правая нога скрючилась, ходить можно, только опираясь на палку. Хорошо ещё, что
руку отрезали левую – правой можно наэту палку опираться. Лицо посечено, в теле осталась парочка осколков – не
смогли их достать.
Но, если честно,
то и впрямь повезло, одному из всех. От Мишки только крошево осталось, а Фариду
один из осколков в шею попал, голову отсёк начисто. Других ещё раньше
поубивало. Один он остался из всего расчёта, да и из всей, наверное, батареи.
Лежал оглушённый, истекающий кровью. И смотрел, как ненавистный танк, победно рыча,
кроша гусеницами погибшую огневую позицию, идёт на Восток.
А он, командир
расчёта, сержант Фомин, не может даже доползти до уцелевшей пушки, развернуть
её, загнать в казённик бронебойный, который тащил Мишка, всадить этот снаряд
под башню и превратить бронированную махину в пылающие обломки! Он попытался
встать, проползти эти десять шагов, но упал на горячие камни и потерял
сознание…
* * *
С тех пор и
снился ему этот странный, на грани реальности сон: разгромленная батарея,
ревущий навстречу «Панцер». Только во сне ему всегда каким-то образом удавалось
доползти до пушки, зарядить её последним бронебойным и выстрелить почти в упор.
Танк превращался
в пылающий костёр, а он падал рядом с погибшими товарищами. Почему-то никогда
во сне он не успевал выстрелить первым, спасти своих ребят. Мишка и Фарид
всегда погибали, но там он не предавал их, умирал вместе с ними, уничтожив
последний вражеский танк.
В госпитале этот
сон снился ему постоянно, чуть ли не каждую ночь. Потом его выписали и
отправили домой – куда с такими увечьями на фронт! В двадцать два года стать
инвалидом, с одной рукой, да ещё хромым – не всякий выдержит.
Лёха выдержал,
не запил. До войны он закончил десятилетку, решил учиться дальше. А куда ещё
без руки и почти без ноги? Ни к станку, ни к конвейеру. Его приняли в
строительный институт, на первый курс, дали паёк, койку в общаге. Он остался
один: родители погибли в бомбёжку,девушку Марину угнали в Германию, где она сгинула без следа.
Лёха учился на
инженера, жил в общаге, питался в столовке, носил военную форму без погон.
Мужчины, вернувшиеся с войны, были наперечёт, а время Победы и возвращения
домой [i]здоровых мужчин ещё не пришло. Поэтому неудивительно, что вскореЛёху прибрали к рукам.
Люба окончила с
отличием сельскую школу, получила направление в институт и училась с ним в
одной группе. На выходные ездила домой, привозила торбы со снедью.
Подкармливала тощего, хромого, однорукого мальчишку с седыми висками, а через
полгода повезла знакомить с родителями.
Лёшка пришёлся
им по душе – почти непьющий, бывший фронтовик, студент. А что хромой и
однорукий – то не беда, ему же не мешки в колхозе ворочать, он инженером будет,
как и Любаня ихняя.
Сыграли свадьбу,
зажили в семейном общежитии, как многие тогда – без особого шика, но с
достоинством. О любви не говорили, просто жили, как положено: работали,
отдыхали, изредка ругались, мирились, ходили в гости.
Родили одного за
другим двоих сыновей, получили квартиру. Лёха, а точнее уже Алексей Степанович,
работал начальником отдела в строительном тресте, Люба – там же, инженером.
Давно отпили,
отпели и отплясали Победу, жизнь входила в мирную колею, строителям работы
хватало. Оно бы и хорошо, но всё чаще стал настигать Алексея тот самый сон.
По ночам он
кричал, ругался, скрежетал зубами. Люба просыпалась, успокаивала его.
Чувствовал себя виноватым перед ней: она и так устаёт за день – дети, работа,
дом. А сон не уходил. Снова и снова он подбивал немецкий танк и умирал рядом с
товарищами, но успокоения это не приносило.
Однажды, во
время нечастых встреч с бывшими фронтовиками, он неожиданно рассказал об этом
сне пожилому капитану Самохину. Тот выслушал его внимательно и покачал головой:
- Ты, Лёха,
обратно туда хочешь, думаешь, что не успел тогда. Тебе надо машину времени, как
Уэллс писал, знаешь такого? Ты бы кнопочку какую нажал, р-раз, и перенёсся в
тот день, чего там! Подбил фрица, и назад. И сразу все сны – фьюить, и нету!
На следующий
день Алексей пошёл в районную библиотеку и, смущаясь, попросил книжку Уэллса.
Сначала читал её тайком от жены, потом перестал стесняться. Книжка одновременно
и увлекала, и раздражала. Конечно, что мог придумать хоть и передовой, но всё
же выросший среди капиталистов, писатель? Трущобы, морлоки, умирающая Земля. Пустое это всё, никчёмное. У нас другоебудущее – светлое, коммунистическое! И незачем туда мотаться, там и так всё
ясно. А вот перенестись на три минуты в прошлое… Эх, ему бы такую машину!
Больше никому об
этом Алексей не говорил. Сон, где он возвращался в свой последний бой, стал
приходить всё реже, он научился не кричать во сне, не скрежетать зубами и не
ругаться…
Годы проходили,
умирали друзья-фронтовики, родственники, знакомые. Умерла и Любаша, а он всё
жил и жил, словно не мог уйти с этой земли, не выполнив свой долг…
* * *
- Короче, дед, я
вчера тебе на комп закачал с удалённого доступа, дома врубишь, там всё
настроено. Вот я код набираю, смотри, - прыщавый набрал на своём смартфоне
комбинацию из латинских букв и цифр, - и аллес, дальше программа сама сработает. Я всё настроил, попадаешь,куда и когда надо. Три минуты у тебя есть, делаешь, что нужно и возвращаешься.
Но учти, если тебя там грохнут, мы не виноваты.
Алексей
Степанович передал прыщавому деньги – всё, что он собирал долгие годы, молча,
не прощаясь, повернулся и побрёл к дому, тяжело опираясь на палку. Прыщавый
хмыкнул, повернулся к своему товарищу – тощему, высокому, с редкими волосиками
на подбородке:
- Ну? Понял,
дурилка, как бабло срубают? Старый хрен, небось, года три тугрики складывал,
так хотел назад на войнушку попасть! А мы с тобой, Хомяк, эту программу за
неделю захерачили, теперь оторвёмся по полной!
- Слушай, -
Хомяк, почёсывал свою редкую бородёнку, - а если дед в натуре, перенервничает и
ласты склеит?
- Ты чё, Хом[b]ячище?Кончай хернёй страдать! Он и так уже своё отжил лет десять назад! А теперь ещё
заветную мечту выполнит напоследок!
- А чё он там
выполнит-то, Штырь? Это ж фуфель, чистый прогон, в натуре!
- Не пыли,
кореш! Это для нас – прогон. А дедуля слопает за милую душу, решит, что так и
должно быть!
- А вдруг он
ухавает? Может, ты танк этот не так срисовал, или ещё где сморозил? И корешей
его ты с кого сфоткал?
- С кого надо!
Ты чё, думаешь, дед за семьдесят лет их морды не забыл? Всё, кончай трындеть -
мы бабки получили, нам теперь пофиг! Ухавает, не ухавает! Давай, чешем отсюда,
надо пойла успеть прикупить!
* * *
Почему-то не
было даже тени сомнения. Алексей Фомин видел, что пацаны ведут с ним какую-то
игру, что программа эта ненадёжна, что не могут такие сопляки обладать
настоящей машиной времени, но почему-то он выполнил их требования, отдал все
деньги, и сейчас, едва переведя дух после возвращения домой, уселся к
компьютеру. Включил его, загрузил, активировал программу.
Внуки долго не понимали, зачем деду компьютерна старости лет, но, в конце концов, махнули рукой, купили на день рождения
пять лет назад. А вот правнучкаСофьюшка была в восторге. Она с удовольствием учила прадеда обращаться с
клавиатурой и мышкой, не вдавалась в сложности, разъясняла только самое
главное. Он научился находить в интернете статьи о войне, смотрел кинохронику,
хорошие старые фильмы. А самое главное – искал тех, кто может отправить его
обратно в сорок второй, хотя бы на несколько минут. Так он и нашёл Штыря с
Хомяком…
Постепенно на
экране начала возникать картинка: мрачное серое небо, выжженная земля, огневая
позиция и танк, приближающийся к ней. Стали видны фигурки его друзей. Они,
правда, были неясными, безликими, но он узнавал их. Вот балагур Мишка, ещё
живой, застыл в ожидании. Вот молчаливый Фарид повернулся к нему: «Какой приказ
будет, командир?». Ах, если бы сейчас он мог попасть туда, может, успел бы
выстрелить раньше? А вот на картинке он сам, сержант Фомин, оглушённый,
истекающий кровью… Когда же он упустил секунды, замешкался с приказом? Или это
Мишка промедлил? Или Фарид не успел?
Что-то шло не
так. Алексей видел картинку, слышал рёв танков. Но не было запаха гари, не
дрожала земля. И грохот однообразный, неправдоподобный. Фигурки на экране
ожили, задвигались. Только перемещались они какими-то рывками, неестественно.
Вот сейчас он должен войти туда, в тело Лёшки Фомина, в его мозг, отдать верную
команду, успеть…
Но эта плоская
картинка не могла быть той реальностью, в которую он должен войти! «Обманули,
мерзавцы! Я найду их и задушу… или забью своей палкой, одной рукой обоих!» Он
резко поднялся, сжимая кулак, но вдруг в голове разорвался яркий огненный шар,
ослепил его, прервал дыхание…
Вялая, нелепая
картинка исчезла вместе с компьютером и комнатой. Он на самом деле оказался
там, в реальности 1942-го, ясно услышал грохот надвигающегося танка и свою
хриплую команду: «Бронебойным! Прямой наводкой!».
В нос ударил
запах горящей земли, пороха и смерти. Не успев толком ничего понять, Алексей
Степанович услышал грохот взорвавшегося рядом снаряда. Почему-то его не задел
ни один осколок. Бронебойный, который тащил Мишка, валялся на земле у его ног,
а вот самого Мишки не было. Фарид, хоть и без головы, но был здесь, неподалёку,
а Мишка просто исчез.
И присыпанный
землёй, посеченный осколками, лежал под разрушенной стенкой он сам – раненый,
но живой Лёшка Фомин. Попытался встать, упал, потеряв сознание… А девяностолетний старик Алексей СтепановичФомин, стоял рядом с последним бронебойным снарядом. И последний фашистский
танк, победно рыча, двигался на него.
Алексей не стал
рассуждать, отчего всё пошло не так. Почему сначала картинка была плоской и
неестественной, а потом он оказался внутри неё, в настоящем бою. Не вошёл в
сознание сержанта Лёхи Фомина, а очутился рядом с ним и, хотя находился в своём
старом немощном теле, мог действовать.
Отбросив палку,
он сделал шаг к снаряду, попытался поднять его одной рукой, но не смог. Тогда
он упёрся в него этой рукой и стал толкать к пушке по земле. Грохот танка
приближался, и Фомин понимал, что надо спешить. Затвор, к счастью, был открыт,
Фарид перед смертью постарался. Он нагнулся, и из последних сил, помогая
культей левой руки, подбородком, всем телом, загнал снаряд на место.
Пушке тоже
досталось, но стрелять она ещё могла. К счастью, наводить почти не пришлось –
танк шёл прямо на него, не опасаясь тех, кого он только что убил. Алексей успел
выстрелить в последний момент, когда фашисты в танке только начали что-то
понимать и попытались то ли свернуть в сторону, то ли открыть огонь. Почему-то
он не услышал, как взрывается под башней снаряд, не увидел огня и дыма, в
которые превратился «Панцер».
А услышал он обрывки мыслей на чужом языке, который вдруг стал хорошо понимать:«Он же сейчас выстрелит!», «О майн Готт, откуда тут взялся старик?!», и ещё
одну, угасающую: «Я же говорил, покабудет жив хоть один русский солдат, мы не сможем быть уверены ни в чём!».
И увидел он
дорогу, по которой уходили к свету его друзья. Они призывно махали ему руками:
улыбающийся Мишка, серьёзный и сосредоточенный Фарид, тоненькая
девочка-санинструктор Маруся, комбат капитан Омельченко, политрук Белецкий,
знакомые и незнакомые бойцы.
Он улыбнулся,
помахал в ответ, и легко побежалдогонять своих.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
[b]9. С незапамятных времен [b]
С незапамятных времен я летаю над миром. Он менялся, многое
уходило в прошлое, но я не уйду в прошлое никогда. Сегодня я поднимаюсь повыше,
разглядеть те тонкие ниточки, которые тянутся ко мне, которые зовут меня и в то
же время не хотят, чтобы я приходила. Мне нигде и никогда не рады.
Есть места на земле, откуда ниточек тянется больше, словно
паутина, в которой каждую минуту добавляются новые нити. Рано, слишком рано для
них. Но что мне время, когда я бесконечна, для меня нет понятий рано или
поздно, для меня все происходит вовремя.
И я спускаюсь по этим зовущим меня нитям. Подо мной
мертвая земля, земля, из которой ушла жизнь, ее прогнали оттуда люди, сами
этого не понимая. Они решили, что их цели и деньги стоят того, чтобы началась
война. Страшное слово, столько всего заключено в нем, столько боли, пустоты и отчаяния.
Понимают ли они, что делают? Неужели за все эти века они не стали умнее?
Неужели эра гуманизма, о которой они так ждут, никогда не наступит?
Вот одна из ниточек, удивительно, но именно ее обладатель
так грезил процветанием, верил, что чистота души человеческой сильнее зависти и
злобы, верил, что своим присутствием и словами может что-то исправить. Слышали
ли его? Я залетаю в подвал, где тело мечтателя лежит на грязном полу, сейчас
уже и не понять, как он выглядел при жизни, слишком его изуродовали. И я вбираю
в себя его мольбы о смерти. Он хотел умереть, мечтал об этом два последних дня
своей жизни, страшных дня. Что от него хотели те, кто пытал? Услышат ли люди,
способные на подобное, когда-либо хоть что-то из его идей?
Уже за углом здания я нахожу его мучителей, они лежат
раскинув руки вокруг воронки от взрыва. Смерть нашла их совсем скоро. Вру я,
есть рано и есть поздно. К ним смерть пришла слишком поздно, приди она годом
раньше и, возможно, война бы не началась, некому было бы ее начинать. Но кто я,
чтобы кого-то судить? Это будут делать после.
Еще сразу две ниточки протягиваются ко мне из ближайшего
дома, залетаю внутрь и вижу только одно тело, а внутри него еще одну отнятую
жизнь. Ту, которая даже не началась, малыша, который никогда не увидит света
солнца, не почувствует дуновения ветра. Знала ли его мать, идя убивать других о
том, что внутри нее тоже живое существо? На что надеялась она для своего
ребенка, на какую лучшую жизнь, построенную на крови и боли?
Но я лечу дальше, на простор. Бескрайняя пустошь, руины
городов, стоны и плач, слезы и проклятья. Больше миллиона душ всего за десять
лет. Удивительно как в других странах люди верят, что в мире все спокойно. Это
происходит где-то там, не с ними, не на их глазах, и этого достаточно. Равнодушие
людей, отворачивающихся от экрана, когда там показывают войну. Смерть - цифры в
статистике, трагедия, ставшая обыденностью.
Выжженная земля, ничего не растет, некому сажать и
собирать урожай, тут война закончилась. Стал ли мир после нее лучше, жили ли
эти люди так же, как живут сейчас? Плакали ли их дети от голода, вздрагивали ли
от громких звуков? Видели ли они стервятников, которые слетаются в ожидании их
смерти? Слышен ли крик матери, на руках которой умирает ее дитя, там, далеко,
за морями и океанами, где царит мир и процветание?
И такое место не одно, их много, этих мест, где есть
понятие слишком рано для смерти. Они по всему миру, видимые и невидимые,
тлеющие как лучины и вспыхивающие как разрывы снарядов. И мирового океана не
хватит, чтобы их потушить.
Сколько стоит одна жизнь? Слишком мало в этом мире. Стоит
ли смерть невинного миллионов, которые получит начавший войну? Стоит ли она его
идеалов и целей. Стоит ли вечности в аду после жизни? Что скажешь ты, солдат,
когда тебя спросят там за гранью, где нет места приказам, где ответ тебе
держать только за свои поступки, чем их оправдаешь?
Я безразлична к людским жизням, я, та, кого зовут смерть,
но даже мне иногда невыносимо видеть некоторые страдания, оборванные жизни
детей, которые еще и не успели пожить, жены и матери, умершие мучительной
смертью, старики, не нашедшие покоя даже на склоне лет.
Я – смерть, я сама ответ на все вопросы. Но есть вопросы,
на которые ответа не найти.
Кто может быть настолько бездушным, чтобы не ощущать
страдания других? Ради чего можно продать свою душу и нести в мир только зло?
Как можно смотреть в глаза другим, когда из-за тебя умирают? Понимаешь ли ты,
что творишь, человек? Человек? А человек ли ты после этого?
------------------------------
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
10. Война, исповедь назаданную тему[b].
Война. Когда-то, во времена моего безоблачного совкового детства, для
меня еще совсем маленькой девочки война была одна – Великая Отечественная. Других войн вроде, как и не было. Каждый год9 мая мы шли на парад. У нас большой город, поэтому помимо общегородскихмероприятий каждый район устраивал что-то свое. В нашем, сколько себя помню, всегда было шествие ветеранов отплощади Освобождения до памятника Неизвестному солдату. Сейчас по дороге на
работу я каждый день прохожу это расстояние, там идти-то всего минут 10-15 и то
если не торопясь. А шествие растягивалось минут на 40 минимум, потому что лет
тридцать-тридцать пять назад многие из прошедших войну были еще живы.Да они были уже не молоды, но все еще достаточно
бодры и здоровы, чтобы отпраздновать этот святой день и почтить память погибших
в той войне. Маленькой мне было очень сложно спокойно выстоять нужное время, я
вообще не могла понять, как можно так долго спокойно идти никуда, не
отвлекаясь, когда вокруг столько всякого интересного и необычного. А еще я не
могла понять, почему у большинства из ветеранов на глазах слезы. В моей детской
голове не укладывалось, как можно плакать в праздник, ведь все вокруг
улыбаются, радуются и дарят им цветы.
Потом по мере взросления я узнала, что эта война была далеко не
единственной в истории моей страны. Когда-то давным-давно была еще гражданская
война. Но о ней писали мало и как-то совсем не серьезно, поэтому она
воспринималась скорее как сказка, а не реальная история. Страх и ужас той войны
я смогла оценить только спустя десятилетия. А тогда все виделось через призму
гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша и Неуловимых мстителей Кеосаяна. А потому иногда казалось, что люди невоевали, а играли в войну. Все было просто и ясно, красные – хорошие, белые
– плохие. Никакого метания, никакихвопросов без ответов, никаких трагедий и разрушенных судеб. И единственное, что
не укладывалось в моей детской голове, почему нет памятников погибшим на той
войне и самое главное, почему не празднуют день победы? Ну а что вы хотите от
правильной советской девочки? Трагедия тех лет начала доходить до меня только
после прочтения «Белой гвардии» Булгакова и «Хождения по мукам» Толстого, а до
них еще нужно было дорасти.
А, став еще старше, я поняла,что моя страна вообще-то далеко не самое мирное на планете государство и на
протяжении всей своей истории воевала «по мелочи», то во Вьетнаме, то в Корее,
а то еще куда-нибудь своих военных советников пристраивала. Но была в истории
Советского Союза и последняя война. Афганистан. Название этой среднеазиатской
страны каленым железом прошлось по многим нашим семьям. Груз 200, что это такое
я узнала еще подростком, когда хоронили соседского парня, который «помогал
строить демократическое общество в дружественном государстве», ведь по
сообщениям советской прессы, наши парни там не воевали, ни-ни. Только вот
откуда и почему шли гробы, в новостях сообщать не торопились.
К тому моменту я была уже достаточно взрослой, чтобы понять фальшь
официальных сообщений и задуматься о том, что печатное слово – это конечно
сила, только вот верить ему безоговорочно явно не стоит. Взрослея, я научилась
читать между строк и вылавливать крупицы правды в потоках лжи. Сейчас многие
кичатся, мол, мы дети интернета привыкли перерабатывать и усваивать горы
информации, нашим предкам такое и не снилось. Только вот усвоить и понять вещи
разные, а об этом сейчас частенько забывают, а потому доверчиво впитывают все
что видят и слышат в новостях, не задумываясь о достоверности изложенного.
Слишком долго и старательно нас всех отучали мыслить самостоятельно, и с
развалом Союза эта практика, увы, не закончилась. Новым властям уже независимых
государств тоже не нужны были думающие подданные, ведь послушное стадо проще
вести за собой, его не нужно убеждать и доказывать правильность своих
поступков, достаточно просто часто и громко говорить о чем-то со всех трибун и
люди поверят, что это истинна в последней инстанции.
После развала Союза я оказалась гражданкой Украины и была уверенна, что
война больше никогда не войдет в мою жизнь. А с кем нам было воевать - с Россией? Так это и в кошмарном сне никомубы не приснилось. Ведь мы с Россией одно целое, у нас общая история, одни корни
и такие близкие культуры. Нам простонечего делить и не родился еще на свете человек, который сумеет поссорить наши
народы. Во всяком случае, тогда в это верилось.
На месте разорванной на части страны образовалось пятнадцать
разнокалиберных государств и каждое принялось обустраиваться в этом мире
по-своему. Украина жила по-разному, временами лучше, временами хуже. Но
неизменным было одно – мы жили мирно и с недоумением поглядывали в сторону
северной соседки. Чего людям спокойно не живется? Что они с Чечней поделить не
могут, да и не только с Чечней? А про себя радовались, уж у нас подобный
сценарий точно не возможен, потому что, не смотря на многонациональность,
Украина единое целое по своей сути, ее просто невозможно разделить, а значит и
ситуация, когда единственный сын вернется домой в цинковом гробу исключена.
Если и возникали мысли об отделении каких-то регионов, то скорее можно было
подумать, что западные области вспомнят о том, что они вообще-то изначально
принадлежали Польше и запросятся на «историческую родину». На этом фоне даже
то, что делали с нашей армией, воспринималось двояко. С одной стороны народная
мудрость гласит: кто не кормит свою армию – будет кормить чужую. А с другой
пресловутое – ну с кем нам воевать, с ...........?И действительно ведь живут же люди в Европе без регулярной армии, не тратят
деньги на вооружение, а вкладывают их в благополучие собственного народа. Да и
у нас есть гарант целостности и безопасности, за нас Россия-матушка горой
встанет, даже бумажки соответствующие подписаны на международном уровне. Знать
бы тогда цену этим бумажкам…
Война пришла к нам внезапно. Еще вчера мы остервенело выясняли
отношения внутри страны, огрызаясь в сторону северного соседа, мол не лезь не в
свое дело, мы сами у себя дома разберемся. А назавтра было уже поздно что-то
делать. Проворовавшийся вдрызгпрезидент сбежал. На гребне народного возмущения как всегда всплыло то, что
никогда не тонет и попыталось дорваться к власти, а те, кто обещал беречь и
защищать, воспользовавшись нашим внутренним раздраем и временным безвластием,
решили оторвать кусочек пожирнее. И вот ведь что поразительно о том что,
уговаривая Украину отказаться от ядерного оружия Россия взяла на себя роль
гаранта целостности нашей страны россияне напрочь забыли, зато «Крым наш»
вопили дружно и с воодушевлением.
В те дни я просто не могла прийти в себя. Иногда мне казалось, что я
сплю и вижу кошмар. Причем поверьте это не книжный шаблон, у меня действительно
было такое чувство. Казалось ну вот еще немного, и я проснусь и окажется, что
весь этот ужас не существует, что все это бред моего воспаленного воображения.
Но время шло, а ничего не возвращалось на круги своя и мне пришлось смириться с
тем, что Украину предали.
Знаете, в моей жизни был момент, когда меня да и не только меня, что
называется кинула двоюродная сестра. Она почему-то решила, что единственная достойна бабкиного наследства, а всехостальных внуков и детей у бабушки вроде и не было. Выносить сор из избы никто
из родни не захотел, судиться с ней не стали, но и общаться тоже с тех пор не
тянет. В общем, получив нехилый земельный участок в центре города, сестричка
осталась без родни, даже родной брат не поддерживает с ней отношений, но ей
похоже этого и не надо. Я хорошо помню свои ощущения тех дней, удивительно, но
тогда мне не было больно, противно, мерзко, как угодно, но не больно. Наверное,
потому что, не смотря на кровное родство, мы с ней были чужими по духу, и я
всегда чувствовала, что она способна на что-то подобное. Если и болела душа, то
за родителей, они-то такой подставы от племяшки не ожидали.
Вспомнила я об этом потому, что аннексия Крыма, это в некотором роде
передел собственности доставшейся нам в наследство от Союза. Россия решила, что
ей мало и забрала лакомый кусочек силой. А потом еще и цинично удивлялась и что
это Украине не понравилось? Оправдывая захватполуострова все российские СМИ принялись дружно вещать сколько крови было
пролито в боях за Крым именно русскими, да и вообще, он всегда был Российским,
а Украине достался по недоразумению и т.д. и т.п.. Я тогда долго не могла понять, о чем они вообще пишут. Ведьесли верить всему, что я тогда прочитала и услышала, выходило, что воевали
всегда и везде только русские, а белорусы и украинцы вроде как ни в одной войне
не учувствовали. А что касается Великой Отечественной, то украинцы только палки
в колеса вставляли, и вообще мы все тут сплошь и рядом бендоровцы. Хорошо бы
еще понять почему? Может быть, потому что не признаем свой язык диалектом
русского и не радуемся перспективе стать частью вновь строящейся империи? Но
как оказалось, и это было далеко не самым страшным. Не успела я осознать потерю
Крыма, как на мою землю пришла настоящая война.
Я уже упоминала о том, что я родилась и во многом сформировалась как
личность во времена застойного Совка. До всей этой истории я думала, что во мне
давно и прочно атрофировано все, что касается политики, я не люблю громкие
слова, терпеть не могу лозунги и борьбу за власть. Я думала, что задеть меня
может только то, что происходит с немногими близкими мне людьми, но оказалось,
что когда рвут на части твою Родину – это больно. Очень больно!
Мне повезло в том плане, что я хоть и живу в русскоговорящем регионе,
но наша область одна из самых мирных и стабильных в Украине. Связанно это,
пожалуй, с тем, что у нас, по сути, нет безработицы, люди живут в достатке и
благополучии, а потому наша область и не полыхнула как Донецк и Луганск. То,
что проблемы в тех областях возникли еще при Союзе, не оправдывает украинские
власти, которые самым бессовестным образом пустили все на самотек. Наши
политики все годы независимости возились в своей песочнице, делили власть и
посты, набивали собственные карманы и совершенно не думали о собственном
народе, а вот теперь пришло время расплаты.
Когда-то давным-давно я посетила фотовыставку с пафосным названием
«Лики войны». Самих фотографий за давностью лет уже и не вспомню, а вот шок от
увиденного запомнился очень хорошо. И вот теперь, вспоминая события последнего
полугодия, я вдруг поймала себя на том, что подсознательно все происходящее
сейчас запоминается мне именно виде картинок, только с поправкой на нынешние реалии,
это скорее клипы, а не фотографии.
Кадр первый.
Растерянные лица ветеранов, когда вместо привычной за многие годы
георгиевской ленточки им на грудь 9 мая прикрепили маки. Каждый год в
преддверии Дня Победы наш город расцвечивался именно георгиевскими лентами,
ставшими символом победы в Великой Отечественной. А в этом году, когда, кое-кто
буквально приватизировал этот символ, обозвав всю остальную страну
бендеровцами, люди встали перед проблемой как, каким образом подчеркнуть свою
признательность тем немногим еще оставшимся в живых ветеранам? Вот тогда и
выяснилось, что в Европе тоже есть свой символ – мак. И символизирует он победу
во Второй мировой, а не просто в Великой Отечественной и знаете, положа руку на
сердце, наверное, так гораздо правильнее, потому что как бы то ни было, но
воевала тогда вся Европа, кто больше, кто меньше, но в стороне тогда не остался
никто. И как ни странно, я только в этом году задумалась, что в своей гордыне,
мы столько лет отвергали чужой подвиг, забывая о том, что противостоял
тогда фашизму не только Советский Союз.
Пока еще не звучат выстрелы, забирая людские жизни. Мы все еще
надеемся, что сумеем что-то изменить, исправить, остановить безумие,
накатывающее на нашу страну. Пока еще все живы, еще не пролилась кровь, превращая
вчерашнюю родню во врагов, но война уже идет, уже началась подмена одних
символов другими, уже запущена пропагандистская махина и ее, увы, уже не
остановить. До того момента, когда на алтарь войны прольется первая кровь,
осталось совсем немного.
Кадр второй.
Двадцать с лишним лет прошло с развала СССР. Надо отдать должное
российскому правительству, почти все это время они делали все, чтобы россияне
осознали себя единым народом. Можно спорить с методами и целями, нельзя спорить
с фактом – среднестатистический гражданин России осознает себя частью единого
целого и это, на мой взгляд, правильно. А вот у нас люди все это время
продолжали существовать именно на постсоветском пространстве, не задумываясь
особо о том, что значит быть гражданами Украины. Мы жили, как жили, не стремясь
в этом плане изменить что-то в своей жизни. Национальные костюмы, во всяком
случае, за пределами западных областей, можно было встретить только на
выступлении народных коллективов. Вышиванка в качестве каждодневной одежки
однозначно была символом национализма. Про национальную символику я вообще
молчу, большинство никогда бы не вспомнило о том, что есть среди
государственных праздников, есть такие как День флага и День герба Украины.
Нет, флаг и герб присутствовали в нашейжизни, но только в очень ограниченном количестве и только в заранее оговоренных
местах. Их строго по регламенту вывешивали на государственные праздники и
снимали по их окончании. И все этопоходя, не задевая ни душу, ни сердце. И вдруг буквально в одночасье все изменилось
и это, пожалуй, единственное, за что я благодарна именно российским политикам.
Они буквально за несколько дней сумели сделать то, что не удалось сделать ни
кому из наших политиков за все годы независимости. Люди вдруг осознали себя не аморфной массой, анародом. Выяснилось, что вышиванка – это красиво, и на улицах как-то очень
быстро оказалось множество людей одетых в эти самые вышиванки, пусть и
осовремененные. А еще все вдруг вспомнили о флаге как символе
государственности. Флаги стали появляться везде: на балконах, на машинах, в
фойе различных офисов. Самые разные организации, которым по статусу, в
общем-то, не полагается вывешивать флаг, прикрепили у входа в свое здание
кронштейны и вставили в них флаги только для того чтобы обозначить, таким
образом, свою гражданскую позицию. Город удивительно быстро расцветился
желто-голубыми тонами, даже перила у моста детвора выкрасила в цвета
украинского флага. Но внезапнопроснувшийся патриотизм это, увы, еще один признак войны, ибо проще всего
сплотиться именно против внешнего врага.
Кадр третий.
Соседская девочка пяти лет, насмотревшись телевизор старательно
вырисовывает мелками на асфальте герб Украины, а потом высунув язык от усердия выводит рядом с ним«Єдина країна. Единая страна». А уже
утром она сквозь слёзы смотрит на свой заляпанный красной краской рисунок. И,
слава Богу, что она еще не может понять, почему краска красная!
Кадр четвертый.
Компания подростков, купив желтую и голубую краски, старательно
окрашивают стену трансформаторной в цвета украинского флага. Кто-то из них явно учился в художественной школе,потому что и герб, и надпись «Єдина
Україна» выполнены вполне профессионально, просто залюбуешься. А уже утром я
вижу безобразную свастику, перечеркнувшую все их старания. Но четырнадцатилетние
пацаны это вам не пятилетняя девочка, так что когда я утром иду на работу те же
ребята, ругаясь сквозь зубы, старательно замазывают свастику, восстанавливая
свой рисунок.
Кадр пятый.
В одночасье почерневшая женщина с мертвыми глазами. Вчера она получила
свой груз 200, ее сына привезли домой в цинковом гробу.
Кадр шестой.
Сослуживица с шальными глазами, в которых одновременно боль и радость.
Сын позвонил ей, что лежит в госпитале в Днепропетровске, и она, если повезет,
уже через пару часов сможет его увидеть.
Кадр седьмой.
Фотографии с черными ленточками в холе административного здания нашего
металлургического комбината. Приезжая туда на совещания, я каждый раз затаив
дыхание, пересчитываю их. Пока их шесть.
Кадр восьмой.
У нас в подъезде в пустовавшей ранее квартире поселились беженцы из
Донецкой области. Первое чем поинтересовалась девочка лет десяти с удивительно
серьезными глазами - это где здесь можно взять воду, если вдруг отключат, и
почему у нас не открыто бомбоубежище. И только после ее слов я обнаружила, что
над входом в подвал в нашем старом, еще довоенной постройки, доме до сих пор
висит табличка «Бомбоубежище».
В Украину пришла гражданская война. Можно сто раз называть происходящее
на востоке страны АТО, и в чем-то это даже будет правильно. Но ведь гражданская
война это, прежде всего, война между своими, когда брат идет на брата, а сын на
отца, а мы слишком долго были с Россией одним целым. Может быть, все дело в
том, что Украину, Беларусь и Россию по определению нельзя было разделять. Мы
слишком долго были едины, проросли друг в друга, переплелись корнями и кронами,
но сделанного не воротишь, Союз распался, и восстановить насильственно его не
получиться, нужно учиться жить в современных реалиях, а это оказалось больно.
Но самое страшное и наверное циничное во всем происходящем – это то,
что самые жарки и упорные бои идут не там на востоке Украины, а на просторах
интернета. Это сражение за людские души и сердца, битва за наше будущее и
будущее России. Мне жутко от потоков грязи, льющихся на мою Родину со стороны
тех, кого еще вчера я считала почти родней. Страшно оттого что и наше
правительство начинает играть по этим правилам и отвечать грязью на грязь. Я не
могу понять, почему так быстро добродушно-насмешливое «хохлы» и «кацапы»
сменилось на «бандеровцы» и «рашиты»? И ведь это еще самое цензурное! Я не могу
понять, почему, чем грандиознее ложь, тем охотнее в нее верят. Почему россияне
так боятся «Правый сектор» и приписывают ему почти невероятные возможности,
забывая, что красная цена этим нацикам полпроцента в выборный день. И это ведь
факт, с ним не поспоришь.
Мне страшно оттого, что начинают делить нашу общую историю, историю,
которая еще недавно была одной на три народа.
Страшно оттого, что ..... громко вопя,что не допустит расширения НАТТО на восток, делает все, чтобы ....., пытаясь защитить свой суверенитет, подалазаявку на вступление в этот блок. Россиянам рассказывают, что мы уже одной ногой там, забыв, что положениео без блоковом статусе государства прописано в Конституции Украины, и
отменить его можно только всеобщимреферендумом и пока еще народ туда не стремиться.
Страшно оттого, что наши еще недавно родственные народы закружило в ......... карусели и итогом может стать ........ Россияне даже не пытаются остановиться и задуматься опроисходящем. Они настолько привыкли к ярлыку главных борцов с фашизмом, что
просто не хотят видеть, насколько действия их нынешнего правительства похожи на
действия ............................. Тогда все закончилось Второй мировой,
неужели сейчас мы придем к третьей? Хочется верить, что нет.
Но, не смотря на весь ужас происходящего, надежда как ей и положено
умирает последней. А так как мы еще живы, то жива и она. Я верю, что мы не
переступим последнюю черту. Верю, что на мою истерзанную Родину вернется мир. Я
выискиваю кадры, которые могли бы составить уже новую подборку– подборку надежды. И как нистранно нахожу. Их пока очень мало, но они есть.
Кадр первый.
Так получилось, что последние годы наша фирма тесно работала со
Славянским машиностроительным заводом. Да, да завод находиться в том самом
Славянске, который еще недавно был у всех на устах. Я бывала там по служебным
делам, и меня поразило, насколько люди там боятся потерять работу. Я не знаю,
как люди пережили все эти месяцы, когда завод стоял, а пушки стреляли. Я не была в Славянске после егоосвобождения, но я слышала радостные голоса людей живущих там, когда они
рассказывали по скайпу, что завод снова работает, а еще у них на площади снова
запустили фонтан. Фотографии работающего фонтана стали для меня символом
возрождения, знаком, что все у нас будет хорошо.
Кадр второй.
Та самая девочка из семьи беженцев поселившихся по соседству сначала
долго не могла поверить, что у нас в городе работают фонтаны. А уже через пару
дней я видела ее плюхающейся в этом самом фонтане наравне с другими детьми, и в
ее глазах уже не было страха и боли.
Вот такая она моя война, спрятанная под личину жизни мирного города, с
ее болью, отчаяньем, страхом потерять близких и робким лучиком надежды. А еще я
не смотря ни на что, все же верю, что мы не переступим последнюю черту и сумеем
сохранить мир. А еще я сейчас как никогда понимаю бабушкину присказку: главное
чтобы не было войны. Дай Бог нам всем мирного неба над головой.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
11. [b]Граната
- Димыч, а бабка не заругает? – я спросил скорее по
привычке, когда увидел, как он своими вечно ободранными руками, один за одним,
выставляет на ящик пять охотничьих патронов.
- Струхнул чель, Коль? – спросил он, насмешливо вскинув
подбородок, свысока. – Бабка мне не указ! Она мне не мать, не отец. – и, уже
успокаивая себя, добавил. – Че она их, пересчитывать чель будет? Там знаешь:
комод ржавленный весь, петли скрипят -аж страшно! Да я еще и велик дедов на него запихал. Он тяжелый, бабке его
оттудова ни в жисть не стащить!
Он скрестил руки на тощей, как у воробья груди, и,
довольный собой, окинул нас важным взглядом. Петька, самый мелкий, со
здоровыми, растопыренными лопухами ушей, скоро схватил патрон и панибратски
ляпнул:
- Ну Димыч! Боец! Я б с тобой в разведку… - Димка отвесил
Петьке широкую оплеуху.
- Патрон на родину верни, шкет. – он требовательно
хлопнул ладонью по ящику. – Не для тебя тащил.
Петька жалостно вскинул выгоревшие брови, в глазах
предательски заблестели слезы:
- Димыч…
- У, нюни распустил. – Димка презрительно цикнул длинным
плевком в сторону. – Баба! Я б тебя… Не, не взял бы в разведку – не мужик ты, а
цуцик трусливый.
Славка, сидевший около Петьки, глухо гоготнул.
- Не скалься! – дал петуха Петька.
- Изыди, отрок. – издевательски пробасил Славка. Он
всегда подтрунивал над крещеным Петькой. То попенком обзовет, то тварью
господней, а всего чаще – отроком, уж больно Петька бесился на эту кличку.
- Ты! Ты! – Петька сжал кулаки, оттопыренный уши налились
пунцовой краснотой.
- Кончай бузу! – рявкнул Димка.
Петька сжал кулаки, надул щеки и, резко фыркнув,
отвернулся. Славка расплылся в довольной улыбке.
Я взял патрон, покрутил его перед глазами. Обычный патрон: красный лакированный картон,блестящий латунный капсюль.
- Тройка! – со знанием дела пробасил Димка. – На волка
там, али на медведя.
Я поставил патрон обратно на ящик и с обидой сказал:
- Димыч, пустая твоя голова!
- Че! – обиженно встрепенулся Димка.
- Че-че, ружо! Берданка дедова где?
- Погнила берданка… - Димка виновато опустил голову,
шмыгнул носом. – Бабка в огороде зарыла, когда фрицы подходили, боялась, что
повесют ежели найдут.
- И что нам, с пальца чоль палить? – мстительно спросил
Петька.
- Тихо, шкет, не бузи. – Димка полез за пазуху широкой
драной майки и бухнул о ящик чем-то, обмотанным тряпицей. – Во, зырте!
Я взял сверток – тяжелый, размотал грязную портянку и
услышал под ухом изумленный выдох Петьки.
- Эва штуковина! Сам сделал?
- Ну не дед Пихто, знамо дело – сам! – ответил Димка с
нескрываемым удовольствием.
Штуковина – выструганный из бруска дерева пугач с
прикрученным к нему толстой медной проволокой обрезком черной трубы. Я, с видом
знатока, сощурился, заглянул в трубку, даже палец туда сунул.
- Димка, так она ж у тебя кривая, да и мятая вся.
- Да там ж немного, самую малость, - это я когда ее того,
забивал…
- И как ты с этого самопала патронами стрелять
собираешься? – подал голос Славка. Он состроил важную физиономию и хитро
спросил. – Где боек, где курок? А патрон в дуло пальцем пихать или как?
- Нуууу… - протянул Димка и почесал коротко остриженный
затылок. – Скумекаем чего-нибудь, чай не дураки.
- Чай не ду-у-ураки. – пискляво передразнил его я. –
Гражданин Димыч, я на вас таки удивляюсь! Ладно если б Петька ляпнул не
подумавши. Да этим пугачом ж тока кур гонять, а не по фрицам палить.
- Ребят… - заунывно начал Петька. – А может – ну его,
фрицов этих? Война то уже кончилась, они теперь нам как трофейные... тьфу –
пленные!
- Ну и что, что пленные! – зло рявкнул Димка. Он насупил
брови и весь напружинился. – Думаешь раз они пленными стали, то и все – не
фашисты больше!
- Ну они ж того – на стройку вон ходят… Уже почти целую
улицу забабахали… - Петька сник.
- Забабахали! Ты, попенок, они и твоего отца забабахали,
и Славкиного братана, и мамку мою с папкой, деда! Вишь – улицу они построили! Гниды
они фашисткие! Сволочи!
- Димка! – рявкнул я. Димка осекся, примолк – в глазах
стояли слезы. Он резко вытер покрасневшие глаза ладонью и добавил с шипящей
ненавистью. – Гады они…
Славка посмотрел на Димку, понимающе положил руку ему на
плечо.
- Ладно. С патронами не выгорело. – я посмотрел по
сторонам, вглядываясь в лица. Димкина физиономия наполненная суровой
решимостью, насупленный и серьезный Славка, и только Петька лучился радостью. Я
еще раз подумал, что может надо выгнать Петьку – слишком он маленький еще,
только девять исполнилось, да и с немцами он частенько посиживает – то ли
подсматривает за ними, то ли даже разговаривает… Шут его знает, одно слово –
пацан, сболтнет еще кому что и пиши – пропало.
- Может я у отца берданку дерну? – сурово спросил Славка.
- Не, он тебя сразу заловит, а на орехи всем достанется –
он у тебя мужик суровый.
- Да вы что, нешто я ему скажу зачем я ружо беру. –
Славкины брови обиженно поползли вверх. – Да я хоть раз кого предал! Хочешь,
кровью поклянусь – прям счас! Землю жрать буду – не скажу!
- А что говорить то, он у тебя и сам все знает – он у тя
башковитый. – вставил Димка.
- Пацаны, не кисни. – я полез в оттопыренный карман и
достал почти такой же сверток как и Димка. Теперь уже его черед был брать
сверток и разматывать свалявшуюся тряпицу неопределенного цвета.
- Оооо… - то ли восторженно, то ли испуганно выдохнули
все, когда последний слой тряпки был откинут в сторону. На Димкиной ладони,
громоздясь квадратами выступов, лежала самая настоящая лимонка.
- Колька! – Димка не отрываясь смотрел на гранату. –
Откуда!
- С Брянска. – я оглянулся, все уставились ожидая от меня
захватывающего рассказа. Я важно подбоченился.
- Это когда нас эвакуировали. Там на перегоне, когда
после бомбежки стояли, эшелон стоял – на фронт шел. Весь закрытый – не
подлезть. А один вагон дырявый, видно что чиненый – дыры здоровущие! Ну я туда
только на половину залез – дальше никак, только до одного ящика дотянулся, а на
нем другие стояли – не вытянуть. Я за дощечку то ухватился, потянул – чую,
слабину дает – колышется. Ну я обоими руками схватился, как дернул! Руки себе
содрал – во как! – я показал белые полоски шрамов. – Доска хрясь, половина
отломилась. Я туда-то снова залез, руку в ящик – а там гранаты!
- А что только одну свистнул? – у Димки горели глаза. – Я
б полные карманы напихал.
- А я только вылез на свет, ну чтобы посмотреть – что я
там нарыбачил, а тут солдат идет. Меня увидел, как заорет – «Стой!» орет, за
винтовку хватается – ну я и дал стрекача, он только мои пятки и видел!
- Молодец! – даже у Петьки загорелись глаза. – А не
страшно было?
- Подрастешь, узнаешь. – стыдно было признаться, что
тогда, шлепая голыми пятками по шпалам, я изрядно перетрусил.
Димка, с тихим стуком, положил лимонку на ящик рядом с
патронами. В шалаше опять повисла тишина: пять патронов, выстроившиеся как на
параде в красных своих мундирах перед толстой гранатой – словно честь генералу
отдавали.
- Когда? – сипло спросил Славка.
- Завтра. – ответил жестко Димка, как отрезал.
- Возьмем патроны и гранату, все в сумку, чтобы рвануло
сильнее. – начал я рассказывать план, который придумал еще вчера. Почему-то мне
сразу казалось, что с берданкой ничего не выйдет. – Потом на стройку, будем там
гулять. Вечером, когда их в колонны собирать будут, тогда и кинем – в самый
центр.
Снова тишина. Только теперь другая, не такая как раньше,
а тяжелая, словно звенящая – как тогда, в поезде, перед бомбежкой: несколько
секунд, и только слышно как еще где-то далеко рокочет нарастающий гул
бомбардировщиков, а потом свист летящих бомб, ухающие взрывы – словно
подбирающиеся все ближе и ближе и яростная трескотня огрызающихся зениток.
* * *
- С собой? – зачем-то шепотом спросил Славка у меня. Я
показал ему холщевую сумку из которой торчала ноздреватая верхушка буханки.
- На дне. – так же шепотом ответил я, и уже громче. –
Наши где?
- Димку бабка не пустила. Сказала грядку прополоть, а
потом гулять – скоро будет.
- А Петька?
- Вон, с фрицами своими балакает. – он наклонился
поближе. – Ой предаст наст этот хлюпик, может его домой послать?
- Ты ему и скажи. Он тогда матери все доложит – в лучшем
виде. Поздно уже. Держи. – я протянул ему сумку, а сам пошел к Петьке. Тот
уселся на приземистую лавочку рядом с долговязым, исхудавшим до впавших щек,
немцем. Видно было, что немец ему что-то рассказывает, весело улыбается,
посмеивается, всякий раз оглаживает небритые свои щеки сухой ладонью, а Петька
в ответ то кивал, то тоже заливался тонким смехом.
- Шкет, чего расселся? – буркнул я на него, даже не
посмотрев в сторону худого немца.
- О, киндер! – радостно воскликнул немец. – Ты садиться,
я тебе показать май киндер, он в Дойчланд. Он как ты, твой… - немец замялся, а
в следующую секунду поднял руки вверх, словно рост показывал. – вот он, вот ты
– он-ты одинаковый. Ты сколько лет? Май киндер десять и цвай.
- Мне тоже двенадцать. – ответил я нехотя и требовательно
потянул Петьку за руку. – Вставай, сейчас Димыч придет, а ты тут лясы точишь.
- Ну Коль, давай еще посидим.
- Да-да, посидим! – Генрих вам есть зукерверк, -сладкое. – он пошарил по в нагрудном кармане и достал оттуда маленький газетный
сверток. Его тонкие, с набрякшими венами, руки ловко развернули сверток –
леденец, маленькая, почти прозрачная лошадка на тонкой палочке. – Один, но ты
делить ровно. Не обижать винзиг, - маленький Петька – да? – он протянул мне
леденец, я машинально взял и передал его Петьке.
- Молодец! Гуд киндер. – он похлопал меня по спине своей
большой ладонью. – Я верить майн киндер генаг, - быть как ты. Я его давно
видеть – дребиг нойн. – я оглянулся на Петьку, тот тихо прошептал – В тридцать
девятом.
- Он только фо, четыре лет быть - очень маленький. Я
больше не быть зу хаус, майн фрау, Элиза, почта послать фото. Вот. – Генрих
протянул мне маленький прямоугольничек фотографии: новая, но с уже обломанными
уголками. На истертой фотокарточке, во весь рост, стоял худенький парнишка в
аккуратном, отутюженном костюмчике, схорошо уложенными волосами, но впавшие, словно усталые глаза – старили его,
казалось что ему не двенадцать, а куда как больше. – Это Потсдам, наш дом взорвать
бомбежкой – они быть у гроссмуттер. Они хатте глёк – везучий. Я очень скучать. Там, Берлин, зугрунде гехенви мути унд папа… Они умереть когда война кончаться, нечего кушать, они еда
майн фрау и сын, а сами не кушать. – он задумался на несколько секунд,
вспоминая нужное слово. – Берлин блокада… А я даже граб, - могила не видеть – я
сын, а не видеть… - он утер рукавом выступившие слезы. Я опустил глаза. Слишком
сильно было ощущение горя, так деда Ваня утирал бисеринки слез, а потом
замолкал и курил прилипшую к губе козью ножку, выдыхая едкие клубы самосада. Я
посмотрел на Генриха – нет, уже не фашист, не гнида... – Человек.
- Колька, Петька! – закричал Славка. – Че расселись,
Димка пришел!
Мы с Петькой вскочили как ошпаренные, и понеслись к
Славке. На толстом, ошкуренном бревне, уже сидел Димка.
-О чем это вы там с фашистом балакали? – в его голосе
звучала совсем не детская сталь. – На попятную чель собрались.
Петька виновато опустил взгляд, я же, наигранно бодро,
ответил:
- С чего бы это? Если сам трухнул, так нечего на других
стрелки переводить!
- Не трухнул я. – он хотел еще что-то добавить, но смолк.
- Мужики. – подал голос Славка. – Глядь, они сейчас
собираться будут.
Немцы действительно потянулись к длинным деревянным
будкам – складывали инструмент. На их угрюмых лицах то и дело проскальзывали
улыбки, слышались усталые, но обрадованные голоса – смена заканчивалась.
- А может не надо? – с отчаянной надеждой спросил тонким
голоском Петька.
- Ну что, мужики, к делу? – скорее приказав, чем спросив,
сказал Димка, даже не обратив внимание на Петьку.
- К делу. – ответил я и запустил дрожащие руки в карманы,
чтобы остальные не заметили дрожи пальцев. В кармане что-то ломко хрустнуло, я
вытащил – фотография, сын Генриха. Суровый мальчишка, с тонкой царапиной на
щеке – интересно, где он ободрался? Наверное, когда с пацанами игрался, небось
еще и штаны подрал, а потом его мамка, как ее – фрау Элиза еще и отчитывала. Я
вспомнил, как мать мне надрала уши когда я пришел домой с ободранным коленом и
разодранной на двое, разлохмаченной штаниной – во крику то было.
Димка уже неспешной походкой подходил к собирающимся
немцам. Он с деловитым видом залез в сумку, пошарил в ней. Видать ему было
шибко неудобно выдергивать чеку из гранаты: он уселся прямо на землю, широко
расставил выглядывающие из под длинных шорт ободранные коленки, и залез в сумку
обеими руками. Даже с десяти шагов было видно, как его лоб покрылся маленькими
капельками испарины, а тонкие руки напряглись – наверное чека уже приржавела,
все ж сколько граната провалялась под грудой хлама в сырой сарайке.
Щелчок чеки и граната вырвалась из вспотевших пальцев.
Она на метр взметнулась в воздух и беззвучно упала в высокую траву перед
Димкой. Тот замер, словно не в силах двинуться, широко распахнутые глаза остановились
и уперлись в одну точку – туда, куда упала граната.
- Граната! – заорал я, и одновременно со мной рявкнул
Славка. – Беги!
Димка не двинулся, только серой тенью метнулась одна из
фигур немцев, что была ближе всех – метнулась и бросилась грудью на траву.
Глухо бахнуло, тело подбросило над травой, Димка завалился на спину.
Через секунду к Димке уже сбежалась целая толпа. Тут были
и конвоиры и немцы – только мы стояли поодаль, боясь подойти ближе. Над шумом
толпы громко и матерно пронесся крик конвоира, а после, и он сам вышел из
толпы, таща за шиворот безвольно мотающего руками Димку.
- Сволочь! – орал конвоир. – Гаденыш паскудный, что ж ты
творишь – гнида малолетняя!
Димка в ответ только выл и иногда, со всхлипами вылетало:
- Я не хотел так…
Славка, испуганно замерев, смотрел, как Димку протащили
мимо, и, не выдержав, рванул прочь.
Постепенно шумиха стихла. Немцев строем увели к баракам,
рядом с распростертым, перевернутым взрывом на спину телом, остался один из
конвойных: уже не молодой, с седыми усами. Он то и дело тяжело вздыхал,
поглядывая на мертвеца, а потом, словно не замечая уставившуюся на него
детвору, подошел к телу, провел пальцами по его лицу, а потом еще и
перекрестил.
Петька пошел первый. Сначала он сделал один несмелый шаг,
потом второй, а следом за ним, словно на поводу и я.
- Шли бы вы, не надо вам такое видеть. – недовольно
проговорил солдат, но все же подвинулся чуток, словно приглашая присесть рядом.
– Не детское это…
Мы с Петькой подошли, тихо уселись рядышком с солдатом.
Никто из нас не посмотрел на распластанного мертвеца, оба испуганно молчали.
- Ладно, когда воевали-то – тогда всяко было, война все ж
таки, не в игрушки играли. Тогда, я помню, на всякое насмотреться пришлось –
как звери были, что они, что мы – чего греха то таить. Каждый день смерть
видишь: то так она на тебя посмотрит, то этак – та еще тварь, спать ложишься, а
утром просыпаться страшно было… А тут видишь, отвык ужо – каждый день хожу с
ними, с врагами бывшими – присмотрелся. Люди они и есть люди, война то – она ж
никому не мамка, из под палки воевать пошли – жены да дитятки по лавкам у них
там остались, тоже значится – по человечески все, по порядку – как оно и быть
должно, по людски-то… - он тяжело вздохнул. – Вот, тож, мужик хороший был, руки
золотые – упокой его душу. – солдат испуганно оглянулся на нас.
- Ничего, я крещеный. – тихо сказал Петька, я тоже кивнул, - солдат облегченно продолжил.
- Значит рукастый был, все про сына своего рассказывал –
Андреасом звать, Андрюшка то бишь по нашенски будет. Домой хотел съездить – в
Берлин, у него там мать с отцом похоронены. Он уходил – живы были, а война то –
она, вишь, тетка та еще, злая – не пощадила стариков.
Я теребил в руках маленький прямоугольник фотографии и
боялся оглянуться. Вопрос сам сорвался с губ:
- А как его звали?
- Генрихом, как по батьке величать - уж не упомню, больно
мудрено.
- Генрих… - тихо прошептал я и выронил фотографию из рук.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
12.
От
автора:
Любые
неточности в описаниях местности, географического положения населенных пунктов,
в датах и названиях, целиком и полностью лежат на совести автора. Стихи,
использованные в рассказе, принадлежат сетевому поэту Сергею, который
публикуется на одном из сайтов дальнобойщиков.
“Если
путь прорубая отцовским мечом
Ты
соленые слезы на ус намотал,
Если
в жарком бою испытал что почем, -
Значит,
нужные книги ты в детстве читал!”
В.
Высоцкий “Баллада о борьбе “
Глава
1
-Дедуля
расскажи про войну...
-Опять
про войну? Тебе еще не надоело?
-Нет.
Ты каждый раз вспоминаешь что-то новое и я люблю слушать как ты рассказываешь
про то как ты был героем.
-Но
я вовсе не был героем!
-Но
у тебя же есть медаль в коробочке, я сам видел.
-Ты
и туда добрался, негодник!
Белобрысый
мальчик лет шести смущенно уставился впол:
-Мне
его мама показывала перед тем как...перед тем как улететь на небо к другим
ангелам. –Он сунул большой палец в рот и его глаза покраснели.
-Ну,
ну, герои не плачут. – Сказал пожилой но еще крепкий мужчина, и потрепал внука
по макушке, разворошив аккуратно причесанные волосы.
-А
почему тогда ты плачешь?- Спросил внук.
Пожилой
мужчина втянул носом воздух, снял очки в роговой оправе и положил их на стол.
Посидев с минуту, он вдруг быстро протянул руку к салфетнице, стоявшей на соседнем
столике и выдернул оттуда несколько салфеток.
Одну
он дал внуку и сказал:
-А
кто у нас такой сопливый? Разве герои могут быть сопливыми? Ну-ка, давай вытирай нос, а то тебе мороженное непринесут!
Мальчик
схватил салфетку и начал с усердием вытирать нос.
А
дед тем временем, украдкой поглядываяна занятого важным делом внука, пару раз промокнул глаза, протер запотевшие очки и водрузил их обратно на нос.
Как
он мог рассказать мальчику что такое рак? Как он мог объяснить почему мамы
больше нет, и она никогда больше не расскажет ему на ночь сказку? Ни в одном
языке мира не было таких слов, которыми можно было успокоить шестилетнего
малыша, мама которого умерла от неизлечимой болезни, а отец пропал без вести во
время обстрела колонны миротворцев в районе иракского города Рамади.
Но
мальчик не был сиротой. У него оставались еще любящие бабушка и дедушка,
которые души в нем не чаяли.
Сегодня
утром, оформив все необходимые документы, дед с внуком выехали из канадского
городка Ред-дир в провинции Альберта, и направились в город Камлопс в Британской Колумбии.
Через
два часа пути по извилистому и живописному горному шоссе, непривычный к дальним
дорогам дед, решил остановиться чтобы “размять заржавевшие кости “ – как он сам
любил повторять, а заодно и чего ни будь перекусить в местном ресторанчике.
Наскоро
“заправившись” чуть теплыми чипсами, парочкой подгоревших тостов и доброй
порцией мороженного, они продолжили свое путешествие в надежде к вечеру быть
уже дома.
Как
только машина отъехала от ресторана, неугомонный Джошуа решил продолжить свою
беседу с дедулей, которая прервалась насамом интересном месте.
Из
радиоприемника их старенького Доджа доносились звуки какого-то древнего блюза,
и пожилой певец исполнял гнусавымбаритоном свои рифмованные рассказы про жизнь в деревне его детства...
-Дедуля,
- спросил малыш, не отрывая свой любопытный взгляд от заснеженных горных вершин
возвышающихся по обеим сторонам шоссе, -А что такое “герой”?
Немного
подумав и сделав радио чуть потише дед сказал:
-Ну
это когда кто-то делает то что должен делать, а окружающие люди думают что он
сделал больше чем должен...
Значит
если я почистил зубы два раза в день, то я герой?
Пожилой
человек рассмеялся, а потом уже серьезно сказал:
Нет
малыш, герой – это тот кто делает что-то несмотря на то что может погибнуть...
-Значит
папа тоже был герой?
-Конечно
же был...
-А
тогда почему ты говоришь что ты не герой?
Дед
помолчал немного, а потом сказал:
-Потому
что вместо меня погиб другой человек...
Вопрос
за вопросом, и вскоре Джошуа, совсем обессиленный от разговоров и убаюкивающего
рокота мощного двигателя, склонил голову к окну и закрыл глаза.
А
дед продолжал рассказывать о героях, которых знал лично, про войну, на которой
был ранен и попал в плен. А потом перестал говорить, и старые воспоминания обволокли его разум, абесконечная весенняя дорога словно подгоняла старого лейтенанта вспоминать,
вспоминать, вспоминать...
Был
май 1966 года.
Они
тогда получили задание сопровождать вьетконговского полковника, взятого в плен
во время операции Wahiawa.
Девятая
пехотная дивизия США базировалась южнееСайгона, в провинции Фуоктуй, и пленные офицеры как воздух были необходимы
чтобы избежать многочисленных жертв со стороны американской армии.
Они
ехали в джипе по шоссе номер 13 в сторону деревни Локнинь недалеко от
камбоджийской границы. Эта территория была под контролем вооруженных сил США, и
опасаться было нечего.
Полковник
сидел сзади со связанными руками и накинутым на голову мешком. Рядом с ним
сидел совсем еще молодой рядовой, с вечно раскрасневшимися щеками, и автоматом
М16 – таким громоздким и тяжелым по сравнению с худосочным рядовым, что младший
лейтенант морской пехоты армии США Ник Джонсон частенько подшучивал над молодым
солдатом.
-Эй,
приятель, - иногда кричал он ему, чтобы окружающие могли слышать, - возьми
тряпку и помой этой шваброй пол в штабе!
Но
солдат никогда не обижался на невинные шутки своего офицера потому что знал что
тот не задумываясь отдаст за него свою жизнь в бою. А Ник Джонсон старался
всячески помогать молодому бойцу, зная что тот жил в городке Расселвилл в штате
Кентукки, откуда сам Ник был родом и даже был знаком с родителями рядового. Из
личного дела рядового Ник знал что у того в Расселвилле осталасьбеременная жена, и что Самюэль Финч был добровольцем на этой страшной войне.
Ник
сидел на пассажирском сидении, а джип вел старший сержант морской пехоты
Гарольд Доу – здоровенный детина с выпученными глазами и наголо бритым черепом.
Весь в синих татуировках, он производил впечатление беспощадного убийцы за что
получил кличку “Носорог “. Его устрашающим видом частенько пользовались старшие
офицеры-дознаватели, приводя его в комнату для допросов и оставляя с
несговорчивым “языком “ на несколько минут. Гарольду достаточно было молча
взирать на пленного, и тот сам вскоре начинал “колоться”.
Но
детина этот был кроток как ягнёнок, и всегда точно выполнял приказы, не задавая
лишних вопросов, чем и заслужил себе расположение офицерского состава.
Дорога
петляла среди колючего кустарника, и редких невысоких пальм. Пыль стояла
столбом. Жаркое полуденное солнце било в глаза и жгло кожу. Москиты беспощадно
атаковали пассажиров, и только вьетконговскому полковнику, казалось нет до
москитов никакого дела...
Когда
они переезжали неширокую речку Хайфон по обветшалому деревянному мосту раздался
оглушительный взрыв, и единственное что запомнилось Нику – это как джип
подбросило в воздух, а потом он почувствовал как падает куда-то вниз вместе с
обломками моста, в туче пыли и раскаленного пепла.
Ника
кто-то тряс за плечо. Всё болело и ныло. Голова трещала и хотелось пить. С
трудом открыв глаза он увидел перед собой склонившееся лицо и лысый череп
Гарольда.
Он
тряс Ника и что-то кричал. Ник силился понять что хочет от него этот детина, но
неясные звуки доходили до его помутневшего разума вразнобой, не неся никакой
смысловой нагрузки.
Наконец
молодой лейтенант начал приходить в себя, и слова сержанта словно ударами
молота вколачивались в затуманенное сознание Ника.
-Сэр,
-кричал сержант в ухо своему офицеру. Нас атаковали партизаны. Взорван мост.
Машина упала в реку...
Ника
словно обожгло кипятком, и онпревозмогая тупую боль во всем теле, мокрый, весь в грязи и тине, набрав в
грудь побольше воздуха заорал как не орал никогда в жизни:
-Где,
мать твою рядовой Финч? Убью! Прыгай сволочь за ним! Меня не нужно было
спасать, меня не нужно было спасать!
Ник
поднялся и заковылял к реке, повторяя:
-
Финча нужно было спасать, меня не нужно было, меня не нужно было...
Гарольд
успел схватить его за рукав, прежде чем Ник прыгнул в воды Хайфона. Он обхватил
офицера обеими могучими руками и повалил того на землю. А из глаз Ника Джонсона
градом лились слезы.
Вдруг
Ник что-то почувствовал. Вначале какой-то частью еще не помутневшего сознания,
а потом услышал...
Гарольд
сначала весь обмяк, а потом упал на спину, раскинув волосатые огромные руки
покрытые устрашающими рисунками и непонятными знаками. Из под него начала
расползаться лужа крови, а могучее тело, словно борясь со смертью за остатки
такой уже несущественной жизни, конвульсивно дергалось в немом предсмертном
танце.
И
только потом, как показалось Нику, через много часов, он услышал тот единственный выстрел, который с такойлегкостью свалил в небытие сержанта морской пехоты США Гарольда Доу по кличке
“Носорог “.
Ник
начал было подниматься с земли, но страшный удар в плечо отбросил его обратно в
хайфонскую береговую жижу.
Ник
Джонсон не замечал слез на своем морщинистом лице.
Мади
Вотерс виртуозно исполнял блюз, продолжая что-то рассказывать о своей первой
любви, о работе грузчиком в порту, о жизни и о смерти.
Внук
спал прислонившись к окну, а дед вспоминал о долгих месяцах плена, о тяжелом
ранении, и о многих и многих смертях, которые ему пришлось повидать за свою
жизнь. Потом он вспомнил как встретил Марту, как женился на ней, и как после
освобождения и демобилизации переехал жить к ней в Канаду в живописный городок
Камлопс между Ванкувером и Калгари. Вспомнил как родилась дочь...
А
потом воспоминаний стало меньше. Всё чаще и чаще слух Ника улавливал звуки
блюза и смысл слов, доносившихся из радиоприемника. И тогда, вытерев слезы
рукавом пиджака, он прибавил громкости, обернулся и взглянув на любимого
внука улыбнулся.
Настроение
переменилось в лучшую сторону.
Видимость
была великолепной. Весеннее солнце набирало силу, и дни становились длиннее. С
вершин гор стремительно срывались потоки талой воды, а горные реки, словно
проснувшись от зимней спячки, оглушающим шумом водопадов, пытались догнать
упущенное.
Дорога
была изумительная. Немного портил настроение еле ползущий в гору грузовик с
прицепом, и поэтому при первой же возможности Ник включил поворотник, и выехал
на обгон.
Глава
2
...Алло,
Лёха... Алло... Связь пропадает. Ни черта не слышно. Обожди маленько пока
наверх не вылезу.
Сорока
тонная фура лениво ползла в гору на седьмой передаче, а мощный детройтовский
двигатель возмущенно ревел всеми пятистами гнедыми, впряженными в новенький
серебристый Фрейтлайнер.
Олег
нечасто возил грузы в Британскую Колумбию, щадя двигатель недавно купленного
тягача и свои нервы во время опасных спусков и не менее опасных подъемов в этих
самых живописных местах Северной Америки. Ему вполне хватало коротких ходок на
онтарийский Тандер Бей и на Виннипег –столицу провинции Манитоба.
Но
иногда душа звала его покорять горные дороги Альберты и Британской Колумбии.
Хотелось что-то изменить в шофёрской каждодневке одинаковых рейсов, и привычных
пейзажей в окнах кабины грузовика.
Левой
рукой Олег безостановочно мял резиновый эспандер, который ему прописал врач –
физиотерапевт после того как его рука более или менее прижилась и начала
восстанавливать свои функции.
После
той страшной аварии, когда Олег потерял руку в борьбе за жизнь, его стали
узнавать горожане - здоровались и норовили панибратски похлопать по плечу,
выражая смесь сочувствия с восхищением.
Для
сонного онтарийского городка Кеноры, где жил Олег, такое происшествие стало
сенсацией, а через пару лет превратилось в нечто вроде городской легенды.
Легенду всячески приукрашивали, и каждый рассказчик норовил добавить чуточку
своего.
Вначале
Олега это смущало, но потом он привык к всеобщему вниманию, и это ему даже
немного помогло. Специальная комиссия мэрии по вопросам мелкого и среднего
бизнеса выделила Олегу беспроцентную ссуду, которой хватило на покупку двух
новых тягачей. Но только через полтора года Олег смог вернуться за руль, и
реорганизовать свой бизнес.
Хотя
рука и прижилась, но все же два пальца не смогли восстановить свои функции как
Олег ни старался. Кроме того стоило температуре чуть понизиться как всю кисть
прошибала сильная ноющая боль. Но Олег не сдавался, постоянно работая с
эспандером, и начал даже понемногу набивать боксерскую грушу, которую повесил у
себя в подвале. Когда-то давно он занимался боксом, и занял второе место в
среднем весе на чемпионате города.
Год
назад Олег помог иммигрировать своему армейскому приятелю, оформив для него
рабочую визу на свой второй грузовик. Уже больше года тот работал у Олега и
часто друзьям выпадало ехать один за другим, доставляя груз в одно и тоже
место.
И в
этот раз им подфартило “поливать“ по горным дорогам Британской Колумбии вместе.
Они ехали, и всю дорогу трепались по мобильнику.
Олег
читал другу стихи, которые недавно начал сочинять, а его приятель рассказывал о
своих очередных вело путешествиях на новеньком горном велосипеде, который ему
обошелся в пару тысяч баксов. Олег считал это расточительством и безумием, хоть
и уважал интересы своего друга. Лёха был ярым фанатиком горного велоспорта и
экстрима. Каждые выходные он со своей семьей выезжал на природу, и накатывал
там десятки километров по самым труднопроходимым вело маршрутам. Он даже
приспособил специальное крепление на грузовике, и свой дорогущий велосипед
всегда возил с собой, используя малейшую возможность прокатиться с ветерком по
над обрывами и скалистыми склонами в районе трак-стопов, где останавливался на
ночлег.
...Алло
Лёха, пока есть связь, слушай дружище, я новый сочинил:
“
На трак стопе русский говор,
Под
пивко и шашлычок.
Саня
как заправский повар,
Неказистый
мужичок.
Украина
и Россия,
Прибалтийская
земля.
Помогла
в Канаде сильно,
Всесоюзная
семья.
Дальнобои,дальнобои,
Слесарь,токарь,инженер.
Здесь
у вас свои устои,
Быт,словарь,вращение
сфер.
Мне
теперь в команде вашей,
Мили
на кардан крутить.
И
расставшись с "нашей Рашей",
Начинать
с начала жить.
Позовет
меня дорога,
Трак
запросится вперед.
Провожает
у порога,
Весь
семейный мой народ.
Вновь
трак стопы и погрузки,
И
ДОТишник на посту.
Снова
я канадский русский,
Своих
встретил на мосту.
Не
жалею,верю,знаю,
Не
боднет меня судьба.
Жизнь
моя порой крутая,
Дальнобойная
мечта.”
В
наушнике что-то крякнуло и “квакающий” голос Лёхи произнес:
-Совсем
непло... “Сержант ”... даже... я... вообще-то... а так норма...
-Вот
черт! –Выругался Олег. –Лёха тут совсем связи нет, давай попозже...
-А
я тебя отлично слышу, -отозвалсяприятель нормальным и вполне разборчивым голосом. – “Сержант “- тормозни на
“Хаски”. Я за тобой километрах в трех перед затяжным подъемом. Места тут
красивые, перекусим, кофеёк сварганим, посидим побухтим...
Погоняло
“Сержант “ Олег получил в те далекие времена когда служил водителем - инструктором на ракетовозах. Емупришлось много потрудиться чтобы получить звание младшего сержанта, но уже
через месяц его понизили в должности, когда он отправил в госпиталь другого
сержанта, поймав того на краже солярки.
У
того оказались нужные связи, и Олега выпроводили из армии в звании ефрейтора,
аккуратно замяв всю историю с кражей топлива.
С
тех пор Лёха постоянно называл друга сержантом. И Олегу такое “погоняло” даже
нравилось.
Тут
внимание Олега привлек старенький Додж Караван, который давно уже “прилип”
сзади фуры, нетерпеливо “выныривая” из-за прицепа каждые пару минут в поисках
возможности для обгона.
Олег
бросил взгляд вперед. Подъем скоро заканчивался, а метрах в трехстах виднелся
небольшой мост через горную речку. В принципе место для обгона было, и Олег
насколько мог принял вправо, немногозахватив колесами узкуюзаасфальтированную обочину.
-Алло
“Сержант ”, ты там еще? – Спросил приятель, ожидая ответа.
-Ща,
погоди, тут вроде как старпер один на обгон выходит...
А
Додж быстро завершил обгон и мирно вернулся в свой ряд.
Олег открыл было рот чтобы ответить другу, новдруг увидел как переднее колесо Доджа наезжает на обрывок покрышки, валявшийся
посреди дороги. В следующую секунду переднее правое колесо Доджа разрывается.
Машину бросает вправо, затем влево, снова вправо, а потом минивен всем своим
весом умноженным на скорость пробивает хлипкое заграждение, вспарывает мокрую
землю, подминая хилые кустики и редкую придорожную поросль. Тогда тяжелая
неуправляемая машина срывается с невысокого глинистого обрыва прямо в
стремительный горный поток.
Олег
быстро заговорил в микрофон наушника:
-Лёха,
быстро звони копам... Тут хреновая авария! Увидишь меня на обочине. Дружище это
срочно, старпера с дороги снесло!
Не
дожидаясь ответа друга, Олег сорвал с головы наушники, включил аварийки, и
остановил грузовик заняв половину дороги.
Думать
не было времени. Не осознавая что делает дальнобойщик схватил свой нож –
коммандос, который он всегда держал под рукой после той, такой далекой теперь,
аварии. Выскочив из грузовика он помчался по рыхлым следам Доджа, оставленным
несколько секунд назад, моля Бога чтобы машина застряла под обрывом в
неглубокой воде. Но надежды не оправдались. Машину медленно и вальяжно влекло
ледяным потоком под мост, а потомкуда-то, где скорее всего сорвет с высоты вместе с тоннами воды на скалы и
камни, и где уже точно никто не сможет выжить.
Не
задумываясь Олег зажал нож в зубах и бросился в воду.
Мгновенно
перехватило дыхание. Потом боль резанула по левой руке, напомнив Олегу те
страшные часы, когда он грыз зубами свою отмороженную и переломанную кисть
чтобы остаться в живых.
И
снова дальнобойщик вспомнил жену и двух своих пацанов, которые с нетерпением
ждали его из каждого рейса...
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Друзья! Авторы конкурса прозы и поэзии ждут вашего голосования (отзывов).
|
|
|
