Для писателей

Профиль | Последние обновления | Участники | Правила форума

Страница 1 из 2 1 2 »
Модератор форума: Диана

Шестнадцать (конкурс)

# 1 07.09.2014 в 18:05

Ну вот и время пролетело
И нам пора бы начинать
Перо, чернила, лампа в полночи горела..
И ветра шум,
Глушил невольных мыслей надоедливую прядь.

Первый тур
Тема: свободная
Жанр: свободный
Форма: свободная
Размер: максимум 12000 знаков(строго).
Авторство: закрытое
Сроки: до 28 сентября включительно.
Работы присылать на prizrak.ten.11@mail.ru с пометкой "на конкурс" (после отправки желательно отписаться мне в личку, на случай проблем с почтой).
К работам написанным не в настоящем прикреплять значок (п).
Старт завтра с утра и к вечеру уже жду первое произведение. А пока пусть играет музыка, с которой все началось, и прошу тишины, место для голосований, обсуждений и пр. будет предоставлено отдельно.

1. Призрак
2. IO
3. Refrank
4. Haze
5. AlanaDargo
6. Ariel
7. slavian
8. andrik
9. shana_mage
10. Ketsyket
11. Человек
12. Ligamentia
13. MaryEgo
14. Лук
15. Freda
16. Jeff
17. ~~Majusculus~~ Санчес

# 2 10.09.2014 в 21:11

(1)

Тайное желание Роджера

Прогуливался как-то кролик по большому саду

И вдруг, гуляющую кошку Мурку увидал

Наш Роджер был в расцвете своих сил

И тайное желание мозги тут обуяло,

Дичайше захотелось этой кошке вдуть!

Но кролик все же призадумался немного

Ведь кошка – это не крольчиха, чёрт возьми!

Что будет если Мурка все же понесёт?

Что за уродливые котокролики родятся?

Пока же Роджер в этом духе рассуждал,

Мурёнка потихоньку уходила…дальше дальше

Тут наш герой и философствовать перестал,

Нагнал её и сладострастно-жестко отодрал.

# 3 10.09.2014 в 21:27

(2)

Был поздний вечер. Луна еле освещала дорогу из-за темных туч. На небе ни единой звездочки. Легкий весенний ветерок перешептывался с деревьями. Василий Карпов возвращался с работы. Он жил в частном секторе на самой окраине города, и дорога домой пролегала через небольшой пролесок. Он шел по тропинке, погруженный в свои размышления. Внезапно, боковым зрением Карпов заметил движение. Он увидел голую девушку, убегающую к дороге. Василий замер в недоумении. Его посетила не одна мысль по поводу того, что могло случиться с юным созданием. Одна. В лесу. Может её пытались изнасиловать? Или еще хуже – убить! Мужчина не стал рассуждать дальше и рванул за девушкой.

В мгновенье ока, он оказался посреди густого темного леса. Карпов оглядывался, но ничего так и не сумел разглядеть. Деревья были настолько густо посажеными, что не пропускали ни единого лучика и без того тусклого света. Василий не сумел увидеть даже пальцы собственных рук. Но сквозь тьму, прямо перед его глазами возник образ девушки. Овальное лицо, рыжие волнистые волосы, аристократичный прямой нос, манящие, чуть полноватые алые губы. Он обратил внимание на глаза и, будто, утонул в них. Изумрудно-зеленые радужки глаз, похожие на подлинные изумруды, завораживали, затягивали, обещали все и ничего. В этих прекрасных «камнях» сверкнула искра и…

«Это сон, это всего лишь сон» - в который раз убеждал себя Василий. Он в очередной раз проснулся на вершине Лысой горы. Каждый год одно и то же… За несколько недель до этого чертового, языческого праздника у него начинались приступы лунатизма. Чем ближе была Вальпургиева ночь, тем чаще ему снился этот сон и тем чаще он просыпался на горе. Но почему-то в ночь на первое мая все заканчивалось, вплоть до следующего года.

***
Это началось около пяти лет назад. Василий до сих пор пытался забыть тот страшный день, тот несчастный случай. Он ехал на машине. Дорога была знакома. Да что там, он знал её, как свои пять пальцев! Зазвучала знакомая мелодия. Потертая, старая нокиа лежала на пассажирском сидении. Имя, высветившееся на дисплее, вызвало довольную усмешку. Лиза никогда не звонила без причины. Очевидно, её новая попытка завязать серьёзные отношения с треском провалилась. Мужчина потянулся за телефоном и, подняв глаза, увидел неожиданную картину. Посреди дороги стояла женщина с коляской. Молодая мамаша, не глядя на шоссе, что-то сюсюкала малышу. Карпов понимал – затормозить не успеет. Вывернув руль, он съехал на обочину, где по нелепой случайности проходила старуха. Глухой удар. Василий выскочил из машины. Пожилая женщина неподвижно лежала на земле. Видимых повреждений не было, но вид старушенции вызывал отвращение. Одета в какие-то лохмотья, грязный серый передник с торчащими веточками, сморщенная кожа, длинный горбатый нос и острый подбородок. «Как ведьма!» - подумал Василий. Мужчина подошел к телу и, преодолев брезгливость, начал нащупывать пульс на шее. Седые, выбившиеся из-под платка, сальные волосы упали ему на руку.
От «ведьмы», как прозвал её Карпов, исходил ужаснейший запах. Василию даже пришлось периодически задерживать дыхание. Пахло сыростью, гнилью и травами. С ароматом трав мириться можно, он даже приятен, а вот смешанный с двумя предыдущими – вызывал сильную тошноту. Неожиданно, бабка вцепилась в руку мужчины. Длинные, не стриженные годами, когти впились под кожу. По запястью потекли маленькие ручейки крови. Старуха с трудом открыла глаза. Казалось, только сила воли позволила ей сделать это. В темно-зеленых очах светилась ненависть. От этого взгляда хотелось спрятаться подальше и никогда больше не видеть. По спине Карпова побежали «мурашки». Его охватывал ужас, не испытываемый никогда, до этого момента. Старая хрычовка тяжело дышала и пыталась разомкнуть тонкие, почти бесцветные губы. Из последних сил ей удалось прокаркать два слова злобным, полным ненависти, голосом. Эти слова эхом проносились в голове мужчины – «Будь проклят! Будь проклят…»
***

Последняя ночь застигла Карпова врасплох. Несколько месяцев он с безумной, несвойственной человеку, нетерпеливостью ожидал этой ночи. Сегодня всё должно закончиться. Последний раз в этом году он увидит зеленоглазую девушку.

Сон Василия начался, как и всегда, с дороги домой. Только вот в этот раз все было по-другому. Он никак не мог уловить, что не так. Понимание пришло само. Он находился не в пролеске, как обычно. На сей раз Карпов попал сразу в темный, не пропускающий ни единого луча света, лес. Разглядеть хоть что-нибудь невозможно, настолько густой была тьма. Деревья обступили стеной, не давая дышать. Темнота давила и угнетала. Василий двигался вперед. Попытки остановиться ни к чему не приводили. Ноги сами несли мужчину. Его тело не слушалось. Он в очередной раз попытался остановиться, но ничего не вышло, его, как будто, вели насильно. Вскоре появился первый просвет сквозь непроглядные дебри. Стало значительно светлее и Василий смог увидеть, куда идет. Ступив из лесу, Карпов ощутил мягкий, прохладный ковер из травы. По сравнению с лесом идти стало гораздо приятнее. Шишки и мелкие колючие ветки изодрали подошвы в кровь. Прохладная трава приятно холодила раны и успокаивала боль. Легкий, теплый ветерок ласкал кожу. Свежий воздух был намного приятнее, чем пропахший сыростью лес. Небо абсолютно чистое, без единого облачка, усыпано миллиардами звезд. Полная луна светила над Лысой горой. Новая попытка остановиться и оглядеться не увенчалась успехом. Всё, что мог видеть мужчина – высокие кустарники и большая поляна, укрытая зеленью. Появилось ощущение, будто кто-то смотрит на него. Хотелось повернуться и посмотреть, но ничего не удавалось. А боковым зрением Василий лишь изредка улавливал тень движения. Пронзительный, звонкий издевательский хохот раздался со стороны, мелькнувшей вперед, тени. Карпов поклялся бы чем угодно, что это смех женщины. Создалось впечатление, что она смеялась именно над ним и его положением.

Высокий, немного мускулистый мужчина с черными, как ночь, волосами, безвольно шел к Лысой горе. На его лице не было эмоций, лишь в карих глазах виднелся страх. Он боялся неизвестности. Куда он идет? Что там ждет? Его будто бы тянули за невидимую нить. Слава богу, что это всего лишь сон, пусть и не такой, как обычно. Вот, скоро появится прекрасная зеленоглазка и сон развеется. Василий опять проснется на Лысой горе и побредет на работу, прощаясь с этими дурацкими снами до следующего года.

Он уже начал подниматься на Лысую гору, как нити, которые вели его, оборвались. На верхушке горы плясал огонь. Виднеющиеся тени плясали, то и дело, меняясь местами. Мужчина остановился, и из-за верхушки горы появилась женщина. Та самая, которая все эти годы мучила его во снах. Она была абсолютно нага, настолько прекрасна, что захватывало дух. Василий блуждал взглядом по её телу, не в силах остановиться. Упругая пышная грудь, тонкая осиная талия, округлые бедра, стройные длинные ноги и эти рыжие вьющиеся волосы, едва прикрывающие обнаженную грудь. Женщина всем своим видом излучала власть и знание о том, что ни один мужчина не устоит перед ней. Рассматривая ее, Василий понял, что пропал. Он, с немым обожанием, поплелся к «красотке».

Василий заметил, что она довольна эффектом, который произвела на него. Ему припомнилась песня, которую пел Горбун в мюзикле «Notre Dame de Paris» и слова сами пронеслись в голове.

«Я душу дьяволу продам за ночь с тобой»

Сейчас он был, как никогда, согласен с этими словами.

Предмет его обожания протянула ему руку. Даже не спрашивая, куда она поведет его, он протянул свою, и пошел вслед за ней. Это были самые счастливые минуты в его жизни. Карпов шел за женщиной его мечты.

Они поднялись на Лысую гору.

- Осмотрись. – На лице прекрасной дамы красовалась насмешливая улыбка. Карпов не мог не выполнить ее, то ли просьбы, то ли приказа. Он сам не мог осознать, что делал. Василий с трудом оторвал взгляд от личного «эталона красоты» и огляделся по сторонам. Его начали обступать женщины разного возраста и непонятные ему существа. В некоторых из существ он узнавал демонов, некоторые напоминали скорее чертей. К нему подбирались все ближе. Все, находящиеся на вершине у костра, были обнажены. Вид такого обилия голых тел смущал. Казалось, что тут собрались все нудисты города. Старухи протягивали к нему свои дряхлые, худые ручонки. Морщинистая кожа с обвисшей грудью вызывала отвращение. Женщины помоложе с интересом поглядывали, но подходить ближе не решались. Вот их внешности могла позавидовать любая девушка, но на фоне зеленоглазой красавицы, они становились блеклыми и заурядными. Девушки сбивались группами, шептались и хихикали. «Нечисть», как он назвал про себя всю мужскую, как ему казалось, братию, откровенно хохотала над ним. Василия начало трясти, в его душе царили страх и ужас. Дрожащими руками он начал закрываться от толпы, как ребенок пытается закрыться от чего-то страшного.

Над вершиной горы разнесся громовой голос с шипящими нотками.
-Хватит! Он мой! – этот властный, приказывающий голос принадлежал рыжеволосой ведьме. Теперь Василий был абсолютно уверен, что именно ведьма заманила его сюда и заставила обожать ее и повиноваться.
-Конечно, Верховная. Как скажете. – Огромное количество старушек-прихвостней разбежались кто куда, за ними поспешили менее «зрелые» женщины и остальная нечисть. Карпов озадаченный и одновременно благодарный за то, что теперь никто не тянул к нему руки, опять не мог сдвинуться с места.
-Чем же он, столь неосмотрительно, разозлил тебя, мой прекрасный огонек? – Этот мужской, грубый голос принадлежал существу, сидевшему на чем-то, подобном трону. Существо, мягко говоря, ужасное. Оно было чуть больше человеческого роста с черными глазами, рогами и козлиной бородкой. Лицо напоминало скорее морду животного, что-то среднее между козлом и человеком. Руки, в отличие от всего остального, имели абсолютно человеческую форму, а на ногах были копыта. Черный козлиный мех покрывал практически все тело, за исключением груди и того, что так явно реагировало на стоящую рядом с Василием ведьму.
-Это он убил мою мать! И теперь я буду мстить до тех пор, пока он не сдохнет! – с яростью сказала женщина. Карпов обреченно взглянул на нее. Он – всего лишь безвольная марионетка. Взгляд обратился на животное, сидевшее на троне, а на ухо прошептали:

- Я – верховная ведьма Вальпургия. Отныне я - твой Ад.
Что бы сейчас не произошло на том самом троне, она хотела, чтоб он это видел. Ведьма подошла к человеко-козлу и села ему на колени. Монстр начал нежно поглаживать ее грудь. От его прикосновений женщина запрокинула голову и издала приглушенный стон. Сердце Василия сжалось. От одного вида на, прогибающуюся в руках этого страшного существа, Вальпургию, возбудил его. Он не мог смотреть на то, как обожаемая им женщина занималась любовью с кем-то другим. Но, в то же время, он безумно хотел оказаться на месте монстра и жадно взирал на происходящее.
Полу-животное взяло на руки ведьму, и усадило ее на трон, втиснувшись меж ее бедрами. Началась оргия. Карпов слышал, как вокруг него, с разных сторон, доносятся крики и стоны, но оторвать взгляда от ведьмы и ее любовника не мог. Не мог, не только потому, что его околдовали. Но и потому, что будь он не под чьим-то влиянием, не смог бы оторваться от вздымающейся с каждым вздохом груди. От томно прикрытых глаз и манящих, алых, выкрикивающих в ночь стоны, губ. Василий безумно жаждал эту женщину и вместе с тем мечтал избавиться от её чар. Животное двигалось всё чаще, пока она не закричала от восторга. Оно облизывало ее грудь, поглаживало ноги, бедра, и явно наслаждалось происходящим. И вот, его мечта издала последний хриплый крик, а существо над ней сделало последний толчок. Тело Василия дрогнуло, и все оковы сдерживающие его исчезли. Вокруг него сомкнулась тьма, и снова появилось ее лицо. В зеленых глазах сверкнула искра и он очнулся.

Проснулся Карпов дома, на своей кровати, в полном одиночестве. Он думал, что это вновь был сон. С одной стороны он вновь хотел увидеть Вальпургию, прикоснуться к ней, возможно, даже украсть ее поцелуй. С другой стороны – он действительно хотел, чтобы все оказалось сном, поскольку то, что она заставила его испытать, действительно можно назвать «Адом». Обида от унижения сыграла свою роль. Чем же этот «козёл» лучше него, настоящего мужчины без обильной растительности, рог и копыт? Утро не дало много времени на размышления, и Василий отправился на работу в университет.

На территории учебного заведения было много народу. По всей видимости, была перемена.
- Василий Сергеевич! – Карпова окликнул один из студентов. Оглянувшись, он увидел приближающегося старосту одной из лучших групп.
- Василий Сергеевич! Вас не было на первой паре, и я подумал, что стоит вам представить новую студентку нашей группы. – Парень оглянулся назад и позвал сиротливо стоящую девушку. – Аля иди сюда!
Василий не мог поверить собственным глазам. Это была она. Серый деловой костюм сидел на ней безупречно, из-под пиджака выглядывала белоснежная блуза с кружевным воротником. Зеленые глаза, алые губы,… но вот волосы были аккуратно собраны в две косички, а на носу были очки. Она прижимала к себе несколько книг и выглядела довольно скромно. Девушка подошла к преподавателю и подняла голову. В ее взгляде читалась насмешка, а на лице растянулась улыбка, которую лучше никогда не видеть на лице любимого человека. Опустила взгляд и тут же показалась стеснительной и зажатой студенткой.
Карпов смотрел на нее с нежностью и грустной улыбкой.
- Я Аля! – промолвила студентка. Но в ее, мельком поднятом взгляде, не было абсолютно ничего стеснительного.
- Добро пожаловать, Аля! – Василий думал лишь об одном и одни и те же слова проносились в его голове вновь и вновь: «Вальпургия... мой личный Ад… и Рай».

# 4 13.09.2014 в 21:19

# 5 13.09.2014 в 22:24

(4)

Осень

Твердь облачили сгущённые клочья –
туч кружевные лоскуты.
Млечным туманом окутала прочно
улицы бледная смута.

Дождь окропил откровенной печалью
стёкла зашторенных окон.
Выстлались, блеском зарю отражая,
лужи – зеркальны осколки.

В злате янтарном пергаментов ветхих,
в сырости влажной прохлады
взвилась листва дуновением ветра,
врозь разлетевшись по граду.

Острые ветви деревьев понурых
порознь ввысь распростёрты,
где под багрянцами сумерек хмурых
воронов чёрных полёты...

# 6 15.09.2014 в 22:44

(5)

Таврелий

С неба посыпались слезы
С неба посыпались грезы
Небо укуталось черным
Видя скончанье веков...

Ветер застыл безразличьем
Сущность низверглась безличьем
Тьмою над бездной безликой
Мерзость всходила на трон

И все живое померкло
Головы свесив поблекло
Сделалось явным пустое
Мир завершался - ничем.

Сидя на ветхом пороге
Взглядом вдаль пыльной дороги
Не знала грядущая мерзость
Что к встрече Таврелий готов.

продолжение следует..

# 7 18.09.2014 в 20:13

(6)

Эвакуатор

Семен пил чай, по привычке разглядывая тусклую решетку окон дома напротив. То и дело до уха доносился звук проносящихся внизу машин, этот несмолкаемый городской прибой, так приятно сейчас резонирующий с пульсацией пробуждающегося ото сна тела. С улицы тянуло холодом и особенной, присущей именно первым дням сентября, могильной тоской. Вопреки обыкновенному, в кабинете становилось все темнее и темнее: чистое утреннее небо затягивало осенним брезентом, и не успела чашка опустеть и наполовину, как картинка в окне сделалась вдруг размытой и куда более удручающей. Семен передернул плечами и, оторвав взгляд от стекающего к подоконнику стекла, протянул пальцы к выключателю.
- Так? Или лучше второй? – спросил он у своей сотрудницы Екатерины, чередуя секции светильников.
- Мне не принципиально – сдержано, перестав печатать и слегка приподнявшись над монитором, ответила та начальнику.
На короткое мгновение они посмотрели друг на друга и снова спрятались за ширму жидкокристаличеких экранов, чтобы провести за ней весь оставшийся день, изредка выходя из кабинета или обмениваясь дежурными фразами.
Положа руку на сердце, Семену уже давно было безразлично неформальное общение в коллективе, так в принципе и все, что связывало его с работой. С подчиненными он предпочел ограничиться общепринятыми рамками учтивости, практически не выходя в общении за пределы производственных вопросов. По его личному убеждению – всех в отделе это устраивало. Спустя шесть или семь лет, работа прекратила входить в круг интересов Семена. Она стала фоном, привычкой, данностью, как необходимость вынести мусор или погладить одежду. Она уже не являлась «раздражителем» или способом самореализации, а все больше походила на монотонный процесс исполнения одной и той же, до боли знакомой инструкции. Теперь в рабочее время Семена, как человека привыкшего мыслить широко, все чаще волновали, что говорится «глобальные» проблемы человечества или же личные переживания, к которым в разной мере склонны все молодые люди, едва перевалившие за тридцать. Вопреки общему мнению и достаточно самоуверенной внешности, Семен страдал приступами изощренного самобичевания в полной мере.
Сегодня, с самого утра, его не отпускала эта чертова фотография! А точнее, два размытых темных пятна на клочке бумаги, застигнутых врасплох неожиданно зазвонившим будильником. Черно-белый обрывок сновидения, случайно вырванный памятью вместо того, чтобы бесследно раствориться в суете подступающего дня.
Фотография терзала Семена, во-первых, потому что он точно знал, кто изображен на ней (благодаря удивительному свойству сна – давать четкое представления о сути, зачастую, сюрреалистических, аморфных картин и деталей - воспоминание об этом твердо отпечаталось в сознании), а, во-вторых, и главным образом, потому что он видел ее не впервые. На мгновение зацепившись за отголосок улетающего миража, Семен внезапно поймал себя на мысли, что на протяжении последних недель видел эту фотографию чуть ли не каждую ночь. По крайней мере, уверенность в данном «открытии» в первые минуты пробуждения была непоколебимой. Более того он остро чувствовал, что где-то в глубине своего подсознания признает сам факт существования данной фотографии.
Допустить подобное развитие вещей представлялось ему немыслимым, так как данное обстоятельство необратимо должно было привести к далеко идущим последствиям в жизни Семена и его близких.
Впервые с такого рода игрой психики, выбирающей наиболее приемлемый для себя путь устранения внутренних конфликтов, противоречий, не имеющих решения в реальной жизни, Семен столкнулся спустя несколько лет после смерти отца. Ему приснилось, как они вместе едут в кабине грузовой машины. Загорелый, немного состарившийся, но все также улыбающийся, отец за рулем, он – рядом, на пассажирском сидении. Они о чем-то разговаривают, в то время как в окнах проносятся торчащие вверх ветки растущего вдоль дороги кустарника, за которым виднеются поля с едва взошедшими посевами и выгоревшие на солнце покатые спины холмов. Семен не помнил слов, деталей и прочих обстоятельств происходящего, но с того момента, благодаря этому удивительному качеству сна – давать максимально ясное представление о сути вещей, несмотря на всю нелепость образа в котором предстал Виктор Сергеевич, он был уверен, что у отца все в порядке, что он работает на большегрузе, живет где-то за Байклом. Что он – живет! Это было главное. От этой мысли Семену стало спокойно, и он негласно признал ее реальность, залечив тем самым внутреннюю боль от несправедливости преждевременной утраты.
Второй случай произошел три года назад и вызвал куда более бурные эмоции нежели сегодняшний, но, проанализировав случившиеся, Семен понял, как ему казалось, истинные причины подобного поведения своего бессознательного и практически махнул на него рукой, приняв, что «так действительно, наверное, всем будет лучше». И сейчас, допивая остывший, по-осеннему абсолютно безвкусный чай, он понял, что ошибался. Необходимо был уже тогда отчаянно бить тревогу, сопротивляясь предложенной иллюзии.
Семен вспомнил, как проснулся среди ночи с желанием кричать от досады, как еле сдержал себя, увидев такую же бледную, как эта сентябрьская тоска, спину жены, горечь, что давила в груди от раскрывшегося обмана. Вспомнил, как ему приснилась Лена…
В каком-то нелепом бреду, более всего напоминающем наскоро смонтированный ролик, он увидел оранжерею садовника Мюллера из любимого «Мюнхгаузена». Собственно, Семен и был тем самым заросшим, ссутулившимся, загубленным сытой спокойной жизнью Мюллером, что ежедневно поливал розы в душной теплице на крыше своего дома. Внезапно раздался звон колокольчика, и на пороге появилась Лена. На ней было до боли знакомое черное платьице героини Одри Хепберн, шляпка и красные перчатки в мелкую сетку. Она выглядела совсем не так, как в жизни, но Семен точно знал, что это Лена и этого было достаточно. Она сделала шаг навстречу и, не сводя с него теплый взгляд, поинтересовалась, можно ли купить розу.
Едва Семен успел что-то ответить, к полному недоумению обоих, за его спиной раздался звонкий женский голос: «Розы не продаются». Улыбка мгновенно сошла с лица Лены, оно стало серым, словно старая газета.
- Да? Жаль, - протянула посетительница, поглаживая ладонью бутон цветка, без нежности, но все еще с надеждой, смотря в глаза садовника.
Семен хотел оглянуться, чтобы увидеть, кто стоит позади, но тут сцена сама резко изменилась, и кадр выхватил лица обеих девушек. Удивительно, насколько они были похожи. Лена и эта – вторая, моложе лет на пять, как, впрочем, было и самой Лене, когда они только познакомились.
Ее звали Тери. Веселая, общительная, студентка с роскошными черными волосами, стекающими к пояснице… смелая, готовая бороться за него с любой. Словно по щелчку пальцев, Семену открылось все, что он хотел знать. Ровно на столько, чтобы замешкать, начать сравнивать, снова вспомнить свою обиду, вспомнить, что они уже давно с Тери «вместе» и, набравшись уверенности, с наглой ухмылкой произнести, вынимая цветок из тонких красных пальцев: «Да, они не продаются». В одночасье изображение стало расплываться. Лена резко отвернулась, словно в тумане, мелькнули ее черные волосы, собранные на затылке в причудливый бант, ее силуэт растекся в две большие темные лужи и Семен открыл глаза…
Он обманулся. Все эти годы, он думал, что Лена осталась в прошлом, что с ней поконченного, что достаточно было выбросить все ее вещи и воспоминания, укрыться от них за занавесом «успешной работы», «счастливой семьи»… выдумав Тери.
Он сам ее придумал!
Поймав в ту ночь себя на этой мысли, Семен почувствовал сильнейшую боль, словно ему – старой уличной дворняге, из жалости бросили объедки, желая усыпить, незаметно для него самого подсыпали успокоительное в виде прекрасной, всегда жизнерадостной метиски, постепенно вытеснившей следы любимой некогда девушки. Семен вновь испытал это беспокойство, страх, что вся его, такая «правильная», честная жизнь окажется обманом, что на самом деле он врет себе, жене, собственному предназначению, расплачиваясь истинным счастьем за то, что не проявил однажды должного терпения.
«А она все равно пришла, она найдет тебя, куда бы ты не спрятался, Семен…»

- Семен… Семен Викторович! Телефон, - с недоумением высунувшись из-за монитора, сказала Екатерина, пальцем показывая на трубку.
Звонил заказчик. Просил уточнить, на какой стадии согласования находится схема теплоснабжения его магазина. Будучи полностью погруженным в свои мысли, желая как можно скорее прекратить столь неуместный в данную минуту разговор, Семен по привычке сослался на многочисленные инстанции и обещал перезвонить со дня на день.
Положив трубку, он несколько раз перещелкнул ручкой, задумчиво покачиваясь в кресле и поглаживая пальцами щетину. Затем резко встал и наигранно, с непринужденным видом, похлопал себя по карману рубашки.
- Катерина, я выскачу за сигаретами. Видимо, дома выпали, - сказал Семен, направляясь к двери.
- Семен Викторович, ветровку хоть накиньте, дождь ведь на улице, - улыбнулась девушка.
- Я сегодня точно, похоже, не проснулся, - опомнился Семен, стоя уже на пороге.
«Ты думал, что поверив в эту сказку, сможешь убить ее? - идя по лабиринту коридоров, размышлял Семен, - что заставив уйти, найдя замену, ты станешь сильнее? Поверил, что взял верх над собой, придумав очередную ложь?..»
Он быстро спустился по лестнице и буквально выбежал через служебную дверь в галерею. Холодный воздух ударил по щекам, захотелось выдохнуть, и так же, как в ту ночь, закричать, на мгновение заглушив дождь, эту улицу, этот ужасный серый город, в котором он больше уже никогда не увидит Лену…
- И вот теперь, случайно узнав, что она уезжает на самом деле, ты, словно почуяв перед казнью близость смерти, каждую ночь осознавая, что человек которого ты на самом деле любишь, превращается в черное пятно, в пустоту, которая всегда останется твоем сердце, ты из последних сил цепляешься за этот сон? И это ради того, чтобы забыть обо всем утром и дальше довольствоваться самообманом?
Семен остановился. Снаружи хлестал дождь, проезжающие машины с негодованием выстреливали из под колес брызги, точно стараясь попасть ему в лицо. В груди, словно бешеная взрывная волна, разрасталась жгучая злость на самого себя. Злость на то, что предпочел спокойную жизнь садовника, на то, что дал ей уйти, что так и не решился однажды пожертвовать своей гордостью .
Галерея заканчивалась у выезда с парковки торгового центра, ровно напротив ларька стоящего по ту сторону проспекта. Перед тем как выйти на тротуар, Семен достал из кармана телефон и дрожащими от волнения пальцами набрал номер. Гудок звонка слился с лязгом тормозов и звуком ударяющихся о куртку крупных капель дождя. Он уже начал переходить дорогу, когда Ольга, наконец, взяла трубку, как обычно, сдержано, но вполне приветливо поздоровавшись. По голосу и приглушенному шипению радио было заметно, что она, как всегда, за рулем.
- Привет, мы можем сегодня на обеде встретиться? – громко произнес Семен, стараясь перекричать дождь.
- Ну да, я так раз буду возле центра после 12, - с небольшой заминкой ответила жена, - а что, что-то случилось?
- Нет, ничего, мне просто очень нужно с тобой поговорить.
- Стран-но. Хорошо, если не встану. Ливень жуткий, никуда не успеваю, - начала рассказывать Ольга, но вдруг из трубки вылетел резкий сигнал клаксона. Семен инстинктивно отшатнулся, выронив телефон на проезжую часть. Быстро убедившись, что с его стороны дороги машин нет, он нагнулся за трубкой и в этот момент, спереди, раздался легкий хлопок, тут же смытый бурными потоками воды - у идущего на обгон старенького форда лопнуло колесо, и по мокрому асфальту машину повело в сторону разделительной полосы…

- Да, скоро будет! Да, обязательно перезвонит, - Катя положила трубку, посмотрев на часы: Семена Викторовича не было уже минут 25. Откуда-то слева, в районе торгового центра доносился раздражающий писк сирены.
Девушка вышла из за стола и, массируя висок, включила чайник.
- Боже, этот эвакуатор сегодня меня убьет, - раздраженно подумала она, наливая себе очередную кружку чая.

# 8 20.09.2014 в 21:51

(7)

# 9 22.09.2014 в 21:06

(5)

Таврелий
(продолжение)

Устало тело и сознание устало...
В морщинах лоб и белым шевелюру обдало
Глаза поблекли и покой такой уж близкий, такой родной, мерцал вдали объятия раскрыв.
Казалось вот оно, еще совсем немного и завершится все, срок в этом мире отбыл - уходить пора
Правда не знал, за что наказан телом, но коль уж заковали, знать причина веская была.
Чужой тогда не знал, готовясь к упокою, что впереди, с бессмертными война.
Но не взроптал Таврелий, даже глазом не моргнувши, лишь в небо посмотрел -
Пусть будет так!
Пускай в бою, коли и смерть простая, такая роскошь, вышла для меня...
Во что-то верил тот безумец
И неподдельной, вера та была
Непрогибаясь под воздействиями мира
Лишь молча к цели, сквозь пустое все вела.
***
Не подвела и сей раз...
***
Поднялся на ноги Таврелий
Усталость словно пыль стряхнув
И от чего все пятилось живое
Вразрез законам, сам атаковал!

- Скази Тавлелий сан, - на ярмарке сосед китаец ухмыльнулся
- Съто много пил вцела?
Какой-то ненолмальный ты сегодня
И ницего не смог плодать с утла.
- Ух мать твою!..
И грозным матом разразился
Очнувшись у прилавка продавцом
Спасенье мира отложилось
"Made in China" - присланным гонцом.

(продолжение следует)

# 10 25.09.2014 в 21:18

(8)

ДИКАРСТВО

Плод не запретен, запрет – в головах;
Это отлично известно телам.
Город предчувствием секса пропах,
Яблоко – напополам.
Город, зажмурившись тысячью глаз,
Прятать улыбку не стал.
Сетью тропинок, дорог, автотрасс
Шьём и кроим без лекал.
Первая брачная – каждая ночь.
Первой космической – чувства, сердца;
Их неприрученность, дикость – точь-в-точь
То, что стирает морщины с лица,
Годы стирает, печалей печать,
Грим, макияж и раскрас боевой.
В воду войти, жизнь с начала начать,
Век коротать под медовой луной,
Вскользь нарушая запреты, табу,
Путая след, уходя налегке –
Ниже радаров. Вверяя судьбу
Случаю – ветру, теченью, пике,
Броситься в шторм и счастливым сухим
Марочным! выйти на берег назад.
В эти каникулы грешным, лихим
Нам небеса – благоволят.

# 11 25.09.2014 в 21:32

(9)

Маша лава. Для конкурса.

Ветер, по-волчьи завывая на луну, уносил с собой вдаль слезу обиды. Она стояла в гордом
одиночестве, изредка поправляя кожаную мини-юбку и вдыхая запах дыма. Маша любила курить.
- Мужики. Им не понять – грустно улыбалась она своей давней и единственной подруге. У Маши
никогда не было мужика, но она была уверена – им не понять. Да и спорить с ней некому, лучшая
подруга – и та всегда молчит.
- Они легче переносят обиды, ну и… - покуривая, Маша не знала что добавить. Она и сама та
толком не понимала что несет, просто хотелось выговориться, просто хотелось верить, что им
легче.
- А самое обидное, что я клялась, клялась что это – меняя тему, она показала на развратную
одежду – лишь на время, пока не устроюсь – гордая, надменная, тщеславная, Маша могла только
плакать.
Тьма дымом смотрела ей в глаза, густым и едким паром клубилась на ветру. Но Маша была занята
луной. Ночной красавицей, что молча каталась на своем моноцикле, а облака как дети бежали за
ней.
Бежали? За Машей тоже однажды бежали.
- Маша лава! Маша лава! Маша лава! Маша лава! Маша лава! – мальчишки, как стервятники
слетались на жертву и присоединялись к трапезе. Крики становились громче, пробелы пропадали.
И в один прекрасный момент, Маше послышалось, будто они орали: «Маша шалава!»
- Шалава. Боже, как же это было обидно – вспоминала она, поглядывая на подругу и выдавая
очередную порцию дыма. А потом снова отдавалась во власть воспоминаний.
Убегать от мальчишек глупо. Они быстрее, не на каблуках и их много. Но Маша пыталась,
искренне, до последнего. Бежала пока могла дышать. И зайдя домой вся в слезах, она закрыла
дверь на все возможные замки.
Предательские слезы побежали по щекам, руки дрожали и сердце обливалось кровью. Одна
ошибка. Маша поверила словам искусителя, обещаниям любви и ласки, а теперь прислонившись
спиной к двери, она тихо умирала от позора.
В квартире с приглушенным светом бродили призраки, призраки былой уборки. Пыль важно
летала по ней, высокомерно выбирая место, где ей приземлится. Солнце давно уже скрылось за
острыми крышами «хрущевок».
Маша открыла глаза. Она лежала на полу в прихожей, и смотрела на потолок. Высокий, далекий.
Пустой и белый, скучный и унылый. Местами проглядывались пятна, а в углах собиралась паутина.
Но он, так сильно напоминал ей ее жизнь. Такую же пустую, скучную. Постоянные издевательства
пятнами ложились на его белоснежное покрытие, а родной дом зарос паутиной.
- В такие дни, я бежала на крышу. Место, где я могла мечтать, побыть в одиночестве… - она снова
предавалась воспоминаниям, а подруга рядом все так же молчала. Говорят иногда лучше
помолчать, мужчины так делают.
Достав наушники из кармана, шаркая по пожарной лестнице, Маша всегда включала одну и ту же
песню, одну и ту же…

Oh, oh, oh
For the longest time
Oh, oh, oh
For the longest time
If you said goodbye to me tonight
There would still be music left to write
What else could I do
I'm so inspired by you
That hasn't happened for the longest time
Once I thought my innocence was gone
Now I know that happiness goes on
That's where you found me
When you put your arms around me
I haven't been there for the longest time*

Наблюдая за городом сверху, начинаешь понимать – это мир больше чем постоянные
издевательства, выше чем грязный потолок, шире, чем ты можешь представить. Небоскребы,
небоскребы, небоскребы. Куда не взгляни, их макушки пронизывали небо, мигая красными
точками. Сотни или даже тысячи окон горели ярче луны, рекламные баннеры, прожектора,
сигнальные огни – сколько же света во тьме. Сколько надежды.
- И сидя там, я всегда верила, надеялась… любила – едкий дым прокатился по лицу подруги, но
дикий ветер быстро сдул его, впрочем как и пыль.
Улицы и проспекты прорезали его бетонную плоть «в клеточку», многоэтажные каменные
наросты выстроились стеной и миллионы людей паразитами проживали на его теле.
Но в ночи сильнее всего ее внимание привлекал район небоскребов – город света! Глазами,
устремленными вдаль, она мечтала, что когда-нибудь убежит туда, и солнце не будет заходить
даже ночью. Мечтала что там ее не найдут обидчики, и не коснется печаль. И она небоскребом
потянется ввысь.
- Я хотела быть архитектором – с притворной важностью Маша посмотрела на подругу.
- Что же случилось с той мечтой? – молча спросила она.
- Жизнь – все также грустно улыбалась Маша и память – заядлый путешественник, снова все
показала.
Молодость. Прекрасная пора.
Маша открыла глаза и увидела потолок.
Пустой и белый, он как чистый лист бумаги, полный возможностей, полный вариантов. Она уже не
сомневалась, что день будет удачным. Наскоро собрав все необходимое, причесавшись, поправив
складки на одежде, она выбежала из дома навстречу приключениям, навстречу небоскребам!
Стеклянный супертолл** – офис огромной компании, выгодно выделялся на фоне советских
коробок. «Это здание – мечта такого же человека, как и я. И он воплотил ее» - повторяла она сама
себе, при этом мысленно порицая китч вокруг.
- И это все? Вам больше нечего добавить? Ну, тогда мы вам позвоним – старый и толстый пень с
лицом обезьяны, в дорогом костюме, даже не старался изобразить подобие улыбки.
Маша расслышала неловкие комментарии девушки, которая зашла перед ней и ужаснулась. Если
им не понравилось ее резюме, то ей здесь делать нечего.
- Следующий! – раздался требовательный крик обезьяны.
Испуганная и нервная, Маша поспешила зайти и встретиться взглядами со стариком.
- Как вас зовут?
- Маша… Мария… Мария Иванова – она никак не могла собраться с мыслями.
«Ну вот, теперь подумает что я рассеянная»
- Опыт работы есть?
- Нет, я только закончила учебу.
Старичок внимательно посмотрел на нее, а потом выдохнул:
- Мы вам позвоним Маша…Мария...Мария Иванова – даже не попросив резюме.
- Первое собеседование всегда… – мама не могла подобрать слова, чтобы не обидеть дочь и
выдавила – самое тяжелое. Не сомневайся милая, у тебя все получится. .
- Ладно, спасибо мам, люблю тебя.
- И я тебя, мы с отцом так скучаем, так скучаем.
-И не вздумай курить! – уже более строго добавила мать.
- И вот я здесь. Сюрприз! – жалкое подобие улыбки, предательские слезы и сигарета в зубах.
Звезда стриптиз клуба, длинноногая блондинка, с большими буферами и куриными мозгами.
Похотливая Машка.
- А потом появляется он – высокий, красивый, молодой – но не принц. Скорее извращенец – с
досадой продолжает Маша.
- Предлагает мне столько денег, что я смогу закрыть один из своих кредитов – всего за одну ночь.
Ну, что скажешь?
А подруга все также молчала.
- Мужикам не понять, я же не проститутка – снова грустно улыбнулась Маша и посмотрела на
старую подругу, вывеску в виду полуобнаженной девушки в чулках и коротенькой юбочке. Та
таким привычным взглядом понимала все ее обиды, и по-дружески молчала, выслушивая ее.
- Решайся? Ты сказала, решайся?- переспросила Маша, с искоркой в глазах. Перед глазами снова
поплыли сверкающие небоскребы, гламурные вечеринки и изысканные наряды.
Но девушка что горела неоновыми лучами в ночи, вопросительно махала ногой.
- Наверное, я и вправду… шалава – выдавила из себя Маша и пошла, готовиться к ночи, что сможет
закрыть один из ее кредитов.

*- Billy Joel for the longest time
** - жаргонное выражение, очень высокое здание.

# 12 25.09.2014 в 21:54

# 13 27.09.2014 в 21:43

(11)

Акварель

Дорогая, право, не знаю, что еще тебе рассказать. Конечно, скучно целыми днями сидеть в четырех стенах, пока я хожу за едой и лекарствами, но у меня закончились все сказки. Если только… да, если только ты не хочешь услышать мои истории про город. Ладно, можешь не отвечать.
Море взяло город в осаду. Прощупывало дамбы пенистыми пальцами, билось в каменные стены соленым лбом. Никто не замечал этого, пока укрепления сдерживали натиск. Сначала вода потекла в город тонкими ручейками, потом ринулась мощным потоком, принося ил и песок, затапливая здания, утаскивая в водовороты все, что попадалось на пути. "Это конец", — решил я тогда, но оказался не прав.
Город продолжал жить, будто человек без руки. Иногда страдал фантомными болями и расчесывал культю: посылал людей, чтобы отвоевать затопленные кварталы. Из нашей квартиры я смотрел на них. Наблюдал за тем, как они осторожно ступают по перекинутым между домами мосткам, как жители верхних этажей кидают в них мусором, сталкивают их в воду. Потом люди из города перестали приходить.
А я почти перестал смотреть в окно. Лишь иногда выглядывал, чтобы проверить, изменилось ли что-нибудь. Но все было по-старому: море плескалось на уровне второго этажа, прочертив зеленые полосы плесени на стенах, на крышах несли пост несколько чаек; днем солнце отражалось в осколках стекол, а вечером наползал туман, еще больше размывая нечеткий водянистый пейзаж. Хотя и в этом есть некая красота, я вспомнил написанную акварелью картину, висевшую у нас в гостиной. Стоило отойти, и скопище пятен, которым она казалась, если смотреть вблизи, превращалось в солнечные улицы со спешащими прохожими. Сейчас на ней только черные кляксы и разводы, на каком расстоянии ни разглядывай. Я хотел выкинуть ее, но подумал, что расстрою тебя, ведь эта картина так тебе нравилась… Ох, не стоило об этом говорить, теперь на твоем лице читается осуждение. Но нынче все вокруг выглядит как акварель, я показал бы, не будь ты так слаба.
Внизу еще остались островки земли — да, а мы еще смеялись над ступенчатой планировкой квартала, — но подняться в квартиру потом слишком трудно, так что часто туда спускаться не стоит. Я делал это лишь несколько раз, когда не удавалось взять еду у наших соседей. Кстати, они прекрасные люди. Ты их не знаешь, к сожалению. Старых соседей я не видел полгода, но эти даже лучше. Надо будет тебя с ними познакомить. Они немного грубы и невежливы, но честны и достаточно приятны в общении. Как-то раз я зашел в бывшую квартиру аптекаря, новый хозяин не стал раскланиваться и сразу спросил, какого, прости, черта мне здесь нужно. Так открыто и экстравагантно, не находишь? Жаль, не было времени с ним беседовать, но хруст его хрящей и хрипы показались мне очаровательными. После этого он мило поделился с нами консервами.
Но внизу… внизу все не так хорошо. У воды слякотно, а я так и не купил новые сапоги. Да, ты говорила об этом, но кто мог знать, что обувной магазин так быстро зальет до самой крыши. В более сухих местах бегают крысы, они такие юркие и недружелюбные, но, надо признать, достаточно вкусные. Не знаю, когда в следующий раз спущусь за ними, надеюсь, к тому моменту ты уже выздоровеешь. Я всего полгода ем один, но мне уже неуютно, просто кусок в горло не лезет.
Что это? На твоем лице промелькнуло злорадство, я видел. Тебе нравится издеваться надо мной? О, зачем я спрашиваю! Ты всегда была обидчивой, но молчать полгода… Что это, если не издевательство? Я уже сто раз просил прощения, а ты смотришь на меня с упреком! Хорошо. Извини. Прости, что толкнул тебя тогда. Все вышло случайно. Кто мог знать, что ты так неудачно упадешь? Будешь меня всю жизнь в этом винить? Понимаю, тебе было больно, милая, но я все-таки врач и вылечу тебя.
Кстати, мне кажется, эти истории идут тебе на пользу, цвет лица определенно улучшился, уже не такой размытый, не такой акварельный. Давай сделаем укол. Тихо-тихо, не дергайся. Хотя да, мы ведь не желаем говорить и есть и будем дальше обиженно сидеть в углу. Какая ты зануда, не могу понять, за что я так тебя люблю…

# 14 28.09.2014 в 22:14

(12)

Зубы

Звонко шлёпая по зеркалам луж, через мост, через улицу, мимо зубастого забора, бежала девчушка. Огненно рыжие волосы её были забраны в две толстые косицы, по щекам рассыпались пятнышки веснушек, а на коленках красовались синеватые отпечатки уже почти заживших синяков. Прохожие расступались в сторону, ветер летел рядом, а ситцевое платьице еле поспевало за быстрыми ногами хозяйки.
- Катя, куда так торопишься? - Крикнул вслед девочке один из прохожих, и та, не обернувшись, закричала через всю улицу:
- Утки прилетели! Кормить их буду! - И заливисто засмеялась.

Город золотился лучами, улыбками на лицах отражались солнечные блики. Распахнув дверь, Катя вбежала домой, и тут же, с порога, не успев даже снять промокшие от луж босоножки, заголосила:
- Бабушка, бабушка, иди сюда скорее, ну скорее же!
- Катя – это ты? Кушать будешь? - Откликнулась Людмила Васильевна, а по совместительству - бабушка непоседы.
С кухни тянуло чем-то пряным, и Катя невольно повела носом, облизываясь от подступивших слюнок. "Нет! Сначала уточки!" - одёрнула себя девочка. "Они же тоже кушать хотят". В этот момент в коридор вплыла бабушка. Мягкая, круглая, она напоминала Кате кунжутную булочку. Руки у неё были в муке, на поясе красовался цветастый передник.
- А где же мама? Неужели одна ушла? - Сдвинула брови Людмила Васильевна и несерьёзно погрозила пальцем.
- Так ведь утки, бабушка!
- И что, что утки? Уток много, а мама у тебя одна. Как тебя с продлёнки одну отпустили?
- Не отпустили, - потупилась Катя. - С прогулки убежала. Ну, так я же мигом, только сюда и сразу обратно! Они ещё долго гулять будут, а утки и улететь могут! Баба, дай батона!
- Одна назад не пойдёшь.
- Да я не одна! Меня Таня из 5 "Б" за углом ждёт, - соврала Катя и тут же покраснела, опустила взгляд, но бабушка хитрости внучки не заметила.
- А то, что группу бросила, тебе совсем не стыдно? - Спросила она вместо этого, в последней попытке пробудить в Кате совесть, а внучка, вместо того, чтобы застыдиться, подняла ко лбу сложенный вместе ладони, изображая клюв.
- Ну ладно, - сдалась бабушка, - давай, бери свою добычу, и беги назад. Только к дороге подходить не вздумай, и ни с кем по пути не разговаривай.
- Да знаю я, знаю! - замахала руками Катя. - Ты лучше батона скорее дай, а то утки улетят!

***

Получив долгожданный батон, Катя выскочила на улицу. Зажмурилась счастливо, заулыбалась, прижимая к животу целлофановый свёрток. Развернулась, готовая сорваться с места, и вдруг увидела у соседнего здания чёрную фигуру дворника, да так и замерла.
Страшного, вечно недовольного Василия Петровича боялись все дети в районе. Волосы у него всегда стояли дыбом, морщинистые руки покрывали страшные шрамы, а изо рта зловеще глядели на мир два острых словно бритва золотых зуба. Древко его верной спутницы - метлы, обхватывала широким обручем чёрная изолента, а про содержимое литого железного ведра, которое дворник вечно таскал с собой, и вовсе ходили ужасные слухи. И теперь, этот самый страшный человек стоял всего в десяти шагах от Кати…

Катя прижала плотнее руки к груди, заозиралась. Двор был пуст, лишь скрипели заунывно качели, подталкиваемые шутником ветром, а девочке, между тем, было не до смеха, ведь произошло страшное - дворник заметил её...
Он осклабился, зловеще блеснули золотом на свету зубы, поднял в воздух морщинистую ладонь, будто желая схватить Катю прямо так, издалека.
Слабо вскрикнув, Катя подскочила на месте и бросилась наутёк.

Перебирая ногами изо всех сил, она бежала к парку - туда, где ждали её одноклассники, где плавали в пруду утки. Туда, где не было зловещего дворника с железным ведром. Блики лучей, пляшущие в лужах, теперь напоминали Кате страшные зубы, а трава вдоль тротуара – прутья в уродливой метёлке.
Чем дальше убегала Катя от дворника, тем спокойнее ей становилось, а когда над головой сомкнулись кроны деревьев, она и вовсе успокоилась и даже захихикала себе под нос, думая о том, как будет хвастаться перед Сашей своей бесстрашной встречей.

В парке было довольно тихо, группа продлёнки уже ушла. “Ну и ладно” – решила Катя: “Покормлю уток, и пойду к ним”.
Стараясь ступать как можно тише, девочка двинулась к озеру. Края его обрамлял каменный пологий поребрик, дна было не видать. Усевшись на берегу, Катя стала пощипывать батон, то бросая кусочки в воду, то себе в рот. Утки смешно крякали, махали крыльями, поднимая в воздух брызги, подныривали под друг друга, забавно крутили маленькими головами. Кате очень нравились те, у которых были зелёные шеи, и она радовалась, когда им удавалось выхватить у неприметных серых уток свой кусочек.
Очень скоро булка кончилась, и Катя попробовала кидать птицам траву, но те есть её не пожелали и вскоре расплылись по своим птичьим делам, оставив рыжеволосую девочку одну.
Улегшись на живот и свесив голову к воде, Катя смотрела на своё отражение, лениво размышляя о том, почему же никак не удаётся разглядеть дно.
“Может там рыбы диковинные живут. Может даже морские звёзды или раковины с жемчужинами. Может даже сокровища лежат, а никто их не видит”. А так как идти на продлёнку Кате совсем не хотелось, она решила раскрыть эту загадку. Отыскав длинную обломанную ветку, она уселась на корточки рядом с водной гладью.
Вытянув вперёд руку, девочка стала опускать ветку вниз. Та уже почти полностью скрылась из виду, но дна всё не было. Катя наклонилась чуть вперёд, надеясь, что вот-вот она упрётся в сундук с сокровищами, но ветку встретила лишь пустота, а Катя, не удержавшись, кувыркнулась через голову в воду…

Зеленоватая тинистая вода мгновенно наполнила девочке рот, она забарахталась, забила руками, закричала. Брызги летели в воздух, ладони мелькали над озером. Верх, низ, всё смешалось, и Катина голова, на мгновение появившись над водой, вновь погрузилась в пучину. Бесполезно, испуганно меля воду руками, Катя вдруг наткнулась на что-то твёрдое, уцепилась, подтянулась, вынырнула наружу, схватила ртом воздух, слёзы, солёные, горячие, полились из её глаз.
- Ну, давай же, держись! – раздался чей-то обеспокоенный голос, и Катя сильнее вцепилась в протянутую ей палку, позволяя дворнику – Василию Петровичу - вытащить себя на сушу…

***

Заплаканная, мокрая, испуганная Катя сидела на берегу рядом со своим спасителем, и жевала хлеб. Сам же Василий Петрович, отламывая от лежащего у него на коленях подсохшего батона небольшие кусочки, кидал их в озеро суетящимся уткам. В ведре, стоящем неподалеку, лежало ещё несколько чёрствых на вид чёрных краюх, деревянная метла, совсем не страшная, валялась здесь же.
Катя долго молчала, незаметно следя за дворником, а потом, смущённо улыбаясь, тихо спросила:
- А золотые зубы у Вас правда острые?
Василий Петрович обернулся на девчушку, секунду непонимающе молчал, а потом вдруг расплылся в искренней доброй улыбке, а после засмеялся, и Катя - Катя засмеялась вместе с ним.
У Василия Петровича все зубы были белые.

# 15 28.09.2014 в 22:25

(13)

Дамия
Дисквалификация - за грубое превышение допустимого объема.

Шестнадцать (конкурс)

Страница 1 из 2
1
2
»

svjatobor@gmail.com

german.christina2703@gmail.com