|
|
|
Блиц - дуэль № 6
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1453
Замечания : 0%
Блиц - дуэль № 6
Экс vs Olly vs Gotima
Тема: Когда мечты сбываются
Форма: проза
Жанр и объем свободные
Авторство: открытое
Время: пишем до 6 апреля, 18:00
Тип голосования: открытый
Вид голосования: От читателя (общие аргументированные впечатления)
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 129
Замечания : 0%
Иногда мне кажется, что она способна видеть сквозь стены. Разглядывать то, что находится за отражениями в зеркалах, которыми увешана ее комната, читать закрытые книги и путать мысли проходящих мимо людей.
«Бойся своих желаний, они имеют свойство сбываться», - говорила мне Элла, в очередной раз возвращаясь с конца пути, а я смотрел на ее бледное лицо и покрасневшие от бессонницы глаза и думал только о том, как бы хотелось…
Мы держались за руки, когда прыгали с крыши. Летели подобно птицам, цепляясь за небо и занимаясь любовью тоже подобно им – в полете. Элла кричала в моих руках, запрокидывая голову и подставляя лицо солнцу, а я смотрел на ее шею, на то самое нежное место, где бьется под тонкой кожей ниточка быстрого пульса, и думал только о том, как бы хотелось…
В тот последний день я пришел к ней в больницу с бумажными розами. От Эллы пахло каломелью и лесными пожарами, когда она поцеловала меня. Я увидел ее руки, показавшиеся на мгновение из рукавов, и понял, что сегодня она тоже ходила на край.
— Ты делала это без меня?
Она подняла свои больные глаза и посмотрела ими прямо мне в душу, нырнув глубоко и до дна, так глубоко, как делала всегда, когда была со мной наедине. Раскопала в иле и тине мое сердце, дотронулась до него легким невесомым прикосновением, заставляя его совершить еще один долгий, мучительно долгий толчок.
— Я не могла больше ждать, - проговорила Элла, опуская голову мне на плечо. – Мне было так одиноко на земле без тебя…
Она прерывисто вздохнула, а я слушал ее дыхание и думал только о том, как бы хотелось…
Эллу хоронили ночью. В этих широтах тьма длится по полгода – тягостная, вязкая, обнимающая тебя подобно любовнице – крепко и сильно, и Эллу она обняла так же, чтобы навсегда сделать своей.
Священник что-то говорил, мать Эллы, прижимая к лицу смоченный луковым соком платок, выдавливала из себя слезы, и только я оплакивал ее по-настоящему, ее, мою девочку, умеющую летать. Водил рукой по пустоте, пытаясь нашарить ее пальцы, которые больше никогда не коснутся моих, прикусывал до крови губы, заставляя себя не закричать. Элла, Элла! Почему одних судьба забирает так рано, а другим еще долго не дает счастливого билета в один конец?
В конце церемонии мать Эллы подошла ко мне, заботливо поддерживаемая под руку братом.
— Ты был так добр к моей девочке, Ян, - сказала она, глядя на меня глазами, в которых клубилась злость – еще бы, это ведь я не дал Элле умереть раньше. - Ты был так добр к моей бедной девочке… Приходи на поминки, посидим, поговорим… Элла всегда была рада тебя видеть.
— Спасибо, Ольга Васильевна, но без Эллы мне нечего у вас делать, - сказал я и пошел прочь, не дождавшись ее реакции.
К чему видеть, как одна маска сменяется другой? У меня дома была коллекция таких масок, выражающих все эмоции на свете. Раздражение, недоверие, сарказм – после смерти Эллы я непременно отыщу их все и стану надевать. По одной на каждый оставшийся день, а сколько их у меня еще осталось? Я помню, как мы вместе с ней дурачились, пряча картонные изображения лиц в самые неожиданные места, чтобы потом никогда не найти их. Элла взяла с меня слово никогда не пользоваться этими эмоциями… Что ж, Элла умерла, и я смело могу нарушить данную ей клятву.
Вдоль кладбищенской ограды я шел один. Остальные, сгрудившись стаей ворон вокруг безутешной матери в черном, говорили слова сочувствия и призывали бодриться. Бодриться. Эта сука едва сдерживала радость, наблюдая за тем, как валятся на гроб комья сырой холодной земли - я видел, как она то и дело опускала лицо, скрывая за двойным подбородком улыбку. Я был способен на убийство у края могилы, видит Бог. И лишь личико Эллы, глядящее на покинутый ей мир с овальной фотографии на кресте, удержало меня от кровопролития.
Самоубийц не хоронят на кладбище – эту истину я знал не понаслышке. Галка, жирная Галка, не выдержав наших насмешек, выбросилась из окна дома, когда мы учились в седьмом классе. Ее мать заработала инфаркт сразу после смерти дочери, и второй – когда поняла, что кровавую лепешку, в которую превратилась по нашей вине Галка, отпевать и хоронить там, где хоронят убийц и насильников нельзя – грех, большой грех.
Эллу хоронили ночью именно поэтому. Ольга Васильевна устроила истерику – ее дочь никогда не хотела покончить с собой! Это был ужасный жуткий несчастный случай, ее доченька хотела жить, хотела замуж и детей! При этих словах внутри все сжималось, и только сочувственные взгляды, которыми меня окидывали пришедшие на похороны («Бедный мальчик, только поглядите, как он несчастен. А ведь они так любили друг друга!»), останавливали меня, иначе я бы заорал и высказал все то, что я думаю о происходящем.
Ложь, ложь, кругом одна ложь. Элла, как хорошо, что ты этого не видишь, ты была бы очень огорчена. Закрыв глаза, я остановился на выходе с кладбища, как на пороге между этой жизнью – с ней, и той – без нее, жизнью, в которой не будет ее смеха, ее голоса, ее волос, касающихся моего лица – ничего.
Нет, Элла, нет. Не оставляй меня. Нельзя оставлять тех, кого ты приручила, кого ты приучила к себе. Как же буду засыпать без тебя. Как же я буду просыпаться без тебя.
Моя рука шарила по пустоте в поисках ее руки, слезы текли ручьем. Привалившись к столбу кладбищенских ворот, я плакал о том, чего больше не вернуть, и понимал, что до моей смерти, момента, который я страстно хотел приблизить, оставалось еще так долго…
Человека, подошедшего ко мне той ночью, когда я распростился со смыслом своего существования, я не видел ни до, ни после. Морщинистое лицо, бесцветные глаза, глядящие мимо, но никогда – прямо на тебя, тонкий сварливый голос.
— Не положено, молодой человек. Не положено!
Я вытер лицо и поднял голову, продолжая опираться на столб. Кладбищенский сторож? У нас их сроду не было, но, тем не менее, человек выглядел так, как они; во всяком случае, я представлял себе людей данной профессии точно такими: в черном плаще, шляпе, с тростью в руке.
— Отойдите от ворот, - потребовал сторож. – Говорю же, не положено.
Я сделал шаг – не вперед, на выход, а назад, отступив туда, где все было пропитано смертью, и где еще еле слышен был аромат Эллиных волос.
— Я не знал, простите. Просто сил не осталось.
Неожиданная встреча немного отвлекла меня от моего большого горя, и я нашел в себе силы даже не всхлипывать – ненадолго, правда, потому что при следующих словах сторожа слезы снова потекли рекой.
— Все бы отдал за еще один день с ней, ведь правда? – спросил сторож.
Не в силах что-либо вымолвить, я кивнул.
— Любил ее?
— Больше жизни, - прошептал я.
— Самоубийцы попадают в ад, - сказал сторож. – Я слышал, маменька ее больших денег отвалила за похороны, но это девочку не спасет. Они все попадают в ад – непрощенными, не благословлёнными, а у нас остается свой ад – на земле, в ожидании конца, который все равно не соединит нас с ними.
— Но почему?!
— Грех самоубийства – тяжкий грех, молодой человек, - сказал старик, глядя куда-то вдаль. – Самоубийцы оказываются на самом дне, там, где вечность пытает их кое-чем похуже раскаленной сковородки: одиночеством, которому нет конца. Даже убийцам легче, ибо им хотя бы на земле отпускаются все грехи. Тем, кто лишил себя жизни, нет прощения.
— Она не могла иначе, - сказал я. – Она не была создана для этого мира, ее мать… ее отчим…
— Слабенькой она была, твоя невеста, - прервал меня сторож задумчиво. – Но ты ведь сильнее. И ты можешь помочь ей, если очень захочешь, и если у тебя хватит мужества.
Слезы высохли моментально, когда я понял, что старик не шутит, что в его морщинистых руках и правду есть сила, которая может вернуть мою Эллу к жизни. Я вытер их рукавом, на котором уже намерзли льдинки, выпрямился. Затихли голоса позади, стало не слышно шагов, застыл на половине дуновения ветер.
— Я сделаю все, что хочешь, - сказал я в абсолютной тишине.
На кладбище, казалось, стало еще темнее после этих слов. Я почувствовал, как под воротник, наливаясь тяжестью, заползает что-то холодное и чужое, обвивая шею и сжимая ее – легонько, но так, чтобы я ощутил присутствие. Поднял было руку, чтобы стряхнуть это, но опустил ее под внимательным взглядом сторожа. Замер, стараясь не обращать внимания на то, как это холодное и чужое ползет ниже, туда, где под рубашкой забилось, задергалось в испуге сердце.
— Я не заставлю тебя продать душу дьяволу или отдать ему своего первенца, - сторож говорил, снова глядя не на меня. – Но Элла вернется, ничего не зная о том, что умирала… И сразу после того, как она вернется, ты больше не будешь любить ее. Согласен?
Раздумья готовы были завести меня слишком далеко. Я не мог позволить себе и им этого сделать, поэтому не колебался.
— Согласен, - сказал я, и в тот же миг холодное и чужое вонзилось в сердце так, что я закричал не своим голосом – больно, ужасно больно, выдергивая, выкорчевывая из меня свет Эллиной улыбки и мягкость ее рук, обнимавших меня…
В тот последний день Элла позвонила мне в половине десятого утра. Ее голос был едва слышен на том конце провода, когда она говорила о том, что мать снова приходила в больницу, требовала, умоляла, просила. Я тоже умолял ее сохранять присутствие духа и не поддаваться, и ждать, жать меня, непременно ждать! Она сделала шаг в пустоту за сорок минут до моего появления, в тот момент, когда я стоял на железнодорожном переезде и считал вагоны ползущего мимо товарняка, перерезавшего мою жизнь надвое. На семьдесят пятом вагоне, набирая номер ее мобильного и не получая ответа, я понял, что случилась беда, а на девяностом мне ответил врач и сообщил, что Эллы больше нет.
Она так торопилась на тот свет, что оставила следы – отпечатки сожженных ладоней на простынях, в которые потом заворачивали ее безжизненное тело. Я не смог тогда набраться мужества и посмотреть на ее лицо, обезображенное столкновением. Простыня была насквозь мокрой, она облепила лицо и тело Эллы, и я увидел, как соски под ночной рубашкой безобразно затвердели, словно возбужденные смертью. И мне показалось на секунду, что и лицо ее искажено страстью под посмертной чадрой, что она получила от процесса умирания удовольствие, еще более сильное, чем получала со мной.
Я понял, что еще немного и сойду с ума.
Сразу после приезда матери Эллы я вернулся к себе, накачался водкой и ЛСД и всю ночь смотрел по телику порноканал, врубив звук на полную громкость и выкрикивая ее имя.
В тот день, когда все изменилось, я приехал в больницу в восемь. Позвонил по пути на работу, нарвался на Громова, которому сказал, куда он и его планово-экономический отдел могут идти, если не дадут мне сегодня отгула, выслушал о себе много лестного, швырнул трубку.
Элла читала книгу о вудуизме, которую я ей принес. Когда она увидела меня, глаза ее широко распахнулись, худые руки протянулись ко мне.
— Янко!
Так страшно было видеть ее живой, что я даже на секунду растерялся, потом взял себя в руки, присел на край кровати, погладил по волосам.
— От тебя пахнет русалками, - сказала она легко. И потом: Я не могу так больше, Янко. Если ты со мной, мы уйдем сегодня.
— Вечером, - сказал я. – Вечером я заберу тебя отсюда, Элла.
Я водил ее по коридору, под руку, как галантный кавалер, у которого, правда, трясутся поджилки, мы говорили о вуду и об экзистенциализме, которым в последнее время оба увлекались. Элла была серьезна. На запотевшем окне тонким пальчиком она нарисовала линию жизни, и себя – маленькую точку в самом ее конце.
— Хочу туда, - говорила она. – Хочу за пределы того отрезка, на котором умирают звезды. Мечтаю стать одной из тех, кто не боится, не страдает…
— Не любит, - добавил я про себя.
Она повернула ко мне лицо, заглядывая в глаза, ныряя в них своими, чтобы дотянуться до моего сердца и, коснувшись его, дать мне возможность прожить еще один долгий мучительно-сладкий миг жизни – миг, когда я еще люблю ее.
— Любовь вечна, - сказала Элла убежденно. – Даже там, за краем, мы будем любить друг друга. Я знаю это, Янко. Послушай.
Она приложила мою руку к своей груди.
— Мое сердце, слышишь? Оно бьется. Несмотря на все пороки, операции и декомпенсации. Оно бьется, потому что знает, что нужно мне для того, чтобы любить тебя.
Из ее палаты донесся звонок телефона. Ни она, ни я не пошевелились, так и стояли в коридоре кардиологического отделения, глядя друг на друга, пока звонок не стих. Я посмотрел на часы, была половина десятого. Под моей рукой сердце Эллы вдруг замерло, замешкалось на мгновение, а потом сделало толчок… и она перестала быть моей.
— Ты уходишь? – спросила она через полчаса, когда, невыносимо тяготясь беседой, я не выдержал, и, соврав о неотложных делах, стал собираться.
Я кивнул. Взял ее руки в свои, поцеловал по очереди, чего раньше никогда не делал, отвел глаза, наткнувшись на ее внимательный взгляд.
— Я приду завтра. И послезавтра. И каждый день буду приходить к тебе, пока ты не поправишься и не вернешься…
И, испугавшись тоски в своем голосе, я поспешил ретироваться.
Я спас Элле жизнь, она осталась жить, пусть и нелюбимая мной, но сердце мое, почему же оно билось так неровно и совсем нерадостно, когда я думал об этом? Все, что Элле было нужно – это я, только я держал ее на краю, и она постоянно говорила об этом, сжимая мои руки окровавленными пальцами и склоняя голову мне на грудь. Все, о чем она мечтала – это я рядом, но теперь она была для меня не ценнее прошлогоднего снега, и с каждым днем, отдалявшим нас от того момента, который однажды стал последним, она понимала это. Женское чутье никогда не обманывает, хоть часто и ошибается, и я стал замечать, что она приглядывается ко мне, украдкой, незаметно, стараясь не казаться назойливой: когда я работаю за компьютером, когда я ем, когда мы занимаемся любовью. Она решилась задать один-два робких вопроса, на которые получила расплывчатые ответы, Элла, которой я всегда рассказывал все и вся.
— Поговори со мной, - говорила она иногда, в минуты, когда ей становилось совсем не по себе от моего равнодушия, и я сажал ее на колени и говорил с ней о снеге, о своих планах, о жизни…
— Ты любишь меня? – спросила она однажды.
Я молчал, не в силах вымолвить хоть слово.
— Янко, ты любишь меня?!
— Да, да, Элла, да! – поспешил ответить я, увидев слезы в ее глазах, но она вырвалась из моих объятий и убежала в угол комнаты, в соей любимое кресло, где и провела весь вечер, не разговаривая со мной и не отвечая на мои робкие ласки.
Через два дня, вернувшись с работы, я нашел Эллу на нашей кровати. Сжимая в руках склянку со снотворным, она лежала лицом вниз на мокрой от слез подушке.
Умирала Элла в слезах, и на этот раз я стал причиной ее смерти…
Когда на следующее утро я проснулся от звонка будильника и понял, что снова вернулся в тот самый, последний день, я был готов убить себя за ту боль, что причинил ей. Элла была мне дороже жизни, дороже всего на свете, и я не мог, просто не мог допустить, чтобы она умерла снова.
Я приехал к ней в больницу к восьми, я целовал ее руки и говорил, что люблю ее так, что ничто не способно заставить мою любовь исчезнуть.
— Что с тобой, Янко? – спросила она, повязывая шарф вокруг своей распухшей и посиневшей шеи. – Ты какой-то сам не свой сегодня.
— Ничего, солнышко, ничего, - сказал я, целуя ее в макушку. – Ты просто помни о том, что я люблю тебя, и знай, что все будет хорошо.
В половине десятого позвонила Ольга Васильевна. Взял трубку я, вырвав телефон из рук Эллы так резко, что, кажется, даже напугал ее.
— Я хочу, чтобы Вы оставили ее в покое, слышите? Я забираю ее. Не вмешивайтесь в жизнь вашей дочери, если хотите, чтобы она сделала то, о чем вы просите.
Обняв Эллу, я прижал ее к себе. Волосы стали щекотать нос, локоть Эллы сделался слишком острым, упираясь мне под ребра, а, когда она подняла глаза, их взгляд показался мне похожим на взгляд обкуренного наркомана. Я снова больше не любил ее.
— Я люблю тебя, Элла, - с усилием сказал я, целуя ее сухие и шершавые губы, а перед глазами стояло ее мертвое, мокрое от слез лицо. – Я заберу тебя отсюда.
На этот раз Элла покончила с собой на неделю позже.
Я пришел на кладбище, когда Элла ожила в шестой раз. Искал этого сторожа, орал, что не хочу такой судьбы, что мечтам не положено так сбываться. Наверное, я выглядел сумасшедшим. Наверное, я уже был сумасшедшим, ибо видеть раз за разом, как умирает человек, а потом понимать, что ты любишь его, и клясть себя за то, что убил, а потом снова не любить и убивать, а потом снова любить – это выше тех пределов, которые способен выдержать нормальный разум.
Одно я сознавал совершенно точно – врать, обманывать Эллу и изображать любовь я больше не стану.
Я бродил по кладбищу полночи и целое утро, и, когда сторож так и не появился, понял, что мне срочно нужно напиться.
Придя домой, я выпил бутылку мартини, не разбавляя, заставляя себя глоток за глотком погружаться в то состояние, когда все пофиг и ничего не страшно. Затем я уснул, а, когда проснулся, решил поговорить с Эллой, как только ее выпишут из больницы.
Она посмотрела на меня молча, долгим неподвижным взглядом, от которого мне стало не по себе. Не плакала, что было страшно, не просила сказать, что это неправда, не смеялась надо мной.
— Ты отдал свою любовь в обмен на мою жизнь, - сказала Элла, наконец, качая головой. – Ты, моя сбывшаяся мечта, мой идеал, смысл моего существования, отдал свои чувства в обмен на мою жизнь… Зачем? Что я без тебя? Зачем я без тебя?
Я опустил голову и молчал, краем глаза замечая, как Элла закрыла лицо руками. А потом она отняла их, и я, глядя на выражение ее лица, понял, какой жертвы решил от меня потребовать в ту темную ночь кладбищенский сторож.
Иногда мне кажется, что она способна видеть сквозь стены. Разглядывать то, что находится за отражениями в зеркалах, которыми увешана ее комната, читать закрытые книги и путать мысли проходящих мимо людей.
«Бойся своих желаний, они имеют свойство сбываться», - говорила мне Элла, в очередной раз возвращаясь с конца пути, а я смотрел на ее бледное лицо и покрасневшие от бессонницы глаза и думал только о том, как бы хотелось…
Ее смерти.
Осознав свою власть над моей судьбой, Элла осознала и другое – то, что я принадлежу ей навечно. Я не мог уйти от нее – она грозилась покончить с собой, и убить не только себя, но и нашего ребенка, которого Элла теперь носила. Она заставляла меня ходить с ней по магазинам, выбирать одежду для ребенка, мебель для детской, игрушки. Она заставляла меня заниматься с ней любовью, снова и снова, записывать наши утехи на камеру и смотреть, держась за руки, как образцовая семейная пара.
Она водила меня по гостям, чего никогда раньше не любила, читала книги о самопожертвовании во имя любви и заставила вместе с ней посещать курсы по подготовке беременных к родам, хотя до родов ей было еще очень далеко.
Я ходил на кладбище каждый день, пока она не проследила за мной и запретила это делать. Элла стала контролировать каждый мой шаг, устраивала истерики, грозя выброситься из окна, если я задержусь хоть ненадолго.
— Пусть тебе все равно, если умру я, но ты убьешь невинное существо, подумай об этом, урод! - кричала она в трубку.
И я думал. И я понимал, что после ее, после их смерти, снова возвратившись в тот самый день, я просто сойду с ума при мысли о своем поступке.
Сегодня я вернулся домой пораньше. Я разрыл все ее шкафы и перевернул все тумбочки в поисках снотворного, веревок, ножей и бритв. Маленькая бумажка выпала из одного ящика. Я поднял ее, намереваясь положить обратно, и замер, зацепившись взглядом за слова, напечатанные жирным шрифтом. Заключение гинеколога, диагноз: первичное бесплодие. Моя Элла не могла иметь детей, она не была беременна, она меня обманула.
Несколько минут я пялился на бумажку, как дурак, а потом началась истерика. Я орал, бил посуду и матерился на висящие на стенах картины. Бумажка лежала на тумбочке рядом с бритвой и флаконом снотворного, как одинокое свидетельство моего провала. Она же спустя некоторое время натолкнула на мысль, которая раньше почему-то не приходила мне в голову.
Прекратив рыдать, я уставился на таблетки и прочие орудия возможного Эллиного самоубийства. Почувствовав, как губы расплываются в безумной улыбке, я прикосновением руки остановил их. Аккуратно убрал все на место, закрыл тумбочки, разложил ножи, веревку, бритву и таблетки на кровати.
Сбывшаяся мечта, говоришь? Что ж, милая, сегодня ты поучаствуешь в процессе реализации моей мечты. И у тебя даже будет выбор, представляешь?
Когда Элла вошла в дом, я уже ждал ее.
|
Группа: РЕЦЕНЗЕНТ
Сообщений: 2190
Замечания : 0%
А жил ли я?
Александр стоял на балконе, облокотившись на перила, и неторопливо затягивался от сигареты. На розово-голубом закатном небе еле мерцала новорождённая звезда, опутанная вуалью облаков кремового цвета. Зелёная листва, отходя ко сну, шептала пожелания на ночь, повсюду царило умиротворение, засыпание и... духота. Она опускалась к асфальту и уютно укладывалась на него сонной кошкой. Люди ещё гуляли, собаки на поводках ещё бесцельно потявкивали у подъездов с притихшими соседками на лавочках. Дети, те, что постарше, кого ещё не загнали домой, иногда взрывались смехом, криками, визгом, но то были лишь угасающие вспышки затянувшейся игры. Спустя пару десятков минут детские площадки опустеют, тучные женщины расползутся по квартиркам и включат любимые ящики, которые ещё долго не перестанут мерцать в окнах. Лавочки облюбуют влюблённые или подвыпившие подростки, а ещё позже улица осиротеет, стихнет, замерев в долгом ожидании под толстым, с дырками для звёзд, покрывалом ночи.
Александр курил, наполняя воздушное пространство вокруг себя щиплющим ноздри, но быстро тающим дымом, всматривался в его рисунок на фоне потемневшего неба и старался освободить голову от одной самой горестной мысли. Он усердно пытался сосредоточиться одновременно и на себе изнутри, и на всём, что вне, старался слиться с окружающей действительностью, и так жаждал, чтобы что-то проникло в него. Это бы на время помогло избавиться от тошноты, выедающего отчаяния и невидимого бандажа, стягивающего плечи, грудь, живот, руки и ноги. Ту самую мысль он старался не пропускать дальше задворок сознания, и она лишь чуть-чуть высовывалась из своего дальнего укрытия, как непослушное животное. Истребить такую мысль просто невозможно – она судьбоносная, она обрывает всё, что существовало до неё... Все те дни бессмысленного существования, все те бесполезно прожитые часы, всю ту жизнь, оказавшуюся такой никчёмной и ничего не значащей. Александр задрожал плечами, медленно, как увядающий цветок, стал сгибаться, рука прижалась ко лбу, опалив оранжево-чёрным кончиком сигареты поседевшую прядь. Лицо сморщилось от самой жалкой на свете гримасы – гримасы плача. Мышцы от напряжения сводило судорогой, резкие вздохи колыхали диафрагму, стало больно в самой-самой глубине.
Всхлип за всхлипом, сухой, мужской, непривычный. Долго это не могло продолжаться, и заменилось наконец смирением. Ничто не вечно, но одно состояние горя сменяется другим – психологи даже дали им названия. "Да, это происходит. Сейчас, со мной, – думал Александр, замерев. – Очередная смена". Спустя мгновение, тяжело сглотнув, он изменился. "Принятие, – сказал голос в голове. – Оно настало". Александр взглянул на севший заряд солнца, вдумчиво провёл заволоченными слезами глазами по яркой полоске горизонта и поджал губы. Желваки напряглись, давая о себе знать болью возле ушей.
– Всё... – вопреки желанию, рот испустил последний ядовитый, перенасыщенный отравляющими веществами выдох.
Облегчение – граница начала новой ложной жизни, событие, не меняющее реальность, а только маскирующее её, делающее её приемлемой; защитный механизм, перезагрузка, запускающая что-то заново, но не новое. Облегчение обезболило, и Александр смог принять решение. Соскрёб с подоконника зажигалку и полупустую искорёженную нервными руками пачку крепких сигарет, собрал в портмоне всю имеющуюся наличность и вышел из дома.
Сев в автомобиль, улыбнулся перспективной дороге, затемнённой пыльноватым лобовым стеклом, и сжал руль пока ещё неоживлённого безмолвного механическо-электронного друга. Хотел с размаху впечататься лбом в середину руля с четырьмя хромированными кольцами и перфорацией, но удержал себя обманно-радостным "Всё хорошо же!".
– Мы поедем веселиться, пить, танцевать, отрываться, забываться! – прокричал бешенный голос. – Ууууу! Дааааа!
Салонная обшивка с неприязнью вернула возглас обратно в уши, но скоро гудение агрессивного настроенного мотора заглушило любые звуки.
На танцполе Александр самоотверженно веселился, заливая в воронку глотки разные дурманящее-пьянящие жидкости. Глаза выхватывали фигуры, волосы, блёстки, ломанные в разноцветии веселящих лучей телА, его руки и ноги в первобытных плясках бились о воздух и пол, пот и никотиновые смолы ровным слоем покрывали ставшее чужеродным отторгающееся тело. Александр с горечью осознал, что воспринимает всё творящееся вокруг; как бы он не хотел, а всё равно чувствовал своё положение в пространстве, контролировал конечности, мышцы, зрение и слух... Как бы он не хотел, а всё равно не проваливался в беспамятство пьянства. Сознание стойко выдерживало заливание алкоголем. Александр боролся: пил ещё и ещё, усерднее плясал, дико мотая головой и ревностно пытаясь вытряхнуть из неё чёрные шмоткИ мыслей. Но не получалось, не получалось…
Жизнь продолжится и без него – это Александр теперь понимал острее, болезненнее. Захотелось вцепиться в кого-то или во что-то и стать одним целым с этим кем-то или чем-то, чтобы продлиться, протянуть свой тонкий, почти оборвавшийся путь ещё немного, ещё чуть-чуть вперёд... Не дано. Оставалось мало, и так много! Много того, что нужно уместить в промежуток между "сейчас" и "потом"!
Александр замер посреди бурлящего танцпола, опустил руки по швам и уставился в самую глубину голубоватого софита. Бутылка в его руках перевесилась, наклонила горлышко и с булькающими приступами проблевалась на грязный измусоренный пол вонючей жидкостью цвета мочи. А свет так завораживал... Александр увидел в нём отсутствие своего будущего, полную изничтожающую пустоту, и испугался. "Внутри меня ведь есть что-то... – подумал он. – Ведь что-то же умирает. Душа? Душа. Самое ценное ". Волосы на голове, руках и загривке зашевелились волной, словно большой невидимый зверь прошёлся холодным дыханием, примеряясь, чтобы потом вцепиться мощной челюстью.
Хоть и слезились глаза, он сломанной куклой, ведомой лишь инерцией падения, пролетел сквозь, через, под, над людьми – к выходу. Воздух ночи чёрным жидким атласом влился в носоглотку, замораживая, опустился по горлу, разошёлся по широким тоннелям в лёгкие, согрелся в них и легко вылетел миллионами крылатых невидимых существ. Спасительная свежесть несомненно лучше смрада той грязной бездушной жизни – она умерла только что. Александр сел на ледяные ступени и обнял себя с небывалой крепостью и нежностью, ведь внутри жаждало оберегания что-то тонкое, прозрачное, непомерно живое, трепещущее, боящееся исчезнуть, ищущее укрытия, молящее о спасении, робко добивающееся внимания и признания своей истинной значимости...
Может, это была простая жалость к себе, но... Она повела его вперёд, без страха и сомнения. Над головой синхронно плясали звёзды, и их следы напоминали линии кардиограмм; косые облака на тон светлее неба размывались в пятна, словно небо истёрлось, износилось; оттенки чёрно-синего спиралью скручивались с яркими жёлтыми каплями фонарей и тянущейся из ниоткуда в никуда серой массой моста. Картина линий, мазков, клякс, теней и света. Дурманный ветер опьянения пользовался телом Александра, чтобы раскачать маятник его жизни, приучить к непредсказуемым метаниям из стороны в сторону, но Александр устало пытался идти по прямой, чёрными ботинками размечая на шершавом асфальте пунктир шагов.
Ночь прошла быстро. Утро было холодным и мокрым, но солнце скоро отвоевало у него город. Александр – теперь уже человек, обретший душу, – поднял голову, полуприкрытыми красными жгучими глазами посмотрел на восход, поднялся с мостовой и размял затёкшие до каменного мышцы. Ему показалось необычным и смешным, что он потягивается совсем как обычный безмятежный проснувшийся. Небо разогревалось, голубело и истончалось, изливаясь тёплым светом на улицы, дома, деревья и первых прохожих. Александр смотрел на них со снисхождением, лёгкой улыбкой; они казались ему невидящими, обделёнными знанием истинно важного, несведущими в самом главном... Но он прощал их и спокойно радовался тому, что он-то знает, знает, знает! Тело парило, было лёгким, словно и не мёрзло несколько часов под изморосью. Странно, но Александр заметил, что почти не думает, не хочет думать. Его голова лишилась тяжёлых механизмов, вложенных при рождении, и части мыслей не складывались в правильный паззл: только приближаясь друг к другу, чтобы соединиться, они рассеивались и уносились прочь, как песочный ветер. Это так напоминало лёгкое щекочущее чувство перед чиханием, когда удовольствие на мгновение задерживается где-то по пути к высвобождению и поддразнивает, обещает блаженное счастливое разрешение...
Хотелось порхать и летать, подпрыгивать и левитировать – так было легко внутри. Парадоксально? Так и должно быть.
Александр лежал на траве вздыбленного холма и смотрел в небо. Бело-голубая объёмная, сотканная из газов и света материя была неизменна. Сладко-ватные облака не двигались, увязнув в желейном небе. А за пределами взгляда лучи искоса ложились на махровую траву цвета спокойствия. На границе двух стихий зигзагами темнелись деревья, к ним тонкими змейками извивались тропинки. Шум ветра, касаясь слуха, услаждённого эхом пения далёких птиц, прошелестел широкой волной слева направо. Александр втянул жадными ноздрями томный заботливо подогретый солнцем воздух и захохотал. Сам от себя не ожидал такого резкого беспричинного смеха. Смех рвался наружу, превозмогая боль и давление сжатых судорогой мышц, безжалостно выдавливал слёзы, резонировал во всём теле, буйствовал, не желая утихать.
Наконец, Александр умолк, облегчённо раскинул руки, успев почувствовать кожей покалывание травинок, сочную их влажность и хрустальную хрупкость, пружинистую упругость. Он бы хотел обнять всю землю, уткнуться в неё лицом и продолжаться бесконечно вместе с вечным.
"Я всегда хотел прервать привычный ход своей жизни и вырваться отдохнуть, побыть наедине с собой, разобраться в сложных вопросах, не решаемых в душном запылённом городе. Друзья часто звали в поездки, и я почти соглашался, но в итоге каждый раз сдерживали разные страхи, волнения, опасения. То денег жаль на бесполезные траты, то времени, которое можно потратить на важные и более продуктивные дела. Иногда даже думал, а будет ли так уж отлично в составе этой компании?
Я мечтал о путешествиях, поездках, но всё откладывал, откладывал, откладывал... Говорил себе: "Ещё найдётся время".
Дурак. Какой же я был дурак. Сейчас смеюсь. Не знаю, от чего больше: от своей слепой глупости или от снизошедшего внезапно счастья?
Смешно. Ведь я всегда, глубоко в сознании, понимал, что мне нужен лишь толчок для того, чтобы решиться и сделать что-то сколь-нибудь важное. И ведь я ждал... Так чего же теперь удивляюсь? Всё произошло так, как должно было произойти.
Я боялся потерять многое, а в итоге потерял всё. Но только потеряв всё, стал по-настоящему свободным... а значит – счастливым!"
Документ
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 595
Замечания : 0%
Бабочка
Закинув ноги в полосатых чулках на спинку кресла, Юйя курила. Трубка у нее была совершенно особенная длинная-предлинная с резным цветочным бутоном на конце. Дымные колечки уплывали к потолку и лениво таяли там, в камине потрескивали дрова.
Да, ведь у Юйи был свой камин – она его сделала сама: долго таскала по кирпичику с улицы, читала книжки о каминах, несколько дней укладывала кирпичи.
И вот, в один прекрасный день чиркнула спичка, и в комнатке ее поселился огонь.
Это вам не скучное сухое тепло батарейных труб, это живое существо. Оно тоже ест, тоже дышит, почти такое же рыжее как Юйя. И трещит так весело, бликами ходит по стенкам и мебели, и все вокруг становится живым, теплым, рыжим.
Домик Юйи был совсем маленьким, и стоял он на крыше большого розово-кирпичного здания почти что в центре города. Другие бы назвали этот домик чердаком, но это был именно дом с четырьмя стенами и высокой двускатной крышей, а теперь еще и с трубой, из которой шел дым.
Днем Юйя иногда выходила на улицу, но старалась не делать этого слишком уж часто. Нет, на самом деле она любила людей, просто немножко боялась. А люди… многие из них не замечали Юйю, и ей то и дело приходилось отпрыгивать, чтобы те не наступали ей на ноги. Другие косились с опаской на рыжие Юйины волосы, на ее клетчатую с неровным краем юбку и полосатые чулки, и сами отходили в сторону.
А по вечерам Юйя разводила огонь в камине, раскуривала трубку и сидела, щурясь на огонь. Ни о чем особенном она не думала. Мысли ее текли ровно и спокойно, привычным потоком омывая город и прошедший день.
Да и далеко в прошлое Юйя заглядывать не любила, все что нужно, она забирала из прошедшего дня, а остальное… для чего? Если бы ее спросили, сколько ей лет она не смогла бы ответить. Время не трогало Юйю и она поступала точно так же.
О будущем Юйя не думала вовсе, какой в этом смысл – спросила бы она. Можно, конечно, натаскать дров и еды домой. Но этим ты и так занимаешься каждый день.
Ведь будущего еще нет, и никогда не угадаешь, каким оно будет.
И в этом она оказалась права.
***
Однажды, когда дневные дела уже были закончены, а вечер еще не наступил (огонь в камине разжигать было рано), словом на закате, на крышу к Юйе пробрался человек.
В руках его была какая-то непонятная штуковина с короткой черной трубой на конце. Человек наводил трубку то на одно, тона другое, нажимал на кнопку и штуковина со щелчком вспыхивала, озаряя все вокруг бледной, как молния вспышкой.
Юйя наблюдала из окна в щелочку между занавесками.
Человек осветил вспышкой-молнией домик Юйи, крыльцо и кактус на окошке. Щелкнул снова,и Юйя, зажмурилась от яркого света.
Она очень испугалась. Раньше ведь никто никогда не поднимался к ней на крышу. И она думала, что это тоже часть ее маленького колдовства – дом ее так же спрятан от чужих глаз как она сама.
Но вот, он, человек. Ходит вокруг, щелкает своей черной коробкой.
Тем временем он подошел к двери и, даже не постучав, потянул за ручку. Не помня себя от страха, Юйя подскочила к дальнему окошку, перемахнула через подоконник. Мгновение и она, оказавшись снаружи, наблюдала, как человек освещает вспышкой, камин, книжную полку и развешенные на веревке Юйины чулки.
В светлой комнате Юйя смогла получше разглядеть гостя. Совсем молодой, синяя куртка и кеды, сумка через плече. Но это было не главным - у парня оказалось совершенно особенное лицо, «хорошее» - решила Юйя.
- Стой! Иди сюда! – Юйя отпрянула. Парень оказался не из тех, то вовсе не замечал ее, однако удивляться тоже не спешил.
- Так стоять или идти? – не поняла она.
Но парень уже перелез чрез подоконник и внимательно оглядел ее с ног до головы.
- Да… - вздохнул он и уселся на ограждение спиной к закату. – Повезло так повезло. Так значит ты не приведение? – безнадежно спросил он.
Та только поморгала, она не знала, что такое приведение.
- Что ж за день такой сегодня… А ты что же, живешь здесь?
Юйя кивнула, продолжая разглядывать парня. Странно, но отчего-то ей было приятно смотреть на чужака вот так, на фоне города, и солнце за его спиной четко рисовало контур на розовом небе.
- Слушай, а может про тебя статью написать? «Бездомные на крышах города». Нормально звучит?
- Разве я бездомная? - удивилась Юйя, Вот же мой дом.
Парень еще раз, прищурившись, оглядел ее, потом вытащил из сумки свою черную коробку и снова сверкнул вспышкой-молнией. Юйя зажмурилась.
- Ты забавная. Может еще и напишу про тебя. Если в редакции меня не убьют. Перезвоню тебе. Телефон у тебя хоть есть?
-Что? – не поняла Юйя.
-Телефон.- Парень достал из кармана и повертел перед ее носом какой-то маленькой коробочкой.
Коробочка ей понравилась: блестящая, аккуратная, и в ней ничего не вспыхивало. Юйя пожалела, что у нее нет такой же.
- Ну, нет, так нет. – Парень еще раз огляделся на прощанье поднялся с ограждения и ушел.
Странное дело, но Юйе захотелось, чтобы этот человек пришел к ней еще раз. И, как всегда, если Юйе чего-то очень сильно хотелось – это обязательно происходило.
На следующий день Юйя решила заняться уборкой. Из-под кровати она выгребла кучу мусора, где среди бумажек от конфет, старого табака и комков пыли оказалось огромное множество всяких вещей: старые открытки с видами незнакомых городов, куклы в порванных платьях, шарики из разноцветного стекла, и серебряные ложки.
А сейчас они все скопом полетели в большой мусорный мешок посреди комнаты.
Юйя вытащила и разложила на постели все свои чулки числом девятнадцать, пытаясь собрать из них пары если не одинаковых то хотя бы похожих по цвету.
Она протирала окна и стены, сгоняла в угол сор и пыль. Казалось все в ее домике перевернулось, ничего уже нельзя было найти на своем месте и только камин, в который она подбросила сегодня побольше дров, горел весело и ярко, все также освещая ее маленькую комнатку.
Ну вот, кажется и все. Юйя скинула мешок с мусором вниз, на лестничную площадку и огляделась.
«Он просто ничего здесь не узнает, когда вернется» - подумала она о вчерашнем госте и уселась ждать.
Штуку, которую парень назвал «телефон», она положила на видное место и то и дело на него поглядывала. Даже немного испугалась, когда «телефон» начал вдруг жужжать, светится и петь. Но потом привыкла.
Слушала музыку, даже насвистывала в такт. И в конце концов решила, что даже забавно, когда телефон включается сам собой.
«Главное, чтобы не забыл, , - думала Юйя, - а то я могла так сильно захотеть этот «телефон», что прежний хозяин просто возьмет и забудет, где его потерял».
А когда «телефон» смолкал и наступала тишина Юйя, замирая,слушала, когда же прозвучат шаги на лестнице.
Это был он. Вчерашний гость так же без стука открыл дверь и шагнул на свет.
- Слушай, протянул он оглядываясь. Я вот телефон где-то свой оставил.
- Вот, – и Юйя протянула ему трубку. - Он пел и светился, – сообщила она.
Парень посмотрел на нее и вдруг рассмеялся
- Какая-то ты совсем странная. А может ну его это привидение, давай я правда про тебя напишу, а? Живешь тут, совсем дикая. Зовут то тебя как?
- Юййя.
- Юля… ну Юля так Юля. Покеда, Юлька.
Он как-то иначе произнес ее имя, но это пустяки. Важнее было другое, что сейчас он уйдет и Юйя останется одна, вернется в свою комнату ненужно-чисто-вымытую и непривычно-пустую.
Поэтому она догнала его, схватила за рукав.
- А ты? Как тебя зовут?
Гость моргнул удивленно, но все-таки ответил:
- Костя.
- Как? –переспросила Юйя
- Костя…. ну Константин, знаешь. Я в газете работаю, паранормальные явления и все такое.
Имя Костя ей не нравилось. В нем все время чудились какие-то «кости». А вот Константин – звучало гулко и красиво, с долгим эхом, совсем как удар большого колокола.
Дело было сделано, Костя, кажется передумал уходить.
- И долго ты тут живешь? – спросил он.
Юйя только пожала плечами. Никогда она не была в ладах со временем.
- Наверное, все-таки долго… - Костя задумчиво оглянулся, - Почему только полиция этот твой дом не нашла? Вот же дым из трубы за километр видно.
- Я не знаю, кто такая полиция, - призналась Юйя.
- Погоди, - Костя теперь во все глаза глядел на Юйю.- Это как? Ну а продукты ты откуда берешь? Ведь ты же ешь что-нибудь?
- Просто, -Юйя даже растерялась от такого глупого вопроса, - прихожу в такие специальные магазины, где все бесплатно и беру.
- Бесплатно?
- Там где нет продавцов.
- Погоди…. – и что же, охранники, кассиры – тебя не останавливают?
- Меня не останавливают. Беру все что нужно и ухожу.
- А ты не врешь – недоверчиво спросил Костя, нахмурясь, разглядывая Юйю.
И ей, неизвестно от чего вдруг подумалось, что она сегодня снова забыла расчесаться и чулки у нее, по обыкновению разного цвета. Как же так можно было вымыть все кругом, а про себя забыть?
- Я не вру, - почти плача, поскликнула она. Правда.
- Ты живешь одна, ничего не знаешь. Как вообще такое возможно? Либо ты сумасшедшая либо хорошо притворяешься .Если ни с кем не разговаривать обязательно сойдешь с ума.
-Почему же?- Юйя даже обиделась, - Разговариваю. Пойдем, я вас познакомлю.
Они спустились по лестнице вниз (воспользоваться короткой дорогой Юйя не решилась, Костя мог испугаться), поднялись на крышу старинного дома на соседней улице, где жил Гаукл.
- Это Гаукл, - сказала Юйя, погладив изогнутый мощный клюв, - он очень хороший.
- Он же каменный,- изумился Костя.
Юйя даже рассмеялась от того, какой тот непонятливый.
- Конечно каменный, но все равно живой. Иногда он катает меня. Нужно только сесть к нему на спину, вот так и откинуться назад, чтобы видеть только небо. Тогда он взлетает плавно-плавно, и главное не смотреть по сторонам, пока летишь, иначе он тут же вернется на место.
- Слушай, Юлька, это же просто статуя, каменный грифон. Он не может быть живым. Вон, смотри у него и кусок от крыла откололся.
- Его ранили однажды, очень давно. Была война и осколок снаряда попал в крыло. Он мне рассказывал.
Костя опустился рядом с ней на спину Гаукла, и как-то странно посмотрел на Юйю.
- А еще? - спросил он, - с кем ты разговариваешь еще?
- Много с кем, - ответила Юйя, есть еще Стис, но сейчас к нему лучше не ходить, по вечерам он сердитый. Но вообще-то он добрый.
- И что, они все добрые?
- Отчего же? – удивилась Юйя. - Совсем даже не все. Есть, например тени, пока светло они прячутся в глубоких подвалах, а по ночам приходят к людям и воруют их сны.
Костя не смотрел на нее больше, о потирал подбородок, думая, наверное, о чем-то своем.
- Ты мне не веришь? – догадалась она.
- Не знаю, как ты тут раньше жила, но… Извини. Ты вообще хорошая, Юль, странная разве что… я понимаю, ты сама во все это веришь, но чудес не бывает.
Я то в этом уверен. Знаешь сколько у нас в редакции таких историй за один день сочиняют? Сказки это все.
Он посмотрел на Юйю и вдруг улыбнулся.
- Не поверишь, на тебя вот посмотрел и сомневаться стал. А вдруг и на самом деле тени, гаук этот твой. - Вот, – он протянул ей пару сиреневых бумажек, пока больше нет. Пригодятся, когда в следующий раз в магазин пойдешь.
Костя поднялся и ушел. Юйя поняла, что он больше не вернется.
***
С уходом Кости что-то изменилось вокруг Юйи.
Люди чаще стали оглядываться на нее, а один раз подошел хмурый человек в серой мешковатой одежде и тяжелых ботинках. Он требовал каких-то документов и не хотел отпускать ее, правда ей едва удалось вырваться и убежать, но испугалась она очень сильно.
Потом случилось что-то и вовсе странное. Когда Юйя, как обычно, взяв в магазине все, что ей нужно, аккуратно обойдя очередь стороной, направилась к выходу, за руку ее схватила какая-то женщина. Женина что-то кричала, на ее раскрашенном круглом лице проступили красные пятна.
Юйя все не могла взять в толк, что же от нее хотят. А потом вспомнила о цветных бумажках, которые дал ей Костя.
Она вынула их из кармана и отдала крикливой женщине. Возможно бумажек оказалось слишком много, но Юйя не стала ждать, она вывернулась из цепких пальцев женщины и ушла вон из магазина.
А потом все чаще люди стали поднимать головы наверх, чтобы рассмотреть, откуда же идет дым. И чтобы люди в серой одежде, (полицейские, так называл их Костя), не пришли на дым Юйя перестала разводить огонь.
Теперь ее вечера проходили в темном холодном одиночестве, дом ее опустел и остыл. Но грустно было Юйе не от того, что дыра камина теперь холодная и черная. Такая же пустота сидела теперь и в самой Юйе. Чего-то внутри нее не хватало.
И однажды вечером, когда над городом высыпало целое небо звезд Юйя подошла к Гауклу, погладила его мощный гладкий клюв и попросила:
- Последний раз помоги: ты ведь знаешь, куда мне надо. Пожалуйста, я, наверное, ни о чем тебя больше не попрошу, отвези меня к нему.
Ты знаешь, что он любит другую женщину, ее зовут Оксана? – спросил Гаукл, не шевельну клювом, как он это делал всегда.
- Все равно, - отозвалась Юйя,- я уже не могу иначе.
Она уселась на спину каменного грифа, так чтобы видеть только небо и закрыла глаза.
Юйя слезла с постамента одной из статуй. Это было подземелье, кротовые норы, вырытые под городом, где, похожие на больших гусениц, с воем, проносились поезда. Грифон как ни в чем не бывало стоял на своем месте, так, словно был здесь уже вечность и простоит столько же.
- Спасибо! – шепнула Юйя, на прощание поцеловав изогнутый клюв.
Вокруг было много людей, настолько много, что у Юйи с непривычки начала кружиться голова, но она постаралась взять себя в руки: Гаукл не мог доставить ее не туда, значит Костя где-то рядом.
Она увидела Костю издалека, сразу приметив в пестрой толпе оранжевую куртку.
Костя и еще другой человек – девушка. Девушк, хотела уйти, а Костя хватал ее за руки, наверное, просил остаться.
Но железные двери захлопнулись и гигантская гусеница унесла девушку в глубь подземных пещер. Юйя была рада этому.
Она подошла и взяла Костю за руку.
- Пойдем – сказала она
Костя не удивился, он, все так же смотрел в черный тоннель, где скрылся поезд.
На ползущей из глубины лестнице они выехали из подземелья, и Юйя вздохнула свободнее, снова оказавшись под небом.
- Я люблю тебя, – сказала она Косте.
- Что? – тот ошалело поглядел на Юйю, как будто только сейчас понял, что она рядом.
- Не перебивай, меня, слушай.
Я все теперь поняла: поняла, почему меня теперь все замечают и почему желания не исполняются. Так всегда бывает, я теперь знаю. Просто время мелких чудес прошло. Слушай меня, не отворачивайся. Ты не знаешь, я ведь фея. А если фея кого-то полюбит, она должна исполнить его желание. Одно чудо. Большое. Для тебя.
- А если она не сможет? – прошептал Костя, глаза его блестели, и Юйе показалось, что на этот раз он ей верит.
- Тогда она умрет. И поделом, значит она дурная фея. Или полюбила человека без мечты. Скажи, ведь у тебя есть мечта?
Костя хотел ответить что-то, но Юйя прижала палец к его губам.
- Не надо говорить вслух, просто думай об этом. Не бойся, это ничего не значит. Просто подарок . Мой - тебе.
Юйя повернулась, собираясь уходить, но Костя догнал ее.
- Я сейчас тоже сойду с ума… я, кажется, начинаю верить. Но есть же эффект плацебо. А вдруг ты умрешь а самом деле. Не надо, слышишь? Давай ты просто представишь, что меня не было, и все будет как раньше.
- Ничего и никогда не бывает как раньше. Все бывает только по-новому, – ответила Юйя.
***
Замирая, Костя поднимался по лестнице, он открыл дверь крошечного домика на крыше и замер.
- Оксана? – удивленно выдавил он. И тут же понял, что ошибся. Девушка, встретившая его была другой. Да, похожа, и в то же время совершеннее? лучше? Точеный носик и правильный овал лица, глаза длинных в ресницах.
- Здравствуй, – сказала она Косте, - ты не поверишь, мне совершенно нечего надеть. Ни одного приличного платья… и эти глупые чулки повсюду. Как я могла раньше это носить?
- Юля? – опешив, спросил Костя, пытаясь найти в девушке черты своей странной знакомой.
- Юля… - девушка задумалась.- Звучит как то глупо. Зови меня лучше Юлиана. Нет, лучше Оксана, хорошо? …Ах да, мне же еще нужны будут документы. Ну ничего, об этом потом. В начале платье. Милый, ты идешь? А, чуть не забыла, это лежало на столе, написано «Константин». Наверное, это тебе?
Она вручила Косте измятый листок и двинулась к люку, элегантно придерживая край грязной клетчатой юбки.
На листке неровным и круглым почерком было выведено:
« Мне жалко гусениц. Из ведь никто не спрашивает, хотят ли они изменяться, но надо. Ведь бабочку считают красивой, а гусеницу – нет. А еще бабочки умеют летать, вот только не знаю, понимает ли она на самом деле, что летит? »
«Бедная маленькая пушистая гусеница, - Думал Костя, спускаясь по лестнице вслед за девушкой. - Но ведь сладко же, сладко в груди замирает когда гляжу на эти ноги, талию, грудь. Какое же было лицо у Юли? Не помню. Помню в глазах искорки и море веснушек вокруг.
Умерла…Да что же я? Но вот же она. Она здесь, она жива, и лучше даже стала.
Счастлив я? Наверное все-таки счастлив! Только от чего же так гадко на душе?»
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1453
Замечания : 0%
Голосование открыто до 12 апреля включительно
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 286
Замечания : 0%
Можно я буду краток? Ну пожаааалуйста... И ругать не буду, только хвалить.
В Первом случае есть рассказ - начатый и завершенный. Разве что не слишком оригинальный, но зато легко читаемый. По теме. Хорошие описания.
В Третьем рассказе описаний гораздо меньше - сплошь диалоги, зато все по существу. Вот она - фея, ради любви готовая отказаться от самой себя. Собственно, так и выходит. Почему мне кажется, что ничем хорошим это не закончится? Или же...? В рассказе есть концовка, но нет конца - нравится.
И Второй - основанный на внутреннем мире героя. Без объяснения причин и следствия. Что понравилось? Счастье на миг - все равно герою придется окунуться в реальность. Ему еще терять и терять. Правда, что именно, автор так и не поведал.
Голос Первому тексту.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 382
Замечания : 0%
Честно сказать, почему-то первые два рассказа, шли у меня тяжело. Хоть написаны довольно-таки просто. Может потому-что всяких тяжеленных книжек начиталась с их бетонными стилями письма, а может просто потому что авторы не смогли меня заинтересовать.
В первом сразу же оттолкнули строчки "о хотениях и пульсирующих жилках". Ощущение, что читаю о каком-то зомбо-вампире долго не отпускало. Дальше все показалось слишком банально, никакого интересненького подтекста. Может это я просто что-то недопоняла. Во всяком случае и вдумываться не хотелось.
Второй рассказ. Местами было какой-то вынос мозга. Обрывок из сумбурных мыслей. Неряшливо все это как-то мной воспринималось. Приходилось возвращаться, чтобы распутать глубок из предложений и докопаться до истины.
Всхлип за всхлипом, сухой, мужской, непривычный. ---- ???
Третий рассказ. Если в прошлый раз я говорила о том что скучно было читать рассказ Олли к дуэли про Море, в этот раз мне не хватило глубокого поддеткста. Я понимаю, что завышаю требования и тэ.дэ... Но все-таки)) Рассказ понравился своим стилем, читался легко. Я все гадала кто такая Юйя. Но когда автор раскрыл карты, стало почему-то обидно за Юйю. Довольно-таки интересный персонаж, живой и необычный.
Голос за Юйю.
То есть третьему рассказу
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 517
Замечания : 0%
Каждый из трех рассказов по-своему оригинален. Каждый оставил определенный след и ощущение.
1. Атмосферный, необычный, мрачный и пронзительный. Легкая текстура и густой, наваристый образный ряд. Именно образы, прорисованные и объединенные интересным сюжетом, выделяют эту работу. Мне понравилось, как описаны чувства и поведение героев, в них легко соединились естественность и противоестественность, воплощенная страшным подарком кладбищенского сторожа. Хорошее, законченное произведение. Не "отлично" только потому, что мне лично не понравилась концовка. Я бы хотел, чтобы Ян пришел к другому решению. Он был повинен в том, что мучил и себя и любимую, и потому смерти заслуживал он. В остальном - все бесподобно.
2. Яркая работа, насыщенная эмоциями и размышлениями, как героя, так и читателя. Но, Диана, прости, считаю, ты не постаралась в этом произведении так, как могла бы. Задумка - просто чудесная: показать миг жизни одного человека, задумавшегося о вечном и понявшего всю скоротечность и пустынность этой самой жизни без наличия цели или мечты; но вот исполнение мне показалось не достаточным. Повествование, не смотря на обилие интересных и красивых описаний и метафор, в целом получилось сухим и шероховатым. Как плохопродуманная речь педагога по психологии. Некоторые фразы вызвали разочарование, потому что внутренне чувствовалось и хотелось чего-то другого, высказанного иначе. Оболочка сегодня немного подкачала. Хотя сила в произведении есть, мощь и потенциал заложены, но ты не до конца дала нам возможность полюбоваться всем этим в данной работе. Однако я знаю, что ты можешь гораздо лучше.
3. Олли я открыл для себя с новой стороны. Ее работа - просто какое-то эмоциональное потрясение для меня: жалость, грусть, смех и переживания - все это испытываешь, когда читаешь трогательную историю о Юйе. Очень необычно и верно расставлены акценты в этой сказке для взрослых, ничего лишнего и кричащего. Спокойно и ровно, по-настоящему, была показана выдуманная история, в которой есть многое из нашей реальной жизни. Думаю, здесь мы увидели настоящую Олли - глубоко капнувшую в огромные чувства, которые могут делать нас феями и волшебниками.
не сразу смог решить, что выбрать... Но все-таки за третье
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 410
Замечания : 0%
дам читательский отзыв - основанный на том понравилось ли мне:
так хотелось прочитать про светлое, доброе, веселое, но увы - авторы решили что когда мечты сбываются - это ни к чему хорошему не приводит.
Экс, понравилась идея, но так все печально и грустно - обнять и плакать, вместе с героем, а эта злоба в конце, ярость, ненависть... брррр
[b]Gotima, кроме внутреннего мира героя ничегошеньки не видно, мысля на мысле. мыслей погоняет, но был отрыв, был кураж, была минута когда мечта сбылась, а потом что? не знаю.[/b]
[b][b]0lly, опять таки печалька, мечта сбылась, но от прочитанного тошно становится, не в смысле плохо написано, а тошно от того что конец вроде бы и хороший для одного но плохой для другого. Да и феи мне не по душе пришлись.
Голос Экс. [/b]
[/b]
|
Группа: РЕЦЕНЗЕНТ
Сообщений: 2190
Замечания : 0%
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1453
Замечания : 0%
Gotima,
"Голоса дуэлянтов в собственной дуэли не засчитываются секундантом. Вступать в полемику с голосующими, секундантом по любому поводу касательно своей дуэльной работы во время голосования, а так же давать любые пояснения или исправления - запрещено, и будет засчитываться как автоматическое поражение в дуэли сопровождаемое минусом в репутацию."
|
Группа: РЕЦЕНЗЕНТ
Сообщений: 2190
Замечания : 0%
CREATTOR, я что-то из этого списка совершила?
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 467
Замечания : 0%
Gotima, флуд в дуэльной ветке так же неприемлем. Последнее предупреждение. Выясняйте все в личке.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 27
Замечания : 0%
Все представленные работы по-своему своеобразны и интересны. Была бы ничья - было бы абсолютно честно.
Работа №1.
Напомнило явление - эффект бабочки, когда незначительные изменения в прошлом сильно меняют события в будущем. Главному
герою представился шанс вернуть любимую, но уже в другом качестве. И шаг за шагом, попытка за попыткой, ломая себя, выискивая наилучшие пути выхода из создавшегося положения, ему удаётся это сделать, но... Автор внезапно резко переходит с элегически-романтического, мрачного состояния на бытовую прозу: шантаж, угрозы суицида, несуществующий ребёнок, главный герой, который озлобленно смотрит на орудия смерти, ожидая прихода некогда близкого человека.
Возможно, изначально так и было задумано Автором, только в тексте на это не указано. Уже с первых предложений создается ощущение если и не трагичности ситуации любовных взаимоотношений, которых не может быть a priori, то жертвенности
главного героя, готового отказаться от чувств ради жизни любимого человека.
"Мёртвую романтику" начала рассказа с мистическим появлением "сторожа" мне не удалось состыковать с финалом.
Работа №2. "А жил ли я?"
Философские излишки мыслей. По сути, должно быть скучно, тянуче, надоедливо читать. Но постоянное действие главного героя добавило динамику и оживило картинку. Прописанные детали, окружающая обстановка, непредсказуемость его действий: курит на балконе - за рулем - на танцполе среди кривляющихся тел. Главный герой прописан один, на него накручивается сюжет, а кажется, что по ходу повествования он несколько изменяется, показывает целый ряд эмоций.
Конец получился несколько суховат и неинтересен, как вывод, общий итог жизни.
Работа №3. "Бабочка"
Повествование - волнами. Скучно - интересно - скучно - интересно... А вот в заключении всё-таки скучно. Главная героиня - фея, живущая на крыше, меняющая разноцветные чулки, впервые увидевшая фотоаппарат и мобильную связь. Привязавшаяся к человеку, настолько сильно, что готова исполнить его мечту ценою собственной жизни - фантастическая история со сказочным персонажем, таким живым и дышащим прямо между слов. Но такой разочаровывающий финал: "она здесь, она жива, и лучше даже стала"... "счастлив я? Наверное все-таки счастлив!"... Грустная недосказанность, но почему-то не хочется знать продолжения волшебной истории, наверное, опять всё скатится на бытовую прозу.
Голос работе №2.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1847
Замечания : 0%
Странная для меня дуэль. Даже не знаю на чьем мнении, - читателя или писателя (а молочко на губах то не высохло), - оно граничит больше. Наверное, больше с симпатией (к текстам, надеюсь). Я человек отвратительный и поэтому, после моего голоса хейтеров у меня еще больше прибавится. Но все же, выскажусь о том, о чем еще вроде не говорили. О стилистике.
Скажу сразу, первый текст не понравился из самого первого предложения. Стилистика, выполненная на манер западных книг (скорее на слабенькие переводы этих самых книг), суховатая, с кучей лишних слов. Не вижу ничего нового для себя. Скукота. Прохожу мимо.
Второй текст по стилистике мне роднее, хоть и стиль обрывистый (особенно заметно в больших предложениях), видны некоторые стилистические погрешности и некоторые (не в тему написанные) откровенно плохие тропы (да-да, нужно хорошенько поработать с тропами). Кстати, кое-что выделю: нравится плавность повествования. Легко (хоть и куча лишних слов, как и в первом тексте) и непринужденно заставляет углубляться в суть рассказа. Это пожалуй значимый плюс (не каждый таким похвалится). Ошибки исправить легко: засунешь текст в стол на пару дней недель, а потом отредактируешь, сама удивляясь как же много лишнего в рассказе. Вообще, считаю, что тебе сейчас нужно приостановится с написанием новых рассказов и всерьез заняться редактурой какого-то одного (так получишь для себя новый серьезный опыт работы с произведениями, да и взгляд станет шире).
Третий текст: для меня он лучший из всех троих. Мало ошибок, но всё же они есть. Написано легко и точно. Больше всего понравилось, что в тексте почти нету лишних слов (поэтому и читалось так легко). Местами было скучно, но все же, именно стиль и толкал вперед, на подвиги, заставлял продолжать читать (в первых двух текстам приходилось с неким нежеланием дочитывать). Думаю и усилий больше всего в текст вложила Олли. Для меня она явный победитель.
Но голос не отдам никому. Просто я жадный :D. и Хочется посмотреть как же выкрутится Наташа. Кому же достанется победа)
|
|
|
