|
|
|
Полуфинал, проза: II пара.
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
Проза. Жанр: на усмотрение участников Объём: свободный Тема: Искалеченная гордость Срок: 10 дней (до 19 ноября вкл.) Свои работы присылайте мне на почту, обязательно указывайте ник. chew.tur@gmail.com
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
Рассказ удален по просьбе автора
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
[2]
Месяц – казачье солнышко.
Белое солнце Средиземного моря жарило бритые головы. Две с половиной сотни рабов двигались в унисон, продвигая галеру по жирным ленивым волнам. Писк дудки задавал такт. Потные, израненные ударами плетей спины рабов блестели в лучах солнца. Далеко впереди, зажатая небосклоном и морем, серела точка – мальтийское судно к которому неслась галера «Сейфи».
Слабый ветер не позволял использовать парус. Военно-морской флаг Османской империи – зеленое треугольное полотно с желтым полумесяцем – едва подергивался на кончике мачты. Капитан Ибрахим-паша стоял на корме, изучая горизонт в подзорную трубу. Лица рабов были направлены в его сторону, они работали спинами к носу галеры. С обеих сторон судна размещалось по сорок две банки, по три раба на каждой. Почти все были голыми, как при рождении, и только у некоторых чудом еще не истлели подштанники или рубаха. Смрад от нечистот и гнили витал над головами невольников, отравляя и отнимая больше сил, чем они теряли от работы. По куршее – помосту, соединяющему носовую и кормовую надстройки судна – ходили аргузины с кнутами и подстегивали рабов хлесткими ударами. Порой кто-нибудь из рабов падал без чувств и тогда аргузины, пытаясь заставить его работать, забивали невольника до смерти, после чего выбрасывали за борт.
Через три банки от кормы горбатился бывший помещичий сын, Ефим Старов. Он попеременно расслаблял руки, рискуя при этом порвать водяные мозоли на той ладони, что гребла за двоих. Все тело ломило от боли. Левая нога раба упиралась в противоположную скамью, и ее постоянно сводило судорогой. Ефим, бывало, пристраивал ногу поудобней, двигал ею и срывал коросту на подошве. Тогда он вздергивался от боли и тихо шипел. Стонать на галере запрещалось. Правая нога, за которую рабов пристегивали к банке, упиралась в специальную ступеньку. В месте соприкосновения с браслетом кандалов нога Ефима стерлась до мяса. Там жгло и саднило. Ефим сидел первым к куршее, то есть дальше от борта, чем его соседи по веслу, поэтому движения его были шире. Иногда он даже привставал, вытягивая руки далеко вперед. Валёк весла нависал над спиной впередисидящего казака по имени Будан, который в это время тоже сгибался пополам. От перегрузок ломило спину и поясницу. Иногда казалось, что поясница скрипит громче, чем уключины. Постоянно затекали шея и зад. Чесалась и зудела от ожогов и укусов насекомых кожа. Боль всех мастей и разновидностей заполняла Ефима с головы до ног. Он три года горбатился на султана Османской империи, и не было надежды на спасение.
Будан вполголоса затянул песню:
Вызволь, Господи, всих бидных невольныкив
З тяжкой неволи турецькой,
З каторги бусурманськой.
Тихо петь и негромко разговаривать невольникам разрешали. Запрещалось стонать, кричать, драться и не подчиняться командам.
Создай нам, Боже, буйного ветра,
Вынеси наш корабличек из синя моря!
Несмотря на усталость, большинство рабов гребли с рвением. Они желали поскорей догнать «мальтийца», чтобы получить долгожданную передышку. За три года Ефим побывал во многих сражениях, но все равно перед каждым боем дрожал, как осиновый лист. Иван Сагайдачный, сосед Будана слева, еще не бывавший ни в одной битве, тоже волновался.
- Как ты можешь петь? – спросил он Будана. – Ведь мы можем помереть?
Будан усмехнулся.
- Смерти не бойся, - сказал он. – Ее не минуешь – и дома на печке умрешь.
Слева от Сагайдачного, крайним к борту, сидел бывший венецианский дипломат Пьетро Дуодо. Он провел в рабстве восемь лет и был самым старым невольником галеры. Он любил наставлять молодых рабов и просто поговорить.
- Всякий бой содержит в себе надежду на спасение, - сказал Дуодо на смешанном славянско-турецко-итальянском языке. Этот язык формировался сам собой почти на каждой турецкой галере из-за обилия славянских рабов и итальянских морских офицеров – ренегатов. – Если победят турки, то опустевшие места на банках пополнятся рабами, грести станет легче. Если победят ускоки или казаки, то нам гарантировано спасение.
Ускоки, люди южнославянских кровей, сбежавшие из Османской империи и осевшие в Австрии или Венецианской республике, были самой радужной мечтой невольников, плавающих в Средиземном море. А в Черном море рабы мечтали увидеть на горизонте донские «чайки» или же запорожские «дубки».
- Можно рассчитывать на спасение, если попадем в руки венецианцев или шпанцев, - продолжал Пьетро Дуодо, раскачивая длинной жилистой шеей, как индюк.
- А мальтийцы? – спросил Иван Сагайдачный.
Пьетро щелкнул языком.
– Мальтийцы и францужи превратят нас в собственных невольников. Но и в бою с мальтийцами есть свои выгоды – битва может обескровить противников, и тогда мы поднимем бунт, - Дуодо перешел на шепот и взглянул на Ивана, пытаясь понять, можно ли с ним разговаривать о бунте. – Я встречал рабов, которым удалось поднять мятеж и спастись.
- Где же ты их встречал?
- Да здесь, на галере и встречал. На твоем месте сидел один, а еще один сзади. Они добрались до Шпанской земли Сицилии и поступили на службу к их государю, а потом снова попали в плен. Но ведь были и те, кто пошел землёю на родину, в Украину и в Московию. Да, да, я много знаю вашего брата. Видал я поляков и сербов и черногорцев, довелось плавать с москалями и белорусцами. Северные рабы ценятся за выносливость, причем не только в Кафе и Стамбуле, но и на францужских рынках.
Иван передернул плечами.
- На галере хуже всего, - сказал он.
- Да, самое страшное – живот свой мучить на их салтаново величество, - сказал Будан, подмигивая Ивану. – Но зато если попадешь в другое место, то будет легко.
Но в битве есть и еще одно преимущество, - сказал венецианец, не довольный тем, что его перебили. – Это возможность умереть легко. Не от истощения, а от пули или стрелы. Мне, к сожалению, Господь Бог не дает легкой смерти.
Ефим поежился, слушая их разговор. Он боялся боли и не верил в легкую смерть. Но молился Господу, что «если ее не миновать, то пусть она хотя бы будет быстрой». Безвыходность ситуации делала некоторых рабов бесстрашными – такие пытались сбежать при каждом удобном случае, но почти всегда их ловили и наказывали. Ефим посмотрел на Митяя, своего соседа слева, и снова мурашки пробежали по его спине. Он все еще не мог привыкнуть к этому виду. На лице Митяя зияли дыры, обрамленный запекшейся кровью и сочащиеся гноем. Поначалу Митяй зарекомендовал себя, как послушный раб, и турки стали привлекать его не только к гребле. Во время последней стоянки у греческой деревушки Митяй попал в команду по переноске воды и припасов, там-то он и попытался сбежать. За это турки отрезали ему уши и нос.
Другие рабы наоборот слишком боялись смерти. Они терпели побои, старались угодить аргузинам, не ругались, не спорили и не разговаривали. Постепенно они теряли рассудок. Им уже было всё едино: куда плыть, когда сходить под себя, лишь бы давали поесть, поспать и били поменьше. Они превращались в скот. Ефим не хотел превратиться в такое же слюнявое мычащее существо. Но и примкнуть к тем, кто строил планы мятежей, боялся. Пьетро Дуодо рассказывал, что на какой-то галере рабы смогли собрать пороху и подорвали каюту с капитаном и самыми грозными воинами судна, янычарами, а потом перебили остальных и уплыли на запад. А еще, говорил Пьетро, бывает перед заходом в Стамбул, галера причаливает в глухом месте, чтобы утаить сокровища от султана и половина воинов сходит на берег. И рабов становится в шесть раз больше, чем тех, кто остался на судне. Или во время боя все невольники разом перестают грести, и галера попадает в руки противника. Ефим не верил старому венецианцу, потому что тот слишком любил болтать. Все эти случаи казались невероятными и слишком опасными. Ефим Старов не хотел потерять уши и нос из-за глупых планов, поэтому кривился всякий раз, когда Пьетро Дуодо рассказывал, что по слухам на галере есть казачий атаман, который уже знает, как устроить побег и готовится к нему. Ефим взглянул на жилистую, изборождённую рубцами спину Будана и усмехнулся. «Будан, конечно, держится молодцом, - подумал Старов. – но на атамана не похож. Кроме того, он ни разу не говорил о побеге».
Внезапно спина Ефима взорвалась болью. Тяжелая плеть из воловьих жил рассекла ему кожу ни за что ни про что. От неожиданности Старов простонал, а на глазах его выступили слезы. Он посмотрел на куршею, но уже знал, кого увидит.
- Стонать нельзя! – крикнул Прошка, хлестанув Ефима по лысине. Кончик плетки отскочил и задел Будана.
- Отпал, окаянный, от православные християнския веры, - проворчал Будан, не стараясь скрыть негодования от Прошки. – Висеть тебе на якоре, ахриян проклятый, попомни мои слова.
- Молчать! – крикнул Прошка и лупанул Будана еще несколько раз.
Турки любили привлекать к службе отступников – ренегатов или, как их называли донские казаки, ахриянов, за их верную службу султану. Морские офицеры-навигаторы и даже капитаны восполняли во флоте Османской империи недостающие навыки и знания, которых не хватало туркам. А низшие чины и простой люд душой и телом срастались с законами султаната и становились самыми ярыми его слугами, потому что каждый отступник знал – попадет он в руки единоверцев, и висеть ему на рее или на якоре.
Год назад Прошка обасурманился и стал помощником аргузина. Ему выдали плеть и разрешили бить рабов. Бывший крепостной беглый крестьянин знал на галере всех бояр, помещиков, стрельцов и их сынов. И в первую очередь жалил, как оса, именно их. Ефим горько усмехнулся, потому что именно из-за Прошки, из-за беглого пашенного крестьянина, принадлежащего его отцу, он попал на каторгу.
Прошка и на родине отличался своевольным характером. Он постоянно дерзил Старову-старшему, был недоволен законами и слишком большими, по его словам, поборами. Подрастая и изучая науку управления хозяйством, Ефим частенько наблюдал из леса за работой крестьян. Бережно ли используют их инструмент? Не укрывают ли их урожай? Тогда он много узнал о том, что творится в неблагодарных крестьянских головах. Быков, которых крестьянам выдавали обычно в весеннюю пору, чтобы быстрей обработать наделы, они хлестали не жалеючи. Со своими обходились спокойней. И особенно отличался жестокостью именно Прошка. Он так сильно бил по тощим бычьим бокам, что хотелось отобрать бич и исполосовать им самого крестьянина. А быки знай себе, жевали траву, да тянули лямку. Привыкли. Скотина - она и есть скотина.
Ефим снова усмехнулся, подумав, что теперь он сам стал похож на скотину.
Однажды осенью, когда пахло яблоками и желтеющей листвой, во время сватовства и свадеб, помещик Старов решил, что его младшему сыну, Гришке, пора становиться мужчиной. Он еще был молод для настоящей свадьбы, но самое время ему было познать женщину, чтобы в будущем не оплошать перед помещичьей дочкой. Отец Ефима и Гришки уговорил Катерину, дворовую бабу, заманить сынка на сеновал и обучить науке. Катерина рано потеряла мужа, поэтому была еще достаточно молода, чтобы понравиться Гришке, и в то же время уже опытна и самостоятельна. В свое время она и у Ефима была первой девкой, хотя в тот раз крестьяне чуть не взбунтовались, потому что девка была незамужней и не порченной. Старов думал, что уж в этот раз проблем с Катериной не будет. «Он ведь не знал, что этот ахриян имел на нее вид! Он не знал, что Прошка задумал жениться на Катерине!» – с гневом подумал Ефим, вспоминая былые чувства. Прошка, прознав об уроках на сеновале, решил, что помещики опять снасильничали над бабой, и поднял руку на барчука! Он дождался, когда Гришка окажется во дворе один, затащил его на сеновал и избил розгами.
Гнев Ефима сменился весельем. Он даже засмеялся в голос, но тут же постарался превратить громкий смех в икоту. Он подумал, что побить розгами – это просто погладить или почесать спину. Нет, вины Прошки Ефим, конечно, не снимал, но знал бы он, как обернется дело, сам бы подставил ему спину – бей и успокойся.
Понимая, что в поместье ему житья больше не будет, Прошка бежал. Ефим бросился на поиски крестьянина с упоением охотника. Мерцающий блеск славы, которая, несомненно, достается поборнику справедливости, был пламенем, которое влекло его, словно мотылька. Беглец должен быть наказан уже за один только побег, не говоря о преступлении, совершенном им. И должен быть возвращен к земле, к которой приписан. Таковы законы, таково Уложение 1642 года. Путь на юг, который выбрал тяглый крестьянин, говорил об одном – Прошка решил примкнуть к казакам. Ефим хотел перехватить его до встречи с казаками, потому что потом было бы поздно. Но мысль о том, что он слишком увлекся погоней за одним человеком, что в своем поместье Лебедянского уезда у него имелись более важные дела, эта мысль возникла лишь тогда, когда он попал в плен к татарам. По воле Господа Прошка тоже попался и, как постоянное свидетельство ефимовской глупости, вместе с ним был продан в рабство Османской империи. Потом, на невольничьем рынке Кафы, их купил управляющий Ибрахим-паши.
- Что-то гоним ее, гоним, а все никак не догоним, - сказал Иван Сагайдачный, выворачивая шею, чтобы увидеть мальтийскую галеру. – Може это казачья чайка? У них борта низкие, их видно только вблизи.
- Не наводи смуту! – Сказал Будан. – Шайки не в этом море.
Слова Ивана вернули Старова из прошлого. Хотя его воспоминания касались невеселых событий, попутно выхваченные из прошлого запахи сена и коровьего навоза, листьев и яблок (и почему-то яблочного варенья), резко отличались от смрада, окутывающего турецкую галеру, и эта разница сжало сердце Ефима немилостивой ладонью. Галера, несмотря на количество профостов, вычищающих ее от грязи и нечистот рабов, всегда пахла отвратительно. Прокисшим мясом воняли гниющие бараньи шкуры, покрывающие банки; загнанной лошадью несло от гребцов, потных и умывающихся раз в месяц, под шлангом аргузинов; смрад от нечистот, несмотря на работу профостов, вообще всегда присутствовал в воздухе, привлекая мух. Баки под скамьями, в которые невольники справляли нужду, никогда не мылись, но и не только в них было дело – для этого дела выделялось специальное время, а если рабу «приспичило» во время гребли, то он ходил под себя и мог обтереться, как правило, только через несколько часов. «Тяжелые ароматы» привлекали полчища насекомых: мух, тараканов, клопов и многоножек. Похвастать относительной чистотой могли только несколько султанских галер во время парадов. Перед показом их специально мыли, вычищали, подкрашивали и озолачивали, но и после всех этих мероприятий старались султана, его свиту и его гостей не садить «под ветер».
- Мальтиец это, - сказал Пьетро Дуодо, обернувшись назад. – Ибрагим сказал своим собакам, что мальтиец, а его труба еще ни разу не ошибалась. И, видно, мальтиец с толстым «пузом», потому что ради него мы далеко отошли от берега, хотя на галере нет хорошего моряка-навигатора. По-моему, я уже различаю их красно-белые флаги.
Ефим тоже обернулся. Точка на горизонте действительно окрашивалась в бордово-белый цвет Мальтийского Ордена.
Турки зашевелились. Ветер усилился, но он не был попутным. Приходилось полагаться только на рабскую силу, но матросы все равно бегали по галере, проверяя и перетягивая узлы бегучего такелажа. В парусном деле у Ефима тоже была обязанность – он находился на той линии рабов, по которой передавался фал для подтягивания райны при полном ветре. Матросы перепроверяли знания рабов и назначали ответственных.
Наконец, уже невооруженным глазом стали видны отдельные части мальтийской галеры: тендалет – легкая, но богато украшенная тканями, кормовая надстройка и майстра – вторая мачта, с колышущимся флагом Ордена. Ибрахим-паша сдвинул черные кустистые брови и подкрутил трубу. Потом что-то сказал офицеру янычар. Через некоторое время янычары забренчали саблями, распределяясь по судну. Вооружение турок было разнородным, они владели всем, чем владели когда-то убитые ими враги: луки, короткие копья и арбалеты, сабли, ятаганы, кинжалы различной длины, булавы, топоры и глефы. Янычары, имеющие ружья, взбегали на помосты, окружающие галеру по периметру. Эти помосты были возведены над строем вёсел. С них осуществлялся дальний обстрел, а затем бросалась в бой абордажная команда. Ночью на помостах укладывались спать матросы.
По куршее важно прошел Гуссейн, здоровый турок, пушкарь. Он, в отличие от янычар, был бородат, но не имел усов. Гуссейн подошел к трех-фунтовой пушке и ласково погладил ее. Эта пушка использовалась не только для боя, но и для подавления восстаний. Поэтому рабы боялись и Гуссейна, и его орудия. Пушкарь смазал маслом шарниры вертлюжной установки и стал двигать орудие в разные стороны, разрабатывая сочленения. Затем он аккуратно расставил ящики со снарядами с левой и правой стороны от пушки и замер в ожидании боя.
- Шкорее, не зэвать! – начали кричать аргузины на славянском. Главный комит убыстрил такт, чаще свища дудкой.
Скрипели постицы и банки. Длинные и тяжелы вёсла приходилось уравновешивать тяжестью валька, которым ворочали невольники. Поэтому валёк имел толщину молодого дерева. Чтобы удобно было им управлять, к вальку приделывали три скобы. Иногда эти скобы вылетали из дерева, и раб отлетал назад, получая по голове вальком сзади сидящего невольника, а затем и плетью – за нерасторопность. И тогда раб хватался за бревно, пытаясь управляться с ним так же ловко, как другие. Позже, во время отдыха, некоторые привязывали к вальку какую-нибудь тряпку, используя её, как ручку, а скобу припрятывали на случай мятежа.
Доски куршеи забренчали под топотом свободных матросов. Они бежали с подносами, на которых лежали ломтики хлеба, смоченного в вине. Этого момента рабы ждали неделями, потому что их кормили только раз в сутки почти постной водой, называемой супом и, иногда, объедками янычар и матросов. А настоящий не плесневелый хлеб и вино доставались им только в критических ситуациях, когда крайне важно было прибавить ходу.
Отвлекаться от гребли было запрещено, рабы брали пищу с подноса прямо ртом. Ефим воткнулся в жидкий мякиш хлеба, стараясь запихать в рот как можно больше. Аромат вина мгновенно опьянил его, взбудоражил кровь. Он проглотил все, что набрал в рот, одним комком, надеясь успеть хватануть еще раз, но разносчик уже тыкал подносом в гнилое лицо Митяя, а еще через мгновение подставил его сидящему у борта Ваську Пишмичу. Комок приятной тяжестью осел в желудке Ефима. Я поругал себя за жадность, за то, что не насладился вкусом, как следует, а сразу проглотил. Но ему удалось отрыгнуть немного и посмаковать хлебно-винную жижу во рту. Сил действительно прибавилось. Легкий хмель в голове разбавил постоянную тревогу беспечностью.
Сзади раздался голос Прошки и Ефим втянул голову в плечи, ожидая удара. Прошка и два аргузина привели какого-то раба. Один из них держал кинжал перед горлом невольника. Прошка окинул всех насмешливым взглядом, цокнул и показал пальцем на Будана.
- Вот этот тоже из казаков, - сказал он. - Но зато вокруг больше казаков нет.
Один надсмотрщик кивнул Прошке и тот опустился на колени и стал освобождать Будана от оков. Затем они на корточках, чтобы не получить удар по голове вальком, отползли в сторону.
- Руки за спину, собака, - тявкнул Прошка.
Будан скрестил руки за спиной, Прошка тут же нацепил ему кандалы. На место Будана, так же в присядку, посадили нового раба. Новичок сразу же ухватился за скобу и вошел в тот же ритм с другими рабами. Он посмотрел на Будана и подмигнул ему. Прошка с возгласом «сука!» ткнул его в голову древком плети.
- Ах, хорошо! - воскликнул новичок. - Еще разок, басурманская сволочь!
- Будет тебе еще, Северин, будет, - прошипел Прошка. - После боя у нас появится много рабов, тогда я тебя и тюкну. А потом и за борт.
Аргузины и Прошка забрались на куршею и увели Будана.
- Северин? - спросил Пьетро Дуодо.
- Ну.
- Атаман Татаринов?
- Он самый, - с усмешкой произнес казак. - Значит, слыхали обо мне с этой стороны?
- А то, - ответил Дуодо. - А зачем тебя к нам?
- Да, Прошка, гнида, прознал, что побег замышляем, и решил разбередить, как он сказал, "змеиное логово". Ничё, я ему устрою "змеиное логово". У вас как с оружием? Что-нибудь есть?
Ефим смущенно хмыкнул. Ему сразу не понравился этот новичок. Он был слишком дерзок и неразумен – так громко говорить об оружии. С таким можно было попасть под кнут.
- Есть палка, - сказал Иван Сагайдачный. - Можно попробовать повытаскивать ею скобы. Но это потом... При случае.
- Не густо, но ничё, пойдет. Если что, будем голыми руками пробиваться.
Тем временем галеры сблизились на расстояние пушечного выстрела и многие стали понимать, из-за чего хмурился Ибрахим-паша – рядом с «пузатым» торговцем выруливала на ветер военная галера. Все это время она пряталась за тяжелым судном. Теперь же ее мачты оделись в косые паруса и, хватая воздух, неслись в сторону османской «Сейфи». Турки еще добавили ход. Шли в лобовую, шпироном на шпирон, поэтому стрелять могли только носовые пушки. Раздались первые выстрелы. Тяжелым гулом заныли переборки, задрожала палуба. Через мгновение после выстрела Ефим услышал, как за спиной затрещало, закричали раненые рабы, запахло паленым. Сагайдачный выворачивал шею, наблюдая за тем, что происходит на носу «Сейфи». Ефим задрожал. Разумом понимал, что в их положении, у кормы, больше шансов спастись, но поджилки все равно тряслись. Прогремели еще выстрелы. Старов отчаянно хотел обернуться, ему казалось, что сейчас прилетит горячее ядро, порвет кожу, сомнет кости, искалечит. "Господи, прошу тебя, сразу насмерть", - просил он.
- Скоро начнется, - сказал венецианец, потрясывая индюшачьей шеей. – Зато можно будет поорать вволю.
Впереди кто-то рассмеялся.
- Лучшим началом битвы было бы проткнуть бок вражеской галеры шпироном, - продолжил Пьетро Дуодо, - а потом кинуться на абордаж. Но кто ж повернет судно боком к главному орудию противника? Вот того пузатого ублюдка можно было бы проткнуть. Если бы он был один и сопротивлялся. Но с этим хищником только лоб в лоб. Уж поверьте мне, так и будет.
Торговая "бастард"-галера осталась за кормой мальтийского «хищника», выжидая результатов боя.
Ефим все-таки повернулся. Мальтиец находился очень близко. Затрещали ружья. Еще мгновение… Еще немного…
- Держать ход!
Удар!
Мощным гулом щелкнули шпироны – надводные тараны галер. Взметнулось облако щепок – это разлетелся мальтийский шпирон. Не зря османское судной называлось «Сейфа» - рыба-меч. От удара рабы, как один, завалились на вальки задних вёсел, срывая кожу на руках и набивая синяки на спинах. По инерции галеры шли дальше, сначала впритирку друг к другу правым бортом, сминая весла. Десятки рабов в носовой части погибли в первое мгновение от удара вальком в грудь. Затем галеры стали разворачиваться друг к другу боком, все еще силой инерции. Мальтийцы видели, что турки имеют численное преимущество, поэтому не спешили переходить в абордаж - их судно ощетинилось веслами, отталкивая противника. Но первая партия турецких абордажников успела проникнуть на вражеский борт через носовую палубу. Послышались крики на незнакомом языке и боевой клич янычар, зазвенели сабли. Снова с двух сторон грохнули пушки. В этот раз удалось задействовать и среднюю пушку. Гуссейн стоял, окутанный дымом, а в ушах соседних рабов звенело от мощного звука. Гуссейн зарядил орудие и медленно наводил его, основательно выбирая цель. Защелкали ружья. Палуба затряслась и покрылась гарью. Ибрахим-паша выкрикивал команды на корме, размахивая саблей, и турецкие канониры стали "выкашивать" рабов противника, пытаясь обездвижить мальтийцев. Мальтийцы же били по рангоуту и боевым силам. С надстроек валились погибшие турки. Ибрахим-паша понимал уже, что первая абордажная команда не проживет на чужой палубе и минуты – это была глупая потеря, он не успел вовремя сообразить, что мальтийцы станут разъединять галеры. Но на лице капитана можно было увидеть только боевой оскал, но никак не сомнение.
Ефим продолжал молиться. Его место было на левой стороне галеры, но и здесь периодически падал, сбитый пулей, то один, то другой раб. Внезапно что-то щелкнуло по доске куршеи и рикошетом отскочило выше, пропорхнув мимо головы Ефима, как кленовое семя. Это был книппель, двойной снаряд, соединенный цепью для крушения мачт и рангоута. Книппель чиркнул венецианца Дуодо по голове и, не заметив преграды, плюхнулся в море. Тело венецианца задергалось и стало валиться на спину, но руки еще некоторое время удерживали положение, вцепившись в скобу. Из черепной коробки потекла серо-бурая слизь. Ефим отвернулся. Иван Сагайдачный пытался что-то сказать, но его звуки походили на блеяние овцы.
- Даровал, все-таки, Господь легкую смерть, - сказал Василий Пишмич.
- Держаться, братцы! - крикнул Северин. А потом добавил, чуть тише, - Передавай по рядам, чтоб собирали сабли и ружья и все, что пригодно для сечи: доски, скобы, железки. Прятать где только можно: в бадьи и под палубные доски. Много басурман погибнет. Сегодня наш шанс.
Ибрахим-паша скомандовал дать ход, чтобы обогнуть мальтийцев за кормой. Комит дублировал команду. Рабы накинулись на весла с упоением, страшась бездействия, как самой смерти. Турки продолжали палить из всех пушек, в то время, как мальтийцы, оказавшиеся к противнику кормой, могли задействовать только одну. Первая османская абордажная команда давно погибла, но турки готовили вторую. Осталось дождаться соприкосновения...
Мальтийский "хищник" оставался по правому борту турецкой галеры, но, в результате перестроения, левый борт оказался под ударом торговой «бастард»-галеры. Раздались пушечные выстрелы. Не долетая до цели нескольких метров, ядра падали в воду. Ибрахим-паша даже не повернулся в сторону «пузатого» судна. Ефим крутил головой, наблюдая то за турецким флотоводцем, то за «торговцем» мальтийцев. Он доверял опыту Ибрахим-паши, а тот знал, что на таком расстоянии пушки "торговца" не причинят им вреда. Тем более, что их там всего две. "Бастард"-галера напоминала военное судно серединой, оно точно так же бликовало на свету бордового цвета веслами, но большая корма и тупой, огромный нос выдавали в ней примесь "крови" обычного парусника. Этот "ублюдок" был рожден для того, чтобы перевозить много грузов, и иметь при этом тяжелое парусное вооружение. Судя по действиям экипажа, капитан "торговца" не знал, вступать в бой, или ставить паруса и бежать, пока еще было время.
Наконец, турки смогли подтянуть галеру мальтийцев, бросили деревянные мостики и абордажная команда с диким криком рванула в бой. Сначала шли «здоровяки» с секирами и топорами, прокладывая путь для остальных янычар. Они прорезали траверзы – полосы плотного холста, натянутые поперек галеры, и уже в следующий миг рубились с мальтийцами.
Недалеко от Ефима раздался взрыв. Старов отлетел в сторону Митяя, едва не лишившись ноги, окольцованной кандалами. В глазах Ефима потемнело, в ушах стучало сердце, а правый бок щипало от ран и ожогов. В какой-то миг он понял, что рядом с ним разорвалась бомба, но не мог понять, сколько времени прошло. Что-то кричал и тянул к нему руки Северин.
- Достань его! – услышал Ефим через некоторое время. – Освободи от бревна!
Ефим повернулся – рядом с ним лежал обожженный Прошка, и поперек груди он был придавлен сломанной райной – реей, несущей косой парус. Он пытался поднять дерево, но сил не хватало. И помочь ему мог только Старов. Ефим замотал головой.
- Неат!
Северин блеснул хищным взглядом.
- Освободи!
- У меня гордость еще.., - пролепетал Ефим, чувствуя, что язык плохо подчиняется ему. – Этот беглый… пусть сдохнет. А если вернемся, я его сдам…
- С Дону выдачи нет! – рявкнул Северин, оборачиваясь всем корпусом. – Он был у казаков и там и останется, буде воля Божия на то. Говорю, освободи его!
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
В руках Северина был кинжал. Ефим ухватился за кусок материи и, вместе с Прошкой, сдвинул райну, освободив беглого крестьянина.
Его сердце бешено стучало, и он не мог понять, почему Северин озверел, пытаясь спасти Прошку, и зачем он вообще спасал этого ахрияна?
- По приказу Ибрахим-паши, Халиль охраняет все ключи в трюме, - сказал Прошка, склоняясь над ухом Северина. – Но после победы мы пойдем к берегу, припрятать добычу. Это точно. Михайло сможет подпоить Халиля и тогда точно. Сегодня ночью точно.
Прошка забрался на куршею и скрылся. Северин нахмурился. Потом метнул взгляд в сторону Ефима.
- Что?
- Так он..? Почему? Он кто? – спрашивал Ефим Старов, не умея выразить мысль.
- Свой он, - сказал Северин и подмигнул. – Есть еще люди у нас, прикормлены для всяких вестей.
- Но он же бил…
- Меня бил для виду, а тебя по заслугам, - сказал Северин и засмеялся.
Пушки почти перестали стрелять. Один Гуссейн методично выстреливал раз в несколько минут и постоянно находился в дыму. Опасность быть убитым снизилась, и рабы собирали оружие, снимая его с поверженных турок.
- Эх, будет проверка и отберут почти все припрятанное, - сказал Северин с сожалением.
Раздался громкий взрыв. Нос мальтийской галеры осел в воду и вспыхнул. Гуссейн громко и самовлюбленно рассмеялся - он, наконец, нащупал пушкой то, что искал - помещение с запасами пороха. Поднявшаяся от взрыва волна закачала «Сейфу» и мальтийского хищника. Мостики рухнули в воду вместе с воинами, находившимися на них. Ибрахим-паша что-то закричал, и комит просвистел «взять весла», и почти сразу "полный ход". Вражеская галера занялась огнем. Мальтийцы прыгали в воду, умоляя турок взять их на борт рабами. Через несколько метров османская галера остановилась, янычары стали вылавливать людей, чтобы тут же надеть на них кандалы. "Торговец", как и ожидалось, прекратил стрельбу и малым ходом шел навстречу победителю.
На горящей галере поднялся страшный вой, от которого в жилах гребцов «Сейфы» стыла кровь. Мальтийские невольники отчаянно хотели жить, но были прикованы к горящему судну и через несколько минут каждый из них стал факелом.
- Теперь держимся, - подбадривал Северин. – Будут искать оружие.
***
Через час после битвы «Сейфу» очистили от трупов и боевого мусора. Опустевшие места на банках заняли новые рабы. Бывшие мальтийские бойцы сидели в нижнем белье и выделялись белизной на фоне наготы остальных невольников. Аргузины просматривали судно, проверяли прочность креплений рабов, выискивали оружие и били тех, рядом с кем находили его. Но из-за масштабности этого процесса, удары имели легкий, профилактический характер. Рядом с кормой по левой стороне галеры крутился Прошка. Он «нашел» некоторое оружие, чтобы не попасть под подозрение, но на его территории в ведении рабов осталось несколько палок, топор, две сабли и четыре кинжала. Все оружие было спрятано под расшатавшимися досками палубы или под баками для нечистот.
Прибыла лодка с капитаном торгового судна мальтийцев и пятью женщинами. Один из новых рабов-мальтийцев стал переводчиком. Группа расположилась на корме, под крышей тендалета. Некоторое время они обсуждали условия сдачи мальтийской галеры в плен, а затем женщин выстроили в ряд и Ибрахим-паша стал их осматривать. Он что-то спрашивал, а они, наклонив голову и потупив взгляд, отвечали.
Ефим представил себе абсолютно невозможную ситуацию: он дома, в родительской усадьбе сидит "в чем мать родила", а в десятке метров от него находятся женщины и они могут видеть его. Впервые за много месяцев Ефим почувствовал, что его бросает в жар от стыда. Ему было стыдно, что он сидит абсолютно голый, что он испражняется прямо здесь, на том же месте, где ест и спит, что будет совсем не зазорно, если он не вытерпит до утра, а наделает в бачок или даже просто на скамью во время гребли. Ефиму было стыдно, но в то же время он смаковал это чувство, наслаждался им. Потому что впервые за много месяцев он снова был человеком. Он снова краснел и сочувствовал. Женщины как будто пробудили его ото сна. Он представил званый ужин, с гостями и запеченным поросенком. После поросенка будет утка, фаршированная гречкой и сливой, придумал он. Гости были важные и воспитанные - они делали вид, что не замечают наготы Ефима. Тогда Ефим в мыслях своих обмочился прямо перед ними, на дорогой стул, покрытый зеленым бархатом, и его стал разбирать неудержимый смех. Митяй взглянул на него и пожал плечами. «Я уже почти скотина», - с горьким весельем подумал Ефим.
- Давно я девок не видел, - сказал Василий Пишмич.
Внезапно Северин подскочил и что-то прошептал. Прошка, все еще крутившийся рядом и делающий вид, что ищет оружие, удивленно вскинул брови. Он и все соседи Татаринова заинтересованно посмотрели в сторону тендалета.
- Северин, ты чего? – спросил Ефим.
Татаринов обернулся, тараща дикие глаза на Ефима, начал было что-то говорить, но потом отмахнулся и, усевшись прямо, схватился за скобу.
- Ты кого-то из них знаешь? – спросил Прошка.
- Похожа одна на жену мою.
- Может, она и есть?
- Иди, давай! Не светись, - буркнул Северин. – Нет в живых моей милки. Уж четыре года. А примерещилось, потому что девки у меня давно не было.
В каюту Ибрахим-паши спустилось три выбранных им женщины, одну наложницу увел Исуп – главный янычар и начальник охраны капитана, а последнюю несчастную провели по всей куршее в казармы воинов. Лодка с мальтийским капитаном уплыла в сторону «торговца». К этому времени все неотложные работы были проведены, и Ибрахим-паша приказал трогаться в путь. Комит отсвистел команду «на весла».
- Будан бы сейчас песню затянул, - сказал Сагайдычный.
- Замолчи. Дай послушать, как девки смеются, - сказал казак Татаринов. Он греб, повернувшись правым ухом в сторону кормы.
Ефим прислушался. Из капитанской каюты действительно слышался женский смех и довольная турецкая речь.
- Не пойму, на каком языке разговаривают? – спросил Иван. – Слушай, мальтиец, ты по-нашему разумеешь?
Мальтиец продолжал грести, уставившись за борт хмурым взглядом.
- Придется учить, - протянул Петр.
- Ты его не сильно-то учи, - сказал невольник, сидящий через два ряда от Ефима. – А то будет болтать, как Дуодо, не заткнешь.
Говорящий рассмеялся над своими же словами, но его никто не поддержал.
- А все-таки, на каком они разговаривают?
- Похоже на русский, - ответил Северин. – Дай послушать.
- На русский? Да неа. Вот, послушай, как сказала, а! Вроде у вас так гутарят.
– У нас? – рявкнул Северин. – Казачка под турка не ляжет!
- Ооо, а кто ж ее спрашивать будет-то? – встрял Василий Пишмич. - Снасильничают и спрашивать нихто не будет.
- Може и снасильничают, да только после этого стерегись – задушит, - сказал Северин зло. - И сама убьется, а жить с этим не будет.
- Эй, вы, тише там, – бросил из-за спины сидящий перед Северином раб. – А то прискачут ироды.
- Что-то не слышно, чтоб насильничали, - не унимался Иван. – Смеются ведь.
- Вот я и говорю – русская это, а не казачка! Болван! Греби давай.
Плечо Ефима ныло, обожженное взрывной волной, но еще больше заныло у него в груди, когда он услышал эти слова. Он вспомнил старшую сестру – красивую, гордую бабу, но никак не мог представить себе ситуации, в которой бы его Анне пришлось выбирать между бесчестием и смертью. И та и другая ситуация была невозможна ни наяву, ни в мыслях Ефима. Он даже не мог разыграть эту сценку в своем воображении. Максимум, что он позволял себе представить – сестра Анна стоит под тендалетом, а турки выстроились перед ней и, склонив головы, просят прощения за то, что измывались над ее братом столько лет.
Отчего-то захотелось пнуть Северина по спине. Некоторое время Ефим плыл молча, но потом не выдержал:
- Может казачки и гордые, но русские бабы тоже не лыком шиты.
- Тьфу, ты! – сплюнул Василий. – И этот туда же. Да хто ж ее спрашивать будет?
Северин обернулся и вцепился взглядо в Ефима. Старов понял, что казак еле сдерживает себя. Он вспомнил, как точно таким же взглядом казак вынудил его освободить Прошку из-под райны. В тот раз он испугался, а сейчас просто почувствовал пустоту в груди. Ефим горько усмехнулся, подумав, что никакого побега этот слабый человек не устроит. Сначала смерть Пьетра Дуодо, старожила галеры, их бессмертного товарища, подорвала в Ефиме уверенность в завтрашнем дне, а теперь Северин Татаринов, казавшийся таким сильным и невозмутимым, оказался нервным и ведомым. «Того и гляди – кинется», - подумал Ефим.
- А что, русские? - пробурчал Северин. – Баба, она и есть баба. Какой с бабы спрос? Завалил и обрюхатил.
- Тогда почему же ты…
- Но не казачка! – рявкнул Татаринов.
- Да заткнитесь вы, - прошипели сзади, но было уже поздно. Подлетел дежурный аргузин и без разбора несколько раз хлестанул по некоторым спинам.
- Грэбите, сабаки плэшивые!
Аргузин ушел и на некоторое время рабы слышали только шум волн и скрежет дерева.
- А ты слабак, Северин, - прошептал Ефим.
- Я слабак?
- Как же ты нас поведешь к свободе, если совладать с собой не можешь? Тебе только скажи плохое о казачке, сразу дураком становишься.
- А ты не говори.
- Ты вот говоришь, убьется? А если под сердцем дитятко появится – все равно убьется?
- Это басурманский ублюдок буде, а не дитятко.
- Нее, прав Пишмич, - сделал вывод Ефим. – Да и ты прав – завалил и обрюхатил. Хоть казачку, хоть полячку.
- Уж тебе это доподлинно знакомо, правда, Ефимушка? – спросил язвительно Северин. – Мне Прошка говорил, за что бил тебя!
- А причем здесь я? – возмутился Ефим, чувствуя, что краснеет. – У нас все по доброй воле!
- Конечно по доброй. Приходится по доброй. Если по доброй не схочет, то ведь принудите, знаем вас.
- И вообще, это дворовая девка и…
- Но ведь русская же?
В следующий миг Ефим почувствовал удар по спине. В глазах потемнело. От неожиданности из его уст вырвался стон. Турок размахивал кнутом и бил, не разбирая, кто виноват, а кто нет.
- Ах, хорошо! – крикнул Северин, получив удар. – Давай еще, жопа басурманская.
Некоторое время после того, как надсмотрщик ушел, все молчали. На корме продолжали шуметь, но женской речи разобрать никто из рабов не мог. Наконец, Василий Пишмич сказал:
- Мы сами легли под турка, а с бабы чего-то требуем.
- Что?
- А то! Баба для услажденья, а мужик для работы. Вот турок и пользует нас по призванию. Ты же не убил себя, Северин? Нет, гребешь для салтанава величества. Против своих же гребешь, работаешь на турка. Вот и она работает, как может.
- Чай работка-то не веслами грести. Срам!
- Тьфу ты! А воевать за турка не срам? Неаа, прав Ефим – не приведешь ты нас никуда.
- Тихо! Аргузин крадется.
Все замолчали. Ефим заметил, что ему стало немного легче. Он и не верил, что Северин Татаринов сможет организовать мятеж. Сборы оружия, разговоры о бунте пугали Ефима. А вот в то, что все это навлечет беду, Ефим Старов верил охотно. Теперь же, когда авторитет Северина немного снизился, Ефиму казалось, что никто уже не послушает его. «Глупо рисковать ушами и носом и даже жизнью, - подумал Ефим, - если нужно просто дождаться случая, когда не «Сейфи» нападет дружественный корабль».
***
Через несколько часов на горизонте появилась серая полоска земли. Рабы, обрадованные скорому отдыху, стали грести с энтузиазмом. Ефим снова вспомнил Пьетро Дуодо. Венецианец предупреждал, что если будет крупная добыча, то Ибрахим-паша упрячет ее часть, чтобы не делить с султаном. Так делали почти все капитаны Османской империи. Так, видимо, и произойдет.
Некоторое время, пока не доплыли до нужно деревни, шли вдоль берега, а потом стали приближаться. Короткий деревенский причал не мог принять сразу два судна. Первой подошла галера Ибрахим-паши. Бросили деревянный трап, и на берег спустился капитан в сопровождении личных охранников-янычар и наложниц, а за ними и несколько десятков других воинов. Молодой ахриян Михайло, выполняющий обязанности эконома, убежал в сторону деревни. Ефим вспомнил, что Прошка вроде бы что-то говорил о Михайло. Будто бы он кого-то подпоит. «Неужели Михайло тоже остался предан нашей вере? – подумал Старов. – Неужели он не ахриян и тоже «прикормлен» у Татаринова?»
Последними спустились моряки. Они выстроились на берегу, ожидая, когда причалит "торговец". Им предстояло разгружать товары вместе с мальтийскими рабами, в то время как янычары будут следить за невольниками. Галера Ибрахим-паши отчалила от берега, уступая место торговому судну. Рабы «Сейфи» переглядывались: на борту их галеры, с учетом погибших в бою и сошедших на берег, оставалось от силы сорок янычар. Столько же было и моряков, но их никто не принимал в расчет – на чьей стороне будет сила, к тем моряки и прибьются. А рабов было почти в шесть раз больше воинов. "Если бы не кандалы..." - думали многие. Турки понимали, что рискуют, но у них не было другого выбора. Воины расхаживали по палубам и куршее, обнажив оружие. Гуссейн снова встал на пушку.
В это время из деревни прикатили повозки и началась разгрузка мальтийской "бастард"-галеры.
Когда закончили работу, солнце клонилось к горизонту. На берегу поставили шатер для Ибрахим-паши, разбили лагерь. Несколько раз к галере подплывала лодка с янычарами, они брали какие-то вещи и снова уплывали на берег. Загорелись костры. Через какое-то время береговой бриз окутал рабов ароматами жареного мяса. В это же самое время невольников кормили жидкой похлебкой, в которой плавали кусочки черствого хлеба, оставшиеся со вчерашнего дня после ужина моряков и воинов. И для многих рабов этот ужин казался вкуснее, чем десятки других, хотя ели они то же, что и каждый день. Ефим приоткрывал иногда глаза, и видел, как прищурился Митяй, вдыхая аромат жареного и смакуя кусочек хлеба, будто это и есть мясо. Он видел, как закрывал глаза Василий, и задние рабы и почти полгалеры. И тогда Старов тоже закрывал глаза и мечтал.
На берегу начались гулянья. Послышалась музыка, громкие разговоры и женский смех.
Лодка продолжала курсировать между галерой и берегом, привозя на борт подвыпивших янычар. Они менялись друг с другом и вскоре почти все охранники на галере тоже были пьяными. Бдительность аргузинов снизилась: на куршее оставили одного надсмотрщика, который тут же прислонился к мачте. Но на пушке по-прежнему стоял Гуссейна. Он не пил вина, отказывался от гуляний и, хмурясь, выполнял обязанности аргузина, как будто чувствовал недоброе. Остальные янычары ушли на носовую палубу, где также как на берегу, развернули веселье. На кормовой палубе осталось несколько охранников покоев Ибрахим-паши.
Солнце ушло за горизонт. Темнело и становилось прохладней. Почти в центре небосвода проявлялся, наливаясь желтизной, диск луны. Рабы прильнули друг к другу. Тут и там тихо шептались. На других банках уже спали.
- Ну же, Прошка, ведь самое время, - прошептал Северин.
Ефим вздрогнул. «Все-таки не успокоится».
- Гуссейн лупит глазом, аки сокол, - заметил Ефим. – Думаю, Прошка боится.
- Боишься ты.
- Я не боюсь. Просто глупо, без подготовки… что толку от оружия, если ключа нет?
Северин обернулся и хмыкнул. Его лицо в свете луны было серым и мертвенным. «А ведь и он когда-нибудь погибнет на галере, - подумал Старов. – И я сдохну здесь. И все. И не выйдет у нас ничего».
- Все будет хорошо, - сказал Северин и неожиданно для Ефима улыбнулся. – Месяц – казачье солнышко.
Ефим снова поежился.
- Что?
- А то, что ключ можно только своровать, а воровать нужно ночью. Сегодня хорошая ночь. И хороший месяц.
А Прошка, на правах аргузина выпив вина, уже не боялся. Он ступил на куршею нетвердой ногой, неся в одной руке бутыль, а в другой плетку. Благодарный надсмотрщик, думая, что пришла смена, оторвался от мачты и пошел навстречу. Пройдя ломаной дугой по скрипучим доскам до середины галеры, раскачиваясь из стороны в сторону, Прошка наткнулся на пушку и едва не повис на ней. Гуссейн подскочил к нему, схватил за шиворот и с шипением отбросил. Прошка, нелепо переставляя ноги, пытался удержать равновесие, но на очередном шагу его ступня встретила пустоту. Грохнулся о нижнюю палубу бутыль. Сам Прошка рухнул на плечо Ефиму, разметав тощие руки в стороны, при этом умудрился садануть кнутом Осипа, а Северина ударил по уху.
- Ты первому дать не мог? Зачем сюда то? – прошептал Северин, почесывая ухо. Гуссейн с рычанием подскочил к Прошке, схватил его за руку и затащил на куршею. Он отругал его и, хорошенько приложившись ногой к заднице бывшего раба, отправил просыпаться.
- Спат! – рявкнул Гуссейн на русском языке. Рабы послушно улеглись, кто на весло, кто оперся на борт, а кто и на ноги соседа. Гуссейн подобрал Прошкин кнут и вернулся к пушке.
Через несколько минут Иван прошептал:
- Вот это Прошка дал! Он был пьян или притворялся?
- Тихо, - шикнул Северин, устраиваясь между банок. – Ждем.
Пришлось выждать минут пятнадцать, прежде чем облака заволокли луну. Северин лежал вдоль банки, опершись на колени Петра, поэтому мог наблюдать и за Гуссейном и за тем, что происходит на кормовой палубе. Он дождался, когда Гуссейн повернется в сторону носа и ткнул рукой во впереди сидящего раба.
- Только не клацать, - прошептал он. – Кандалы пусть висят на ноге, чтоб сразу не видно было.
Сердце Ефима заколотилось. Ему казалось, что оно стучит так громко, что Гуссейн его услышит и поднимет охрану. На мгновение он увидел маленький ключ в чьих-то руках и не мог поверить, что в ближайшее время случится важное: он умрет, или освободится… или умрет.
Ключ пошел по рукам в сторону кормы. Там было всего две банки, поэтому ключ вернулся быстро. Наконец, он попал в руки Василию.
С задней банки послышался шепот грека:
- Осторожней. Кто-то плывет.
К галере подплыла очередная лодка с берега. Что-то прокричали на турецком. К борту подскочил один из охранников покоев Ибрахим-паши. Он спустил трап. Василий передал ключ Митяю. Не только рабы наблюдали за кормовой надстройкой, но и Гуссейн, поэтому Митяй зажал ключ в кулаке и замер, ведь пушкарь мог заметить что-нибудь. На палубу поднялся начальник охраны Ибрахим-паши Исуп в сопровождении четырех янычар, Михайло и женщины, которая досталась ему при дележке. Они быстро пересекли кормовую палубу и направились к Гуссейну.
- Гуссейн, где остальные? - выкрикнул Исуп, стараясь придать своему голосу трезвые, серьезные нотки.
- Я за них не в ответе, - пробурчал пушкарь.
- Собрать всех аргузинов, - приказал Исуп своему помощнику. - Быстро всех сюда! Мне нужно проверить ключи.
- Зачем? – удивился Гуссейн.
- Затем, что есть сведения. Не замечал ничего странного?
Гуссейн качнул головой.
- Ах, ты ж, собачий сын, - ругнулся в полголоса Северин, смотря на Михайло. Из глаз Северина густо закапали слезы. Михайло отводил глаза от взгляда казака, но на Татаринова во все глаза смотрела женщина. Подойдя к начальнику охраны, Михайло что-то тихо сказал ему.
- Где Прожка? – спросил Исуп.
Гуссейн застыл на некоторое время. Его брови удивленно взмыли ласточкой, а затем распрямились – в голове Гуссейна родилась догадка. Он метнул взгляд в сторону кормы. Сердце Ефима едва не остановилось от страха.
- Все отвели глаза. Все! – шикнул Северин. – Не смотреть. Мы спим.
- Прожка, - выговорил Гуссейн. – Сейчас найду.
В это время Митяй ткнул в плечо Ефиму и протянул ключ. Ефим пытался показать ему глазами, что сейчас не время передавать ключ, но Митяй уже начал раскрывать ладонь и Старов схватил ключ, боясь, что их сейчас разоблачат. Ключ жег ладонь, как кочерга.
Процессия направилась в сторону носовой надстройки. Женщина задержалось было, но Исуп рявкнул ей что-то и она повиновалась ему. По скулам Северина ходили желваки. Увидев на лице казака слезы, приняв во внимание его бледность и желваки, Ефим понял, что план провален. Сейчас отрежут уши всем, кто раскован. А того, у кого ключ, казнят и выбросят в воду. Едва процессия зашла за грот-мачту и миновала пушку Гуссейна, Ефим Старов метнул ключ в сторону куршеи. Маленький кусочек металла звонко щелкнул по деревянному настилу. Ефиму показалось, что это услышала вся галера.
- Ты что ж делаешь? - возмутился Иван. В сторону Ефима повернулись все сидящие спереди рабы.
- Белены объелся? - спросил Северин, снимая браслет с ноги.
Ефим еще сам не мог понять, зачем выбросил ключ. Ему было неуютно с ним, страшно. Ключ прожигал ладонь насквозь.
- Они могут убить Прошку, - сказал Ефим, оправдывая свой поступок. - А так, скажет, что потерял.
В груди Ефима похолодело - змеиный взгляд Северина парализовал его. Северин поднялся и, пригнувшись, полез на куршею.
- Пока они ходят, можно полгалеры освободить, - проворчал он, протягивая руку за ключом.
Ефим оглянулся, боясь, что казака обнаружат, и тогда достанется всем. Он заметил торчащее из-за мачты лицо Михайло. Ахриян закричал, призывая Исупа. Загремели доски под тяжелой ногой Гуссейна – он тоже схитрил, сделав видимость, что уходит, а сам стоял за скаткой паруса. Татаринов залез полностью на куршею, понимая, что обратной дороги все равно нет. Но ключ ему взять не удалось – подлетел Гуссейн и пинком по голове отбросил казака на спину. Подбежал Исуп и два янычара. По куршее неслось еще три аргузина.
- Бунт! – выкрикнул Исуп так громко, словно старался перекричать шторм.
- За веру православную! – крикнул Иван Сагайдачный и бросился на куршею. Митяй и еще три раба спереди последовало его примеру. Но это был совсем не тот масштаб бунта, на который рассчитывал Северин. Против четырех безоружных рабов было шесть пьяных, но вооруженных янычар. Свистнули сабли, заревел от боли и схватился за грудь Митяй, по дощатому настилу куршеи покатилась голова Ивана. Его глаза стекленели на виду перепуганных рабов, оставшихся сидеть на месте.
- Вот этот главный! – выкрикнул Митяй, тыкая в сторону Северина пальцем.
- Этого связать, остальных казнить! – крикнул начальник охраны.
Куршея покрылась пьяными янычарами. Приволокли Прошку. Он был белее луны, его губы дрожали и он о чем-то умолял Исупа, но невозможно было понять, о чем. В это же время доски снова окропили кровью бунтарей. Добили Митяя и казнили еще одного раба, кинувшегося на куршею. Их тела выбросили за борт. Северина связали и поставили на колени. Прошку подвели к начальнику.
- Этому отрезать уши и посадить на весла. Если выживет, будет служить уроком другим.
Прошка заверещал от ужаса, увидев острый, блеснувший в свете луны кинжал. Через несколько мгновений он стоял на коленях, сжимая побелевшими руками те места, где раньше у него были уши. Сквозь пальцы сочилась кровь. Прошку потащили волоком к банкам и усадили на место Ивана Сагайдачного. Уже на банке Прохор потерял сознание и упал на валёк. Василий вытащил из-под банки кусок прогнившей тряпки, бывшей когда-то его подштанниками, разорвал ее надвое, и обмотал одной частью голову Прошки. Вторую часть он протянул Ефиму. Его кандалы были разомкнуты – он понимал, что произойдет дальше. Чувство стыда жгло Ефима из груди. Он смотрел на Василия Пишмича с сочувствием и мольбой о прощении. Ефим знал, что во многом он виноват, что освободилось так мало рабов и он подставил тех, кто успел освободиться. Ефим пытался найти в ответном взгляде Пишмича хоть капельку прощения. Взгляд Василия был холоден, но совсем по другой причине – он не поднялся за другими и чувство вины теперь сжигало и его.
Прошло некоторое время, но пьяные аргузины так и не проверили запоры на кандалах других рабов. Ефим надеялся, что они и не сделают этого. «Наверно не могут предположить, что свободный раб способен усидеть на месте и не кинуться в бой».
Поняв, что бунт усмирен в зародыше, Исуп отпустил большую часть янычар и аргузин продолжать веселье, оставив только своих помощников. Нетвердым шагом он подошел к Северину и пнул его.
- Встать! – рявкнул он.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
Северин с трудом поднялся.
- За это, ты будешь наказан, - сказал Исуп на турецком языке, показывая ключ Татаринову. – Потому что это – мое!
Последние слова он выкрикнул, поворачивая голову во все стороны, чтобы слышали все рабы.
- Это – мое! Понятно вам? – Он положил ключ в карман и хлопнул по нему ладонью. – Мое! Понятно? Кто еще раз попытается сбежать – лишится ушей и носа! А зачинщик умрет так же мучительно, как эта собака! Зачинщик будет выпрашивать смерть!
Мальтиец испуганно вертел головой, потому что он не понял ни слова. Северин стоял на коленях и смотрел… Он смотрел не на пьяного турка, а на женщину. Она потупила взгляд.
- Бей, жопа басурманская! – крикнул Северин на русском языке. – Просить не буду! Всё одно – помрем! Так лучше помереть за веру православную, чем гнить всю жизнь на веслах. Вместо меня придет другой, попомни мои слова.
Исуп икнул и завертел головой, в поисках помощника. Северин говорил слишком быстро для понимания. Он плохо знал славянские языки и не разобрал и половины слов.
- Что? Что он сказал?
Ему перевели. Глаза Исупа налились кровью.
- Придет? Придет? Придет? – переспрашивал Исуп после каждого удара. – Поломайте его немного!
Помощники Исупа повалили казака на куршею и принялись пинать его. Во время падения Северин раскинул руки, турки сразу же воспользовались этим и стали топтать кисти. Захрустели кости. Северин старался молчать, но иногда сквозь закушенные губы слышался стон. Ефим обратил внимание, что наложница бледнее, чем луна. Она подошла к Исупу и стала умолять его пощадить раба. Тот ткнул ее локтем в грудь, и она упала на куршею.
Ефим отвернул взгляд, боясь смотреть, как избивают Северина. Он дрожал. Призыв казака «за веру православную» кровавой стрелой вонзился ему в сердце, но он ничем не мог помочь Северину. Несколько минут назад мог, но струсил… теперь уже было поздно. Ефим подумал, что мог просто передать ключ дальше, не освобождая себя и, следовательно, не подвергая себя риску быть наказанным за это. Но и эта мысль пришла слишком поздно. По желвакам на скулах и опущенным головам, Ефим понял, что те несколько рабов, которые успели вскрыть кандалы, но сидели сейчас в бездействии, страдают не меньше его. Каждый из них внушал себе, что неразумно кинуться в драку и тут же умереть. Может быть, стоит выждать пару дней, а потом воспользоваться свободой, думали они. Но никто не мог убедить себя полностью, потому что при удачном раскладе можно было буквально задушить тех, кто избивал Северина, отобрать ключ и устроить бунт.
Северин уже не двигался, но еще был в сознании. Неожиданно для Ефима, раздался хриплый голос Прошки:
- Она его жена! – крикнул он. – Его голос был слаб, но скрипел так, как скрипят мачты в шторм, поэтому Исуп обернулся и нахмурился.
- Что он сказал?
- Она его жена, - повторил Прошка, протягивая костлявый палец в сторону наложницы.
На губах Северина появились кровавые пузыри. Он что-то говорил, но никто не слышал слов.
Исуп посмотрел на наложницу, потом на Северина и его губы растянулись в хитрой улыбке.
- Ты, жена? – спросил он, схватив наложницу за грудь и притягивая ее.
В первое мгновение женщина скривилась от боли, но тут же, закусив губу, превратила гримасу страдания в маску вожделения.
- Да, хозяин, - почти прошептала она, пытаясь обнять начальника охраны. – И я знаю, как его наказать еще сильнее.
Она кивнула в сторону кормовой надстройки.
- Что? – хмельные глаза турка непонимающе уставились на нее.
- Там перила. На виду у всех…
- Оооо-оо-хо-хо! – воскликнул турок, не ожидавший такого поворота событий. Он обхватил наложницу за талию и рывком прижал к себе. Она стала гладить его щеки и шею.
- За мной! – тявкнул начальник своим помощникам. – А почему бы и нет? Устроим ему праздник перед смертью. Становитесь в очередь – я подарю ее вам. Но только после меня!
Пьяные янычары поддержали его ликующими выкриками и все вместе они двинулись к корме. После многих попыток Северин, наконец, поднялся на колени и провожал их взглядом. Из его глаз текли слезы, а на губах по-прежнему лопались кровавые пузыри.
Рядом с Северином остался один лишь Гуссейн, но и тот, понимая, что казак теперь не опаснее мыши, пошел к своей пушке. Он хмурил густые брови, явно не одобряя действий других воинов.
Ефим не мог осознать, что происходит. По глазам Северина Татаринова можно было понять, что он страдает не только от телесной боли. Неужели Прошка угадал? А если угадал, зачем выдал секрет?
- Прохор? – позвал он дрожащим голосом. – Ты зачем так сказал?
Но Прошка ничего не слышал. Маленькие отверстия, оставшиеся от когда-то больших ушей, были заполнены сгустками крови и перетянуты гнилой тряпкой. Голова Прохора качалась от слабости, он то прикладывал ее к вальку, то поднимал, наблюдая за кормой.
Взобравшись на корму, наложница выскользнула из лап турка и стала играть с ним в «кошки-мышки». Сначала он оторопел, потом принял правила игры и начал ловить ее. Пятачок, не занятый охранниками Ибрахим-паши, был небольшой, поэтому начальник охраны быстрой поймал наложницу. Едва только его пальцы обхватили плечо женщины, улыбка исчезла с лица турка, а глаза его помутнели. Он толкнул наложницу в сторону перил, и она сложилась пополам, наткнувшись животом на деревянную балку. Одобрительные возгласы янычар подзадоривали Исупа. Несколько сошедших с ума рабов замычали, показывая пальцами в сторону кормы. Возбуждение турок передалось и им.
Начальник охраны задрал наложнице юбку и проник в нее. Женщина закрыла глаза и опустила голову, не выдержав взгляда Северина. Она немного выпрямилась и оперлась руками о перила. Искривленное лицо, скрюченные пальцы, побелевшие костяшки – Ефим видел, что она страдает. Но для чего? Хочет таким образом оттянуть смерть мужа? Но ведь смерть все равно неизбежна. Для чего причинять дополнительную боль?
От толчков турка, руки женщины соскочили с перил, и она снова нагнулась, заставив его рычать от удовольствия. Через некоторое время наложница опять приподнялась и уперлась в балку ладонями. Чтобы удержать такое положение, ей следовало обхватить перила пальцами, но она, как и прежде, держала пальцы скрюченными, зажатыми почти в кулак… В груди Ефима похолодело, потому что он кое-что понял. Но, если его догадка была верна, то пришло время действовать. А действовать было страшно. Он посмотрел на Северина и сердце сщемило одновременно и от жалости и от страха. «Всё одно – помрем, - вспомнил он. – За веру православную. Всё одно – помрем. Ведь или всю жизнь гнуть спину на турка, или… Митяй уже помер и ему ничего не страшно. И Сагайдачный помер, и Дуодо».
Ефим посмотрел на Гуссейна. Тот иногда вертел головой, следя за порядком на галере, но большей частью смотрел за тем, что происходит на корме. «Гуссейна нужно отвлечь. Не будет же он сразу из пушки… А кнута у него нет», - подумал Ефим, сместился немного влево и, не веря сам себе, заехал в ухо Василию. Пишмич взревел от неожиданности. Но он не мог поверить, что его ударили, и не спешил отвечать. Ефим приподнялся и достал рукой мальтийца, прижавшегося к борту, и едва не оторвал ему ухо. Потом развернулся и вмазал сзади сидящему рабу. Его попытались успокоить, но Ефим бил направо и налево. «Назад ходу нет, - думал он. – Всё одно – помрем».
Подбежавший Гуссейн Ефима по лысине кнутом, который он забрал у пьяного Прошки. Гуссейн не был надсмотрщиком, он умел пользоваться пушкой, но не кнутом. Поэтому удар получился слабый, но кончик кнута попал в глаз. Боль оглушила Старова на некоторое время. Перед ним стали летать искры. Удары Гуссейна сместились на спину Ефима. Плеть «облипала» тело Старова, ведомая неумелой рукой, и задерживалась чуть дольше обычного. Во время очередного удара Ефим схватил плеть и дернул. Гуссейн, по инерции, стал валиться на рабов. Его тут же подхватили мозолистые руки и притянули к себе – много рабов успело осознать, что больше у них шанса не будет – пора действовать!
- Мычать! – крикнул начальник охраны наложнице, не замечая суеты среди рабов. Два янычара, увидев, что Гуссейн попал в передрягу, поспешили ему на помощь, но два других остались, не желая покидать очередь – их начальник был уже близок к победе…
И, когда Исуп взревел, как ядро, вылетающее из пушки, когда Гуссейн сипнул в последний раз, задушенный, когда два турка бежали по куршее, не зная, что за их спинами, на помост забирается несколько рабов, из рук наложницы выпал ключ. В этот раз рука Ефима не дрогнула. Он отстегнул браслет и передал ключ дальше. Освобожденные рабы начинали подниматься на куршею. Подобрали сабли уже мертвых янычар. Стали отдирать доски, выдирать скобы из вальков. Исуп отвалился от наложницы, как хвост ящерицы и упал на колени. Удивленным и еще туманным взглядом он окинул происходящее через балясины перил. Один из его помощников кинулся в бой, призывая воинов с носовой палубы, а второй стал пристраиваться к наложнице. Она пнула его в пах, и он рассвирепел, повалил ее на палубу сильным ударом в нос. Тело наложницы обмякло. Ему казалось, что происходит то же, что и в первый раз – несколько рабов чудом освободились и с ними сейчас кто-нибудь разберется. Ему было не до рабов. Но на кормовой надстройке уже были невольники. Их голые, израненные тела казались красными в мерцающем свете факелов.
- Не бейте главного! – крикнул Ефим. – Выпытайте, где еще ключи!
Что-то промычал Прошка. Он попытался подняться, но его ослабшие ноги подкосились и он упал на банку. Ефим приобнял его за плечи.
- Сиди, Прохор, - сказал он. – Я за тебя их… Ты прости… А Гришку я сам розгами отшлепаю. Что розги супротив нашей доли? Только почесаться.
С носовой надстройки послышались ружейные выстрелы. Зазвенели сабли. Освобождающиеся рабы лезли вперед, и казалось, что их окрыленные надеждой взгляды способны убить янычар без оружия. Но ключ ходил по рукам все еще с одной стороны галеры, поэтому турки могли подавить бунт, хотя их было всего человек сорок. Продираясь сквозь поток, Ефим направился к корме. Он бы побежал, но его ноги так давно не ходили, что просто не способны были перейти на бег. Он добрался до Северина, который лежал без сознания, и потащил его волоком. Ему казалось, что так он смоет часть своей вины перед казаком. В это время начальник охраны «чудом» нашел еще несколько ключей и тут же был убит. Грохнула пушка, унеся жизни десятка рабов. Ефим дотащил Северина до кормы. Навстречу шла жена казака. Из ее носа текла кровь. Она плакала. Ефим оставил их и поспешил к баку.
Раздался выстрел со стороны мальтийской галеры. На берегу услышали шум битвы, и нужно было поскорей закончить бой и садиться за весла.
- За веру православную! – крикнул Ефим, но его голос утонул в общем шуме. Зато где-то впереди раздавался мощный голос Будана, призывающий часть рабов сесть на весла.
Ефим, ни разу не державший оружия прежде, подобрал саблю и ввязался в драку. «Смою свой позор кровью или победой», - решил он. Но ему не довелось никого убить, потому что янычар было в шесть раз меньше, чем освободившихся рабов. Большинство воинов было убито, а большинство матросов добровольно сдались в плен. Те несколько янычар, что были найдены на камбузе или завернутыми в парусные скатки, тоже сдались без боя. Их тут же разоружили и приковали к банкам.
Будан забрался на бак и стал командовать людьми. Толпа обезумевших от счастья рабов с радостью кинулась обратно, к веслам – уж эту работу они знали! Сквозь толпу голых и полуголых тел Ефим не мог разглядеть, что там происходит на корме. Его сердце отчаянно хотело помочь, проследить, чтобы все обернулось лучшим образом. Наконец, он увидел Северина Татаринова и его жену. Они стояли у борта, обнявшись. Она осыпала его побитое лицо мелкими поцелуями, а он, обмякший, почти висел у нее на руках. Он медленно поднял руки-плети и попытался обхватить жену за талию. Ефим широко улыбнулся, но в следующий миг улыбка сползла с его лица, потому что казак и его казачка шагнули за борт.
И черная вода поглотила их.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 797
Замечания : 0%
Голосование до 2 декабря включительно.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 410
Замечания : 0%
 прочитал и не знаю за кого голосовать. Ребята, оба текста отличны. Все я в печали и раздумьях. Вернусь когда решусь....
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 100
Замечания : 0%
За второе
Первое слишком уж утомляет своим подвывающим пафосом. Особенно начало. У меня есть мнение, которое я, естетсвенно, никому не навязываю, что военная постапокалиптика резко падает в цене, если начинается примерно со следующего: "И вот, значит, люди скотинели-скотинели и оскотинели до того, што озлобились на все и вся. И, что бы вы думали, началась война. Человечество, сами понимаете, совершенно оскотиневшее, поубивалось и теперь миру конец". Эту осточертевшую белиберду можно спокойно пропускать. То есть не описывать вовсе. И так все будет понятно. Можно, конечно, попытаться дать вступление новыми словами, но не у каждого это получится. Вот у автора, например, не получилось.
После вступления начинается нормальный саспенс одинокого бродильшика. Мне нравилось ровно до того момента, пока не начался круизис с нанокостюмами и роботами. Важность этого эпизода сомнительна. Он, допустим, демонстрирует Бориса как отважного, самоотверженного воина, но одновременно сильно перегружает повествование и веселит своей шушностью и трах-тарарах сценами.
Потом снова становится интересно. Начинаешь понимать, что автор корпел, он прямо силился показать драму. Хорошую драму. Два последних человека не в силах преодолеть свое, сами понимаете, оскотинение убивают друг друга. Это вам не Бэтмэн, который улетает с бомбой в океан. Это ДУШУ РВЕТ! Я бы еще рекомендовал сделать Фрая женщиной. Это было бы еще остросюжетнее. К тому же вспышка националистской истерики, естественнее смотрелась бы в исполнении женщины. Не потому что женщины склонны к национализму, а потому что склонны именно к таким "нуохренетьтеперь" выступлениям. В любом случае драма почти удалась. Просто автор начал повторятся. Сначала Борис внезапно обнаруживает у себя нож в животе. Потом Фрай не менее внезапно убеждается, что ему живот же прострелили.получилось немного ненатурально.
Но в целом норм.
Второе выигрывает чисто информационно. Я бы не смог такое написать. Мне в голову бы даже не пришло как именно нужно описывать разговоры рабов, как отмечать их национальности и происхождение. Чтобы написать такое, нужны специальные знания. У меня их нет. Прочитав "Луну" я стал немного опытнее. Когда я могу почерпнуть из текста что-то действительно новое, я принципиально отдаю ему предпочтение.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Первый текст очень даже хорош. Нет, конечно без косяков не обошлось: когда у героев начинаются чуйства - зубами скрипишь так, что реально сточить их можно. Такое ощущение, что вместо героев тут истерички шизофреничные и души ранимые. Они конечно ребятки должны быть двинутыми во всю голову, но не до такой же степени! Но не суть, по меркам сайта если сложить и оъем и неплохое исполнение, то ваще великолепно! Но...
Второй тейкст. Текст такой, что захочешь - не придерешься. Хорошая психология, живое описание, наполненность без лишней воды, историческая достоверность (тут не знаю, не историк, но ЗВУЧИТ все так, что этому веришь сразу).
Голос за второе произведение.
Но автор первого текста - молодец
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 467
Замечания : 0%
Оба текста приятно читать. Именно - приятно. Хотя они полная противоположность друг друга. Первый текста - в первой части слишком ощущается присутствие автора, можно целые абзацы выделять, где он вмешивается во взгляд на постапокалиптический мир Бориса с рассуждениями о порочности человеческой натуры, которая стала следствием уничтожения человечества. Возможно это интересно, но уровень текста предполагает, что читатель уже знаком с подобными теориями, мало того, они ему уже должны были приестся. И облегченно вздыхаешь, добравшись до экшеновского кусочка боя Бориса с роботами и спецназом в нанокостюмах. Хотя этот кусочек выбивается из стиля подачи текста. Жаль, что бой выдан как возврат в прошлое. Ну да, показал, что Борис бравый воин, но тем самым поставил в тупик несоответствием того облика с теперешним - у вояки винтовка в руках и он не знает - стреляет ли она? Нонсенс. Это более чем странное поведение для человека, который может отдаться на волю гнева и при этом прекрасно управляясь с техникой ведения боя, так сказать на горячую голову. А он не знает - стреляет ли у него ружье... Вообще четко чувствуется деление на три части текста - в начале философия - экшн - душещипательная драмма - не то чтобы это мешало, но не делает текст цельным. Несколько не понятно истеричное поведение героев во время встречи. По-моему, у них было более чем достаточно времени,чтобы поразмышлять - а как я буду себя вести если встречу еще одного человека. В тексте еще есть такие неувязки в психологии поведения. А вот проработка и картина мира весьма понравилась. Проникновенно и ярка. Просто хотелось большего отражения его именно через призму Бориса, а не ощущения дыхания автора за спиной). В целом замечательное исполнение! Благодарю.
Второй текст. Разноплановость характеров, проработанный сюжет, насыщенность историческими образами - которым без оглядки веришь, интересная идея, трагедия становления личности героев - просто восхищают! Очень понравилось техническое исполнение - и мягкие вставки с пояснениями для несведущих о такелаже и конструкции галеры, тонкая обрисовка того времени - прекрасно. Достоверность до того захватывает, что невольно бросается в глаза...ну не знаю, я думала, что шланги в то время еще не были изобретены, кальяны курили через тростник, и тут рабов моют, пусть редко но со шланга. Автор,если не сложно, киньте в личку источник, заинтриговали. И, учитывая проработанность достоверности автором еще укажу - там про венецианца Дуодо "Из черепной коробки потекла серо-бурая слизь." - так будет, если мозг сгнил, а так череп можно раскрошить, а мозг руками обратно собрать по кусочкам, ничего не течет бурого и серого. Кровь будет алой. Подытоживая - автору сердечная благодарность за доставленное удовольствие от прочтения и желание в будущем еще раз перечитать этот рассказ. Спасибо.
Голос Казачьему солнышку -второму рассказу.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 410
Замечания : 0%
Ну вот я и вернулся)
Не буду долго расписывать плюсы и минусы текстов. Как всегда буду краток:
1. Отличная фантастика. Отлично подано персонажей. Отлично прорисована картина. Есть моменты с которыми я не согласен, это касается ГГ героя и его поступков, но кто знает как поведет себя последний человек. Это решает автор. Но все же. Как мне кажется он бы держался за своего друга. Страх остаться снова одному должен был перевесить. Но все же.
2. Отлично. Вот так погрузить читателя в рассказ редко кому удается. Удивило умение автора прорисовать всех героев и умело показать их, кто что делает и как в тот или иной момент, целостность картины поражала. Из минусов... не помню)
Голос за (вот опять у меня сомнения) для меня фантастика очень тяжелый труд, так как сам не могу ее толково написать и для меня это крайне тяжело... Но история тоже не легка, нужно знать все моменты, все должно быть достоверно, и так досконально изучить как же оно было на галере. но все же голос за номер два. Второму тексту.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 883
Замечания : 0%
За второй, сугубо за идею. Первый уж очень похож на "я - легенда" и поведение людей показалось надуманным....но при этом есть конфликт и неожиданная вроде бы развязка... для чего автор это сделал понятно, но интерес теряется. Второй - предсказуемый, по-сути без претензий на что-то эпическое, но выбранная тема оригинальна, посему за нее и голосую, хотя врать не буду - не дочитал ибо красиво но пусто.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 155
Замечания : 0%
Читал первый текст и вспомнил фильм "Я легенда". Особенно, первая часть. Много переживаний героя, его внутренний мир и все такое. Жаль, что пост- мир больше напомнил свалку чем жилье. Безысходность уважамый автор, без тени надежды. Ваш герой живет прошлым, а значит он изначально изнутри уже мертв. Вот, что больше всего "напрягает", когда стаешь на его место. Ни какой миссии он изначально не несет, просто доживает. Читается так себе - просто глубоко философский трактат о смысле жизни.
Я за второе произведение. Жаль, что так быстро оно закончилось. Историческая подоплека, наложенная на матрицу людских судеб, сливается в непередаваемый по красоте рисунок жизни, борьбы, страданий, победы. Браво автор! Мои аплодисменты много раз.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1847
Замечания : 0%
Странно. А за свои тексты можно голосовать? Хотя я и согласен. Второй литературно сильнее. Всё же, даже несмотря на некоторые ляпы, я уверен, что текс №2 принадлежит Павлу Волченку. Как ни как, уже привык к стилю Волчека и Кро. Они узнаются легко. Вот с Хамелеоном сложнее. Я читал его месяца 3-4 назад, в дуэли. Тогда уже заметил сильные стороны: это конечно же сюжет, да и мир, в котором живет автор. А вот слабые: сухой язык. Меня он бесит. Тогда был суховат и к сожалению не изменился и на сей день. Вернее, именно я (может другие и не такого мнения) не вижу изменений. В чем разница языка Волка с языком Хамелеона? В Волка почти (да-да, почти) нет лишнего в предложениях. Это-то и завораживает. Каждый деепричастный оборот до сумасшествия прост, что значительно облегчает картинку и чтение.
Для сравнения:
Quote Плечо Ефима ныло, обожженное взрывной волной, но еще больше заныло у него в груди, когда он услышал эти слова.
Коротко, ясно, красиво.
Quote А через месяц ему предстояло узнать, что запуганная Ливия, доселе открыто не выражавшая протеста против Российской интервенции, тайком разослала во все крупные города своих камикадзе.
Перебор с причастиями. Но и хер с ними, не только в них дело. Сами предложения не столь текучи, как у Павла (Волченка).
Я, каким бы ни был сюжет, не могу отдать свой голос тому тексту, где качество хуже.
Так что, извини меня Павел Яровой (хы, батл тесок), но я отдам голос Волченку.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1847
Замечания : 0%
Короче, голос номеру 2. Не позорьте меня, ребята 
|
|
|
