Весь скуренный табак, горами пепла вытряхиваемый из трубок прямо на пол, окрасил помещение тысячами оттенков серого, не оставляя без своего внимания ни одного сантиметра той комнаты, куда минуту назад вошел Дориан. Все картины бледнели под влиянием дыма, обтянутые дорогими обоями стены казались бесконечно далекими в атмосфере мистического тумана самых разных запахов. Дорогая мебель, расставленная по комнате без всякого вкуса и логики, теряла всякую привлекательность от сваленных на нее бутылок с вермутом.
Альфред, сидящий в центре стола и словно пытавшийся сломить гостья своим тяжелым взглядом из под густых бровей, назвал минимальную ставку. Дориан без претензий положил несколько купюр в центр стола, отвлекаясь от грузного соперника на приятного вида девушку, которая с тоской на своем милом, аккуратном личике убирала в огромный мешок разбросанный по комнате мусор.
- У вас симпатичная служанка, сэр, - натянуто улыбнулся юноша, на что Альфред, не меняя сердитого выражения лица недовольно буркнул:
- Это Катрин. Моя дочь.
Дориан сухо сглотнул, когда на него уставились и остальные члены игрального клуба, которые, словно несколько огромных скал, нависли над новичком, что ютился за самым краем стола. Из шестерых собравшихся здесь джентльменов Дориан успел познакомиться лишь с возглавляющим клуб Альфредом и его двумя самыми ближними шестерками: Бивером, превышающим своего господина в росте почти на две головы и Джоном, чья ширина принуждала его занимать сразу два игральных места.
- Бивер, раздавай, - скомандовал Альфред и огромный, неповоротливый Бивер, недолго помешав колоду карт кривыми короткими пальцами принялся небрежно раскидывать карты собравшимся тут игрокам, пока Дориан, под грузом нависшей над ним тишины, прокручивал в голове десятки нелепейших фраз. И хотя целью их было развеять тяжелую обстановку игрального клуба, сам юноша понимал, что за еще одну оплошность он получит по лицу или может быть сразу пулю в лоб.
- Я пас, - тут же сказал Джон, одним глазом осмотрев свои карты. Вместе с ним отказалось еще несколько игроков, а уж после смены карт вышли почти все, кроме Альфреда, чье каменное лицо, изрубленное морщинами, так и не сменило выражения, и Дориан. Его руки тряслись лишь от пристальных взглядов новых, не очень приятных знакомых.
- Я повышаю ставку, парниша, - промолвил Альфред и по взмаху его руки Бивер добавил на стол еще несколько купюр.
- Принимаю, - попытался улыбнуться Дориан, но искра его улыбки, озарившая на миг комнату, разбилась на осколки о недовольное сопение Альфреда.
- Вор? – спросил он, оглядывая юношу с ног до головы и цепляясь глазами за каждую драгоценность на его руках и за каждый идеально вышитый шов костюма Дориана.
- Нет, сэр, я фокусник.
- И где же ты кривляешься, фокусник? – продолжал задавать вопросы Альфред.
- В крошечном театре на Флит-Стрит, сэр, - вежливо отвечал Дориан, на мгновение расслабившийся, когда затуманенная тишина в комнате рассеялась под коротким диалогом.
- Раскрывайся, - велел Альфред. Его хриплый голос был наделен такой сверхчеловеческой волей, что Дориан сначала начал повиноваться, а уже потом только понял, что он уже положил карты на стол.
Комната наполнилась шепотом и вздохами. Один из джентльменов даже три раза хлопнул в ладоши, увидев на столе… четырех тузов и валета пик.
- У парня каре! Везет ему, сэр, - засмеялся было Джон, но взмахом руки Альфред заставил его заткнуться. Этим же движением он прервал и весь шум, которым начала наполняться комната в подвале заброшенного дома в Ист-Энде.
Аккуратно опустив карты на стол картинкой вниз, Альфред прикурил сигару и с еще большей внимательностью уставился на Дориана. Симпатичный юноша, с чрезвычайно подвижным лицом и освещающими всю комнату глазами необычного, желтого цвета, вызывал не мало подозрений в мрачности общества в которое он попал. А уж каре из четырех тузов (которое может обыграть лишь одна, чрезвычайно редкая комбинация в покере) на его длинных, тонких и ловких пальцах в первой же партии – вещь неимоверно возмутительная для человека его слоя среди закоренелых мошенников и убийц.
- Фокусник, говоришь… - начал Альфред, затягиваясь. Когда как он пытался вызвать на лице у юноши страх своим поведением, Дориан своей невозмутимостью пытался разрушить скалу равнодушия на лице Альфреда. – И какое же у тебя следующее представление?
- О! – улыбнулся юноша, претворяясь, что он воспринимает эту беседу как обыкновенное любопытство к своей персоне, - это представление поставил я сам. Я его показываю в эту среду в небольшом театре на Флит-Стрит.
- Ты сам ставишь представления? Какой талантливый.
- Спасибо, сэр.
- И как же оно называется? – Альфред снова потянулся к своим картам, лежащим на столе.
- Оно называется «Пуля», сэр, я был бы рад вас увидеть в первых рядах, мой коронный фокус…
- Не увидишь, - перебил юношу Альфред, - и представления своего не увидишь, - резким движением он перевернул наконец свои карты, превращая тишину в комнате в немой ужас: на столе лежала та же самая комбинация, что и у Дориана. Четыре туза и пиковый валет, - ты хочешь сказать, уб*юдок, что в моей колоде восемь тузов? – когда как Альфред остался на месте, со стульев, опрокинув их назад, вскочили Джон с Бивером. Ошарашенный произошедшим юноша тут же подпрыгнул к выходу, но был перехвачен мощным ударом в плечо, повалившем еще не до конца окрепшее тело на грязный пол.
- Я… я не шулер! – закричал он, когда Джон, заставляя фрак юноши трещать по швам, поднял его за шиворот и тут же скрутил так, что из глаз Дориана невольно брызнули слезы.
- Он самый, - сделал вывод Альфред, продолжая раскуривать сигару и не глядя больше на то, как парня уволакивают прочь. – При том еще чрезвычайно тупой.
- У тебя у самого еще один туз пик в кармане! Туз пик! – кричал парень, пока его не заставил замолчать сильный удар в лицо.
- Утопить парня в Темзе, - велел Альфред, - и чтобы я его больше не видел.
Покорно выполняя приказ господина Джон обмотал дряхлые руки и ноги юноши прочной, неведомо откуда появившейся веревкой и, продолжая наносить удары, вытащил его на темную улицу Ист-Энда, озаренную уродливыми тенями недостроенных заводов. Там юноше был вставлен кляп в рот, который Бивер на ходу смастерил из отобранной у Катрин половой тряпки, и его вялое тело было закинуто в убогую телегу, запряженную одной лошадью. Всю дорогу до Темзы уже переставшего брыкаться юношу продолжал избивать Джон, в то время как Бивер занял место кучера и доставил телегу до моста через пару минут. Там, не давая парню даже кричать и пытаться оказать какое-либо сопротивление, две шестерки Альфреда, громко хохоча на весь спящий Лондон швырнули парня в воду. Убедившись в том, что юноша сразу пошел ко дну, преступники поспешили удалиться, пока их грех не осветили глаза редких прохожих или, не дай бог, полиции.
Это не первый случай убийства при игре в покер Альфреда, но от всех предыдущих его отличала одна, скажем так, очень даже значительная деталь: некое событие перевернуло понимание смерти у всех собравшихся в тот день в подвале.
Первые лучи рассвета уже плыли по улицам Ист-Энда, что медленно заполнялись приезжими рабочими. По дороге уже начал ходить первый омнибус, но мрачное общество игроков так и не расходилось. Стол уже завалили немалые суммы, а воздух стал совсем непригодным для дыхания. И хотя охрана, выставленная Альфредом, никогда до этого не пускала без значительной платы новых игроков, а уж тем более в такое время, не могла проспать такое событие, дверь распахнулась, и человек переступивший порог (а точнее его внешний вид и состояние), вверг в ужас проигрывающих целые состояния джентльменов.
Роняя на липкий пол разный вес тяжелых, холодных капель, в комнату снова вошел Дориан. Его некогда веселое, подвижное лицо, свело злобой, в то время как скала надменности Альфреда переросла наконец в ужас. На плечах лежала тина, а кожа, краски которой еще сильнее дополнял дым от сигар и трубок, напоминала голубоватых тонов мрамор. Тонкие пальцы, под ногтями которым забилась грязь, не держали никакого оружия, но страх вселяла одна лишь призрачная походка вновь пришедшего гостя.
Пока гости пребывали в оцепенении, восставший из мертвых юноша без препятствий вскочил на игральный стол и наклонился над отшатнувшимся Альфредом, озарив его холодом своего мертвого дыхания.
- Я же говорил, - промолвил он, давая понять, что даже его голос более не принадлежит к нашему миру, - у вас в кармане, сэр, еще один пиковый туз, - ловким движением руки Дориан выдернул из кармана Альфреда ту самую карту, о которой говорил и, бросив ее на стол, бесшумно зашагал к выходу. Стоило только двери захлопнуться, как Альфред, взяв себя наконец в руки, взревел:
- Что вы сидите, остолопы?! Мне самому схватить негодяя?! – выхватив револьвер, Альфред неуклюже последовал за юношей, но на ступенях из подвала не успел увидеть даже его тени. – А вы что делали?! – продолжал орать он, уставившись на забившихся в угол охранников. Те, в свою очередь, не сводили глаз с прыгающей по лестнице шляпы.
- Он… он черный маг… - пытался оправдаться один из шестерок Альфреда, тыкая пальцем в непонятный предмет: - он оживил мою шляпу!
С уст Альфреда сорвалась неслыханная ранее брань, и он высадил пулю в шляпу, которая, тем не менее, не остановила своего безумного танца на ступеньках. Тогда он снес шляпу ногой.
- Идиоты! – орал Альфред, - это курица! – под шляпой на самом деле все это время находилась курица, наконец-то упавшая на землю, но продолжавшая двигать ногами. – Догнать недоноска! Убить его на месте!
Улица была уже пуста. Лишь омнибус с парой пассажиров проехал мимо, разрушая утренний покой стуком своих колес. Дориан исчез. Но лишь на один день…

- Твой чай, папа, - покорно промолвила Катрин, ставя кружку черного чая на небольшой столик рядом с огромной кроватью Альфреда. Его тучное тело занимало на ней почти все место, а из под толстого одеяла торчала лишь нелепой формы голова и коротенькие кривые руки, держащие книгу.
- Поставь сюда и уходи, недоделанная, что встала? – пробурчал Альфред, глядя в след удаляющейся дочери, - такая же, как и твоя мать. Черт бы ее побрал.
Надпивая до горечи крепкий чай Альфред размышлял не о своем авторитете, который начал терять сегодня: вместо того, чтобы вновь заявится к Мартину, гробовщику, задолжавшему очень не малую суму за сохранение своего мрачного бизнеса, Альфред провел весь день в этой самой комнате, посылая всех людей искать Дориана вместо других, более прибыльных дел. Слухи о том, что за Альфредом приходил мертвец распространялись с чрезвычайной скоростью и могли нанести значительный удар по репутации неуязвимого преступника, под которым прогибалась вся восточная часть Лондона, потому основной задачей Альфреда являлось скорейшее избавление от восставшего из мертвых фокусника.
Рассуждая о более надежных способах, которыми можно было бы снова прикончить Дориана (а уж фантазии на подобные вещи у Альфреда было много), он все-таки умудрился заснуть, только, увы, ненадолго. Уже через пару часов на лоб Альфреду упала первая увесистая капля воды и, разбившись о вечно хмурое лицо, привела негодяя в чувства. Оказавшись в абсолютном мраке своей спальни Альфред не сразу нащупал свечу стоявшую рядом с кроватью. Отмахиваясь от очередных капель, падающих ему на лицо, Альфред попытался было зажечь свет, но лежавшие рядом спички оказались насквозь мокрыми. В чувство приводил не только свирепый страх, вцепившийся стальными когтями в вечно равнодушное тело Альфреда, но и отвратительный запах сырости, пронизавший комнату насквозь.
- Не утруждайтесь зажечь свет, сэр, - сказал внезапно Дориан, поджигая одну за другой свечи на огромном канделябре, что держал в руке. Озарив свой силуэт дрожащим блеском огня, юноша нагнал не мало страху на человека, к которому наведался в столь поздний час: Дориан, сложив ноги, сидел на крошечным кофейном столике, что загадочным способом выдерживал его вес. За спиной колыхались белые шторы распахнутого настежь окна, роняя на силуэт призрака стройный поток лунного света.
- Ты?! Дориан?! – протирая глаза Альфред сел на кровати.
- Зовите меня не Дориан, сэр, - все так же невинно, как и вчера в подвале, улыбался юноша, - теперь я ваш личный дьявол. Меня принесла вода из Темзы, - юноша указал на ставшее видимым ржавое ведро, что висело над кроватью Альфреда.
- Джон! Джон! – заорал Альфред, не в состоянии даже сесть на кровати от испуга.
- О-о-о, я бы не советовал звать Джона. В этих каплях и его тайны хранит сам дьявол.
- Джон! – продолжал орать Альфред, судорожно звоня в колокольчик. Под пристальным взглядом ухмылявшегося Дориана он орал до тех пор, пока громоздкая туша Джона не влетела наконец в распахнувшуюся настежь дверь. В одной руке у него была масляная лампа, в другой – револьвер.
- Что случ… - начал было Джон, но судорожно тыкая пальцем в Дориана Альфред его перебил:
- Стреляй! Стреляй, идиот! – юноша, словно получавший истинное наслаждение от развернувшегося спектакля плавно поднялся на кофейном столике и, сначала выпрямившись во весь рост, низко поклонился вошедшему в спальню гостю. Тот же в свою очередь поспешил высадить половину барабана в нежданного гостя, но не одна из пуль не достигла цели и Дориан даже не дернулся, промолвив лишь:
- Тайны Темзы пришли за тобой, Джон, - резко опустив руку вниз, Дориан, толи колдовством, толи фокусом, обрушил с потолка десятки литров зловонной воды, взятой из Темзы. Лампа в руках Джона погасла, опустив комнату в прежний полумрак, и лишь на Дориана не попало ни капли. Под ошеломляющий грохот сотен капель, продолжающих капать из укутанного во мрак потолка, и бешенный стук сердец Альфреда и Джона в противоположном конце комнаты из пустоты появился куда более жутки призрак, нежели грациозный и сияющий Дориан.
Девушка, в светящемся свадебном платье, проеденным гнилью и обмотанным тиной, выставив вперед тонкую, бледную руку, с плавной стремительностью бросилась на Джона, который судорожно продолжал стрелять мимо цели. Лицо ее закрыли липкие, грязные волосы абсолютно черного цвета, но Джон чудесно понял, какое из совершенных им преступлений к нему вернулось, и, срываясь с крика на хрип, бросился бежать. Как только его и след простыл, платье плавно опустилось на пол, словно девушка, его одевшая, растворилась в воздухе.
В след за криком Джона комнату наполнил звонкий, красивый смех Дориана, громко хлопающего в ладоши. Мгновения, которые длился этот кошмар, казались сном, страшнее которого лишь сам лик смерти, осознание встречи с которым приходить лишь когда закрываются глаза.
- Ты… ты правда дьявол? – пробовал вернуть себе невозмутимость промокший до нитки Альфред. – Ты пришел предложить сделку, да? Я тебя слушаю.
- Я рад, что имею дело с очень рассудительным и умным джентльменом, - успокоился Дориан, занимая прежнее место на кофейном столике. – Да, у меня есть к тебе предложение. Вы знаете гробовщика Мартина.
- Да, знаю… - начал было Альфред, но Дориан его тут же перебил:
- Это не вопрос, - сказал он, - это утверждение. Мне не нужно у вас ничего спрашивать, я итак чудесно осведомлен во всех ваших мрачных делах. Этот дом, этот роскошный особняк, Альфред, купленный вами на украденные у бедолаги деньги, должен быть завтра продан ему за один цент.
- Что?! За один цент?! – возмутился было Альфред, но Дориан снова его перебил, не желая слушать жалобных речей своей жертвы.
- Именно. Завтра же. И тогда я от вас отстану. Все документы о сделки вы должны будете принести завтра в три ночи к тому самому мосту, с которого меня сбросили ваши идиоты. Подумайте дважды перед тем, как меня обмануть, иначе я превращу вашу жизнь в сущий кошмар, а уж на это я мастер, - после недолгой речи Дориан снова поднялся и, опустив канделябр на столик, подпрыгнул к распахнутому окно. – Я надеюсь, я был вполне убедителен с этим представлением. Всего вам доброго, Альфред. – юноша, взойдя на подоконник, спрыгнул вниз со второго этажа, исчезнув из виду.
В ту ночь рядом с собой промокший до нитки Альфред снова обнаружил туза пик.

Карета остановилась. Раскрывая большой черный зонт на ковер из разбившихся капель дождя вышел Бивер, за ним – Альфред, пряча лицо в шерстяной шарф от холодного ветра. Вспышка молнии озарила еще трех пассажиров кареты – врача, по имени Генри и еще двоих верзил, которых взял с собой на встречу с Дорианом Альфред. Осмотрев весь мост он не сумел нигде найти негодяя, из-за которого так и не заснул прошлой ночью. Лишь только один омнибус проехал мимо, развозя по домам засидевшихся непонятно где пассажиров, которые являлись словно единственными на этот час не спящими людьми в Лондоне.
- Это тот мост? – буркнул Альфред, на что Бивер кивнул:
- Именно отсюда мы сбросили негодника.
- И где же он? Весь день была слежка за Мартином, он не мог узнать, что ничего я не продал этому убл*дку, мои люди бы мне сообщили, или уже бы прикончили этого гада.
- Вы не важно выглядите, сэр, - заметил Бивер, уставившись на продрогшего босса, который продолжал нервно озираться по сторонам. Альфред был чрезвычайно бледен, при том его лицо налилось не мраморной монохромностью белизны, а было раскрашено пятнами подобным тем, что бывают у трупов.
- Я и чувствую себя паршиво, - отрезал Альфред, когда еще одна вспышка молнии привлекла его к крошечному объекту на другом конце моста. Объект этот отличался яркостью от темных перил, оттого при вспышке света тут же бросился в глаза.
- Держи револьвер наготове, Бивер, - скомандовал Альфред, переходя мост и не спуская руки с крошечного пистолета, что уместился в кармане его плаща. Но стоило ему дойти до того самого объекта, как от злости Альфред выдернул свою пушку и выстрелил несколько раз в воздух: внимание привлекла комбинация карт, приклеенная к перилам – четыре туза и пиковый валет.
- Сэр, сэр, - поспешил успокоить его Бивер, указывая пальцем на бурлящую внизу Темзу. – Там на воде… на воде призрак!
- Где?! Мне хватило их фокусов… завесили весь потолок ведрами и думали напугают меня… - Альфред тут же замолчал, когда очередной раз трещина молнии разбила небеса надвое: на воде, прямо под тенью моста, извивался силуэт девушки, чье платье терзал ветер. Ее танцующий на черных волнах призрак наводил ужас, наполняя душу неясным холодом смятения и ощущением мрачности загробного мира.
- Это не призрак, идиот, - отрезал Альфред, - она под мостом! – перевешиваясь через перила, он действительно заметил свисавшую с моста девушку. Руки ее были связаны за спиной, а шея перетянута петлей, на которой она и держалась. Было очевидно, что девушка мертва, и церемонится с ее телом не имело смысла: подозвав из кареты еще одного верзилу Альфред велел Биверу вытянуть девушку на мост, а сам тем временем отошел в сторону и, прикуривая сигару, зашептал про себя «сукин сын, сукин сын».
- Сэр, - обратился к нему через какое-то время Бивер неровным, несмелым голосом.
- Что у вас там? – переходя снова мост, Альфред направился к двум своим слугам, но застыл в полу шаге от них, потеряв дар речи. Он знал, что Бивер что-то говорил – видел, как шевелились его губы, но на душу оглушающей волной накатывал страх в объятиях гнева, и когда снова зажглась молния, даже крупинка той надежды, что шептала «а может я ошибся» сгинула под тяжелым чувством отчаяния.
Упавший на девушку свет развеял все сомнения – это Катрин. Вытянутая из под моста с петлей на шее, в своем любимом красном платье лежала его единственная дочь. Промокшая под ударами дождя, так быстро похолодевшая под плетью ветра и смотрящая куда-то в нежную даль своими прекрасными, но ныне невидящими глазами, Катрин раскинула свои тонкие руки и в последний раз обнажала перед миром красоту своего лица.
Подозвав Генри, не слышащий ничего вокруг Альфред, велел врачу убедиться в ее смерти, и его потухающий взор, его медленный кивок и быстро отведенные в сторону глаза – все это печатью боли осталось на сознании Альфреда, чье лицо сильнее прежнего напоминало каменную глыбу. Катрин мертва. И нет сомнений, что это сделал…
- Дориан! – выкрикнул Бивер, указывая на силуэт юноши, что выпрямился во весь рост прямо на крыше кареты Альфреда. Даже отсюда, с другого конца моста, было видно, что парень сиял, будучи бесконечно счастливым от злости Альфреда. Его глаза хохотали громче губ, и пусть смех его был приятен и красив, сейчас нельзя было услышать ничего более угнетающего.
- Как иронично и печально:
Там где жила сочла все дни
Катрин:
Меж тайной Темзы и той гранью
Что от загадок и смертей
Хранила этот мир, - прокричал юноша так, чтобы Альфред его услышал. Через мгновение на юношу обрушились десятки выстрелов, но ни один из них не попал в цель – юноша прямо с кареты спрыгнул вниз, в воду. Тяжело дыша, озлобленный Альфред последовал за Бивером, который, быстро пробежав мост, уже свесился с перил на другом конце и как умалишенный стрелял в воду, пока в барабане не кончились патроны.
Альфред знал, что Дориан остался жив, даже если это слово можно применить к тому состоянию, в котором находился убитый днем ранее юноша. Оттого следующую ночь ему снова так и не удалось сомкнуть глаз.

Для столь позднего времени на Флит-Стрит толпилось непривычно много людей и каждый из них, как казалось Альфреду, видел его насквозь: пропитанный злостью мужчина, пряча лицо под шарфом и под тенью полей своей шляпы шел сквозь толпу, храня под своими одеяниями оружие и явно намереваясь сегодня совершить убийство. Он двигался к тому самому крошечному театру, о котором говорил Дориан. Альфред был уверен, что юноше хватило наглости не соврать в первый же день их знакомства о своей профессии, тем более даже афиши подтвердили его слова – сегодня заключительной постановкой вечера в театре действительно была «Пуля» в исполнении начинающего артиста.
Заплатив за билет, Альфред вошел внутрь небольшого помещения, пропитанного суетой и шумом десятков голосов. Всего в зале было девять рядов перед небольшой сценой, на которой, абсолютно не удивив Альфреда, на самом деле корчился Дориан. Он уже успел изучить лицо юноши за сегодняшнюю ночь – стоило только Альфреду сомкнуть глаза, как перед мраком вставало его наглое лицо, с привычной жизнерадостной улыбкой и сверкающим желтым взглядом. Даже после того, как Альфред вскакивал с кресла хватаясь за оружие, эта картина оставалась перед ним – где-то в тени огромной комнаты в гостинице стоял Дориан, ухмыляясь своими победами над сходившим с ума преступником.
И хотя дом был продан вчера Мартину за один цент, как и просил Дориан, Альфред был уверен, что наглый призрак не отцепится от него так просто и продолжит свое угнетающее преследование. Оттого и явился сюда, в театр, чтобы раз и навсегда покончить со своей агонией.
- Прошу прощения, - шепнула толкнувшая Альфреда леди в голубом платье, когда тот протискивался к своему месту в пятом ряду. Ничего не ответив, он принялся объяснять подозрительному джентльмену, что занял его место, о своем праве на данный стул. Когда джентльмен все-таки удосужился пересесть в свой девятый ряд, мимо опять прошла та же самая леди, полностью сбивая весь грозный настрой Альфреда своей неуклюжей суетой. Перед тем, как представление доходило до своей кульминации, собравшегося на очередное убийство преступника отвлекли еще десять раз, давая при каждом толчке понять, насколько же это убогий и неорганизованный театр.
- А сейчас, леди и джентльмены, я хочу представить вам свой главный фокус, - обратился к толпе Дориан с такой важностью, что в зале наконец-то образовалась практически абсолютная тишина. – Я обучался этому умению несколько лет. Первые разы оказались неудачными и многие годы я провел залечивая полученные раны, что были почти смертельными. Но в итоге я почти в совершенстве овладел мастерством, которое сейчас продемонстрирую, - выжидая, пока толпа затихнет окончательно и пока за спину Дориану натянут белое полотно, юноша оглядывал весь зал, не зацепившись глазами за мрачноватого, но непримечательного Альфреда. – Я продемонстрирую вам то, как можно поймать пулю зубами! – несколько женщин вздрогнули, а джентльмены недоверчиво уставились на юного фокусника. – Во избежание недоверия я вам докажу, что все увиденное вами не является подставой! – из-за пояса юноша достал револьвер. Ассистент вынес на сцену бутылку с водой. Крутанув барабан, юноша разбил ее в дребезги выстрелив почти в упор. – Как видите, пули здесь самые настоящие. Ну что, кто хочет попробовать пробить мне голову? Кому здесь я надоел больше всех?
Несколько джентльменов подняли руки. Среди них был и Альфред, но выбор Дориана пал на джентльмена в четвертом ряду, именно ему ассистент и принес взятый у фокусника револьвер. В зале наконец-то воцарилась абсолютная тишина и все заворожено переводили взгляд то с улыбавшегося со сцены Дориана, то на выставившего вперед руку с револьвером джентльмена. Все вздрогнули, когда тот выстрелил без всякого предупреждения, но первая пуля, увы, попала в то самое полотно за спиной Дориана, просвистев прямо над ухом юноши.
- Что же, попробуйте еще раз, - улыбнулся он, ничем не выдавая своего волнения. В ту же секунду раздался второй выстрел и тут уже юноша перестал улыбаться. Он, под напряженными взорами зрителей, уставился куда-то в конец зала невидящим взглядом, крепко сомкнув напряженные губы.
Альфред, чье самочувствие ухудшилось еще сильнее, чудесно знал, чем закончится все это шарлатанство и не имел достаточного количества терпения, чтобы выжидать более подходящего момента. Как только стрелявший джентльмен снова занял свое место, а юноша выплюнул на руку пулю, Альфред вскочил со стула. Сначала он не обратил на себя внимания: многие встали, чтобы заполнить зал бурей своих оваций. Но только начинавший усиливаться шум восторга зрителей тут же затих, когда в театре раздался третий выстрел – на курок нажал Альфред. Он ухмыльнулся, когда Дориан не стал улыбаться и корчиться, как в предыдущий раз: белое полотно залили неровные брызги крови, в лужу которой мгновенно упал несчастный фокусник. Он не успел вскрикнуть, он не успел ничего сказать – пуля явно попала в голову и, разнося затылок, вылилась потоком мозгов и крови на полотно. Сложившись в позе брошенной тряпичной игрушки Дориан закрыл наконец глаза и уже не слышал тех криков, которые раздались после его смерти. Никто не кинулся на убийцу – Альфред скрылся в общей суете, привычной для этих стен, выбросив револьвер при выходе из зала. Двигаясь по улице он все еще слышал, какая суматоха творилась в театре, оттого и поспешил свернуть с Флит-Стрит на менее людное место.
«Дориан мертв! Дориан мертв!» - шептал он про себя, не в силах сдержать улыбки. Даже собственное самочувствие, мучительно разъедающее рассудок, перестало угнетать так же, как угнетало раньше, возрождая перед глазами болезненные образы издевательств Дориана и не давая сомкнуть глаз. Мысли о смерти дочери так же потеряли свою власть перед состоянием Альфреда и больше не сковывали его в цепи отчаяния. Кошмар, способный сломить рассудок кого угодно растаял, и Альфред наконец-то пробудился, глядя на мир с прежним покоем и уверенностью в своих силах. Он резво поднимался по лестнице в свой номер и уже строил планы о том, как вернуть себе дом, как украсть побольше денег и запугать большее количество людей, разочаровавшихся на время в грозном авторитете Альфреда. Открывая дверь он предвкушал сон, которого так требовало уставшее тело, но стоило Альфреду только снять плащ, как он обратил внимание на записку, что, видимо, была просунута под дверь.
«Увидимся на кладбище, Альфред» - было нацарапано на ней, и снова начинающий бунтовать разум изначально не признал подчерка Дориана, даже несмотря на то, что в руках Альфред снова держал пиковый туз. Выхватывая револьвер, который все еще был наготове, он кинулся к окну.
Внизу, на аллее перед гостиницей, сверкал наглой улыбкой и желтыми глазами Дориан, такой же подвижный и живой как полчаса назад в театре, перед выстрелом в голову.
Когда, не отпуская этой чертовой карты, Альфред бегом спустился вниз, молодой фокусник уже исчез из виду. И на завернутых в тайны улицах Лондона не было смысла его искать в столь поздний час. Даже не будучи демоном так легко раствориться в темноте закрытых глаз.

Картина перед глазами то ныряла во тьму, обращая взор в глубину воспаленного сознания, то снова бросалась на яркий свет необычно ясного дня. Кажется, столь ослепительное солнце сегодня было знамением триумфа темных сил – огненные лучи, падая с высоты небес, сгущались над самим гробом Катрин. На кладбище собралось не так много народу – товарищи Альфреда, облаченные в черные одежды, молча глядели в след падающей вниз земле. Земле, засыпавшей единственную дочь первого убийцы Лондона. Ее друзей здесь не было. У нее в принципе никогда не было друзей из-за жестокого отца, чья репутация осквернила весь его род.
Альфред крутил головой, пробуя избавиться от очередного припадка дурноты, смешанного со всепоглощающим желанием наконец заснуть. Но с обратной стороны век ему нагло улыбалось лицо Дориана, чей вид казался страшнее происходящего вокруг. И даже его появление на кладбище показалось сначала галлюцинацией, и только спустя пару минут Альфред понял, что подонку действительно хватило наглости явиться на похороны убитой им девушки.
Юноша, облаченный в необычность театральных одежд, стоял в дали от мрачной церемонии, с которой, ему навстречу, поспешил удалиться Альфред. Дориан поприветствовал мишень своих жестоких игр низким поклоном, улыбаясь так же ехидно, как и в самых страшных кошмарах Альфреда.
- Я не удивлен, что ты посмел придти сюда… - начал было Альфред, но Дориан внезапно раскрыл зонтик-трость, погрузив их обоих в приятную прохладу тени.
- Что я слышу? Неужели страх и тревогу в вашем голосе? – промолвил юноша, прислонив внезапно палец к губам, - т-с-с-с, - прошипел он, - никто из ваших шестерок не должен этого слышать.
- Я готов тебя убить, убл*док, убить прямо тут, - прорычал Альфред, но голос его действительно уже не звучал так грозно, как раньше: каждое слово дрожало под бременем волнения.
- Вы не осмелитесь, сэр. Я осведомлен о вашей болезни. Осведомлен о вечной усталости, галлюцинациях, все это мне известно и знакомо. Ваше тело разъедает страшный яд и ни один врач не в силах определить его природу. Быть может потому, что они ищут болезни мира живых, а не мира мертвых?
Альфред стиснул зубы. Он не хотел позволять юноше так играть с собой, но услышанные им слова впустили в душу луч надежды на выздоровление. И ради того, чтобы дотянуться до этого луча, необходимо было пройти унизительный путь сквозь подчинение силам зла.
- У тебя есть противоядие? – прошипел он. В ответ Дориан лишь рассмеялся, обновляя воспоминания о своем смехе и только сгущая краски иллюзий Альфреда, в которых этот смех преследовал его повсюду.
- А если так, что вы готовы для него сделать?
- Во-первых, я не убью тебя сейчас.
- Великая честь, - юноша снова картинно поклонился, - быть убитым от руки самого подлого человека в Лондоне – действительно позорная смерть. Знаете, как мы посмеемся с моими друзьями в аду?
- Я не хочу больше слышать твой смех. Что ты хочешь от меня?
- Генри. Врач. Его имя вам знакомо, так? – начал высказывать свои требования Дориан уже более серьезным тоном. – Он многого натерпелся от вас. Скрыл множество преступлений, по вашей просьбе сам отравлял лекарствами некоторых людей. Его душу вы лично сослали в ад, даже не убивая.
Альфред молчал, сжимая из последних сил кулаки. Желания умирали под здравым смыслом, что шептал о продолжении молчаливого бездействия.
- Больнице Генри должны быть переведены все ваши средства. Абсолютно все. Все украденные вами деньги, все выбитые вами драгоценности должны вернуться в благородные руки. И знайте, я буду следить. Не пробуйте найти в толпе мои глаза – я буду за вами наблюдать через чужой взор. Каждую минуту я буду видеть вас. И если вы не окажетесь на улице, куда отправили множество почти святых людей, то не видать вам противоядия, как и рая, в двери которого вам бессмысленно стучаться.
Альфред продолжал молчать, лишь кивнув. Он знал, что этот щуплый паренек способен на куда большее зло, чем умноженные надвое собственные грехи, и не оставалось никакого выхода кроме как подчинится его воли. Можно снова его топить, можно снова в него стрелять, можно спустить на него всех псов Лондона, но Дориан, со все той же ухмылкой появится вновь в середине ночи и продолжит обращение жизни Альфреда в самый страшный ад, что способна вынести земля.
Не дожидаясь ответа, юноша все так же картинно откланялся и, не закрывая зонта, отражающего солнечный свет, удалился. Наверняка, обратно в ад.

1.

Клубы зловонного пара, поднимающиеся от мостовой, вызывали удушье. Мимо проехал дряхленький экипаж, всколыхнув расплесканную по краям дороги коричневую жижу и обдав волной тошнотворного запаха. Хмельной шум пивнушки за углом был слышен на весь квартал, и проходящие мимо люди, куда бы они ни шли, все равно стекались потихоньку к ее ярко освещенному входу. Пабы с недавнего времени работали всю ночь, еще год назад такого не было. Теперь толпы пьяных дебоширов до самого рассвета разгуливали по улицам, и повсюду слышалась их ругань и резкий неприятный смех захмелевших женщин в помятых платьях.
Прошедший дождь прибил полуденную пыль, но облегчения не принес. Даже вечером, когда невыносимо палящее солнце уходило за горизонт, духота не покидала потрепанные переулки восточной части города. Возможно, в западной было иначе, но здешние обитатели не могли этого знать.
На втором этаже приземистого, покрытого гарью дома, где каждую осень протекала крыша, а в прокуренных коридорчиках толпились бездомные, бесконечно выгоняемые чахоточной соседкой, в крохотной комнатушке ютились четверо: красильщик Джулиан - вечно пьяный буян, появляющийся здесь только под утро, чтобы поспать пару часов и вновь отправиться на работу, молоденькая, обворожительно-беспечная la courtisane Марго с пятилетней дочкой, и непонятно откуда взявшийся молодой человек со странностями, представившийся как Кэлиб.
Вот уже несколько месяцев они уживались вместе в этой комнатке, разделенной на две части старой засаленной занавеской. В одной части, со стороны единственного окна, стояла скрипучая кровать с трухлявым матрасом, застеленная только обрывком простыни, напротив - потрепанный диван, который Джул притащил откуда-то с улицы, но спать на нем отказался, отдав его странному сожителю. За занавеской жили Марго и ее дочь Мэй Бэлль - тихая худенькая девчушка, до которой никому вокруг не было дела.
В тот вечер, когда большая часть жителей Поплара как и всегда выгребала на улицы в поисках развлечений, в комнату ворвался взволнованный Кэлиб, чем удивил развалившуюся на своей кровати в корсете и чулках Марго, за два месяца еще не привыкшую к постоянному присутствию этого странного юноши.
- Канадцы бунтуют, - прошептал Кэлиб, метаясь из стороны в сторону и ероша волосы. - Вы слышали новости? Бунтуют... теперь и они тоже.
- А нам какое дело? - лениво поинтересовалась Марго, даже не пытаясь прикрыться. - У нас каждый день кто-то бунтует. Не берите в голову, мой мальчик.
- Нет. Нет. Вы ничего не понимаете, - он вдруг остановился, дикими глазами оглядев комнатку. - То, что происходит, - безумие! Это... это... невозможно. Невероятно.
- Ох, да какая вам, в конце концов, разница, что там затевают эти людишки из большого мира... - Марго томно потянулась и приподнялась на кровати, хмуро уставившись на свою дочь, сидящую на полу и плетущую что-то из ленточки. - Мэй Бэлль, ты опять взяла мою ленту, противная девчонка! Положи обратно немедленно!
Девочка покорно вернула ленту и снова села на пол, опустив глаза. Кэлиб, бормоча что-то под нос, присел на мгновение, но тут же вскочил, в тревоге заламывая руки.
- Нет, я ничего не имею против стремления ирландцев обратить внимание парламента на свое положение, но это уже слишком! В Канаде бунты, в Индии войны, Ирландия сходит с ума, привычный мир катится к чертям, Марго.
- Неужели? - усомнилась она, неохотно поднимаясь с кровати. - Расслабьтесь, друг мой. Сходите в паб, развлекитесь или... о, сегодня я буду петь в «Куинс»*, вы придете? Мистер Дэрвиш говорит, что у меня очень хороший голос, такой хрипловато-очаровательный, как он...
- Я должен узнать... - прошептал Кэлиб.
- … хрипловато-очаровательный, он так и сказал, представляете...
- Мама, я хочу есть.
- Помолчи. Так вот, еще он сказал, что...
- Я должен узнать... - прошептал Кэлиб. Пришел Джулиан с одним из своих шумных туповатых друзей, из тех, что вечно хохочут над самыми несмешными шутками, визги и причитания неодетой Марго, тихое хныканье Мэй Бэлль в углу, смех того шумного, вонь и смрад из открытого окна, и Кэлиб внезапно почувствовал, что задыхается. Но уйти сейчас - значит признать свое поражение.
Он сидел на диване, стараясь дышать поменьше, чтобы не вдыхать запах краски и застарелого пота, которым давно уже пропитались рубашки Джулиана и всех его друзей. Прожив среди них два месяца, он до сих пор не мог привыкнуть, всякий раз морщился, закрывал нос и мечтал о сочных зеленых полях Ричмонда и какой-то совершенно иной, не такой как здесь, Темзе. Тем не менее, он уже мог собой гордиться. Ничего подобного от него уж точно никто не ожидал.
- Спой, Марго! - загоготал шумный, обдав всех мощным перегаром.
- Да, спой нам, Марго! - подхватил Джулиан и расхохотался, развалившись на кровати с дешевой сигаркой в зубах.
- Пошли вон, скоты! - отмахнулась она. - Мне нужно одеться.
- Ты и так хороша!
Кэлиб отвернулся к окну, стараясь не слушать их пьяные выкрики и, чтобы отвлечься, принялся разглядывать пестрое мельтешение прохожих на Хай-стрит: торговок, которые неторопливо собирали свои прилавки и весело обсуждали что-то, стайку задорно щебечущих певичек в пестрых нарядах, наверняка спешащих в «Куинс», подвыпивших рабочих, завывающих какую-то песню, босоногих детей, гоняющих по тротуарам облезлую кошку, все это, тени, темные силуэты за углами домов, какофония всевозможных звуков действовали на юношу как шквал, отдаваясь в голове барабанной дробью. Воспоминания о Ричмонде стали невыносимыми.
Он вдруг почувствовал какое-то движение рядом и увидел Мэй Бэлль, которая, сжав губы и опустив глаза, села у его ног, сгорбившись.
Бедный ребенок, подумал Кэлиб с внезапной жалостью, глядя на ее чумазое личико, по которому чистыми ручейками бежали слезы. Сжатые губы подрагивали, она часто моргала и жалась к его ноге, но не произносила ни слова. Джулиан и его шумный приятель уже куда-то ушли, Марго красила губы огрызком кроваво-красной помады, собираясь в «Куинс», а гвалт на улице постепенно перемещался к пабам и мюзик-холлу.
- Вы никуда не собираетесь сегодня? - деловито поинтересовалась Марго, разглядывая свое отражение в маленьком чуть треснутом зеркальце. Она всегда обращалась к Кэлибу на «вы» в отличие от всех прочих, ей казалось, что так она выглядит благородней.
- Сегодня? - отстраненно переспросил Кэлиб. - Вы уходите?.. А как же Мэй Бэлль?
Девочка на мгновение подняла голову, но тут же снова уткнулась в колени.
- А что с ней? - удивленно спросила Марго. - Пусть делает, что хочет. Всего доброго, Кэлиб, я буду поздно. Все же... если надумаете... - она соблазнительно улыбнулась. - … приходите послушать меня в «Куинс».
- Непременно, - отозвался он.
Нужно узнать. Теперь, когда он один, нужно узнать. Необходимо. Иначе... что? Почему его должно это волновать, ведь в конце концов... нет, определенно, это его долг. Он не может бросить... одного.
Кэлиб застыл, уставившись в одну точку. Мэй Бэлль тихо хныкала у ног, раздражая, но отшвырнуть ее не хватало сил.

2.

Сон пришел внезапно, безмерной усталостью сомкнув веки, и Кэлиб провалился куда-то в солнечную пропасть, где в тепло-зеленом саду родного дома цвели душистые гиацинты, и смеющиеся девушки в легких светлых платьях собирали яблоки. Дом снился ему каждую ночь, мучая и даря облегчение, заставляя тосковать и позволяя забыть здешнюю обыденность. Во сне он с холма бежал, почти летел по тоненькой Олд Плэйс Лэйн к Темзе, такой родной и манящей своей свежестью, бежал, скидывая рубашку, и с размаху влетал в прохладную воду, за каких-то минут десять доплывая до другого берега. А вода кружилась вокруг, и непередаваемый запах свежей листвы и влаги, вдыхаемый после каждого погружения, был таким реальным, таким живым, что казалось, протяни руку и прикоснешься...
Сон оборвался резкой болью в колене и мерзким запахом. Кэлиб открыл глаза и, увидев прямо перед собой чей-то вонючий ботинок, отшатнулся, тут же врезавшись головой в деревянную панель дивана, с которого только что упал в порыве переплыть Темзу. Поморщившись, еле слышно чертыхнулся и встал, отшвырнув ботинок подальше.
Солнце только-только поднималось из-за соседних домов, безразличными лучами проникая сквозь занавески, освещая захламленные улицы и высушивая знойную пыль, поднимающуюся в воздух под сотнями ног. Опять будет пекло, уныло подумал Кэлиб и неохтоно принялся одеваться. Напротив на кровати развалился Джулиан, своим храпом заглушая оживающие улицы, а выходя из комнаты, Кэлиб чуть не споткнулся об Мэй Бэлль, свернувшуюся калачиком на полу у самого входа. Он вздохнул, накидывая плащ. Так было почти каждый раз, когда Марго не приходила ночевать.
Кэлиб осторожно поднял девочку, еле расцепив ее сомкнутые на коленях руки, и положил на кровать, укрыв пледом. Проверив, спит ли Джул, он уже хотел уйти, но потом подумал, что Мэй Бэлль станет жарко под пледом, и сдвинул его, оставив прикрытой только спину. Еще раз осмотрел комнатку и, удовлетворенно кивнув, вышел.
Теперь все надо сделать быстро и незаметно, думал он, выходя из дома на Хай-стрит. На улице царило небывалое оживление, и Кэлиб на мгновение растерялся. Мимо промчались пара хихикающих мальчишек с яблоками, за ними ковыляла старушка Берта, потрясая палкой. Обычно добродушная, сейчас она разразилась ругательствами в адрес малолетних воришек, и, дойдя до остановившегося Кэлиба, тяжело дыша, оперлась на палку, сверкнув на него рассерженным взглядом.
- Ох... сынок... - проговорила она, пытаясь отдышаться. - Они... это... поганцы... яблоки мои...
- Вы бы вернулись лучше к своему лотку, - посоветовал Кэлиб. - А то и там украдут.
- Ах ты, Бог мой, и ведь правда!
Кэлиб покачал головой и, прикрываясь от солнца соломенной шляпой, пошел вверх по Хай-стрит, пробираясь между уличными лотками, где шумные торговки на все лады расхваливали свой товар, мимо цветастых магазинчиков по обе стороны дороги и снующих туда-сюда людей.
Купив яблоко у особо настырной торговки, Кэлиб, обтерев его изнаночной стороной рубашки, откусил, почувствовав во рту сладкую свежесть, улыбнулся и завернул за угол кофейни Найтингейла, к небольшому заброшенному скверику.
Быстро и незаметно. Кивнув самому себе, юноша осторожно огляделся и проскользнул сквозь заросшие кустарники вглубь скверика. Там было его тайное место, куда он на всякий случай запрятал свои вещи. Это было опасно: здесь вечно шатались бездомные, и никто не мог гарантировать Кэлибу сохранность его местечка.
Но все было на месте. Еще раз оглядевшись, он быстро вытащил из ямки у корней дерева небольшой чемоданчик, который обычно закладывал камнями и присыпал листвой, стараясь, чтобы выглядело естественней, достал из него чистую одежду и принялся переодеваться, поминутно оглядываясь. Тщательно протерев грязные, но еще вполне приличные ботинки, Кэлиб нахлобучил шляпу и, повесив на плечо плащ - было слишком жарко, чтобы надевать его - спрятал чемоданчик обратно и вышел из тенистого скверика на залитую солнцем улицу.
Так приятно было ощущать кожей нежный лен, казалось, даже дышится легче, и Кэлиб в прекрасном расположении духа отправился в путь.
Поймав поближе к центру экипаж, он проехал пару кварталов и с некоторой опаской сошел на Оксфорд-стрит, надвинув шляпу на глаза. Постоянно оглядываясь в страхе увидеть кого-то из знакомых, он притаился у витрины чайного салона, держа вход в поле зрения. Он старался выглядеть как можно беспечней, просчитывал все возможные траектории движения от входа в салон и ужасно нервничал, думая, что, возможно, не тот день...
Но нет, дверь распахнулась, и вышла девушка в синем платье, поправила темные кудряшки и пошла в противоположную сторону. Кэлиб, застыв на мгновение, в несколько шагов нагнал ее и легонько тронул за локоть, как бы случайно. Девушка тихо охнула от неожиданности, чуть не выронив большую плетеную сумку, из которой доносились ароматы пряностей, и повернулась к нему, смущенно сделав шаг назад.
- Простите, сэр, я... - она подняла взгляд и осеклась, внезапно побледнев. - Вы?..
Кэлиб чуть улыбнулся, глядя на нее из-под сдвинутой на глаза шляпы.
- Но... что... почему?..
- Тише, Эвелин, прошу вас, - прошептал он. - Идите за мной.
Свернув в один из глухих переулков сразу за яркими цветными магазинчиками, Кэлиб огляделся и, никого не заметив, сдвинул шляпу на затылок, улыбнувшись подошедшей девушке.
- Боже мой, дорогой кузен, как же вы похудели! - воскликнула она, прижав руку в кружевной перчатке к губам. - На вас лица нет!
- А я наивно полагал, что всегда достойно выгляжу, - ухмыльнулся он, подойдя ближе. - Как он, Эви?
- Я... не понимаю, о чем вы, - нахмурилась девушка. - Боже, Кэлиб, к чему вся эта скрытность? Где вы пропадаете? Ах, впрочем нет, не говорите, иначе я не выдержу и расскажу обо всем вашей бедной матушке, она так убивается, бедняжка, что...
- Эвелин, как ваш брат? - нетерпеливо перебил Кэлиб. - Где он? Он в порядке?
Девушка сурово поджала губы, глядя на него исподлобья.
- Вам что, абсолютно все равно, что там с вашей матерью? Вы невыносимый человек, Кэлиб.
- Поверьте, моя прелестная кузина, я прекрасно об этом осведомлен вами же, если моя несчастная память мне не изменяет. Но, позвольте, я даже не поздоровался... - он легко притянул к себе ее руку и, чуть склонившись, поцеловал.
- Кэл... - прошептала она, смахнув внезапно набежавшие слезы. - Вернись домой, прошу тебя. Твой отец...
- Не желаю ничего о нем слышать, - холодно ответил Кэлиб и отстранился.
- Но почему? Он же...
- Хватит, Эвелин. Я ждал вас не для этого.
- Для чего же? - резко спросила она.
- Как Джеймс? Я слышал о новых сходках, он участвовал в них?
- Я не знаю.
- Эвелин! - он схватил ее за плечо, легонько встряхнув. - Скажи.
- Я ничего не знаю, и отпустите меня! - девушка дернулась, хлестнув его сумкой. Ее губы подрагивали, а в глазах блестели слезы. - Джим дома, с ним все хорошо! Он никуда не ходит, занимается французским... Все хорошо. Кажется, он даже завел знакомство с дочерью лорда Дерби.
- С Эмилией? Редкостная дрянь, передай ему, чтобы был осторожней. Эви, прошу тебя, не дай ему натворить глупостей, - Кэлиб нахмурился. - И никому ни слова. Никому, ты меня поняла? Ни отцу, ни, тем более, матушке.
- А Джеймсу? - грустно спросила Эвелин, теребя рукав платья.
- Ему можно, но только, чтобы держал язык за зубами, - Кэлиб огляделся. В соседнем переулке появились два странных молодых человека, его это нервировало. Разговор и так затянулся. - Что ж, дорогая кузина. Мне пора, так что нам придется попрощаться.
- Мы еще увидимся? - печально спросила она, чуть прикоснувшись к его плечу.
- Нет, - ответил он резче, чем следовало бы.
Ее рука безвольно упала, она опустила голову и, отшатнувшись, безжизненно произнесла:
- Всего доброго, мистер Нортон.
- Прощайте, мисс Леверт, - отозвался он, глядя как она исчезает в солнечном пятне Оксфорд-стрит.

3.

Его разбудил резкий крик, шквалом обрушившийся на спящее сознание, в полной темноте он подскочил, ничего не разбирая вокруг, голова кружилась, перед глазами плясали в бархатной пустоте жетлые круги, он часто моргал, пытаясь увидеть хоть что-то, а крик все продолжался, все громче и страшнее, прерываемый сотрясающим душу рыданием.
- Что за черт? - послышался где-то рядом хриплый голос Джулиана.
Кэлиб не ответил, на ощупь пробираясь к кровати за занавеской, где слышались глухие удары и то самое рыдание, уже перешедшее в протяжный вой. Джулиан, тихо чертыхаясь, свалил что-то со стола, пытаясь нашарить свечу, которая, он точно помнил, валялась где-то здесь.
- Где только черти носят эту мамашу, - проворчал он, чиркая спичкой.
Робкий огонек осветил комнатку, занавеска в этом свете колыхнулась как-то слишком зловеще. С окна резко дохнул ветер, огонек задрожал, но выдержал, прикрытый ладонью Джулиана.
Кэлиб, дрожа от какого-то жуткого предчувствия, отодвинул занавеску и увидел съежившуюся на кровати Мэй Бэлль. Девочка сотрясалась от рыданий и ударяла босой ногой в стену, вцепившись руками в волосы. Кэлиб потрясенно замер, еще непроснувшийся, не осознающий толком происходящее, он не мог ни подойти к ней, ни смотреть на это дальше. Подскочил Джулиан с кувшином воды и, взяв воющую девчонку за волосы, стащил с кровати.
- Смотри на меня! - рыкнул он. - Подними голову!
Она вырывалась, брыкалась и визжала как резанная. Кэлиб, сдавив ладонями буквально раскалывающуюся голову, глубоко вдохнул и поморщился от затхлого воздуха, стараясь не смотреть на действо на полу. Джулиан, извергая поток ругательств, придавил Мэй Бэлль к полу и плеснул ей в лицо водой, отчего она совершенно невыносимо заверещала, так, что в стену начали долбиться соседи, а в коридоре послышались возмущенные голоса.
- Да замолчи ты, чертова дрянь! - завопил Джулиан и, уворачиваясь от маленьких ног, которыми девчонка сучила в воздухе, вдруг резко ударил ее кувшином по голове.
Глухой тяжелый звук, и, тихо пискнув, Мэй Бэлль обмякла на полу, судорожно дыша и глотая слезы. Джулиан зло сплюнул и выругался, прислонившись спиной к кровати. Кэлиб медленно опустился рядом, прижав два пальца к пульсирующему виску. Казалось, голова взорвется, его мутило, и сердце билось по всему телу, когда он смотрел на притихшую девчонку. Тяжелым кувшином по голове. Наверняка будет шишка. Марго даже не заметит. Поразительная беспечность.
- И часто с ней так? - тихо спросил Кэлиб, чувствуя, что ему становится еще хуже от звука собственного голоса.
- Бывает, - неохотно отозвался Джулиан. - Была бы тут эта шлюха, она бы вмиг ее успокоила.
Он откинул голову назад, пошарился где-то на кровати, достал помятую сигарету. Чирканье спички, и тонкие струйки дыма поплыли спиралями в воздухе, изгоняя на время затхлость, и Кэлиб отчего-то почувствовал себя лучше.
Минуту они сидели в молчании, после чего Джулиан затушил сигарету и взобрался на кровать, а еще через пару минут Кэлиб услышал его похрапывание. Надо же, как быстро.
Мэй Бэлль все еще лежала неподвижно, с неудобно выгнутой рукой, но не двигалась, и только закрывавшие лицо волосы чуть вздымались от ее дыхания. Кэлиб смотрел на нее, смотрел, пока не догорела свеча, и комната вновь не погрузилась во тьму, смотрел, как на фоне полной, казалось бы, темноты, силуэт девчонки кажется еще темнее. Как брошенная кукла она лежала, несчастная, никому не нужная. Что-то скреблось внутри, и Кэлиб морщился и хмурился, пытался не смотреть, но все равно взгляд неизменно натыкался на черное пятно посреди темноты.
- Зачем она уходит туда?.. - то ли она, то ли ветер, то ли он вообще спит, и ему снится жуткий сон.
- Что?
- Почему она уходит туда? - чуть громче хрипло спросила Мэй Бэлль и закашлялась, сотрясаясь всем телом.
- Куда? - безразлично уточнил Кэлиб, глядя на постепенно светлеющий квадрат окна.
- Туда... В квартал, где красные фонари.
- Красные... фонари?..
Жуткой тяжестью навалился на него смысл ее слов. В этом, похоже, все дело. Неужели знает?.. Такая маленькая. Неужели знает? В горле застрял комок, дышать становилось все труднее. Где-то неподалеку поскрипывали крысы, возможно даже здесь, в этой комнате, и невыносимо хотелось воздуха. Где Марго? Ну где ее носит, эту чертову шлюху...
Кэлиб прикрыл глаза. В памяти всплыли смущенная улыбка и изящная рука в кружевной перчатке, тонкий аромат пряностей и чистой кожи. Мягкий овал лица. Плавная линия шеи. Еще раз. Иначе. Голова кружилась, и темные круги перед глазами.
- Почему, почему, почему... - захныкала девчонка, ударяя кулачком по полу.
- Перестань, Мэй Бэлль.
- Почему она это делает?..
- Это ее работа, - жестко отрезал Кэлиб и, обувшись и накинув плащ, вышел из дома, чувствуя, что задыхается.
До самого расвета он бродил по улицам под моросящим дождем, не замечая ничего вокруг, не различая дома, фонарные столбы или свору бродячих собак, которые с хриплым лаем бежали за ним, надеясь на подачку. Не разбирая дороги, не видя людей, ничего, все слилось для него в один, всеобще-серый цвет, который всегда приобретал пасмурный Лондон, все неспешно плыло мимо, кружилось в водовороте непонятных нахлынувших на него чувств, а он брел и понимал, что сил не осталось даже на то, чтобы просто связно мыслить. Убегая, он надеялся, что это прекратится, но серость настигла его и здесь, в своей обители, где никто и не стал бы его искать. А она нашла. Та, от которой он бежал.
Поблизости было шумно, огромная толпа. Наверное, уже рассвело, но светлее не стало, и все же Кэлиб морщился от какого-то неясного, но почти осязаемого света, гулявшего где-то повсюду. Перед глазами все плыло, резкий толчок и крики откуда-то справа, он не различал слов, холодный свет слепил его, а некая шумная масса несла вперед, и, еле перебирая ногами, он шел, повинуясь стадному инстинкту. Крики, вспышки, запах дыма, и воздух прорезали выстрелы, взорвав что-то в голове, кажется, он сходит с ума, или только кажется. Чувство голода, притупленное пульсирующей болью в висках, или уже съехал с дороги его жизненный экипаж, а может, это все сон, или он действительно болен.
Слепящий свет, и больно открывать глаза, а с закрытыми страшно; вокруг темно и ярко, в коленях слабость, и больше нет сил идти. Бежать! Они бежали, и он вместе с ними, потерянный, разбитый, теряющий реальность, со всех сторон толчки и крики, он падал, его поднимали, и снова бежать, пока выстрелы и отчаянные вопли не накрыли его с головой, и он полетел куда-то вниз, перед глазами беспечное звездное небо кружилось, стирая границы, те белые листки бумаги, помнишь, и они двое, смеясь, рисовали травинками солнце, песчинками звезды и думали, что так и должно...
Вроде и земля, а вроде и нет. Тяжелый влажный воздух давил на легкие, когда Кэлиб судорожно заглатывал его, отдаваясь на растерзание демонам.

4.

Как-то все это нелепо и глупо. Темза, родная Темза, мост. Знакомый какой-то. Ватерлоо.
Я больше не желаю тебя видеть. Ты для меня не существуешь.
Так и есть, сонно подумал Кэлиб. Он лежал на спине где-то на влажной земле или траве даже, над головой безразмерный серый планшет, без единой царапинки или потертости. Безупречно-ровный цвет, как покрывало, укрывшее город от тепла, лишь изредка прочерчиваемое соринками одиноких птиц. Такое же бескрайнее, как поглотившая его серость.
И до меня добралась, подумал Кэлиб, вдохнув поглубже. Добралась и накрыла, заливаясь сквозь глаза в душу, порабощая разум. А может, и правда болен. Или все это сон.
Поднялись и пошли ноги, волоча по серым улицам измученное тело, каким-то чудом державшееся прямо. Губы беззвучно шептали что-то, и он шел по знакомым улицам, грязный, промокший, опустошенный умытым дождем городом, его тоскливыми переулками, которые он любил и ненавидел, а тяжелые капли все били по щекам, равнодушно и отрешенно. Он шел бесконечно сквозь легкие сизые штрихи угольком по облачно-серому планшету, шел, упиваясь тоской, мимо одинаковых серых домов, одинаковых серых людей, сквозь тягучее скопище мертвых серых звуков, и эта тоска была ему приятна.
Сухой старческий скрип ступенек дома на Хай-стрит привел его в чувство. Реальность оказалась черной и безжизненной. Кэлиб медленно поднимался, вслушиваясь в собственные шаги, зная, что не стоит, но все же поднимался.
Он зашел в комнату, тихо скрипнув дверью. На кровати развалился Джулиан в обнимку с полуобнаженной девицей в красных чулках Марго. Но не она. Кэлиб повернулся закрыть дверь и был встречен робким взглядом черных испуганных глаз.
Девчонка сидела в углу возле двери, он наверняка ушиб ее, когда входил. Руки сцеплены на поджатых к груди коленях, чумазая, взъерошенная и босая. Кэлиб вздохнул.
- У тебя есть обувь? - тихо спросил он.
Мэй Бэлль не ответила, опустив голову и косо уставившись куда-то в угол. Проследив ее взгляд, Кэлиб обнаружил под кроватью пару грязных порванных детских ботинок и швырнул ей.
- Надевай.
Девчонка сглотнула и осторожно притянула к себе один, потом второй, влезла в них и неловко поднялась, отряхнув замызганное платье. Кэлиб осмотрел ее и хмуро кивнул.
- Накинь что-нибудь сверху. Там прохладно.
Она непонимающе моргнула, потом шагнула к кровати и, вытащив из складок одеяла растянутую шерстяную кофту, натянула ее поверх платья. Рукава были слишком длинные и свешивались до самых колен, вся кофта не могла усидеть на ее узких плечиках и перекашивалась, отчего вид у девчонки становился еще более жалкий. Но уж лучше так, чем если она простынет по его вине.
- Иди за мной, - устало произнес Кэлиб и пошел вниз, захватив шляпу.
Снова. Ноги устали и будто налились свинцом от постоянных хождений на большие расстояния, голова гудела и голодное нечто урчало в животе, напоминая, что он уже несколько дней почти ничего не ел. В нерешительности остановившись перед лотком с яблоками, Кэлиб все же купил пару штук, решив поесть посытнее на обратном пути.
- Держи, - он протянул одно Мэй Бэлль и спешно пошел вперед. Девчонка удивленно уставилась на сияющий красными боками плод и, прижав его к губам, побежала за Кэлибом, шаркая слишком большими для нее ботинками.
По дороге он, не в силах идти пешком, нанял тосковавший у обочины дряхленький экипаж со скрипучими колесами и открытым верхом, посадил девчонку и сел сам, уныло жуя яблоко. Мэй Бэлль ела свое еще медленнее, с наслаждением откусывая маленькие кусочки и слизывая сладкий сок. Поглощенная этим процессом, она выглядела очень довольной, даже улыбалась. Надо было помыть ей где-нибудь руки, подумал Кэлиб, косо поглядывая на нее исподлобья. А то еще заразится чем-нибудь, а он окажется виноват. Вот тогда-то Марго и вспомнила бы, что у нее есть дочь. Всегда чует выгоду.
Они вышли у Трафальгарской площади, и пепельными переулками Кэлиб повел девчонку к Темзе, чувствуя, что что-то снова не так, снова где-то рядом сгущаются тучи, и серость берет верх.
Он не помнил, сколько они шли, но точно знал, что она идет за ним - слышал глухое шарканье ее башмаков. С реки дул пробирающий до костей ветер, то налетая порывами, то утихая, и, дойдя до набережной, Кэлиб спустился и ушел подальше от шумных улиц, сел на траву почти у самой воды. Ему не хотелось смотреть ни на строящиеся башенки Сити, ни на мост, ни на здание парламента, ни на что, только вглубь бездонной серости Темзы, на поверхности которой плавали желтые сморщенные травинки.
- Знаешь, зачем я привел тебя сюда? - спросил он.
Мэй Бэлль, стоявшая в двух шагах, присела рядом и покачала головой, догрызая остатки яблока.
- Когда-то в детстве мы с моим кузеном Джеймсом часто приходили к Темзе в Ричмонде... Эта река называется Темза, - пояснил Кэлиб, заметив в глазах девчонки непонимание. - А Ричмонд - это округ недалеко отсюда, живописное местечко, я там вырос. Там река не такая, как здесь, не такая серая. Когда мы были детьми, мы часто приходили к ней, купались, строили шалаши в лесочке на другом берегу. Об этом никто не знал, а нам это так нравилось... Однажды старый лесник рассказал нам историю о том, что там, в том месте, где мы жили, воды Темзы особенные. Они забирают страхи. Нужно было просто поделиться с водой своими проблемами, поведать ей свои тайны, все-все-все тайны, доверить все, что мучает и не дает покоя... - он задумчиво улыбнулся, неотрывно глядя на воду. - И станет легче. Она заберет твои страхи и унесет твои тайны вниз по течению, где они водоворотом уйдут в землю и забудутся. Мы верили... Прибегали и, таясь друг от друга, шептали в воду свои секреты, перебирая камешки на дне... Вода еще не слишком холодная, попробуй и ты.
Девочка, слушавшая, открыв рот, встрепенулась, неуверено оглянувшись на неторопливо текущую воду. Кэлиб молчал, все еще глядя на ленивые, едва видимые волны, не обращая на нее никакого внимания.
- А это поможет? - еле слышно спросила она. То ли сон, то ли ветер. - Она же только там волшебная.
- И здесь, - отрешенно ответил Кэлиб. - Она везде волшебная, надо просто верить.
- А вы почему не расскажете ей?.. Вы не верите?
Он помолчал, перебирая пальцами траву.
- Верю. Просто она больше не слышит меня.
Мэй Бэлль открыла рот, чтобы что-то спросить, но, нахмурившись, передумала, снова оглянувшись на воду. Поерзав еще пару минут, она все же нерешительно подползла к легонько наплывающим на берег волнам и, склонившись, зашептала что-то.
Кэлиб вздохнул. Может, ей повезет, и Темза заберет ее страхи. Ему когда-то повезло, он рассказал свою самую большую тайну, тайну, о которой никто не знал, и которая теперь превратилась в ничто. Река забрала ее, ничего не оставив ему, забрала навсегда, и то, что казалось ему частью его самого, неотъемлимой, вечной, уплыло по ленивым волнам в океан, или впиталось в землю, или выплеснулось ураганом на берег. Он почти не жалел об этом, осталась только легкая горечь о потерянном нежном чувстве, в котором он признался беспечным волнам, а не той, кому они предназначались. Теперь все ушло, смылось, превратилось в лед, и нет больше того солнца, в которое он так наивно был влюблен, и его самого уже нет. Осталась лишь легкая горечь и призрачный отблеск той чистоты.
- Умойся, - сказал Кэлиб, когда Мэй Бэлль выпрямилась, недоверчиво оглядываясь и водя пальчиком по воде. - И руки вымой.
Она послушно умылась, отфыркиваясь от намокших и лезущих в лицо волос, Кэлиб поднялся и протянул ей платок.
- Ну вот, - чуть улыбнулся он. - Хоть на человека похожа.
Девчонка криво усмехнулась и взяла его за руку.

Долгая прогулка отняла у Мэй Бэлль много сил. Накормив ее свежим беконом и напоив чаем в кофейне Найтингейла, и наконец поев сам, Кэлиб купил еще пару слив, потратив почти все свои сбережения, и они пошли к своему пристанищу. Назвать это место домом у Кэлиба не поворачивался язык.
Всю дорогу она негромко рассказывала ему о чем-то, но, погруженный в себя, он мало ее слушал, предаваясь апатии. Все вокруг странно. Медленно, лениво, ускользающе. Ему постоянно казалось, что все это дано для осознания чего-то очень важного, необходимого, чего-то, что поможет ему справиться с серостью. Вот только что это?.. Он не знал, и это выводило его из себя. Мир, объятый серостью, жесток и немилосерден. Он не оставляет выбора, с понимающей улыбкой забирает у тебя все, не давая ничего взамен. Поглощенная серостью Темза забрала его любовь, его первое светлое чувство, оставив только горечь, заразила и ее, то солнце, которое он любил, то солнце, которое давало ему свет, единственное, что наполняло жизнь красками. Теперь все бессмысленно. Бессмысленно и бесполезно. И пусть они хоть тысячу раз скажут, что он болен, он-то знает, что дело совсем не в этом. Все дело в ней. Она забрала его солнце и наверное совсем скоро поглотит и его. Сил на сопротивление уже нет. Только это призрачное что-то, что поможет... может быть...
Реальность стальным ножом по черному бархату, и холодно, голо как-то, это противное созданье постоянно дергает за руку, и хочется ударить. Но нет сил. И хорошо, только снова идет дождь.
Мой экипаж сошел, думал Кэлиб. Сошел с дороги и несется по инерции в пропасть, где водоворотом кружатся мои демоны, а она только беспечно усмехается красными губами Марго на сером своем лице.
Те неторопливые сверкающие дни, наполненные чистой зеленью и запахом цветов, где они бегали втроем по изумрудной траве, размахивая руками как птицы. Ты болен, Кэл, просто пойми это, сынок. Но еще можно...
Нет, нельзя. Уже поздно, да и не хочется. Может, они и были правы, когда говорили о его боле. Нет. Неважно. Теперь неважно. Даже если это так.
Она все дергала и дергала за рукав, раздражая. Дал ей сливу, чтобы оставила в покое. Мерзкая девчонка. Несчастная и оттого еще более мерзкая. Туманная Хай-стрит выплыла из ниоткуда, и Кэлиб пожалел, что они пришли так быстро, хотя солнце уже садилось. Они слишком долго шли туда-обратно. Слишком быстро.
Она замолчала, и только шарканье башмаков напоминало ему о ее присутствии. Зачем он возится с ней? Бросил бы на произвол судьбы, как остальные. Нет же. Жалко. Есть в нем все-таки что-то человечное. Сам демон, и в голове демоны. Так всегда говорил Джим, а потом смеялся, уворачиваясь от демонических кулаков. А все-таки есть. Наверное.
Как прекрасен Лондон. Слава королеве. Миг.
Шарканье башмаков по скрипучей лестнице возвестило его о том, что Мэй Бэлль идет впереди, и они уже пришли. Сверху, со стороны их комнаты, доносились визги Марго и чей-то гадкий смех. Мэй Бэлль пошла быстрее. Ее башмаки гулко стучали по ступеням, безумным стаккато отдаваясь в голове Кэлиба. Он примерно представлял, что творится наверху, и шел все медленнее, не желая видеть.
Девчонка распахнула дверь и замерла на пороге. Кэлиб поверх ее головы увидел Марго с разбитой губой, в порванном платье и двух странных типов с сигаретами в зубах, которые держали ее за руки. Все трое замолчали, уставившись на вошедших.
Мэй Бэлль, тяжело дыша, прошла в комнату, переводя взгляд с одного на другого. Кэлиб вошел следом. Одного из этих типов он знал: тот работал на спичечной фабрике на берегу Ли - премерзкая речушка, и на вид как моча, и на запах. Об этом типе, кажется Берк, да, точно, Элвин Берк, ходили дурные слухи, якобы он убил свою жену, кроме того...
Мэй Бэлль, резко дернувшись с места, сбила с мысли, и Кэлиб забыл, о чем думал, отрешенно оглядел трясущуюся Марго, сверлящую его диким взглядом, и любезно улыбнулся:
- Добрый вечер, джентельмены.
Те непонимающе переглянулись.
- Кто это? - резко спросил Элвин Берк, выплюнув сигарету и повернувшись к Марго. Та судорожно глотала воздух разбитыми губами и тряслась так, что Кэлибу на мгновение стало жутко, когда он подумал, что они могли с ней сделать. Ее оголенные ноги были в шрамах и царапинах, порванная юбка багровым куском свисала сзади, руки в синяках, а на шее - следы от зубов. Но даже в таком виде она оставалась красивой. Даже не красивой, нет. Несчастно-прекрасной. Кэлиб содрогнулся.
- Кто это? - зарычал Элвин Берк, схватив ее за волосы и дернув вниз. Она пронзительно вскрикнула, и тут же Мэй Бэлль, завыв, бросилась на Берка, худенькими ручонками вцепившись в его пиджак.
- Не трогайте ее! Не трогайте! Мама...
Она взвизгнула, когда Берк жестко отшвырнул ее от себя так, что, пролетев через полкомнаты, она ударилась о подоконник и сползла на пол, сотрясаясь от рыданий.
- Нет, не надо, пожалуйста... - зашептала Марго. По ее щекам текли слезы, прямо по свежим царапинам, по разбитым губам. - Она же ребенок, всего лишь ребенок...
- Замолчи, дрянь! Кто ты? - дикие желтые глаза Берка вонзились иглами зрачков в Кэлиба, льдом застывшего у порога.
- Кэлиб Нортон. Я здесь живу, - невозмутимо ответил он, чуть прищурившись. Свет от масляного уличного фонаря через окно бил ему прямо в глаза, создавая ощущение ирреальности происходящего. Может, все это действительно сон, а он все никак не может проснуться?..
- Хорошо, Нортон. Я хочу, чтобы с этого момента ты превратился в слепого глухонемого старика, ясно?
- Более чем. У вас просто дар убеждения.
- Хватит болтать! - сквозь зубы рыкнул Берк. - Ты ничего не видел, ничего не слышал и ничего никому не скажешь. Если тебе дорога жизнь, конечно...
Второй тип, сальный толстяк с мутными глазами, вцепившийся одной рукой в плечо Марго, с ехидной беззубой улыбочкой сверкнул лезвием ножа. Предсказуемо.
- Уходите отсюда, прошу вас, - умоляюще глядя на него, прошептала Марго. - И заберите Мэй Бэлль...
- Вот именно, щенок, - ухмыльнулся Берк. - Ну, что, моя милая, идем? - он провел пальцем по подбородку Марго и внезапно хлестнул ее по губам. Кэлиб вздрогнул от ее крика, а Мэй Бэлль, с ненавистью пожирая Берка глазами, медленно поднялась с пола, держась руками за стену.
Марго обмякла в руках толстяка, закусив губу. Берк довольно хмыкнул, закурил снова и, потоптавшись возле Кэлиба и выдохнув ему в лицо струю дыма, угрожающе произнес:
- Надеюсь, ты меня понял. Джоз, забирай ее и пошли.
Толстяк засуетился, подтащил похожую на тряпичную куклу Марго к двери, но тут на него с диким воплем налетела Мэй Бэлль, кусая, царапая, пиная его. Толстяк заверещал, и Берк, выхватив нож, подскочил и приставил его к горлу Марго.
- Если какая-нибудь собака сейчас двинется, - пропыхтел он с зажатой в зубах сигаретой. - Я пропорю ей глотку, не сомневайтесь.
Мэй Бэлль ничком упала на пол, всхлипывая, Кэлиб стоял в шаге от нее, не двигаясь, и ему отчасти хотелось быть на месте Марго, чтобы ему вот так пропороли глотку без всяких предисловий, быстро и. Бес. Припятственно. Воздуха. Ему снова не хватало воздуха.
Берк потащил Марго вниз по лестнице, толстяк поплелся следом.
- Не-е-ет! - завыла Мэй Бэлль. - Нет, мама! - вскочив, она побежала вниз, через взбудораженных собравшихся в коридоре соседей, на улицу, где Берк заталкивал Марго в экипаж. На улице толпились любопытные, шушукаясь и выясняя, что происходит.
Кэлиб рванулся вслед за ней, успев поймать ее у выхода, растолкав скучковавшихся людей.
- Нет, оставьте ее в покое! Мама! Мама!!! Отпустите ее! - визжала девчонка, яростно вырываясь.
- Тише, Мэй Бэлль, тише, - прижав ее к себе, шептал Кэлиб, не понимая, зачем. - Она вернется, вернется, слышишь? Вернется. Все будет хорошо.
Берк, шуганув толпу, сел в экипаж и, скрипя колесами, уехал. Толпа возбужденно загудела. Новость недели, зло подумал Кэлиб, подняв на руки зареванную девчонку, и пошел наверх, в их комнату.
- Вам, может, нужно чего? - испуганно спросила соседка, прошаркав за ним.
- Идите к черту, миссис Гэтсби, - искренне отозвался Кэлиб и, поднявшись по лестнице, уже собрался захлопнуть дверь, но миссис Гэтсби вдруг всполошенно замахала руками.
- Постойте, вам же письмо пришло! Экипаж какой-то богатый приезжал утром, просили передать. Я уж подумала, что ошиблись, а нет, и фамилию вашу и имя...
Кэлиб положил затихшую Мэй Бэлль на кровать, вышел и, выдернув из рук соседки письмо, зашел обратно и захлопнул дверь.
- Какая грубая молодежь нынче, ужас... - недовольно проскрипела старуха и пошаркала куда-то.
«Пятница, шесть вечера, мост Ватерлоо. Э.»

6.

Все тот же бескрайне-серый планшет над головой, все тот же мост, все та же Темза. Еще две поездки на экипаже и у него кончатся деньги. Но не сейчас, а, стало быть, можно не думать. Не зная времени, он знал, что опоздал.
Но нет, то ли она, то ли ветер, то ли сон: вон там, у самого моста, блестнула белая шляпка с желтыми цветами, та самая, что была на ней в последний вечер в Ричмонде, когда он почти сказал...
Мэй Бэлль, статуей застывшая на кровати. Он оставил ее одну.
Повернулась, увидела, облегчение в глазах. Она. И Темза. Рядом.
- Боже, Кэлиб, я уж думала, вы не придете, - взволнованно прошептала она, освещенная хмурым солнцем, клонившимся к закату.
- Как ты меня нашла? - тоскливо спросил он. Сказала им. Наверняка.
- Это неважно, кое-что случилось, - она в волнении огляделась. - Отец узнал об участии Джима в сходках чартистов и выслал его из страны!
- Куда?
- В Стокгольм, к сэру Роберту Делани, своему старому другу, он переехал туда в прошлом году. О, Кэл, это так ужасно, - Эвелин почти плакала. - Матушка была убита этой новостью, всю ночь причитала, я никак не могла ее успокоить, а отец...
Все равно. Абсолютно. Ни чувств, ни мыслей, ни эмоций. Почему, ну почему? Неужели она пришла, неужели поработила его, почему он не ощутил этого, не понял?.. Почему ему наплевать, что там с Джимом, ведь он любимый кузен, которого всегда защищал, помогал, присматривал...
- Помнишь, как мы выпустили в реку любимую рыбку тетушки Белби? - вдруг улыбнулся Кэлиб, взяв Эвелин за руку. - Она так ругалась, говорила, что мы несносные сорванцы, и...
- Кэлиб, тетушка Белби ненавидит рыб и все, что связано с водой, - с опаской глядя на него, проговорила девушка.
- Что? - он улыбнулся еще шире. - О чем ты, Эви? Она же так любила ту рыбку, называла ее месье Робер, ты же помнишь...
По ее щекам текли слезы. Ветер раздувал черные кудряшки, и так нежно трепетал желтый цветок на ее шляпе, Кэлибу казалось, что она ускользает, уходит от него, а он бежит за ней, пытаясь ухватиться за протянутую руку в белой кружевной перчатке, но не может, не хватает сил на последний рывок, и она исчезает сизыми угольными росчерками на сером полотне его жизни, стирается из памяти, смывается безжалостным дождем. Легкое прикосновение кружев к его щеке, она смотрела так ласково-печально, и сверкающие слезинки на ее светлой коже казались бриллиантами.
- Она не любила рыб, - прошептала Эвелин, прижав руку к губам. - И я никогда не ходила с вами к реке. Я не люблю воду, ты же знаешь... Ох, Кэлиб... Вернись домой, пожалуйста, я очень прошу тебя, вернись. Твой отец так переживает, так...
- Переживает? - зло переспросил Кэлиб. - Да он ненавидит меня! Он выгнал меня из дома! Он почти отказался от меня!
Эвелин, всхлипнув, огляделась. Люди сновали туда-сюда, но на них особого внимания никто не обращал.
- Он любит тебя, Кэл! - воскликнула она. - С чего ты это взял?
- С чего? - он фыркнул, отвернувшись. - Он выгнал меня из дома!
- Он не выгонял тебя! Ты ушел сам, посреди ночи, никому ничего не сказав, не объяснив... Мы так ничего и не поняли.
- Нет. Нет, - Кэлиб потряс головой. - Нет, ты... Неужели?.. Как ты могла...
- Что? - непонимающе пролепетала она, подойдя ближе. - Что я могла?
- Ты как они. Как они.
- Кэл, - она заплакала, закрыв лицо руками. - Кэл... тебе нужна помощь... Доктор Мюррей предупреждал нас о возможном осложнении, ты не в себе, давай вернемся домой!
- Не в себе? - переспросил Кэлиб, отшатнувшись от нее. - Я не в себе? Ты ничего не понимаешь. Ты никогда не понимала меня. Ты как и они хочешь от меня избавиться, - он медленно пошел назад, безумным взглядом глядя сквозь нее. - Она поглотила тебя, тебя больше нет, ты лишь оболочка.
- Что ты такое говоришь, Кэлиб? - с ужасом спросила Эвелин, двинувшись за ним. - Я здесь. Я никогда не хотела от тебя избавиться, я хочу помочь тебе!
- Помочь! - эхом откликнулся он, окинув ее презрительным взглядом. - В тебе больше нет моего солнца. Ты умерла для меня.
- Что..? - со слезами выдохнула она. - Да что ты такое говоришь?!
- Она убила в тебе солнце, которое я любил. Она поглотила тебя, и ты больше не существуешь. Теперь ты лишь флакон, красивый флакон без драгоценного содержимого. Тебя нет, Эвелин, - шепнул он, внезапно приблизившись и, взяв ее за подбородок, легонько прикоснулся губами к ее щеке. - Ты умерла...
- Сумасшедший, - она вытерла ладонью слезы. - Ты сошел с ума, совсем... Но я спасу тебя... я помогу тебе, - шептала девушка, вцепившись в его руку.
Он лишь тихо рассмеялся. Люди останавливались посмотреть, кто-то недовольно ворчал про развращенную молодежь, позволяющую себе обниматься на улицах.
- Как ты спасешь меня? - вполголоса сказал он. - Ты мертва, Эви, тебя нет! И меня уже нет. Ничего нет, вокруг только серость. Она поработила нас и весь этот город. Все бессмысленно.
Девушка потрясенно смотрела на него, не в силах произнести ни слова.
- Прощай, - тихо сказал он, отходя. - Забудь о том, что я был.
Медленно развернувшись, он пошел вдоль набережной, чувствуя, что еще немного и разорвется сердце.

7.

Бесстыдная луна - серое пятно на черном бархате - лениво ползла вслед за ним по темным переулкам Поплара, подглядывая в занавешенные окна. Кэлиб не помнил, как добрался досюда, он вообще уже мало что понимал, пребывая в полнейшем безразличии. Казалось, упади на него небо, и он остался бы равнодушным. Что-то мелькало мимо, смутно проносились мысли прозрачными каплями по дорогому стеклу, он помнил те стеклянные кувшины, которые так любила его несчастная матушка - она любила ставить в них свежесрезанные гиацинты, говоря, что им душно в глиняных вазах. А отец раз в месяц уезжал на уикенд на скачки, и привозил потом им с Джеймсом деревянные фигурки лошадей. Джим однажды утопил одну из своих любимых в Темзе, уронил случайно, так плакал потом. Им было лет по пять.
И Эвелин, юная, свежая как гиацинт, скакала мимо на белом пони, смеялась так чисто и звонко, намного позже это было, он помнил ее небесные глаза. Ее глаза, в которых светилось его солнце.
Отец называл ее incantevole, прелестная. И правда, та наивная нежность, которую она испытывала ко всему живому, ее черные задорные кудряшки и милые ямочки на щеках, ее всепоглощающая доброта...
Сердце стукнуло раз и ухнуло куда-то вниз на миг, горечью отозвавшись в душе. Теперь в ней этого нет. И лучше не думать о ней, чтобы не растравливать остатки чувств, или что там еще в нем осталость.
И все же она была прекрасна. Она была его душой, его светом, его мыслями. Она воплощала в себе все то, что не давало ему упасть в бездну, на пороге которой он стоял уже тогда, ее чистота, добро и любовь отгоняли от него демонов, притаившихся за каждым углом, подстерегающих его в тени. Она была так нужна ему, но предала, поверив им, им, а не ему, поверив, что он действительно безумен, что все это вызвано лишь его больным сознанием.
Ты болен, Кэл, просто пойми это, сынок. Но еще можно все исправить, еще можно, тебе просто нужно принять их помощь...
Зачем мне их помощь, отец, усмехнулся Кэлиб. Я не болен, это всего лишь серость пытается захватить мой разум. Разве вы не ощущаете ее? Нет, конечно, вы предпочитаете думать, что я безумен, и не замечаете, как она плетет над вами свои тонкие сети, из которых вам никогда не вырваться.
Он думал, что он вырваться сможет. И смог бы, если бы его солнце в небесных глазах осталось с ним. Но и оно покинуло его, отдавшись на растерзание холодному разуму.
Реальность ворвалась в сознание чьими-то громкими голосами, и он внезапно вспомнил.
Та ночь. Шум, гул и крики, толчки со всех сторон, вопли и выстрелы. Удар. Беспечно кружащееся звездное небо. Земля с травой. Мост Ватерлоо. Недалеко от сегодня. Они ведь что-то требовали. Неужели?.. Он участвовал в этом. Даже не зная. Неужели. Джим был бы рад, наверное.
- Ах, мистер Нортон, хорошо, что вы здесь! - эта шаркающая миссис Гэтсби. - Мистер Нортон, тут такое случилось, ужас просто! Убили ее, представляете? Жестоко убили, зверски! Говорят, - зашептала она, идя к нему почти вплотную, - что этот Берк, который ее утащил-то, он и прикончил. Да-да. Ужас какой, не правда ли?
Ты болен, Кэл, сынок.
- Она, видать задолжала ему что-то, или еще чем не угодила, уж не знаю, но...
Убита. Кто? Жестоко, зверски. Берк. Марго... Марго. Марго.
- Где девочка? - с усилием спросил Кэлиб, морщась от странного запаха дыма.
- Девочка? - удивилась миссис Гэтсби. - Ах, да. А черт ее знает, я вам скажу! Не видел ее никто. Да и, если уж на чистоту, странная девчонка-то, не замечали? На людей кидается, только слово скажи ей, тут же... Ах ты, Боже мой!!! - вдруг завопила старуха и заголосила, прорываясь сквозь откуда-то взявшуюся толпу.
Темно, от дыма резало глаза, и четко различимый звук горящего пламени резко привел Кэлиба в чувство. Он увидел все: гомонящую толпу, собравшуюся около дома, беснующуюся старуху, кричащую что-то про свои вещи, мальчишек, под шумок тащущих все без разбора, одинаковые ряды домов по обе стороны улицы, закопченое небо с черточками звезд, тот дом на Хай-стрит, где он прожил последние два месяца, и огонь. Яркий, безжалостный огонь из окна его комнаты.
Мэй Бэлль, статуей застывшая на кровати. Он оставил ее одну.
Ему ничего не хотелось делать. Люди суетились вокруг, таскали откуда-то воду, бегали наверх вроде, огонь перекинулся уже и на соседние окна, сухие деревянные рамы, не было сегодня дождя. Черт бы его побрал, этого Джулиана, который оставил там спички.
Она там, Кэлиб точно знал, что она там, наверняка сидит все так же на кровати, если не подожгла и ее, в слишком больших для нее ботинках и растянутом свитере, лохматая, снова чумазая, с искусанными в кровь губами. Но он не хотел идти. Милосерднее дать ей сгореть, чтобы не мучилась.
Он закрыл глаза, стараясь не вдыхать дым и не обращать внимания на толкающих его со всех сторон людей. Уже испытанное ощущение. Он улыбнулся.
А где-то в Ричмонде текла неторопливо его сонная Темза, текла, лениво унося с собой уже свои, а не чужие, тайны. Наверное, среди них была и тайна Мэй Бэлль, которую она рассказала тогда на берегу. Может, тогда хоть на мгновение ей стало легче, хоть на самый краткий миг упал с ее маленькой тоскующей души тот непосильный груз, хоть на немного, на самую малость.
А где-то в Ричмонде сидела в кресле-качалке его матушка и перебирала пальцами душистые лепестки гиацинтов, а рядом серые глаза Эвелин с отголоском теплоты следили за ее движениями.
А где-то в Ричмонде стоял его отец перед семейным портретом и плакал, понимая, что не вернуть ему больше так горячо любимого сына.
И где-то по пути в Стокгольм сожалел об украденных моментах славного детства юный и такой наивный еще Джеймс, вспоминая рыбку тетушки Белби, которую придумали демоны в голове его кузена.
А Кэлиб, закрыв глаза, стоял посреди хаоса в огне и мечтал сгореть в нем дотла и развеяться безразличным пеплом по серым улицам, которые он любил и ненавидел. А отзвуки реальности вновь посетили его сознание, и он увидел чумазую девчонку, которую только что достали из огня, целую и невредимую, с безжизненным и тусклым взглядом. Вырвавшись из рук спасителей, она, шаркая своими башмаками, подошла неторопливо к нему и посмотрела в глаза, так знакомо и так понимающе. Кэлиб видел ее глаза сквозь дымку, темноту пепельного переулка, сквозь несколько секунд и тысячи лет, которые разделяли их, сквозь бездонную серость Темзы с потонувшими в ней тайнами. Она протянула маленькую ладошку и вцепилась в его руку.
Что ж. Все равно он уже почти сорвался в пропасть к серости и своим демонам, ей тоже терять нечего. Он сжал ее маленькую ручонку и чуть улыбнулся. Пойдем под сизыми штрихами дождя в пустоту неизведанного завтра, и плевать, что там будет. Пойдем, как мы, или сон, или ветер по гомонящей людской артерии Хай-стрит, где уже никто нас не видит. Ты пропащая и никому не нужная, а я падаю в бездну.
Что ж. Вдвоем падать будет не так одиноко.

Летучая Мышш
Разбиение по частям – это приятно.
Рассказ даже немного тронул, а это очень хорошо.
Местами мне было скучно. Есть, конечно, ошибки – некоторые неестественные, на мой взгляд, фразы, да и просто грамматические. Но их мало, и вообще очень хороший рассказ.

Голосую за Летучую Мышш.

ЛетучаяМышш, не читала ваших произведений ранее.
Хорошо созданная атмосфера, прописанная обстановка...Все как полагается, здесь претензий нет. С другой стороны стоят мысли героя. Я догадываюсь, что они должны контрастировать с основным фоном. Противопоставляться ему. Но увы. Они просто не вписываются. нет яркой параллели по которой сразу догадываешься в чем дело и стремишься узнать больше. А принимаешь это за недосмотр автора.
И последнее. История не зацепила.

Свой голос отдаю Afi!

Голос за ЛетучуюМышш.

Голос за Летучую Мышь

Первый рассказ в целом не плох, если бы не бональная концовка. Не понравился один момент, хотя возможно он и ключевой(заставить умереть человека потерявшего всё может и просто, но заставить умереть человека уже медленно и мучительно умерающего, ещё проще...а это весьма помогло реализации незамысловатого сюжета): "Как можно погрузиться настолько глубоко в себя, чтобы не почувствовать ужаснейший вкус воды из Темзы и трупного яда, что я выделил из выловленных тел ваших жертв?", символично, конечно, но сколько пафоса и самовлюблённости. Обычны яд был бы благороднее и эллегантней. Да и не люблю я все эти затянутые и повторюсь ещё раз, пафосные, речи героев.

Второй рассказ порадовал много больше. Повсетвование просто великолепно. Недочётом, на мой взгляд, является не очень продуманные переплетения реальных событий и мыслей героя, порой они выбивают из текста и теряешь мысль, надо сгладить шероховатости. А в целом - просто шедевр!
Голос, конечно же, за ЛетучаяМышш

Что ж, долго читал рассказы. Признаться, при неплохом уровне написания оба оказались (для меня) довольно скучными и неинтересными. Жаль. От этой темы я ожидал чего-то большего. Чего-то необычного, чего я ещё не читал. Ну, впрочем, ладно. Итак, к сути.

Рассказ номер раз. (прикольная рифма, гы-гы) Афи известен как не обделённый талантом подающий надежды автор, который, увы, не обладает таким качеством, как стабильность. И из-под его пера выходят то шедевры, то откровенная чушь. Вероятно, дело здесь в нехватке опыта. Из рассказа в рассаз прослеживаются одни и те же ошибки, с которыми автор пока никак не может справиться. К примеру, как данность принимается реакция персонажей на действия главного героя. То есть Дориан что-то сделал, а Альфред отреагировал именно так, как и ожидалось, никакого усилия мысли. Ещё сильнее поражают скачки во времени. Внезапно на ровном месте, когда только-только появляется интрига, вдруг проходит полгода, и за эти полгода абсолютно ничего не изменилось. Как двигалось всё по инерции, так и продолжает двигаться. Последствия некоторых действий и вовсе кажутся неожиданными и неправдоподобными в свете предпринятых ходов.
О сюжете. В принципе, задумка неплохая. Однако слишком банальная. Возможно, тяга автора к пафосному мистицизму объясняется возрастом и отсутствием опыта. Не будем забывать, что перед нами очень молодой автор, и тут ему можно сделать поблажку.
О стиле. Бывает у меня такое, когда я читаю какую-нибудь книгу, и мне порой хочется автора ткнуть носом в страницу и сказать, мол, что так писать нельзя. Здесь я бы автора тыкал носом по пять раз на каждой странице. Прекрасные образные предложения чередуются с откровенной халтурой. Опытный автор не должен такого допускать. Могу так же придраться к злоупотреблению словом "что". Крайне неудачно оно использовано в некоторых предложениях.

В целом, я бы поставил рассказу четвёрку с большим минусом. Идём дальше.

Рассказ номер два-с. Летучая Мышь (никогда не устану переделывать этот ник) так же не обделена талантом, и это единственное объяснение, как при отсутствии какого-либо опыта она умудряется так хорошо писать. Конечно, есть ошибки, несуразности, "ненужности", но в целом впечатление от чтения очень хорошее. Слог лёгкий, плавный. Отлично созданная атмосфера с множеством красочных деталей. Здесь мы уже видим Лондон, чувствуем его ритм и жизнь. Видно, что Мышь долго и упорно готовилась, подбирая материал для текста. Что же могу сказать по самому тексту...
Хм... Начну с того, что мне это напомнило кое-чем "Над пропастью во ржи" Сэлинджера. А именно тем, что это история без начала и конца. Её можно было начать хоть за год до происходящих событий, хоть вообще с середины рассказа. И закончить тоже на каком-нибудь другом эмоциональном событии, ничего бы не изменилось. Это просто вырванный из жизни кусок, достаточно полно раскрывающий главного персонажа, но между началом и концом нет никакой связи. Нет завязки и развязки. Я не считаю, что это так уж плохо. Главное здесь - это концепция, основная мысль. Мышь не придерживалась стандартов, у неё не было чёткого плана. Она держалась выбранной линии, стремясь показать жизнь такой, каком мы её порой не хотим видеть. Думаю, автор может далеко пойти в жанре реализма.
О сюжете. Честно, немного скучно было читать. Местами из-за изменения ритма было тяжеловато понять, что происходит. Обещанный мозговзрыв не впечатлил. И я думаю, что этот рассказ менее соответствует теме, чем творение Афи.
Стилистические ошибки так же присутствуют, причём местами хотелось переделать даже не предложения, а целые абзацы. Есть, увы, шлаковые местечки, которые надо почистить, и их, к сожалению, довольно много. Однако есть и весьма удачные моменты. Например, мне понравилось, как показан текст письма. Без отсылок типа "в письме было сказано". Идёт моментальное акцентирование внимания. Очень хороший приём. Признаться, на этом моменте меня посетила крамольная мысль, что некоторые удачные ходы автор у кого-то подсмотрел. Не буду гадать, так это или не так. Потом сама или сознается, или напихает мне за такие мысли по полной программе.
В целом рассказ на четвёрочку.

Что ещё могу сказать по прочитанному... Что-то точно хотел сказать, но из-за того, что читал несколько дней, я уже всё забыл. Жаль. Ну да ладно.

Своё предпочтение отдаю произведению Летучей Мыши. За эмоциональность и атмосферу. Хотя тему, всё-таки, лучше раскрыл Афи... но ему не хватило профессионального подхода.
Прошу простить, если кого обидел.