Для писателей

Профиль | Последние обновления | Участники | Правила форума

Страница 1 из 2 1 2 »
Модератор форума: Диана

Дуэль № 208 Sanechka против hamelioner (Сидел одинокий человек в пустой комнате.)

Дуэль № 208 Sanechka против hamelioner

# 1 22.10.2010 в 21:56

Итак, Sanechka против hamelioner

Тема: Сидел одинокий человек в пустой комнате.
Оружие: проза
Жанр: драма
Объем: до 3 постов
Авторство: открытое
Срок написания: с 23.10 по 5.11
Голосование начнется с 6.11 по 12.11 (неделя)

# 2 05.11.2010 в 14:16

Сидел одинокий человек в пустой комнате.

Старая лампочка над дверью горела круглые сутки, изредка моргая от перепадов напряжения. Крошечное окно на самом верху давало слишком мало света, а периодическое мигание «желтого глаза», напоминало нервный тик. Парнишка лет девятнадцати искоса глянул на дверь и присел на корточки, обхватив руками тяжелую голову. Низкий свод потолка действовал удручающе, и без того измученный молодой человек сутулился еще больше.
Днем нары в карцере крепились к стене, сидеть запрещалось. Заключенный не думал об этом, после драки в общей камере, вообще думалось с трудом. Под глазом расплылся фингал, из распухшей губы по-прежнему сочилась кровь, ребра были целы, но бока изрядно помяты. Еще он помнил, как успел испугаться. Когда сокамерникам надоела мышиная возня, три пары сильных рук крепко стиснули парня и поставили раком, тогда дверь распахнулась, охрана увела вновь прибывшего заключенного в мед блок, а оттуда в карцер.
Неистребимая вонь от параши добивала. Ерофеев не мог даже смотреть на еду, не то чтобы жевать и глотать, мутило от всего, в горле застрял ком. Иногда, заглушая действительность, перед глазами всплывал образ матери, парень радовался, что она не дожила до суда. Инсульт настиг во время просмотра любимого сериала, как раз началась реклама, когда сын впустил оперативников. Они говорили что-то страшное, показывали бумаги, ордер на арест. Мама не встала с кресла, только с лица схлынула краска. Опера не сразу поняли, в чем дело, зато он почувствовал, как первый шип одиночества вонзился в спину.
Женщина всегда сильно переживала любые неудачи своего мальчика. Ее огромная любовь и гиперопека накрывала с головой, еще бы поздний ребенок, выросший без отца. Сергей отлично помнил, из-за этой привязанности дворовая шпана называла его «маменькиным сынком». Парень был не из робких и частенько давал сдачи, регулярно приходил домой с синяками. Мать расстраивалась и в свою очередь принимала меры. Конечно, это не помогало, становилось только хуже. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не ткнул в него пальцем.
Время шло, вчерашние задиры выросли и разъехались по институтам, а пацаненок превратился в симпатичного юношу, способного постоять за себя. Появились друзья, знакомые, собралась компания, только все это оказалось ложью. Никто не ждал его там – на воле. Никто не слал передач. Те, кого он опрометчиво считал друзьями - отвернулись, узнав о случившимся.
Приговор в зале суда он слушал один, совсем один, буквально кожей чувствовал острые иглы проклятия, летящие в его сторону. Несколько десятков человек смотрели враждебно, лица светились ледяной злобой, каждый готов был порвать на куски. Сергей поймал себя на мысли: «Выдержат ли железные прутья обезьянника, если неуправляемая толпа ринется на меня, посчитав приговор не достаточно суровым». Даже сейчас он слышал вердикт присяжных: «Виновен», и эхом от стен отскакивали слова судьи: «Суд постановил, подсудимого Ерофеева Сергея Михайловича признать виновным в совершении преступления предусмотренного пунктом «к» части второй статьи сто пятой УК РФ «Убийство, сопряженное с изнасилованием. И назначить наказание в виде лишения свободы сроком на одиннадцать лет, с отбыванием в колонии особого режима…».

- Заключенный номер двадцать три сто сорок пять – встать! – гулко раздалась команда.
Сергей вскочил мгновенно, принялся шагами мерить пространство: четыре в длину, пять в ширину. Снова моргнула лампа, глаза устали от электрического света, отвратительный запах испражнений, казалось, впитался в одежду. «А если по-диагонали?», - остановился на секунду. Парень упорно не желал думать о будущем, жизнь лишилась смысла, прошлое кануло в пустоту, утягивая за собой. Шаг за шагом, от стены к стене бродил он, пытаясь избавиться от надоедливых мыслей. Как и прежде бросив настороженный взгляд на дверь, прислонился лопатками к холодной стене.

В памяти всплыл первый вечер, когда Таня благосклонно посмотрела в его сторону. Чуть больше двух месяцев прошло с тех пор, как смешливая рыжеволосая девчонка прибилась к их компании. В свои шестнадцать она изо всех сил старалась выглядеть взрослее, да и вести себя соответственно. Старшие подруги быстро взяли над ней шефство, и вскоре Танюшка стала кем-то вроде любимой младшей сестренки. Ребятам нравилась открытость и непосредственность, упорство и жизнелюбие, а еще нравилось подтрунивать над ее потугами казаться серьезнее, чем есть на самом деле. Серега пару раз останавливал руку девушки, протянутую к бутылке пива. « Рано тебе, успеешь еще напробоваться», - говорил он, от чего ее зеленые глаза сверкали возмущением. Парень пристально следил за новой знакомой, сначала просто из интереса, потом понял, что не обращать внимания уже не может. Чем-то зацепила эта бойкая девчонка. Сергей осторожничал и не спешил проявлять симпатию, но все же во время вечерних посиделок старался оказаться поблизости, сесть рядом. Иногда незаметно подкладывал шоколадку в боковой карман ее сумочки. Татьяна довольно скоро разгадала тайного поклонника, принимала дары, как нечто само собой разумеющееся, и отвечать не торопилась.
Однажды, когда закончились посиделки и народ разбредался по домам, она отбилась от стайки подруг. За парком, где собиралась молодежь, никто не ухаживал, и потому листья плотным слоем покрывали все тропинки. Молодой человек издалека услышал легкий едва различимый среди вечерних звуков шорох. Он осторожно оглянулся, увидел ее, но не подал виду, только немного сбавил шаг. Таня тоже замедлилась, хотела подкрасться незаметно, преследовательница оставалась в шаге от цели, как вдруг Сергей резко обернулся и сгреб в охапку незадачливую барышню. Она не закричала, только удивленно смотрела, хлопая ресницами, не зная, что сказать.
- Попалась?! В провожалки будем играть? – насмешливо спросил он, наконец, отпустив девушку. – Пойдем.
- А, знаешь, я не люблю молочный шоколад, - вместо ответа проговорила Таня, поворачивая на знакомую дорожку, ведущую к дому.
- Значит, в следующий раз придумаю что-нибудь другое, - с (видимым) равнодушием произнес он, снимая ветровку. – Накинь, замерзнешь.
В начале сентября так было всегда, не смотря на по–летнему теплые дни, ночи стали заметно холоднее. Солнце раньше пряталось за макушки деревьев, а оттуда плавно скатывалось за горизонт. Деревья соприкасались ветвями где-то над головой, аллея походила на зеленый тоннель. Серега по-братски опустил руку на хрупкие плечи. Девчонка семенила рядом, на каждый его шаг приходилось по два ее. Танюшка путалась в ногах, чем смешила своего провожатого, специально спотыкалась о выступающие из земли корни, чтобы в нужный момент обхватить крепкий торс спутника, удержавшись от падения. Парень понимал, что ей сейчас хочется чего-то большего, чем просто идти, и мелкая дрожь колотит вовсе не от холода. От этой мысли, почему то стало приятно.
Таня остановилась на крыльце у подъезда, смущенно вернула ветровку, он попрощался, шутливо чмокнув в лоб. И не успел развернуться, как она юркнула за дверь, только макушка мелькнула в крошечном окошке. Сергей был больше чем уверен: она не удержалась, подпрыгнула с приглушенным возгласом «YES!», но тут же опомнившись, побежала к себе.

Холод стекал от лопаток по спине все ниже, Сергей вновь шагал вдоль стен.
- Ужин, - донесся крик надзирателя.
Маленькое окошко в двери откинулось, и на своеобразный поднос опустилась миска с жидкой овсянкой, ломоть черного хлеба и стакан еле теплой слабо заваренной жидкости, отдаленно напоминающей чай. Заключенный быстро перенес паек на бетонную плиту, торчавшую из стены и служившую столом. Он знал, через полчаса люк снова откроется, что бы дежурный мог забрать посуду.
С закрытыми глазами поднес ложку склизкой каши ко рту, но проглотить не смог. Едва успел склониться над парашей, как его вывернуло. Желудок свело, молодое тело требовало пищи. Сделав над собой усилие, откусил хлеба, тот к счастью оказался обычным черным хлебом, разве что немного черствым. Остывающий чай Сергей пил быстро большими глотками, вода с бульканьем опускалась в пищевод. Опять скрипнуло дверное окошко, парень механически поставил на поднос остатки ужина, в сотый раз прокручивая события того дня.

Почти месяц они виделись у него дома, пока мать была на работе. Татьяна, ничего не объясняя, запрещала встречать ее у лицея, постоянной отговоркой служило не желание выставлять напоказ отношения. Сережка смеялся, но на людях держал «слово», и повышенной симпатии не проявлял. Эта игра «под прикрытием» даже забавляла его.
Занятия в институте у Сергея закончились раньше, Таня забежала к нему после обеда.
- Привет, Солнце! – с порога выпалила она. – Ты давно дома?
- Привет, - он нежно прикоснулся к ее щеке и отошел, чтобы повесить промокшую куртку в ванную. – Только вернулся. Тебя покормить?
- Не, я по дороге булочку съела.
- Да-а-а, - загадочно протянул Сергей, иногда ему очень хотелось поддразнить ее. – Между прочим, от булочек полнеют.
- У-у-у, ты говоришь как моя мама! – наморщила лобик девушка. – Не волнуйся, моей фигуре ничего не грозит! Не веришь – можешь сам убедиться!
Гостья уперла руки в бока, испытующе глядя на собеседника.
- Да что ты говоришь? – шепнул он, сделав шаг на встречу, бережно притянул к себе, целуя шею. Сергей с трудом сдерживал себя. Руки плавно поднялись на спину и замерли на мгновение. Он тряхнул головой.
- Что же ты со мной делаешь?! – парень пристально посмотрел на подругу. Таня довольно улыбнулась – коварный план сработал, еще чуть-чуть и Сергей потерял бы контроль.
- Пойдем, я тебе диск с музыкой записал, – он, наконец, отпустил девчонку и направился в комнату.
Танюшка невозмутимо забралась с ногами на заправленную постель, и в ожидании смотрела, как Серега выудил из стопки дисков тот, что сделан специально для нее.
- Держи, - протянул коробочку он, усаживаясь рядом.
- Спасибо, - сказала Таня, отложив футляр в сторонку. Она навалилась на парня со спины, увлекая за собой, заставляя растянуться на кровати, и чмокнула в ухо. Аккуратно вывернувшись, из-под придавившего ее Сергея, устроилась сверху, начала чертить на его груди линии и замысловатые узоры.
- Татьяна, ты чего добиваешься? – лукаво спросил парень, нарыв ее ладонь своей.
- А сам как думаешь? – с блуждающей полуулыбкой отвечала она, нагнувшись к лицу так, что рыжая челка касалась его лба.
Сергей слегка приподнялся, едва коснулся ее губ и тут же отпрянул, осознав, что вновь теряет голову.
- Неужели совсем не хочешь? – хитро прищурилась она.
- Нет, - не моргнув глазом, соврал он.
- И это мне говорит человек, у которого джинсы вот-вот разойдутся в самом интересном месте! – звонко засмеялась девушка и перекатилась на бок, чуть не свалившись с постели. Сергей ловко подхватил ее, не дав упасть. Таня прильнула к нему, осторожно подбираясь к ремню на штанах.
«Девчонка явно напрашивается! Что же, она получит, то чего добивалась!», - подумал он.
Спустя некоторое время он курил на балконе, тревожило что-то неясное, внутри засело пакостное чувство. Не заметно, на цыпочках подошла Таня, но так и осталась в дверях, ей тоже было не по себе. Задуманное удалось, но вместо торжества, она вдруг почувствовала себя такой маленькой, беспомощной, уязвимой. Серега обернулся, задумчиво выпустив еще одно кольцо дыма.
- Иди ко мне, малыш, - молодой человек крепко обнял хрупкую девчонку, уткнулся лицом в кудрявую макушку. Тлеющая сигарета обожгла пальцы, он равнодушно глянул на ожог, машинально стряхнул пепел в сторону и затушил окурок.
- А можно мне тоже? – спросила она, потянувшись к открытой пачке. Серега заметил в глазах озорной огонек, угасший было несколько минут назад.
- Нет. Не люблю, когда девушки курят.
- А меня любишь? – уже в привычной манере произнесла она.
- Тебя…люблю, - взъерошив солнечные кудри, ответил он.
- Ладно, мне пора, - встрепенулась Танька, пулей вылетев в коридор. – Не провожай, до завтра.

Дали команду «Отбой».
- Заключенный номер двадцать три сто сорок пять, лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч, - с лязгом открылась железная дверь, принесли подушку и одеяло, наконец, отстегнули нары.
Ерофеев лег, вытянуться в полный рост не получилось, неудобно свешивались ноги. Свернувшись калачиком, тщетно пытался прогнать одолевающие мысли. Сон не шел.

Сергей помнил, как на автомате сунул в карман приоткрытую пачку «Winston», заметил Танькин мобильник у кровати. Выскочил на улицу, в надежде вернуть пропажу, но шустрая девчонка уже скрылась в аллеях парка. Молодой человек, не раздумывая, пошел привычной тропинкой, оглядываясь по сторонам, не мелькнет ли где золотистая прядь. «Да, с Танюхи станется, запросто подкрадется сзади и напугает! Ох, чудо в перьях», - подумал парень, представив, как она выпрыгивает из-за куста и смеется.
Вместо смеха послышался сдавленный крик, он двинулся на звук, не разбирая дороги, ломая ветки. Девушка взвизгнула еще раз, потом затихла. Сергей чуть ли не кубарем выкатился на проплешину между деревьями и остолбенел. Таня лежала на земле, согнувшись от боли, ее голубую курточку и модные джинсы насквозь пропитала кровь. Впереди слышался шум быстро удаляющихся шагов. Серега не пустился в погоню, думал, что сможет помочь девушке. Осторожно приблизился: сложенные на животе руки что-то сжимали, девушка не дышала. Еще не до конца понимая, что происходит он, убрал ее руку с рукояти ножа, глубоко вошедшего в тело. Первым побуждением было: выдернуть нож, он даже схватился за рукоять. «Стоп!», - пронеслось в голове, - «Вызвать скорую, скорую и ментов». С ее же телефона набрал экстренный вызов, только проговаривая вслух, он начал осознавать реальность происходящего. Долго смотрел на нее, не отрываясь, не верил, что видит в последний раз. Две пуговицы на куртке вырваны «с мясом», разошелся по шву рукав.
- Зачем же ты сопротивлялась, малыш? – сказал, будто Таня могла его услышать. Сердце глухо бухало в груди, словно басовитый лай старого пса: «буф-буф, буф-буф». Раскрытая сумка валялась в двух шагах, грабитель, не ожидавший отпора, застигнутый врасплох, забыл о своей добыче.

Сергей перевернулся, плечо упиралось в жесткие нары. Снова винил во всем себя. «Стоило, наплевав на отговорки, проводить упертую девчонку…» Он сделал слишком много глупостей, столько, что следователь, умный, честный мужик, не поверил ему. Перед глазами всплыло лицо капитана.
- Ну, посуди сам, - устало говорил он. – Об отношениях ваших не знал никто, родители не в курсе – понятно, а друзья, подруги? Что у вас там по согласию было или по принуждению разберемся. Но было же, факт, на это судебно-медицинская экспертиза есть. Дальше хоть пальцы загибай: сигарета на месте преступления, у тебя такие же нашли, откуда взялась? Я узнавал – не курила девочка. За нож чего хватался? Помочь хотел, не знаю... Да и следов твоих тьма, на сумке в том числе…
Ерофеев уже отчаялся оправдаться, потому не прерывал монолог капитана. Понуро опустил голову, бесцельно уставился в пол, догадывался, что ожидает впереди.

Серега лежал, глядя в серую стену. Ждал, когда сон помилует его, позволит провалиться в черную пустоту, куда не проникает противное мерцание лампы, где нет звуков, и остановилось время. Еще он мечтал остаться в забытьи навсегда, но каждый день просыпался за несколько минут до подъема, так замыкался круг.
Он сидел на нарах потерянный и несчастный, не в силах изменить свою судьбу или прервать ее вовсе…
«Подъем» раскатистое эхо достигло карцера.

# 3 05.11.2010 в 17:21

Подарок из Сиракуз

Лисянский водил пальцем по списку сотрудников лесхоза.
«Нужно кого-то уволить. Быка, как говорится, нужно сразу... – думал Лисянский. – Только так. Показать силу, чтоб сразу поняли кто я такой. Иначе уважать не будут, затянут в болото, а потом слезы, мольбы. Нет – уволить. Сразу. Только так».
Лисянский грыз кончик ручки, предвкушая удовольствие. Первый день на должности начальника, а сделано так много! Он откинулся на стуле, сложил руки за голову и улыбнулся. «Шипуновский лес мой! И всего-то за месяц работы в лесхозе. Вот, что значат связи в администрации. Не зря старался, терпел, встречался с ней. Наверно думает, что красавица, - Лисянский ухмыльнулся. – Но я не гордый, потерплю, возьму, что надо, а там… хотя, может она и на повышение пойдет».
Прежний начальник лесного управления района попался на незаконной продаже леса. «Попался, конечно, не без помощи, – думал Лисянский. – Ну и кретин же! Зачем продавать лес, если лесом можно пользоваться? Эх, теперь самому бы не угодить в сети. Главное – правильно подобрать кадры. Главное – все предвидеть». Лисянский в первый же день приватизировал туристический комплекс «Йети». Так надежней. Горно-лыжная база, дом отдыха для людей и пять коттеджей для важных людей. «А в планах еще сплавы, тарзанки, дискотеки – да много чего! Столько возможностей. Нет, нужно брать быка… Только так».
Телефон противно запиликал – «телефон заменим», - Лисянский вдавил кнопку громкой связи и сложил ноги на стол.
- Начальник лесного хозяйства, слушаю вас.
- Андрей, привет, - послышался женский голос. - Блаженствуешь?
- О, да, Маришь, это то, о чем я мечтал, - протянул Лисянский.
- А что с документами?
- Вот так сразу? – ответил Лисянский. – Даже не поболтаешь?
- Времени мало. Тебе тоже советую поспешить – они приедут завтра утром.
Лисянский подскочил.
- Как завтра? Марина, ты же говорила…
- Есть люди и поважнее меня, - перебила Марина. – Они не спрашивают, меняя планы.
- Но у меня ремонт в кабинете!
- Примешь в конференц-зале, проведешь по зданию, покажешь ремонт, перспективы, ля-ля-ля, им это нравится. Сориентируешься, мне ли тебя учить. Ты документы подписал?
- Только-только, еще чернила сохнут, - ответил Лисянский, осматривая кабинет, старые обои, пыльные шторы, дурацкие кактусы. «А как же мой проект? Достойные картины – Шахов, говорят, любит дорогие вещи, - китайская ваза, наполеоновские сабли и подарок из Греции? Здесь смотреться не будут. Не стильно. Нужен ремонт. Обязательно нужен ремонт».
- Сколько? – спросила Марина.
- Что?
- Сколько смог узаконить?
- Сто двадцать га. Думаю, важным людям понравится. Заповедник очень…
- Лишнего не болтай, - перебила Марина. – За бумагами приедет курьер. Он уже в пути. Увидимся завтра – я буду с ними.
Женщина из администрации положила трубку, а Лисянский задумался: «увольнение перенесем на завтра. Ремонт, ремонт. Что же делать? Как преподнести подарок из Греции. Можно просто подарить, но… нет, если повесить за спиной, над столом, то эффект будет куда с добром. Огнем и мечом, так сказать. Сразу видно – сила! А Шахов не дурак, поймет ценность. А я возьми, да подари! Без таких, как Шахов, нет пути наверх. Ремонт однозначно. Только так».
Лисянский поручил секретарше найти прораба, с которым был уговор о ремонте. Лидия Ивановна, пожилая тучная женщина, сказала «секундочку» и стала копаться в бумагах, пытаясь найти нужный телефон. Она опасалась нового начальника и своего предпенсионного возраста.
- А они работают на соседнем участке, - сказала Лидия Ивановна, шурша бумагами. – Здесь, рядом, и я сейчас его быстренько найду.
Несмотря на ее старания, Лисянский думал: эту обязательно сменим, но попозже – возможно, она знает что-нибудь нужное.
Снова зазвенел городской телефон.
- Директор...
- Пап, приходи домой, - заканючил голос из трубки.
- Кирилл, перестань ныть, - ответил Лисянский. Его раздражало, что Лена, уже почти бывшая жена, «делает пацана нытиком». «Подумать только, пять с половиной лет, а он ноет и ноет! Разгребу дела на работе и поставлю вопрос ребром. Отберу Кирилла... Хотя Марина...
- Пап, мама разбила твою фотографию, папа приходи домой, пап...
- Где мама? И хватит ныть, Кирилл, ты уже большой, а ноешь, как баба!
«Не зря я от нее ушел. Ох, не зря. Пусть лучше с уродиной, но со связями, чем с этой…»
Лисянский ушел от жены утром. Всю ночь между ними летали шаровые молнии, потому что Лена узнала о Марине, а утром Лисянский ушел. И сказал, что больше не вернется. Но кресло начальника и приватизация «Йети», а потом еще мысли об увольнении – все это держало Лисянского в добром настроении. А теперь снова нахлынуло. В груди Лисянского защемило. «Не люблю я эти сопли. Ох, не люблю. Это же надо – в один день и счастье и… бросил эту. Хотя лучше так, иначе сопли затянутся, и будет только хуже. Давно пора было ее бросить».
- Пап, мама ушлааа, - Кирилл заревел. - Теть... теть... тетя Катя придет...
- Вот придет и отлично, - сказал Лисянский. - Кирилл, мне сейчас некогда. Тетя Катя придет - пусть позвонит.
Лисянский бросил трубку. В дверях стоял прораб Ахмет. Лисянский выдохнул и виновато улыбнулся.
- Подслушиваешь?
- Отнюдь, - ответил Ахмет и улыбнулся.
Лисянский встал и обнял прораба за плечи. По-привычке бросил взгляд на зеркало: Ахмет ничуть не выше. Разве что на два сантиметра. Зато худой, как щепка.
- Слушай, Ахмет. Ты обещал, что сделаешь ремонт в кабинете за один день. Так?
- Ну.
- А за ночь успеешь?
Ахмет хитро улыбнулся.
- Конечно, успею. Только плати ночные.
Лисянский закусил губу… но на весах с «ночными» было расположение Шахова.
- По рукам.
- Сейчас вынесем мебель, а потом ужин, - предупредил Ахмет. – Часов в девять начнем.
- К семи утра успеешь?
- Успею.
- Ну, вот и чудненько, - сказал Лисянский, выставляя Ахмета за двери.
«В принципе, кого-нибудь уволить я еще успею. До конца рабочего дня еще час. А мебель для этого не нужна». Настроение Лисянского снова подскочило.
- Лидия Ивановна, корейца ко мне! – крикнул Лисянский, сознательно не пользуясь селектором, чтобы проверить секретаршу на слух.
Лидия Ивановна знала, что кореец не любит, когда его называют корейцем, но не стала говорить об этом Лисянскому, потому что не знала, любит ли Лисянский советы.
- Здеся какой-то курьер! – крикнула Лидия Ивановна в ответ.
Лисянский подскочил, лично завел курьера в кабинет, внимательно посмотрел в его безучастные глаза и, не найдя к чему прицепиться, отдал документы для Рябининой Марины Игоревны.
- Лично в руки, - предупредил Лисянский.
А потом, когда курьер ушел, добавил: «и смотри мне!»
Кореец Сергей Ли постучал в дверь, дождался ответа, чего не делали многие другие, и тихо скользнул в кабинет.
- Вызывали, Андрей Петрович?
«Вот они, главные силы в борьбе с прежним начальником», - подумал Лисянский, рисуя улыбку на лице. Он попытался положить руку на плечо корейцу, но тот был слишком высок. Несмотря на это, кореец нравился Лисянскому: спокойный, простой, исполнительный, никогда не сует нос туда, куда не нужно. С его помощью легко было добыть компромат. «Но главное его достоинство, - думал Лисянский, - обнаружил только я. Этот Ли, как не ограненный бриллиант. На вид простой камень, но внутри… Человек от искусства, понимает в картинах, знает толк в антиквариате, а это ух, как нравится важным людям!» Лисянский предложил корейцу организовать фирму по продаже антиквариата. Конечно, Ли согласился. «Не от любви к деньгам, - особенно отмечал про себя Лисянский. – Я многое могу прочитать по глазам. Ох, многое. Даже по корейским. Не деньги для Ли имеют ценность, а возможность иногда держать в руках дорогие вещи. А это мне на руку. Пусть держит. А я буду держать деньги. В «Йети» приезжают богатые люди, а туристический бизнес и антикварный салон – это уже диверсификация деятельности!». Лисянский потер руки, так он себе нравился.
- Сергей, как наш подарок из Сирано?
- Из Сиракузы, Андрей Петрович, - поправил Ли, не поднимая глаз.
- Ну, да, из Сиракузы. В общем – из Греции. Получил? Где он, посмотреть хочется, невтерпеж уже. На почте поняли, что вещь ценная? Не поцарапали? Там наверно на греческом написано?
- Я не получил посылку, Андрей Петрович. Почта не отдает.
- Не понял! - осекся Лисянский и стал просчитывать варианты воздействия на почту. – На каком основании?
- Я заказывал его для туристической компании.
- И?
- Мне нужна доверенность.
- Так в чем же дело? Готовь доверенность и быстро дуй на почту. Мне нужна эта вещь уже утром. А лучше сегодня вечером.
Ли поднял глаза и радостно улыбнулся.
- Я уже почти написал, Андрей Петрович. А вы… но потом… я прервался, так как вы…
В животе корейца предательски заурчало.
- Голодный? – спросил Лисянский и все-таки похлопал корейца по плечу, хотя со стороны это могло выглядеть смешно. Но рядом никого не было.
- Весь день с этой почтой, Андрей Петрович. Никак не мог…
- Молодец. Ну, давай, давай. Приноси доверенность, потом можешь перекусить, только уточни, когда закрывается почта.
«Корейца увольнять нельзя. Он достанет то, что нужно, а взамен ничего не попросит».

Ли выскользнул за дверь и расправил плечи. «Азиат азиату рознь, - подумал он. А вот начальники – один дурнее другого. Насмотрелся фильмов о гейшах и думает, что я простой и преданный».
Ли мягкой походкой направился по коридору. Рабочий день близился к концу, сотрудники лесхоза сидели по кабинетам в предстартовых положениях.
«Как я мог забыть о надписях? Интересно, он хотя бы представляет, как выглядят греческие буквы? Можно написать «для идиота», или еще что-нибудь смешное, - Ли захихикал, прикрывая рот ладонью. - Ладно, что-нибудь придумаем. Главное – получить доверенность».
Впереди грохнула дверь – Ли тенью прильнул к стене коридора. Ему нравилось играть в японца. Или в самурая или в ниндзю, но всегда в японца. Он незаметный и коварный. Он знает все о всех, он начальник-тень. Настоящая власть в его руках.
Ли вошел в лифт.
Через этаж к нему присоединилась девушка из столовой. Она держала в руках поднос с фруктами и пирожками. В животе у Ли снова заурчало. Кореец улыбнулся и, опустив глаза, сказал:
- Спасибо, госпожа повариха, сегодня обед был очень вкусный.
Ли еще не был знаком с девушкой, она появилась в столовой неделю назад. А незнакомый человек опасен. «Нужно расположить ее к себе, - думал кореец. – Только бы она не стала уточнять, что именно ему понравилось». С восьми часов утра Ли действительно не ел. Он разбирал документы, подделывал подписи и продумывал комбинации по переводу собственности лесного хозяйства в свои руки.
- Пожалуйста, - ответила молодая повариха, улыбаясь.
- А это полдник? - спросил Ли, рискуя смазать имидж японца.
- Полдник, - ответила девушка. Ее глаза улыбались.
- Простите за любопытство, - сказал кореец. – Просто не слышал, что в нашей столовой делают полдники.
- И что только мы не делаем в столовой, - ответила девушка и засмеялась. - В хорошем смысле. Хотите пирожок?
Ли, чтобы покраснеть, вспомнил, как он обманул маму, воруя варенье из погреба. Ему до сих пор было стыдно.
- Берите, не пожалеете.
Ли поблагодарил девушку. Тут же отругал себя за несдержанность - это не красит японца, - но горячий, пахнущий маслом пирожок сам потянулся к урчащему желудку. Вскоре Ли вышел и выдохнул с облегчением. Теперь можно не стесняться.
Девушка отправилась выше. Ей нравилось сводить мужчин с ума. Без фанатизма, без разводов с женами – этого бы молодая повариха не допустила, - но все-таки сводить с ума. Сегодня она сменила прическу, вчера сделала шрам в виде солнца на плече, а позавчера разузнала все от сплетниц о мужчине, ради которого она пошла на такие жертвы. Он побаивался людей, а особенно людей в толпе, но девушка умела находить путь к самой закрытой душе; он стеснялся шрама на интимном месте, и об этом сплетницы рассказывали как-то особенно, жалея и насмехаясь одновременно, но она не боялась шрамов. Ей нравились замкнутые мужчины, ей казалось, что они способны любить беззаветно и из них можно вылепить все, что угодно. А она любила лепить, начиная с детского садика.
Камера безопасности безучастно смотрела, как девушка поправляет прическу, потом чешет за ухом. Камеры шли в комплекте с новыми лифтами, но разве в управлении лесного хозяйства что-нибудь происходит, ради чего стоит содержать охранников, пялящихся в монитор? Камеры не подключили ни в пассажирском, ни в грузовом лифте. Молодая повариха это знала, но все равно почесала за ушком изящно. Она любила красоту.
Девушка вышла на последнем, техническом этаже. Через мгновенье она постучала в лифтерную.
- Во... во... войдите.
- Можно? – уточнила девушка. Комната встретила ее крутящимися колесами, железными «штуковинами», запахом «какого-то бензина», непонятной коробкой под старым одеялом, израненным диваном и лифтером с круглыми глазами, - Я пришла знакомиться.
Гришка-лифтер никогда не думал, что их знакомство произойдет так просто... Он всю неделю, с первого дня, как увидел девушку, строил планы, намечал пути: лифт застрянет, когда она будет подниматься, а он, такой мастеровитый, ее спасет; или нет, все будет проще, он осмелится попросить ее приготовить особенное блюдо, а все будут смотреть и удивляться, какой он решительный; или он будет откровенен... снова нет.
- Меня зовут Яна. А лучше Яночка.
Оторопь, схватившая Гришку в первое мгновение, так и не отпустила. Тысячи мыслей роились в голове, но ни одна не находила связи с языком. «А как же она...? Но ведь у него такой шрам, да еще на таком месте... Чуть не попался, кто знал, что она ко мне… Познакомимся, а потом как?» Но из тысячи мыслей именно мысли о шраме чаще всего появлялись в голове Гришки. Из-за шрама он не ходил в бассейн и на пляж. «Из-за чертова шрама мне приходится избегать девушек», - думал Гришка, забыв, что и до шрама он девушек избегал.
- А мне показалось... вы так смотрели на меня, - произнесла Яночка, опуская поднос на старое одеяло.
- Да, да, - вдруг, вырвалось у Гришки, - вы мне очень понравились.
Он покраснел, потому что признание вырвалось ненароком, он не успел подготовиться, не успел наметить пути отступления, если вдруг Яночка поймет не так. Плотина была прорвана и краснота лифтера не имела уже никакого значения. Яночка улыбнулась и показала на поднос с едой.
- Путь к сердцу мужчины, как говорится, лежит через поднос с едой, - сказала девушка и рассмеялась.
Гришка нутром почуял, что с этого момента его жизнь круто изменилась. Он понял, что пути назад уже нет и в одно мгновение стал на йоту смелее. Гришка пригласил Яночку на диван, она предложила ему пирожок. Потом разговорились. Начали, как полагается, с… а вообще, разве в таких случаях как-то полагается? Прошло какое-то время, а он уже взахлеб рассказывал Яночке о том, что терпеть не может китайский язык, но обожает китайские иероглифы. И вообще – любит всякие ребусы и механизмы.
- Да что ты? - удивлялась Яночка. – А я увлеклась фэн-шуем.
- Ветер-вода, - похвастал Гришка.
- У меня дома все стены в иероглифах, - сказала Яночка и, хотя это не было приглашением, но очень на него походило, оба покраснели. – А я в них ничего не понимаю.
- Я с радостью переведу, - пообещал Гришка, краснея еще больше от того, что не имел в виду ничего пошлого, но ведь она могла подумать…
- Я даже сделала себе шрам в виде солнца, - сказала Яночка, решив сразу показать, что она «своя». Девушка приподняла рукав кофточки.
«Вот оно – спасение, - подумал Гришка. – Сейчас я ей все расскажу, скажу, что это тоже фэн-шуй… нет! Врать не буду! Скажу как есть и будь, что будет».
В этот момент из-под старого одеяла раздался голос:
- Шестерка, мать твою, опять за бабами подсекаешь, онанист хренов?
Яна подпрыгнула от испуга, поднос перевернулся, а пирожки и виноград разлетелись по полу и дивану. Гришка кинулся к одеялу, потом назад, едва не поскользнулся на винограде, потом снова к одеялу.
- Что это было? – спросила Яна, заливаясь смехом. – Магнитофон, что ли?
Гришка скинул одеяло с ящика. На экране черно-белого телевизора был виден лифт и огромный мужик в нем.
- Вот, - сказал Гришка, разводя руками. Я подключил камеры… Все равно охраны нет, а так я про всех знаю.
- Прикольно, - сказала Яночка.
- Шестерка, а чё не поставил камеру снизу, под юбки заглядывать? – спросил мужик в лифте, показывая пальцами знак победы «V».
- Это Саныч, - объяснил Гришка. – Он не знает, что я еще и микрофоны подключил.
- Он нас слышит?
- Нет.
- Эй, придурок! – крикнула Яночка. – По себе людей не судят!
Девушка рассмеялась, и Гришке тоже стало смешно, хотя он не знал, хорошо ли это, что его обозвали, а он не ответил.
Токарь Саныч, удобно разместившись в лифте и на экране телевизора, сжал ладонь в кулак и зафиксировал его на уровне подбородка, что обозначало «мы с тобой друзья» или, как он часто говорил – «рот фронт». Саныч всегда показывал «дружеские» знаки в камеру, иногда строил рожки мужикам или делал вид, что хватает женщин за попки. Саныч думал, что это смешит Гришку. Но если Саныч ездил в лифте один, то он позволял себе посмеяться над лифтером. Не умеет ведь Гришка читать по губам? Почему бы не поглумиться?
- Как твоя задница поживает? А, шестерка? - спросил Саныч, подмигивая и улыбаясь.
Простоватый по меркам Саныча лифтер имел две неправильные привычки: стесняться баб и задавать глупые вопросы. «А сколько колец у Сатурна? А существовал ли настоящий Нострадамус? А почему Саныч мастер на все руки, но до сих пор токарь, а не мастер участка?»
Здесь мысли Саныча прервались самодовольной улыбкой - теперь-то он мастер. Теперь он командует всей подвальной (слесари, сантехники, токари, водопроводчики, электрики и т.д.) и поднебесной (Гришка) братией. Дослужился. «Бывший начальник лесхоза, хоть и был жмот, - думал Саныч, - но перед уходом, с прокурором под ручки, успел-таки одарить меня. Чем порадует новый? Зачем вызвал? Неужели тоже хочет заказать подарок из Греции? Странные они, начальника. И Ли странный – заставил писать по гречески».
Саныч любил пожурить Гришку за стеснительность, но делал это дозированно. Журил, потом давал советы, рассказывал о своих якобы героические похождениях. Гришка слушал, завидовал, но потом все равно переходил на такие темы, от которых у Саныча случалась изжога.
Они работали вместе еще на машиностроительном заводе, который успешно развалился. Площади завода стали торговыми или офисными. Одно из зданий завода перешло к управлению лесным хозяйством вместе с токарем Санычем, Гришкой-лифтером и многими другими «работягами». Обычно Гришка приходил к Санычу с каким-нибудь «дурацким вопросом», садился на первую попавшуюся железяку, над которой работал токарь и начинал тратить его драгоценное время. Однажды Саныч решил подшутить над Гришкой. Токарь вытачивал шестеренки для редукторов подъемников, которые использовались... хотя интерес не в том, где они использовались, а в том, что шестеренки соединялись между собой "на горячую". Саныч нагревал их в печи, потом сплавлял и составлял рядом с верстаком. Когда Гришка вошел, Саныч махнул рукой в сторону шестеренок - садись, Гришунь, я сейчас, - и лифтер сел... тут же с диким воем подскочил! споткнулся! задергался на полу! Раскаленная пятнадцатисантиметровая шестерня прожгла одежду лифтера и впечаталась парню в зад. Запахло жареным, Гришка собачьим воем выл на полу, а бледный Саныч скакал вокруг него, пока мужики не вызвали скорую.
С тех пор Гришку звали Шестерней, а за глаза Шестеркой. Гришке не нравилось ни то, ни другое прозвище. Если рассматривать названия механизмов, то он предпочел бы Шатун или, на крайний случай, Распредвал.
Саныч подмигнул в камеру и вышел из лифта. Теперь его мысли обратились в сторону нового начальника, который только что его вызвал. Саныч терялся в догадках: «неужели кореец сам не сдержал слово? Это на него не похоже. Тогда зачем вызвал? Может еще повысить хочет?»
Саныч улыбнулся и попытался придумать что-нибудь умное по работе, какое-нибудь рацпредложение, чтобы сразу показать начальнику, чего он стоит. «Может быть, рассказать то же самое, что и прежнему дураку?» - думал Саныч.
Возле кабинета стояла суматоха: два парня пытались протиснуть сквозь двери массивный письменный стол, а рядом с ними, думая, что помогает, а на самом деле только мешая, суетился третий, неопределенной национальности, по крайней мере Саныч в нациях не разбирался, и давал советы на чужом наречии. Когда стол удалось протиснуть, Саныч оказался рядом с дверью. Ему показалось как-то нелепо стучаться, раз и так суета и, «понятное дело, начальник ни чем таким там не занимается». Тем более дверь осталась приоткрытой. Саныч вошел.
Новый начальник стоял на стуле и примерял какую-то табличку к стене, пытаясь окинуть ее взглядом со стороны, но так как руки были короткие, то ничего у него не выходило. Саныч потянулся головой вперед, стараясь ступать бесшумно. Прочитал: "от Дионисия Дамоклу, от Дамокла Плинию, от Плиния... - еще много-много непонятных имен - ... от Евклида Андрею". Саныч нахмурился, потому что было непонятно. А новый начальник рисковал упасть со стула, пытаясь отодвинуть от таблички голову. И Саныч решил предложить помощь. Он совсем не хотел зла, тем более речь могла идти о повышении. Но врожденная привычка шутить жестко… ведь не только Гришка пострадал: Саныч подкладывал килограммы болтов в сумку соратников вместо украденных муфт, тройников или переходников; он подкладывал стальные заготовки под шапки и оставлял все это на полу, зная, что есть любители пнуть посильнее… врожденная привычка шутить жестко заставила Саныча произнести "Вам помочь?" громко.
Еще секунду назад на стуле стоял Лисянский Андрей Петрович. Он пытался представить, будет ли цвет рамки гармонировать с цветом новых обоев. Но Лисянский, вдруг, превратился в фурию. Он подпрыгнул с разворотом в воздухе, лицом к придуманной опасности, приземлился на краешек стула, и начал падать, потому что стул подкосило. Крепкие руки токаря схватили Лисянского за ребра и установили обратно. Перед начальником стояла наглая, улыбающаяся морда работяги. Целую секунду Лисянский сдерживал себя, боясь перейти на визг, но потом не удержался:
- Да как вы смеете!? Без стука! Работать не умеете! А еще без стука!
В это время вошли два парня из бригады ремонтников, чтобы унести зеркало. Лисянский распрямился. Зрители ему всегда придавали сил, а уж недавние мысли о посылке из Греции, да еще стул под ногами… Лисянскому показалось, что он почти что Зевс
- Два грузовика батарей!... медного кабеля!... а комиссия приедет - в кусты!
Побледневший Саныч понял, что Лисянский знает все. «Кто выдал? Ведь почти никто не видел, кроме пятерых заинтересованных».
Лисянский продолжал плеваться:
- Штаны протираете!... Там постоянно темно!... В лесах могут быть пожары!... Вода протекает!
Рабочие понесли зеркало, и Лисянский увидел свое отражение. Он сразу осекся, потому что понял, как нелепо выглядит, находясь на стуле перед Санычем. Нет, не Зевс. Только смеху больше. Лисянский слез со стула и прикрикнул на строителей, чтобы стул тоже забрали.
Они остались один на один в пустой комнате, с серыми стенами, на бетонном полу. Саныч медведем возвышался над Лисянским. Регалии начальника – стол, телефоны и шкафы с бумагами – пропали. Лисянский почувствовал себя беззащитным. Снова вспомнилось утро, кричащая Лена, летающие рубашки и слова: «убирайся, предатель! Видеть тебя не хочу!»
«Не раскисай, не раскисай, - приказал себе Лисянский. – Черт, это расставание не дает мне насладиться… Вечно она все портит! Ну и пусть «она выгнала, а не я ушел». Нужно срочно уволить этого увальня и позвонить Марине».
- Если кто-то не хочет работать, - сказал Лисянский, высасывая силы из выражения лица токаря, - если кого-то нужно пнуть, ты скажи - я пну с удовольствием. Но и ты себя проявил не с лучшей стороны. Так что максимум, что я могу – сделать тебя снова токарем.
Саныч побледнел и сжал кулаки.
- У нас теперь этот, - прорычал Саныч, - молодой.
- Другой токарь? - ответил Лисянский беззаботно. Бледность Саныча воодушевляла, заполняла пустоту, которая появилась у него утром. - Вот и отлично. Тогда пиши "по собственному", потому что работы для тебя нет. А начальник... ну, какой из тебя начальник? Ты сам рассуди - воли нет, опыта работы нет, все тебя знают, как токаря, да и токарь ты, наверное, был не ахти...
- Я?! Не ахти?! Да… да… Да пошел ты нахрен, - сказал Саныч, еще сильнее сжимая кулаки.
Саныч чувствовал, что быть начальником – не его стезя; он готов был ответить за воровство кабеля и батарей; он догадывался, что не все любят его жесткие шутки; но токарь он был отменный. Это знали все, и Саныч знал это сам.
- Я тебя щас размажжжу, - сказал Саныч, занося кулак для удара.
Лисянский сжался.
- Эй, начальник, мы на ужин, - сказал Ахмет с ухмылкой.
Саныч мелко задрожал от перенапряжения, от борьбы желания с рассудком, и опустил кулак.
- А я ему... подарок..., - слова застревали в горле Саныча. - Я еще покажу... подарок.
Саныч махнул рукой и вышел. Лисянский поправил галстук.
- Что, тяжело быть начальником? – снова ухмыльнулся Ахмет.
- Тебе какое дело? Вон из кабинета! И не засиживаться там, понятно твоей строительной башке?
Ахмет пожал плечами и вышел. Лисянский выскочил вслед за ним и закричал:
- Лидия Ивановна, где все?! Планерка! Быстро все на планерку! Почему только утром?! Да мне какая разница, что было раньше?! Все! Все! Кто отпускал?!
«Нужно их сразу… А то развели здесь сопли».
Через несколько минут начальники отделов окружили Лисянского в пустом кабинете и стали отчитываться за проделанную работу. Лисянский с трудом их понимал: во-первых, недавно стал начальником и еще не был введен в курс дела, а во-вторых, он не думал, что будет бояться тех, кого собирается уволить. «Ведь этот сумасшедший может меня встретить где-нибудь. Что за бред? Кричать на меня? Отдел кадров нужно потрясти за грудки».
Лисянский с трудом понимал людей, но докапывался, давал какие-то советы, постоянно перебивал и кричал. Раздался звонок. Лисянский нажал на кнопку громкой связи - пусть знают, что у него совещание, - и продолжил отчитывать снабженца.
- Андрюш, Лена исчезла, - донеслось из динамика.
- Я вам не Андрюша! - заорал Лисянский. - Я Андрей Петрович! Понятно?
Но на том конце не слышали:
- Андрюш, она позвонила по сотику, сказала посидеть с Кириллом...
- Так! - крикнул задерганный Лисянский и указал на дверь. - Всем работать!
Люди с каменными лицами, но смеющимися глазами потянулись к выходу. Лисянский видел их глаза и записал в свою «черную книгу» каждую насмешку. Он схватил трубку.
- Слушай ты, коза драная, - зашипел Лисянский, - у меня совещание, а ты со своими соплями.
- Андрей, я боюсь за сестру, причем здесь совещание?
Послышался рев Кирилла.
- А ты поменьше бойся, дура! И пацана мне не порть! Ленка по мужикам пошла, мне назло! Я всегда ее подозревал...
- Андрюш...
- Больше мне не звони. Мне вообще до нее нет дела!
Лисянский бросил трубку. «Где мое виски?»
Рядом с дверью стоял Ли. Он смотрел в пол, но по красным ушам Лисянский понял – Ли понимает, что происходит в семье нового начальника.
- Что тебе?
- Я принес доверенность, Андрей Петрович. Нужно подписать. Почта закроется через полчаса.
- Давай быстрей.
Ли протянул бумагу. План близится к завершению. Буквы прыгали перед глазами Лисянского, но он старательно делал вид, что читает и понимает текст.
- Ладно, - буркнул Лисянский. - Если бы время не поджимало... а так пойдет.
И Лисянский подписал доверенность Ли на право осуществлять любые операции с туристической фирмой «Йети».
- Работать никто не умеет, - добавил Лисянский. - Почему так криво напечатано? Слева отступ больше, чем справа. Ладно, беги уже.
Ли не стал объяснять Лисянскому, что слева всегда отступ больше, чтобы подшивать бумаги в дело. Ли просто поклонился по-японски и выскользнул тенью в коридор.
- Не забудь позвонить, когда заберешь! - крикнул Лисянский. - И чтобы в семь утра как штык!
Но Ли уже не слышал. Он стремительно несся по опустевшему коридору, он незаметно, словно ниндзя, проскочил за спиной Людмилы Ильиничны, любопытной сороки, он забрался в лифт и спустился в подвал.
Токарь начинал пьянет пьянеть. Пахло краской и водкой.
- Написал? - спросил Ли.
Саныч кивнул в сторону ящика. Греческие буквы сияли свежей нитрокраской.
- Только теперь это стоит четыре тыщи, - сказал Саныч.
- Но мы договаривались...
- Но мы НЕ договаривались, что я буду малевать еврейские значки, - перебил Саныч.
- Греческие…
- Мне все едино, - токарь приложился к бутылке.
«Чего это он? – подумал Ли. – Забрать бы ящик, а то завалит дело. Нельзя, чтобы Лисянский слишком рано заподозрил неладное. Подарок из Греции должен быть утром».
- Краска к утру высохнет?
- А то.
«Что такое четыре тысячи по сравнению с «Йети»? Пока он будет играть в знатока, я успею правильно, "законно", через нотариуса оформить документы».
- Хорошо. Держи, - сказал Ли, протягивая деньги. - Только утром, часов в семь, принеси этот ящик Лисянскому. Я проверю.
Саныч резко обернулся, злой красный взгляд окинул корейца, а пьяная усмешка на мгновение задержала слова:
- Эт я обязательно. Подарок Лисянскому - это я завсегда.
- Я тебе заплатил - смотри не подведи, - сказал Ли, чувствуя неладное. - Я бы сейчас забрал, но мне некуда...
- Да ноу праблем, кореец, утром принесу.
Ли не топая и не прощаясь выскользнул за двери.
- А ты, кореец, чего-то удумал, - сказал Саныч, подливая алкоголя в железную кружку. - Все вы козлы. Надо же – «и как токарь - не ахти». Скотина! Я ему красоту наваял, а он...
Саныч подошел к длинному ящику и открыл его. Изящный дюралюминиевый меч, с тонкой резной рукояткой и витиеватой гардой блеснул в свете стоваттной лампочки.
- Ручной работы! - крикнул Саныч в сторону двери и достал меч. - Ночей не спал. Такой не то, что четыре… «токарь не ахти», надо же...
Саныч помахал мечом, представляя себя гладиатором.
- Держитесь, гады! Ваша смерть пришла! Блин, совсем, как настоящий, хоть и дюралюминь.
Меч звякнул, задев за верстак. В месте удара появилась вмятина. Саныч взял напильник и начал подравнивать. Но сделав несколько движений, со словом «сука!», Саныч бросил напильник, схватил меч и направился к выходу. Потом вернулся, взял с собой бутылку и снова направился к выходу.
На первом этаже в лифт зашла молодая, красивая девушка. «Нафуфыренная вся. Куда собралась? Пирожные, вино… Черт, рабочий день ведь закончился, ушел, поди, Лисянский? Вот гад!»
Рука токаря по привычке потянулась к женской попке. Решительность Саныча, сдобренная водкой, требовала выхода. Но вместо того, чтобы выплеснуться в кабинете начальника, решительность выплеснулась в лифте – впервые в истории лесхоза рука Саныча дошла до конца. Девчонка пискнула, тарелка с пирожными впечаталась в лицо токарю, - умный человек сразу бы понял, что по-другому произойти и не может, - Саныч вжал голову в плечи, ожидая удара бутылкой. Но двери лифта открылись... потом закрылись, и лифт поехал вверх. Саныч обтер лицо. Девчонки не было.
- Саныч, ты труп, - послышался голос Гришки из динамика лифта. Саныч не мог понять, как Гришка мог вообще сказать такое, и как его голос появился в лифте. - Ты схватил мою девушку, а сейчас облизываешь мои пирожные.
- Ну ты, шестерка, скажешь! - усмехнулся Саныч. - Твоя девушка?
- Да. Из-за тебя ей пришлось выйти из лифта. А я не позволю ее обижать.
- Чё-то ты разговорился, я смотрю. Чё сёдня за день такой? Магнитные бури?
Лифт остановился, свет погас.
- Эй, Гришка! Это ты сделал? Гришка. Ты это, не надо...
Лифт полетел вниз.
- Аааа!
Аварийные рычаги провернулись и через полтора этажа лифт в них уткнулся. От удара Саныч упал на пол. Свет включился, лифт поехал вверх.
- Гришка, прошу тебя, - взмолился Саныч.
Но лифт снова полетел вниз.
Гришка понимал, что аварийные упоры не предназначены для постоянного применения. И лифт от многократных ударов мог перекоситься, соскочить с упора. Многое могло случиться. Но Саныч летал по шахте до тех пор, пока Яночка не поднялась на технический этаж и не вошла в лифтерную.
Мир очередной раз перевернулся, оштукатуренные стены лифтерной сами по себе покрылись красками, пустая комната наполнилась смыслом.
- Яночка, - произнес Гришка.
Доведенный до исступления Саныч мычал от страха.
- Скажешь убить - убью, - с серьезным лицом произнес Гришка.
- Не надо, Гриша, - сказала Яночка, взяв парня за руку. - Пусть живет.
- Скоро сторож придет. А этот орет.
- Давай спустим его в подвал, - предложила Яночка.
Они опустили лифт в подвал, воткнули в разъем телевизора антенный кабель и уселись на старый диван. Гриша вскрыл бутылку и разлил вино. Под звуки новостей они чокнулись и выпили за знакомство в небесах. Уединенная лифтерная, накрытый за счет лесхоза шикарный стол: гречка с сухофруктами, запеченная в утке, любимый всеми оливье, тосты из икорной закуски с маслом, вино и виноград, яблоки и кешью, все, что было, и бог с ними, с пирожными, чайника все равно нет; а еще Гриша зажег свечи из настоящего воска - они пахнут правильно, и телевизор, как светомузыка, окрашивал лицо Яночки в разные цвета. Они разговорились и не чувствовали время. Они рассказывали друг другу о своем детстве и удивлялись, как могли жить друг без друга. Они строили планы.
- У меня мечта - построить большой прозрачный лифт-кафе...
- Я обожаю готовить, но только если не устану на работе...
- В принципе я люблю шестеренки, я их понимаю...
- А в детстве мне нравились пушистые и длинные заячьи уши, но мальчишки их всегда связывали...
- Да, Новый Год, - у меня был гусарский костюм, но один эполет отклеился...
- Никогда не видела Малую медведицу...
- Я всегда был скромным...
- Хочу научиться танцевать. Знаешь, я хожу на занятия по танцам.
- Станцуешь?
- Я стесняюсь. Не совсем обычные танцы. Кто-то танцует так для всех, а кто-то для одного.
- А я не умею танцевать, - сказал Гриша, не рискнув настаивать.
- Слушай, а ведь есть и грузовой лифт?
- Конечно. С той стороны двигатель, видишь? А вон тормозная колодка.
- Там тоже есть камера?
- Есть.
- Включай. Я сейчас.

# 4 05.11.2010 в 17:30

Подарок из Сиракуз
(продолжение)

# 5 05.11.2010 в 18:33

Коль скоро уважаемые дуэлянты выложили свои работы, предлагаю начать голосование.

# 6 05.11.2010 в 20:49

Наконец-то дуэль прозы, а не поэзии. smile

Первое произведение:

Для драмы у вас слишком слабо отображён конфликт с обществом. Основная часть текста уделена отношением главного героя и его девушки, а не то, как его несправедливо обвинили в её смерти. Это минус. Плюс в том, что тема соблюдена точно, да и в целом мне рассказ понравился. smile

Второе произведение:

Я не увидел в вашем тексте ни драму, ни отображении темы. Рассказ большой, но рассказ ли это? Много героев, у каждого своя история, поэтому больше на роман похоже. Как я понял, главным героем рассказа является Лисянский. Итог его истории сводится к тому, что его жена умирает, а он понимает, что он предатель. Как эта концовка объясняет всё произведения я не понимаю. Видимо это и правда роман. В общем роман у вас получился, а драма нет.

Голос отдаю первому произведению.