|
|
|
291. Рина Катя Лу и робот Лена Бендер.
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 127
Замечания : 0%
проза.
жанр свободный.
срок - до 1 сентября включительно.
голосование - 1 неделя.
тема: вышли все сроки годности.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 127
Замечания : 0%
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 575
Замечания : 0%
Завтра будет среда
11 января.
Меня зовут Аней, но все называют Нюрочкой.
У меня есть мама, кот Макс и подружка Наташка.
Кот Макс – персиковый перс. Он большой эстет и терпеть не может пылесос и кильку: с первым воюет, а вторую закапывает под коврик. Он коварен, как Наполеон, и мои девчонки снимают колготки прямо в прихожей. Потому что коленки – это навсегда, а колготки придется покупать новые. Из наших знакомых кот Макс признает только Наташку, и за это я ему благодарна.
С Наташкой мы дружим с садика. Она красивая и похожа на Весну Ботичелли. Правда, в садике от Весны были только лужи на матрацах, но я никому об этом не рассказываю. У Наташки зрение минус пять, поэтому я сижу на галерке, а она за третьей партой. Наташка постоянно влюбляется и каждый раз на всю жизнь. В критические для любви моменты я прилетаю к ней на скорой помощи: охаю, киваю и поддакиваю. А через пару дней она идет на дискотеку и влюбляется снова.
Мне ходить на дискотеки незачем. В меня никто не влюблен и вряд ли будет.
Я страшная и выгляжу как фоторобот. Рот, нос, уши – сами по себе восхитительны, но в комплекте вызывают желание заплакать от жалости. Наверное, фотографы, глядя на меня в объектив, незаметно теряют сознание. А потом, чтобы не возвращать денег, крадутся ночью к отделу полиции и срывают с доски объявлений ориентировки.
Зато я отличница. Так получилось, что мне многое интересно. Все знают, что впереди меня ждут наука, карьера и синие чулки.
Еще меня любят одноклассники. Типа я своя в доску и даю списать. Моя мама работает в две смены, так что пивные тусовки проходят на нашей территории. Я не пью, и от меня требуется лишь пожарить кильку, не забыть распихать пустые бутылки по сумкам и извиниться, если кот Макс нагадил кому-то в ботинки.
С котом я считаюсь, Наташку люблю, а без мамы не представляю жизни.
26 февраля.
Сегодня я спасла человека.
На истории отвечать вызвали Потапова. Он стоял у доски как святой Себастьян - весь перекрученный и израненный стрелами-вопросами об «оттепели». Они били его в пах и под ребра; Потапов скручивался еще больше, но рта не открывал и отрекаться от христианства не торопился. По всему было видно, что больше трех минут он не протянет, но это никого не волновало.
Я не люблю, когда при мне убивают людей, даже вопросами. Тем более молчаливого Потапа, который вечно опаздывает и неизвестно, закончит ли школу. Говорят, у него где-то группа и бородатые друзья-хипстеры. А у меня хорошее зрение. Поэтому даже с последней парты мне видно, как не хочется ему умирать.
Я подняла руку и призывно, как будто историк был официантом, пощелкала пальцами:
- Евгений Андреевич, можно вопрос не по теме?
- Лесникова, хотите выйти?
У нашего историка прозвище Троцкий. Он лысый, картавит и коммунист, но это никого не смущает, и прозвище бережно передается из поколения в поколение. Лучший способ сорвать его урок – это сказать гадость о большевиках.
- Я недавно прочитала «Уроки московского восстания». Скажите, Ленин призывал к экстремизму? Кто не с нами, тот против нас?
Троцкий поперхнулся, Потап перестал корчиться, а я представила себя полевой связисткой, которая, согнувшись в три погибели, плачет в телефонную трубку: «Лютик, Лютик, я Ромашка. Вызываю огонь на себя».
- Видите ли, багышня, геволюция…
Дальше можно было не слушать. Никто в классе перемены не заметил, хотя на меня обрушились уже не стрелы, а артиллерийские залпы. Только Потап стоял у доски, чему-то улыбаясь, как будто и не его убивали только что.
После истории он пропал. Я и думать про него забыла, но он возник у моей парты перед последним уроком и протянул шоколадку «Бабаевский»:
- За спасение.
Золотой кант обертки сиял, как на почетной грамоте. Потапов тоже сиял - от собственной щедрости.
Я взяла шоколадку двумя пальцами за краешек и задумчиво поболтала:
- Как низко пало человечество. Дамы спасают кавалеров, а цена этому – шоколадка…
- Ты чего?
- Забери. Тебе фосфор нужнее.
Потап открыл рот, чтобы сказать что-то умное, но я уже протискивалась к выходу. Обернулась у дверей на Наташкин голос и чуть не прослезилась: грустный Потап стоял все там же, а шоколадка совершала очередной кульбит в воздухе.
Дома я обнаружила ее в своей сумке.
28 февраля.
Наташка пришла с плохим настроением. Хмурится, рычит и желает меня накрасить. Просто так, ради эксперимента. Душа, видите ли, требует сделать что-нибудь полезное: красавицу из лучшей подруги, например. Я не против стать подопытным кроликом, но боюсь за результат: у красавиц не бывает таких ушей и носов. Наташка меня не слышит. В творчестве она глохнет, как водители маршруток, и выражается только междометиями: «А? Чего?» Я говорю: «Ничего. За почтой остановите, пожалуйста».
Наташка торжественно разворачивает меня к зеркалу, как на центрифуге. Зеркала нет. Напротив меня сидит узенькая девочка с лисьими глазами. Носа и рта не видно. Но наклон головы наш, семейный – тридцать градусов. Кот Макс делает так же.
Я лежу на диване в позе мадам Рекамье и представляю коленопреклоненного Потапова. Он ползает по холодному мраморному полу, обещая больше не рыться в моей сумке, а есть свои шоколадки прямо с обертками. Он рыдает и просит сохранить ему жизнь. А я строптиво хохочу в ответ и машу платочком своим головорезам. Потапа уволакивают под мышки на съедение тиграм. Отчаянный крик петардой разлетается по углам. А я снова смеюсь, только нежно - в девятнадцатом веке тигров людьми не кормят, и мне нравится думать, что я добрая…
Лишь коту Максу не до смеха. Понюхает – хозяйка, посмотрит – чужая. Понюхает, посмотрит, понюхает, посмотрит. Так и ушел в сомнениях.
3 марта.
Ненавижу его. Наивные французы верят, что правильно шер ше ля фам. А надо бы шер ше ля Потапов.
Я валялась на диване ногами кверху, гладила кота Макса и тарахтела с Наташкой по телефону. Ноги затекли – и пора уже было прощаться, когда беседа резко сменила направление.
- Слушай, а Потап к тебе неровно дышит.
Я подумала и решила спихнуть кота Макса с дивана. Разлегся тут.
- А как же…
- Нет, серьезно. Ты не замечаешь, а он все время рядом.
Кот Макс сопротивлялся, цеплялся когтями и даже зубами за обивку, не понимая причин безжалостного выселения. А я продолжала спихивать его, как будто от исхода нашего поединка что-то зависело. Со стороны это выглядело убийством спартанского мальчика.
- Конечно, рядом. Перед контрольными.
- Да при чем здесь контрольные? Он на тебя, знаешь, как смотрит?
Кот Макс мявкнул в полете, и я оборвала Наташку:
- Хватит. Я все поняла. Любофф до гроба. И это не твое дело.
- Что?!
Трубка взорвалась гудками. Обиженный Макс распушил хвост метелкой и отправился в добровольное изгнание на шкаф.
- Максюша, ты чего, обиделся?
С котом я помирилась в тот же вечер, а Наташка больше не хочет со мной разговаривать.
7 марта.
Алес капут.
Сегодня пацаны вручили нам по чахлой веточке мимозы. Ритуал «Отомсти за двадцать третье» был соблюден, и наша Мочалка затянула бесконечный монолог о судьбе Григория Мелехова. За окном умывалось небо, Чехов с Толстым скучали на стене, а класс погрузился в летаргический сон.
Я рисовала мультик. Дамы в кринолинах танцевали канкан, и юбки летали то вверх, то вниз, то вправо, то влево… Вскоре дамы повернулись к зрителям филейной частью, намереваясь их оконфузить. Но конфуз дорисовать я не успела – скрипнула дверь, и на пороге появился Потап с букетом.
Вернее, вначале появился букет, а уже потом Потап. У меня хорошее зрение и я разглядела эти розы как под лупой. Пять узких бутонов. С вытянутыми для поцелуя губками. С каплями воды на нежном шелке.
Потап тоже был весь в дожде.
- Извините, Елена Сергеевна. Восьмое марта.
Мочалка разулыбалась и протянула руку к розам.
А Потап отвел от нее цветы и извинился еще раз.
- Это не вам.
Он шел медленно, ковбойской походочкой. Ветер странствий трепал хохолок на макушке и обвевал мускулистую грудь. А может, и не мускулистую – под свитером не видно. И с каждым шагом я вжималась в стул все сильнее. Скрип половиц казался мне скрипом виселицы. И я уже видела свое мерно раскачивающееся тело. Безвольно вытянутые руки и синий язык, вываленный изо рта…
Я поняла, что он подарит цветы мне. При всех. А это почти то же самое, что заорать на всю школу: «Посмотрите на уродину Лесникову!». И все будут ржать. Даже мстительная Мочалка. Даже Чехов снимет пенсне и неуверенно хмыкнет, а Лев Толстой и вовсе начнет гоготать в бороду – сначала тихо, а потом всех перекроет. Он же зеркало русской революции. Глыба-человечище. И я буду смеяться. Вместе с Чеховым, Толстым и пока еще не знаменитыми одноклассниками. А после пойду и повешусь…
Потап внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Сделай лицо попроще.
А потом кинул цветы на парту и ушел на свой ряд.
7 марта. Вечер.
По дороге домой Наташка забрала у меня букет, которым я так и норовила что-нибудь подмести. Мы помирились, и до самого подъезда я слушала про скандалы, интриги, расследования. А потом то же самое я слушала по телефону. И когда мне уже было тошно, муторно и хотелось лезть на стенку, Наташка заявила, что на Потапа ей плевать, но, если я не пойду на дискотеку, она перестанет меня узнавать при встрече. Проще было сказать «да», чем объяснять, почему «нет». Я лишь попросила, чтобы она помогла мне с макияжем.
Я. Решила. Накраситься.
Наташка превзошла себя. Когда мы появились в школе, фраза «Оу, Потап с ума сойдет!» заменила приветствие. Я изо всех сил пыталась быть любезной с встречными и не покалечить никого раньше времени. А, наверное, зря.
В нашей школе дискотеку проводят в актовом зале. В нем четыре выхода, и, чтобы никто не сбежал напиться и покурить, три из них баррикадируют партами и выпускают в туалет строго под расписку. Расписался – и писай сколько влезет. Хочешь – с бутылкой, хочешь – с сигаретой. Для тех, у кого с мочевым пузырем все в порядке, посередь танцев иногда проводят интеллектуальную игру под названием «фанты».
Разумеется, меня уговорили принять в ней участие. И, разумеется, меня подставили.
Я должна была изображать лису Алису, а Потап – Базилио. Все, что от меня требовалось – это перебирать передними лапками в такт фонограмме. Я перебирала и смотрела на Потапа. Он периодически орал «Жги, Алиса!» и тоже смотрел на меня. Кажется, музыка уже закончилась, а мы все перебирали, орали и смотрели. А из зала смотрели на нас и думали черт знает что. В общем, я сбежала в коридор под расписку и потребовала стереть косметику. Немедленно. Кажется, я еще махала руками и намеревалась снести пару стендов с красным крестом. Испуганная Наташка слюнявила платок, а затем мои щеки и глаза. Я стояла вся обслюнявленная, читала по слогам, как надо оказывать первую помощь, а Потапов заботливо бубнил рядом: «Что-нибудь случилось?» И глаза у него были добрые-добрые. Как у мамы. Я отворачивалась, чтобы не смотреть в мамины глаза, и боролась с желанием вырвать у Наташки платок и наложить Потапу жгут на шею. Чтобы признался, наконец, за что он меня так ненавидит.
9 марта.
Я смотрю на себя в зеркало.
- Мама, в меня можно влюбиться?
- Конечно.
- Нет, мама, ты не понимаешь. В меня. Вот в это можно влюбиться? Вот в это? И вот в это?!
…
Кажется, вчера я драла себя за волосы и, очень может быть, билась головой об стенку. Во всяком случае, мама все утро ходила на цыпочках, а кот Макс отказался спать у меня в ногах и до сих пор не слезает со шкафа. Что на него не похоже: от меня и от кровати до сих пор несет валерьянкой.
В школу я не пошла. Провалялась в постели с книжкой. Иногда на меня нападал жор, и я шла жарить яичницу-глазунью. Распускала яйцо в сковородку, глядела в подслеповатый глаз, а потом – клац-клац – по-каннибальски уничтожала его ножом и вилкой.
Кот Макс сменил гнев на милость, и мы дуэтом помурлыкали «Чумачечую весну». Под воздействием валерьяновых паров Макс настаивал, чтобы мы ее проорали, но мне как-то не хотелось. Видимо, вчера я наоралась по самое горло.
Я лежала, уткнувшись в мягкий кошачий живот и обещала себе, что прекращу любое общение с Потапом. Завтра же. Вычеркну и забуду. Я даже по зубу себя щелкнула, как уголовники.
А потом пошла на кухню, где в мусорном ведре валялся злосчастный букет, вытащила его и понюхала.
14 марта.
Меня зовут Аней, но все называют Нюрочкой.
У меня есть мама, кот Макс, Наташка и с некоторых пор Потапов.
Мы не гуляем под руку, не общаемся, не здороваемся.
Он на меня смотрит. Просто смотрит. Сидит, повернувшись спиной к подоконнику, на котором бушуют тропики из гераней, фиалок и алоэ. Он сидит в этих геранях и смотрит на меня. А когда светит солнце, Потап исчезает. Остается только черный силуэт - без лица. Печальный демон, дух изгнанья. Я вспоминаю, чем закончила Тамара и отворачиваюсь от него.
18 марта.
Все было просто. Звонок в дверь, и милые синюшные лица. Они гуляли и замерзли. Они замерзли и зашли погреться. Они знают, что мама на работе, а кот Макс сбежит на шкаф. Никаких переменных - мне всегда легко давались уравнения. Одного я не могла понять: почему меня затрясло при виде Потапа?
Когда в нашем доме появляются гости, я становлюсь первобытной: мне нужно немедленно усадить всех у костра и накормить ляжкой бизона. Ну, или чаем с баранками. Чай будет истекать паром, баранки захрустят в ушах канонадой, а я - вся такая хозяйственная – сложу ручки на фартучке и стану краснеть от комплиментов.
В этот раз бизона не было, а чашек не хватило. Поэтому одни пили, другие хрустели. А Потап водил для себя экскурсию по квартире.
Вечер обещал быть томным и как-то плавно скатился к игре в «кис-брысь-мяу». Кто-то целовался при всех, не дожевав баранку, кто-то целомудренно убирался в спальню. Кот Макс из-за прошедшей некогда операции участия в вакханалии не принимал. Сидел на шкафу и скалился, как на приеме у стоматолога. А я продолжала быть гостеприимной хозяйкой и курсировала в этом бедламе с никому не нужным чайником.
Ровно до тех пор, пока спиной к играющим не повернулся Потап.
Кажется, сначала у меня задрожал чайник, тоненько, противно, и Потап рявкнул: «Усадите ее уже!» Наташка плюхнула меня на диван, и тогда у меня задрожала коленка. Сама по себе - я даже не сразу поняла, что она моя. Обхватила ее покрепче, чтобы чувствовать себя единым целым и пропустила громкое «мяу». Палец ведущего недвусмысленно упирался мне в нос, но я на всякий случай оглянулась на тех, кто рядом. Они сразу отодвинулись. Тогда я посмотрела на Потапа: в своем ли вы уме, батенька? А он взял меня за руку и утащил в прихожую.
Пока Потап тянул меня за собой и усаживал на мягкие куртки, я чувствовала себя Муму с кирпичом на шее. Вроде все кончено, а надежда еще теплится. Но когда он спросил:
- Ты хоть целовалась когда-нибудь? -
я сглотнула комок и смерила его взглядом усталой и опытной женщины. Мне только абсента в бокале не хватало для завершения образа.
- Ну…
От курток пахло холодом, мурашки на руках играли в чехарду. Потап улыбнулся и чмокнул меня куда-то в нос, скорее всего, перепутав его с губами.
19 марта.
Мы стояли на школьном крыльце и дышали весной. Она-таки вспомнила про наш городок, и, как гопник из подворотни, в одну ночь стянула с жителей шубы и шапки.
Галдеж стоял невообразимый. Галдели все: грачи, первоклашки, их родители. Даже учителя выходили на улицу и начинали галдеть, поддавшись всеобщему ликованию. Я стояла молча, но нетрудно было догадаться, что я тоже галдею.
Потап образовался рядом совершенно незаметно и очень естественно. Как весенний туман. Снял с меня тяжелую сумку и сообщил:
- Я тебя провожу.
Это не было вопросом. Он просто поставил меня перед фактом.
- Потап, ты рехнулся?
- Меня, кстати, Максом зовут.
Он зацепил меня под локоток и повел через школьный двор. Всеобщий галдеж тут же сменился молчанием: первоклашки продолжали кидаться портфелями, но без слов, как в балете, - а я, точно Мария Антуанетта из немого кино, шествовала на эшафот с гордо поднятой головой. Будь в этот день рядом монархически настроенные французы, они прослезились бы от гордости за свою королеву. А так только Наташка показала мне большой вытянутый палец. Я тут же рванула к ней: погуляли и хватит, но предусмотрительный Потап только сильнее сжал мой локоть.
- Что ж ты дикая такая…
Слышать это было обидно, и я мстительно заявила:
- У меня кота зовут Максом.
Новоявленный Макс пожал плечами.
- Знаю. И что?
Я тоже пожала плечами. Действительно, ничего. Что я, замуж за него собралась, что боюсь их свести под одной крышей? Он - Макс тут, мой Макс там. Неприкосновенность территории гарантирована.
В подъезде было темно хоть глаз выколи - только со второго этажа сочилась тонкая струйка света. По праву хозяйки я поднималась первой и думала, что, будь на моем месте длинноногая анорексичка, Потап уже перегнул бы ее через перила, рискуя повредить позвоночник, и целовал бы зону декольте. Я так реально себе это представила, что даже приостановилась в ожидании потаповской чеширской головы. Голова приплыла, озадаченно кивнула, и стало ясно, что моему позвоночнику ничего не грозит.
Открыв дверь, я отпихнула кота Макса, желавшего узнать о событиях в мире, и развела руками:
- Ну, проходи, коль пришел.
- Привет, Макс.
Повесив куртку, Потап присел на корточки. Кот Макс подошел к нему, осторожно обнюхал кеды и штаны, вопросительно задрал голову. Тогда Потап подхватил его под живот и стал чесать за ушами. И мордочку. И брюшко. И наш с мамой любимец, гроза колготок и пылесоса, зажмурился, заурчал и забыл про всякую осторожность.
Я взревновала. Мой кот. Мой и больше ничей. Я растила его с малолетства, а тут приходят всякие и хватают его под живот. Теперь, когда кот Макс развалится на моих коленях, уже никто не сможет сказать точно, о чем он мурлычет: «какая ты классная» или «какой прикольный у тебя одноклассник».
У меня оставался последний шанс. Кот Макс подозрителен. Он верит, что мы прячем от него самое вкусное, чтобы съесть самим. Я пошла на кухню и не глядя накидала в кошачью миску какой-то рыбы из сковородки.
Никакой реакции. Ни легкого топотка по паркету, ни заинтересованного: «Мя?!» Персиковый предатель предпочел старой дружбе залетного казачка.
Я взяла миску и вышла в комнату.
- Макс, кс-кс.
Макс посмотрел на меня. И Макс посмотрел на меня. Два Макса смотрели на меня одинаково удивленными глазами. Только в одних читалось: «Ни фига себе», а в других «Да пошла ты со своей килькой».
Мы стояли у моего подъезда, и между нами все время проходили какие-то бабки. Их было много, но мне казалось, что это одна и та же бабка, которая заблудилась, и теперь бродит туда-сюда, стесняясь уточнить адрес.
Потап то появлялся, то пропадал за чередой бабок, а я грызла ногти. Не от страха. По привычке.
- Почему ты постоянно на уроки опаздываешь?
- Почему постоянно? Понедельник, среда, пятница. Я сторожем работаю. В детском саду.
- Значит, про группу все врут?
- Не врут. Хочешь, приходи к нам завтра на репетицию.
20 марта.
Наташка зазвала меня к себе, пообещав накрасить так, что никакие Потапы не устоят.
Через полтора часа я посмотрела в зеркало и обозвала Наташку дурой. Конечно, перед Леди Гагой никто не устоит. Мы поругались, поревели, помирились. Потом я стерла все, взяла карандаш и нарисовала себе стрелки. Сама. Дальше пошло легче.
Через пятнадцать минут я выходила из подъезда. Солнце лупило сверху немыслимый джаз, птицы распевали как негритянские бэк-вокалистки. А малышня на лавке смешно ругалась и пищала телефонами. Я шла через двор и смаковала предстоящие воспоминания: тяжелая бас-гитара, бородатые друзья-хипстеры, «Познакомьтесь, это моя девушка»…
- Нихренасе лошадь страшная!
Снисходительно окинув взглядом лавку, я вышла из арки, села в маршрутку и поехала домой.
21 марта.
Утром я шла в школу медленно-медленно. Заходила в лужи и стояла там цаплей, разглядывая свое отражение. Присаживалась на лавочки и придумывала жизнь прохожим: вот этому толстому дядьке с дипломатом, вон той девушке с коляской. Я старалась быть доброй феей, и их жизнь становилась похожа на облака в небе – зефир-зефиром… Важно было не просто опоздать, а прийти после опаздывающего Потапа. Почему-то мне казалось, что если тихо юркнуть за свою парту и сделать вид, что все в порядке, вернется то время, когда не было никаких букетов, поцелуев в нос и репетиций.
Все произошло, как я и хотела. Дежурные у входа не дежурили, дверь кабинета открылась без скрипа, и даже Троцкий, демонстративно посмотревший на часы, сказал одно только слово: «Однако».
Класс спал, как и месяц назад. У доски расстреливали Наташку. И я не сразу поняла, что изменилось. Солнце натянуло на себя облако, и на фоне серого прямоугольника отчетливо стало видно лицо Потапа. Его профиль. Он сидел боком к своим тропикам и смотрел вперед.
21 марта, день
Я слышала, что, когда сидишь на подоконнике, разбитую любовь пережить легче. Только нужны еще плед и кофе. Кофе мне нельзя, а на окне кактусы. Я не спеша составляла горшочки на пол, размышляя, как долго продержусь на узкой деревяшке. А кот Макс решил, что мы переезжаем и забрался на шкаф, чтобы его здесь забыли.
- Мама, где плед?
- У нас его отродясь не было. Одеяло подойдет?
Я представила себя ватным сугробом и поняла, что переживать разбитую любовь мне придется еще долго.
На диване, у мамы под мышкой, было гораздо уютнее. Я вжималась в маму и думала, что вдвоем нам даже лучше.
- Давай переименуем Макса.
- Что еще за новости? С какой стати?
- Это проще…
21 марта, ночь.
Я проснулась среди ночи, потому что мне приснились две луны. Они двигались параллельно и никак не хотели пересекаться. Я открыла глаза, а сон продолжился. Два огромных желтых глаза смотрели на меня в упор, мигали, семафоря что-то важное, а потом кот Макс погладил меня лапой. И я заплакала.
24 марта.
У нас каникулы. То есть совсем. Перерыв в учебе, чтении, жизни.
Наташка качает головой. Она не знает большего преступления, чем кинуть человека, который практически признался тебе в любви. Я не хочу слышать о своей преступности и тасую карты. Дама треф, король червей. Кот Макс от нас не отходит, потому что мы постоянно шуршим. Он даже пытается гонять по паласу бубновую шестерку, которая гарантирует исполнение желаний. Я все жду, когда она выпадет. У меня только одно желание.
27 марта.
Мое новое развлечение – целыми днями смотреть в зеркало и думать почему. Почему вчера да, а сегодня нет? Почему он не спросил почему? Вдруг я попала под машину и лежала под белой простыней в морге? Или на меня напали по дороге и продали на органы? Потап внутри меня что-то лепечет, пытаясь найти оправдание, и быстро сдается под железобетонностью моих аргументов. Если бы не кот Макс, который иногда хочет есть, я бы уже раздвоилась, помирилась и вышла замуж.
1 апреля.
Каникулы кончились.
Я столкнулась с Потапом в пустом коридоре. Он как всегда опаздывал, и я… тоже. Кажется, мы поздоровались, он взялся уже за дверную ручку, и я сказала: «Извини». А он ответил: «Все нормально. Забей». Дернул дверь - и снова не открыл, потому что на меня напал кашель. Я кашляла, как туберкулезник с зоны, и сквозь слезы бормотала что-то про морг и органы. А он держался за ручку, нелепо блестящую на фоне облупленной краски, и смотрел на меня сверху вниз. Как на собачонку. Как на дурочку. Он жалел меня - дикую, нецелованную, «нихренасе лошадь страшную».
И глаза у него были добрые-добрые.
Я сжала кулак. Кожа хрустнула, натянувшись на белых костяшках. И она бы лопнула, честное слово, лопнула, если бы Потап не перехватил мою руку:
- Как можно тебя любить, если ты сама себя не любишь?
5 апреля.
Я знаю, что делать дальше.
Я накрашусь как Леди Гага и сама приду к ним на репетицию. Без приглашения. Бородатые хипстеры будут вежливо толкаться в дверях, чтобы не смущать нас своим присутствием, а я выпью залпом абсент и скажу: «Научи меня целоваться».
Или нет. Лучше я возьму кота Макса для храбрости и пойду в детский садик, который Потап сторожит сегодня. Ведь завтра среда.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 483
Замечания : 0%
Все началось с того, что какой-то старик выгуливал на поводке камаз. По крайней мере, так мне показалось.
Камаз хитрил. Он откровенно подмигивал, дурачился, шипел, менял краски и волочил одно колесо по серебрённому дождем тротуару.
Хозяин плелся, немного отставая, и смотрел в небо. Он был стар и бел, почти прозрачен, как привидение. В голове возник Клапка-Клапка с его рождественскими историями и еще что-то, более древнее и классическое. Он был несуразен, этот старик с его оранжевым камазом и с его тротуаром, утопающим в весне и городском шуме.
Поводок внезапно превратился в шарф. Волочился, волочился.. – взлетел –машина сорвалась и заревела. На меня посыпалась лужа.
***
В палате на подоконнике росла азалия. Медсестра сказала, что ее забыл предыдущий пациент, выписавшийся неделю назад, какой-то ботаник во всех смыслах этого слова. Судя по всему, он был большой дурак, хоть и ботаник, либо же невероятный альтруист (а скорее всего, и то, и другое). Во всяком случае, азалия осталась у меня и каждое утро, когда на нее падало солнце, встряхивала мелкими листиками, словно сбрасывала росу. Она утыкала себя едва заметными замшевыми бутонами и словно бы вообще не собиралась их распускать. Ее все устраивало.
А меня - нет. В первую очередь меня не устраивали многочисленные швы, растянутые по рукам, ногам, груди и животу. Казалось, что на тело накинули раскаленную металлическую сетку. Кружилась голова и клонило в сон.
По коридору двигались шаги. Они жили сами по себе, ощупывали каждый сантиметр пути, время от времени замирали и возникали снова, рождаясь из едва слышного шуршащего скребка по полу. Это было что-то из Хичкока в замедленной съемке.
Когда шаги поравнялись с моей дверью, та напряженно засопела, и в палате появился рождественский старик.
Он слегка покачнулся, закрывая дверь, и прищурил глаза. Потом неожиданно широко открыл их – казалось, он прикладывает все усилия, чтобы удержать веки в таком положении – и заявил:
- Левис Стюарт.
- Да, – ответил я машинально.
- Вас сбила машина, - добавил он. – Разрешите присесть?
Я принялся пододвигать стул и вдруг вспомнил: старик стоял тогда почти вплотную к железному монстру. - Вас тоже?
- Что тоже?
- Сбила машина.
- Да... – гость ухмыльнулся. - Но это было давно. Лет тридцать назад.
Гость говорил медленно, тщательно произнося слова. Мне даже почудился небольшой акцент. После каждой фразы старик плотно сжимал губы, и приходилось ждать, когда он расцепит их для следующей.
Он расцепил:
- Как вы себя чувствуете?
- Отвратительно, - честно сказал я. – Говорят, из меня вылилось ведро крови. Я три дня лежал без сознания. Меня заштопали, и теперь я похож на старого плюшевого жирафа.
- Пейте чай. Вы студент?
Я кивнул. И вдруг подумал, что старик напоминает престарелого университетского профессора. На нем был костюм с галстуком – конечно, грязный и, конечно, набекрень.
- Что изучаете?
- Прикладная математика.
- Вы безумный человек! Никогда не понимал математику.
Я выразил на лице вежливое удивление.
- Видите ли... самые безумные люди – те, кто с мозгами. Безумнее умных только мой ассистент Петрек. - Старик встал и собрался уходить.
Уже в дверях он сказал:
- Если что, мое имя Ковбер. Счастливо оставаться. И не забывайте пить чай.
***
Кроме азалии у меня был сосед. Он заявился без стука вскоре после ухода старца, сказал «здравствуйте» и сел на пол. «Меня зовут Трам» - добавил он.
Я только что обсуждал с мамой продажу старого рояля, и потому был весьма в духе.
- Привет, Трам! – ответил я. - Я Левис.
Трам встал и, подойдя к окну, принялся открывать форточку.
- Не сверните цветок, - я слез с кровати. – И не дергайте так сильно, там выше задвижка. Эй!
Трам отпустил раму и уставился на меня несуществующим взглядом. Несколько секунд мы остолбенело рассматривали друг друга, после чего гость, ни слова не говоря, развернулся и продолжил выдирать оконный замок. Я был вынужден прийти на помощь. Наконец на наши лица шлепнулся мокрый городской ветер, и Трама снесло в другой конец палаты. Он имел такой вид, словно только что влетел сюда вместе с порывом воздуха.
Несколько раз моргнув, он вдруг сказал:
- Простите, пожалуйста! Я спал. Я часто брожу во сне...
Гость выглядел очень сконфуженно. Я тотчас же принялся уверять его (а заодно и себя), что лунатики – вполне обычное явление, и что я ничего не имею против того, чтобы ко мне врывались и выламывали окно.
Но Трама это не утешило, и я почувствовал необходимость сменить тему.
- Слушайте, Трам, кто этот старик с шарфом? – спросил я.
- С шарфом?
- Ковбер. Он был рядом, когда меня сбила машина.
- Да что вы? Забавно, очень забавно... Вам повезло.
- Прошу прощения?
- Я говорю, вам невероятно повезло. Ковбер – лучший врач в городе. Странно, что вы о нем не слышали.
- Он еле двигается!
- Чего вы хотите от старого больного человека? У него плохо с сердцем. Вообще говоря, Ковбер должен был умереть десять лет назад. У него было несколько инфарктов подряд... Как он выкарабкался после последнего, до сих пор никто не понимает. Но, как видите, это не мешает ему делать операции. Причем весьма неплохо.
***
Мне довелось наблюдать, как Ковбер вырезал аппендицит. На операционном столе лежала нимфа с греческим профилем и разрезом в нижней части живота. Великий хирург, насупившись и поджав губы, что-то выстригал в ее недрах. Затем он вдруг закричал:
- Дайте мне пинцет! - И через секунду: - Нет, не давайте! Вы не знаете, где он!
Ассистентка прошептала что-то вроде «Как не знаем?...»
- Петрек забыл его вчера на шкафу. Я сам достану.
Он задумался минуты на две, после чего заорал:
- Дайте мне стул!!!
Я сунул ему подвернувшийся внезапно стул и отпрыгнул подальше. Ассистентка вжалась в стенку. Вспоротая девушка на столе безмятежно сопела.
Ковбер осторожно поднял ногу и поставил ее на сиденье. Было слышно, как скрипят кости в районе коленки. Затем он схватился рукой за шкаф, переместил вес на первую ногу, а вторую – на стул, медленно выпрямился и принялся шарить пальцами по поверхности шкафа. Выудив пинцет, он повторил процедуру в обратном порядке и вернулся к пациентке.
***
Я встретил ее на следующий день, когда спускался в вестибюль, чтобы ждать там маму. Девушка стояла на лестничной площадке – живая, гнущаяся, похожая на вьюнок. Без всяких следов вчерашней операции.
Я внезапно почувствовал, что должен заговорить с ней, но не успел. Девушка подскочила сама:
- Здравствуйте. Вы – Левис? Да, да, я помню, это вы... Я Марго. Можно Мэгги. Видите ли, у меня послезавтра день рождения, а врачи советуют отлежаться после операции, и.. я решила отпраздновать его в больнице. Корбер посоветовал пригласить вас. Придете?
Она спрашивала. Девушка с именем Марго, похожая на вьюнок, спрашивала, приду ли я на ее день рождения, и всерьез ждала ответа.
А вьюнок похож на азалию. Особенно, если иметь богатое воображение.
Вернувшись, я застал в палате Ковбера и маленькую (крошечную!) Мэгги. Между ними на прикроватной тумбочке лежала шахматная доска. Девочка играла черными.
Ковбер поднялся и протянул мне руку.
- Это Грета, сестра Марго. Грета, это Левис, мой пациент. Он попал под машину.
Главный врач больницы играет в моей палате в шахматы с сестрой пациентки. Сколько ей? Пять? Семь? Ему восемьдесят и столько. У него бесцветный лоб, и шприц вываливается из кармана. У нее две косички в полоску, как панцирь улитки ахатины. Она что-то затеяла, и осматривает доску с хищной, непосредственной наглостью. Вытягивает руку, ладонью касается резной гривы одного из коней, сжимает кулачок. Да она же сейчас...
- Грета! – возопил я, – Не ешь, нельзя, там ладья!..
Она поняла. Убрала руку и задумалась.
У нее был нос Марго. Губы Марго. Руки Марго. И веснушки – ее собственные. Что-то ударило в голову и бешено забилось.
- Грета, - начал я. – Ты умеешь танцевать вальс?
Упала табуретка. На мгновение показалась нижняя юбка платья – белый дым среди белых стен, и вновь голубое пятно краски, чудесно оформленное, текстурное, как хорошая иллюстрация в книге. За-вер-те-лось...
- Подними мебель! – рявкнул Ковбер. Он даже как будто слегка порозовел.
Дите замерло на одно мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы мой взгляд соотнес картинку с другой: нарядная фарфоровая кукла с каштановыми кудряшками в витрине магазина, оставленного в далеком и заграничном детстве. Обязательно булыжная мостовая и готический собор неподалеку. Обязательно утро. Звонит колокол. Постепенно он затихает, и на последней замирающей ноте появляется вечный гитарист без имени и возраста, мелодия снова приливает, не успев смолкнуть. Та – та-та - та-та – тренннь – та-та-та – та...
- Слушай, Гре. У Марго послезавтра день рождения, я хочу сделать ей подарок. Давай устроим концерт? Станцуем вальс, потом ты споешь про веселого гуся, потом...
- Дядя Левис, вы хотели бы быть гусем?
Ну вот, приехали. Уже дядя. Как только они уйдут, отправлюсь бриться.
- Грета, слушай внимательно. Никогда не называй меня дядей. И.. да, всю сознательную жизнь я мечтал быть гусем. А теперь скажи: ты согласишься танцевать со мной?
Она кивнула и тут же почему-то исчезла из комнаты, а Ковбер указал на кровать:
- Ложитесь, я осмотрю ваши раны.
Лег. Мне вдруг пришло в голову, что не помню – то ли у нее платье карее, а глаза синие, то ли наоборот.
***
Откуда-то в больнице, как Выручай-комната, образовалось огромное пустое помещение. Стены утопали в воздушных шарах и букетах, стол в центре был покрыт виноградом, печеньем и колбасой. Толпились люди – не больничные, пестрые, громкие, лишь изредка отмеченные белизной гипса. В углу, замаскированный большим фикусом, прятался ноутбук с колонками.
Ни именинницы, ни Греты видно не было. Я сильно волновался, причем больше за себя – девочка танцевала прекрасно. И еще лучше пела.
Кто-то включил музыку, и дальше все получилось словно само собой. Оттенки и краски мира пришли в движение, закрутились пенистыми воронками. Грета влилась в это море совершенно незаметно, и еще более незаметно выплыла на поверхность, как маленькая яхта. Я подхватил ее за руки и только на третьем круге осознал, что на нас смотрит Марго.
Грета вдруг пропала, а через секунду я увидел, что она выталкивает ко мне сестру. Та смеется. Смеется, как.. как.. не бывает метафоры, чтобы это описать.
Где берут таких детей?
Я думал только о своих ногах, исключительно о ногах. Раны давно затянулись, но ноги упорно не хотели меня слушаться. Я собирался поставить ступню во-он на тот квадратик линолеума и.. промахивался. Кажется, Марго ничего не замечала. Или делала вид. Или.. тоже думала о квадратиках на линолеуме.
Потом кто-то вырубил ноутбук, и я понял, какие у нее шелковые руки. Грета вышла на середину комнаты и начала: «У Мэгги жил веселый гусь! Он знал все песни...»
Мы поцеловались, и она прошептала: «Наизусть.»
***
Азалия расцвела. У нее были бледно-розовые, почти белые чашечки-цветки, огромные по сравнению с листьями. А мне пора было уезжать. Все справки и документы были получены. Швы сняты. Весна разгоралась.
Я окинул взглядом палату, долго как что-то совсем новое, рассматривал розовое на окне, потом вышел и отправился прощаться.
Уже на улице, сойдя с крыльца, я обернулся. В дверях стоял Ковбер .
- Чтобы ноги вашей здесь больше не было! – закричал он.
- До свидания, доктор! Спасибо, доктор Ковбер!
- Я сказал, чтобы ноги вашей!...
Он захлопнул дверь.
***
Дома было ужасно уютно. Уже третий день я наслаждался диваном в клеточку. Килограммы яблок в холодильнике. Диски с любимыми фильмами. Мама на кухне стучит, гремит и подпевает будущей мазурке. Звенит телефон...
Звенит телефон.
- Здравствуй, Левис. – голос был женский и заплаканный, - это Марго.
Я вышвырнул огрызок в окно и уставился на потолок. Большущая муха заблудившаяся в лапах люстры, отчаянно гудела, толкаясь в стеклянные грани.
- Дедушка умер.
Она звонит, чтобы сказать мне об этом? Ерунда какая-то. Я судорожно соображал, что требуется от джентльмена в такой ситуации. Ехать к ней? С цветами? Утешать? Не умею утешать.
- Мэгги... мне очень жаль.
- Левис, Ковбер умер. Ковбер – мой дедушка.
- Ков.. – я поперхнулся яблочной шкуркой и закашлялся.
- У деда было слабое сердце. – Мэгги немного помолчала. - Накануне он позвал меня...
Пауза. Она давится слезами, я - яблоком. Разница невелика.
- ...он сказал: «Завтра вечером в театре за углом идет прекрасная опера. Сходите на нее с Левисом».
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 480
Замечания : 0%
роботБендер.
История любви без ванильного, розового и сладкого порадовала как раз отсутствием всего этого.
В качестве героя использован штамп, а когда автор обозначила проблему, но второй герой за весь рассказ так и остался функцией, что там будет в конце догадаться оказалось несложно. Хотелось, если честно, другого финала. Но рассказн силён умением автора простые ситуации обыграть по-своему. Конфликт простой, рад что он вообще есть.
Понравилось, как ненавязчиво и в то же время точно заброшена мысль: как тебя смогут любить другие, если сам(а) себя не любишь? Через героя.
Rina_Lu.
Только начал читать и сразу подумал, что голос отдам Рине.
Quote (Rina_Lu) На меня посыпалась лужа
Начало порадовало, но ближе к концу рассказ затухал, горбился и по-тихоньку серел. Начало сильное - концовка слабая. Лучше бы наоборот. Ощущение, что автор сначала старалась, придумывала, а под конец банально выдохлась, и текст пошёл линейный, вымученный. Камаз и доктор, в больнице, когда к герою заходит этот доктор, сцена с операцией на аппендицит - всё это интерес, а вот затем... облом какой-то, всё так обычно закончилось.
Главного героя я совсем не понял и он запомнился слабже, чем тот же Ковбер (на это ставка?) или Марго. Да и она запомнилась лишь потому, что проучаствовала в концовке. Конфликта, увы, нет (не увидел) из-за этого рассказ ровный, как озеро в ясную погоду. Смерть Ковбера не зацепила, хотя понимаю, что на это был упор в финале.
Зачем столько персов - Ковбер, Марго, Грета, я так и не понял. Кто-то, имхо, лишний (Грета).
Можно сделать скидку на возраст одного автора, но делать этого не буду. Всё-таки дуэль. Голос РоботБендеру за более сильного героя (штампованного, автора спасает умение вкусно подать).
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 87
Замечания : 0%
Голос за РоботБендер,получила огромное удовольствие,когда читала.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 59
Замечания : 0%
Если честно тут совсем разные весовые категории. Рина, без обид, ты тоже молодец, но всё же робот на порядок сильнее. И тебе есть к чему стремиться.
Робот, это просто отличное произведение. Хорошее, добротное. Чувства. Нежные, юнные и такие волшебные как первая любовь. Голос за тебя
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 206
Замечания : 0%
РоботБендер
Первое впечатление о рассказе: написано интересно. Я бы сказал: автор как Паланик, только в женском обличии. Интересные метафоры. Но есть минусы, на мой взгляд. Это: мелкие ошибки (Например, «Ботичелли» с одной «т». Или «А кот Макс решил, что мы переезжаем и забрался на шкаф, чтобы его здесь забыли» - пропущена запятая) – это говорит о недостаточно кропотливой вычитке. Данный текс – не самый чистовой вариант, я полагаю. Потом: сюжет. Ничего оригинального не увидел. Читал, да, прикольно, да, интересно, но общее впечатление не витает в заоблачных вершинах, если не сказать: уже выдыхается на середине горы... Для дуэли – самое то, но как отдельное авторское произведение подкачало... Да и банальные детские лаффстори порядком поднадоели. Очень понравилось только, когда Нюрочка предложила маме переименовать кота – это классно! В общем, надеюсь, второй рассказ будет оригинальнее...
Rina_Lu
Честно говоря, мои ожидания оправдались. Не могу назвать рассказ оригинальным, но история мне показалась интересной. Классно, что автор использовала элементы вальса. «На мгновение показалась нижняя юбка платья» - автор знает, о чем пишет. Ставлю жирный плюс за «та – та-та - та-та – тренннь – та-та-та – та…» - может, это очень ИМХО, но я тоже в своем нынешнем рассказе использовал подобный прием. Концовка эффектная, на мой взгляд. Ах, еще: начало - супер =) Рассказ далеко не идеал, но...
Голос за Rina_Lu
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 11
Замечания : 0%
Голос за роботБендер.
Может и детская лаффстори, но меня зацепила. Целый день о ней потом думал.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 15
Замечания : 0%
Очень приятная дуэль.
Робот Бендер берёт своё стилем и слогом, однозначно. Плюс отдельные симпатии за культур-мультур (ах, у нас сходятся вкусы с ГГ).
Я начинаю понимать прелесть "простых" историй. Получила удовольствие от прочтения, спасибо, автор.
У Рины Лу язык не такой отточенный, после Бендера ещё резче. Где-то витиеватость скопированная/вторичная, а не пришедшая от "идеи", где-то просто нечётко - это общее впечатление.
Но, кажется, объёмнее идея и решение темы. В первой истории всё ведь только начинается (не обязательно история этих отношений, вообще история девчонки). Есть "не-годность", но конца сроков нет (у вас, скорее, тема: вышли все сроки негодности ^^). А вот во второй то, чему все сроки вышли (правда, просто сроки, годность была вполне, я так поняла) явно кончилось, долгожданно (да!), весомо и оправданно.
Я за второе.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 79
Замечания : 0%
Оба рассказа прочитал с удовольствием. Голосую за первое
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 335
Замечания : 0%
Первое произведение, оформленное в виде дневниковых записей понравилось простотой, лаконичностью языка, своей естественностью и не наигранностью. Образ ГГ удался - ей веришь.
Вторая работа началась очень ярко интересно, но конец разочаровал, ждала чего-то интересного... Тема прослеживается хорошо, из персонажей больше всех запомнились старик ковер и Грета, лишним показался сосед-лунатик для чего он был нужен я не поняла.
Голос первый рассказ роботБендер!
|
Группа: МОДЕРАТОР
Сообщений: 952
Замечания : 0%
Первая работа приятна во всех отношениях. Смутили разве что некоторые образы, которые несколько выпячиваются. Сюжет прост, но жутко жизненен. Видишь в ГГ девочку из реальности.
Второй рассказ изначально задрал высокую планку живыми образами, а потом все понижал и понижал ее. Некоторые фрагменты подвешены в воздухе, создают ощущение мыслепотока. Автору пришла в голову неплохая мысль, было жалко отказываться, но и вписать аккуратно не получилось. Сюжет пахнет американским мылом.
Голос Елене (1).
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1744
Замечания : 0%
Удивительное дело, оба дуэлянта написали свои рассказы здорово, не считая мелких недочетов. Тем не менее выбрать между первым и вторым рассказами трудно так же, как между шашлыком и эклером - оба по своему хороши.
Голос за второе - захотелось эклеров.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 353
Замечания : 0%
Хорошие работы, честно, кстати, стили весьма похожи (имхо).
Работа Елены - без комментариев. Тот же хороший стиль, те же объемные и человечные образы. Огрехи я искать не буду, потому что выявить не могу ни одного.
Рина - не отстаешь. Больница - словно живая, плюс мне нравится, что больница тут заведение светлое, даже хм... доброе, что ли. Ужасная смесь - больница, пафос, еще пафос, смерть и так далее. В-общем, тут этого нет, и меня этого донельзя радует. Да, к концу работа тухнет, да, финал нужен лучше, но все равно - работа очень хорошая.
Голос за Рину. Одна из любимых тем в очень приятной для глаза атмосфере.
|
|
|
