Дует ветер.
Подносит к ушам голоса, хрустящие как солома. Они залетают в уши, копошатся в мозгу, откладывают яйца новых мыслей, из них вылупляются идеи, выводы, решения… так создаётся сокровищница снов.
… Шаттл медленно плывёт по небу и лижет песок массивной тенью.
Сергей одевает гермошлем, грузно перебирается в кабину. Царство металлических джунглей населяют призраки. Вспыхивают экраны, привиденьевые, мерцают огни, плавно ложатся тени. Одни чернеют лукаво, портреты иных строгие и надменные. Внизу – бескрайняя пустыня. Кидония. Марс.
-Серёжа, глянь, внизу, - вещает навигатор, - бред какой-то.
Там, близ высеченного из скалы неведомыми строителями Принца Марса, движется вытянутая тень. Сергей впивается в экран. Панорама колышется, как морская гладь.
-Сверь показатели.
-Есть! Уровень радиации в норме. Параметры электромагнитной активности, чуть выше среднего.
-Пылевая буря шагает навстречу, - объясняет Сергей нервозно, - пройдём насквозь.
-Справишься, товарищ капитан?
-Как хетчсер по Хабаровску вести.
-Вас понял.
-А внизу и, правда, что-то не то.
Сергей всматривается в умножитель. Пыльно, видимость скверная. В наушниках жужжат помехи, кусают разум, не разобрать, не сфокусироваться. Глаз отвлекается. К приборной панели прикреплена старая фотография, мужчины и женщины, на фоне серебристых ракет.
-Серёж! Видишь чего? У меня что-то есть. Приём.
Шипение. В уши точно вакуума накидали. Сергей ворочается, скафандр мешает движениям.
-Понял. Перехожу на умножитель. Жди.
Соломенных хруст помех.
-Есть изображение, приём?
На левом третьем экране муть. Четвёртый подрагивает, картинка наступает на взгляд. Секунду капитан межпланетного комплекса «Гермес», Сергей Домкратов, пытается настроить резкость изображения…
Бах..
Сердце облилось жидким азотом, сморщилось. Дыхание пропало.
-Серёж, что там?
Внизу, на ладони пустыни, держит красная планета девушку. Она шагает уверенно, золотым стягом, раздувает ветер длинные волосы. Скафандра на ней нет. Лишь маечка, туго обтягивающая крупную грудь, короткая до безобразия юбка, порванные чулки, и шпильки высоченные, вязнут в зыбком песке. Девушка идёт спокойно, точно прогуливается по Патриаршим прудам, а не по Марсу. Как? – думает Сергей несмело, - выйди на поверхность без скафандра, ведь закипит кровь… а она, идёт, идёт, как призрак.
-Ты видишь это? – спрашивает дрожащим голосом, - Приём.
-Да… да, чёрт возьми…
-Садимся, - говорит Сергей кротко, - привод левитации на полную мощность.
-Есть.
-Вихревые двигатели включены.
-Видишь её?
-Пака нет…
-Уровень радиации... Серёж, у меня ионизация на крайнем правом…
Помехи.
Сергей вскрикивает, из зарослей неизвестности, в глаза бросается видение. Песок, ветер, смерчи пылесосят равнину. Где-то за кулисами взгляда происходит короткая борьба. Глухой звук удара, точно чью-то плоть разрывают консервным ножом. В песок падает тело, глаза-в-глаза – лицо его жены, Виолетты, изуродованное, окровавленное.
Видение исчезает. Голос навигатора хрипит в наушниках, а он всё ещё не понимает, пытается придти в себя. «Видимо я на секунду отключился» - судорожно думает Сергей. Крик:
-Сергей, хватай рули!
На экране красное марево, точно поднялась равнина. Удар!
Чёрным плугом шаттл вспахивает алое поле. Тучи пыли извергаются в белое небо. Темнота наступает на глаза, холодная, угрюмая. Светлеет медленно. В кабине как в мясорубке. Навигатор не двигается, стекло гермошлема разбито…
Сергей выбирается из корабля, кажется, скафандр вот-вот до краёв наполнится потом, и он захлебнется в нём. Но силы ещё не на исходе. Разворачивается борьба.
Вокруг, куда не кинь глаза, извержения золота и охры, пыль оседает медленно. Сила тяжести не спешит вернуть песчинки в лоно пустыни, и они гуляют, словно крохотные звёзды, собираются в скопления и галактики. Рыжая вселенная смертельна для любого оборудования. С ней бороться невозможно. Пыль забивается в щели, оседает на стекле шлема, проникает в ранец с кислородными баллонами.
Помехи в наушниках возрастают. Нужно дать SOS на «Гермес», иначе смерть. Запас воздуха – пятнадцать минут.
Под ногами что-то маленькое и чёрное, Сергей приближается, оставляя на песке глубокие следы. В скафандре, он похож на древнего рыцаря, ряженного в тяжёлые доспехи.
Через минуту поднимает с земли чёрную туфельку на высокой шпильке. Воспоминания впитываются в череп. Такую же пару, он купил жене Виолетте, на рынке в Москве. Но Виолетты тут нет, она далеко, в миллионах километрах отсюда, нежится в объятьях тёплой уютной Земли.
Песок оседает, вот уже белое солнце облизывает серые пластины экзоскелета, и чахнет рдеющая муть. Впереди, перед астронавтом, что сжимает туфельку, грозно смотрит высеченное в утёсе лицо младенца. Пухлые каменные щёки ворочаются, приоткрывается рот – точно скала ожила, и что-то говорит ему. Неслышимое. Налетает ветер, песок заполоняет сон, сыпется со звуком, будто жужжат пчёлы, вот-вот, всё растворится и исчезнет из виду… и…
Ветер.



Темнота.
В занавесках путаются звёзды, как сверчки в паутине. Луна освещает мятую кровать. Виолетта, лохматая, дышит неровно. Привыкла видеть себя в наряде шлюхи, гуляющей по красной планете, но в этот раз стало почему-то страшно.
Каждую ночь она зрит себя – гуляющей по Кидонии, без скафандра, в короткой юбке и рваных чулках. Видит глазами погибшего пять лет тому на Марсе мужа. Сказали прямо – он, и его навигатор сгинули по причине неполадки в приводе левитации, вызванной пылью. Похороны состоялись в Хабаровске: слёзы, сопли, пафосные речи, друзья, водка, шампанское, шутки, песни, анекдоты, и ядерная головная боль на утро.
Фтопку сон, - думает Виолетта, поглядывая на часы, - Через час на работу.
Осень, светает поздно, кофе под светом электрической лампы, щекочет ноздри. Размытое приведение компа, интернет и две сигареты – доброе утро, солнышко.
Темно на улице – темно в голове. Девочка лет пяти перебегает дорогу, брызги, лезвие рассвета и облезлая кошка. Меж высотных домов, пересекая тысячи горящих реклам, мелькают хетчсеры. Летающие машины только входят в моду, но глаз стандартного москвича ещё не привык к этим роящимся меж небоскрёбов пчёлам. Виолетта не любит пользоваться хетчсерами, она консервативна, и каждое утро ездит в перегруженном подземном транспорте. На земле, толпы прохожих, текут угрюмо, как месячные, и водопадом изливаются в метро. Полтора часа езды – полтора часа мыслей, размышлений, идей, мечтаний, сновидений, и здравствуй – работа.
Виолетта с недавних пор обыкновенная училка. Преподаёт биологию в старших классах.
В актовом зале немноголюдно. Кому охота тащится на работу в выходной день, да ещё в такую рань. Коллеги все серые мыши, неприглядные, точно ворочается в стенах одно единое аморфное существо, безобразный дракон, и лишь она – Андромеда, дочь царя, смотрит на него, не скрывая отвращения.
Директор Михаил Иванович волочет тело на трибуну. Дракон рассыпался по креслам, то ли от его голоса, то ли просто стало стыдно за уродство перед Виолеттой Александровной. Она занимает место в заднем ряду, ушко затыкает наушником, и погружается в океан мыслей, ловить мечты, ковать идеи, выплавлять острые клинки решений.
Но Виолеттин мозг даёт течь, лениво затекает туда суть «лекции». Сначала стандартная промывка мозга политотой. О том, как цветёт и пахнет мировой либеллизм, насколько крепок российский рубль, о перспективах роста космических программ, колонизации Луны и Марса. Говорят о России в целом, о том, насколько востребовано хорошее образование, стоит ли и в дальнейшем практиковать межличностный подход, и прочие предисловия, унылые и скучные, как математика.
-…Сибири, - крякает Михаил Иванович, - Виолетта Александровна, вы слушаете меня?
-Да-да.
А сама смотрит, как Виктор (завуч школы) изображает похотливый жест, улыбается. Его заигрывания в тысячу раз милее, нежели хрень, педагогическая. Как заполнить календарный план в журнале, не забывать расписывать часы, по факту, ай-яй-яй… от этого же зависит зарплата! Как бы ни так, думает Виолетта, тратишь энергию впустую по восемь часов в день, отдавая знания этим обезьянам, что потом энергии на собственные мысли не хватает, не говоря о сексе… и что толку? Работать за эти мизерные гроши, с её-то, образованием. Ха! Это коллеги не располагают интеллектом – известно, что большая часть современных преподавателей, это бывшие троечники, коим была заказана дорога в приличные вузы. Дурак – говорили раньше, значит иди ф пед. Шли, толпами, и плыли по течению учёбы, словно мертвецы по аидовой речке, в объятия пристани неудачников и неудачниц – профессии «педагог». Так и стоит современная система образования, не на китах, а на планктоне, что дай боже, если не совершит ошибку в «два плюс два». Кого она может воспитать? Разве что произвести обратную эволюцию: вернуть наше общество в тёплую гавань каменного века.
Виолетта, как сказал бы Лукьяненко, «иная». Есть в этой стае, что слоняется в тёмных глубинах океана жизни, почти у самого дна, золотая рыбка, хищная, и злая как акула. Будь таких рыбок больше, вся эта государственная экосистема рухнула бы в один момент…
Тем временем на трибуну зовут незнакомого дядьку, ряженного в белый пиджак. Плечи широкие как Волга, наверное, и не в любую дверь впишутся, массивный лоб, которому позавидовал бы и пачицефалозавр, блестит на солнце, словно медный таз. Движения незнакомца угрюмы, глаза как у коршуна, холодные, инкрустированы морозом и сталью. Этот белый робот здоровается с директором за руку, открывает большой рот и представляется басисто:
-Коллеги. Меня зовут Борис Арнольдович Немцов, рад был бы со всеми пообщаться, но… к сожалению вынужден попросить всех покинуть помещение. Разговор у нас будет приватный…
Зал тихо взвыл, перешёптываясь.
-Товарищи, - говорит директор, - пожалуйста.
Зашибись, - думает Виолетта, - можно было вообще сегодня на работу не выходить. Только зря потратила копейку на метро. За окном солнечно, серебрятся, устремляясь в небо вершины небоскрёбов, носятся хетчсеры, кидая призрачные тени. Тепло, хоть и октябрь. Можно поехать домой, переодеться, привести себя в порядок и отправится читать книжку в любимый бар, под хруст пузырьков холодного пива.
-Виолетта Александровна, - говорит Михаил Иванович, - задержитесь ненадолго.
-Зачем? Сказали ведь, что свободны.
-Виолетта Александровна, прошу…
Холод галопом мчится по телу. Этот тип в белом пиджаке, может быть кем угодно. Возможно из политбюро. Тогда, принёс он директору горькую правду, чем занималась три года на улицах… и ничего не спасёт. В либеллистической партии она не состоит, прикрыться билетом как щитом не получится. Боже, - думает Виолетта жалобно, - ну за что мне всё это вновь переживать?
-…Виолетта Александровна!
-Да, что?
-Так вы согласны на наше предложение?
«Предложение… млять…» Виолетта пытается отмотать кассету памяти назад, но мозг заедает, как испорченный приёмник, мысли почему-то выдают только неприличные жесты Виктора, да изредка влетает образ скрипучего паркета, что дома, в спальне…
На счастье, Михаил Иванович спешит на помощь:
-Так как с переводом? Часов меньше, и фактически никакой нервотрёпки, зарплата в три раза…
«Зарплата?». Виолетта возвращается в реальность со скоростью тахиона. А за окном, будто ярче засветило солнце.
-Так ведь? - спрашивает незнакомца, ряженного в белый пиджак директор школы. Тот говорит густым церковным голосом:
-Всё верно.
-Подождите. Стоп, - она размахивает руками протестующе, - можно ещё раз, для меня, «особо умной». О каком переводе идёт речь?
А сама стискивает зубы до боли в висках. Известно, что-то всплыло про неё нехорошее.
Борис Арнольдович стоит к окну боком, и солнце освещает его так, что кажется, будто это не человек, а холодильник «Атлант». Ну, думает Виолетта зло, - хочешь самоутвердиться, как же – удави блондинку. В чём подвох?
-Понимаете, - говорит он угрюмо, - Школа-интернат «Дружба», где я являюсь директором, набирает состав администрации, преимущество людей из Москвы и Петербурга.
-А это, что, не в Москве?
Михаил Иванович мурлычет название какого-то Мухосранска, затерянного на дне Сибири.
-Вот ещё. И что мне там, биологию преподавать?
-Нет, - говорит Борис Арнольдович ещё гуще, - видите ли… в школе проводится эксперимент. В его подробности вас посветят позднее, на месте. Пака, примите это, за ту работу, которою вы уже сделали.
И он кладёт на стол белый конверт. Директор кивает сияющее, мол, давай, давай хорошая, соглашайся…
-Мне ваши подачки – как зайцу стоп сигнал. Идите вы лесом, товарищ. В бассейн, в который не налито воды, я не прыгаю. Чао.
-Виолетта Александровна! – кричит директор. Но неприличная комбинация пальцев, и грохот двери повествуют ему поостыть. Виолетта идёт по коридорам злая, высокомерная. Вот ещё, мол, вали нафиг не знамо куда, да ещё деньги суют. Ей! Да она… она… она сигарету закуривает прямо у гардероба, и под хруст выпучивающихся глаз вахтёрши, бросает тело в улицу.
Никто…
Догоняет Виктор, хватает за руку:
-Ну, постой же. Чего так разозлилась? Тебе же работу предлагали. Э… сигарета есть?
Виолетта протягивает пачку.
-Зажигалка?
-Ага, может ещё лёгкое одолжить?!
-Не злись, - болтает Виктор, чиркая барабанчик. - То ли ещё будет. Тебя до дома подбросить?
-На хетчсере? Нет уж, я летать боюсь. Хотя… дождь скоро. Подбрасывай.
По дороге Виктор несколько успокоил Виолетту. Сошлись на том, что верзилу в белом нужно было ещё и на хуй послать, всю дорогу представляли его выражение лица, смеялись, едва не столкнулись с рекламным щитом, а после и приехали. Вернее прилетели.
Во дворе стоит едкий запах гари, и Виолетта печёнкой чует недоброе. От стоянки для хетчсеров идти сотню метров, в глубине, подле дома алеют, словно гигантские божьи коровки, пожарные машины. Куча МЧСников, рыжими муравьями снуют по двору. И, о господи, второй подъезд, её подъезд, в зареве дыма, огня и пожара. Толпа народу. Бабушки шепчутся, дети визжат от восторга – подъезд горит! Счастье-то, какое!
Но Виолетте не до смеха.
-Что случилось? – спрашивает она у прохожего.
-А хрен его знает. Наверное, взрыв бытового газа. Слава богу, не было жильцов в это время, четыре квартиры…
Виолетта становится каменной, руки в бетоне, череп мозгомешалка, мысли ворочаются, точно бельё в стиральной машине, и не разобрать ни одну. Она стоит статуей, дует ветер: флагом трепет плащик, причёсывает длинные белокурые волосы: не понять что горит ярче – её лицо, или квартира. Грохнуло, видимо взорвался баллон, обломки мёртвыми воронами летят вниз. Жильцы усердно мешают пожарным, пытаясь вступить в самостоятельную схватку со стихией, лишь бы огонь не перебросится на их квартиры.
-Лета, ну ты неудачница, – болтает Виктор хмуро, - Поехали ко мне.
-Блядь, целая квартира… что теперь будет, Витя?
-Понимаю, у тебя стресс. От стресса помогает только секс! Поехали, жены ещё пару дней не будет, так что…
-Да пошёл ты…
Но сама берёт его под руку. Ветер подстриг облака, перебрал её волосы и пощекотал извилины. Может он и прав - думает Виолетта, - куда теперь? в общагу, какую-нить клопов кормить?
Утром в мобильник стучится Михаил Иванович. Виктор под боком, тяжёлая рука навалилась на грудь, неудобно.
-Знаю о вашем горе, - говорит он не здороваясь. – Виолетта Александровна, голубушка, вы только не волнуйтесь. Помните Бориса Арнольдовича? Так вот он обещал мне, что поможет вам!
-Какой ещё… - лепит Виолетта спросони, - чёй-то…
-Он вам сам наберёт. Предложение остаётся в силе. Будьте умницей.
В сознание стучатся ритмичные гудки.

Учитывая выбранную секундантом (Вах! Джефф!)) провокационную тему, прошу не жаловаться. Если некоторые персы станут напоминать вам господ с сайта, не верьте разуму своему – знайте, фсё это происки аццкого сатаны.
Внимание! Текст содержит нелицеприятные сцены насилия и жестокости, а так же нецензурную лексику. Тонкокожим фанатикам русской культуры и речи, граммар-наци (я не пользуюсь кавычками в «речи»), кормящим и беременным женщинам, просьба уйти от экранов.
Да будет курская битва.

Грёзе

1.

От «Шереметьево» до Мухосранска шесть часов лёту, да после на «уазике» по дороге, где и луноход не пройдёт, час езды. Виолетта замученная и уставшая, смотрит в окно на проплывающие лесные массивы, уснуть не может. Куда там. Водитель бубнит всю дорогу, попался разговорчивый.
Падла.
…И не известно, кто из них хуже – та крашенная в солому, с белым, как стена украинской хаты лицом стюардесса, что подносила водку, от которой раскалывается голова, или этот чурбан, что забивает туда гвозди. Вдобавок машину трясёт, скрип подвески рвёт уши, словно под сиденьем занимаются любовью орангутанги.
Виолетта сто раз жалеет, что согласилась на этот бред. Остался в Москве уютный мир, остался Виктор, чемпион города по кунилингусу, остался шум улицы, метро, народ. За окном – беспросветная зелёная муть, дождь моросит, скребутся дворники по стеклу, да водитель басисто роняет мат. Вот уже Виолетта краем уха прислушивается.
-А у вас тут всегда так… дождливо? – спрашивает она тихо.
-Дождливо (нехороший мат) Нет, сезон (нехороший мат) такой, (мат) вообще у нас (мат) сухо, особенно зимой, ух (мат) (мат)!
-Ну, прекрасно…
-Пригоже-то (мат) пригоже да не всё (мат). Можно, в местах наших и остаться.
-В каком смысле?
-Духи у нас в лесу (мат) водятся.
-Бред какой-то. Что за духи?
-Десять лет (мат) тому, в городе, беда (комби-мат). В одночасье роддом погорел, и все кто был там, так и заживо (мат, мат, мат). Да вона ту беду вся Россия знает (мат) её в (мат).
Москва не Россия - думает Виолетта, что Москве до какого-то пожара. Вон, квартира её сгорела. Кому какое дело. Если бы не этот амбал со своей работой – куда деваться было? Москве на Россию и на народ наплевать. Впрочем, мне тоже. Счастья нет на свете, но есть радость. А ничто не приносит радость так, как хорошая зарплата. Она же вдохновение. Ха! Как только увидела триста рублей в конверте, забыла беду, ещё бы – столько она и за год не зарабатывает.
-Да, слышала ессно, - врёт Виолетта тоном доктора наук, - ну, что поджигают, так это везде. Что было, то прошло.
-Прошло да не прошло (мат), - ворчит водитель, - духи, детей тех, младенцев, (мат) до сих пор не спокойны. Прости боже, - крестится он, поглядывая на пришпандоренную к панели икону.
Да, - полагает Виолетта, сколько не меняй Россию, а церковная атрибутика в ней бессмертна. Что при советах, что при медвепутах, что сегодня при либеллистах. Вроде всё – нет больше в России конфесии, нет ни патриарха, ни признания Церкви как учреждения. Понятно стало, когда Патриарха Кирилла в тридцать четвёртом расстреляли публично, да «второй раз» взорвали храм спасителя. А заодно и из Кремля вынесли исторические объекты. В Новгород. Но в головах народа архетип по-прежнему живёт, особенно в умах народа недалёкого. Что там – два разных мира. Москва встречает цветами астронавтов, вернувшихся с Марса, а глубинка по-прежнему живёт в раздумье о том, как купить хлеб, водку, да накормить семью. Шофёр тем временем продолжает:
-(Мат), бродят призраки по местам здешним, была у нас женщина на селе, (мат) так рассказывала, что гуляют они голые (мат, мат, мат), с горящими как у совы прости боже(мат), глазищами, да (мат) скотину у фермеров.
-Тоже мне «чупакабрас» - смеётся Виолетта, думает: слава богу, хрень. Может у них трава хорошая… растёт.
Водитель заикнулся после, как ужасно тёща готовит на зиму варенье, сынишка выбил соседскому раздолбаю зуб, после несколько бородатых анекдотов, а там уже и приехали. Близ безобразного серого дома «уазик» скрепит тормозными колодками. Открывается дверца, и шпильки плюхаются в грязь.
Виолетта стоит на пороге, морось в волосы и кожу впивается. От школы несёт сыростью, плесенью и грибами. А ещё гнилой картошкой. Вокруг чернеют избы, словно гигантские гробы, да коробятся тучищи, вот-вот ливнем выстрелят.
Виолетта мышью забегает в здание. В вестибюле огромное зеркало. Не заглянуть – смертный грех для женщины её возраста.
Ей немного за тридцать – но мощный бюст, крутые бёдра и узкая талия делают похожей на восемнадцатилетнюю студентку. Кожа её бархатная, свежая, спелая – самый сок, как говорят мужчины, а шикарные белокурые локоны, делают похожей на дорогую куклу. Она не совсем обычная блондинка – большинство женщин носят убогие соломенные крыши на голове, жёлтые как выцветшая трава. У Виолетты волосы точно собранные из золотых и медных нитей, каждая на сто карат. Сверкающая. Обворожительная. Жена астронавта, красавица Виолетта Домкратова.
Могучая коллонада, ещё советских времён, поражает помпезностью, и навевает мысли о древней пещере. Она шагает, дикая, чувствует себя лисой, что забралась по неосторожности в логово медведя. Мраморные стены величаво держат потолок, на полу выгравирован старый долибеллистический герб, тот самый, что двухголовый мутант…
-Здравствуйте! – говорит несмело Виолетта в пустоту. Эхо катится по залу, словно невидимый бес, облизывая колоны. «Здравствуйте! Здравствуйте!» – отвечают мраморные стены. «Здравствуйте! Здравствуйте!» - говорят колонны; «Здравствуйте! Здравствуйте!» - басом стонет холод, отзванивая от потолка.
Холодно.



За окном пасмурно, в сердце дождливо. Там, по ту сторону взгляда, бродят по равнине угрюмые ворохи туманов, словно спустившиеся из Валгаллы ладьи, груженные свирепыми викингами. Их призраки гуляют по серому лугу, путаются в колючих паутинах вишенника, и плавают вокруг каменной церкви, что одиноким маяком возвышается над сибирской равниной.
Шагает дождь: осколки серого неба, рухнувшие небеса. Мир по ту сторону ограды заполонило мутью, вдали, чернеют трухлявые избы, воет домашняя птица, да стонет вымученный мухами скот. На Виолетту наползает тоска, царапается, впиваясь сухими когтями в железобетонный панцирь головного мозга.
Мгновение плечистая фигура директора грозно темнеет на сером небе. Он отходит от окна, приглашает Виолетту в кресло, долго рассказывает о предстоящей работе, то и дело старается заглянуть в глаза.
Вечером Борис Арнольдович представляет с коллегами, словно с посланниками внеземных миров. Почётно, торжественно, не хватает лишь цветов, бурных оваций, криков «хвала!» или «зиг-хайль!».
Команда администрации невелика. Анжела Владимировна, худая женщина лет двадцати восьми, с тонкой как у осы талией и скромной грудью, то ли секретарша, то ли разносчица кофе… Виолетта отчётливо представляет её в роли промоутера, раздающей флаеры в московском метро, или предлагающей на халяву взять пакетик дешёвого шампуня…
Местный завуч. Глядя на него, Виолетта тоскует по любовнику Виктору ещё сильнее. Небо и земля. Дмитрий Иванович, человек аморфного калорийного телосложения, обладает овальным детским личиком. Так и хочется подёргать его за щёчки, потягать за нос, да поставить на полку рядом с плюшевым мишкой. Его диалоги – это сотканные из бородатых анекдотов и шуток бомбы, сброшенные в мозг не прошедшим цензуру самолётом Петросяна.
Последний кадр в этом «хогвартсе» учитель физической культуры. Представился просто «Андреем», но называть по имени охоты нет. Вот он подобен на мужчину, хотя бы внешне – плечистый, с сильными, как домкраты, руками, способными бить, крушить, ломать, убивать… Ходит в джинсах, рубашке, никакого намёка на спорт – это скорее ковбой Мальборо, что попросил у России политического убежища, и нынче тут, в Сибири, учит физкультуре неизвестно кого. Наверное – сам воздух.
Борис Арнольдович немногословен. Показал место жительства – прямо в школе, на последнем этаже – что-то вроде общежития, - и удалился. Обстановка комнат неплохая. Высокие потолки, старинная мебель, мощный комп с приведеньевым, как это модно, монитором, и никакой гос-символики. Нет этой белобрысой дуры в рамке, что премьер-министр, ни этого её подкаблучника, что президент России, ни флагов, ни знамён. Чистая, свободная стена.
Работа скучна – сплошные бумаги, а школа пустая, как планета после мелового периода, точно вымерли все. Хотя в документах отчётливо значатся фамилии и имена почти тысячи учащихся. В их поисках долго бродила она по пустым классам, заглядывала в кабинеты – ни души. Только на верхнем этаже, в общежитии изредка дует в уши человеческая речь, да колет ноздри запах табака и кофе.



Первый рабочий день. Утро паршивое, без четверти шесть, за окном темно, под кроватью ещё темнее – но что поделать, - без чулок на работу не в жисть. Рука шарит по паркету, мысли роятся в голове пчёлами, кусают мозг, и оставляют жала. Одно жало – чем она тут занимается? Другое - за такую зарплату, не грех и помалкивать, не спрашивать. С третьей стороны, это её извечное женское любопытство. Печёнкой чует – что-то тут творится не то. А руководство. Прямо команда астронавтов, а не администрация.
Чулок нашёлся.
…На коридоре мрачно, Виолетта идёт несмело, словно партизанка крадётся по катакомбам Одессы. Дверь в кабинет директора приоткрыта.
-Можно? – спрашивает она хриплым голосом. В ответ красноречивое «угу». Запах кофе и табака пронизывает плотный горячий воздух. Уютно, тепло. Директор сидит в кожаном кресле, лицо подсвечивает холодный свет монитора, делая его призрачным, словно восседает на троне каменная статуя Давида с высеченным из мрамора лицом.
-Борис… Арнольдович, - говорит Виолетта несмело, - приглашали зайти к вам утром. Что-то случилось?
Борис хмурится как дождевая туча, проходит к бару, достаёт вялой, но большой рукой бутылку конька, приглашает Виолетту в кресло.
-Я не пью, - предупреждает она хрипло. Борис Арнольдович, откупоривает пробку:
-Да бросьте, знаю вы алкоголичка.
Теперь уже Виолетта про себя роняет мат. Но держится. Директор обращается добродушно:
-Не смущайтесь. Я всё про вас знаю. Даже то, что вам красная планета снится каждую ночь.
-Да, мне снится один и то же сон, - говорит Виолетта призрачно, и в мыслях вновь стоит на Марсе, без скафандра, в туфлях на высокой шпильке…
-У меня нескромный вопрос, Виолетта. Про вашего мужа.
-Про мужа…
О нём Виолетте говорить неприятно. В прошлом чемпион России по плаванию, мускулистый, красавец-астронавт, с могучим и добрым лицом, сильными руками. Они познакомились в звёздном городке, обоим чуть за двадцать, влюбились друг в друга как дети. В пятьдесят седьмом его приняли в четвёртую экспедицию на Марс. Виолетта желала уйти с ним, но обязана лететь следующим рейсом, спустя год. Полёт не состоялся. Завопили пиджаки из «Росскосмоса». С тех пор планета, забравшая любимого человека, преследует во сне. Перед глазами могучий марсианский Принц: построенное в долине Кидония неведомыми существами, каменное изваяние, гигантское лицо ребёнка, высеченное в скале. Зовёт её, заблудившуюся, что забыла высшую цель существования. Этот сон символичен, - думает Виолетта несмело. Сергей погиб и в последние минуты жизни не думал о ней. Куда там, если есть где-то на Земле какая-то шлюха, что торгует телом как бабка семечками, и есть научное открытие, есть возможность заглянуть за пределы современного знания. Выбирают открытие. Живут открытием. Мечтой. А не шлюхой. Смогла бы она точно так же? Нет! В момент опасности, она бы звала его. Жалобно. Стонала бы. И с губ сползало только его имя. Она закрывает глаза, и вновь – на шпильках, с любовью, по Марсу…
Марс развалил жизнь как президент Шварцнегер Америку. Об этом говорить с амбалом желания нет. Впрочем, Борис сам читает это на лице.
-Борис Арнольдович. Вы, верно, сказали, что я алкоголичка, - говорит Виолетта сонно, - Знаете, не надо пить этот коньяк. Стоит начать – уже не остановлюсь. У сейчас только утро – работы впереди непочатый край. Да и пью только с теми, кого знаю. А вас я не знаю. И вопросы у вас тупые.
Виолетта подходит к окну и выплёскивает в дождь алкоголь.
Борис хочет что-то молвить в ответ, но так и застыл в кресле с открытым ртом. Виолетта покинула кабинет директора настолько быстро, что Борис думает, не научилась ли его подчинённая телепортироваться.
А мало ли… всё-таки жена астронавта…



Солнце клюёт глаза, впервые за несколько дней. Прекрасно! Уж думала Виолетта, что попала в Англию, а не в Сибирь, а то куда и похуже. На улице звонят колокола, кричат офигевшие от солнца птицы, и в свете утренней звезды, словно заряжаясь её мощностями, загорается лес, превращаясь в цветущий осенний костёр, яркий как цыганское платье. Серые поля теперь белокуры, как волосы Виолетты, да чёрная осень стала чистой и девственной, румяной, сияющей молодостью и здоровьем арийкой.
Виолетта выходит на улицу, дышит полной грудью. Воздух чистый, не загрязнённый городским смогом и выхлопными газами, густой.
Дмитрий Иванович, «человек-анекдот», весело здоровается, улыбку растягивает, глазами прикидывает как бы лучше раздеть Виолетту, там, с чего начинать, за что сперва потрогать… Девушка привыкла к такому, что поделать – природа в действительности не так уж и разнообразна, особенно когда дело касается людей мужского пола.
Неподалёку пруд, обставленный ивами и тополями. Идут долго, Дмитрий говорит громогласно, разит острым словом, голос его тщетно штурмует голову Виолетты, безнадежно рассыпаясь у подножья мозга. Его говор – реликтовый шум, побочное жужжание, как не отвлекает оно астронавтов в космосе, так и не отвлекает Виолетту от мыслей.

Виолеттины мысли:

Когда шумно подходишь к пруду, он кажется спокойным, как сейчас – все обитатели затаились. Но если подкрасться к воде осторожно, на цыпочках, то можно различить отдельные звуки: бульканье подымающихся с илистого дна пузырьков газа, призывные крики лягушек и жаб, ясную песню жёлтой древесной славки из зарослей, или симфонию длиннохвостой каменки с ветвей тополя.
Подумать, каждая такая птица – по сути уже Бетховен, с рождения, и её талант это не результат работоспособности, труда, бессонных ночей, путей проб, методов, и ошибок – её талант обусловлен врождёнными рефлексами, безусловными – от рождения, и условными – приобретенными. Её талант, - думает Виолетта – как любовь – просто так. О людях такого не скажешь. Приходя в этот мир, они как чистый лист бумаги – рисуй на нём что хочешь. Человек это как пустая матрица, призванная впитывать в себя словно губка знания, информацию, строить собственные, не ограниченные безусловным рефлексом, модели поведения.
Чем больше Виолетта проводит времени у воды, тем больше чувствует сопричастность к бесчисленным конфликтам и событиям, происходящими в пруду. Каждый сантиметр наполняют мириады невидимых микроскопических жизней. Они только и ждут, когда Виолетта возьмёт микроскоп, и посетит его.
Растительность возле пруда это дремучие непроходимые джунгли. Там прячутся, охотятся, питаются, валяются в грязи сотни разных существ. Карабкаются среди стрелолиста древесные лягушки, уж сворачивается тёмными кольцами и резкими движениями вспугивает каких-то созданий. Ниже в стеблях рогоза откладывает яйца рогозовая моль…
В воде идёт борьба не на жизнь, а на смерть. По илистому дну ворочает тело нимфа стрекозы, за ярость и уродство прозванная «водяной тигр». Время от времени она скрывается из виду, зарываясь глубоко в ил. Вдруг она замечает крошечную рыбку фундулюса, стремительно преследующую подёнку. Нимфа выбрасывает шарнирную нижнюю челюсть с двумя острыми как бритва когтями и впивается в жертву. Рыбка делает отчаянные усилия, что бы освободиться, но из тела течёт кровь, и постепенно она затихает. Уродливая голова с восемнадцатью чёрными глазами, последнее, что видела жертва. Это исчадие ада, нимфа стрекозы, нашла место на эмблеме танковых войск Либеллистической России.
Несправедливо, - мыслит Виолетта. Эти управленцы посмеялись надо мной, над моими идеями, теориями, мечтами, а теперь я должна на них работать? И пускай Борис хоть сотню раз, стоя передо мной на коленях, утверждает что оригинальные и талантливые люди всегда вне системы, она всё равно достанет гордость из тайных уголков сознания, что бы снова и снова посылать куда подальше. Я сама по себе. То, что тут творится – не моё дело.

Виолетта помыслила.

-Смотри! – шёпотом говорит Дмитрий, - поп!
На том берегу болота действительно загораживает зелёный мир чёрная могучая фигура. На груди большой деревянный крест с распятьем, выше - густая борода и бездумные как у акулы, глаза.
-Здравствуйте! – машет рукой Виолетта, но слуга божий игнорирует приветствие. Он бесшумно шевелит губами, разворачивается в сторону, и удаляется неспешно, словно пребывает в платоновских раздумьях.
-Как думаешь, чего он тут делал? – спрашивает Дмитрий и тут же сам отвечает, - слушай, а я знаю. Поп этот – ы-ть, его, переодетый маньяк, может он тут, где в водичке убитых женщин топит?
Глаза его блестят недобрым огнём, точно он представляет себе сцены насилия над деревенскими девками, хождение острого как бритва лезвия по нежному телу, короткие выплески стонов и предсмертного хрипа. Уж на кого бы подумала, что маньяк – так это на Дмитрия, - делает вывод Виолетта.
-Ты кто по образованию? – просит Дмитрий неожиданным голосом.
-Энтомолог. А что?
Рядом хрустят кусты, из зелёного марева вываливается могучая широкая фигура директора, позади спортивно пружинит физрук.
-Странное место выбрали, - говорит Виолетта, а по спине бегут мурашки. – Может, объяснитесь, наконец, где учащиеся, что за документы вы мне суёте – специально?
-Не всё сразу, - говорит Борис.
-Вы по специальности… - открывает рот физрук…
Виолетта повторяет нервно:
-Энтомолог
-Вернее сказать мирмиколог, - правит коллегу Борис, - Уж простите, ваше досье нам известно как евреям библия. Ведь именно вы – Виолетта Александровна Домкратова, в прошлом преподавали в МГУ, являетесь автором десятка научных статей, публикации…
-Ага, - говорит Виолетта не скрывая злости, - если знаете, то не поленитесь узнать и смехотворную…
-Мы всё знаем. Поэтому именно вы тут, а не кто-либо другой. Вас уволили с кафедры, запретили писать научные труды, назвали ваши идеи антигуманными, нелибеллистическими, аморальными. Вас обрекли вечность работать школьной училкой, и…
Виолетта недовольно отворачивается. Близ воды, ветер гнёт хрипящую берёзу, точно москвич, что пытается повалить в постель провинциальную девицу…
-Вы зря боялись за работу. – говорит Борис хмуро. - У вас ее, по сути, нет, мы специально давали силы и время, что бы вы немного отрезвели после жизни в Москве, не секрет как вы опустились, занимались проституцией, троллингом…
-Замолчите…
Борис поднимает ладони протестующе:
-Ради бога я не имею цели вас обидеть.
-А если я обзову вас «писькиным доктором»?
-Я сексолог, а не гинеколог, - важно ворочает языком Борис. – Как узнали?
«Разве что по греческим статуям» - зло мыслит Виолетта, смотрит в глаза, наглая, как конопля, что ежегодно созревает в огороде вместо картошки. Дурно общаться с теми, кто всё про тебя знает. Это же надо, даже похождения по Тверской – и те вспыли. А что было делать, - думает она грустно, - писатель не может не писать, художник не может не рисовать, учёный не может жить, без работы. Ведь она была так близко… а в лицо плюнули, с работы выгнали, унизили, подали в суд. Год никуда не брали, что делать было? Торговать телом ессно.
Внезапно, озарение находит на Виолетту, словно вытащили из-под горячего душа и облили холодной водой…
-Виолетта?
-Да, продолжайте. Никак я не узнала. У вас не лице написано. Впрочем, я слушаю дальше. М?
-Тут слушать не надо, - режет физрук. - Пройдёмте, вы заслужили право, воочию, увидеть. Тут пройтись осталось недалеко.

Ноги худые как арматура, туфли тяжёлые, бетоном облитые, коряги под ногами – не Проспект Мира, дикая земля. Оттого походка не ровна – она петлеобразна, как траектория шаттла. До сих пор побаивается Виолетта взглядов, мало ли, всё-таки – бывшая проститутка, учитывая, как борются с этим в Либ-России, страшно. Каждый день слышишь по жвачнику: «полиция расстреляла бомжа», «полиция расстреляла проституток», «полиция расстреляла алкашей». И главное – государство лишает их всех прав. Если кто-то убьёт в России-матушке проститутку – ему за это ничего не грозит. Разве что штраф, за самовольное проявление агрессии к врагам народа. Виолетта же не была уличной блядью – была хитрой, элитной шлюхой, но работодателя вскоре пристрелили какие-то «братки», (а может и менты) и работать пришлось в банальной школе.
А эта компания смахивает на маньяков. Кто знает, затаскивают в глушь проституток, и…
-Переживаете, что мы знаем, чем вы занимались?
-Читаете мысли. Да, переживаю. И это мягко сказано.
-Не стоит. Мы хоть и правительственная организация, но понимаем.
Вышли на дорогу, галька хрустит под ногами, мелькают серые коробки корпусов. Виолетта смотрит на небо – такая уж привычка, всегда ходить с задранным носом. Там, высоко, массивную тучу режет солнечный нож. Лучи, жёлтые мускулистые руки, раздирают кудрявые цепи облаков, и молодое солнечное лицо заглядывает в мокрый мир. На языке – вкус неба, он самый - колющий, волнующий – пахнет пихтой, смолой, солнцем и космосом.
Подле огромного ангара Борис говорит кротко:
-Пришли.
Дмитрий совершает манипуляции с кодовым замком, и двери поднимаются, грузно, словно ворота Мордора. В помещении размером с футбольное поле одиноко стоят четыре фуры, а в середине кабина, видимо – лифт. Тени преподавателей скользят по бетонному полу. Веет холодом.
Перед заходом в лифт, Борис Арнольдович открывает стальной шкаф, и протягивает Виолетте шлем, с чёрной резиновой маской, как у Дарт Вейдера.
-Это что за хрень?
-Держите! - бросает Борис, доставая ещё пару, для себя и физрука. Дмитрий в лифт не входит.
Андрей дёргает рычаг, платформа со скрипом уходит вниз. Виолетта чувствует себя неловко, даже страшно. Точно она римский легионер, с этим шлемом, опускается на арену Колизея, дабы быть закусанной львом на глазах обезумевшей толпы. В ушах звенят тонкие струны – это кровь шумит в жилах, да неадекватно сердце стучится в бюст. Спускаются долго, наконец, физрук отпускает рычаг. Массивные двери отворяются, словно пасть чудища, и Виолетта осторожно наступает на песок.
Темнота. Лишь слышны шуршания сотен ног, прикосновения липких тел…
-Что тут творится? – спрашивает Виолетта роняя страх на уста. Борис Арнольдович дергает рубильник в стене.
Зрачки растворяются в ставших великими, глазах Виолетты. Дыхания нет, свет тысяч ламп освещает огромное подземное сооружение. Стены испещрены норами, чёрными как глазища пауков, туннелями, проходами. И в лабиринтах уступов и возвышений из металла, снуют тысячи обнажённых детских тел. Фигуры их худые, как у узников Аушвиц-Биркенау, головы покрыты чёрными шлемами. Борис и Андрей бережно наблюдают за реакцией Виолетты. Девушка стоит, шелохнуться боится.
-Что это такое? – дрожащим голосом зовёт она.
-Муравейник, - отзывается Борис мрачно. – Успокойтесь. Приготовьтесь. Сделайте глубокий вдох и наденьте шлем.
-Что это такое бля!?
-Виолетта! Виолетта, слушайтесь меня. Возьмите себя в руки. Оденьте шлем. Это ваша специальность.
Чёрная маска заслоняет мир. Вместо металлической пещеры, коробятся горы рыхлой земли, гигантские опухоли свисают с потолка, до слуха доносится шорох тысяч крепких, как урановые стержни, лап. Хруст хитиновых панцирей, шебуршение, чесание, пощёлкивание. Мир, наполнен сотнями запахов, вдыхая которые, ясно видишь зрительные образы. Реалистические полотна неведомых картин. И всюду носятся гигантские муравьи. Она чувствует, как кто-то бережно берёт за руку. Вздрагивает. Это Борис.
-Успокойтесь Виолетта Александровна. Всего лишь стимуляция. Всё что видите, создаёт компьютер. Мир, в который мы погрузили как воспитанников людей, так и муравьёв. Наполовину человеческое, наполовину муравьиное общество.
-Зачем… эти муравьи – те самые дети, в шлемах?
-Да. Но не все. Половина – настоящие.
Физрук говорит восторженно:
-Мы – первое в мире учебное заведение, где преподают не люди, а насекомые.
-У меня… в голове не укладывается, - мямлит Виолетта сухо, - что же получается. Муравьи воспитывают… людей?
-Да.
-Пиздец.
-Понимаю ваши чувства…
-Чувства?.. мать вашу в бога, да вы… да вы… кто… да…
И много мата.
Борис объясняет. Устройства в шлемах, переводят информацию написанную муравьями на языке запаха, на понятные человеку зрительные образы. Обратная информация, так же перекодируется, но на понятный муравью язык запахов. Тем самым и люди и насекомые получают возможность общаться. Так как детей держат в этой «матрице» с их рождения, структура сознания уже не человеческая, а муравьиная. По сути это муравьи, с развитым мозгом, не знающие что они люди. Как бы фантастично или глупо это не звучало.
-И это работает? – спрашивает Виолетта нервно.
-Мы не знаем точно. Работает больше десяти лет. Всё это пака секретно, знаете… Россию и так не любят в мире, а если мы начнём публиковать результаты экспериментов над людьми, над мозгом, методикой воспитания, понимает что это будет…
-Если честно – нет, не понимаю. Мы не в двадцатом веке живём, вся эта мораль, этика, что тормозит развитие науки и техники, не имеет власти. Власть имеют только нацисты, что… э… что у власти!
-Либеллисты.
-Не важно. Мой проект они закрыли. За что всем им – смерть, короче.
-Вы не боитесь, что у нас тут везде прослушка?
-Чего мне боятся. Я вижу пред собой такое, после чего ни страха ни боли нет. Это микрокосмос, это другой мир, и эти насекомые – гиганты.
-Они не гиганты, - говорит физрук, - симуляция ведь. А вы смелая. Думал, закричите, завопите… впрочем, глядите. Некоторые особи понимают наши команды.
Он взбирается на камень. Виолетта наблюдает искоса. Кожа его белая, загаром не тронута, руки в синем отливе от могучих жил, он стоит яркий, будто впитал мощности электрических ламп, сверкает.
-Кто вы? – ревёт физрук властно.
-Мы – войны! – церковным хором режет толпа муравьёв.
-Что мы любим делать?
-Охранять яйца!
Виолетта смотрит непонимающе, поворачивает голову и говорит Борису:
-Но муравьи так себя не ведут. Это чёткое подчинение командам, в то время когда ими движет лишь безусловный рефлекс.
Физрук слышит её голос, отзывается громко, улыбаясь.
-Я вас не узнаю, Виолетта Александровна. В работах вы писали чёрным по белому, что перепончатокрылые, являются потомками разумных существ. Э.. нет. – он спрыгивает с камня, и приближается к ней на расстояние вытянутой руки, - Вы дали ясное представление научному миру, о том, что они являются безусловным реликтом разумности. Всяк потребность, в том числе и в индивидуальном, «творческом» разуме, переживает стадии развития, как литературное произведение. Тут есть завязка, кульминация, и развязка – когда творческая разумность перестаёт быть нужной, когда прогресс техники, например, превосходит всё, что может создать разумное существо. Именно тогда «творческая разумность» приступает к регрессу, и отмирает, за ненадобностью.
Виолетта дышит неровно.
Её «прозрения» начались десять лет назад, когда на Луне, нашли останки принадлежавшие предку перепончатокрылых, гигантской осы. На Марсе известно сооружение «Принц», рукотворное изображение лица человека, высеченное в одной из скал столовых гор Кидония… множественные археологические находки подтверждают что человек существовал на земле за сто миллионов лет, до того, как вымерли динозавры, а значит, предки муравьёв и люди некогда сосуществовали вместе.
-И последнее. Гормон РТТН что отвечает за становление репродуктивной функции человека, идентичен РТТН перепончатокрылых. Не исключена даже теория, ваша, Виолетта Александровна, что мы произошли от муравьёв.
Виолетта повествует «кратко».
-Людей создали перепончатокрылые, как средство сбора информации. Я писала так. Они были – их роботами, созданными для того, что бы изучать внеземные миры. Наши создатели - регрессировали в силу развития, и множества других факторов. Как кислородная революция, из-за чего они стали маленькими – её даже динозавры не пережили. А человек пережил. И меловой период, и последующие природные изменения, инверсии полюсов, и прочее. Мы не эволюционируем как живые существа. Мы искусственность, поэтому ваш эксперимент даёт такие результаты. Из нас что угодно можно вылепить. Отправь человека во внеземной мир, а через миллион лет верни обратно. Он как бы принесёт тебе, эту информацию, ценную, с точки зрения… предков, если можно так выразится.
Вот так штука, - размышляет Виолетта, - выходит её же теории подтверждаются на глазах. Не нужно быть антропологом, или энтомологом, что бы понимать, насколько гибкий человек материал. Из человека – можно вылепить всё что угодно. Маугли, прожив энное количество лет с волками, не мог остаться человеком – он должен был стать волком. Человек, с раннего детства проводивший жизнь с муравьями – становится муравьём, с развитым интеллектом. Любопытно, что такие люди не потеряли способности развивать речевой аппарат.
Если сравнить снимки мозга человека и человека-муравья, наверное видно, насколько сильно развиты у последнего височные доли, подкорковые, и блокирован отдел, отвечающий за удовольствия. Муравьи не ловят кайфа, - думает Виолетта лукаво.
Вывод напрашивается из эксперимента: - человек не вид, человек – это генетический материал, робот. Из которого можно вылепить – что угодно.
-А.. – говорит Виолетта нежным голосом, - можно мне крикнуть «хайль»? Так, для разнообразия. Вдруг послушают?



Виолетта говорит, размахивая руками, с таким воодушевлением, словно слушатели некие исторические личности, коим предстоит свершить что-то великое.
-Эксперимент надо продолжать в любом случае. Но уже сейчас мы сможем заглянуть в будущее. Представьте себе, какую мы рискнём построить цивилизацию. Это залог отказа от техногенного развития, приближение к природе, слияние, гармония. Не этому ли учили нас древние эллины?
Так вот. На примере наших муравьёв, следующим шагом, должна стать попытка основания целой колонии, если хотите – новой цивилизации. На лицо выраженное разделение людей на касты – рабочие, солдаты, и обладающие развитым интеллектом «матки». Мы можем видеть, что в процессе мышления, приёма информации, задействованы все отделы, усилены электрохимические превращения, за исключением отдела удовольствий. Этот феномен пака объяснить не удаётся.
-Ну, это ведь интереснее, чем копаться в песке и пыли красной планеты?
-Да! – говорит Виолетта страстно.
-Теперь вы понимаете, почему мы сожгли вашу квартиру в Москве?
Что… – мыслит девушка.
-Иначе бы вы не приехали сюда, - говорит Борис, - а рассказать сразу, что мы тут делаем, я не мог. А эксперимент основан на ваших гипотезах, так что…
-Подождите. Может…Вы и… роддом сожгли?
Глаза Дмитрия округляются, он шипит:
-Роддом? Оп-па. Откуда она знает?
-Вадила один байки рассказывал.
-Не мы, - говорит Борис властно, - Другие. Нужны были младенцы, чистые листы. Нашу организацию зольды держат, они и спалили.
-Почему не использовали, там, я не знаю… клонирование?
-Видите ли. У нас нет такого оборудования. Страна надрывается – все силы бросили на освоение космоса. Да и это, оборудование, что у нас, не в один миллион рублей обошлось.
-А матерей, медсестёр…
-Ликвидировали.
-То же военные? По приказу либеллистов?
-Да.
-Скоты…
-Вы же сами говорили, что ни мораль, ни этика не должны тормозить прогресс науки. Слова ваши. Власти думают так же.
-Мляя…
-Или изменяете своим убеждениям?
-Я изменяла мужу, но никогда не изменяла убеждениям.
-Вот и славно. Другого я от вас и не ждал. Так что вы там думали, Виолетта Александровна?
-Возможно в прошлом, мы жили в обществе обезьян. Поэтому мы обезьяны. А могли быть и муравьями, а не обезьянами.
-Мы же от них произошли! – кидает Дмитрий.
-Нет. Не исключено что обезьяны нас, э… приютили... Я думаю, повторюсь, исходя от того, что мы наблюдаем в нашем муравейнике, человек это не похожая ни на одно земное существо машина. Да-да, именно машина, задачей которой является сбор и анализ данных о нашей планете. Смотрите сами. Родился среди людей – стал человеком. Родился среди муравьёв - стал муравьем, родился среди волков – стал волком. Попробуйте завести котёнка – он всё равно будет котёнком. А если бы кошки заводили людей? Люди становились бы кошками. Сегодня человек – это умная обезьяна. Наша задача создать умного муравья. А ещё я думаю, что раз уж мозг способен информацию принимать, он способен её и отдавать.
-Куда?
-Понятия не имею. Нужны быть может годы, или десятки лет исследований, прежде чем мы откроем завесу тайны. Хочу сказать – мы уже достаточно близки к ответу на вопрос кто мы, откуда и зачем живём на Земле. Уверенна, что мы машины по сбору информации о нашей планете, оставленные тут…. Да кем угодно. Инопланетянами, например. То, что Землю посещали – почти научный факт. Раз уж следы пребывания каких-то цивилизаций сохранились даже на Марсе.
-Репродуктивная составляющая модифицируется, - говорит Борис отвлечённо и скептически, точно не слушает.
-Она не играет никакой роли, - говорит Виолетта зло, - «Сексологи» проекту больше не нужны. Уж извиняйте. Нам нужны химики, нейрофизики, может даже астрономы, кто знает.
-А я боюсь их, - говорит Анжела хмуро, - мне кажется, мы выращиваем монстров.
-Главное, не выращивать монстра в себе, - отвечает Виолетта. – Да, бывают ошибки, случаются провалы. Но без них не сдвинуть с места ту гору, в которую мы уткнулись. Новый вид человека!
-И как ты хочешь назвать этот вид? – спрашивает Борис, не заметив перехода на «ты».
Виолетта отвечает сияющее:
-Мирмикосапиенс!



Через неделю в кабинет врывается физрук, говорит запыханно:
-Борис Арнольдович. Звонили! Да, ЧП. Вас вызывают. Похоже…
-Уже? Еду, - обрывает Борис кротко.
Виолетта вырывается вперёд.
-Девочек не берёте?
-Пойдём
Спускаются быстро, словно спасаясь от пожара. Чёрный внедорожник «мерседес», встречает отрывистым визгом сигналки. Борис открывает дверь, та поддаётся, чмокает и приглашает вовнутрь. Виолетта бухается на сидение:
-Так что случилось?
Мимоходом смотрится в зеркало заднего вида, а-ля нормально ли накрашены ресницы… Борис следит за дорогой, отзывается железобетонно:
-Случилось.
-А вы всегда такой красноречивый, Борис Арнольдович?
Молчание. Виолетта повторяет вопрос, роняя терпение.
-Едем в городскую администрацию, - объясняет Борис.
Чёрный внедорожник ревёт двигателем, пугая редких кур, да ворон. Птицы словно бесы кружат вокруг далёкой церкви. Виолетта зорко смотрит на каменное сооружение. Серая коробка, кое-где расписанная иконами, да венчанная золой шапкой. На крыльце стоит священник, видимо тот самый, с которым повстречались у пруда, одинокий, в чёрной как негр рясе, задумчиво поглядывает в небеса, словно любуется богом.
-Мер города, человек сложный, - говорит Борис, когда машина ракетой влетает в город, - поэтому Виолетта Александровна, говорить буду я. Вы лишь улыбайтесь, что бы там не услышали. Ясно?
Виолетта кивает.
Через час заходят в громадный кабинет: лысый слон и белокурая моська. Виолетта оглядывается. Всюду мебель, книги, а-ля «посмотрите какой я умный», и Достоевского собрание, и Толстого, и Бунина, и Солженицына, и Никитина, и Грёзе… Ага, - мнит Виолетта лукаво. Специальная профессия такая есть – собирать разным тупорылым ферзям личные библиотеки. Там, от книжек до аудиодисков «ретро», мол, показать хозяина вумным и всезнающим. Смотрите, как я много читаю!
Тьфу, млять. Тошнилово.
Мэр «Мухосранска» восседает в кресле из слоновой кожи, бледный, с ядерно-белыми волосами. Улыбка до ушей, белозубая, острая, под цвет костюма, и сам он словно маленький хитрый песец, поглядывает на гостей блестящими зубками.
За спиной стандартный набор чиновника. Флаг России, в сложенном состоянии точно штандарт гитлеровской Германии, массивный герб (чугунный, или из чего их там клепают) да две «иконы» с ликами хозяев государства: «молись – не хочу».
Чиновник покидает кресло, здоровается с Борисом за руку, Виолетте галантно руку целует, просит присаживаться, чай-кофе, и фсё такое. У Виолетты декольте так и приманивает, так и притягивает маленькие коричневые глазки, что они аж дёргаются в нервном тике.
-Борис Арнольдович, вы мне представите прекрасную спутницу?
-Да… моя коллега, Виолетта Домкратова, энтомолог из Москвы.
-Москва-Москва… лучший город на Земле, – балаболит чиновник растяжно, не отводя взгляд от Виолетты, представляет, как стягивает с неё зубами трусики, поглаживает крутые бёдра, водит языком по алым как марсианская пустыня, губам…
Борис обрушивает грубый, точно со дна металлического ведра, голос:
-Фёдор Николаевич, извините, но что стряслось? Мне сказали дело срочное.
-Да, да! Дело срочное! – болтает чиновник недовольно: отвлекли от мыслей, - чего стоите, садитесь, садитесь, ну же. Виолетта.. э…
-Александровна.
-Виолетта Александровна, прошу. Вот сюда. Так-так, - слышится скрип кресла, - вы не ответили, чай или кофе?
Борис пытается привлечь внимание:
-Фёдор Николаевич…
-Кофе! – восклицает Виолетта нагло, - с коньяком, если не трудно.
-Рина Сергеевна, кофе с коньяком, - отпуская кнопку, Фёдор Николаевич говорит радужно:
-Виолетта Александровна, э…
…И голос его ветром носится по кабинету. Путается в шкафах, облизывая Достоевского и Толстого, возносится на потолок, отзванивая от хрустальных висюлек люстры, тонет в объятьях огромных штор и высоких окон.
В кабинет вплывает секретарша, пухленькая блондинистая девчушка, в белой блузке, галстуке. Ноги в мини-юбку и чулки упакованные, отзванивают от паркета толстыми платформами сапог: бум-бум! цок-цок-цок…
Последнее время блондинок в России развелось как в Европе негров. Все красят волосы в солому – наверное, стадное: «подрожать вождям». Из-за чего Виолетта невольно так же чувствует сопричастность к массовой культуре. Тем временем Рина Сергеевна ставит поднос, дарит Борису, кои уже начинает чуйствовать себя неловко, улыбку, и, как подобает секретаршам, спешит убраться восвояси. Матки работают – няньки не мешают, - думает Виолетта зло.
-И всё-таки, - пользуясь замешательством, пытается вставить слово Борис, - мы прибыли сюда с целью, не так ли? По телефону сообщили, что стоит вопрос о закрытии нашего проекта по созданию человека-муравья.
Виолетта давится. Кофе пошло не в то горло. Рыжеволосый чиновник прячет улыбку, отвечает задумчиво:
-Знаете, дело в том, что это решаю не я. С минуты на минуту должен явиться генерал Кротов, он из Ярославля, задерживается видимо. Виолетта Александровна, как кофе?
-Кху-кху, можно просто «Виолетта». Кофе восхитительный. Сахара не хватает. Что за генерал Кротов?
-Эм.. – ворочается в кресле Борис.
-Из Москвы, право, точно не знаю. Видел его пару раз, в Кремле…
-В Кремле? Ох-хо! Как это вас туда угораздило?
-О, старые времена… не всегда я сидел в этом кресле, прекрасная Виолетта, не всегда. Знаете, я же когда-то участвовал в штурме Кремля, с Елизаветой, в тридцать третьем…
-Простите, вы… вместе с Елизаветой что-ли?
-Да, - улыбается он лукаво. - Были времена.
-Чего же вы с ней в Москве-то пиво не пьёте, м?
-А-ха-ха.. мне право, нравится ваша откровенность. Борис, где вы её нашли? Уважаю таких женщин, право слово, уважаю. Ну, что я могу ответить на ваш вопрос? Обстоятельства не сложились, а тут мой дом, тут я всё знаю. Всех… имею, а-ха-ха-ха!
Виолетта облизывает губы.
-Простите, я вам не мешаю? – теряет терпение Борис. В этот момент скрипит входная дверь, ручка стонет, точно её касается терминатор. «Бум! Бум! Бабах! – шагает уж точно не секретарша. Борис и Виолетта оборачиваются. К столу приближается грузная невысокая фигура.
-Товарищ генерал! – выпрыгивает из кресла мэр, - тянет руку, но ответного рукопожатия не получает. Виолетта смотрит во все глаза. На генерале свежая, чрезмерно пропитанная одеколонами чёрная униформа. Пара медалей да бляха в виде либелле, держащей в когтях айф-руну, отяжеляют широкую грудь, погоны округляют плечи. Голова, накрытая фуражкой, недовольно ворочается, точно башня танка, насаженная на толстую шею. А вот крупные глазища уже оценивают буйный Виолеттин бюст.
-Товарищ генерал, здравия желаю, - растопыривает пальцы Борис, почтительно. Кротов кивает, опускается в кресло грузно, тяжело, как посадочный модуль на лунный реголит. Кажется, вот-вот пойдёт от него шлейф пыли…
-Чай, кофе? – соловьём верещит Фёдор Николаевич, усаживаясь обратно в кресло.
-Нет, - бросает генерал кротко. Щёлкает чемоданчиком, и, недобро глядя на собрания Достоевского, кладёт на стол ворох бумаг, папок, и бутылку виски. «Чпок!» и генеральское горло дрожит под натиском мощных глотков. Виолетта и Борис хлопают ресницами, а Фёдор Николаевич, точно облитый белым бетоном, застывает вместе с креслом.
-Аррр… мать… хорррошо. – медвежит Кротов, утирая крупные губы. - М?
-Я за рулём, - говорит директор хмуро.
-Да брось мужик… пьяным никогда не ездил? А вы, верно, Домкратова?
-Я пас.
Мэр протестующе разводит руками, не дожидаясь, когда предложат ему.
-Как хотите, - и снова присасывается к бутылке. Фёдор Николаевич хлопает себя по лбу:
-Да что! Товарищ Генерал! Сейчас фужеры… Э.. – нажимает кнопку, - Рина Сергеевна…
Кторов сдвигает брови, протестующе:
-Отставь базар. Борис Арнольдович, разговор у нас надеюсь, будет короткий, но серьёзный. Вот, на ознакомление некоторые бумаги, касающиеся вашего проекта…
Мэр сконфуженный, ворочается в кресле, пытается улыбаться, но получается такое выражение лица, будто вот-вот у него из груди вылезет чужой. Борис отвечает загробным голосом:
-Послушайте, давайте разберёмся конструктивно…
Генерал внезапно открывает рот, язык грохочет как товарный поезд по рельсам:
-Так. Вы имели наглость вырастить бездумных кукол, что исполняют приказы насекомых. Хорошо. Значит, будут исполнять приказы и людей. К делу. В Америке скоро начнётся восстание, Китай не будет долго терпеть те унизительные условия, по которым он отдал нам Монголию, да и Японцы вот-вот потребуют право освоения моря Ясности, на Луне. Они, видите ли, термоядерную станцию уже начали строить. Сукины дети. Понятное дело, делиться гелием-3 с япошками, равно, что смешать авторитет России с говном. Ваш проект, может подарить нам хорошее оружие.
-Не люблю японцев, - кивает Борис, понимающе.
-Оружие? – вскакивает Виолетта. – Не уразумеваю. Мы ищем ответ на вопрос, что волнует людей с их появления на планете, а вы, ряженный в чёрную форму, вояка, хотите обернуть мирмикосапиэнсов против... других людей?
-А… фрау «спец по клопам». Э-хе…
-Я мирмиколог.
-Да хоть гинеколог. Не суть важно. Подумайте сами, Виолетта Александровна, - взгляд генерала вновь сползает на её грудь, - Женщина вы, как мне докладывали, разумная. Вот десять лет воспитывали по вашей методике человека муравьи. Полное превращение подопытных в этих… тварей. Повадки, сознание, активность мозга – да, да, не смотрите так, я вам не просто «ваяка». Ещё и доктор наук. Не в те времена живём, тупиц в силовых структурах не держим. Короче. У нас есть дешёвая силовая установка – ваши подопытные. Наши подопытные. И они нам нужны.
-Почему это «наши»?
-Да потому, что эксперименты, вы ведёте за правительственные деньги. Это мы достали вам подопытных, почти тысячу младенцев, для этого пришлось имитировать пожар в роддоме, ёбтять, устранить матерей, сестёр, врачей… или, кого там, не разбираюсь в этом…
«Ох, какие подробности» - думает Виолетта.
-… У вас всё получилось. – Ревёт генерал басисто, - Вас, как специалиста, что сама первая предложила такое «превращение» вызвали на подтверждение результативности эксперимента. Мы его получили. А вопрос о судьбе проекта в наших, а не ваших руках.
Директор вставляет:
-Ну, товарищ генерал, давайте всё же конструктивно представим…
-Да что вы мелете? – перебивает Бориса Виолетта. - Мы создаём общества альтруизма, общества мастеров, гениев, если хотите. Их возможности – не наши возможности, их желания и мысли – не наши желания и мысли. Должно пройти ещё время, прежде чем мы сможем сделать какие-либо выводы вообще. Может быть, то, что кажется сегодня верным, на деле и не так. Более того, это только эксперимент с муравьями. А требуются ещё и с пчёлами, со стрекозами, с волками теми же, в конце концов. Тут речь идёт даже не об энтомологии, а об ответах на.. да на библейские вопросы! И какой вы доктор наук, если хотите пустить это во зло?
-Виолетта! – молвит Борис сдержано.
-Да отвали ты, - бросает девушка. – Понимаете, эти мирмикосапиенсы, возможно дело наших жизней. А для вас вижу, просто игрушки. Гы-гы-гы, вот весело, воспитать человека муравья, да натравить его на город японский – а самим ловить лулзы, смотрите, как они япошек убивают, бу-га-гашечки. Какой вы после этого доктор наук? Типичная, невежественная обезьяна, и вся ваша либеллистика….
-Виолетта! – кричит Борис, кидая острый, как игла, взгляд, повелевающий немедленно закрыть рот. Генерал Кротов орёт, точно находится в казарме, где какой-то ефрейтор, пытается замуровать его лицо дерьмом:
-Перестаньте дерзить, девушка! Ебать-капать! Я вам не мальчик с улицы, имейте уважение, и в первую очередь – к себе! Не забывайтесь – только из-за ваших знаний, мы не распространяем, куда следует то, что надо бы и распространить. И я не позволю, что бы мне тыкала, какая-то учёная шлюха!
Борис крепко хватает Виолетту за руку, глаза диктаторские, ими он мог бы тушить звёзды, приказывают молчать. Виолетта никогда не видела такой власти во взгляде, она слушается.
-Пойдём отсюда, - кидает Борис.
-И запомните, - встаёт на ноги генерал, - через сутки, вы должны освободить помещения! И катитесь куда хотите. А мирмико… тьфу! А эти сапиэнсы принадлежат вооружённым силам либеллистической России.
-Виолетта Александровна, - выпархивает из кресла мэр, - прошу, примите визитку, мне плевать, чем вы там занимались, но если будут проблемы с местом жительства – звоните, звоните.
Он брякнул ещё что-то нечленораздельное, точно вакуума накидал в уши. Виолетта едва сдерживается, что бы ни ответить что-нить непристойное. Борис за руку уверенно тянет её к выходу. Уже внизу, когда захлопнулись двери «мерседеса», да рёв мотора испугал голубей, Виолетта хрипит:
-Ты мне об этом не говорил. Хотя знал ведь, к чему будут нас вести. Этого быть не может.
Ах вы… самцы похотливые… - бегают муравьями мысли, - не наигрались в детстве в «войнушки», не переболели, мир на части делите, и наука ваша покорная рабыня, в цепях и кандалах. Пора, пора её освобождать, да мои хорошие… и у Виолетты созревает гениальный план.
-Блин, я сам представить не мог… - говорит Борис, выруливая из автостоянки.
-Знаешь. Как говорила моя бабушка – дело «баян». Но блин… ты меня… как сумел? Ты же просто погасил. Не один мужик не умудрялся.
-Зато умудрились бы другие, открой ты ещё свой рот, нас бы из мэрии в наручниках выводили.
Да, ответить нечего. Виолетта сидит пристыженная, даже в зеркало не смотрится.
-Ладно, - заявляет Борис мягким басом, - не переживай. Я тоже не в восторге от всего этого.
-Хуже некуда.
Чиркает зажигалка, Виолетта выплёвывает в лобовое стекло облако дыма.
-От же гнида этот Кротов! Алконафт хренов… – не выдерживает Борис и ударяет в руль. Виолетта вздрагивает, в ударе чувствуется богатырская мощь.
Выехали из города. Могучие колёса вязнут в грязи, и путаются в корнях, кои сползают с утёсов зелёными сетями. Слева сад зеленовласых яблонь, густой, как тропические джунгли, справа редкие борозды, усеяны кустарником да молодыми деревцами.
Дождь – колкая морось, дворники скребут по стеклу. Держать руль трудно – дорога размыта. Грязь под машиной гавкает, чмокает, звук, словно целуются гигантские жабы, обволакивает уши. Борис с силой давит на педаль акселератора, и чёрная машина победно стремится вперёд.
Виолетта притихла, в глаза постучала задумчивость.
-И всё-таки есть вредные идеи, - говорит Борис.
-Есть, - соглашается Виолетта. – Но именно они и двигают прогрессом.

8

Ливень: небо рухнуло. Но солнце побеждает тучу, и последние капли дождя – падающие звёзды. Виолетта представила голос далёких планет, и эти лимонные, золотые, серебряные нити дождя, как пряди Волос Вероники, спадают на Землю. Между небом и землёй, словно натянута звёздная туманность, прозрачная, а воздух густой, и жидкий, в нём хочется плавать, как рыба.
Виолетта вернулась из подвала в обнимку с тяжёлой штурмовой винтовкой. Учебной, уж как нашла… Глазами рыщет по кабинету, точно Рипли в поисках Чужого.
-Грозно, - говорит Дмитрий.
-Что грозно?
-Выглядишь.
-А то. Ох, и нравится мне эта штука. Чувствую себя как-то… защищёнее.
-Хорошо, - говорит Борис грубо, - сваливаем отсюда. Мирмиколюдей берём с собой. Андрей, подготовь усыпляющий газ.
-Вы что, рехнулись? Это же преступление! – кричит Дмитрий, силясь уменьшить раздувшиеся от возмущения глазные яблоки.
-Ну и что, - режет Виолетта. – преступление это закрыть проект. Вот это – действительно преступление.
План, придуманный Виолеттой очень простой. Собрать манатки, оборудование, часть подопытных и перебраться в глушь – затеряться в Сибири не составляет труда. Попробуй найди. И пускай идут на три буквы Кротов и фсе плотоядные слизни системы.
Виолетта забегает в общежитие, отсылает Виктору сообщение, собирает вещи. В дверь стучат.
-Открыто!
На пороге Анжела Владимировна, мокрая от пота, недобрая.
-Что происходит? – спрашивает она гробовым голосом.
-Что-что… - говорит Виолетта собирая выпотрошенные на кровать шмотки. – Сматываемся отсюда. Проект спасаем.
-Вы что же решаете уехать? Это… это же преступление! Ну, нет… я на такое не пойду.
-Девочка, делай что хочешь.
-Это ты, девочка, слушай меня внимательно. Я не знаю, как ты там запудрила мозги Борису… меня это не касается, но сесть в тюрьму по твоей прихоти я не собираюсь. И что бы он тоже, сел, не хочу. Немедленно останови это безумие, слышишь меня?
На Виолетту валится тяжесть, словно она совершает прогулку на шпильках, по суперземле, или тащит на горбу двух пьяных в дрободан сантехников. Она отвечает грубостью, и просит убраться вон. Анжела хлопает дверью. Бежит по коридору, как подбитый самолёт оставляет за собой шлейф гари, так и Анжела роняет шлейф из мата.
Врывается в кабинет директора, орёт во всю глотку:
-Борис Арнольдович! Виолетта Александровна выжила из ума! Собирается бежать бог весть куда с проектом!
-Я знаю, - говорит директор хмуро.
-Знаете???
-Анжела Владимировна, прошу, успокойтесь.
-Упокоится? Вы, говорите мне успокоится? Да вы… да вы сами…
-Дмитрий Иванович, выпроводите эту сумасшедшую вон.
-Пройдёмте-с.. э-ть!
-Не трогайте меня! – Анжела вырывается из крепкой хватки, размахивает руками, целясь угодить в лицо. Дмитрий обхватывает крепко за талию, женщина лягается, бодается, в конце концов, завуч, не в силах справится с коллегой, хватает со стола стеклянную вазу и что есть мочи рушит ей на голову. Кровь брызгает на паркет, тело падает с глухим звуком. Дмитрий дышит неровно, грудь вздувается, да глухо бухает сердце.
-Бля… - только и вырывается из его уст, - не хотел, честно, Борис Арнольдович…
Директор по-прежнему сидит в кресле, ладонью лоб подпирает, губы шевелятся, матом.
-Живая хоть? – спрашивает он глухо.
Дмитрий опускается на колено, в попытке прощупать пульс.
-Ну, что? – просит Борис уже нервно.
-Борис Арнольдович, мля, я не хотел. Честно не хотел…
Директор грузно поднимается с кресла, точно мертвец вылазит из могилы. Поправляет галстук, глубоко вздыхает. Дмитрий у тела Анжелы, маленький, сконфуженный, хлопает глазками, как лемур.
-Борис Арнольдович, я и не намеревался. Ну, ей-богу не мыслил… э… Борис Арноль… доль.. э…
-Ладно, - бросает директор сердито. – Шут с ней. Тело знаешь прятать куда?
-Т-тут есть… пруд неподалёку. Туда!
-О-кей. У тебя час. После выезжаем. Это всё. Да, и…
помой пол.



Из ангара выкатывает грузная фура. Борис с Виолеттой стоят подле «мерседеса», о чём-то треплются. Директор умалчивает об инциденте с Анжелой, да и не важно это, что случилось, того не воротить…
Грузовик укомплектован под завязку, Виолетта считает, что для продолжения опытов в глухих условиях хватит сотни голов. Физрук отобрал лучших. Контейнеры с замороженными телами, грузил долго, не без помощи погрузчика-экзоскелета.
Дмитрий задерживается. Прошло уже больше часа, Борис нервничает. Неужели так трудно утопить какую-то девку, - зло думает он. Правду говорят: хочешь что-то сделать – сделай это сам.
Из фуры выпрыгивает физрук. На нём висит рубашка, джинсы, а на голове ковбойская шляпа. В руках ружьё.
-Чего стоим? – спрашивает он злостно.
-Дмитрия Ивановича ждём. Сходи Андрей на болото, поторопи его.
…Чешет физрук на болото. Мошкара ест живьём, под ногами путаются корни деревьев, шуршит вымазанная грязью опавшая листва. Из кустов шумно выныривает птица – точно знак, не ходи дядька в лес, серый волк загрызёт. Как-то нехорошо от таких мыслей.
Холодно, сыпется с неба колкая морось. Чёрная гладь пруда пузырится. Ветер в уши подносит хриплый шум возни. Физрук поправляет ружьё, уверенно раздвигает ветки и…
-Дима?
Дмитрий разворачивается резко, не соображая, что за зверь подкрался сзади, с силой вонзает острое лезвие складного ножа в глотку. Только через секунду он понимает что это физрук, но поздно. Трава примята телом, ещё живым, из горла рекой льётся глянцевая кровь, чёрная, густая, руки дёргаются, а из открытого рта валится предсмертный хрип.
Что я наделал, - думает Дмитрий, поглядывая на упавшую в сторону Анжелы ковбойскую шляпу. Но мозг наполняет следующая мысль. Если уж произошло такое с Анжелой, - думает он, застёгивая ширинку, - всё равно. В России за это расстреливают. Желание на свободу брошено. Чёрт с ним с физруком. О чём мечтал он все эти недели, сладко представляя в воображении. Упругую вкусную грудь, бархатную белую кожу, бёдра, губы приоткрыты, с коих слетает стон… Правильно, думает он, подбирая ружьё физрука, - о Виолетте.
Проверяет патронник. Щелчок.
Пиздец тебе, девочка.



Борис поглядывает на часы. Без четверти двенадцать. Солнце завёрнуто в серую пелену небес. Виолетта курит, спрашивает нервозно:
-Ну, где их мля, носит? Не люблю когда график не соблюдается. В любую минуту сюда может нагрянуть полиция, или чего хуже зольды.
Борис чувствует, что с физруком произошло нечто недоброе. Но помалкивает, лишь бросает обычным каменным басом:
-Ждём.
Дует ветер, неся на крыльях морось, сырость, да запах скошенной травы. Вдалеке белеет на фоне неба огромная фура, рядом темнеет поросший камышом овраг. Позади ангар, пасть его всё ещё медленно закрывается.
-Виолетта, - говорит Борис, - жди меня здесь. Пойду этим олухам головы поразбиваю.
Девушка остаётся подле «мерседеса» провожает взглядом удаляющуюся машину мышц. Борис скрывается за фурой, небо дождём сморкается.
За спиной глухие шаги. Дмитрий подкрадывается к девушке как волк к овечке, хватает за голову и приставляет к горлу вымазанный кровью нож.
-Где Боря? – шипит он в ушко, - Боря, выходи, сука!
Виолетта издаёт пронзительный как сирена визг. Витас бы позавидовал. Пухлой лапой завуч затыкает ей рот
Крепкая хватка обрушивается на него сзади, массивным движением, подкравшийся директор швыряет Дмитрия на землю. Виолетта визжит как пьяная курица, коей отрезали голову. Дмитрий, шатаясь, встаёт на ноги, Борис не медлит: подлетает и сильным ударом с ноги отправляет завуча кубарем в овраг.
-Он вернётся, - говорит Борис железно, как терминатор. – Я справлюсь с ним. Нужно ещё прибрать.
Визжит Виолетта.
Директор:
-Бежим к машине!
Хватает за руку, разрывая занавес дождя, мчатся к грузовику.
Девушка в страхе колотится, кажется, что вымазанное кровью лезвие складного ножа всё ещё у горла…
-Виолетта, слушайте меня внимательно. У Дмитрия поехала крыша, видимо на сексуальной почве, после того как он Анжелу Владимировну убил.
-Анжелу Владимировну? Эту дуру? Боже!
-О покойниках плохо нельзя. Жаль её. Хорошая была женщина.
-Борис говорите по существу, чёрт возьми! Боже, господи! Что теперь делать?
Директор хватает её за щёки, говорит метко в огромные, инкрустированные страхом голубые глаза:
-Виолетта – главное эксперимент. Спрячьте грузовик глубоко в лесу. После выбирайтесь, как дойдёте до шоссе, ловите попутку, с вашей внешностью не составит труда. Езжайте в ближайший Мухосранск, там садитесь на самолёт и в Москву. Вам есть, где перекантоваться?
-Да, - бросает Виолетта несмело, - а как вы?
-Надо прибрать. Я догоню.
Виолетта кивает.
-Хорошо. Вот деньги. Сорок рублей. Этого более чем…в Москве я вас найду.
-Борис, но мы можем использовать мирмиколюдей что бы…
-Нет. Это всё. Быстрее в машину. Водить надеюсь, умеете?
-Ага, ага… - говорит Виолетта, Борис помогает подняться в кабину. Тягач издаёт глухой стон, двигатель гудит как шершень, огромные колёса приходят в движение.
Борис кидается к «мерседесу». Роется в бардачке. Как знал, что пригодится - думает он, сжимая в руке серебристый «П-99».
Позади шорох, Дмитрий, вымазанный грязью, поднимается из оврага.
-У тебя шок, успокойся, - говорит директор, наводя на завуча пистолет. У того в руках ружьё. Разворачивается вестерн.
-Шок? Что ты мелешь, паяц? Ты мне говоришь успокоится? Борис, да я физрука завалил, Анжелу… мне – успокоится?
-Дима, не делай этого. Дима не надо!
Раздаются два одновременных выстрела. Пистолет Бориса падает на землю, глухой металлический звук, словно стон. На могучей груди директора расплывается багряное пятно. Дмитрий ошарашенный, невредимый, видит, как тело падает в траву. Несколько секунд завуч стоит нерешительно, после бросается в ангал, к грузовикам. С глухим скрежетом отсоединяется прицеп – с ним Виолетту не догнать, дрожащие руки ворочают рулевое колесо, нога сильно упирается в педаль.



Виолетта ведёт неровно. В зеркале заднего вида уже чернеет кузов огромной машины, приближается. Она давит в пол, грузовик подскакивает на колдобинах, руль из рук вырывается, тяжёлый как свинец. Панели дребезжат, кажется, ещё чуть-чуть и машина начнёт разваливаться на части. Дмитрий пытается пойти на обгон, Виолетта тщится вилять, но прицеп тяжёл, его заносит, колёса вязнут в липкой грязи. Удар. Руки не держат руль, несколько секунд машина мчится по колее, сносит придорожное деревце, ещё удар, с рёвом и грохотом тягач раздирает деревенский забор и врезается в угол сарая. Перепуганные куры вылетают из-под колёс, проходит мгновение, рядом останавливается вторая машина.
Виолетта дрожит как осиновый лист, лоб кровью измазан, руки стеклом порезаны. Открывает дверцу, и падает с высоты вниз – грузовик не легковушка, кажется, Виолетта сломала руку. Больно. Но встаёт, чувствует удары сердца и шорох шагов позади.
-Виолетта! Ёпта, далеко собралась, девочка моя?
Его голос точно из преисподней. Твёрдые как железо пальцы хватают её за волосы. Пытается поднять с земли.
-Э-ть, тяжёлая красавица…
Она пытается звать на помощь, но боль сковывает тело, и из глотки извергается лишь поросячий визг. Из деревенской хижины выпрыгивает дряхлый старик с вилами. Видит – мужик с ружьём девушку за волосы тянет. Крестится.
-Помогите! – хрипит Виолетта, - Помогите!
Дмитрий пытается заткнуть ей рот. Хозяин дома бросается наутёк. Виолетта хрипит, стонет, плачет. Пухлые руки бросают её на землю. Дмитрий ружьём тычет.
-Не убивай меня, пожалуйста! – молит Виолетта, - Дима, не надо, боже, Дима, не надо!
-Раздевайся, - бросает он, - я сказал, раздевайся, шлюха!
Виолетта дрожащими пальцами расстёгивает пуговицы на блузке, мокрой от крови и слёз.
-Быстрее! – торопит Дмитрий нервно, - всю одежду долой.
Но не выдерживает, хватает её за талию, разрывает ткань. Руки впиваются в грудь, шею, бёдра, норовят раздвинуть ноги и вторгнуться в подъюбочное тепло. Виолетта хрипит, роняя слёзы, чувствуя как проникают в неё пальцы.
-Сергей! – начинает она звать мужа внезапно, - Сергей помоги мне! Сергей!
Дмитрий бьёт по щеке – заткнись сука! – шипит, ослабляя хватку. Виолетта призывает в ноги последние силы, и отбрасывает завуча в бок.
-Лягаешься? – рычит Дмитрий, приподнимаясь, потирает щёку. Виолетта силится уползти, забиться в норку, провалится сквозь землю…
-Лучше убей меня! У тебя же… у тебя же всё равно со мной живой ничего не получится!
Завуч отходит в сторону, целится из ружья.
Во двор врывается чёрный внедорожник и сбивает Дмитрия с ног. Секунду завуч корчится на капоте, после тело с треском опрокидывается в кусты – в такт воплям тормозных колодок. Виолетта смотрит – ошарашенная. Из машины, держась рукой за окровавленный живот, выползает Борис, бледный как смерть, другой сжимает пистолет. Шатается, ноги волокут его к капоту, колени на уровне травы, куда отбросило Дмитрия.
-Борис Арнольдович… - хрипло доносится из кустов.
Выстрел! Выстрел! Выстрел! – шорох травы, секундная возня. Борис бросает пистолет, к нему, роняя слёзы, ползёт Виолетта. Директор садится на землю, спиной упирается в ещё горячее от скорости, переднее колесо.
Девушка трясется как высоковольтный кабель, сквозь который проходит электрический ток. Дрожит, – словно живой мобильный телефон. Рукой дотрагивается до губ, слёзы из глаз текут, как воды Ниагарского водопада. Начинает всхлипывать, и вот уже ревёт во все мощности, сорванных с петель женских нервов, носом уткнувшись в широкую грудь.
-Всё, кончено всё, - говорит Борис, - Виолетта, ну, посмотри на меня, слышишь?
-Он… он умер? – хрипло просит она.
-Да, умер.
Она пищит как мышь, сильнее прижимается.
-А ты… как ты?
Борис корчится от боли, но говорить пытается бодро:
-Нормально.



Через час прибывшая полиция находит их, молчаливых, сидящих рядышком у машины.
-На болоте местный говорит, что нашёл два трупа. Женщины и мужчины.
-У нас тут тоже жмур. Ещё тёплый.
-Хлопцы! – кричит дедок, - хто мне курятник поставит? Забор хто поставит?
-Гражданин, потерпите со своим курятником. Так что там с трупами?
-Свежие жмуры. Члены администрации. Труповозка выехала, но застряла. Местные мужики помогают вытащить, но думаю… бесполезно. Проходчик нужен. Или хетчсер.
Полицейский инспектор выплёвывает матерную брань.
На широкую дорогу опускается вертолёт. В пелене тумана, в каком-то астральном сне, Виолетта видит, как Борису помогают пройти внутрь. Захлопывается дверца с эмблемой красного креста. Щелчок. Её руки облизаны наручниками.
Из серого автомобиля вываливается пьяный хмырь в генеральских пампасах, в обнимку с бутылкой виски. Майор услужливо держит над башней зонтик. Генерал Кротов осматривает разбитый сарай, делает глоток.
-Ухх… мматть…
Подбегает бабка, просит горласто:
-Товарищ генерал! Товарищ генерал! …..
-Так… уфф… обожжи старая. Кто тут, блядь, главный?
-Полицейский инспектор Смирнов! Товарищ генерал…
-Курей подавили! Хлопцы, хлопцы…
-Гражданин, по порядку. Вы вызвали полицию?
Дед чешет лысину, и смотрит на генерала и полицейских, точно Грозный, что убил сына. Говорит:
-Чу. Грохот во дворе. Ну, думаю, китайцы напали. Соньке ору – лезь под кровать, старая, а сам вилы в зубы и во двор. Гляжу: сарай мой, с курятником! Матка божья! Фурой этой, под чистою, ёбтять, и куры мои, раздавленные. Вы уж, пожалуйста…
-Да, блондинкам руль давать вообще нельзя! – смеётся полицейский. Генерал прерывает веселье жестом руки. Спрашивает:
-Гражданин. Это, что, всё?
А, не.. не.. ещё гляжу - мужик стоит с ружьём, да девку молодую за волосы таскает. Та кричит, точно резаная коза. Ну, я в кусты, бегом, прости бох, сообщать. Товарищ генерал, курятник, я его с Митькой, внуком моим, год строил, надо бы, ну… кто за это отвечать будет?
-Так… что в кузове грузовика, видел кто?
-Товарищ генерал! Товарищ генерал! Там в кузове – зло одно! – фырчит старушка. – Таки знайте – зло!
-Администрация этого заведения, вот где настоящее зло, - дует перегаром Кротов.- Ну что, пыхтя сигаретой, спрашивает у каменной статуи Виолетты. - Экспериментаторы, доэсперементировались? Эх-хе… что, молчишь? Рассудком тронулась? Ладно, грузите в машину. Да, и бабку тоже.




Гремят барабаны, развеваются флаги. Мэрия украшена знамёнами, толпой посыпана площадь – хлеба и зрелищ! Хлеба и зрелищ!
В центре плаца торчит деревянная хрень, из досок косых сколоченная, да мачта, в форме буквы «Г». Толпа расступается, ведут осуждённую.
-Виолетта Александровна! Виолетта Александровна! Я сделал что мог! Что мог! – лопочет языком мэр, силясь протиснуться сквозь плотные заросли конвоя.
-Бесполезно, - говорит кто-то ему, - дура эта, как трахнули её, умом чокнулась. Неделю в тюрьме следователям про Марс байки рассказывала.
Фёдор Николаевич качает головой. Это же надо! Такая женщина красивая, такое тело вкусное, эти груди, эти бёдра, глаза, губы – и коту под хвост! Такое добро пропадает зря. Эх…
Борис Арнольдович хмурый, выглядывает из толпы. Он шёл как свидетель, всю вину кинули на Виолетту – всё таки умом тронулась, вот и спихнули, так удобно.
В первом ряду, места для VIP персон. Выделяется рдяное лицо генерала Кротова. Утро, а уже пьян не ф себя, шепчется с полковником, рассказывая пошлый анекдот. Судья, читает приговор, даже не поднимаясь со стула:
-Домкратова Виолетта Александровна! Именем закона! За проституцию, попытку хищения госимущества в особо крупном размере, проведении незаконных опытов с людьми….
Виолетта смотрит на небо – плывут белокурые лодки облаков.
…Вы приговариваетесь к смертной казни через повешение.
На Марс, - думает Виолетта и закрывает глаза. Все системы включены. Первый ключ – на старт. В ушах представляет рёв могучих изотопно-ядерных двигателей. Второй ключ – на старт. Последняя проверка системы. Отсчёт пошёл. Пуск. Серебряная ракета медленно отрывается от земли. Трясёт от страха – забавно до дрожи. Впереди бездонное пространство. Я лечу к тебе, - думает Виолетта. Я лечу – на Марс.
Скрипнул механизм, стая голубей взмыла в небо. На асфальт легла покачивающаяся тень. Борис угрюмо качает головой… «нет человека – нет проблемы» думает он, вставая со стула. Впереди много работы. Надо ехать в Москву, набирать себе новую… администрацию.
Но в далёкой Сибири близ школы-интерната «Дружба» опустился вертолёт. Военные выжгли всё огнемётами, под горячую руку попала и церковь, так, для профилактики, мол, нечего делать религии в прогрессивной стране. А может просто Кротов, по-пьяне отдал не тот приказ.
Огнём облизали и редкие избушки, что даже после сожжения всё равно выглядели одинаково – чёрные гробы, на фоне густого осеннего леса. Где-то там, по бескрайнему простору до сих пор бродит священник в развевающейся как мантия рясе, да ветер роется в опавшей листве. Только он и знает, что туфелька, на высокой шпильке до сих пор лежит на поверхности Марса, и ждёт, когда её поднимет Принц.

THE END

Грёзе, октябрь, 2011