Пролог.
Вечер. Потрескивание огня в камине, стрекотание кузнечиков и завывание дворовой собаки где-то во дворе – колыбельная дачной жизни.
- Давай поиграем, - предложил я и сделал глоток холодного пива.
- Во что? – спросила Мара, переворачиваясь со спины на живот.
- В смерть.
- А правила?
- Простые: прожить от начала и до конца.
- Да уж, потянуло тебя, - усмехнулась Мара.
Я на секунду задумался.
- Ничто не вечно, - вдруг сказала девушка. - Ты знал это?
- Вздор.
- Приведи пример, - она развела руки в стороны и хохотнула.
- Дыхание.
- Хм. Вот я дышу, - она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. – Вот я не дышу, - зажала рот рукой. – Где логика?
- Нет, ты не понимаешь, - протянул я. – Дыхание вечно. Оно непрерывно пока существует само понятие вечности.
- Тебя в космос потянуло? Ну, когда ты будешь на смертном одре тогда и поговорим, а сейчас оставь свою кухонную философию. Я спать, - Мара поднялась с пола и, поцеловав меня в щеку, поморщилась. – Эй, да тут кто-то напился. Спокойной ночи, - кинула она на прощанье и пошла в другую комнату.
- Спокойной.
Остался сидеть в одиночестве и вслушиваться в биение своего сердца. Пытался почувствовать, как оно перегоняет кровь или как работают легкие при вздохе.
Глоток обжигающе холодного напитка дал свое, постепенно и меня потянуло в сон. Я аккуратно приподнялся и направился в гостиную в полной темноте, которая постепенно стала сгущаться вокруг, пока, наконец, не поглотила полностью.
Игра уже началась.

1
Вздыхаю.
Чувствую: телом прикосновение волос, ухом щекотку от игривого шепота.
- Любимый.
Слова рассыпаются по телу благородным теплом. Улыбка сама собой прорисовывается на моем лице, несмотря на щетину и запах изо рта после длинной ночи – это выглядит по-доброму.
- Вставай, сладкий, уже утро.
Мара поглаживает мою спину, а я витаю в облаках, наслаждаясь мгновениями близости с родным человеком. Ее руки скользят по всем тайнам сознания, пальцы путешествуют по смыслу жизни. Переворачиваюсь на спину, предоставляя ей возможность притронуться к откровениям моей наготы.
- Милый.
Она ложится рядом и смотрит на меня тем самым влюбленным взглядом, которого я ждал многие годы.
- Любимый, - шепчет она.
Ее змеиный язычок настойчиво прорывается сквозь толщу ушной серы. Шепот усиливается, сердце улавливает вибрации тщательно подготовленной маскировки и лести.
- Все кого ты любишь – мертвы, - ублажает она спокойным голосом.
Я пытаюсь встать, но она сдавливает мне руки и продолжает шептать, как ни в чем не бывало.
- Вся твоя семья…
- Заткнись, - кричу я, разбивая царящий вокруг маскарад чувств.
- Сегодня умру я, - спокойно отвечает Мара.
Меня парализует, сбивает с толку ее речь, остается только наблюдать, как она смело приближается к окну, поправляет волосы, точно готовится к выходу на сцену. Неаккуратный шаг… покачивается, держась за стену… шлет на прощание поцелуй и ступает вниз.
Записка, рядом с кроватью на тумбочке, приглашает поверить в судьбу. Испорченная временем она внушает страх и трепет. И жестокая правда аккуратными буквами, как голодная крыса, въелась в глаза: «Ничто не вечно».

2
… и я все это вспоминаю или придумываю на ходу, не знаю, случалось ли такое когда-нибудь? А идти мне вперед долго до леса Забвения, где живет старая Мавэт. Развлекаю себя, выдумывая всякие истории о своей семье. Даю членам ее имена, вручаю характер, понимая, что где-то там все они живут или жили, но ждут меня. А в итоге дохнут как мухи.
Мара умирает последней. Она оставляет страшное завещание, написанное аккуратным почерком на клочке туалетной бумаги: «Ничто не вечно». Я храню запись у себя в кармане. В этом мире, единственное, что осталось у живого человека – его фантазия. У меня же есть записка!
Мавэт миллиард лет и она старая хозяйка, которой мне придется лизать жопу за редкий дар.
Дорога холодная. По венам от такого мороза плавают льдинки.
Навстречу бегут три скитальца: Первый, Второй и Третий.
Первый, он молоденький и несносный, требовательный, ему нет дела до меня вовсе. Весь утыканный ржавыми крючьями, он называет себя Хорог. Второй, адекватный белокурый Ма’лах – символист, асексуал и, походу, наивный пострашнее, чем я. Третий, маленькая розовощекая дрянь Ворас с паучьими лапками вместо ног, ей от силы лет триста, но она единственная, кто любит меня по-настоящему.
- Твоя фантазия, - молвит Третий, прыгая вокруг, сжимая в ручках дохлую ворону.
- Твои, - подхватывает Первый.
- Милые… - заканчивает Второй.
- Куда мне идти? Где лес Забвения? – вопрос повис в невесомости, он полетал в аромате разложения и обрушился на них свистом в ушах.
- Тише…
Застонали скитальцы, закрыв голову ладонями.

3
Вздыхаю.
Кажется не в полную силу, но часто, будто я бежал дистанцию в десять миль, не смея остановиться просушить глотку, во рту Сахара. А еще холодно, сил нет как.
На тумбе рядом спят в обнимку пепельница, презерватив, купленный года три назад, и пустая бутылка пива, вчерашняя. С крюка на потолке свисает петля, под ней в центре точно гвардеец Ее Величества застыла табуретка с шаткими ножками. Сама она старая, с облупленной зеленой краской, дедова табуретка, он делал. Это на сегодня я подготовил.
Радио хрипит завываниями, которые оседают в глубине мозга мотивом знакомой песни. Хреново тут с радиоволнами-волнистыми-волнующимися… сам волнуюсь, на таблетках сижу.
Мобильный за ночь накалился от сообщений Мары.
00:16 - «О нет!»
00:24 - «А-у»
00:38 - «Эй!»
00:51 - «Ты тут?»
01:15 - «Ответь…»
…и так далее пока она, вероятно, не вырубилась, зажав пальцы на кнопках своего телефона.
Будильник опоздал, он прозвенел на три минуты позже – я уже проснулся.
Тревожный сон не давал покоя. В моем организме, наверное, образовалось целое варево из кофе, пива и валокордина – все это, чтобы привести нервы в порядок. Видения приводят из ниоткуда в никуда по лабиринту кишечника или мозга.
Что дальше? – душ холодный-теплый-горячий до одури и красноты на ягодицах. Потом еда и бесцельное существование еще цельный день. «День цельный бесцельного существа» – эпитафия.
В кармане брюк нашла покой давешняя записка, скомкалась, протерлась и выцвела, а до сих пор едва-едва хрипло шепчет из прошлого: «Ничто не вечно». Из-за чего с каждой минутой петля, кажется, опускается все ниже - для удобства, чтобы я не напрягался до нее тянуться, а она сразу налезет на шею, сама затянется и аккуратно приподнимет.
По коже от веревки скользнуло приятное прикосновение, точно дотронулась юная девушка. Подтянул немного, и нити сдавили горло хваткой древней старухи.
Ножки дедовой табуретки мерзко скрипнули, в любую минуту они могут предать и разломиться пополам, резко оборвав мою жизнь. И это такая незначительная утрата, что самому смешно.
Осматриваю свою комнату. Тоска. Не самое лучшее, что можно увидеть перед смертью.

4
Вздыхаю.
Трупное испарение.
Дохлая ворона в беленьких ручках маленькой сучки дрожит и изводится судорогами, будто в ней еще есть жизнь, и сердце до сих пор перегоняет кровь по венам.
- Похоронить… Сжечь... Съесть…, - перекрикивали друг друга скитальцы, не отрывая от меня удивленных глаз.
- Спрыгнула она, - заныла Ворас и указала на глаза вороны.
- БУМ!
- БАМ!
- Где мне искать Мавэт? – спросил я, раздраженно закатив глаза.
Ма’лах подлетел ко мне на белоснежных крыльях и шепнул на ухо:
- Двора.
После чего скитальцы переглянулись и пошли дальше, не обращая на меня никакого внимания.
Двора – проводник. Маленькое существо с крылышками и желтым брюшком, точно цветочек. Она водит путешественников и нуждающихся в гости к Мавэт уже миллиарды лет.
Я проводил скитальцев взглядом пока они совсем не скрылись из виду и двинулся дальше.
Дождь. С неба падают люди, но их тела сгорают, превращаясь в серый пепел, едва коснувшись земли.
Почва высушена, она стонет в такт завываниям могильного ветра и молит о помощи. Земля изголодалась по сочной зеленой траве, также как и я по глотку свежего воздуха.
Постепенно на пути вырастает кладбище. Изуродованные коррозией железные кресты, древние склепы заманивают своим величием таких одиночек как я, предлагая совершить им увлекательное путешествие в мир мертвых. Вдоль дороги выстроились гниющие трупы. На их безобразных лицах черви жарят маленькие кусочки мяса, а малыши-опарыши играют в прятки в кратерах от язв на зеленоватой коже.
Как суровое напоминание из прошлого записка вновь нашла мою руку в кармане и сама примкнула к пальцам.
«Ничто не вечно» - парадокс бытия. Отчетливый размеренный шаг вперед навстречу тысяче мертвецов, жадно тянущих ко мне свои мерзкие конечности.
Дыхания остается так мало, а они хотят отобрать последнее.
Жужжание расслабило мычание усопших.
- Двора, - радостно прошептал я, наблюдая, как желтая точка мечется среди мертвых, распугивая их ярким светом.

5
Вздыхаю.
Но продолжаю держать равновесие и разглядываю комнату. В попытках зацепиться хоть за что-нибудь ценное в этой жизни – тону в дерьме, стоя на стуле. А дед молодец – табурет держит, видно не хочет терять своего хозяина.
Веревка уже воспринимается за украшение, вот бы зеркало – взглянуть, да покрасоваться. Мама бы гордилась, не у каждой сын такой смельчак и гордец, что нашел в себе силы повеситься.
Мобильный телефон снова светится сообщениями от Мары:
02:47 – «Не умирай»
02:54 – «Пожалуйста»
03:02 – «Ответь»
Откуда-то занесло маленькую пчелку. Наверное, искала цветок и клюнула на кроваво-красные ставни окна. Жужжание незваной гостьи рассеяло шум биения сердца, тиканья часовых стрелок и капель воды из крана. И подарило какое-то новое чувство. Кажется, стыд за намерение так просто отступить. Сдаться - значит проиграть!
Она мельтешила перед глазами, красуясь черно-желтым брюшком – маленькая фея, пчелка будто исполняет мне танец.
Воображение рассказало мне ее историю, как она, преодолевая километры дорог и полей, не обращая внимания на редкие цветы с вкусным нектаром, прилетела ко мне, чтобы познакомиться и рассказать об увиденных чудесах.
Табурет поскрипывает.
Шея ноет.
Кажется, что веревка весит килограмм десять.
Ноги каменеют.
Пчелка мечется из стороны в сторону, ищет выход.

6
Вздыхаю.
Золоченое брюшко Двора манит меня за собой, сквозь обезображенные тела мертвецов, через древние захоронения и холодные лабиринты каменных скульптур, через горячие пустыни и кровавые озера, к подножию густого леса Забвения в гости к самой Мавэт.
Двора рассказала мне на языке танца, что старуха давно меня ждет, она знала о моем прибытии. И у нее есть, то, что мне нужно.
Нередко на пути попадались скитальцы – задумчивые и белокрылые Ма’лахи - юноши и девушки, пленяющие красотой обнаженного тела, ржавые Хороги обвешанные несчетным количеством железных крючьев, на которых гнили куски человеческого мяса, маленькие Ворасы, укутанные в платья из тонкой паутины, сжимающие в бледных руках черепа крыс.
Все они лишены фантазии и поэтому мечутся в холодной тишине. Каждое, пророненное мной слово оглушает несчастных.
По небу медленно ползет змейка млечного пути, разливая парное молоко за край мироздания, иногда орошая мертвую землю белым дождем. Для скитальцев это праздник, они подставляют ладони, жадно раскрывают рты и ловят капли небесных сливок.
Дыхания осталось совсем чуть-чуть. Надеюсь, что Мавэт выслушает меня. Она не должна отказать.
Мавэт – хозяйка. Вот уже миллиарды лет, она правит унынием и пустотой, а имя ей – смерть. И только у нее есть драгоценное дыхание.
Многие заблудшие души, лишаясь такого дара, постепенно становятся неотъемлемой частью этого мира. Заживо сгнивают, слоняясь по подворотням заброшенных улиц, лишаются возможности пить, есть, говорить, могут лишь мычать. И, наверное, своим мычанием трупы хотели мне что-то сказать, предостеречь от неизвестности.
Ведь с каждым шагом я понимаю, что за зверь дожидается меня в темноте холодного леса, к кому мне придется прийти и просить о милости. Страх берет свое, подталкивая неприятный комок к горлу.
Двора продолжает показывать мне путь, беспечно жужжа над узкой тропкой. В жужжании нет места смерти.

7
Вздыхаю.
Бегаю глазами из угла в угол комнаты, не обращая внимания на попытки пчелки разбить себе голову о стекло. Если бы она не была такой наивной дурочкой, то давно бы нашла выход, но как видно, насекомое предпочло такую же участь, как и я. Что ж, это ее выбор.
Мозгов с соринку, а умеет принимать такие решения.
Из щели в стене выползли два рыжих таракана. Они в разнобой промаршировали по обоям, проползли под табуреткой и остановились возле заплесневелой корки хлеба, нашедшей приют в углу комнаты. Вот еще два посмертных товарища с длинными усами. Если отрезать таракану голову, то он будет жить до тех пор, пока не ссохнется от голода.
Может и меня постигнет эта же участь, когда ноги в конец устанут или дедова табуретка сдастся терпеть, когда никто не сможет удержать меня остаться в живых хоть еще минуточку… упаду. Трясясь, буду елозить по деревянному полу, но выживу. Ох, и обидно же будет!
Сжимаю в руках мятое послание, пытаясь вспомнить, кто мне его оставил на долгую память. Аккуратный почерк, загогулины над буквами «Н», «Ч» и «В». Вглядываюсь в каждый штришок. Возможно, сейчас, на смертном одре мне, наконец, откроется тайна, всколыхнуться воспоминания, где-то глубоко засевшие внутри.
Но нет.
Записка так и остается запиской, пчелка так и бьется, а тараканы вдоволь наедаются сухим хлебом.
А Мара, все еще пишет:
03:28 – «Еще чуть-чуть»
03:34 – «Только не умирай»
03:37 – «Погоди»

8
Вздыхаю.
Слабо, хочется дышать больше. Глаза слезятся от нехватки кислорода, горло першит, тело зудом изводится, но я уже близко.
Перед глазами среди вековых деревьев вырос замок. Каменные стены его отражали гнев, устремленные ввысь шпили башенок придавали зданию грации, сгущая вокруг себя серые тучи.
У врат расположились две крылатые обезглавленные химеры. Головы бедняжек лежали рядом с туловищами, жалобно скулили и пищали.
- Кто… кто… ты? – хрипели они, удивленно разглядывая мои ноги.
- Как вам помочь? – спросил я, подсев рядом.
Двора зажужжала над головой, отгоняя прочь путы смертельной тишины.
В воздухе запахло молчанием, писк животных стих.
- Дай нам хлеба, - прошептала одна из рыжих голов.
- Много хлеба. С плесенью хлеба, - подхватила другая.
Я пощупал карманы брюк, вероятно, подарив химерам небольшую надежду.
- У меня нет.
- Кровь. Тогда кро-о-овь, - завыли головы. – Не пройдешь. Ты не пройдешь. Нужна кровь.
Я кивнул.
Аккуратный надрез ржавым лезвием прорыл на запястье длинную ранку, из которой заструилась красная жидкость с кусочками льда. Я поднес руку к пасти одного чудовища и, сжимая зубы от боли, дал химере насладиться блаженным нектаром.
Напившись вдоволь, чудовища продлили свое существование на тридцать минут или лет.
«Ничто не вечно» - горе от правды.
- Ты… проходи, - зашипели они, расступаясь неповоротливыми телами в разные стороны и приглашая мохнатыми лапами в открывшуюся перед глазами тьму.
Первой залетела Двора и на миг потерялась в сгустке мрака, но яркое свечение быстро развеяло все страхи, жужжание наградило меня уверенностью, и я шагнул навстречу смерти.

9
Вздыхаю.
Глубоко и медленно. Наслаждаясь умением дышать, понимаю, от какого дара отрекаюсь.
Неспешно еду глазами по линии жизни правой руки. Отражение моего прошлого. Вот рубец, подаренный в детстве ржавым гвоздем. А вот и любимая неприметная завитушка от укуса собаки. Говорят, читать судьбу надо по левой ладони, потому что она ближе к сердцу, честнее правой, но у меня ее нет, ее отрезали когда я был маленький, когда я был взрослым, когда я был старым.
Тараканы давно пропали из виду, а вот пчелка, так и не додумалась вылететь в открытое окно в другой комнате. Выдохлась. Наверное, решила разделить со мной последние минуты жизни, ведь я возьму ее с собой в загробное царство.
Звонок… второй звонок… третий.
Играет радио, но не волнуется, как утром.
Стук, настойчивый, раздражительный, назойливый, будто молотом по наковальне. И крик, чтобы я, наконец, открыл глаза.
В грязи старого паркета отражается бессчетное количество ржавых крючьев, свисающих с потолка.
Черное масло стекает по стенам, приближаясь постепенно к моему пьедесталу.
Шепот невиданных существ смешивается в моей голове, волоски на ногах чувствуют вибрации мобильного телефона.
Время капелью воды из крана начало отсчет последних минут жизни.

10
Вздыхаю.
И бегу без оглядки по длинным коридорам старинного замка, не обращая внимания на холодную тьму. Тороплюсь к старухе изо всех сил, ступая ногами по полу, усеянному скелетами и трупами крыс и людей, по разбитым осколкам чьего-то счастья, перепрыгивая через отрубленные руки желаний и пальцы стремлений. Навстречу изумрудной двери, украшенной диковинной росписью из глистов. Врываюсь внутрь и…
…перед глазами белая пустота.
Я застыл посреди комнаты, не имеющей ни начала, ни конца. Здесь настолько глубокая тишина, что уши сами галлюцинируют себе звук, похожий на шипение радио. Одиночество давило белоснежным приветствием. Но телом я чувствовал вибрацию воздуха. Запахи один за другим закладывали нос, голова раскалывалась, а дыхания оставалось все меньше и меньше.
Вопрос! Растворил тишину и все представления о жизни. Голос неизвестного существа вывел меня из оцепенения:
- Чего ты хочешь?
Это мог быть кто угодно, смесь из тенора и баса, старческого и тона ребенка, но люди, голосами которых Мавэт пользовалась, кажется, давно умерли. Поэтому вопрос не имел интонации и даже какого-то смысла, однако он заставил меня пожалеть о содеянном.
- Говори.
Предложение вонзилось в мозг, точно укус шмеля.
- Дыхание, - еле слышно сказал я.
- … и все? – гром-шепот-крик-писк, внедрился в уши и вытек с кровью из пореза на вене. – Этого хотят все.
- Дыхание, - настойчиво повторил я, потирая горло.
Я чувствовал на себе невидимый взгляд смерти, пронзающий самую душу насквозь.
- Что лежит у тебя в кармане? – спросила Мавэт.
Я вытащил скомканное послание и прочитал вслух:
- Ничто не вечно.
- Откуда у тебя это?
- Не знаю, дай мне дыхания. Я чувствую, что больше не могу, твой мир меня поглощает.
- А что взамен?
- Бери, что хочешь, - спешно ответил я.
- Кто такая Мара?
Дыхание перехватывало, кажется Мавэт не хотела меня отпускать.
- Я не знаю, - взмолился. – Пожалуйста.
- Мара – это твоя возлюбленная, которая умерла? Ты за ней пришел?
- Дыхание, - шептал я.
- Ты пришел просить жизни для Мары?
Кажется, голос надо мной насмехался.
- Приходи в себя. У тебя мало времени.
- Нет, - четко ответил я.
Но приказ эхом прозвучал в моей голове, заставив без сил опустить на колени и приложить руки к голове. Истошный вопль вырвался из груди, а кажется, что на меня упало небо.
- Я умер?
- Похоже на то, а как? – голоса пробежали по спине, заглянули в глаза и испарились в небытие.
Горло сдавила горькая правда.
- Пов… повесился?
Постепенно, я стал слышать свои мысли, ощущать судорогу в ногах, боль в шее.
Какая-то путаница!
Вздыхаю.
Блики света перед глазами, молочная пелена, под музыку криков Мары:
- Все будет хорошо, - надрывистые вздохи. – Только не умирай, слышишь?
Это все игра воображения, Мары давно нет и не было. На самом деле, мне все кажется, это я ее выдумал.
Ноги настолько затвердели, похоже, я прирос к табуретке. Скоро-скоро я покроюсь зеленой краской с трещинами, по ней ленточкой поднимется вся мудрость дедова стула и я стану частью чего-то большего. Шея же, наоборот приобретет тонкие нити тугой веревки.
Я вижу, как черви ковыряются в навозной куче. Дохлая ворона с холодом в мертвых глазах в руках совсем маленькой девочки неопытной дурашки. Мы копаем вороне могилу, большую, в ней и я помещусь. Могила – коридор времени, я падаю туда, прикрываясь руками. Радостный смех малышки отлетает от черной земли.
- Упал, упал. И ударился виском.
Ангел, спустившийся с неба за душой вороны, навсегда здесь остался. Его поглотил беспощадный ужас ржавого монстра, жадно тянущего к плоти белокурого юноши свои крючья-пальцы, вцепляясь и отдирая куски мяса.
Запах спирта, запах боли и больницы, голоса людей...
Паучий король пожирает сонмы мух, мириады мух…
Маленькая пчелка мечется в стеклах.
Два обезглавленных таракана.
Прыжок.
- Стой, - мысленно кричу и бросаюсь навстречу белоснежному ничто.
Но лишь хватаюсь за горло, жадно глотая последние вздохи.
Перед глазами проплывает время из сотканных между собой разноцветных крылышек бабочек. Поток ее постоянен и кажется неподвижным, а если присмотреться он быстрее всего, что я видел.
Я закрываю глаза и вздыхаю в последний раз.
Ноги едва доставали до пола. Бездыханное тело монотонно раскачивалось из стороны в сторону, будто маятник.

Эпилог
В душном больничном коридоре пахло по-своему, приятно. Выкуренные за долгие часы переживаний сигареты не имели счета, количество выпитых в пластиковых стаканчиках кофе говорило о напряжении, сковавшем все тело девушке мертвецкой хваткой, но, несмотря на то, что Мара этой ночью и глаза не сомкнула, она все равно держалась молодцом.
Из палаты вышел молодой врач и подозвал девушку к себе.
- Как он? - спросила она.
- Жить будет, - отозвался доктор и сразу же сделался для Мары самым лучшим человеком на свете, за белокурые волосы, она назвала его ангелом.
- Слава Богу, - прошептала девушка.
Врач улыбнулся.
- Он пришел в себя?
- Пока еще нет, но все страшное позади.
Его речь согрела теплом. «Все страшное позади» - и слова разбежались по телу блаженной усталостью.
- Как это произошло, расскажете? – спросил он, заглянув ей в глаза.
- Мы выпили. Я пошла спать, а он позже… споткнулся, наверное, и ударился виском о дверной косяк, - прерывисто объяснила она. – Не знаю, сколько он пролежал, потому что я обнаружила его только посреди ночи. Проснулась, а его рядом нет… так много крови…
- Понятно, - врач кивнул. – Но ничего, он у вас сильный, так что все нормально.
Мара улыбнулась в ответ и присела на край больничного кресла.
- Ах, да, - спохватился доктор. - Он это в руках сжимал, вот, - протянул девушке клочок бумаги и взглянул на нее исподлобья.
Она аккуратно развернула листок и, не скрывая удивления, прочитала вслух, написанное незнакомым почерком:
- Ничто не вечно и даже вздох может быть последним. С Уважением Мавэт!

11.
Вздыхаю.