|
|
|
Дуэль №550. Проза. Volchek vs. 0lly
|
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 827
Замечания : 0%
DL Жанр: свободный Объем: неограничен Сроки: 9.05.14 - 23.05.15 В Прагу я поеду одна... Обязательно условие: никакой любовной лирики  Тип голосования: открытое Вид: общее аргументированное мнение от читателя
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
1.
_________________________________
Ужин с видом на кладбище
- Да, Коль, говори..
- Вов, ты издаться хочешь?
- Говно вопрос, - я ухмыльнулся, - давно. И что?
- Есть возможность.
- Однако, - я удивился. Колька – это извечный заводчанин: то начальник отдела, то зам начальника цеха, то еще кто, но к литературе он, вроде, ни боком ни рылом, - ты то откуда знаешь?
- Лена. Познакомилась.
- Где умудрилась?
- У подружки. Короче она в издательстве, помощник редактора, ну или…
- Не суть, к делу. Меня по блату, что ли?
- Нет, у них типа тендера. Авторам раскидывают, не знаю, сборник там или что, короче тема: «Я одна уеду в Прагу».
- А что? Розовые сопли? Женский роман?
- Нет, наоборот, никакой любви, никакой лирики.
- Жанр?
- Что?
- Фантастика? Мистика? Фентези? Что?
- Не знаю. Но вроде любое.
- А объем?
- Слушай, давай ты вечером зайдешь, обо всем поговорим. Сегодня свободен?
- Ну… - я задумчиво глянул сквозь окошко своей бендеги на просторы цеха, где вовсю варили, сверлили, фрезеровали и еще черт знает что вытворяли. Завтра, вроде как, должна быть отгрузка, планировал остаться с ночевкой, до упора, как собственно и в прошлую ночь… хотя… шанс редкий.
- Хорошо. Подъезжай.
- К девяти буду, - сбросил вызов и тихо сказал сам себе, - надеюсь.
Так сложилось. Гуманитарий. По складу мозгов, по зову сердца, по анализу кала и мочи – гуманитарий, но Судьба моя кривая проиграла меня то ли в карты, то ли в домино злому Року. А он велел – производство. Техпроцессы, горячая стружка, ярко блестящая цветами побежалости, сварка электродом, аргоном, полуавтоматом, и всюду чушки железные, всюду визг металла, гарь эта от плакирования, что глаза лучше злого перца жрет, под самые веки лезет – технарь. Чистый технарь. Тварь ты, Судьба-судьбинушка. Ну или я… дубинушка.
* * *
- Вовка, - Колька распахнул калитку дома, будто зашибить меня хотел, - сколько лет, сколько зим. Занятой ты наш.
- Ну да, ну да, - вздохнул я. Раньше и правда, день да через день виделись. Жили в одном дворе, дома напротив, извечная парочка. А теперь… стыдно признаться: встречаемся лишь для того чтобы друг у дружки денег в тяжелую пору занять, да и вот так, по делам. Хотя нет, еще случай был, на похоронах у матери его, у тети Ирины. Там я не мог не быть…
- Заходи, - широким жестом, под стать нынешней своей широкой, и вполне себе такой пузатой натуры, махнул рукой Колька.
Я прошел. Тут, в этом доме я еще не бывал. Он сюда переехал как женился. Никогда раньше бы и представить не мог, что Колька, истинно городской человек, сможет переехать в свой дом, даже не так, отстроить свой дом и переехать. Никогда не думал.
- Ну как тебе? Ты же у меня еще не был?
- Да и ты к крестнику не заезжаешь, - уколом на укол ответил я, - огород сам тащишь?
- Да, - махнул рукой, мину кислую состроил. Ясно – блажь жены, или того хуже – тещи. А помнится раньше сам говорил, что огород – это место для шашлыков, ну, может еще, ягоды какие, яблоки там…
- Что будешь? – он потащил меня по дорожке, мимо будки, где спал не в меру упитанный пес, - По коньячку?
- Ты прости, мне обратно надо. Я ненадолго, - виновато пожал плечами, и добавил волшебное слово, - Отгрузка.
- Завтра?
- Считай сегодня, - усмехнулся, - если не вчера.
- Ясно. Ясно, что все как всегда. Ладно, к делу тогда сразу?
- Ну на чай то время будет. А то не хорошо…
- Задрал ты. Взрослые все, поймут.
Мы поднялись на невысокое, в три ступеньки крыльцо. Колька остановился на пороге, оглянулся на открывающийся закатный пейзаж.
- Покурим?
- Жена не спалит? – не за него, за себя беспокоился. Я то баловался, курил раз через раз и всякий же раз боялся, что жена моя, Даша, про баловство это прознает. Знаю – глупо, как школьник какой… а что делать?
- Давай, - он протянул мне пачку, закурили. Где-то через пару тройку дворов звонко залаяла собака, под-над крышей мелодично посвиркивали какие-то пичужки, легкий ветерок шуршал богатой листвой соседской яблони. Издалека, от станции, донесся одинокий и грустный гудок. Тяжело представить, что это почти центр города: пройди с десяток другой дворов и выйдешь к насквозь типовым двенадцатиэтажкам, услышишь скорый шум шоссе, «Магниты», «Пятерочки» и прочие «Рембыттехники» на каждом углу…
Пастораль – деревенская, тоскливая пастораль, от которой так щемит сердце. Все мы родом из деревни, все, даже городские.
- Красиво, - притушил окурок о ботинок, кинул в банку.
- И спокойно, - кивнул Колька.
Вошли, захлопнувшаяся за спиной дверь обрубила деревню, тоску древнюю и мы ввалились в обычную обыденность. Вовсю ревела Колькина старшая – Дашка, Лена крутилась у кроватки младшей, по телевизору детскими наивными голосами удивлялись Лунтик и сотоварищи, кошка мимо промчалась с вскинуты вверх расфуфыренным хвостом.
- В зал проходи, - сказал Колька и сам скоренько прошмыгнул в детскую, к жене. Закрыл за собой дверь. Крик детский стал глуше, но в отчаянности своей не убавил.
Разулся, прошел в зал. За столом, откровенно скучая, сидела весьма эпотажная дама. Даже странно было представить, что в телефонном разговоре Колька называл ее просто Тасей. Нет, такую надо называть Антонина, да еще и отчество для отчетности присовокуплять.
- Здравствуйте, - неловко поздоровался я.
Антонина – Тася склонила голову чуть набок, улыбнулась. Улыбка получилась жесткой, неприятной.
- Владимир? Тот самый народный самородок?
- Это не мое мнение, - она вдруг стала мне крепко неприятной, почти до отвращения. Старая грымза. Именно так – именно старая грымза.
- А вы разве не гений? – усмехнулась, - я, знаете ли, Владимир, привыкла с гениями общаться.
- Ростиком не вышел.
- Бывает. А знаете, - она задумчиво постучала ногтем об стол, вы мне даже нравитесь.
- Взаимно, - буркнул я.
- Ну не надо, е лицемерьте, я же вижу, - улыбнулась так, что стал виден ровный ряд белых зубов, - я вас иначе себе представляла. Этакая громоздкость думалась, тяжеловесность, глас трубный. Мне так казалось…
- А в жизни мелковат, - я не удержался от улыбки, - это показатель?
Отнюдь. Совершенно отнюдь, - она выдержала паузу и рассмеялась, - так мило, вы меня даже не попытались поправить.
- За «совершенно отнюдь»?
- Да-да, именно!
- Ясно, - было обидно, очень обидно, до глубины души обидно. Я не хотел, не думал быть шутом, а тут… - Наверное собеседование законченно? – глянул на часы, - Я пойду.
- Сядьте, сядьте, Владимир Николаевич. Вы не понимаете. Вы же меня просто чаруете! Это так мило, так прекрасно, что нет в вас этой заносчивости, шарфиков этих безвкусных. Вы мне можете сказать, что за ересь такая – мотать себе шарф летом. Ересь?
- Возможно, как-то не думал об этом.
- Как прекрасно, - мне показалось, что она не удержится и захлопает в ладоши, будто малышу какому, что корчит из себя взрослого всем на потеху. Она вдруг как-то разом посерьезнела и спросила, жестко, холодно, - А вы вообще о чем думаете?
- Простите?
- Да-да, о чем вы вообще думаете? Вы желаете, чтобы вас рассматривали на общих началах с издаваемыми авторами? У вас есть публикации? Вы хотя бы на филолога учились? Ну или на журналиста? О чем вы вообще думали?
- Ну ладно, - хлопнул ладонями об стол, задребезжала ложечка в пустой чашке, - пойду я.
- Вов, прости, - в зал вошел Колька. Уже в другой футболке, мокрый, видать умылся, но все же на смуглой его шее видны были белесые пятнышки-крошки – младшенькая срыгнула.
- Пойду я, - показательно глянул на часы, - пора.
- Вов, - в дверях в зал стояла Лена с Василисой на руках, - это не красиво. Мы тебя ждали…
- Да, Владимир, куда вы спешите? Составьте нам компанию, - и, уже обращаясь к Лене, добавила, - уникально интересный человек! Уникально!
- А я что говорил? – Колька хватанул меня за плечо, тряхнул крепко, - Самородок!
- Тот еще, - сказал я с кислой миной.
- Все-все, Вовка, садись. И так раз в пятилетку видимся. Тася, тебе зеленый чай?
- Она пьет черный, - толкнула его плечом Лена, уселась з стол, - а вот мне зеленый. С молоком.
- Желание женщины, - начал Колька.
- Любимой, - вставила слово Лена.
- Желание любимой женщины – закон!
Я сел за стол, исподлобья глянул на Антонину. Странно, но сейчас она вдруг переменилась: куда-то пропала чопорность, ниточка тонких старушечьих губ будто расползлась, распухла, пропала сухость, впалость щек и глаз, и глаза ее острые тоже смягчились – из колких булавок перевоплотились в милые, возможно даже и красивые девичьи глаза. Такую можно и Тасей назвать. Может так свет лежал? И старух эта строгая – лишь мое, лишь мною увиденное?
Колька налил мне кофе, именно такой, какой люблю: крепкий, черный. Сахар передо мной поставил.
- Тася, - Лена всучила Василисе ломтик сыра, та тут же сунула его в свой ротик беззубый, истово стала его мусолить, - ты читала Вовино?
- Да, не все еще, но читала. Интересный стиль. Уверенно написано, - Колька уселся рядом, похлопал меня по плечу, - даже удивительно, что так пишет человек без образования, - она перехватила мой взгляд, поправилась, - без должного образования.
- Спасибо, - тихо сказал я.
- А я говорил, - Колька надкусил бутерброд, продолжил жуя, - Он еще и рисует.
- Этот идиот еще и поет, - я усмехнулся.
- Да-да, - подхватила Антонина, - хороший анекдот.
- Нет, слуха у него нет, - вполне серьезно сказала Лена. Василиса закашлялась, Лена похлопала ее по спине.
Я залпом допил кофе, в который уже раз за этот вечер взглянул на часы.
- Я пойду. Правда, тороплюсь. Надо.
- Ну, давай, - Колька поднялся, - Да, вы конкурс обсудили?
- В обязательном порядке, - зыркнул на Антонину, - даже узнали, о чем я думаю.
- Что? – не понял Колька.
- Ничего, виденье, общее виденье определили, - вклинилась Антонина, - Коля, Лен, вы простите, но мне тоже пора.
- Тася, Лена посмотрела на нее растерянно, - ты то куда?
- Лен, прости, встреча, - наклонилась, вперед подалась и шепнула так, чтобы все услышали, - по личному.
- Свидание?
Антонина выпучила глаза и, ярко артикулируя, с придыханием, шепнула громко:
- Да!
- Дело молодое, зеленое, - подхватил игру Колька, - нам старым пер…
Осекся на полуслове под острым взглядом Лены.
- Владимир, вы меня до остановки не проводите?
- А у меня есть выбор?
- Если вы мужчина, то нет.
Мы вышли, прошли мимо все так же мирно дремлющего пса, вышли за калитку.
Антонина взяла меня под руку, этак как-то даже по хозяйски у нее это вышло и пошли мы по прендночной, еще не темной, но уже крепко сумеречной деревенской улице. До поворота молча шли, будто боялись, что выскочит сейчас следом Колька, или того хуже, смотрит он нам в спины от калитки и чушь всякую про нас думает…
- Вы из-за меня ушли? – спросила Антонина, как только мы свернули в проулок.
- Честно? – посмотрел на нее, - Да.
- Почему? Я вам неприятна? – спросила до того искренне, до того наивно, будто девочка подросток. Я даже приостановился, посмотрел на нее пристально и… вправду: в этом сумраке вечернем она смотрела лет на шестнадцать – восемнадцать. Милая молоденькая девушка в деловом брючном костюме, старающаяся выглядеть постарше.
- Да, вы мне неприятны.
- Наверное показалась лицемерной?
- Нет, усмехнулся, - думаю не показались.
- А вы умеете делать комплименты.
- Жизнь научила.
- Владимир, - она вздохнула, - я просто постаралась вас подготовить. Вы думаете в издательстве, нет, даже не так… Вы думаете в издательствах вас будут принимать с распростертыми объятиями? Да?
Я молчал, хотя и понимал ее правоту. Как малыш надулся – дурак, в позерство играл, а теперь вот стыдно в этом признаться. Даже себе.
- Нет, Владимир. Вы, пока, простите, пустое место и звать вас Никто, и имя таким как вам – Легион. Хорошо хоть гения из себя не строите, доказывать не начали…
- Не в моем стиле, - зло буркнул я.
- А это, знаете, и в текстах видно.
Сразу захотелось спросить, что она читала, что же ей там понравилось, а что не очень, но… гордость пресловутая не давала, не позволяла.
Мы вышли к шоссе, где под светом фонаря поблескивала пластиковым козырьком пустая автобусная остановка.
- Ваша остановка?
- А может вы, Владимир, не так уж и спешите? Ну если честно, если до конца честно.
- Не так уж. Только опоздания очень не люблю. Мне вашего молодого человека жалко.
- Даже так?
- Так и никак иначе.
- Вы не торопитесь, а у меня дома… кошка да герань – никаких молодых мужчин. Даже не очень молодых и тех нет, - вздохнула, - а так хочется быть сегодня хоть с кем-то. Может мы устроим свидание? А? Владимир.
- Вообще-то я женат.
- У каждого свои недостатки.
- Однако. А вы, Антонина, занятная личность.
- Пойдемте отсюда. Вы не знаете, тут есть где посидеть?
- Кафе? Только я, простите, не кредитоспособен. Не рассчитывал на похождения.
- Кафе – это пошло. Парк, брег озера иль моря, закат в горах…
- Озеро, пожалуй, найдется. Ну и парк…
- Тогда озеро. Тут же недалеко?
- Да, - кивнул.
- Вы,Владимир, если не секреть, почему вообще писать стали? Со школы, с сочинений, с мечт о славе?
- Просто так.
- Бывает, - поежилась, - бывает и хуже.
- Возможно.
- Помолчать хотите?
- Может мы на «ты» перейдем? – вопросом на вопрос ответил я.
- Нет. Так интереснее. В это есть какой-то шарм. Чувствуете? – посмотрела на меня, шепнула разочарованно, - Нет, не чувствуете.
- Я, знаете ли, мужлан без филологического образования. Быдло. Мне по статусу социальному такие вещи чувствовать не полагается.
- Значит задело, - улыбнулась, - знаете, а я даже рада! У гения должен быть стержень, внутренняя гордость.
- Ну с гением то…
- А почему нет? Это вы, миленький Владимир, позвольте другим решать. Да не злитесь вы пожалуйста. Не надо, - мы вышли в тенистую днем, а теперь попросту залитую кромешным мраком аллею парка, - как тут темно…
- А почему я должен злиться? Ну или не злиться?
Разом вспыхнули фонари, заливая аллею ярким фонарным золотом, и все вокруг мгновенно стало сказочным, нереальным.
- Красиво! Вы тут уже были вечером?
- Нет. Так почему я должен не злиться?
- Потому что я вас не отпущу, - и, будто в доказательство своих слов, она прижалась ко мне плечом и руку мою сдавила крепче, - вот так вот буду за вас держаться.
- В смысле?
- Деревня – наивная русская глушь! Вы не знаете, не представляете, какой вы замечательный! Вы со своими рассказиками у нас фурор устроили. Куда уж теперь мы без вас? Участвуете вы в тендере, участвуете.
Мы прошли аллею, по бетонной лестнице спустились к пляжу. Озеро было как невеста на выданье: фатою белой стелился туман по-над водой, белая пена на белом же песке оборками легла. Сонное, неспешное, с плеском размеренным и томным, и дорожка лунная к нам навстречу от невидимого, черного того берега.
Как специально бревнышко подвернулось живописное на песке: вымоченное, высушенное, голое, обветренное, кряжисто выгнутое.
Антонина села на него, сняла туфли и, с наслаждением, погрузила стопы в белый прохладный песок.
- А зачем тогда… Зачем нужно было устраивать цирк с филологическим?
- Скучно. Понимаете, очень скучно. К тому же… Вы не обидитесь?
- Как то вы поздно спохватились.
- Да то ладно, - махнула рукой, - там игра была, а теперь я вполне серьезна.
- Стреляйте! Готов сам дать отмашку, - хотел рвануть рубаху на груди, да пуговиц пожалел.
- Зачем же так драматизировать? Наш редактор поручил вам… ну помочь что ли.
- В чем? Вы подарите мне с барского плеча идею и персонажей? Ворохом! Букетом.
- Как ни прозаично, но все куда проще. Стилизация, корректура, огрехи диалогов. Потенциал… у вас громадный потенциал! Но вот мелочи…
- Не шлифованный брильянт, - усмехнулся, спросил, - или алмаз?
- Алмаз… наверное. Это откуда?
- Это из мультика. Аладдин.
- А я думала из книги. Ну да, в целом вы правы.
- И как это будет выглядеть? Сдача процентовок? Обсуждения, худсовет?
- Сдача процентовок… Да, кстати, весьма правильная мысль. Но не это главное. Сюжетная линия – это ваша Ахиллесова пята.
- А отсюда можно поподробнее? – я подсел к ней на корягу.
- Вы, - она притулилась ко мне плечом, - вы такой теплый. Можете меня обнять? Это же не считается изменой?
- Я обнял ее за плечо.
- Вы, продолжила Тася, - наверное считаете, что любая идея, если ее хорошо изложить, достойна читателя. Так?
- Возможно.
- А это неправильно – это совсем неправильно. Идея должна быть звучной, цельной! Она должна идти сквозь текст, прорываться сквозь преграды, а вы… Простите, но вы пишите одноходовки. Они скучны в своей прозаичности, да и сами ваши идеи… - сама взяла мою свободную руку и ею заключила себя в объятия, - так можно? Ваши идеи не глубоки. Мне так кажется… Вы не обиделись?
- Мне надо будет предъявлять вам идеи с сюжетами?
- Да. Если вы не против.
- Ну я то не против. А вам не жалко своего времени?
- Ну, если это времяпрепровождение будет каждый раз такое… даже за.
Мы замолчали. Город, что беспокойно дремал там, за спиной, за бетонными сходнями, за волшебным золотым парком, был почти неслышим. Тут были только тихие всплески волн, ветерок сонный, озябший шелестел в листве нежно, да молчаливый песок. Я тоже захотел скинуть надоевшие за день ботинки, стянуть носки да и ощутить голыми пятками мягкую его прохладу.
- А какие нужны идеи? В каком направлении думать хоть?
- Не надо, давайте не сейчас. Просто помолчим, хорошо?
- Хорошо.
Всплески волн в черной темноте воды. Тишина. Женщина в объятиях, теплая, озябшая. Руками чувствую ее дыхание, будто пичугу поймал, нежную, пугливую. Как я, оказывается, соскучился по такой нечаянной романтике. Все обыденность пожрала: дети, дом, снова дети, работа, ремонты всякие и опять же дети. А как хочется иногда вот такого, чтобы и ветер и ночь и волны и Луна. И чувствуешь себя моложе, и чувствуешь, что живой, что настоящий, и есть для чего жить…
- Вы не замерзли?
- Почти нет. Вы теплый.
- Может пойдем? Холодно.
- Жаль, - она вздохнула, дернула плечом, я выпустил ее из объятий, - так хорошо было. Вы себе не представляете, как иногда хочется, чтобы оно вот так все было…
- Мне кажется, я понимаю.
- Вы женаты. У вас все под боком.
- Возможно. Но этого нет.
- Может быть. Я не знаю. Может быть потом, когда-нибудь я вас пойму… А может и нет.
- Может. Но лучше – нет.
- Пойдемте. И правда холодно, - она поежилась, - а идеи нужны любые, но, я вас умоляю, не про любовь. Хватит уже этой слезливости.
- Даже ни на чуть-чуть? – спросил со смешком, пальцами показал самую малость, - даже ни настолечко?
- Чуть-чуть, если очень хочется, то можно.
- И на этом спасибо.
* * *
На работу я не стал возвращаться. Разберутся без меня. Пришел домой. Дети уже спали, жена дремала в кресле качалке перед телевизором.
Я сел рядом с нею на диван, уставился на нее, на лицо ее спящее. Даша – моя Даша, мой свет… Красивая. Время ее пощадило: все такая же, как десять лет назад, все такая же красивая, такая же стройная, будто не родила она двоих детей, такая же… привычная.
- Вов, - чуть сиплым со сна голосом сказала она, - ты ел?
- Да-да, я не голодный.
- Давно пришел?
- Только что.
- А я уснула. Устала. Димка весь мозг вынес.
- Даша, - я улыбнулся.
- Что?
- А ты красивая.
- И я тебя люблю. Расправляй диван.
- Хорошо.
Мы лежали в темноте. Она спиной ко мне. Я ее обнимал, теплую, мягкую, спящую, наверное очень любимую и думал… Думал, почему это не так, не так сильно что ли, как там, на берегу? Может дело в Луне? Или в новизне… Может я привык, привык до оскомины и уже не люблю вовсе, а так – рефлексирую. Почему я не попытался поцеловать ее – Антонину? Наверное она была бы не против, наверное она сама бы подалась вперед и я бы ощутил вкус ее губ на своих губах. Наверное…
- Все! Хватит! – шепнул сам себе, повернулся спиной к жене, сунул руки под голову, закрыл глаза. Сон не шел.
* * *
- Как оно? Пишется? – конечно же Колька, кто еще? Знал бы, что он – трубку бы не взял. Дурная привычка сначала ответить, потом разбираться.
- Пока нет. Над идеей работаю.
- Вовка! Третий день идет! Сроки.
- Коль, давай ты не будешь в это лезть? А? Так наверное правильнее будет.
- Вовка, не затягивай.
- Ладно, не буду, - как ребенок малый пообещал ему, - теперь все?
- Может тебе помочь надо?
- Увольте.
- Ладно. Я тебе позвоню.
- До связи, - совсем уж без настроения ответил я и сбросил вызов. Как ему, Кольке, объяснить, что все не так просто в нашем царстве-государстве. Как объяснишь, что тема «Я одна уеду в Прагу» - это дикая тема! Страшная! Практически невозможно придумать идею, полностью этой теме соответствующую. Уже думал, уже голову ломал, чуть не лбом об стену бился – все без толку.
Если брать за основу факт отъезда и стремления… Да тут хоть Лондон, хоть Пхеньян, хоть Нижние Жмеринки – все едино. Если же в центр поставить историческое или популярное место, то и «уеду» уже как-то выпадает, да и не Прага становится основой действа. Это все конечно упрощенно. Продумал уже уйму уймущую всяких прочих направлений и всюду клин. Всюду! Всюду несоответствие теме, да даже разрешили бы мне пользовать ту самую сопливую любовь, все одно это ничего бы не изменило. Все равно.
Я сунул мобильник в карман, постоял еще с минуту на улице, подышал густым вечерним воздухом и вошел в высокое, черное нутро цеха. Там все было как всегда: визжали болгарки, искрила сварка, заходился в диком барабанном ритме компрессор, гудел сервоприводами расточной станок.
Прошел меж завалов уже подржавелого проката, поднялся к себе в кабинет на второй этаж над раздевалкой, уселся за стол. На экране открытого ноутбука окно ворда, во главе страницы значится: «Я одна уеду в Прагу» - идеи. А ниже куча обрывочных строчек, абзацев, массивов текста с вариантами – пустыми вариантами, что не вяжутся с темой в целом.
Вон даже есть сумасшедшая идея о Магдалене и Иисусе, что живут перед конечной бытностью своей во всех веках, дабы узнать что и любовь ее к нему и дела его, жертва его – все не зря это было, все для великой цели. А Прагу сюда привязал, как город с самым большим количеством костелов, храмов, да церквей. Вот только трагизм всей этой глобальной постановки все одно Прагу вскользь лишь и трогает. С таким же успехом Магдалена могла и в Мальту податься, или, того лучше, в Иерусалиме еще чуть погостить.
Тут же и фантастические варианты с путешествиями во времени, где есть поначалу трое, а по финалу только один, вернее одна и ей то дорога в Прагу.
Есть зарисовки в лучших традициях «А я иду, шагаю по Москве», где героиня просто гуляет по Праге, просто живет и дышит в ней, а момент «я одна уеду в Прагу» он где-то там, в прошлом, он отправная точка для действа в стиле «Прогулка».
Тут есть все и россыпью: магический реализм, мистика, фантастика, даже чуть ужасов наскрести можно, ну и конечно простой и крепкий, как добрый крестьянский конь, чистый реализм. Есть все, но нет полного соответствия. Нет! НЕТ!
Выделил все свои записульки, подумал с секунду и почти нажал на del…
В кармане завибрировал телефон. Достал трубку, сразу посмотрел – номер неизвестен. Не Колька.
- Да, слушаю вас.
- Владимир Николаевич? Здравствуйте!
- Здравствуйте, Антонина.
- Владимир, мне Елена сказала, что у вас какие-то осложнения возникли с темой?
- Сарафанное радио.
- Да-да. Ну так как оно на самом деле?
- Пока никак.
- Вы хотя бы начинали работать с темой? – в голосе ее послышались звенящие злые нотки.
- Конечно! – тоже зло, - Конечно взялся! С воодушевлением… - уже тише, - но пока… голяк.
- Владимир… Я думала, что вы как-то…
- Антонина, давайте…
- Тася.
- Тася, давайте расставим точки над «и». У меня… передо мной прямо сейчас пять страниц восьмым шрифтом – это все идеи и варианты. И ни один из них…
- Тема пространная?
- Мягко выражаясь.
- Можете мне скинуть по электронке.
- Они сырые.
- Секунду, - буквально пять секунд ожидания и сотовый пиликнул принятым сообщением, - вот мой мэйл. Скидывайте и пока можете отдохнуть. Расслабиться.
- Но…
- Я сказала – расслабься, Вова!
- Хорошо, - сбросил вызов, положил трубку рядом на стол. Посмотрел на изложенные идеи. Я писал как всегда, не стесняясь в выражениях, для сокращенности вовсю пользуя ненормативную лексику. Править?
Уже было потянулся к клавиатуре, но вспомнилась ее, Антонины, чопорность там, у Кольки.
- Хлебни, дорогая, народного.
Сохранил файл, набрал мэйл и отправил. Через пару секунд буквально дзенькнуло сообщение оповещения – ответ: «получено».
Мне даже как-то стыдно стало за мелкую гадость свою.
- Владимир Николаевич, - в кабинет вошел Игорь – сварщик. Если так обращается, а не по простецки, значит что-то приключилось, что-то серьезное…
* * *
Вернулся поздно. Снова поздно, в двенадцатом часу. День выдался на редкость сумасшедшим: хватило и криков и ругани и жестов отчаянных, таких что под стать крепкому словцу матерному. Выжатый лимон и никак иначе.
- Чего так поздно? – Даша, взмыленная, измученная, не просто ей с двумя малыми детьми.
Пожал плечами. Не смогу объяснить ей, что семиметровая конструкция «ушла» на два миллиметра и теперь из-за этого полный абзац и амба… Не смогу, никак не смогу. И она обижается. Обижается и, наверное, до сих пор любит. Почему то в последнее время я этому «любит» поражаюсь все больше и больше, а не принимаю как должное, как данность брака.
- Так получилось, - не поцеловал ее, сразу на кухню пошел, стал греметь посудой. Наложил каши, сел за стол. Есть не хотелось.
- Тебе Колька звонил, - заглянула Даша на кухню, - просил перезвонить.
- А что на мой… - полез в карман. Так и есть, оставил в кабинете на столе, рядом с клавиатурой, - потом перезвоню.
Говорить ни с кем уже не хотелось – хватило разговоров за день, во как хватило.
- Дима! Отдай! Это папино. А ну… - из зала донесся нарастающий Димкин крик, двух лет нет еще, а орет детским баском, с какими-то особо пронзительными нотками.
- Дима! – соскочил, в зал вышел. Даша тянула из Диминого кулачка тонкую серебряную цепочку, с другой стороны кулачка торчал, поблескивал маленький крестик. Так и есть, мой.
- Даша, пусть играет, - я поморщился от Димкиного крика. Надоел за день шум, хочу тишины, хочу покоя, хочу чтобы дети легли спать, да и сам спать хочу.
Даша оглянулась, обожгла взглядом, уселась на диван ногу на ногу, взяла в руки пульт. Димка же не унялся: все так же рот раззявлен, из глаз слезы брызжут, крестик сжимает.
Подошел, взял на руки.
- Дима, ай-яй-яй, что за нюня такая, - стал раскачивать в такт слов, - ай-яй-яй, ты же большой.
Кое как унялся, но губка все еще насуплена.
- Дай папе каку, ай-яй-яй, а ну…
И Дима, как ни странно, протянул крестик. Подставил ладонь и вот она, почти потерянная после переезда серебряная цепочка с маленьким крестиком у меня. Давно же я его не одевал… Раз только и носил, когда мама подарила. Пришел домой и снял. Не люблю.
- Мама, - обиженно промямлил Дима, и снова губка задрожала.
- Даш, держи, - усадил Димошку ей на коленки, сунул крестик в карман.
* * *
- Вов, мне понравилась идея, - рядом со мной ужасающе громко стрельнул выхлопом автобус, от неожиданности чуть телефон не выронил.
- Что? Тут автобус…
- Я тоже слышала. Ты на Мира?
- Да. Ты где? – я заозирался.
- О, вижу, - и уже в не из трубки, а сзади, - эй! Вов!
Оглянулся, Антонина стоит через дорогу, рукой машет. Показался просвет в машинах и Тася бросилась вперед, казалось прямо под колеса, а машины… даже по тормозам никто не ударил, шины не взвизгнули!
- Привет, Вова! – она сходу, с разбегу, обняла меня, как старого знакомого, чмокнула в щеку. Молодая, яркая, порывистая. Как только тогда, у Кольки, мне могло показаться, что она в возрасте, вернее даже не так, едва ли не старая. Как? Поражаюсь!
- Тась, ты бы так по дороге не…
- А, не обращай внимания, не трамвай, объедет.
- Не столб, отойдет, - парировал я старой детской присказкой.
- Вова, мне понравилась идея с прогулкой.
- Это где…
- Да, где уже в Праге, - она взяла меня под руку, пошла и я вместе с ней, - ты торопишься?
- Да не особо, - посмотрел на часы, - пара часов есть.
- Хорошо. Идея прогулки очень хороша, но… - посмотрела на меня, брови ее приподнялись домиком.
- Я вижу тебе не нравится?
- Да. Чем наполнять? Внутренними чувствами, воспоминаниями? Событиями… Персонаж за это время не изменить, конфликт цельный тоже не построить. Если только конфликт флешбеками строить, как она ругалась со своим там, до отъезда, или… Я не знаю.
- Ты просто не видишь красоты момента. И этих моментов много. Много того, что необычно и нестандартно для человека-туриста. Это когда вживешься: неделя-месяц, ой! – она перепрыгнула через сдвинутую крышку канализационного люка, едва не наступив на ногу идущей навстречу старушки, - Простите! – и тут же мне, шепотом, - Какая злая бабушка, у какая!
Она деланно нахмурила брови, губы сжала, сгорбилась как-то, заковыляла.
- Тась, некрасиво, - дернул ее за руку, как маленькую. Даже прибавить наставительное что-то захотелось.
- Типаж, какой типаж пропадает! – вздохнула, - Так вот, прогулка – это взрослое детство. Она удивлена, она, о! Смотри! – ткнула пальцем вдаль, туда, где на углу дома пара парней выставляла колонки прямо на тротуаре, к стенке дома притулилась гитара, - Послушаем? А? Ну давай, они уже скоро начнут.
- Давай.
Только мы подошли, один из парней: высокий, худой, в застиранной черной футболке с выцветшим белым принтом «D.D.T.» хватанул за стойку микрофона, и вскрикнул:
- Здравствуйте! – колонки басили, чуть хрипели, да еще и звоном напоследок по ушам резанули. Дрянные колоночки, конченные.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
- Здравствуйте, дамы и господа! Вас приветствуют «Звуки улицы»! У-у-у! – он вскинул руки. Как-то сам по себе вокруг них возник пустой полукруг, будто сценка маленькая, и даже прохожие, углубленные в свои мысли проходили ровно-ровно по его кромке, не ступая на святую землю сцены. Второй парень перекинул через плечо ремешок гитары, ударил по струнам.
- Интересно! – Тася толкнула меня плечом, - Мне так нравится! Такие бесстрашные мальчики!
- Главное, чтобы не бездарные.
- Не важно! Это поступок! А ты…
Паренек с гитарой несколько раз качнул головой, словно набирая разгон, вымеряя такт, и заиграл. Колонки хрипели, гундосили, но играл он очень даже неплохо, Тот что с микрофоном выждал и запел! Лучше бы он этого не делал!
Вечер вторника. Город спешит
По домам, пока небо хмурится.
И летят экипажи машин
По челябинским мокрым улицам.
Сам на бег не срываюсь едва,
Неприкаянный, да и простуженный,
я звоню, я готовлю слова...
Только сеть занята, перегружена.
Я звоню тебе... Сеть занята.
Я звоню тебе - сердце клочьями!
Я звоню! Ничего! Ни черта!
Я звоню!
И мне жить не хочется!
Я звоню и боюсь не успеть...
И бегу, как студент на экзамены...
Может так же, как занята сеть, -
Кем то сердце твоё уже занято.
Кое как дослушали, Тася полезла в сумочку за мелочью. Я опередил – достал из кармана горсть звенящей мелочи и бросил в гитарный кофр. Парень с гитарой снова принялся играть и Тася, дернув меня за руку шепнула громко:
- Пошли, пока петь не начал.
И мы припустились, едва не бегом, но все же услышали громкое, неумелое пение сквозь гул машин, сквозь шум городской.
- Хорошие стихи, кстати, - сказала Тася.
- Тоже понравились. Интересно, его?
- Может быть. Ты видел как он двигался? – и она, как тогда, со старухой, стала передразнивать покачивания солиста, сохраняя его зажатость плечей – очень похоже вышло, - Так поэты стихи народу глаголят. Видел?
- Не приходилось.
- Насмотришься еще.
- Так что там с…
- Значит так, прогулка – это взрослое детство, это необъяснимые ситуации, странные, но происходящие, это дождь и гроза средь ясного неба, и обязательно проливное, чтобы мокрые насквозь а потом смеяться под козырьком какого-нибудь подъезда и… - мы свернули, - А ты тут был? – и она потащила меня к набережной реки.
- Ты не местная?
- Я безместная, - она подбежала к бетонному блоку набережной, оперлась об него руками и уставилась на широкую реку, и по ней, туда, к далекому отсюда, почти не теряющемуся в солнечных отблесках, мосту, - красиво. А что за река? Урал?
- Миасс.
- Неприятное название, на мясо похоже.
- Да и городок не из красивых.
- О! Смотри, там фонтан на воде? Или…
- Вблизи он хуже.
- И кораблик. Красота! Сейчас… - она снова полезла в свою сумочку, достала простенькую мыльницу, - На, сфоткай.
Сделал пару кадров, опустил фотоаппарат.
- Подожди, не убирай, еще так! – и она с необычайной легкостью заскочила на парапет и, балансируя, пошла по краю, - Так фотографируй. Давай.
- Слезь! Фотографировать не буду!
- Нет, не слезу пока не сфоткаешь, - она качнулась под порывом ветра, ойкнула.
Быстро сделал пару кадров.
- Слазь!
- Боюсь. Дай руку.
Подошел, протянул руку, а она соскочила мне на шею, выхватила мыльницу свою, и щелкнула нас вместе.
- Что за детский сад?
- В этом смысл прогулки. Быть легким, и тогда оно и происходит.
- Что?
- Смотри, - она хватанула меня за плечи, развернула на сто восемьдесят градусов, - видишь?
И я увидел: целая толпа студентов вышагивала строем, впереди барабанщик с пионерским еще красным барабаном и золотистыми тесемками, какие-то транспаранты с размашистыми маркерными надписями.
- Пошли! – дернула меня за руку.
- Бред.
- Да пошли ты! – она засмеялась и сама побежала студентам навстречу. И я тоже… Сначала просто, потом быстрым шагом, а после и бегом.
- Мальчики, а вы куда? – она шла спиной вперед, смотря в глаза барабнщику. Классно это у нее выходила, шла она в ногу с идущими, руками размахивала будто на марше.
- В парк! – барабанщик сбился с ритма, и тут же толпа заулюлюкала, загалдела.
- Леха! Кончай базарить! С ноги сбиваешь, - прокричал дылда в полосатой футболке и парусиновых шортах.
- Пошли, пошли! – она сновав схватила меня, насильно впихнула в середину шеренги и я пошел, и я замаршировал. И она рядом со мной.
- Куда идем?
- Какая разница! Поток! Течение. Ну Вова, ну что такое? Вкладывайся настроением, давай, раз-два! Раз-два!
Мы прошли до поворота, я уже честно правильно вышагивал, когда Тася схватила меня за рукав и побежала прочь, меж старых домов, в заросшие кустами и деревьями зады дворов. Там, в тени раскидистого клена виднелись облупишиеся качели. Наверное скрипучие
Тася с разбегу влетела на качели, качнула с присяду и они, как и думалось, со скрипучим посвистом, взлетели! Развались волосы, лицо ее радостное, с блестящими глазами, с улыбкой яркой, завораживали своей солнечностью, тянули. Как не хватало к этому образу развевающегося платья!
Еще и еще, и выше, почти до «солнышка», и смех заливистый. И она вдруг такая красивая, до отклика в сердце желанная.
- Тася! Хватит! – резко, со злостью на самого себя рявкнул я.
- Нет! – знал, был уверен, что услышала она мою злость, но… Она запрокинула голову и снова рассмеялась, - Это и есть прогулка!
Как в детстве она соскочила с качелей в высокую зеленую траву.
- Будешь?
- Нет.
- Пойдем, - не дожидаясь меня пошла, и я следом. Руки в карманах, будто у нее на поводке, и вдруг, неожиданно сам для себя, понял – мне хорошо. Мне очень хорошо от этой прогулки.
И уже я сам, без подталкиваний, иду, балансирую на бордюре тротуара, а она с другой стороны, тоже по бордюру. Я покачиваюсь, держу равновесие, а она легка и смешлива. Сегодня она вообще особенно смешлива и радостна. А вон уже театр и фонтан перед ним. Я думал до них еще идти и идти, а нет, вот уже. И радуга от брызг фонтанных, и детвора с визгом носится по лужам, что по ветру на асфальте от облицованных стенок его.
Тася скидывает обувь, и ходит по неширокому его борту, а я держу ее за руку. Она качнулась, взвизгнула, я поймал ее, обхватил, обнял, к себе прижал.
- Там, - она смеется, говорит сквозь смех, - там что-то блестит. У труб.
И я тоже скидываю обувь, снимаю носки, начинаю закатывать штаны, а после иду в фонтане. Штанины мокрые по колено, достал со дна блестящий кругляш, промочил рубаху – монета, непонятная, незнакомая.
Щелчком с пальца, так, что блеснула монета в свете солнечном золотой искрой, бросил ее Тасе.
- Крона, - она подняла ее перед собой, сощурилась, - чешская крона.
- Так не бывает.
- Сам посмотри.
И правда, крона. Хоть так и не бывает. Не бывает такого, чтобы нас свела тема о Праге, и тут же вот – монета.
- Это судьба, - замогильным голосом говорит Тася и смеется, опять смеется. Протягиваю монету ей, - оставь себе. Сувенир.
- Спасибо.
Наползает вечер. Когда успел? День был и нет уже, истлел. Подливает сумрак в тени чернотою, уже не слепит солнце, и облака на небе чуть подпачканы кровью умирающего дня, сливается горизонт в сплошное темное с малыми огоньками далекого света. Скоро зажгутся фонари и тогда станет совсем темно.
- А сейчас, сейчас самая сложная часть прогулки, - Тася идет впереди меня. Она так и не обулась, несет в руках свои босоножки, я смотрю ей в спину, - Расплата.
- Расплата обязательно должна быть?
- Обязательно.
- А в «Я шагаю по Москве» не было.
- Это фильм. Это сказка о столице. Время такое было… да и была там расплата. Они разошлись: Володя уехал, Саша и Света хоть и женились, но Саша жить не будут, у Коли с Аленой ничего не сложится – все кончилось. Расплата. Только песня и остается. И воспоминания о той волшебной прогулке.
- А какая расплата будет у нас?
- Такая же.
- Но мы же встретимся снова.
- И в этом наша расплата, - обернулась, глянула через плечо, - Да, Вова, наша расплата в том, что у нас ничего не изменится.
- Но останутся воспоминания о волшебной прогулке.
- Останутся.
Вспыхнули фонари.
* * *
Она стирала Димкины вещи. Взмыленная, уставшая, влажная футболка прилипла к телу, слипшиеся прядки ко лбу. Лицо распаренное, красное, вспотевшее.
- Там суп, - она отерла рукой лоб, сдула тонкую прядку с глаз. В зале закричал Димка и Даша тут же закричала, - Саша! Перестань.
- Не кричи, - поморщился. Злило, когда она вот так, по первому Димкиному реву, кричала на Сашку, хоть тот, зачастую, был и не виноват. Участь старшего брата. Никогда не думал, что время меня изменит, сам младший в семье, всегда мне думалось, что старшему лучше, а тут… Жалко мне Сашку.
Хотела мне ответить что-то, даже рот приоткрыла, наверное гневное бросить хотела, но рукой махнула и снова к ванне обернулась, дальше стирать.
Я прошел в зал. Димка орет, Сашка вообще в комнате. Чего орет? Непонятно. Взял его на руки, прошел на кухню. Как стала пресна жизнь в браке. Никогда раньше об этом не думал, а теперь вот… Контраст. Четкая линия контраста меж прогулкой и этой однотонной жизнью, где нельзя выкроить пары часов для себя, а только им, им всем и они тоже тебе – нет «я», есть вечно обязанное «мы».
Сказал тихо Диме:
- Ну, чего ревешь? Что случилось?
- Типа. Типа. Моко, - залепетал он в ответ на своем детском наречии. Хочет пить. Хочет молока.
Налил, кружку держал, пока он пил. А он не торопился, смаковал, останавливался на передышки и снова к кружке.
В зале затрезвонил домашний телефон. Один звонок, два, три, а Димка все пил и пил.
- Возьми, - крикнула Даша из ванной, - я занята.
- Сейчас, - крикнул в ответ, выдернул кружку из рук Димки, чтобы тот не облился, и к телефону. Схватил трубку.
- Але, - а в ответ голос мужской, с благородной хрипотцой, только непонятно. Звуки «пшекающие», речь ломкая.
- Что? – переспросил я, - Вы на каком? Это на чешском?
Почему именно про чешский подумалось – не знаю. Может из-за монеты сегодняшней, может из-за темы этой, что мозг мне за эти дни выела – не знаю.
- Ес, Чехия, - породистый голос перешел на интернациональный английский. Я ответил как мог, стыдясь за свой дикий акцент:
- Сорри, ю аре мистейк. Итс э Раша.
- Сорри, на том конце провода повесили трубку.
- Кто звонил? – спросила Даша из ванной.
- Номером ошиблись.
Тоже повесил трубку, достал из кармана монету, покрутил перед глазами. Все к одному. Свихнулся. Буркнул под нос: «Судьба».
Ближе к ночи, когда жена укладывала детей, а я сидел перед компьютером, снова раздалась телефонная трель. Бросился к телефону, чтобы мои не успели проснуться, схватил трубку.
- Да.
Владимир.
- Антонина. Откуда у тебя этот номер?
- Я в офисе, сценарии твои смотрю, - вместо ответа сказала она, - помнишь мистику про антропологов и семью?
- Само собой.
- У тебя там все написано?
- В смысле?
- Это весь сюжет?
- Да. А что?
- Ты «Ребенка Розмари» читал?
- Странный переход. Да, читал.
- И как, она тебе скучной не показалась?
- Клуша клушей.
- Я про книгу.
- Ну да, перетянута. Нудно очень.
- А ты понимаешь, что оно так и должно быть?
- Может быть.
- Не может быть! – она вдруг как-то сразу распалилась, в голосе зазвенел гнев, - Именно так и надо было для того, чтобы показать перерождение сознания. Именно так надо было строить конфликт с собой, со своим восприятием Розмари. Страшно не то, кого она родила, а страшно то, что она была к этому готова, понимаешь?
- И? Ко мне это как относится? Причем тут моя идея?
- У тебя нет внутреннего конфликта. Ты написал показуху. Сценарий для фильма.
- Там есть конфликт, - уже я завелся, - в средневековье, когда…
- Это отображение действительности. Это выбор обязательный, принудительный. Тут… Вова, не путай внутренний конфликт с обстоятельствами. Внутренний конфликт порождается самим персонажем и для себя. Он уходит от логики и тем этот выбор… Я не знаю. Подумай.
- И что ты мне предлагаешь? И вообще! Ты хотела «прогулку»!
- Не кричи! Детей разбудишь, - уже усталым тоном сказала она, - я тебе предлагаю подумать. Нужен конфликт главного персонажа. Постарайся отойти от внешнего и загляни вглубь.
- И тогда…
- Не перебивай. Главное, Вова, не бойся быть скучным.
- А я и…
- Не бойся.
И она повесила трубку. Я постоял еще секунду другую, слушая гудки и тоже положил трубку на аппарат.
- Маразм, - тихо буркнул я. Если честно, уже сегодня ночью хотел взяться за расширения плана «прогулки», а тут такой финт ушами. Подумай. Хорошо. Только куда думать?
Сел за компьютер, из почты достал список с идеями, нашел нужную. Рабочее название: «Предопределенность».
Костел Костница, два антрополога из Пражского университета, практика. Исследуют черепа, датируемые 1300-1500 годами. Черепа, предположительно, семьи. Мужской, женский, четыре детских. Работа написана и надо уезжать, и череп один с собой, до кучи, для музея, по указанию ректора забрать. Вот тогда и события с раскрытием прошлого, явление духа матери той семьи, галлюцинации, рассказ истории смерти детей, мужа от черной смерти про то, как мать, которая могла, должна была спастись, уехав в Прагу, остается у Костницы, у детей своих – убитая горем мать. А дальше вселение духа в антрополога – молодую девушку и отъезд: череп в университет, в Прагу, в музей, а практикантка тоже в Прагу. В дурку. Проходная, скучная история. И вправду – вполне себе обычный ужастик без глубины и прочей скучной ереси. Главный герой – антрополог. Она проходит через пугалки, через страх и прочую муть. Какой ей дать внутренний конфликт? Какой! Она боится просто, вот и все. Так принято, так прокисано законами жанра. Она – жертва. Дух, поковыряв в своих призрачных зубах, со скуки вечности своей, выползает из неведомого астрала и запугивает бедную деваху до полусмерти тогда, когда ему только заблагорассудится. Как кошки-мышки. Какой внутренний конфликт может быть у мышки? Ей лишь бы в норку от когтей свалить и все. Тут только страх, ну может еще и поиски ответа, как сбежать от духа, разобраться, что ему нужно, а потом… Классика – перезахоронение, исполнение последней воли ну и прочее. Только все это внешнее – это обстоятельства, а не внутренний конфликт. И вообще, я не могу оставить дух матери не вселенным в деваху! Иначе вся эта «предопределенность», вложенная центральным зерном идеи, летит в неведомые края, растворяясь в сизых облачных далях вечного горизонта.
Я еще раз пробежал глазами по тексту, зевнул широко и душевно, так что хрупнуло, глянул на часы – половина первого ночи. Завтра просыпаться в шесть и на работу. Пора баиньки.
* * *
Как будто тяжесть привычная легче стала. Свежее. Грудь не давит. Просто ощущения, ощущения без мыслей, да и самих этих мыслей давно уже нет и сколько их нет… не знается, не помнится. Есть только одно согревающее в этом извечном мраке и сырости чувство – они рядом.
Удар, перерубающий кости. Наверное сейчас слышен скрежет железный, наверное… Наверное было бы больно, если бы не истлело, не исчезло бы все давно, что было когда то живым. Ощущение, легкое, нежное: чьи-то трепетные пальцы берут по частям, по осколочкам, грязь земную стряхивают, обтирают, а потом… Даже жарко от тепла, от любви. Складывают в ящик, где уже лежат они, все они – любимые, родные. Они здесь все, рядом, вперемешку со мной, с собой, во мне и вокруг. И они тоже чувствуют, им тоже тепло, и мы ласкаем друг-друга в своем небытие единственным, что осталось в этом мире – собой, своим отзвуком.
Тепло.
* * *
Проснулся. Сел. Откинул покрывало.
Темно еще. Даша спит в детской. В ночной тиши хорошо слышно ее сопение. Димка чуть похныкивает, тоже во сне. Посмотрел на светящиеся в темноте стрелки часов – половина четвертого утра. Просыпаться нескоро. Чего же тогда соскочил? Зачем? Из-за сна? Что за сон1 Ни звука, ни луча света – глухой и немой. Такой и помнить не надо, но…
Тепло, жар любви – сердце заходится. И пьянящая, щемящая тоска – насквозь, через нутро, через кишки. Провел рукой по щеке – слезы. Слезы счастья. Я был счастлив там, во сне, счастлив так, как никогда в жизни. Ни до того, ни после. Так не может быть счастлив ни один из живущих, будто претерпел больше, чем можно вложить в десяток жизней разом. И тоска, огромная, беспробудная, словно пропасть бездонная с ним же, со счастьем этим. Только уже не страшная тоска, потому что уже все, уже хуже быть не может.
Снова лег. Попытался уснуть. Сон не шел. Я ворочался, переворачивался с боку на бок – тщетно, разве что иззевался едва ли не до боли в скулах.
Снова сел. Темно и тихо.
Встал, прошел к окну. За стеклом пустой двор, фонари, пара окон в доме напротив льют желтый, уютный свет – там, наверное, тоже не спят.
Зажужжал сотовый на подоконнике. Вздрогнул, взял телефон – СМСка с неизвестного номера. Открыл: «Спишь? А мне не спится» и внизу, через строку две большие буквы через дефис «А-Т».
- Шутники, - усмехнулся, телефон отложил и снова взял. 2А-т2 – Антонина – Тася. Может быть? Или нет? Но это же бред1 Бред в полчетвертого утра писать какому-то… Бред…
Но все же я нажал на вызов, выждал один гудок и сбросил. Почему у меня так бешено колотится сердце и дыхание вдруг будто замерло, е в силах протолкнуть затвердевший разом воздух.
Телефон в руках завибрировал, я торопливо ответил.
- Вова, - так и есть – Антонина, Тася, - я вас не разбудила?
- Мы же на ты, - прошептал в трубку.
- Что? А, да, прости, не разбудила?
Я торопливо выскочил на балкон, тихо прикрыл за собой дверь.
- Нет, я только что сам проснулся. Сон дурацкий.
- Кошмар?
- Нет. А ты почему не спишь?
- У тебя когда-нибудь было такое, что вся жизнь кажется бессмысленной, ненужной, - замолчала, - особенно обидно именно из-за того, что не нужна никому.
- Тебе сколько лет?
Она усмехнулась, наверное грустная эта усмешка у нее вышла.
- Вообще то такие вопросы бестактны.
- Я для…
- Нет, - это не кризис среднего возраста, если ты об этом.
- Ну да, ты еще девчонка, - улыбнулся, вспомнив, как ветер хлестал ее по лицу там, на качелях, как она с яркими глазами и широкой улыбкой взлетала навстречу солнцу.
- А ты у нас поживший дядечка. Древний.
- Я себе таим иногда кажусь. Так бывает зацепит, что уже не такой, как тогда, не подтянутый, не… А ведь, что самое страшное, самое страшное в том, что уже никогда таким и не буду, как бы ни хотелось…
- Да, простые истины понять сложней всего. Их нужно пережить.
- Да.
Мы помолчали. Пауза затягивалась. Только сейчас я услышал звенящую ночную тишину. Безветрие, белые холодные светляки фонарей, белые звезды, белый череп луны над широким языком двора. Даже писка комариного не слышно.
- Что за сон? – спросила Тася.
- Что?
- Ты сказал, что тебе муть какая-то снилась. Расскажи.
- Не смогу.
- Бред? Постмодернизм? Не бойся, я столько бреда уже прочитала, что…
- Нет, там другое. Я не смогу рассказать. Там ни образов, ни звуков – темнота и тишина.
- А что тогда?
- Ощущения.
- Какие?
- Я не… это как сначала, будто ты уже давно… не знаю. Тась, я не смогу рассказать.
- А проснулся от ужаса? Или просто?
- От счастья.
- Так не бывает, - снова усмешка, но эта, наверное, уже веселее, хоть и с изрядной доли грустинки.
- Но случается, - я улыбнулся, - Тася, у тебя парень есть?
- Владимир Николаевич, что же вы такой забывчивый? Я же еще тогда, при первой встрече…
- Прости, забыл. Хотя… Я думал, что ты сказала так, для завязки разговора, - хмыкнул, - для углубления сцены.
- Ай-яй-яй, что же вы, Владимир Николаевич, из меня такого монстра делаете расчетливого. Правда – все чистая правда.
- А был?
- Парень?
- Конечно.
- Последний был уже не парень – зрелый мужчина, даже можно сказать в годах. Давно.
- В годах? Сколько же тогда тебе было?
- Я тогда была старше и мудрее, - рассмеялась, - должна была соответствовать.
- Интересно.
- Ничего интересного. Так тоже бывает.
- Знаешь, я тут подумал по поводу конфликта.
- Вова, не надо сейчас.
- А что надо?
- Давай помолчим.
- По телефону?
- Хотя бы так.
Я умолк. Скользнула по небосводу звезда, едва не зацепив далекий, летящий где то рядом с нею самолет, чьи огоньки мерцали в небе, кусок луны отъела жадная черная туча и теперь получалось, что Луна глядела на меня этак украдкой, будто выглядывала.
- Вова.
- Да.
- А я бы тоже хотела.
- Что?
- Проснуться от счастья, - я улыбнулся, она помолчала, и опять грустно, совсем, как тогда, когда позвонила, сказала, - спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Я постоял еще чуть на балконе. Хотелось курить, очень жаль, что нет у меня дома тайной заначки для таких вот случаев. Жаль.
Вошел в комнату, прикрыл дверь на балкон, улегся. Закрыл глаза.
* * *
- Вова, - крикнул токарь от станка.
- Сейчас! – крикнул в ответ и вновь уперся взглядом в чертеж, что мы разглядывали на пару со сварщиком, - Выборкой сюда ставишь. Понял, - посмотрел на сварщика, тот кивнул.
- Шестой катет? – он ткнул палец в место пристыковки, где не было должной выноски.
- Нет, - закусил губу, задумался, - покорежит. Четвертый и по чуть-чуть. Там капнул, тут. Сплошняком не гони.
- Будь исполнено, - и сварщик показушно дал под козырек, а я, спешно, зашагал к Андрюхе – к токарю.
- Чего крич… - краешком глаза, на периферии зрения, увидел силуэт в ярком проеме распахнутых цеховых ворот. Не успел оглянуться, не разглядел, кто, но все же заметил – не мужик. Баба какая-то, то ли в халате, то ли в тряпье каком.
- Вова, - недовольно крикнул Андрюха.
- Иду! – подошел к токарному, спросил, - ты бабу видел?
- Какую?
- У ворот прошла в халате.
- Что ей тут делать?
- Вот и я про то. Что у тебя?
- Смотри, тут допуск…
- Давай, до завтра, - я махнул рукой Игорю, сварщику, он махнул мне и пошел прочь, к воротам.
Я постоял еще с минуту на улице, подышал, и снова вошел в цех. Надо было еще табеля закрыть, на завтра чертежи подобрать, записать в большой разлинованной тетради из под расцеховки выполненные работы. Рутина.
Прошел в свой кабинет, сел за стол, взял в руки ручку, открыл тетрадь…
В цеху звякнуло железо. Встал, выглянул в окно – пусто. Никого. Я не двигался, всматривался в сумрачный цех. Показалось, что в углу там, где почти темно, двинулось что-то, будто сама тень чуть колыхнулась. Вышел, крикнул:
- Эй! Тут камеры стоят. Лучше иди, - сам в угол смотрю. Недвижно все. Только слышно как трансформаторы расточного станка гудят.
Развернулся, шагнул в кабинет и…
Она стояла напротив, застыла у моего стола. Высокая, худая, в грязном тряпье, седые слипшиеся лохмы выбились из под грубого платка, глаза ввалившиеся, губы синие. Всего лишь мгновение, а потом пропала страшная старуха.
Я глубоко вдохнул и только тут понял, что не дышал и тут же стук своего сердца услышал ухающий, и пот еще холодный, липкий.
Прошел к столу, сел перед открытой тетрадью, взял ручку и резко оглянулся – никого. Попытался начать писать, но не получалось. То и дело вскидывал голову, оглядывался, то и дело казалось мне что кто-то здесь есть, затылок мне взглядом буровит, шепчет…
Закрыл тетрадь, закинул ее в пакет, табеля туда же, подошел к двери, чтобы свет выключить. Не смог заставить себя нажать на тумблер. И дальше по цеху, до двери, едва ли не бегом, с оглядкой.
Выскочил на еще светлую улицу, постоял с минуту, снова в цех, на сигнализацию поставить. Руки не тряслись конечно, мимо кнопок не промахивался, о все время оглядывался. Поставил и прочь! Лязгнул замок на калитке. Все.
Дошел до проходной, показал пропуск скучающему охраннику, вышел за территорию. Да, подмывало спросить его на прощание про старуху: «Видел? Нет? Пропускал?» - вот только зачем? Знаю, заранее знаю, что не было никого, а все это только тут – у меня в мозгах.
Как должен вести себя человек, съехавший с катушек? Не знаю, я раньше только предполагал, прикидывал в своих текстах, а тут вот сложилось… Зато я точно знаю, когда это случилось: силуэт приметил как раз минут через десять после обеда. Так и есть. Я сошел с ума в десять минут второго двадцатого июня две тысячи четырнадцатого года. Был солнечный, погожий денек. Неплохое начало для рассказа. Весьма неплохое…
На остановке было людно. Целая толпа выстроилась в ожидании своей маршрутки. Вклинился в толпу, тоже встал и через пару секунд заметил, что вокруг меня образовался пустой пятачок. Ясно – забыл переодеться в чистое, как был в спецовке, так и сбежал. Ну ничего, в кармане есть чуток денег – с обеда остались, на проезд хватить, остальное не важно.
Стараясь делать вид, что все так и должно быть, отвернулся от всех, уставился прямо перед собой. Просто стою. Просто жду маршрутку. Все как обычно. Напротив, через дорогу, у старой бетонной будки остановки, такая же толпа. Тоже ждут.
Подъехал автобус и все это многолюдье разом втиснулось в его тесное нутро. Автобус, пыхнув на прощание черным выхлопом, отчалил. Пусто. Никого. Хотя… В тени самой остановки есть кто-то. Кто-то. И этот кто-то смотрит на меня. Пристально.
Стараюсь разглядеть. Не могу. В старой бетонной остановке чересчур сумрачно, только силуэт – высокий, сухой силуэт.
Я знаю кто это. Хочется, бесконечно сильно хочется спросить хоть у кого-то есть ли там кто? У кого угодно, да хотя бы у этой блондинки в тесных джинсиках, что так старательно жмется от меня, или у того кряжистого мужика с сигаретой. Но лучше не надо. Я стою, я жду свою маршрутку. Все хорошо, все как обычно. Снова смотрю на остановку – никого, а может нет, может она отступила на шаг в густой, непроницаемый мрак.
Подъехала маршрутка. Запрыгнул, отдал деньги, уселся на освободившееся место. Старался не смотреть по сторонам, только перед собой, только на руки свои грязные, немытые. Я хочу домой, я, наверное, устал, я переутомился – график без выходных когда-то должен был сказаться и нечего тут удивляться. Все нормально, мне просто надо отдохнуть, мне просто надо выспаться. Вот и все. Просто отдохнуть.
Вышел на своей остановке, тоже людно, солнечно – успокаивает, но не обманывает. От себя не убежишь.
Быстро перешел дорогу, вдоль дома, мимо магазинов, за угол и к своему третьему подъезду. Уже у подъезда, когда доставал ключи и, не глядя, тыкал ими в панель домофона, понял, что все время оглядываюсь, озираюсь, ищу взглядом ее – старуху.
Открыл подъезд и быстро, через три ступеньки, домой.
Открыл двери, скинул ботинки. В коридор вышла жена.
- Привет, - торопливо поздоровался, расстегивая спецовку.
- А что это ты… - начала она.
- Подвезли. Переодеваться не стал, чтоб не ждали.
Дома хорошо, дома дети, крики, шум, гам, телевизор орет опять же – хорошо. Вот только…
Жена пошла укладывать детей. Я полез к ним. Кое как втиснулся с нею на раскладное кресло у двухъярусной детской кровати.
- Вова, - она попыталась лечь поудобнее.
- Я соскучился, - законючил я, - можно с тобой.
Еле как улеглись, жена поглядывала на меня косо, я же старательно этого не замечал, глазел по сторонам: то на окно за тюлем, то вверх, туда, где на верхнем ярусе сопел Сашка. Спокойно, мирно, тихо…
В очередной раз глянул вверх и холод пронзил меня до пяток. Тонкие, длинные, костистые пальцы высунулись из-за бортика кровати, охватили его и следом, медленно, голова. Лица не разглядеть, только холодный блеск глаз. Я, не отводя от этого взгляда глаз, тихо шепнул:
- Даша, Сашка спит? – спросил и не услышал ответа – она тоже спала. Толкнул ее, и еще раз, посильнее – спит как убитая, как никогда до того. А еще холодно стало, казалось, будто выдохнешь зависнет перед тобой облачко пара морозного.
Выдох, громкий, долгий, хриплый и вопрос, тоже хрипящий, мертвенный, и непонятно – вслух, или у меня в голове:
- Ты любишь своих детей?
- Не смей, только не детей… не смей, - мне казалось, что я кричу, но слышал срывающийся шепот, заполошный шепот.
- Ты любишь, - хоть и смотрел не моргая, не отрывая взгляда от блеска ее глаз, но не заметил, когда в ответ на меня уставилась лишь пустая тьма. Я сглотнул, перевел взгляд на окно, снова наверх – никого.
- Черт, - закрыл глаза, вдох, выдох, снова открыл.
- Ты любишь ее, - силуэт у окна. Длинный, вытянутый, будто на скелет набросили длинную хламиду.
В голове крутится идиотский вопрос: почему я вижу ее глаза, почему? Она же против света.
- Уходи, - шепчу я, - Уходи! – кричу, - Уходи!
И снова никого, снова слышу сопение детское. Холод отступил. Только вот надолго ли? Но это уже не страшно, не так страшно, лишь бы подальше от них, от жены, от детей, главное – от детей.
Осторожно, стараясь не разбудить Дашу, ужом выпростался из узкого, тесного кресла на пол, сел.
- Ты же не отстанешь, - тихо спросил у темноты, - нет? Нет… - помотал головой, - не отстанешь.
Встал, вышел в зал, свет включать не стал – незачем ей препятствия строить. Пускай приходит в темноте, разве что телевизор включил, громкость на едва слышный минимум выставил, сел на диван. Я ждал и она пришла.
- Ты любишь их, - тихий шепот. Я не стал поворачиваться к ней, искать ее взглядом – смотрел на телевизор.
- Да, - поежился. Опять повеяло прохладой, - Я их люблю. Кто ты?
- Ты можешь без них? – холод стал сильнее, пошел пар изо рта, еще чуть и поползут иглы инея по стенам, по дивану, заключат в зимнее узорчатое оконце телевизор.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
- Не хочу. Не хочу об этом думать, - все же не удержался, посмотрел в сторону окна – вот она, все такая же высокая, сутулая, только теперь, когда я сам е ждал, когда не убегал, она уже не страшит.
- Я хочу быть с ними, - голос ближе, и холод сильнее, уже во мне самом. Чувствую, как кожу сковывают тонкие трещинки льда, бегут от кончиков пальцев выше, по запястьям, по плечам и уже не чувствую ни рук, ни ног, только холод, - Не разлучай.
- Я… - сглотнул, повернул голову, больше ничем двинуть не мог. Стоит, уже ближе. В отсветах телевизора видно ее ввалившееся лицо, кожа, облепившая череп. Она не стара, нет. Возможно она даже молодая, ее высушила тяжелая жизнь, страшное горе. Она ничего не может, она не может ни напугать, ни, тем более, сделать что-нибудь. Даже Эти явления ее – всего лишь жалкая попытка, акт бессилия, отчаяния… Она не может требовать, только просить, только умолять.
- Ты персонаж, тебя нет, я ничего не сделаю.
Наверное, если бы она могла, она бы встала на колени, она бы умоляла, заламывала бы руки, но она не могла. Ничего не могла. Даже заплакать.
- Не разлучай, - снова повторила она. Сделала все, что было в ее силах и даже больше. Я увидел лица, лица в яркий солнечный день. Ни единого звука, ни единого ощущения – немое цветное кино: трое детей в мешковатом, затасканном тряпье бегают по полю среди колосьев, ветер пригибает золотые стебли хлебов, усатые, налитые головы кивают, кланяются ему. Счастливые дети играют в салки, а один, самый маленький, пухлощекий, на руках – у нее на руках. Я вижу ее глазами. Счастье. Великое счастье матери, которое никогда не понять мне. Я всего лишь отец. Всего лишь любящий отец.
И сразу горе: те же лица, те же дети, только не в поле, а на холодном сером камне церковной плиты. Желтый солнечный свет бьет в арочный проем окна, освещает лица, греет их, вот только румяней они не становятся от этого, не наливаются краснотой пухлые щечки. Серые. Мертвые. Холодные.
Я снова на диване, шепчет телевизор, не холодно, тепло и пара изо рта нет. Она больше не придет. Не знаю, откуда мне это известно, но уверенность полная – она больше не придет никогда. И не важно: напишу я про нее, или нет – не придет. Только вот… Только я знать буду, помнить буду, что лишил ее одного единственного, посмертного счастья, помнить буду лица. Буду…
Завибрировал сотовый в нагрудном кармане. Достал, ответил не глядя на дисплей – знал, кто звонит в такой час.
- Да, Тася.
- Привет. Вов, не поздно?
- Привет. Нормально.
- Вова, обсудили с редактором твою идею, ну ту, где про Костницу и…
- Я не буду писать. Это не буду.
- Вова, ты не понимаешь! Он говорит, что готов даже на гонорарной основе. Надо будет, чтобы ты подъехал по бумагам…
- Тася. Не бу-ду, - раздельно, по слогам сказал я и сбросил вызов.
Уставился в телевизор – какой-то фильм: вечно серьезное, со сдвинутыми бровями, лицо Клинта Иствуда, пиджаки, сигареты – полицейский детектив. Наверное неплохой фильм, может даже стоит досмотреть.
Снова завибрировал телефон в руке. Придавил палец к динамику, чтобы звонок никого не разбудил. Раз гудок, два, три, четыре – сдалась. Сбросила. Ну и хорошо. Потом пиликнуло сообщение – СМСка.
Прочитал: «Почему?!!!».
Открыл окошечко для ответа, задумался, написал ответ: «не могу». Отправил. Сделал телевизор погромче.
Снова СМСка: «Завтра пообщаемся».
Ладно, завтра, так завтра. Я свой выбор сделал. Все.
* /* *
- Привет, - она махнула рукой.
- Привет, - улыбнулся, - давно ждешь?
- Есть чуть-чуть.
- Откуда знаешь, где работаю?
- Догадайся с трех раз.
- Колька?
- Колька.
- Ты по вчерашнему? Давай отойдем, - пошел прочь от проходной и Тася следом.
- Слухов боишься.
- Не хочу.
- А ведь мог бы похвастаться. Я же на девяточку тяну? Или может даже на десяточку? А?
Остановился, осмотрел на нее. Сегодня она была красива женской, доступной красотой: яркий макияж, расфуфыренная прическа, топ легкомысленный, разлохмаченная по низу джинсовая миниюбка.
- На проститутку похожа. На красивую проститку.
- Спасибо за комплимент.
- Обращайся, - привычно ответил я.
- Вова, почему?
- Макияж, юбка эта…
- Не придуривайся. Ты знаешь о чем я. Внутренний конфликт? Да? Найти не можешь? Редактор сказал, что если ты…
- Нашел.
- Что?
- Внутренний конфликт.
- А что тогда? Почему нет?
- Очень хороший внутренний конфликт получился, - усмехнулся грустно, - слишком хороший. Личный.
- В смысле? Вова, не морочь мне голову! Что за черт!
- Считай это моей блажью. Я не хочу убивать детей, даже на бумаге.
- Но это все равно когда-то придется делать!
- Но не сейчас и не в этом тексте!
- Не понимаю…
- И слава богу.
Мы вышли к небольшому, пустому уже в это время, детсаду.
- Пойдем, - она потянула меня за руку к воротам, - посидим на веранде.
- Тась, не обижайся, но давай без этого…
- Без чего?
- Ладно, пошли.
Мы сели на лавочку в веранде. Заросший щетиной мужик и стройняшка в тряпье путаны – быдло на отдыхе, только пива с сигаретами не хватает.
Тася полезла в сумочку, достала пачку «Vouge», закурила, спросила:
- Будешь?
- Не курю.
- Хм… Никогда бы не подумала. Точно не будешь?
- Точно.
Убрала пачку, затянулась, выпустила кольцо дыма из красного рта, спросила:
- Ты вообще от книги отказываешься? От участия.
- Нет. Только от этой темы.
- Странно.
- А что ты хотела, - внезапно вспылил я, - писатели – народ со странностями. Гении, сама хотела! У нас там, - вцепился себе в шевелюру, - тараканов не меряно! Это не…
- Вова. Вова! Тихо. Не кричи. У тебя неприятности?
- Глупо. Какие неприятности? Дом, работа – все как обычно, - ссутулился, руки в замок сцепил, голову опустил, повторил, - все как обычно.
Да, все как обычно, разве что вчера с ума сошел, а в остальном все нормально.
- Выпить хочешь?
Я усмехнулся. Не хватало, чтобы она и вправду сейчас достала из глубин своей сумочки пару бутылок «Балтики» тройки – тогда картина «Быдло на отдыхе» была бы завершена.
- На, - толкнула в плечо.
Не глядя потянулся – фляжка. Глотнул, обожгло горло – коньяк. Протянул обратно.
- Нет, подержи, погрей, - пожал плечами, - Тебе самому какая идея больше нравится.
- Не знаю.
- Сейчас? Прости… Теперь?
- Ага, правильно, - усмехнулся, - Сейчас-теперь не знаю.
- У тебя там про Иисуса и Магдалену было…
- Нет, не хочу, - я испуганно встрепенулся. Сам не понял, чего испугался, но, подспудно, где-то там, в глубине сознания, почувствовал ужас от представления того, как грубо кованные костыли входят под размеренными ударами молотка в мои ладони. Снова отпил. Мало. Глотнул еще.
- Не хочешь рассказать? – она заглянула мне в глаза.
- Нет.
- Сигарету?
- Давай.
Она протянула мне пачку. Достал тоненькую сигарету, прикурил от заботливо протянутой зажигалки.
- Ты мне такой нравишься.
- Дурной, чумной, небритый, - осклабился, добавил, - пьяный.
- Именно. И с сигаретой. Ты такой другой, совсем другой.
- А какой я – другой?
- Обычный. Обыденный подкаблучник. Скучный.
- Тася, а тебя не смущает, что я женат? – едко спросил я.
- Нет. Ты мне нравишься.
- Ты плохое время выбрала.
- Понимаю.
- И что теперь?
- Ничего. Тебе решать. Дай.
Она забрала фляжку, сделала пару больших глотков, протянула обратно.
- Бред, - буркнул я.
- Сюрреализм, - поправила она, - красивые слова углубляют картину. Это как мазки на холсте – дают текстуру.
- Давай сейчас без этого.
- Давай.
- Колька знает? Лена?
- Никто не знает.
- Хорошо. И не надо.
- Хорошо.
- Это такое наказание за прогулку?
- Нет, - уверенно, - Может быть. Не знаю. Наказание все равно должно было быть.
- Бред. Это бред! Именно бред! Это жизнь, это не книга, тут не должно быть всех этих красявостей и законов жанра. Прогулялись – забыли. Я понял суть жанра, ты отработала задание – хэппи энд.
- Твои тексты, - она помолчала, кашлянула, - то что ты передал, то что Валя отдал… Мне понравился ты в своих текстах. Еще до тогда, до встречи. Я тебя нашла по твоим текстам. Прости, я тебя обманула, я прочитала все что ты написал. Все…
- Спасибо.
- И я сама напросилась с тобой работать.
- Зачем?
- Интересно было.
Я запрокинул фляжку, допил остатки, спросил:
- Что теперь?
- Ты уже спрашивал. Я не знаю.
- Что же так все погано то… - помотал головой, повторил, - что же все так погано.
- Пошли в ресторан.
- Зачем?
- Мы тогда не посидели, помнишь?
- А теперь то зачем? К тому же я кафе предлагал.
- Просто, - грустно улыбнулась, - Хочу горе залить, - толкнула меня плечом, - Жилеткой поработаешь?
- Радикально не подхожу. Тварь бесчувственная.
- Больше не с кем.
- Я без денег.
- Сейчас, - торопливо полезла в сумочку, достала кошелек, хапнула рукой оттуда и предъявила мне целый ворох купюр, - вот! Стол дешевым не будет!
- Пошли.
Мы встали, побрели неспешно. Затрезвонил телефон, торопливо полез в карман.
- Да, слушаю. Слушаю. Говорите. Да говорите же!
Хрип, тишина, стон страшный, будто на вдохе умирающего. Я замер с трубкой, покосился на Тасю, что пристально смотрела на меня. Неужели… Неужели опять. Я же был уверен, что все закончилось! Что…
- Ты любишь их? – тот же голос, тот же мертвенный, мертвый голос.
Тася выхватила у меня телефон. Быстро, порывисто, я даже понять не успел. Личико ее миленькое перекосило от гнева, ярости. Она закричала в трубку.
- Оставь его в покое! Слышишь? Сгинь! - нажала отбой, вернула телефон, - Прости. Просто тебя так перекосило…
- И ты…
- Да! И я психанула! Ты думаешь мне сейчас так просто? Что я тебе могу сказать? Ты даже ничего не говоришь, не объясняешь, почему не хочешь писать, а я и слова вставить не могу! Не могу, потому что ты! Ты так решил! И все! И я… я… - посмотрела мне в глаза, - Вова, я же…
- Где твой ресторан?
- Там. За углом. Только не ресторан, а так, ресторанчик. Пожалуйста, помолчим пока.
- Хорошо.
Ресторан и правда оказался маленьким, этакое полукафе. Даже столики на улице расставлены – совсем уж как то несолидно. Но зато столики мило стояли: в тенечке, под раскидистыми деревьями, почти подходя к краю обрывчика, под которым длинно простирался поросший скат и к блестящей отблесками реке.
- Здесь? – я указал на столик, что ближе всех был к обрывчику, что был в самой тени, самый отдаленный и одинокий.
- Да.
Сели. Официанта долго не было. Антонина сидела молча, водила пальцем по столешнице, а я смотрел на реку, по которой чинно и неспешно плыл, наверное, большой белый корабль. Отсюда он казался этакой неспешной белой букашкой на длинном блестящем языке реки.
- Здравствуйте. Меню, пожалуйста, - официант положил по папочке перед ней и передо мной.
- Вина красного, хорошего, рыбу какую-нибудь. Вов, ты что будешь? – я пожал плечами, - Тогда еще коньяк, мясо. Антрекот или еще что. Сухарики острые. Все.
Официант исчез, будто сквозь землю провалился.
- Он мне не нравится, - наморщила носик, - не подходит к сцене.
- Чем?
- Молодой, здоровьем пышет, толстый еще. Ты не заметил?
- Внимания не обратил, - хотя тут же припомнил. И правда крепко полноватый молодой человек, - но даже если так, то что с того?
- Хочу другого.
Подошел официант: в возрасте, благородная седина на висках, лицо благородное, осанка. Составил с подноса на стол заказ, кивнул, сказал должным ситуации, будто все знал наперед:
- Вас не побеспокоят.
- Спасибо, - она кивнула.
- Как ты и заказывала, - кивнул на спину удаляющегося официанта, - такой больше подходит?
- Да. Хочу, чтобы сегодня все было как я хочу, - поковыряла вилкой рыбу, отложила в сторону, - и как хочешь ты.
- А если я не хочу. Не хочу быть здесь сейчас.
- Захочешь. И вообще! Почему пусты бокалы!
- Сейчас, - потянулся к вину.
- Давай коньяк.
- Желанье женщины…
- Любимой, - перебила меня Тася.
- Это у Кольки любимой, - вспомнил я первую нашу встречу.
- Наливай уже.
Я разлил коньяк, поднес стопку к носу, вдохнул. Хорошо, конечно, пахнет. Не дешевый. Хотя… смог бы отличить запах хорошего коньяка от плохого? Не уверен.
- За литературу! – она подняла стопку.
- За литературу.
Она выпила, пристукнула стопкой о стол. Интересная она была, необычная, неправильная, и эта неправильность даже чуть привыкала. Девушка без маски, без защиты, без излишней показушности – просто и прямо. Так, наверное, бывает очень редко, когда совсем без масок.
- Я тебе не нравлюсь.
- Ты… - начал я.
- Прости, не так. Ты меня совсем не любишь.
- Прости.
- Глупо?
- Очень.
- И не полюбишь?
- Я надеюсь, что мы больше не будем встречаться.
- Почему надеешься? – усмехнулась, - Щадишь мои чувства? – подалась вперед, спросила заговорщицким шепотом, - Или боишься, что уйдешь от своей прачки.
- Не уйду.
- Но боишься?
- Возможно.
- А если я дам тебе мир?
- В ладони положишь? – откинулся на спинку стула, хохотнул, - Или на блюдечке?
- Помогу. Помогу с книгами.
- Тася, не будь смешной. Я не хочу, чтобы вот так, за просто и по блату.
- А ты хочешь, чтобы за талант и гениальность? – она тоже откинулась на спинку стула, склонила голову набок.
- Ну да, как-то так.
- А так и будет. Я помогу, я смогу тебе помочь.
- Как с прогулкой? Советы? – помотал головой, - Нет, Тась, тут пережить надо, чтобы…
- Простите, - у стола стоял все тот же породистый официант, - мне кажется вам больше подойдет это, - он поставил на стол фигурную бутылку, внутри плескалась что-то зеленое, - Абсент.
- Спасибо, - кивнула Антонина, как-то вдруг и сразу она стала именно Антониной. Появилась у нее в лице какая-то строгость и снова, как тогда, при первой встрече, она будто бы старше стала. Провела рукой по волосам и вся ее расфуфыреность как-то разом пропала, будто укладку сделала.
- Дайте даме огня, - она чуть подалась вперед, мундштук черный, тоненький, элегантный, в нем сигарета. Нет, все таки не как тогда – моложе и сейчас она походила не на старуху, а на высокородную даму, красивую, избалованную вниманием и деньгами.
- Здесь не курят, да и, - хлопнул себя по карману и замер в удивлении – что-то там лежало. Достал. Так и есть – зажигалка. Дорогая, бензиновая, с инкрустацией.
- Мне можно. Огонь?
Я отщелкнул крышку зажигалки и даже щелчок этот прозвучал дорого – китайские так щелкать, с глухим бронзовым отливом, не смогут никогда.
Она затянулась, убрала завиток за ухо и я заметил блеск длинной серьги. Так бижутерия не блестит… Еле сдержался, чтобы не спросить, настоящие ли это брильянты?
- Душно, - провела по шее рукой, - не подходит. Вечер глубокий нужен. Да, так будет лучше.
Наступил вечер, небеса подернулись краснотой, повеяло прохладой.
- Теперь ты веришь, что я смогу тебе помочь? – она улыбнулась. Уже совсем другая: вечернее красное платье вместо топа на ней, на шее ожерелье переливается рубиновым отливом, длинные красные перчатки, поверх них, на пальце, поблескивает перстень. Теперь и к месту мундштук этот длинный стал.
- Ну что, похожа я сейчас на проститутку?
Я встал из-за стола, меня чуть качнуло. Подошел к обрыву, сел на траву. Солнце садилось, кораблик все так же неспешно плыл по широкой реке – никто ничего не замечал, будто так и должно быть, будто все нормально.
На плечо легла рука, глянул в сторону, перстень, красный атлас. Она шепнула мне на ухо:
- Да, это вечер. Так лучше?
- Наверное, - я сглотнул. Не верится, я не верю, что сумасшествие может быть таким – таким всеобъемлющим, - Я вчера видел призрак. Призрак матери из своей идеи к рассказу. Ты мне веришь?
- Нет. Мне не надо верить. Я это знаю. Ты нашел внутренний конфликт для героини?
- Да. Дух в нее не вселился, она сама его впустила. Из жалости и из-за…
- Любви.
- Да, любви к тем детям.
- Это хороший конфликт, это хороший выбор. Красивый.
- А дальше что? Магдалена? Иисус? Что я там должен теперь понять? Крест? Принять на себя муки за людей?
- Ты не сможешь. Рано.
- А что тогда?
- Не важно, - ее рука обвила мою шею, щекой прислонилась к щеке, - это все не важно. Главное, чтобы ты был со мной и тогда…
- Зачем нужна была эта тема? Вообще, зачем все это было нужно?
Дернулся, она меня удержала, прошептала ласково:
- Не надо. Хочешь мы поедем с тобой в Прагу? Ты и я. Там будет издатель. Твой издатель. Нам надо туда.
- Этот заказ вообще есть? Или это нужно было только для того, чтобы я напридумывал всю ту ересь?
- Зачем она тебе?
- Кто?
- Книга, - потерлась о меня, словно кошка, - теперь это не важно. Понимаешь? Теперь издатели сами будут ходить за тобой, клянчить, выпрашивать… Смотри.
Она провела рукой и пропало все: река, ресторанчик, обрыв, кораблик – осталось только солнце закатное, но теперь уже в раме окна. Мы в большом зале, можно с библиотекой спутать, если смотреть только на заставленные книгами шкафы, высящиеся до потолка. Но остальная обстановка: стол мореного дуба, высокое кресло кожаное, под ногами мягкий ворс дорогого ковра.
- Пойдем, - потянула за руку, и я пошел, как сомнамбула – безвольно, - смотри.
Она протянула руку, взяла из многотомной серии один томик, вложила в мои руки. Увесистый, твердый переплет, золотое теснение. Открыл. Со страницы на меня смотрел я. Только этот я был чуть постарше, чуть поседее, в дорогом костюме, какого у меня отродясь не было.
Я оторвал взгляд от страницы и посмотрел на полку. Томов двадцать, а то и больше. Пронумерованные золотыми римскими цифрами. Собрание сочинений.
- Избранное, - будто прочитав мои мысли, сказала Антонина, - и все это еще при жизни.
Тут же распахнулась дверь, мимо нас к столу прошел тот самый я из книги, только еще старше, сел за стол и уставился сквозь нас на алеющий закат. Задумался. Я так же, бывает, задумываюсь, смотря недвижно в одну точку, толком ничего не видя, не обращая ни на что внимания – растворяюсь в мыслях.
Еще одно мановение руки и холодный дождь льет мне за шиворот, лезет в глаза. Антонина рядом: она в плаще, на голове повязан черный газовый платок, черные очки, черные перчатки, черный зонт в руке. Чуть в отдалении люди. Кресты могильные, плиты – кладбище. Осень.
- Что это?
- Твои похороны.
- Зачем?
- Посмотри. Тебе понравится.
Роб опустили в могилу, мимо медленно проходили люди, бросали размокшую белесую землю с глиной туда, в яму. Разные люди: седые, благообразные, неформальные, молодые, средних лет, старые. Поток все шел и шел, а я, тот, кого хоронили, стоял напротив и мок под холодным дождем. Среди людей, там, у могилы, увидел и Антонину. Такая же как и та, что рядом со мной: в плаще, в платке, очках, под черным зонтом. Курит, огонек сигареты дрожит, дым прибивает дождем. Пар изо рта.
- Потом стихи читать будет?
- Да, на смерть прозаика. И пить будут, - обняла меня сзади, шепнула, - тебя очень любили. Тебя будут помнить. Долго. Очень долго.
- В школах изучать, - усмехнулся.
- В выпускных классах. Закрой глаза.
Я закрыл глаза и увидел, увидел как тогда, с призраком, лицо своего сына, своего первенца. Саша. Последние теплые дни осени. На нем пухлый синий комбинезон, в руке палочка. Он улыбается.
- Смотри, - открываю глаза. Светский раут, разодетые дамы, господа, быстрые официанты, шампанское. На сцене сидят в ряд благообразные мужи.
- Это награждение. Вручение премии имени…
Я знаю, что это за премия. В честь уже мертвого меня. Уверен в этом, но это не важно.
Закрываю глаза. Снова сын, снова осень, листва золотая. Ни звука, ни ощущения. Я не слышу ни раута этого со звоном бокалов, ни Антонину, ни смеха Сашиного. А он смеется. Немое кино. Он бежит, слетает шапочка со смешным помпоном – желтоволосый. Маленькое солнышко…
Трясут за плечи, хлещут по щекам. Нет, не сейчас. Я автор, и я хочу видеть именно эту сцену, хочу вставить ее здесь, чтобы был внутренний конфликт главного героя. Он так сможет понять, осознать, что ему не нужна извечная жена-любовница гениев: Гала, Наталья, Лаура – не нужна. Ему не нужны чужие кресты и чужие голгофы, не нужна выпестованная, взращенная чужой мудростью гениальность. Не нужно. Все не нужно. Так.
В лицо плеснуло холодным, капли стекают по щекам.
Открыл глаза. Вечер, но не поздний, душно. Напротив нелепая Антонина – светская львица в тряпье проститутки.
- Это все? – она пристально смотрит мне в глаза.
- Все. Я пойду.
- Давай еще посидим. Время детское.
- Мне давно пора, - встаю.
- А я?
- Ты одна поедешь в Прагу. А я хочу домой.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 827
Замечания : 0%
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 822
Замечания : 0%
Выжимки из первого произведения
---------------------------------------
Скоро зажгутся фонари и тогда станет совсем темно.
да хотя бы у этой блондинки в тесных джинсиках, что так старательно жмется от меня
Интересная она была, необычная, неправильная, и эта неправильность даже чуть привыкала. Девушка без маски, без защиты, без излишней показушности – просто и прямо. Так, наверное, бывает очень редко, когда совсем без масок.
Она провела рукой и пропало все: река, ресторанчик, обрыв, кораблик – осталось только солнце закатное, но теперь уже в раме окна. Мы в большом зале, можно с библиотекой спутать, если смотреть только на заставленные книгами шкафы, высящиеся до потолка. Но остальная обстановка: стол мореного дуба, высокое кресло кожаное, под ногами мягкий ворс дорогого ковра.
- Что это?
- Твои похороны.
---------------------------------
Выжимки из второго произведения.
На стене, в прихожей у нас висел календарь. Старый, совсем выцветший, за девяносто бородатый год.
Все укрыто снежком, таким белым, открыточно-рождественским,
Должно быть у человека такое место, где живет для него все самое лучшее. Пусть это всего лишь картинка на стене.
Потом, уже поняв, в чем дело, я стал нарочно оставлять ее, крошечную, рядом с колясочными мамашами. И так же молча забирал, уже сытую, стараясь не нарушить стеклянного, ненормального молчания, что растекалось вокруг спящей Лерки.
Нет, Дима. Меня уже там нет. Я оттуда проснулась, - печально сказала Лерка.
-------------------------------------
В первом произведении мне все понравилось за исключением редактора (девушки), который оказался неестественным. Каждый поступок новый подчеркивал нереальность ситуации.
Обидно, что автор, безусловно талантливый, поставил себе неисполнимую задачу. Хога идея прослеживается ясно- девушка, ради любимого готова на все. Но ведь по условиям этой дуэли, как я правильно понял, о любви здесь не должно быть речи. Я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной, традиционную. Очень трудно, когда приходится соблюдать такую прозрачную конспирацию. Но труд вложен, безусловно огромный, .пару раз были пропущены запятые перед словом "Как". Но это мелоги.ееще заметил по ходу несколько опечаток, но немного,угитывая колличество страниц.
Теперь, мне интересно, какую цель преследовал автор, разтягивая текст (строчки череа 5-10) пробелов. Вед- смысл от этого не меняется.А только возникаежт странное впечатление.Но в общем, автор талантлив и если будет писать не вокруг темы(в обход), а напрямую, то получится толк. Вот образ главного героя мне понравился. Волевой, порядочный человек. Остался кременем, а может быть и остался, потому что увидел фальшь в действиях своего горе-редактора.
----------------------
Во втором произведении, более органичном,много симпатичного и подкупающего.
Образ выдуманной сестры очень интересен. Хотя элемент мистики тут занимает половину те4кста,мне эта мистика по душе. Больной ребенок, или в результате аварии или еще по какой-то другой причене,сублимирует.Он себе создает сестру, чтобы не остаться одному в своих страданиях.каждый человек ищет компенсацию в жизни, если чего-то лишен.самая распостраненная- хобби.
Да,очень интересно написано.
Но что интересно, по уровню высказывания,доступности и языку оба автора, как близнецы -браться. Мне даже показалось,что это один автор написал.
Я новичок на сайте, но мне очень интересно, что сразу удалось познакомиться с такими талантливыми людьми.
-------------
предпочтение, как вы догадались отдаю второй работе, но веню подвиг первого автора,ему пришлось поломать голову, чтобы обойти условия дуэли, это, к сожалению ,отняло много сил.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Пробелы межстрочные - это глюк выкладки. Цели не преследовал)))))))
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 897
Замечания : 0%
1. Волчок. "Ужин с видом на кладбище".
Я пыталась. Честно, я пыталась. Я снова и снова открывала рассказ и пыталась дочитать. Нет. На пятнадцатой где-то странице я не выдержила, и прочитала не просто по диагонали, как обычно, а только самый конец.
Это невыносимо скучно.
Иногда внезапно тучи расходились, и лучи солнца освещали красивый, потрясающий, удивительный, ранее невиденный или не сформулированный луг. Пожалуй это давало сил читать дальше сильнее, чем свои же слова "я дочитаю". Но всё равно не хватило.
И слог хорош, и персонажи правдоподобны, и реалистично, но... Нет, всё не то.
2. Олли. "Лерка-Валерка".
Тут наоборот. С первых абзацев заинтересовывает и заставляет читать дальше, не отрываясь.
Всё круто. Даже сказать нечего. Может, это контраст, и без предыдущего уныния текст не казался бы таким крутым... Но что это меняет?
Минус разве что в том, что... Не знаю. Не дотянуто до полноценного рассказа. Недоразвита идея.
Голос очевидно Олли за "Лерку". Я уверена, даже если я бы прочитала "Ужин" полностью, мой голос бы не изменился.
|
Группа: Удаленные
Сообщений:
Замечания : 0%
Тяжело это было.
Если честно, то содержание - что в первом, что тем более во втором - хромает. В первом - содержание ломается формой, а точнее - ритмом. Во втором - оно просто по сути свей - неумело. В первом - не понимаю, как можно писать некоторые части - чисто, а большинство текста - коряво, косо. Одни предложения шпиговать мусором, тут же рядом - обрезать вообще ВСЁ, делать ритмически рваный кусок.
Это мне не понять. Это - жутко усложняло чтение первого произведения. Темпоритмика - дизайн и стиль - вот что очень слабо в первом. При этом идея - банально выражена.
Во втором - текст худой, худой во всём - от завязки, до развязки, монолитен - это плюс, но монолитен с неизвенно хреновым качеством.
Ни один, ни другой автор, (не нашла ни одного раза) - не строил картинку в три дэ. Словам в текстах - очень просторно. Мыслям - очень тесно. Конечно, второй текст на порядок слабее - дело в сюжете, но - странное дело - из-за ровности подачи - кажется намного лучше.
Однако он не лучше.
Из второго:
Лерка передернула плечами. Вместо - леркины плечи передёрнулись.
Из первого:
Тот еще, - сказал я с кислой миной.
Ну, блин, невозможно - по логике писать от первого, видя героя первого лица со стороны. Это - грубая помарка. Это баян.
Мне не запало содержание. Меня поражает форма:
Из второго:
Мир из далекого, и почти уже забытого – детства. Вместо - Мир далёкого, незабываемого детства.
Ну, понятно же без мусора - тоже самое. Зачем ставить тире - когда ритмически это не нужно, когда по сути это - не нужно. Тире - это как правило - замена мусора, когда проще ставить тире вместо... скажем... местоимений лишних. "Это был я, Вася пупкин" - "Это я - Вася пупкин".
И тд. Жуткая писанина. Но жуткая - ровно.
И первого:
Паренек с гитарой несколько раз качнул головой, словно набирая разгон, вымеряя такт, и заиграл
Набирая разгон - это не сравнение. Это тупой факт. "Словно" - это роскошь для автора, и употребляется, только если есть в рукаве художественная, метафорично-ориентировая, вырви-глаз находка. "Блюхо муравья словно цистерна от молоковоза". Мусорное словно - не рентабельно для текста, если за ним нет удара по мозгам. Но это я придираюсь.
Из второго, кусок:
За пакетом, на груде нестиранных покрывал сидела Леркина кукла. Большая, размером с годовалого ребенка, еще советская, еще мамина. Сидела и пялила на меня глаза.
Когда вначале говорится, что "большая" - сравнение с малым - графоманство. Э... не принципиально, ессно, но всё же мозолит глаза.
Из первого:
- Привет, - она махнула рукой.
- Привет, - улыбнулся, - давно ждешь?
- Есть чуть-чуть.
- Откуда знаешь, где работаю?
- Догадайся с трех раз.
- Колька?
- Колька.
- Ты по вчерашнему? Давай отойдем, - пошел прочь от проходной и Тася следом.
- Слухов боишься.
- Не хочу.
И что произошло? Где, конфликт? "Привет сталкер!" "Привет, сталкер!" - "как дела, сталкер" - "ничего, потихоньку, сталкер"...
Из второго:
После того, как пенсия была получена Лерка, старательно, высунув кончик языка, вывела на бланке фамилию
Гы. Это просто не литературно. Этопометка в уголовном деле, но убей меня сверхновая, это не художественность. Это говно. Кстати, после "старательно" - запятой не надо. Но это я придираюсь.
Дальше, по форме:
Из первого:
Роб опустили в могилу, мимо медленно проходили люди, бросали размокшую белесую землю с глиной туда, в яму. Разные люди: седые, благообразные, неформальные, молодые, средних лет, старые
Тоже - баян! Тупое перечисление. Оно хорошо для первого лица. Наверное. Когда кто-то что-то описывает. Но в литературе не описывают, вообще - не описывают. В литературе - замечают энные детали, как кто повернул голову, как кто на кого посмотрел, у кого нос длиннее, а у кого глазища смотрят лукаво... Замечают впечатление, а не перечисляют наблюдение.
В общем - за всем этим мусором - оба текста - просто говно. Первое - нечитабельно из-за необъяснимого резонанса в дизайне (слоге) - второе - просто откровенно неумело.
Голос - естественно за первое. Там есть смелый подход к содержанию (скучному - но содержанию) а второе - просто ровный средний уровень сайта. А это не интересно.
Интересно - даже когда владеешь средним уровнем - выпендриваться, не соглашаться, ни с подходом, ни с темой... ни со своим ничтожеством в мире литературы. Это - ну, блин, похвально. Если короче - быть белой вороной, быть первым в деревне, чем вторым в Риме... именно поэтому голос за первое. Хотя содержание - я не критикую. Оно меня бесит. Содержание - что в первом, что во втором - на одном уровне. На уровне плинтуса.
С уважением ко всем участникам. Не ваша - Эльзушка.
|
Группа: Удаленные
Сообщений:
Замечания : 0%
Там сравнение о местоимении - не удачное. Прошу прощения.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1504
Замечания : 0%
Оба рассказа разочаровали.
Первый начинался вроде неплохо, но как только дело дошло до диалогов, началось скатывание. В середине содержание стало рыхлым, а в самой концовке и вовсе всё свелось к мистическому сумбуру. Автор, как и в финальном поединке с Хамелионером, снова сделал то, чего я не люблю - начал писать в одном жанре, а закончил в каком-то другом.
Но при этом я могу понять мысль Волчека, как повар повара. )) И его порыв, его грёзу, его наивную фантазию. Почему-то это кажется близким.
Не скажу, что читать было совсем уж скучно. Отнюдь. Но текст не получился, это надо признать. Много промашек и нет ясности мысли.
Второй рассказ... Хм. Мне все вокруг кричат о том, что из Олли скоро вырастет супергений от литературы, а я всё не вижу и не вижу. И Волчек мне сказал, что на этот раз рассказ приличный у соперницы... Так что ожидания были, пардон, завышенные.
Первая строчка рассказа очень понравилась. Вообще, некоторые моменты выполнены явно не по-начписовски. Так зелёные новички не пишут. Это уже признак некоего уровня. Но... рядом с хорошо прописанными сценами и даже фразами соседствовали какие-то необъяснимые безобразия, в которые авторшу хотелось тыкнуть носом. Да даже если не приглядываться к описательной технике, то диалоги, пафос и кукольность персонажей сводят все положительные впечатления на нет.
Между тем этот текст выглядит более цельным, чем у Волчека, это я признаю. Составлен более-менее грамотно, хотя и можно было сделать лучше, конечно. Если бы ещё и вычитка была сделана (позор! столько ошибок у девачки, а-я-яй!!1), то вообще было бы вполне неплохо.
Ох. Не знаю, кого выбрать. У обоих рассказов есть как достоинства, так и недостатки. И, пожалуй, если бы Волчек не скатился в очередной раз в сюр, я бы проголосовал за него. А так отдам предпочтение атмосферности труда Олли.
Голос за второе.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 827
Замечания : 0%
Голосование продлено до 20-го июля.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 60
Замечания : 0%
Волчек.
Когда-то уже писал, что мы животные. А для животных, не обладающих ярко выраженным средством общения, например, внятной речью, гораздо убедительней рыкнуть, пискнуть, оскалиться, и т.д, чем вербально озвучить желаемое. Одновременно показанный средний палец и сказанное "Я люблю тебя" в большинстве случаев нами будет воспринято как посыл, ну или как шутка, и в последнюю очередь как действительно признание в той самой любви.
Я к чему. Сперва должно быть действие, и после - озвучка. Смотрим в текст...
Цитата Volchek (  ) - Вовка, - Колька распахнул калитку дома, будто зашибить меня хотел, - сколько лет, сколько зим. Занятой ты наш. - Ну да, ну да, - вздохнул я. Раньше и правда, день да через день виделись. Жили в одном дворе, дома напротив, извечная парочка. А теперь… стыдно признаться: встречаемся лишь для того чтобы друг у дружки денег в тяжелую пору занять, да и вот так, по делам. Хотя нет, еще случай был, на похоронах у матери его, у тети Ирины. Там я не мог не быть…
- Заходи, - широким жестом, под стать нынешней своей широкой, и вполне себе такой пузатой натуры, махнул рукой Колька.
А если так?
Колька лихо отшвырнул калитку.
- Вовка! Сколько лет, сколько зим. Эх, занятой ты наш!
Я вздохнул, усмехнувшись:
- Ну да, ну да.
Широким жестом, под стать своей пузатой натуре, он торопливо махнул рукой:
- Заходи, заходи!
Я прошёл, обнялись. Раньше и правда день через день виделись, когда в одном дворе жили, а теперь стыдно признаться, встречаемся чтоб денег занять, да иногда по делам ещё.
Разве... не лучше? (я, правда, чуток эмоций добавил). И так весь текст - нелепая, алогичная конструкция. Невербальная часть засунута в зад, а должна бы спереди болтаться. Вдобавок, сорняки взрощены целыми грядками: на кой хрен мне знать на какие там похороны заходил герой к Кольке? Мамка его сдохла, собака, или там коту яйца отрезали - не всё ли равно? Цель подобной информации? Кто-нибудь знает? (ну, кроме желания автора набить много букав).
Это был косяк первый. Косяк второй.... намного более сложный и трудный - в плане исправления. Но касается, как ни странно, опять же невербалики. Правда, в других масштабах. Если перечислить, получается такая вот шняга: позвонил герою Колька, а не герой куда-то звонил; не герой сделал усилие заинтересовать женщину, а женщина заинтересовалась героем; всё их общение инициатива опять же принадлежит ей, герой просто присутствует рядом, поддерживает разговор, так сказать... причём, она ему неприятна, а послать нахер не судьба? Сразу? Видимо, не судьба, и общение - до зевоты скучное - продолжается... Пляшем дальше. Не герой залезает в могилу, где видит привиденьице бледное, а оно приходит к герою - дважды.
Я могу ещё нащёлкать подобного, но думаю основная мысль понятна. Дочитав финал, всё моё существо исходило в крике, обратив безобразную свою с недавних пор лысую натуру к этому не скажу герою: "Да сделай уже что-нибудь!". Увы, герой с первой до последней строчки являет собой пример унылого говна, а такому ни сопереживать, ни наблюдать рядом с собой не хочется. Сомневающийся, вечно уставший, это не хочу, то не буду, там не решусь... и вообще, отстаньте от меня ВСЕ! Я даже усомнился в правдивости его таланта.
Нерешительный, отчаявшийся, сомневающийся - не интересен.
Косяк третий. Надо было определиться, что важнее - мистика и пугало в платье, или отношения в семье. К сожалению, акцент не выбран, отчего хочется вопрос: "А о чём история?".
Ну и как следствие - сдвига в характере так и не произошло. Пришёл герой на страницу печально неинтересным, ушёл раздражённым. Как был в семье, там и остался. Как не написано было ничего, так и осталось. Разглядел в барышне проститутку? Ну, молодец. Глазастый. (лучше б он её трахнул, решившись на поступок).
П.С. Диалоги - плохи. Надо бы им хоть какое оформление в виде повествовательных вставок.
Олли.
Текст - ровная однотонная масса, лишённая банальной художественности. История-пересказ, я бы так назвал. Ни попытки создать героя, ни изменить его. Завязка была, но утопла. Говорить особо нечего, просто плохо и всё (думается, Олли может лучше, и сама это знает).
По обоим текстам сложилось ощущение, что авторы тупо записывали поток слов, серой массой выплёскивающийся на монитор. Без попыток работы над слогом, без желания делать персов, прорабатывать работу в целом.
При таком качестве голос отдам Олли (на самом деле без разницы).
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 827
Замечания : 0%
Подведем итоги:
Начну с того, что голос товарища yanesik, к сожалению, не учитывается, так как данный пользователь зарегистрировался на сайте всего лишь за день до начала голосования в дуэли.
Теперь по голосам:
1. Volchek, - 2 голоса (Эльза, andrik)
2. Olly, - 3 голоса (shana_mage, limonio, Человек)
А теперь, собственно, мое мнение по рассказам:
Итак, текст за авторством Волка - вольный пересказ-интерпретация бытия Одиссея и Калипсо, загнанный в реалии современной жизни и подслащенный метаниями безызвестного писателя-"самородка". При таком взгляде на текст жанровые скачки не кажутся каким-то абсурдом и прочее; все вполне логично, начиная от семейной бытовухи и заставляющей прочувствовать красоту жизни "прогулки", и заканчивая беспокойным, разнесчастным призраком-персонажем ненаписанной истории, как и всемогуществом Таси-"Калипсо", соблазняющей тем самым якобы сокровенным, о чем грезят все писатели. История слегка затянута, хотя не скажу, что мне было неинтересно ее читать, напротив, Тася меня очень заинтересовала, хотя судьба ее была предрешена (не знаю, сталкивался ли автор с такими "влюбленными в творчество" женщинами в реальности, или же нет, но я сталкивался). В целом, тексту очень нужна правка - это по технике; а по сюжету - кой где концы с концами не сходятся. Праги, увы, не увидел, а хитрый ход автора, объясняющего словами своего персонажа, что тема-де очень неудобоварима, так или иначе, но тему дуэли не раскрывает. Как по мне, обязательно условие выполнено - лирика здесь если и есть, то служит исключительно для создания конфликта между бытом героя и его писательскими мечтами, то есть не выступает лейтмотивом.
Идем дальше.
Текст за авторством Олли - сюрреализм балансирующий на грани магического реализма и типичной такой житейской трагедии с намеком на психические нарушения гг. В отличии от своего оппонента интригу создает с первых строк, нарочно путает читателя своей недосказанностью, после чего дает некий намек и скатывается в какую-то невнятицу. Под невнятицей я понимаю концовку, из которой можно сделать абсолютно разные выводы. В принципе, это не плохо, есть над чем подумать. Единственное, что не понравилось, так это общая скомканность повествования. Слишком много отдельных фрагментов, каждый из которых рвется к своему собственному смыслу, в результате чего начинаешь теряться в догадках - а какого черта там происходит?! Поскольку проникнуться ни героем, ни духом текста не получается, хочется и вовсе плюнуть на все это безобразие и попросту списать происходящее в тексте на некий словесный экспрессионизм. Иначе говоря - претенциозная мазня с намеками на нечто невероятное: от угодившего под колеса ребенка, сотворившего в своей голове образ некой Лерки, до неких, полубожественных существ, регулярно меняющих мир по своему усмотрению, к коим и относится эта самая Лерка. А может, гг и вовсе никогда не было - и это он часть ее воображения? Так или иначе, как сказал поэт: "Все мы лишь чей-то сон". Увы, Праги не увидел - ее там вообще не было, если только не считать картинку в календаре, заместо которой там могло быть что угодно. Да и общей лиричности у текста как-то больше, чем у рассказа Волка.
И это, в свою очередь, подводит нас к довольно любопытному итогу. Так как голосую я за первый текст, у нас получается самая натуральная ничья.
1-й рассказ - начинающий, опытный, модератор.
2-й рассказ - начинающий, опытный, модератор.
Такие дела, друзья. Ничья!
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 595
Замечания : 0%
Дуэль будет открыта до появления еще одного голоса, перебивающего ничью
|
|
|
