1.
Dear Pirate 
Жанр - юмор

Пособие для начинающего пиратаили сборник общих рекомендаций по разбою, умерщвлению и прочим морским забавам,
порицаемым сухопутными крысами

Введение
Приветствую тебя мой лихой друг, вздумавший податься в морской промысел!
Прежде всего, запомни – в море ты будешь ловить не рыбку, а вражьи ядра. Закончишь
ты, в лучшем случае, на дне морском, набитый свинцом, а в худшем – на виселице.
Да, риск всегда велик, но и награда, в случае удачи, тоже: золото, слава, хоть
и дурная, женщины разных мастей и не стоит забывать про золото.
Эта выцветшая потрепанная книга прошла долгий и сложный путь перед тем, как
попасть к тебе – закон гнал ее, как штормовой ветер легкую шхуну, она билась о
цензуру, как морская пена о скалы, все десять экземпляров мне пришлось провозить
контрабандой, как ром в порт с сухим законом. То, что ты читаешь ее уже чудо и
моя личная победа! Вить ты узнаешь все тонкости грабежа и потопления суден, что
стали твоей целью, сможешь заявить о себе среди других пиратов, избежать
виселицы и устроить побег из тюрьмы. После прочтения ты станешь настоящим
морским волком, да что там Грозой морей и Лютым ужасом портов! Если выживешь
конечно.
Но прежде, чем продолжить наше плаванье в океане пиратских премудростей,
тебе стоит пройти небольшую проверку на профпригодность. Это очень просто.
Найди корабль и выйди в море. Как ощущения? Мутит? Так накати стакан другой
рому! Ну, как? Не прошло? Тогда всё ясно, как небо в сухой сезон. Беги с
корабля, сходи в ближайшем порту, море – это не твое! Устройся лучше на
плантацию. Запомни есть пираты, что не убивают, что не топят ограбленные
корабли, есть даже непьющие, посади шторм на рифы этих трезвенников, мало, но
есть. А вот пиратов с морской болезнью не бывает. А потому бросай эту затею
жалкая сухопутная крыса!
Но если на раскачивающейся палубе ты
чувствуешь себя лучше, чем на твердой земле, а несущийся по волнам корабль
придает ощущение свободы и безнаказанности настолько, что появилось желание
грабануть во-он тот проплывающий вдалеке корабль и плевать, что он военный, а
ты на этом судне лишь матрос – поздравляю. Якорь мне в глотку и картечь в
печень, если тебе не сам Дьявол морской приказал стать пиратом.
А раз Дьявол приказал то, лучше послушаться. Он куда страшнее каких-то там
псов адмиралтейства, что будут гоняться за тобой до конца дней твоих.
Сомневаешься? Зря! Мне ты можешь верить, в споре с Ним я потерял два судна из
моей флотилии и мою любимую ногу!
Также на нелегком пути пиратского промысла тебе предстоит столкнуться с
двумя самыми страшными врагами пирата. Первая – это жажда, будь то жажда воды,
золота, славы или женщин, увы, чрезмерная жажда всегда приводит к гибели. А
вторая – цинга, что символизирует все хвори морские.
Поскольку вступление слегка затянулось, как удавка на шее, то стоит уже
перейти к основной части. Да, вот так, резко и непринужденно, как ром
перетекает в меня!

Раздел 1: О корабле
Эпиграф:
В Бездну эпиграф!
Многие начинающие пираты недооценивают важность корабля, считая его лишь
средством передвижения. Но разорви шторм паруса этих салаг им нечего делать в
море! Любой опытный пират знает насколько важен корабль. Это корабль защищает
тебя от бушующей стихии в шторм, от ядер и картечи в сражении. Это твой дом и
самый верный товарищ. На корабле ты свободен! Ты капитан и твое слово закон. А
кто ты без него? Бездомный, возможно калека, болеющий цингой, которого все
принимают за сумасшедшего, потому что он называет себя капитаном. Запомни, нет
ничего хуже, чем лишиться корабля. Лично я так привязывался ко всем своим
кораблям, что ни одного ни продал. Почти все они и по сей день бороздят морские
просторы в моей флотилии. Но ты навряд ли сможешь также преуспеть в нелегком
пиратском деле и не исключено, что тебе когда-то понадобится продавать свой
корабль чтобы купить новый или перебираться на захваченный взамен твоего
затонувшего. Не переживай, в-конце-концов не каждый твой «товарищ» доживет до
глубокой старости, ты и сам скорее всего не доживешь. К тому же часто первый корабль
пирата это что-то среднее между рыбацкой лодкой и шлюпкой с парусом. Да, на это
больно смотреть и ни о каком страхе и трепете не идет и речи, но первыми твоими
целями будут те же рыбацкие и малые торговые судна. В общем, если денег нет,
нужно начинать хоть с чего ни будь, а там глядишь и будет попутный ветер. А
если твой карман глубок и полон золота то, этот позорный этап можно пропустить
и начать с простой шхуны.

Раздел 4: О команде
Эпиграф:
Идет моряк качается,
Вздыхая на ходу:
«Ой, досточка кончается,
Я найду их и убью!»
Для начала, запомни: твоя команда — это не просто какие-то случайно набранные
люди, которых немилость судьбы забросила на твое судно. С ними ты будешь проходить
через штормы и абордажи, делить выручку и еду. Также тебе время-от-времени
придется поворачиваться к ним спиной, а потому в своей команде ты должен быть
уверен.
Собственно в этом разделе мы и «расставим все ядра по размеру».
Начнем мы наш заплыв в эти неглубокие, но буйные воды с самых простых и распространенных
людей на корабле, нет, не идиотов, эти распространены в море, а на корабле –
это матросы. Хотя одно другому не мешает. Не суть.
Рассматривать их мы будем, как один единый организм. «Матрос» существо
глупое и неприхотливое в содержании, делает, что велено и без лишних вопросов.
Казалось бы, чем не идеальный подчиненный? Но даже с «матросом» надо быть на
стороже! Если расслабиться, не замечать простых матросов, не занимать их делом,
подгоняя крепкой бранью, то они могут забыть, как подобает себя вести «матросу».
Ты наверняка сейчас думаешь, что в этом нет ничего страшного. Ошибка! Такая
глупая ошибка, выдающая твою неопытность будущий пират. Отбившись от основного
косяка, оставшись наедине с мыслями, матрос ностальгирует о былом и может вести
себя не лучше юнги. Всё еще не чувствуешь опасность? Бездна, ты, что и риф
заметишь, только когда в него врежешься?!
Впрочем, всё это приходит с опытом. Не стоит ждать собственных ссадин,
ушибов и пуль в затылок – внимай опыту старшего поколения.
Юнга! Юнга – это салага, мальчик на побегушках даже для «простого матроса».
Нет никого, кто лучше бы олицетворял самый низ корабельной иерархии. И таких на
корабле штук десять, обособленных, мечтающих и живущих морской романтикой. Юнге
до матроса долгий путь, который тот и не переживет скорее всего. Самое главное,
что нужно знать о юнге – он должен всегда быть занят. Мелкими поручениями или
помощью кому-либо из команды, ну, если уже совсем мель, всегда есть железный
вариант – драить палубу. Эта дрянь, чистой не бывает. Бывает? Да, какая разница
харкнул и приказал драить.
Не стоит жалеть эту недоросль, вить, когда юнга не занят делом – он думает.
Думает, бродит по кораблю, задает вопросы, лезет, куда не надо и язык свой
распускает. Вот многого ему стоит заглянуть в трюм или кладовку с продуктами?
Нет, это ж запросто! А там, что? Там пара кило вяленого мяса неизвестного
происхождения и пол бочки тухлой воды. И пойдет же потом, смой его волна во
время шторма, на палубу рассуждать: «А хватит этого провианта до порта?», «А
откуда это странное мясо?» и конечно «Куда делись все крысы?». Ну, чуешь, чем
пахнет? Нет, не крысятиной! Бунтом! «Йо-хо-хо» сказать не успеешь, как
окажешься на необитаемом острове, в компании пистолета и пули.
Вот, теперь ясно тебе, что все должны быть заняты делом. Возникает вопрос
как же этого добиться, если ты, как капитан крайне занят? Ответ очевиден,
команде нужен усладитель корабельного досуга, а именно боцман. Когда в команде
больше двадцати человек без него не обойтись. Найти боцмана нелегкая задача, он
должен быть страшен, как Черт. Страшнее на корабле только капитан. Другого
мнения не должно существовать и точка.
Ну, с этим мы разобрались. Теперь матросы и юнги постоянно заняты делом.
Проблема решена! Но возникла новая. Любой, кто много и тяжело работает – ест.
По крайней мере очень хочет. И это желание, крайне сложно игнорировать.
Пытались, не раз пытались – ничего не выходит. И не по тому, что бунт. Ладно,
не только поэтому. Просто, если на судне нет кока, то голодны все, и ты тоже.
Кока лучше всего нанять. Спросишь почему? Тут всё на удивление логично.
Повысить матроса будет слишком рискованно, в большинстве случаев такой кок
сохраняет единый разум с остальными матросами и страх перед боцманом. И если второе
еще куда ни плыло, то первое сильно бьет по карману.
Боцману додать обязательств тоже нельзя. Ну, не выходит у них совмещать! В
итоге придется разбираться голодной ничем ни занятой командой. А это значит
бунт.
И конечно же самому мешать баланду – не вариант. Нет и всё тут! Даже если
умеешь и получается. Репутацию после такого не спасти, а что ты за капитан
тогда…?
Но, не будем о грустном, а просто наймем кока и лишимся этой медузы за
пазухой.
Казалось бы, уже можно плыть. Да, только не мешало бы знать куда вы в итоге
приплывете.
Капитан – он лидер. Лидер должен ориентироваться в жизни, целях и ситуации.
В звездах, картах и Розе Ветров не обязан. Для этого есть навигатор-штурман.
Ты, как капитан выбираешь цель, а он прокладывает к ней курс, и не дает кораблю
сойти с курса.
Вот, сколько человек уже под твоим командованием. Как мало? Ты что посчитал
только боцмана, кока и навигатора? А как же матросы и юнги, ими кто будет
командовать? Боцман? Да, ну, а им кто? Представь: одна твоя рука пробует
баланду кока, вторая указывает навигатору воон туда, предположительно на север.
А на боцмана рук не хватило. Тебе нужна третья рука, точнее вторая правая.
Пора бы уже задуматься о помощнике. Это сильно облегчит тебе жизнь. Если
кому и доверять так это помощнику. Тут уж сама должность обязывает. И чтобы
облегчить свою и без того сложную долю начинающего пирата, запомни два простых
правила.
Первое, помощник всегда должен быть либо менее опытен, либо менее
амбициозен чем ты. Иначе ничего не выйдет, хорошего. А из плохого может выйти
много чего, к примеру бунт.
И второе, никогда не назначай помощником друга. Вот никогда. Даже если он
подходит по первому правилу. Никогда! Ничем хорошим это не закончится. Скорее
будет бунт, остров или мгновенная смерть. Да, так всегда и бывает, поэтому
поверь мне и незачем проверять. Наймешь помощника, подружитесь потом, может
быть.
А теперь небольшой совет от Бывалого Морского Волка: ты замечаешь в своем
помощнике через чур явное собственное мнение и капитанские замашки? Понимаешь,
что это нужно прекратить, но вы друзья и убивать его ты не хочешь? Решенье
есть, просто отпусти его в вольное плаванье – «забудь» с вещами в каком-нибудь
порту и постарайся больше с ним не видеться. Так будет лучше и ему, и тебе.
Вот она твоя команда, то самое необходимое, с чем ты начнешь. Теперь
рассмотрим дополнительный персонал, который будет необходим, если ты преуспеешь
в пиратском деле.
Итак, ты – успешен, твоя команда разрослась, как плесень в кладовке с
провиантом, и выглядит такой же нездоровой. Тебе нужен корабельный врач! А это
удовольствие дорогое для кармана и нервов, поскольку эта старая каракатица
никогда не устанет брюзжать, что пить вредно, и весь твой образ жизни плохо
влияет на здоровье, и без того подпорченное жалящим свинцом и острой сталью. Это
стоит терпеть только из-за престижу. Да и нельзя забывать, если кок последним
умирает в голод, то врач – в чуму.
И раз о команде ты позаботился, то не забудь и о самом верном своем друге.
Да, нет, не о помощнике! Что-то ты слишком к нему привязался, пора бы забыть в
каком-то порту. Я про другое, в сражении корабль может получить сильные
повреждения и не всегда их ремонт может ждать до верфи. В таком случае поможет
плотник. Он если не починит полностью, то хоть подлатает судно, чтоб дотянуть
до ближайшего порта.
Ну, а чтоб враг не дотянул до порта, а лучше вообще пошел ко там, где тебе
повстречался – понадобится канонир-оружейник. Этот человек следит за
вооружением на корабле. Пушки, конечно, могут стрелять чем угодно, но это если
уже совсем мель, так как не особо эффективно.
Вот, с такой командой тебе не страшны никакие моря. Страшен только бунт. А
против него есть замечательная профилактика. Нет, это не женщина на корабле,
хотя такие удивительно часто встречаются в море, а музыкант. Устрой в море
попойку с музыкой и жизнь вновь прекрасна.
Но, если и это не помогло решение одно – рея. После нескольких
показательных «дефиле» команда привыкает к мыслям: что всё хорошо и
замечательно, авторитет капитана непоколебим, а бунт это вообще иностранное
слово с неясным значением, но в море явно ругательное.

Раздел 11: О коммуникации
Эпиграф:
Ааррр!
Ты потомок сухопутных крыс! Ремора прилипшая к куску морского плавника, что
ты зовешь судном! Как посмел обратиться ко мне Дьяволу Морскому воплоти, дереве
и бороде, что избороздил семь общеизвестных морей и шесть неизвестных?!
Пропасть между нами глубже Пучины Морской и что же ты… Обиделся? Зря!
Я обратился к тебе, как капитан к капитану. Уважительно. Да именно так
выражают уважение настоящие пираты. Ха, а засохшему на суше обществу это
кажется простой бранью. Что, тебе тоже? Не разочаровывай меня! Да, это брань,
но не простая. Объясню на примере. В моем обращении указано: кто ты, кто я,
состояние твоего и моего кораблей, разница между нами в опыте и статусе, я даже
уважил твоих родителей, упомянув их.
Вот, теперь ты понял, насколько важна непростая брань, и чем она громче и
эмоциональней, тем больше уважения ты испытываешь собеседнику. Надеюсь, ты не
забудешь, время-от-времени показывать, как уважаешь свою команду.

Послесловие
Вот и всё. Мое пособие для начинающего пирата заканчивается с этими
строками. Надеюсь, эта чертова дюжина разделов поможет тебе стать Грозой Морей
и Ужасом Портов! Иначе и не может быть, я же вложил в эту книгу: свой опит, как
пирата, так и просто выдающегося человека. Я прошу тебя об одном: будь бережен
с этим кладом, сохрани книгу такой, какой она попала к тебе, не вырывай
страниц, если написанное не пришлось тебе по душе. Пиратство – это сложно, это
далеко не для всех, но знай, даже если ты прочел хоть один раздел и смог
воплотить рекомендации в жизнь – ты уже пират. Может нетакой великий, каким мог бы стать, если бы прочитал их все, но не глубина!
Знай, я все равно горжусь тобой, и теперь я могу так сказать ты – Пират!
Может, встретимся еще, море оно ж мелкое, три из них точно.
Капитан Алой Флотилии Роджер Сэгас

2.

Пират из Приозерска

жанр - ждем  >( 
Йо-хо-хо,громогласный окрик прорезал пустую квартиру.
Поднявшись на локти, я оглядел комнату. Полки с насыпями пыли, стол и обломанный стул, бумаги, кошка, спящая в корзине под столом.  Услышав скрип дивана, она, сонно подняла голову, зажмурилась и вернулась обратно в свой кошачий сон. Я так же завалился на подушку и бестолково, стал ощупывать, взглядом, потолок. У люстры остановился. Зазвенел будильник, пять утра, какого черта? В памяти стала проясняться, поставленная руководством, задача. Задача и руководство всегда смешат.  Накануне вечером, в кабинете главреда Структурова, я сидел в кресле, потягивал бренди и мечтательно, что скорей всего, смотрел в окно. Панорама масштабной стройки. Бурлящий муравейник.
Виды как заголовки привлекали, отражаясь в кущах идей, питая их и возводя этажи и бель-этажики .  Структуров вызвал меня для сообщения мне очень важного задания, он так и сказал « зайди срочно, у меня
для тебя очень важное сообщение». Этого франтика я знал давно, еще с журфака.  Особой дружбы у нас не было, но он помог мне с фоторепортажем. Отменный фотограф. Манифестации, волнения. Статья моя наделала много шума, в основном в пятом и тринадцатом общежитии студенческого городка. И теперь он устроил меня в газету, которой управлял и которая, принадлежала его семье. Третьесортный ежедневник, дайджест с обязательными сканвордами и судоку. Работа она и есть работа.  Отвернувшись от окна, я стал рассматривать Юлины колени. Она ведущий корреспондент и видимо вьет нити из бедного Структурова, который, кружит вокруг нее. И весьма энергично описывает ей приемы описания медиа-форума,  где будет выступать  президент.  Структуров достал аккредитацию. После того как Юля скрылась за стеклянной дверью, главред, посмотрел ей вслед, собираясь мыслями. Вырвавшись из секундного оцепенения, он подошел и встал за моим креслом, опустил руки мне на плечи и сжал. Обернувшись, я состроил  удивленную гримасу.  Что  с тобой, мой друг?  Мой друг отошел к  столу и завел старую волынку о моей
непродуктивности.  Из далека. Из-за барханов слухов, речей и сопоставимостей.
Это все я слышал не раз и не два. Хотелось перейти на язык цифр, но он был мне плохо знаком, я относился к «эмоционалям» и при угрозе раскрытия, прятался в камень .
- Я нашел тебе неплохую тему, надеюсь ты заинтересуешься. Ты ведь вечно жалуешься на скуку.
- Я больше жалуюсь на непруху. Спасибо за заботу, выкладывай, что там у тебя.
Из кармана пиджака я достал блокнот, Структуров сел в свое кресло, из вороха бумаг достал нужную.
- Вот оно, письмо. Странноватое, мы не единственные кому этот человек пишет.  И так понимаю, что все его побоку пускают.  Возьми, ознакомься и действуй. Должна получиться хорошая статья.  И завтра поедешь в Приозерск. Я думаю лучше с самого утра, что бы завтра вечером в набор. Окей?
- По рукам, тогда я пошел готовиться.
- Конечно. И да пребудет с тобой сила!
-  Да…

Вот откуда ранее утро, «йохохо», будильник и кошка.  Ну, кошка была всегда. Собравшись силами, я рывком встал и неуклюже, на ватных ногах, пошлепал на кухню.  Письмо из Приозерска лежало на столе, между сковородой и чашками. Пока чайник набирал обороты, я развернул письмо. Аккуратный почерк, каллиграфический почти. Что ж, хороший признак, отправитель адекватен. Вполне. Обезличенное начало, «дорогая редакция, пишет вам…» с тем и для того и из определенных побуждений. Чайник на плите засвистел, это был сигнал, к сборам и необходимым действиям.  В ванной заслушался ссорой этажом выше.  Ранние птахи.
Выходя из подъезда, глянул наверх, мужик из окна махнул и спросил чего я пялюсь, я пожал плечами и пошел к остановке.

«   со мной приключилась странная история. Делюсь ею не для того что бы прославиться. А лишь из побуждений освободиться.  То есть выпутаться  из абсолютной неадекватности и непоследовательности моего настоящего состояния. Скажите, иди в храм или постригись в монахи, был, повсюду был. Стригся и к ведуньям ходил и в желтом доме галаперидолом  успокаивали. Но все равно мерещиться мне стук деревянного протеза и этот стук произвожу я. Не особая странность, но обе мои ноги целы и до сих пор послушны. Расскажу по порядку, как начались мои дни без дна. В восьмидесятом году, я поступил служить на буксир РБ-167, хорошая посудина, «Зюйд» назвали его, для различия в позывных. С детства я грезил о море, понятное дело, что и жизнь свою решил связать с ним. Но особых успехов в учебе у меня не было, да и связей. Так что
получив направление  на буксир, я был рад. Тем более, что он считался тяжелым и ходил в близкие загранки. И вот, полгода я помощник механика, « маслопупый».  Работа адская, так как славная наша посудина, была собрана из рук вон плохо и постоянный надсмотр был жизненно необходим. ..»

Линия метро ведет меня стремительно, перебегаю и прыгаю в брюхо другому червю. Это пересадка, так называется перебежка.
Перепрыжка,  я другой линией мчусь. Мчится червь, а я трясусь в его коричневом брюхе.  Со мной еще трясутся остальные. Я так же остальной.  На «восстания»   вошли парень и девушка, азиаты. С московского
вокзала, ночным. Лица уставшие, но сияют и по-детски наивные.  Сверяются с картой. Никто не встретил. До
«остальных»   им еще далеко. А может и нет, в гуще событий мегаполиса и каждодневных нужд, их невинные тела приобретут нужную вязкость быстро.  Сейчас же они немного преобразили вагон и загнали меня в угол.  Я отвлекся от письма. Невидимый помтех с «Зюйда». Вода, соль, дизель, вечное масло, руки не отмыть. Потом дочитаю. В электричке. А почему было не позвонить этому моряку. Отсутствие телефона было схоже лохнесскому чудищу.  На одном из своих телефонов я посмотрел время. Семь. Эскалатор вытягивает из меня сон, легкую дрожь, интерес к подземелью. Вытягивает меня, ногами вцепившись в начале, тело мое растягивается на все триста метров механизма, вверх к небесам.
Небесами оказалась площадь перед финляндским вокзалом.  
Часы на башне показывали семь. До отправления еще тридцать минут.  Я направился к стоящему спиной памятнику с  куском броневика. Оттуда хорошо управлять, смотреть на Неву и строить планы.  Я устроился на лавке и раскрыл письмо.

« … в то утро я стоял на вахте у штурвала.  Экипаж был  взаимозаменяемый. Шли из Каскинена, тянули древний сухогруз, еще царских времен.  Во время войны на него повесили пять пушек, и он служил еще и сторожевым судном. Сопровождал  караваны. Получив прямое попадание в машинное отделение, простоял сорок лет в этом финском порту. Не совсем ясно как он туда попал. Но все равно.  Так вот, утро выдалось туманным. Точно начало мистической истории, но это обычное дело.  Если в море. Глаза слипались, смена моя  должна была закончится.  Внезапно, в одном кабельтовом , среди гущи тумана я разглядел предмет. Так как он был прямо курсу, я подал сигнал, звуковой. Свое местоположения предмет не менял. Буксир нагонял предмет, который вскоре стал ясен. Это был плот. И его пассажир жестикулировал. Я потянул сигнал еще раз и резко крутанул штурвал влево, отключил ход и дал реверс. Буксир,  завалившись на правый бок и волнуя воду, встал рядом с плотом. Но, гонимый инерцией сухогруз, продолжил движение и сцепленный гаком опрокинул буксир на плот и развернулся кормой по курсу.  Мне показалось что я сплю, но что то мне
мешает. Мне было холодно. Я пришел в себя под водой. Жуткий испуг заставил меня выплыть. Выбравшись, я жадно хватал воздух и качался на волнах.  Никаких обломков вокруг не было. Подумал что меня снесло течением. Волна была относительно высокой. И вот за одним из гребней я увидел тот самый плот. Целый и пассажир его был невредимый. Изнемогая я подплыл. Тот, что на плоту помог мне забраться.
« Лихо мы их?» услышал я над собой. Открыл глаза, бородатое лицо беззубо улыбалось.  Я сел и огляделся, море было пусто. Бородатый трепал меня за плечо. Я был в шоке и плохо понимал его слова. Сразу и не заметил странность его одежды. Потрепанный камзол, видавшая виды широкополая шляпа и самое главное – деревянный протез. Эдакий пират из книжек, с картинки. 
Но он был рядом, что то говорил и я его понимал. Он все называл меня «бой». Я пытался ему ответить, но получалось лишь мычание. Язык не слушался. Видимо здорово я его прикусил при крушении. Возле импровизированный я заметил обглоданные останки. Человеческие! Я отшатнулся и задрожал. Бородатый продолжал улыбаться и подкрадывался ко мне. В панике я стал искать чем бы его пришибить, но на плоту не было ничего. Чудом вспомнил, что носил нож в сапоге. Чем гордился одно время, а потом уже из привычки держал его там. Рывком встал и набросился на него. Не помню точно как происходила драка. Но помню, что тот был крепок, а я бил, куда попало, ножом, пока споткнувшись о канат, не выпал снова в море.  Очнулся я уже в больничной палате.  С переохлаждением. Как ни странно, никто о катастрофе не слышал. Больше того, никто о «Зюйде» не слышал. 
И что самое странное, я никогда не был моряком. По их словам я работал в депо на сортировочной. Приходили люди которые назывались моими родителями. Но я не помнил их. Мне сказали что я упал в Неву с Дворцового моста. Какого черта меня понесло на тот мост. Все свели к психологической травме. Приходили коллеги из депо, друзья детства. Я не помнил никого. Однажды утром, решив что уже достаточно окреп, я решил прогуляться. И лишь ступив на больничный пол содрогнулся. Моя правая нога издала стук. Показалось. Я сделал еще шаг,  то же самое.
 Я упал и заметался в жутком припадке. Лечили меня. Потом «родители» умерли. Мне осталась от них дача в Приозерске. Я туда перебрался. Жить в городе уже не мог. Там я обрел некий покой. Но стук отдается прошлым которого не было.  Так что я уже решил. Это письмо последнее и когда вы его прочтете, я буду мирно лежать на дне Вуоксы. Без стука. В тишине…»
На дне, облизываемый водорослями. В тишине. Семь двадцать восемь. Нужда ехать отпала.
Сообщить в полицию? А ищет ли его кто-нибудь. Во общем  меня это не касается, это дела редакции.
Статья уже проявилась в моей голове, к обеду напишу. А утро чудесное выдалось.
И облака и ветер и флаги. Я положил письмо в карман и направился к ночному магазинчику.
Не пропадать же утру, сказал я уставшей продавщице. Она улыбнулась и продала
мне бренди.  Я пошел к Неве, смотреть
воду.

3.

Варяг и блудница

жанр - историческая проза
Ловать-река охмурилась, ощетинилась зыбью. Шелестел камыш, приветствуя разыгравшийся противный ветер. В береговых зарослях повисли над мелководьем четыре лодки, липовая и осиновые однодеревки, а в них, пригнувшись и держась за тычинки камыша, ждали нужного мгновения  несколько десятков вооруженных людей.
Были среди них дреговичи и поляне, чудь, водь и словене, был грек и так и не одолевший славянского языка, а потому все время молчащий хазар. Но более всего среди них было викингов, разбойников-северян, искателей славы и чужого добра. Во времена Рюрика в земле славянской называли их варягами, то есть оберегателями и защитниками. Иногда называли русичами, то есть гребцами, мореходами. Но Рюрик давно умер, все изменилось и перемешалось. Уже и варяги стали не защитники, а разбойники и прогнал многих из них князь Владимир от себя, чтоб не делить власть с ними, хоть и сам кровию наполовину варягом был. И «русью» стали называться в землях чужих все народы славянские, потому как приплывали они вместе, и русь и славяне, и набеги учиняли вместе; а в самих землях славянских русью все-еще звали мореходов и, потому как мореходы часто оказывались грабителями, то и грабителей.
Но ждущим было все равно, как их называют.
Вскоре появился плот. Тяжело шел, против течения, груженый весьма товарами, и только потому могущий идти вверх по Ловати, что ветер был противный течению, а по сторонам плота работали усердно на гребнях два человека и еще два толкались шестами.
Ньёд, голова разбойничьей шайки, наблюдал с застывшей ухмылкой. Русая челка била по глазам, но он не одергивал ее, замер. Замерли и другие. На противоположном берегу Ловать имела удобную для засады заводь. Но ждали здесь, хоть было утомительно сидеть, склонивши спины. И не ошиблись – товары везли этой стороной, опасаясь той самой заводи.
Вот, наконец! Северянин взмахнул рукой, и хрустнули суставы у его дружины, вспенилась вода, и понеслись однодеревки на веслах, аки на крыльях. Ай-я!
На плоту засуетились. Несколько мгновений потеряли на то, чтобы выбрать направление, в котором бежать. Вперед, против течения – тяжело, назад же… Нет! Уже нельзя, путь вот-вот перережут.
Прямо над плотом встрепыхнулась птица, то ли горлица, то ли голубь.
И что ей надобно над рекой? Уж не знак ли это?
Близко. Видно, как хмурятся мужики на плоту – их всего-то шесть человек, - понимали, что сечи или полона не избежать. Лучники нацелили стрелы на мужиков и усталые их шесты и весла опустились. Слов не надо было. Головорезы Ньёда тотчас же ухватились за бревна, прикрепили лыками лодки к плоту и вот уже варяг и несколько его людей перебрались.
Мужики склонили головы. Презрительная и одновременно разочарованная ухмылка появилась на лице Ньёда. Не любил он трусов. Сам бы кинулся в бой за свое добро, а эти отказались биться, что казалось странным. Ранее он наоборот считал жителей местных племен отчаянными и смелыми, и даже подумывал найти здесь жену и родить сына, потомка скандинава и славянина. Вот он бы стал великим воином! Мысль эта родилась после одного грабежа, когда он стал владельцем ендовы, сделанной из черепа Святослава.
Эти же были презренными трусами! Убить склонивших голову было не в его правилах, продать же на невольничьем рынке или самому использовать их, как рабов – слишком много возни. Остается или ссадить на берегу или убедить пойти к нему воинами… хотя воины из них никудышные.
- За них можно просить выкуп, - сказал Сигмунд, стоявший за Ньёдом по левую руку. Сказал он это на скандинавском языке, который знало больше половины шайки. Ньёд скривился – его воины смеют советовать ему, а это значит, что он слишком стал мягким и нерешительным, с этими размышлениями о женах и детях. Но совет был дельным. И он решил забрать полонян с собой. Но, чтобы научить их смирению, а более для того, чтобы не быть слабым для своей шайки, Ньёд решил обезглавить старшего.
- Кто голова? – спросил он.
Вперед вышел коренастый мужик. Ньёд обхватил рукоять меча и взмахнул. Внезапно из-под мехов, странной кучей наваленных прямо на поверхность плота, раскидав в стороны соболей, куниц и бобров, возникла девка и с диким криком «тятьку не трожь!», очутилась между мужиком и разбойником.
Ахнули.
- Слава! – выкрикнул «тятька».
Варяг едва успел отвести меч, чтобы не разрубить ее. Ошалелый от ее наглости и напора он выкрикнул:
- Дура!
Но меч вложил в ножны. Окинул ее взглядом и слегка захмелел. Потом грозно спросил:
- Кто такие!?
- Кривичи мы, - ответил голова.
- Кривичи, - перекривил Ньёд. – У меня из кривичей тоже люди были, но не знал я, что у кривичей бабы смелее мужиков, а то вместо них баб взял бы воевать. Ну, и куда плывете, кривичи?
- В Волок товары везем, - ответила девка. – А ты бы не убивал нас, русич. Может, найдем, чем отплатить. Или плывем в Волок с нами, через седьмицу будет Ярилин день, повеселимся, хоровод поводим, через костер попрыгаем. А может, и русалку увидишь, если не боишься.
Дружина разом загоготала. Не удержался и сам Ньёд.
Она его не боялась.
Совсем.
Ни капельки.
И это пьянило. Кровь заярилась в жилах.
- Не боюсь я ни русалок, ни других ваших духов, - сказал Ньёд, погладив костяной оберег, выделанный в виде драккара. Он верил, что маленькое судно викингов, которого боялись в любом месте побережья варяжского моря, укажет ему верный путь, проведет сквозь опасности и защитит. А потому любой намек на трусость превращался в вызов, коий ему хотелось преодолеть.
- Поплывешь со мной не в Волок, а в Византию! – сказал он и, схватив девку за стан осиновый, закинул на плечо. – А сегодня вечером будешь хороводить мне, и веселиться, и через костер прыгать.
- А я и в Византию не прочь. Князь наш, Владимир, говорят, тоже с Византией спутался, нового бога там нашел, посильнее Перуна. Только мужиков наших отпусти, а. Жалко их очень.
- Посмотрим, - оборвал Ньёд.
Мужиков-кривичей рассадили на весла, а на плот поставили людей поболе чем было. И поплыли в заводь делить награбленное, отдыхать и строить планы, где сбывать добро.
На берегу развели костер и занялись ужином. Ньёд посадил девку рядом и стал расспрашивать.
- Сказывай, как зовут тебя, и зачем плывешь в Волок с мужиками? Что за надобность такая?
- Зовут меня Береславой. Мужа себе ищу. Блудница я. А в Волоке родня у меня. Хочу остаться до праздника Ярилы, там то самое время будет найти себе мужа.
- А в твоей деревне нет мужиков?
- Не. Мало у нас мужского населению осталось. А те, кто остался, хромой иль косой. А остальные ушли с князем Владимиром в Корсунь, а оставшиеся, те, кто не ушли, погибли при набеге печенегов. Тятька говорит, может быть и я князю Владимиру приглянусь, когда... – она осеклась, - да я знаю, что приглянусь. Обязательно приглянусь.
Ньёд расхохотался.
- Неужто приглянешься?
- А что? – ответила Береслава и, покраснев и с вызовом вперив в него взгляд, спросила, – неужто не приглянусь?
Он замолчал. Голубой ее взгляд пронзал. И близость тела, скрытого лишь рубахой, вышитою красной нитью по запястьям, подолу и воротнику, манила. Грудь ее волнительно вздымалась, а с нею «дышала» и девичья коса, которую она держала спереди и иногда теребила руками. Волосы были прибраны тканевой лентой малинового, как и щеки, цвета.
- Ну? – спросила она.
- Больно смелая ты, горлица. И на что тебе князь? У него жен, говорят, триста штук.
- Я знаю, - с сожалением ответила Береслава. – Но князь сильный.
Ньёд рассмеялся.
- Встретил бы я Владимира… там бы и посмотрели, чей меч сильнее.
Ужин провели в разговорах о дальних странах и вольной жизни, к которой девка имела интерес.
А когда стемнело, устроили веселье. Ньёд не собирался отказываться от своих слов. Он ухмылялся, вспоминая, что поначалу ее предложение повеселиться и попрыгать через костер показались всем смешными. Но теперь все как будто заразились желанием поплясать и много шутили и бросали хитрые взгляды на Береславу.
Радогор-дудочник затянул мелодию. Берислава скинула поневу и душегрею, снова оставшись в одной рубахе. Тонкие кисти ее взлетели жаворонками над головой. Она медленно и величаво заплясала, закружила в одиночку вокруг костра. Босы ноги приминали побитую кожаной воинской обувью траву и нарисовали на ней круг.
Воины переглядывались и подмигивали друг другу.
Девка вдруг подскочила к ближайшему воину и как схватит его за бороду!
- Не дело это, хороводы одной водить!
И потащила за собой. Воином оказался Вятко-заика. Загоготали.
За Вятко выскочили братья Сигмунд и Торлейв, а вскоре и все разбойное войско Ньёда, исключая дозорных и самого вожака.
Берислава заголосила песню, да так звонко, что дудочнику пришлось изрядно постараться, чтобы его мелодию было слышно.
Волочился Ярило
по всему свету,
полю жито родил,
людям детей плодил.
А где он ногою,
там жито копною,
а куда он взглянет,
там колос зацветает
Она плясала все быстрее и быстрее, потом схватила Вятко за руку и потянула к костру. Вместе прыгнули. Чтобы не сжечь рубаху, девка приподняла подол, обнажив ноги до колен. Разбежались в стороны и снова пошли хороводить. Потом прыгнули еще несколько воинов, ведомые под руку Бериславой. Кто-то прыгал выше, показывая свою удаль, другие же, в основном из славян, старались удержать девчачью ладонь в руке, чтобы нагадать себе совместную с ней жизнь, долгую и счастливую.
Уже многие поскидывали верхницы, а кто-то и от рубахи освободился, оставшись с обнаженным торсом. Берислава разгорячилась, распотелась, уж и девичьи цыцки проступили сквозь рубаху, а в прыжке так и вовсе норовили выскочить из разреза, из-под расслабленной шнуровки. С каждым прыжком девчачьи ноги оголялись все выше, и тут сам Торлейв не выдержал, ухватил Бериславу за стан и забросил на плечо, потом прыгнул с нею через костер. Берислава засмеялась.
- Так не прыгают, дурачок!
Руки Торлейва, почувствовавшие женскую плоть уже не хотели отлипать от нее, но были и другие воины, охочие до нежного тела. Берислава визжала и смеялась. Глаза воинов заярились, загорелись желанием, Ньёд запоздало понял, что остановить все это будет ох как не просто. Как бы не передрались его удальцы. А может, она специально их раззадоривает? Может, хочет, чтобы они перебили друг друга?
Он нахмурился и приказал дудочнику прекратить игру.
- Что же ты, русич, так и не решился? – выпалила Берислава, подскочив к нему и повиснув на шее.
Кровь Ньёда вскипела от горячего объятия славянки. Едва он успел понять, что падает от ее толчка, как Берислава схватилась за оберег-драккар и дернула его со всей силы. Через мгновение она исчезла в черноте леса.
Несколько воинов бросилось вслед, но грозный рык Ньёда остановил их.
- Я сам! Всем отдыхать!
Он схватил калиту, в которой хранил череп Святослава и бросился вслед за Бериславой.
Лес обхватил его шелестящей тишиной. Ветви дрожали, раскачиваемые ветром, будто бы на них веселились русалки, а слабая лунная тень рождала в подлеске бесов. Но северянин не страшился ни бесов, ни русалок. Да, без драккара на груди его могли увести с пути, сгубить в болоте или привести в логово зверя. Но не в этот раз… потому что власть над ним уже была установлена живой, дивной красоты, славянской девкой. Не иначе, как она и есть сама русалка. Его уже «увели», но увели не безвольным. И варяг не терял головы. Лихая охотничья улыбка озаряла лицо. Его звали Ньёдом, что значит быть могучим, словно ветер; и он любил встретиться с силой, будь то сила вражеского топора или сила красоты, рожденная в Вальхалле; любил покорить ее, сломить, подмять и даже разрушить.
Он не спешил догнать ее. Наслаждался запахом горячего тела, который, ему чудилось, оставался в воздухе после нее и наслаждался сверкающим оглядом напуганной лани, редким и коротким, наслаждался треском бересклета и рвущейся материи, как будто сам подлесок хотел ухватить блудницу, остановить ее и отдать варягу в жены. И только когда густой подлесок превратился в молодой осинник, а древостой отступил, позволяя лунному лику стать свидетелем земных событий, Ньёд сделал последний прыжок и настиг беглянку, напрыгнул сзади, аки зверь, повалил в траву и задрал подол.
- От ветра не убежать, - прохрипел он.
- Да…
И это ее согласие, и усталая, но счастливая полуулыбка, которая ему причудилась на ее лице, уткнувшемуся в высокую траву, и то, как блудница уперлась руками о молодые стволики осин, заставили Ньёда понять, что не желала она ему погибели, не хотела завести в болото с мыслию утопить, но заставила погрузиться и увязнуть в глубине славянской души и сделала его счастливым, потому что не хотел он растлевать девку осилием, а только лишь по ее согласию. Вдавливая ее в муравый покров и проникая в естество ему казалось, будто она и есть сама земля славянская, а он пронзает ее и оставляет семя, как делают это мужики в некоторых племенах на посевной, чтобы земля родила лучше и богаче. И через это, чудилось ему, роднится он с землею славянской навсегда.
Потом долго лежали и смотрели на борьбу лунно-розового на небе. Наступил отлив упоения и на пустое место широкой волной вкатила грусть. Ньёд смог представить себя на месте князя Владимира, который ославянился и не желал видеть уже много варягов подле себя, но отчаянно не хотел им быть. «Уже много лет промышляю в этой земле, - размышлял Ньёд. – Уж и языком их думаю, а теперь вот и жену нашел. И, как бы не хотелось привязывать свою однодеревку к одному берегу навсегда, а погляди, почти привязал уже».
- Ты и есть русалка, - прошептал он для чего-то.
Береслава засмеялась и обняла Ньёда.
- Люб ты мне. Только не пойму, отчего так… Ой! Цветок!
Она подскочила.
- Цветок! Папоротник цветет!
- Где? – завертел головой Ньёд, хотя не понимал, о каком вообще цветке она говорит. – Никак ты солнце за цветок приняла.
- Да нет же. Ой, что это..? – Береслава держала в одной руке калиту Ньёда, а в другой золоченую ендову.
Ньёд захохотал.
- Не цветок это, милая дева. Это чаша из черепа Святослава. Совсем забыл о ней. Ну-ка, подай мне калиту.
Он достал из калиты кувшин, откупорил его и налил в чашу рябинового цвета жидкости.
- Пей.
Береслава встретилась с ним взглядом и несколько мгновений силилась понять, нужно ли ей спросить сейчас то, что хочется, или просто подчиниться мужу и выпить? Затем подняла чашу к губам и отхлебнула. Ньёд широко улыбнулся. Она передала чашу ему, и варяг тоже сделал глоток.
- Это варяжский свадебный обычай?
Он рассмеялся.
- Нет. А может быть и да. Я отъял эту чашу у печенегов. Был у них хан, Куря, который подарил смерть князю Святославу, отцу Владимира. Из черепа Святославова он сделал сию чашу и пил вино из нее вместе со своей женой до и после соития. От этого должны родиться сильные и могучие дети, такие же, как сам Святослав.  Если будет у нас ребеночек, я хочу, чтобы он тоже был сильным, смелым и могучим.
Береслава взяла чашу в руки и с любопытством осмотрела ее.
- Красивая. Цвет луны и солнца.
- Да, это серебро и золото.
Береслава сделала еще глоток.
- Дивный вкус. А что это? Будто хмельной квас.
- Это вино. Его делают в Византии.
- Вино, - повторила Береслава. Князь Владимир везет вино из Корсуни. А еще мощи святых и византийскую принцессу Анну. Она его новая жена.
- А как же ты? – спросил Ньёд, улыбнувшись.
Береслава сильнее прижалась к нему.
- У него много жен. Не хотела бы я стать одной из них. Это отец хотел, а я нет. А я теперь хочу с тобой…
- Ты сказала, Владимир везет каких-то святых?
- Тятька сказал, князь узнал какого-то нового бога. Его зовут Христос и он сильнее Перуна и вашего Тора. Теперь он хочет, чтобы вся земля наша стала любить и почитать Христа.
- Я не об этом. Я о том, что князь везет наверно много товаров и богатств.
Береслава нахмурилась.
- Не думай об этом. Не думай. С ним войско сильное.
- Я хороший разбойник, - воскликнул Ньёд и подскочил. – Нужно просто придумать что-нибудь хитрое…
- Не думай, - Береслава повисла на его шее и попыталась уложить в траву. Зашептала на ухо быстро-быстро, – не только с ним войско есть, но и перед ним плывут, от таких разбойников как ты реки очищают, чтобы Анна, невеста его, не увидела в новых землях своих грабежа и разбоя и полюбила ее.
- Постой, постой… - Ньёд отстранился от Береславы. Тревога морщинами покрыла его лоб.
- Не думай, варяг. Ложись. Останься со мной…
Ньёд вспомнил голубя, который взлетел с плота кривичей. Ведь все-таки это был голубь? Зачем голубь на реке, как не для весточки?
Его глаза наполнились ужасом и яростью.
- Нет! – закричала Береслава. Он замахнулся ударить ее, но не смог. Просто оттолкнул.
И побежал обратно к реке. Туда, где оставил на погибель своих боевых товарищей.
Ярость сжигала сердце варяга.
Душу его переполняло отчаяние.
Ньёд был сам ветер.
Обратный путь казался Береславе длиннее всех дорог, на которые когда-либо ступала ее нога.  Слезы застили глаза. Она бежала не видя пути, по наитию, по таинственному, не знакомому ей прежде зову. Она молила Перуна и Тора спасти мужа, уберечь его от погибели и сжимала до белизны пальцев оберег-драккар и корила себя за то, что лишила варяжича защиты.
Битва не могла быть долгой. Береслава понимала это, ведь она сама помогала считать речных грабителей и видела, как старик Явор пометил знаками кусочек бересты и послал весточку с голубем. Когда она подбежала к берегу, битва заканчивалась.
Звон мечей стоял страшный. Кто-то дрался на берегу, кто-то же на плоту и лодках. И чудь, и водь, и словене и просто варяги, без роду и племени, сбившиеся в ватагу по случаю общей любви к свободе и чужим богатствам, эти отчаянные воины-грабители, речные лиходеи погибали, взрезанные умелыми мечами княжеской дружины; но уходили по «верхней» небесной дороге не в одиночку, а забирая одного-двух врагов своих. Кровью обагрялась трава и пополнялась ненасытная Ловать. Только лишь когда их осталось не больше горстки, они сложили оружие и сдались в плен, потому как давно стало ясно, что не победить им, а умирать ради награбленного товара не хотелось. Сдались бы и раньше, и даже надеялись быть плененными раньше… ждали лишь слова Ньёдова, их главаря, которому остались послушны до конца. Но Ньёд будто сошел с ума – он продолжал биться на смерть и убил несколько княжеских витязей, прежде чем встретился с воеводою.
Обезнадеженный и злой напор варяга наткнулся на уверенный меч. Ньёд едва успел отвести его и тут же сделал выпад сам. Потом еще один, и еще. Он заставлял противника защищаться, не оставляя времени для атаки; но ликование от скорой победы, которую он чувствовал поначалу, вскоре сменилось тревогой. Досада и гнев, мутившие его разум и ослеплявшие его, рассеивались с каждым взмахом меча, потому что воин он был опытный и драться привык с холодным расчетом. И вскоре охладевший взгляд варяга разглядел-таки перед собой опасного врага. И понял – не его напор заставлял воеводу лишь отбиваться, а сам княжеский воин не спешил атаковать. Играл.
Взгляд исподлобья пронзал варяга своей спокойной насмешливостью. Кольчуга сверкала в лучах утреннего светила, а особенно же искрилось и ярилось солнце, деланное из железа и висевшее на той кольчуге в середине, на подвздохе. И такая злость охватила вдруг Ньёда от того, что солнце ведь общее, но светит сейчас оно только русскому воину, и от того, что хотел он породниться с землею этой, и полюбил ее, но никто его об этом сейчас не спрашивает, а через мгновение, может статься, и вовсе некому будет родниться, что дерзнул он вскинуть меч из неудобного положения и достал воеводу кончиком, начертил на лбу полоску алую и разрезал очелье – поясок, державший буйные волосы. Вот тут насмешливый блеск в русских глазах сменился спокойной неотвратимостью, а меч его сделал нужный замах.
…Береслава стояла на коленях, сжимала «драккар» и молила чужих богов спасти Ньёда, а кое-кто увидел это и призадумался…
В тот самый миг, когда меч воеводы предвкушал уже трапезу сладкою кровию непослушного варяга, неожиданный топор ошарашил Ньёда прямо в лоб. Звякнул гневно меч воеводы, упало отсеченное от рукоятки топорище, а варяг поленом свалился оземь.
- Он мой, - хрипел отец Береславы, потрясывая копьем.
Воевода неохотно отступил. Потом кивнул понимающе – все-таки варяг утащил девку в лес, а вернулся один. Отец имеет право на мщение. А когда отец Береславы сделал замах с тем, чтобы проткнуть варяга в самое сердце, воевода потерял уже интерес к врагу и повернулся и приказал помогать раненым и собирать мертвых.
Береслава потеряла сознание, а ее отец воткнул копье… между рукой и грудиной Ньёда.

Малый десантный корабль “Грасхоппер-1T” отличался от своего прототипа “Грасхоппер - 12” тремя вещами: буквой “T” в названии, наличием т-шифтера, и тем, что каюту отдыха, рассчитанную на двенадцать человек, делили теперь двое.  
Глен Анцалоне, крепкий мужчина средних лет, развалился в антиперегрузочном кресле и думал о превратностях судьбы. Старый вояка, после ранения вынужден был прозябать в должности оператора шифтера. Неужели эти бюрократы не могли найти ему место получше? Возможно, сейчас на Глена наконец-то обратят внимание, ведь это задание на контроле у самого Командора. Но радужные надежды соседствовали с тревогой и неуверенностью.
– Даже не знаю, что и ждать от этого упыря, – Анцалоне, решил поделиться своими сомнениями со спутницей, –  Джо Страммер, всегда выходит сухим из воды. Кто только за ним последние восемь лет не гонялся.  
Дебора Харрис, капрал космодесанта, лишь равнодушно посмотрела на сидящего напротив напарника. 
– Представляешь, когда-то пират номер один был зятем нашего Командора, – продолжал Анцалоне, –  но в конце 2080-х между ними пробежала кошка. Поговаривают, ее звали Сью и она работала стриптизершей в баре. Так или иначе, в один незабываемый для Командора день, Страммер угнал корвет “Блю Викинг” и стал на скользкий путь пиратства. Ходят слухи, у Джо остались связи  в Директории и Флоте. Только поэтому он до сих пор не жарится на электрическом стуле. 

– Да будь он хоть племянником Господа Бога - перед шифтером никому не выстоять, – Дебора презрительно скривила мужиковатое лицо, – ты, Глен, не собирал бы сплетни, как баба, а лучше, хоть иногда, включал бы  автосохранение.
Анцалоне, обычно по-военному подтянутый, сгорбился, как старик. Его всегда подавлял этот мужлан с женским именем. Охота говорить пропала. Глен перевел беспокойный взгляд на грязную стену. Ждать, правда, оставалось совсем недолго. 
Через пол часа на радарах появился пиратский корабль.  “Грасхоппер” заглушил двигатели и установил противоволновой экран. Анцалоне, тяжело ступая на покалеченную  ногу, поплелся  в рубку управления, а Дебора, уверенной поступью двинулась к десантному модулю. Прошло несколько минут и абордажное устройство пристыковалось к шлюзовой камере корвета. Поток сжатого воздуха забросил капрала Харрис внутрь. Глен Анцалоне нажал кнопку “Start”. Операция началась.  

Сделав кульбит, Дебора уверенно приземлилась на обе ноги и разрядила излучатель в двух заспанных пиратов, так и не успевших понять, видят они космодесантницу во сне или наяву. 
Харрис выглянула в коридор. Из караульного помещения, где она находилась, до командного пункта было метров пятьдесят. В воздухе повисло тревожное ожидание. Где-то глубоко в подсознании родилась мысль:   “Сейчас начнется”. 
И точно - стоило только Деборе ступить  на пыльную ковровую дорожку, ведущую к центру корабля, раздался вой сирены. Из кают начали выбегать поднятые по тревоге пираты. Сонные, дезориентированные они тут же становились легкой добычей капрала Харрис. Дебора стреляла почти не целясь и без остановки. “Получайте уроды!” – кричала она и давила на гашетку. Глен Анцалоне, при необходимости, удаленно корректировал наводку излучателя. Несколько раз шальные пули, выпущенные бандитами, долетали до Харрис, но бронекостюм не подвел. 
Когда стих первый натиск, в конце коридора появились два футкаттера. Они приближались, метров в десяти друг от друга, похожие на роботов-пылесосов, только сверху бешено вращались две ультрозвуковые пилы. Дождавшись, когда первый каттер окажется совсем рядом, Дебора с разбега перепрыгнула через него. Хотела сходу перескочить и через второй, но в это время из-за угла вылетела копия корвета, уменьшенная до размеров суповой тарелки. Внешне - детская игрушка, только урановые ракеты вполне себе настоящие. Харрис пальнула по дисколету, но тот сделал резкий маневр вниз и влево.  В этот момент ногу Деборы пронзила тупая боль - второй футкаттер разорвал армейский ботнок, кожу, мышцы и сухожилия. “Кажется, кость не задета”, - Харрис отступила назад и... получила ракетой в грудь. Бронекостюм опять не подвел, но удар повалил Дебору на пол. Вторая ракета  попала в  защитное стекло шлема, оставив на нем паутинку трещинок. Следующая, пущенная почти в упор, пробила стекло и вошла в голову в районе переносицы. Когда первый футкаттер, отразившись от задней стены, вернулся и раскромсал сначала закрепленную на шлеме камеру, а затем шлем и череп, Дебора уже ничего не чувствовала...

Анцалоне посмотрел на пульт шифтера и не смог  сдержать эмоций. Тумблер “Аutosave”, как всегда, оказался выключенным. Ни одной точки сохранения, только начало операции. Матерясь, Глен исправил оплошность и нажал кнопку “Back”. Из корпуса т-шифтера выдвинулись две спиральные антенны. Между ними вспыхнула яркая высоковольтная дуга. Она увеличивалась и вытягивалась в сторону пиратского корвета. Вскоре, “Блю Викинг” скрылся под облаком электрических разрядов. А через пару секунд, облако и корабль пропали - на их месте образовалась вязкая пустота. Продлилось это всего несколько мгновений, но когда корвет вновь появился на радарах, время на нем отставало от галактического на шестнадцать минут сорок семь секунд. Глен Анцалоне нажал кнопку “Start”. Операция началась.  
Сделав кульбит, Дебора уверенно приземлилась на обе ноги и разрядила излучатель в двух заспанных пиратов, так и не успевших понять, видят они космодесантницу во сне или наяву. Перед глазами Харрис пронеслись записи прошлой попытки, сопровождаемые монотонными комментариями Анцалоне. Немного поразмыслив, Дебора вышла в коридор, волоча за собой тело одного из пиратов и его одеяло. 
Когда стих первый натиск подручных Джо Страммера, капрал разложила перед собой труп пирата, и досчитав до десяти, выбросила одеяло вперед. Дисколет, вылетевший из-за угла, на всем ходу врезался в шерстяную ткань, и намотав ее на турбину тяжело осел на пол. Дождавшись, когда подошедшие каттеры окончательно застрянут во внутренностях покойного бандита, Дебора бросилась к дисколету. Тот отчаянно пытался освободиться из шерстяного плена, но встретившись с кованным ботинком капрала превратился в кучу пластмассовых обломков. 
На пульте т-шифтера ожидаемо загорелась надпись “Saving...”. Глен воспользовался наступившей паузой и запросил связь с Землей. На дисплее появилось надменное лицо с крупной волосатой бородавкой на правой щеке.  
‒ Все идет по плану г-н Командор. Пару часов и корабль будет наш, ‒ подобострастно отрапортовался Анцалоне.
‒ Ладно корабль, главное, разделайтесь с этим ублюдком! Любой ценой! Ты меня понял?! Любой ценой! Приказ о твоем переводе в штаб Флота у меня на столе. Не подкачай, Глен!
Связь прервалась, лицо Командора вместе с бородавкой исчезло с экрана.  “Легко тебе рассуждать, кабинетная крыса”, – подумал Анцалоне, забывая, что сам мечтает попасть в этот крысятник.
Тем временем, Дебора  уже была в середине служебного отсека. Могло показаться, что противник прекратил сопротивление, но внезапно, открылась дверь ангара, ближайшего  к командному пункту и нечто преградило ей путь. Харрис знала, что пираты выращивают пленных мальчиков, пичкая их гормонами роста и адреналином. Но результат увидела впервые. Янычар двадцать первого века был размером с гризли и такой же свирепый. Толстенный бронескафандр, который был надет на чудовище, вряд ли оставлял шансы излучателю. 
Дебора сделала пару выстрелов на максимальной мощности, но это только разозлило монстра. Он заревел и перешел в наступление. Харрис попятилась, за выстрелами и криками янычара она не сразу обратила внимание на тревожный голос Глена: “Сзади, блин! Сзади-и-и!”. А когда услышала, время было упущено. Второй монстр, чуть менее крупный, но такой же свирепый, напал на нее со спины. Левой рукой он захватил ее шею, а правой, стал наносить хаотичные удары по шлему. 
‒ Гле-ен, - сдавленным голосом просипела Дебора. 
‒ Ищу...ищу...вот! Средний рост 230 см, вес 160 кг...интеллект семилетнего ребенка... хрупкие кости...нарушения в работе печени...продолжительность жизни 25-30 лет...
Харрис уже не слушала. Она повисла на руке монстра, и оттолкнулась ногами от стены. Когда они оба влетели в противоположную, показалось что в корвет попал метеорит. Послышался хруст костей, хватка монстра ослабла. 
Между передней и задней пластинами бронескафандра образовался зазор. Дебора извернулась и ударила монстра локтем по печени: “Получи урод!”. Тот взвыл от боли. Еще удар...еще...совсем немного и монстр будет повержен, но в это время в них с ревом влетел его первый собрат. Все трое с грохотом рухнули на пол. Дебора оказалась зажатой между янычарами. Какое-то время она сопротивлялась превосходящим силам, вертелась и извивалась как змея, но в конце концов, верхнему монстру удалось добраться до ее горла.  Тупое, злобное лицо чудовища, перед глазами Деборы, потеряло цвет, поблекло и пропало совсем…

***

Прошло два часа по локальному времени корабля. С пятой попытки, капралу Харрис удалось пробиться к командному пункту.  Анцалоне взломал систему контроля доступа, тяжелая стальная дверь со скрипом отъехала в сторону. Дебора вошла внутрь.

‒ О! Капрал Харрис, ‒ элегантный брюнет с серыми насмешливыми глазами, тонкими и такими же насмешливыми губами, казалось, был рад появлению Деборы.
“Джо Страммер - цель номер один”, - выдала система распознавания образов.
Главарь пиратов не был похож на упыря. Он напомнил Харрис актера, сыгравшего Джеймса Бонда в древнем два-дэ фильме. Тогда агент 007 еще был белым гетеросексуалом. “Хорош, сукин сын. Да, крошку Сью можно понять”, - промелькнуло в голове у Деборы.
Обстановка в командном пункте соответствовала хозяину: дорогая мебель - классический хайтек, приборы управления и навигации задекорированы и встроены в интерьер. Многочисленные мониторы имитировали окна. Вид из них открывался впечатляющий: с одной стороны плескался океан, с другой - раскинулась вековая сосновая роща. 
Лишь на двух дисплеях изображение не соответствовало общей теме. На одном, за которым сидел Страммер, висел “Грасхоппер”, с болтающимся сбоку т-шифтером, а на другом - фотография десятилетнего мальчика. “Мама помоги мне!” - было написано под ней. Дебора всмотрелась в лицо. Это был не какой-то абстрактный мальчик - это был ее Бобби. Самая удачная ошибка ее молодости. Бейсболка и майка те самые, которые были на сыне, когда она  сегодня отвела его в интернат. Рука с излучателем безвольно опустилась. Уверенность сменилась отчаянием.

‒ Да, мой дорогой капрал, ‒ Джо не скрывал торжества, ‒ мы подготовились к Вашему визиту.  Бобби в надежном месте, далеко от сюда, так что, пожалуйста, без фокусов. Особенно без этих ваших скачков во времени. ТАМ этого не поймут. 
Страммер многозначительно посмотрел вверх, то ли в воображаемые просторы космоса, то ли в глазок видеокамеры, закрепленной на стыке потолка и стены.
 ‒ Да не расстраивайтесь так, – продолжил Джо дружелюбно, – мы сегодня отлично провели время! Вы проверили свои прибамбасы, мы - свои. Кстати, прикольная штука, – на изображении шифтера остался отпечаток пальца, –  знаете, что я думаю? 
Страммер посмотрел на Дебору, но та находилась в каком-то безвольном оцепенении. Не дождавшись ответа, и не особо рассчитывая на него, Джо продолжил:
 ‒ За столько тысяч лет, человечество выдумало столько всякого дерьма, которое может мгновенно уничтожить целые города и заставить миллионы людей одновременно сдохнуть мучительной смертью. Но оно так и не смогло придумать более эффективного оружия, чем банальное коварство,  – согласны капрал? 
Дебора стояла ни жива ни мертва. Она не слышала ни вопроса Страммера, ни призывов Глена к действию. “Дура баба” –  зло подумал Анцалоне и нажал кнопку  “Back”.

Прошло два часа по локальному времени корабля. Капрал Харрис стояла  возле командного пункта пиратского корвета. 
– Дебора, извини, записей нет. Только вошла, тебя сразу вырубили. Просто закидай их вакуумными гранатами, – голос Анцалоне был неожиданно доброжелательным.
– Глен, а корабль? 
– Не бойся, прикрою, скажу, что выбора не было.
Харрис не стала долго размышлять о причинах благосклонности Анцалоне. Дверь открылась, внутрь обители Страммера залетели две гранаты. “Получи урод!” – привычно подумала Дебора, и нажала кнопку активатора.
 “Так-то лучше. А покойный Джо, похоже, был прав на счет коварства”, – Анцалоне удовлетворенно потер руки и запросил связь с Землей.

5.

Ледяная дева

Небо после грозы висит клочьями,белую пену разрывает и уносит на запад ветер. Когда я закрываю глаза мне постоянно представляется одна и та же картина : безумно несущаяся назад мокрая отмель покрытая раковинами устриц и гнилыми водораслями-настоящее пиршество для хищных чаек. Она убегает,убегает,отбрасываемая копытами моей лошади,и их тяжелые удары о камни отдаются звонким эхом в моей голове.
Каждый из нас выбирает то, к чему его тянет.Мой выбор ,наверное противоестественен для человека.
Штиль. Ржавые бока баржи покрываются под палящим солнцем белым налетом соли. Кругом океан,он раскинулся на многие километры вширь да вдоль, он никогда не начнет волноваться. Океан,застывший на тысячелетия. Серое небо разрывает гроза,проходят дни и секунды,которые кажутся этому миру безмолвия тысячелетиями.
Здесь этих барж десятки-вросшие в песок -мертвые памятники пустоте.Можно мечтать о море,впрячься в одну из них и попробовать тянуть на себе, напрягаясь до кровавой пены на губах.
Вода уходила прочь,вслед за рекой,которой кто то изменил русло. Ушло море,оставив после себя песок и корабли. Много кораблей.Как скелеты китов или допотопных мастодонтов они заполнили пустыню. Коричневые,хранящие на  днищах следы сурика и  соли.
Вода всегда куда то уходит.
.........................................................................
Сейчас мне уже 63 года,лицо и кости просолились от морского ветра,на руках жесткие как подметка мозоли от вечно бьющегося в ветер каната. Времени теперь у меня много.Можно не выходить в океан,просто часами сидеть на берегу,уставившись в волны. И думать что она где то там,среди них. Ставшая частью этих волн,растворившаяся в них.
Я увидел ее впервые в 1820,тогда я в составе команды барка пересекал Берингов пролив.
Судьба свела нас с другим судном, огромной бригантиной.
....Потом многие уже обшарив все трюмы и ничего не найдя, еще верили что на "Эльзе" скрыт тайник с золотом.
Нет золота там не было,так же как и экипажа. Наши шаги и скрип палубы под ногами кажется разрушали тишину ,и она отползала прочь рваными серыми клочьями.
Куда исчез экипаж тогда не понимал никто. Во всем этом было нечто странное- на камбузе продолжала вариться какая-то смрадная рыба, на палубе раскиданы личные вещи матросов. Люди словно исчезли..Или сбежали.
А потом наш боцман нашел ее.
Точнее бочку, обложенную кусками льда.Бочку с темной,непрозрачной водой. Когда ее выволокли на палубу  сквозь тайну ее мрака проступило что то белое.Тогда многие испугались когда увидели ее лицо.Бледное ,узкогубое,в нем было что то хищное и древнее .Казалось,оно древнее самого океана, и тех тварей что его населяют.
Глаза без белков,казалось состояли из одного сплошного зрачка. Или бездны,какой-нибудь впадины где сами собой рождаются огромнейшие волны,пожирающие все живое.
.............................
Ее бочка уже четыре дня стояла на нашей палубе. Многие из нас стали замечать непонятный холод ,словно поднимавшийся изнутри. Не спасала ни водка,ни горячее питье. Словно все твои кишки превращаются в кусок льда.
Первым не выдержал боцман. Я помню что он в тот день выпил слишком много, ходил долго,шатаясь.Потом перегнулся через борт,долго смотрел вниз,будто увидел рыбу в волнах. Все произошло быстро.Он упал вниз не закричав.Единственным звуком был громкий плеск воды.
Потом был штурман,потом многие из моих товарищей. Я не знаю почему я выжил тогда.Что то держало меня на плаву,видимо у судьбы были какие-то свои планы относительно меня.
Я помню как однажды я понял что остался почти один. Двое моих товарищей бредили в каюте, их била дрожь, смотреть на них было страшно.
Из затхлой,прокопченой темноты я вышел на палубу.Голова бешено кружилась,перед глазами плыли цветные пятна.Не помню как я очутился возле ее бочки.Я стоял,держась руками за холодный,склизкий край и заглядывал внутрь.Ее лицо белесым пятном поднялось из воды,мои глаза встретились с ее темными,бездонными глазницами.
По моему телу пробежала дрожь,ноги подкосились.Я понял что еще немного и я головой нырну в эту мерзкую,грязную воду. Она не отрываясь смотрела на меня. В голове своей я отчетливо услышал голос.
-Иди сюда,ближе....
-Но я не хочу- вдруг мысленно возразил я. -Я не хочу стать твоим кормом.
-Ты уже им стал .Я внутри тебя, куда тебе теперь бежать? Посмотри на остальных,они уже успокоились...
-Они умерли - подумал я.
-Нет, они не умерли.Там где они нет смерти. Они просто спят.И позже сон закончится.Иди сюда. Что тебя держит с ними? Хочешь успокоить свою совесть?
-Причем тут моя совесть? Я ничего не совершил,я чист.
-Чист? Матрос пиратского судна- чист? Ты такой же убийца как и я. Ты не лучше меня.Иди сюда, сны и стыд перестанут тебя мучить.
Я смотрел в черноту ее глаз и видел тонущий корабль,искаженные страхом и болью лица.Я видел как один матрос хватает голыми руками горящий бочонок с смолой, как пламя перекидывается на его одежду, как он падает вместе с ним на палубу,катается по ней,пытаясь затушить пламя...
-Нет! Нет! -Я не знаю что придало мне сил,  но я опрокинул ее бочку.На доски палубы вывалился поток слизи и грязной воды, в котором барахталось ее студенистое тело.
В барабанные перепонки впился ее визг,тонкий,удивительно громкий ,сводящий с ума.Я зажал уши и бросился вниз по леснице в трюм.
Сидя там в полной темноте я слышал потрескивание,будто палуба покрывалась коркой льда.Затем я услышал тихий свист ,прерываемый звоном,похожим на звук бьющегося стекла.
И я понял, что разбилось в осколки.

7.

Пиратство
жанр - утопическая новелла

День  только готовился начаться, на лазурном  небе мерцали все реже, медленно бледнея, остатки звезд, и узкий совсем низкий полумесяц.  Широкие ясные небеса дышали полной грудью, вдыхая  тающую постепенно мглу ночи, и выдыхая предрассветную свежесть.  Легкий, прохладный  ветер колыхал  бамбуковые шторы, наполовину задернутого,   открытого настежь , квадратного окна.  Птицы, уже начинали петь, изредка  далеко проезжала машина. На покрытом  лаком  деревянном подоконнике сидела, упираясь спиной в его раму, вытянув и скрестив ноги, молодая,  девушка.  Ее тонкий, мягко прорисованный  профиль был обращен на запад, пушистые  льняные локоны спадали с белых плеч в беспорядке, на светлую ткань мужской рубашки, ворот которой, правой рукой она прижимала к груди как покрывало. Облик её казался, слившемся с видом которым она наслаждалась.
Её заставил быстро обернуться, внезапный луч настольной лампы, в миг осветивший всю комнату, непривычным  светом. 
-Опять этот сон…  Хмуро произнес парень, из другого угла комнаты.
Девушка ловким движением соскользнула с подоконника, и подошла к широкому дивану, на котором лежал длинный, с взъерошенными  мягкими, темными волосами, молодой  человек. Через секунду она уже лежала на левом боку, укрытая по пояс одной с ним простынёю, подпирая ладонью голову, и внимательно готовая его слушать.  Рубашка небрежно, была брошена на пол.
-Что удивительно ты увидел сегодня?
-Каменную лестницу, тянувшуюся из воды к самой высокой вершине Города, во все стороны от неё шли узкие вымощенные горными породами улицы. Невероятной красоты  деревья длинными аллеями тянулись вдоль них неровными рядами,  и цвели удивительными  цветами.  Античные статуи, возвышались на постаментах, высокие фонтаны  били  в небо. Сочная трава росла между камнями, гибкие стебли оплетали ажурные ограды,  стелились  по дорожкам и тропам.   Люди живущие там понимали друг друга, одетые в разные одежды они все были красивы, каждый по своему, в глазах у них  светились одинаково разумные, светлые мысли. Мне было так легко и свободно…
Она погасила лампу, в полумраке комнаты он лежал навзничь, закинув руки за голову, и смотрел в расплывающийся сумрачный  потолок. Она обняла его одной рукою, и пристально вглядывалась в его  лицо. 
-Ты хотел бы попасть, туда.
-Это же только сны,  такого города нет, он был бы известен, если бы был настоящим.  Но, все чаще  мне становится очень больно, когда я просыпаюсь…
Она прижалась к нему всем своим гибким телом, закинула  на него свои длинные ноги, уткнулась лицом в его шею и поцеловала долгим поцелуем. Потом прошептала у самого края уха:
-Один раз за ночь, сегодня больше он тебе не приснится…
От этих слов ему стало спокойно, он крепко обнял её, и они уснули.

Эти двое жили вполне обыкновенной жизнью людей, чей духовный мир, позволял им с комфортом находиться при средних деньгах, а иногда и вовсе без денег, то было не самое главное в их понимании. Он работал в банке, а она была гидом, а может быть он был повар, а она секретаршей, а может его специальность заключалась в проектировании железных дорог, а ее в педагогике, что не имело никакого значения. Действительно важным для них являлось зарабатывать хоть  сколько не будь сносные суммы, что бы покрывать те в большинстве своем скромные запросы, которыми они удовлетворялись.
Его звали Улисс, её Пенелопа, иногда он называл её Торпиль, а она его Чарли Чаплин.
Никто не помнил, с какого именно момента  стал неотвязно являться ему во сне, меняя форму и содержание, но неизменно, словно обещая все самое сокровенное, о чем  он  только мечтал, в глубине своего чистого детского сердца, одаряя его с бескорыстнейшей щедростью, странный, посреди моря, утопический остров, на котором стоял восхитительный город.  Самые разнообразные здания покрывали его многочисленные холмы, расположенные у подножия непреступных  белоснежных гор. То являло собой бесконечно гармоничный в своей дисгармонии, архитектурный ансамбль, состоящий из всевозможных сочетаний, взаимопроникновений,  перетеканий одного в другое, всех направлений зодчества, созданных когда либо  человеком. Мраморные, деревянные, железобетонные, кирпичные, стеклянные, гранитные и каменные здания возвышались над голубыми озерами, окаймляли собою пруды, тянусь к вершинам гор, и упирались в дикие леса. Каждое отдельное сооружение как бы являлось уникальным экспонатом редчайшей коллекции, венцом  полностью завершенной и великолепно исполненной гениальной творческой мысли.  Широкие и узкие, освещенные яркими лучами заходящего солнца улицы, переплетались с парками и садами, в которых росли круглый год  гибриды самых прекрасных сортовых цветов,  деревьев и кустарников. С наступлением вечера, миллионы огней зажигались повсюду, и весь город, отражаясь от воды, казалось, колышется, танцует, играет  своей  блестящей иллюминацией, как алмазное ожерелье при свете свечей. 
Но чем явственней открывал свои чудеса таинственный город Улиссу, в самозабвенных безмятежных  сновидениях, тем тревожнее и угрюмее он становился, выброшенный из них в реальность. И уже не радовало его, то малое счастье спокойной размеренной жизни, прежде казавшееся  ему таким прочным и долгожданным. Словно разом  обнажились перед ним все несовершенства окружавшего их с Пенелопой мира, и  взгляд его с досадой цеплялся за них, столь явных на фоне идеально прекрасного для тонкой души его города, столь уродливо бесспорных. 
Однажды, проснувшись посреди ночи, Пенелопа нашла его в маленькой кухне, сгорбленно сидевшим за узким столом, в полной темноте и беззвучно рыдавшего. Широкая спина судорожно опускалась и поднималась,  глаза были спрятаны в ладонь. В открытое окно доносились веселые звуки музыки, мужской и женский громкий смех, шум проезжавшего по трассе транспорта. Она кинулась  к нему, прижала его большую взъерошенную голову к своей груди, огромные горячие слезы страха, потекли ручьями, из её глаз. Улисс вцепился в неё, как в спасательный круг, обхватив длинными белыми руками её хрупкую талию. И оба молча вздрагивали, страдая одинаково сильно по абсолютно разным причинам…  Раненого, сломленного, увела Пенелопа своего земного и духовного мужа в спальню, служившую днем гостиной, и уложила обратно в постель, так и не включая электрический свет. И они любили  друг друга… 
-Можешь ли ты понять, я схожу с ума… Этот город, он зовет меня…  Сегодня я отчетливо слышал слова… Вернись говорил мне голос, я твоя мать, ты мой сын, вернись в свой истинный дом… И эти картинки, понеслись со скоростью света мимо меня, а потом я увидел пристань, совсем маленькую но такую милую, несколько лодок были привязаны веревками к берегу, чайки сидели на пирсе  и кружились над гаванью. Это было очень просто,  но именно так как я однажды видел в детстве, и потому очень дорого для меня…  И знаешь, я проснулся и понял, что верно то или нет, но я уже давно готов  искать его, искать то, чего  не существует, и понял, что я сумасшедший, и потому  мне было так больно,  и теперь… А что будет с тобою… Когда я…
-Значит так должно быть… Мы отправимся туда вместе… Нет, послушай, если ты уплывешь один, я покончу с собой. И она посмотрела на него таким взглядом, что несмотря на сумрак комнаты, Улисс почувствовал этот взгляд и ту полную уверенность  которую он выражал. 
-Мы погибнем вместе, если так суждено, но если нам уготовлено иное, мы найдем эту странную землю…
И было твердо решено, в ту ночь, отныне, оставить всё что им было дорого, их маленькую уютную квартирку, на окраине портового городка, тех немногочисленных но настоящих друзей, и даже собственных  горячо любимых родителей. Работу они оба свою не ценили, это единственное, о чём жалеть не стоило. Оставить их личные уединённые местечки, живые цветы и растения в причудливых горшках,  излюбленные ресторанчики и кафешки, старую площадь, на которой они впервые встретились.  Бросить все, чем они до этого жили, со всеми своими надеждами и ожиданиями, сломать в один миг свою запланированную и такую казалось, счастливую судьбу.
В один месяц распродалось то, что называлось их имуществом,  правда, удалось продать практически всё, что только представлялось возможным.  И на вырученные деньги, было преобретено, старое рыболовецкое суденышко, с когда то синими, а теперь ржавыми боками, с тесным сырым трюмом пропитанным запахом рыбы и водорослей, одной крохотной каютой  и маленькой рубкой.  Но старый, опытный, в прошлом рыбак, подолгу ходивший в открытое море, продавший им эту посудину, был очень хорошим человеком, и с радостью сообщил новым владельцам, что никогда не подводил его этот железный конь, и один Бог знает как, выносил его живым из самых смертоносных штормов, когда другие не возвращались обратно. 
Хороший знак, подумалось начинающим путешественникам, но они только молча и быстро переглянулись между собою. 
И вот вскоре, своеобразный импровизированный дом на воде, загруженный доверху остатками личных вещей, и припасами, снабженный  огромными бутылками с питьевой водой и всякими необходимыми туристическими принадлежностями, был готов к своему последнему путешествию. Тихо, чуть качаясь, оттолкнулся он от причала, неслышно утонули отвязанные канаты, так оторвалось от берега неизвестное будущее, и осталось, застыв на веки, незыблемое прошлое. Сонное солнце бросало первые ласковые лучи на зеленоватые волны, они блестели и переливались.  Улисс и Пенелопа стояли на палубе, и удалялись все дальше и дальше, от большой земли, от самих себя прежних,  от людей и животных, технологий и прогресса, гениальных идей и ядерных бомб, от всего самого лучшего и худшего что может дать пытливый, неуёмный  человеческий разум, этому миру.
Первый день в  море, показался обоим бесконечно долгим, нестерпимо жарким и непривычно тяжелым. Но когда, раскаленное как угли огромное солнце спускалось в бескрайнюю воду, окрашивая горизонт  багряным и золотым,  открывая взгляду безграничный простор необъятного, в груди у них снова возникло интуитивное чувство, что путь ими выбранный, верный.  
Пенелопа как умела обуютила маленькую каюту, развесив  фотографии их с Улиссом любимых местечек, видов природы, животных  растений и птиц, цветов, родителей и друзей, и еще множество разнообразных образов, дорогих их сердцам.  Каюта состояла из двуспальной широкой кровати, маленького комода с зеркалом и в несколько рядов навесных  полок, закрепленных по трем стенам. Четвертая же стена обладала двумя маленьким круглыми окнами, и именно на ней располагался своеобразный коллаж.  Трюм одновременно служил складом  и чем-то вроде весьма условной кухни.  
Улисс стоял на палубе, и смотрел на розоватое небо, в котором загорались, мерцая звезды,  к нему подошла Пенелопа и нежно уткнулась лбом в его спину, обвила руками. Он повернулся, и улыбнулся ей, безмятежной улыбкой. Они долго целовались, её длинные льняные волосы развивались в разные стороны ветром, темные мелкие волны плескались ,  ударяясь о борт  их плавучего дома.
-И все -таки, ты Торпиль…  моя Торпиль… 
Много времени прошло с тех пор, как последние редкие чайки еще  издавали свои пронзительные крики,  где то в вышине, над очагом двух навсегда  потерянных для одного света и избранных для света иного, отчаянных странных людей.  Утром и вечером Улисс рыбачил, забрасывая далеко в волны свои тонкие лески,  изгибая в дуги длинные спиннинги, волоча из воды добычу. Припасы старались беречь, как можно дольше, лишь разбавляя ими, преобладавший  рыбный рацион. Но каждый свой прием пищи они сопровождали красочными описаниями всевозможных кулинарных изысков и заразительным смехом.  Оба странника стали совсем смуглыми  от загара, но казались друг другу красивыми как никогда.  Они придумывали разные забавные истории, посещали в своих  фантазиях  музеи и театры, концерты и галереи, разных эпох и направлений. Длинными вечерами,  писали воображаемыми красками воображаемые картины, и дарили их друг другу. Играли в карты и шахматы, слушали трещавшие пластинки на старом патефоне, сочиняли и пели под гитару,  давали имена звёздам свесив ноги за борт.  Улиссу продолжал сниться город, развлекая и утешая его, посылая ему направление и заботу.  Но море есть море…
Налетал сильный порывистый ветер, и скрипела старая рубка, в четных попытках сопротивляться ему.  Волны становились все выше и яростно  раскачивали в разные стороны беспомощный кораблик, словно силясь выместить на нём свою злобу, пиная его, в лихом возбуждении,  как гоняют мальчишки в подворотне консервную банку.  То он наполовину уходил под воду, то  подлетал и с силой об неё ударялся,  тяжелые тучи сыпали крупным дождем, Пенелопа и Улисс заперлись на лестнице между каютой и трюмом, и ждали, сидя на нижней ступеньке обняв колени и прижавшись друг к другу, винтажный  патефон крутил пластинку…  То бушевала стихия, неуемная, несравнимая ни с чем в своих силах, исполняя свой приговор  или совершенно равнодушная, она разила огненным  мечом  небо, и посылала на землю, казалось, то вопли проклятий сквозь рыдания, то припадочный смех безумной.  А может быть то был всего лишь  её танец, плавный и грациозный,  а в небесах  на миг зловеще их освещая, только сверкал её звездный гребень,  а  мерные шаги по млечному паркету они  принимали за грохот раскатов грома доносившихся из самой преисподней.  
-Скоро все решится, одно из двух, или прекратится буря, или мы с тобой.  Произнес  Улисс, тихим голосом.  Раскачиваясь вперед назад как маятник, от качки и нервного напряжения. 
-Я не о чем не жалею, твердо сказала Пенелопа взяв в ладони его косматую голову и притянув к себе.
Но тут  Корабль так мотнуло в сторону, что обоих с силой вдавило в стену, старый проигрователь замолк от удара, голова Пенелопы оказалась  над плечом Улисса распластанного под её телом.  В полной темноте они не могли видеть, но они ощущали  дыхание друг друга, отчаянная страсть захватила обоих. Волны пытались разбить по винтам их судно, добраться до живой плоти, вытряхнуть как букашек из банки, утопить  со всеми их надеждами. В это же самое время с треском рвалась одежда, доносились стоны, две части становились одним целым, их швыряло в стороны, но они воссоединялись снова. Запах рыбы и сырости мешался с запахом полного желания тела, жажда жизни противопоставлялась  замыкавшей в кольцо смерти. Их сознание стало туманным, и больше не было страшно, они погибали и возрождались, заканчивались и начинались сначала, все их силы были отданы этой возможно последней близости, физической и духовной, а значит совершенной.   
Когда они очнулись, то все еще растерзанные лежали на мокрых деревянных ступенях, в неестественных позах, дверь в  каюту  была открыта, слабый свет падал на сломанный патефон, и разбитую пластинку, по которой продолжала крутиться игла… Они были живы…  И рассвет предвещал новый этап для  двух судеб  оказавшихся способными победить саму смерть этой ночью.  
Снова дни тянулись и летели,  были прибраны и починены детали, наложены бинты на раны,  расставлены на полках предметы,  заброшены в волны спиннинги. Снова ласковое солнце грело, и гладкие дельфины сопровождали корабль, дрейфующий без направления, подчиненный всецело призыву  прекрасного города, пролагавшего к себе путь через сны. 
-Улисс! Смотри скорее за борт! Кричала Пенелопа в  невероятном  восторге. Улисс подбежал к ней, и перекинулся туловищем через борт корабля. Под ними, сквозь прозрачность кристально чистой воды проплывали, словно огромные цветные надувные шары, гигантские морские медузы.  Льдисто голубые и нежно сиреневые, похожие на шарики мороженного, увеличенные до размеров шкафа,  переправляли они, свои тяжелые, флуоресцентные тела,  с одного борта к другому.  Длинные, в три метра гирляндообразные хвосты тянулись шлейфом, нависая на тех, кто находился ниже.  Электрические нити пронизывали их мягкие круглые формы  с верху до низу, расходясь  в разные стороны  от центра, радужные волны разноцветных бликов бежали по ним.  Бесчисленное облако неторопливо продолжало свое паломничество.  Это зрелище было фантастически красивым.  Улисс и Пенелопа так долго наблюдали за ними, что у них нестерпимо начало ломить в шее от постоянного напряжения. 
И наступил полный штиль. Зеркальная водная гладь отражала дымчатое рассеянное во всех направлениях небо, и грань горизонта казалась стертой. 
Припасы закончились,  не на что было ловить рыбу. Питьевая вода была на исходе. Все самые ужасные вещи в мире происходят спокойно. Оба чувствовали, что их плаванию близок конец.
- Неужели все закончится так…  Прошептал Улисс. Холодный лунный свет проникал в каюту, через маленькие круглые окна, падая на его лицо. 
- Знаешь, я все равно бесконечно счастлива с тобой, пусть даже нам и никогда больше не придется ступить на твердую землю.  Улисс хотел Обнять её, но вдруг что то заслонило луну,  черной тенью. Они выбежали на палубу, и их взглядам предстала роскошная, отливающая серебром в сиянии белой луны Бригантина, под красными парусами. Украшенная зелеными  и синими  фонариками, как светлячками. Все окна горели, расплываясь желтыми пятнами на поверхности моря. Быстроходная, она приближалась к ним, рассекая зеркальную похожую на лед темную воду.   
Маленький, лысый человечек, одетый в шелк и бархат, подал Улиссу пухлую, усыпанную перстнями руку, и хотел представиться, но замолчал, напрасно пытаясь вспомнить, как его зовут. Его круглое розовое лицо расплылось в неловкой улыбке. Он с интересом  выслушал историю Улисса и Пенелопы,  и со смехом поведал, что когда-то и ему снился город. Он собрал команду и отправился на его поиски, но оставил любимую, потому что думал, что в городе он найдет славу и удовольствия, ведь ему, гениальному суждена любовь всемирная, а какая же женщина может с ней сравниться?  И он до сих пор ещё очень красив, высок и благороден, а про его роскошные рыжие волосы, в пору сочинять сонеты. Его трюмы всегда наполнены изысканными яствами, а каюты убраны с тончайшим вкусом, которым только он один во всем мире и обладает. В его алые как розы паруса всегда будет дуть попутный ветер, и он обязательно найдет то, что ищет, как только город приснится ему снова. С такими словами, широко улыбаясь он шагнул на свою Бригантину, потом  подал им несколько коробок с продовольствием и питьевую воду.
 Заиграла веселая музыка и корабль растворился  в ночном горизонте, как призрак.
Молодые люди впервые за долгое время наелись досыта, и вкусно.  Во сне Улисс увидел светлую   спальню, всюду были расставлены их фотографии в рамках,  мольберт  стоял  у окна, живые цветы росли в горшках.  Он спустился по широкой  винтовой лестнице, и  оказался в просторной круглой гостиной, где стоял глянцевитый рояль из красного дерева, а в камине полыхали дрова, озаряя вечернюю комнату уютным светом.  На утро проснувшись  бодрым, он сообщил Пенелопе, что их уже ждут  в чудном городе, что он видел во сне их дивный дом,  именно такой о котором он всегда и мечтал.  
 День был пасмурный, но не дождливый, сквозь заволоченное облаками небо, тускло светило, былым силуэтом солнце.  И вдруг, внезапно, посреди густого тумана на горизонте вырос великолепный,  отливающий серебро и золотом, невероятный, с часовнями и высокими каменными башнями,  со снежными горами и малахитовыми лесами, сверкающий,  всеми цветами радуги восхитительный Город. 
Но так же внезапно, на пути к нему,  возникли, двигаясь им на перерез,  два флота, состоящие из многочисленных, кораблей огромной величины и мощи, под белыми с одной и черными с другой стороны парусами.  Вооруженные, всех мастей средствами для уничтожения себе подобных, остервенелые плыли они на встречу друг другу, что бы сцепиться в безумной схватке.   Необъяснимая сила с быстротой стала увлекать Улисса и Пенелопу к острову. Будто невидимый буксир тянул их между, полными ненависти равными по силам двух армий, которые палили в них из пушек, стреляли из винтовок,  и кричали проклятья. Как щепка, проплывало старое, рыболовецкое суденышко мимо, двух сил, вот-вот готовых столкнуться.  
И как только Улисс с Пенелопой ступили на серый песок долгожданной земли, сказочный остров исчез вместе с ними, превратившись в мираж.

8.

Последняя капля
жанр - реализм, драма

Влажное сопение оборвалось горьким всхлипом. Сухие руки вытянулись вверх, царапая темноту. Горло болезненно сжалось, не давая вздохнуть. Громко хлопнули ставни.
Уолтер Джонс распахнул глаза, жалкий, оглушённый. Нервно провёл ладонью по мокрым щекам, постепенно возвращаясь из царства кошмара. Ему снилось крушение корабля посреди ночного моря. Крушение, перечеркнувшее прежнюю жизнь. Уничтожившее саму ценность жизни, но не прервавшее бренное существование.
Он устал, да, он очень устал цепляться за эту никчёмную жизнь, но он будет за неё цепляться.
Пока хватит сил.
Скрипучие дубовые ставни снова негромко хлопнули, и наверху, из квартиры соседей, послышалось недовольное ворчание. Заскрипели половицы, напомнив Уолтеру скрип корабельных палуб. Ещё не до конца проснувшееся сознание родило образ стремительного галеона, мчащегося по сияющей синеве. Водные брызги, разлетаясь из-под форштевня, сверкали как россыпи жемчужин. Хлопали края парусов, раздуваемые весёлым ветром. Волны били о борт…
– Старик! – донёсся свыше приглушённый голос соседа. – Забери тебя дьявол, да закрой ты уже эти ставни!
Уолтер остался лежать. Ещё какое-то время сверху доносились проклятья. Но человека, привыкшего к отборной матросской брани, подобным было не смутить.
За стеной послышались тихие шаги, и в комнату, освещая себе путь свечой, вошла супруга Уолтера, Мэри. Бледным призраком прошествовала она к окну, заперла ставни и также молча покинула комнату. Уолтер, закрывавший глаза от света ладонью, шумно выдохнул в подушку и прислушался. Ворчание сверху прекратилось, и половицы перестали скрипеть.
Если закрыть веки и попробовать отдаться отступившей было дрёме, то можно оживить старый кошмар: жидкий мрак, в котором отражались звёзды, поглощал палубу гибнущего судна. Снизу идёт скрежещущий стук гнущихся досок. Отчаянно трещит накренившаяся мачта. В воду падает призрачное полотно парусов…
– Дерьмо, – ругнулся Уолт, отбрасывая одеяло. Но не нашёл в себе сил встать, а потому просто распластался на постели, глядя в тёмный потолок.
Оставшаяся ночь прошла в тягучем безмыслии. Сон не шёл. Взгляд остекленел. Мир застыл.
Постепенно сквозь защёлкнутые ставни просочилась узкая полоска света, выхватившая из слабеющего сумрака медленный танец пылинок.
Из прострации старого моряка вывела жажда. Сухое горло спазматически сжалось, Уолтер закашлялся и резко сел, скривив тонкий рот. Бросил быстрый взгляд на столик возле кровати, в ящике которого хранилась заветная фляга, но решил пока не тревожить её содержимое. Пусть ждёт повода посерьёзней.
Кое-как поднявшись, Уолтер скинул пижаму и взялся собираться на улицу. Натянул панталоны на тощие чресла. Легко влетел в посеревшую от времени сорочку. Покрыл плечи жилеткой. Просунул ноги в мятые кожаные башмаки. Подхватил с вешалки чёрный коут и вынырнул в тёмный коридор.
К супруге заглядывать не стал: он не любил её утром, находя Мэри постаревшей и не ощущая к ней былой мании. Вот вечером всё будет по-другому. Иначе, чем утром. Но сперва, как водится, неплохо было бы промочить горло.
Улицы Плимута встретили старого моряка терпкой прохладой и ярким утренним светом, так что Уолтеру пришлось протереть невольно намокшие глаза. Его путь лежал в сторону бухты Саттон, где на Бритон Сайд можно отыскать среди тесно жавшихся друг к другу четырёхэтажных домов приятный кабак «Смеющаяся макака»: не самое дорогое, но и не дешёвое заведение, где каждая рожа знакома и мила, где общество понимает толк в морской науке, а бренди подают отнюдь не по тем отталкивающим ценам, что можно встретить, к примеру, на Миллбэй Роад.
Правда, никакой макаки в кабаке давно уже нет. Обезьяна, привезённая хозяином из неведомых далей, действительно была большой охотницей поржать над краснорожими выпивохами, но позапрошлым летом её забрала то ли болезнь, то ли просто старость, в общем, название менять не стали, но от былого колорита не осталось и следа. Теперь это место мало чем отличалось от других подобных заведений. Разве что порядок здесь соблюдали весьма строгий, да чистоту поддерживали исправно.
Всякий сброд, вырывавшийся из тесноты с только что приставших кораблей, истомившийся по свободе, драке и женской ласке, ошивался в заведениях, прилегавших непосредственно к Проливу, и до «Смеющейся макаки» обычно не добирался.
Уолтер шагнул в гостеприимно распахнутую дверь и очутился в небольшом полутёмном зале, где за столиками мирно сидели завсегдатаи. Кто-то дремал в уголке. Несколько забулдыг бросали прямо на скамье игральные кости. От двери в дальней стене доносился запах жареного мяса и выпечки.
Второй этаж был наполовину разобран, представляя собой обширный внутренний балкон, куда вела широкая деревянная лестница. Там стояли столики для особых посетителей, к числу которых относился и Уолтер. Из широких окон второго этажа открывался вид на бухту и Пролив, где теснились десятки судов.
Прекрасное зрелище.
Ноги сами собой понесли Уолтера к лестнице. По пути ему встретился мальчик, служивший в кабаке разносчиком.
– Бой! – подозвал старый моряк паренька. – Неси как обычно.
Мальчик неуверенно кивнул, потом бросил испуганный взгляд наверх и шёпотом поведал:
– Сэр, ваш столик…
– Что?
– Ваш столик занят, сэр.
Уолтер пожевал губами. Новость была не из приятных: уже много лет он занимал один и тот же столик напротив окна, и изменять привычкам не собирался.
– Пойдём-ка глянем, – решил он и бодро направился по скрипучим ступеням наверх. Он сразу увидел субтильного мужчину в коричневом рединготе, сидевшего спиной к лестнице и внимательно разглядывавшего содержимое своей тарелки. Его тёмную голову венчала небольшая круглая плешь. На соседнем стуле лежала плоская кожаная сумка.
Уолтер приблизился и встал над душой у коварного захватчика чужих столиков. Незнакомец повернул голову и обратил взгляд маленьких, низко посаженных глаз к гостю.
– Штурман?! – удивлённо воскликнул незнакомец.
– Капитан! – обрадовался Уолтер, заключая вскочившего мужчину в крепкие объятья. Похитителем столика оказался капитан Вилли Хейс, с которым Уолтер служил страшных двадцать лет назад.
– Эх, как же ты постарел, Уолт! – широко улыбаясь, разглядывал моряка Вилли. – Жёлтый ты какой-то. Цирроз не мучает? – Он засмеялся и похлопал старого друга по печени.
– На себя посмотри, – беззлобно огрызнулся Уолтер. – Кстати, ты занял мой столик.
– Так садись рядом, старый дьявол! Садись! Выпьем за встречу!
Уолтер кивнул и обернулся к мявшемуся в ожидании мальчику.
– Бой, ты слышал? Тащи выпивку! И пожрать чего-нибудь. Да поживее!
Парнишка коротко кивнул и помчался выполнять поручение.
Старые друзья придвинули стулья и уселись, продолжая поглядывать друг на друга и удивляясь про себя, насколько же время меняет людей.
– Я думал, ты давно сгинул, – честно признался капитан. – Как ты живёшь? Где? На что?
– Да здесь вот и живу! – сделал широкий жест рукой старый штурман. – А ночую в квартирке на окраине. У меня есть кусок земли под Ландоном. За ним следит сын. И присылает мне деньги раз в месяц.
– А что ж сам не переберёшься в Ландон?
– Хэ! Я старый девонширец! Я вырос здесь, на этих проклятых улицах, среди отбросов, воров, убийц и шлюх. И море здесь особенное, Вилли! Своё море.
– Понимаю, – уважительно кивнул капитан.
– А сам-то где пропадал?
Вилли тяжело вздохнул.
– Морозил свои кости на Ньюфауленде. Иногда счастье улыбалось мне, и я дрался с французами, но не часто, мой друг. В конце концов, мне надоело, и я перебрался на Родину. Купил корабль, нанял команду. Теперь готовлюсь к отплытию. И никто мне не указ! Кстати, – капитан спохватился, вспомнив о чём-то важном, – хочешь взглянуть на моего красавца? – Он потянулся к сумке и извлёк новёхонькую подзорную трубу в золотой оправе.
– Ого! Какая вещь! Откуда?..
– Голландская! – похвастался Вилли.
Уолтер уважительно цокнул языком.
– А теперь гляди вон туда, – указал рукой в окно капитан. – Напротив горы Баттон. Трёхмачтовое судно с двумя красно-жёлтыми полосами. Видишь?
Уолтер утвердительно хмыкнул, не отвлекаясь от просмотра. Корабль был красив. Изящный вытянутый корпус с приятными глазу изгибами, густая паутина оснастки, десятки закрытых бойниц, двумя рядами тянущихся вдоль борта. Настоящий красавец.
Наконец-то принесли бренди, и старые друзья радостно выпили за встречу. Потом опрокинули кружки за здоровье обоих сразу и каждого по отдельности. Обмыли покупку корабля. Помолились Богу за здравие Вильгельма III. Помянули тех, кого уже не было на свете.
Часы летели незаметно.
– П-помнишь М-моргана? – заикаясь, спросил Уолтер, держа в одной руке деревянную кружку, а из другой не выпуская подзорной трубы.
– Конеш…
– Й-я дум-мал, он тебя этого… того! На верёвоч-ку…
Вилли картинно и неловко развёл руками.
– Повезло! Больной ублюдок предал всех. Выдал Короне даже самых близких… эх… друзей. И так красиво, чертяка, устроился! Губернатором! – обидчиво протянул капитан.
– Жестокий Генри, – хмуро помянул Уолтер прозвище бывшего авантюриста Моргана, отчего Вилли невольно вздрогнул. – Хотя служба при нём была отрадная.
– Это ты про Панаму? – нахмурился собеседник.
При упоминании Панамы, Уолтер выпустил всё из рук и опёрся потными ладонями о стол, стараясь скрыть предательскую дрожь пальцев. Ему иногда снились кошмары, в которых он был на месте тех несчастных, кого морские псы под командой Генри Моргана садистки пытали в Панаме.
– Забудь о Панаме. Не вс-с-споминай больше!
– Хорошо. Хорошо. Как скаж-шь. А ты слышал про то, что море утащило останки Моргана?
– Как это утащило? – выкатил глаза старый штурман.
– А вот так! – гордо вздел палец капитан, довольный произведённым эффектом. – Земля затряслась, будто сам дьявол плясал на дне. Море вспучилось и накрыло Порт-Ройял, а когда схлынуло, то, помимо других разрушений, люди обнаружили, что вода вынесла с собой и тело Моргана с размытого кладбища.
Уолтер поспешно перекрестился.
– Вот же как, – покачал он головой. – Не отпустило его море. И давно эт-то случил-лось?
– Уж год как.
– Так ты… поэтому кор-р-рабль приобрёл? Вернуться хочешь?
Вместо ответа Вилли опрокинул в себя содержимое ещё одной кружки и радостно кивнул.
– А помнишь, как гоняли голландцев под Нордфорелендом? Весело же было, а?
– Я помню ещ-щё и другое! – похвастался Уолтер. – Как в Карибс-ском море мы шли без флага, а потом показался фрр-анцузс-ский линкор!
– Только не это, нет, замолчи! – взмолился капитан, замахав руками.
– Хэ-хэ! А ты тогда сидел в гальюне, и когда тебе с-сообщили о линкоре, ты оттуда истошно заорал: «Поднимайте английский флаг!».
– Ха-ха-ха! Было! Я тогда аж весь взмок!
…Они ещё долго сидели, обсуждая былое. Снова и снова перебирали события ушедших дней. Припоминали кем-то брошенные слова. Размышляли о времени.
– Это было такое время, эх, такая эпоха, когда сама жизнь делала обычных людей – великими! А сейчас – не то, – глубокомысленно изрёк капитан, сидя в обнимку со старым штурманом.
– Какая трезвая мысль пришла в твою пьяную голову, – пробурчал Уолтер и вздохнул. – А как хотелось бы вернуться, – горько добавил он, неосознанно скребя толстым ногтём столешницу.
Вилли оживился.
– Ну так давай со мной! Йик! Вон же, – он указал кривым пальцем в окно, – стоит мой красавец. Каюту тебе найдём. А? Что скажешь?
За окном уже сгустились сумерки, и с низких туч начал накрапывать мелкий дождик.
Уолтер потёр бугристую щёку и вмиг протрезвевшим взором уставился на друга.
– Ты серьёзно?
– Абс-с-солютно!
– Так… значит, ты ждёшь меня на корабле?
Вилли с усилием задумался.
– Не. Приходи сюда. Завтра, когда тебе удобно.
– В полдень?
– Можно и в полдень. Посидим немного, поедим жареных макак. А потом – вперёд! На Ямайку! Вперрёд!
За спиной послышались тяжёлые шаги. Капитан обернулся и увидел двух матросов со своего корабля. Он расслабленно улыбнулся им и потянулся руками, ожидая, что его подхватят и помогут подняться со стула. Матросы поняли его правильно и быстро поставили на ноги.
– Распл… пл… кхем! Расплатитьсь! – кивнул он одному из матросов и, обернувшись, крикнул Уолтеру: – До завтра друг! До завтра! Мы поплывём вперёд как… как дельфины, молодые и резвые! Йик!
Уолтер тоже поднялся и проводил задумчивым взглядом старого друга. Затем и сам поплёлся на выход, пошатываясь и держась рукой за стену.
– Палуба… качается, – с трудом выплюнул из себя слова, жалуясь непонятно кому.
Под открытым небом уже вовсю бурлила стихия. Потоки воды неслись по улицам, направляемые стоками и канавами. Долгие мигающие вспышки молний отражались от низких облаков. Гром дробился и, дрожа, гулял по улицам, отражаясь от стен.
Уолтер припомнил, что утром, осмотрев небо, предвидел надвигающуюся грозу. Есть ещё чутьё! Будет ещё польза, когда выйдем в море!
Раскаты грома напоминали ему грозный гул артиллерийских орудий. Мечущиеся вдоль домов люди, ищущие спасения от холодного всепроникающего ливня, добавляли городской панораме боевого хаоса.
Старый штурман шел, смеясь, радуясь, грозя небу кулаками. Седые слипшиеся волосы лезли в глаза. Ноги спотыкались о булыжники мостовой. Но в душе – в самой её глубине, где хранится всё самое сокровенное – царил бесконечный, упоительный и долгожданный покой.

***
Наутро сильно болела голова, но, не смотря на слабость, жажду и несмолкаемый гул под черепушкой, Уолтер Джонс был полон решимости немедленно начать новую жизнь, покинув ненавистную сушу и наконец-то вырвавшись из ловушки плимутских улиц. Свою супругу, такую увядшую по утрам, но ещё привлекательную вечерами, он решил отослать к сыну. Всё равно она томилась здесь молчаливой пленницей, удерживаемая законным долгом перед мужем.
В окно свободно лился яркий свет солнца, сообщая о том, что сегодня будет прекрасный ясный день. О минувшем дожде напоминали разве что лужи, по которым шлёпали нерадивые прохожие.
Уолтер приготовил большую сумку, куда закинул запасные штаны, рубашку и шляпу. Следом в нутро сумки были помещены бумаги с картами и таблицами, старая потёртая астролябия, разобранная армиллярная сфера и большой пузатый компас. И, конечно, заветная фляга, припасённая на чёрный день.
В последний раз оглядев свою квартиру, он стремительно вышел из дома, закинув сумку за плечо. На улице рядом с входом высился молодой ясень, на ветке которого висело кем-то забытое дырявое ведро, из которого капала вода.
«Клепсидра недоделанная!», мысленно усмехнулся штурман, направляясь вниз по улице в сторону «Смеющейся макаки». Он часто осматривался по сторонам, глядя на массивы домов по-новому: они остаются здесь, в месте, которое быстро исчезнет вдали и затеряется в лабиринтах памяти.
В кабаке всё осталось без изменений. Кажется, даже число выпивох не изменилось. Наверх по лестнице к условленному месту Уолтер поднимался со странным смятением, с затаённой робостью, под громкий и быстрый стук сердца. Столик был пуст.
«Я пришёл рано. До встречи ещё два часа».
Появился знакомый мальчишка, у которого от постоянного бегания по лестнице вверх и вниз порозовели щёки.
– Как обычно, сэр? – поинтересовался он.
– Нет, – серьёзно покачал головой Уолтер. – Лучше просто принеси воды.
Он хотел сохранить трезвость ума в этот ответственный день.
Мальчик с плохо скрываемым удивлением помчался выполнять поручение. А Уолтер ждал, глядя в окно и силясь рассмотреть корабль мечты, который увезёт его из этого пусть и родного, но унылого и грязного города. Увы, глаза пятидесятисемилетнего моряка уже давно не отличались зоркостью. Сперва ожидание давалось ему с трудом. То он принимался стучать пальцами по столешнице, негромко бубня несложный мотивчик. То вскакивал и начинал ходить по пустому этажу, вслушиваясь в то, что творится внизу. То начинал копаться в своей сумке и прикидывать, не забыл ли он чего-нибудь важного.
В полдень напряжение достигло пика. Вилли мог зайти в любой момент. Уолтер уже был готов его встретить, но шли минуты, а субтильного капитана всё не было и не было.
Прошёл ещё один час, и, не выдержав, штурман подозвал к себе разносчика.
– Бой! Хочешь заработать шиллинг? Тогда быстро сгоняй в порт и посмотри, стоит ли напротив горы Баттон трёхмачтовое судно с двумя полосами – красной и жёлтой. Запомнил?
Парнишка кивнул и выбежал из кабака. Уолтер ждал его с волнением и нетерпением, а когда тот вернулся, сразу же приступил вплотную.
– Ну?! Он там?! Говори!
– Да, сэр! Корабль стоит там, где вы и сказали!
Уолтер шумно выдохнул и, расслабившись, вручил мальчику монетку. Он вернулся за свой столик, решив ждать столько, сколько нужно. Раз Вилли задерживается, значит, на то должны быть веские причины.
Но время шло, а капитана всё не было. Застыв в бездумном созерцании, Уолтер продолжал сидеть и смотреть в окно. От напряжения он задремал, а когда открыл глаза, на бледнеющем небе уже можно было различить первые звёзды.
Он снова послал мальчишку в порт, но тот почему-то долго не возвращался, и штурман успел проклясть всё на свете: и мальчишку, и Вилли, и Плимут. И самого себя за глупость.
Паренёк вернулся приунывшим и растерянным.
– Корабля нет, сэр, мне очень жаль. Мне сказали, что он ушёл ещё днём около трёх часов.
– Не может быть, – глухо выдохнул Уолтер. – Этого не может быть…
Он схватил свои вещи и сам направился в порт, чтобы убедиться самолично, и вскоре понял, что мальчишка был прав.
Старый штурман не мог понять, что же произошло. Как это могло случиться? Что это: предательство, обман, стечение обстоятельств? А может, Вилли просто протрезвел и понял, что принял не лучшее решение, предложив старому знакомцу место на корабле? И не решился отказать ему лично?
Чёртово дерьмо!
Уолтер возвращался домой злой, угрюмый и хмурый. Он ощущал горькую досаду от своей неудачи. Сердце продолжало стучать как-то особенно отчётливо, и его стук отдавался ноющей болью в висках. Глаза щипало от сдерживаемых и непривычных чувств.
Он дошёл до дома, но не стал заходить внутрь. Его внимание привлёк молодой ясень, на ветке которого продолжало висеть забытое ведро. Только больше из него не капала вода.
«Закончилось время в клепсидре», мрачно подумал Уолтер, бросив сумку на землю и встав под деревом. «И корабль моей жизни разбит».
Он вспомнил, что под кроватью лежал свёрток прочной верёвки. С намерением проверить ветви ясеня на прочность, Уолтер Джонс, старый забытый всеми штурман, решивший оборвать свои мучения, тенью шагнул за порог своего дома.

***
Вилли Хейс вывалился из своей каюты на свежий воздух и, болезненно щурясь, осмотрелся. Его корабль резво мчался по бесконечному морскому простору, подгоняемый попутным ветром. Солнце клонилось к закату. Болтал ногами на марсе вперёдсмотрящий. Двое матросов повисли на вантах, распутывая какой-то такелаж. Несколько человек, негромко напевая песни, надраивали верхнюю палубу.
Капитан взбежал по лестнице на ют и различил вдали размытую серо-коричневую полоску удаляющейся суши. При виде его рулевой, дежуривший у колдерштока, вытянулся как по струнке.
– С пробуждением, сэр! – сказал подошедший помощник капитана Джеффри Грант.
– Ага, – хрипло отозвался Вилли. – Долго я проспал…
– Вас что-то беспокоит, сэр? – учтиво поинтересовался Грант.
– Да нет, – нахмурился капитан. – Хотя… У меня такое чувство, будто я что-то забыл. Что-то очень важное.
– Что-то, что осталось на суше? – попытался уловить его мысль помощник.
– Да, – напряжённо кивнул Вилли.
Грант бросил короткий взгляд на туманную линию побережья и задумчиво произнёс:
– Я думаю, что, уходя в море, все земные дела должно оставлять на земле. Всё забытое на суше принадлежит суше. Это моё мнение, сэр.
Вилли судорожно вздохнул и покивал, соглашаясь со своим помощником.
– Может быть ты и прав, Джеффри. Может быть ты и прав…

21 апреля – 1 мая 2015 года