Почему-то считается, что в России плохо живется лесбиянкам и геям. Мол притесняют их, мол не дают развернуться. Может где-то и не дают, может кого-то и притесняют, только уж точно не везде и не всех. 

Вот у нас в автосервисе два года назад работала одна лесбиянка. Так наши мужики к ней относились не хуже чем к прочим женщинам. И с восьмым марта поздравляли всегда и домогались ее периодически.

Тем, кто никогда не видел лесбиянок, сразу скажу, что внешне Наташа (так ее звали) была ну самой обычной девчонкой. Две ноги, две руки, да и все остальное тоже на месте. И в плане красоты она была выше среднего. Настолько, что даже наш главный инженер Паршуков пытался воспользоваться своим положением. И не единожды, и довольно настойчиво. 

Тут еще нужно оговориться. Люди у нас на станции простые, и каждый говорит, что думает. А думают обычно всякие гадости. Особенно входу одно известное слово на букву “е”. На всякий случай буду заменять его на нейтральное “компостировать”. А то вдруг этот текст попадется на глаза какому-нибудь махровому интеллигенту. 

Вот теперь, пожалуй, что все. Можно и продолжать… 

В том же самом году начальником одного из цехов был у нас Андрей Бережной — гетеросексуал из гетеросексуалов. Я бы даже сказал: гетеросексуалище. Нормальный, в принципе, парень. Отзывчивый и не жадный. Вот только слабый на передок. Хотя, многие считали, что напротив, сильный. 

— Всех баб не перекомпостировать, но стремиться к этому надо! — так он любил наставлять молодых пацанов.

Ну и сам вдохновлял их личным примером. Это в мелодрамах девушкам нравятся правильные пионеры. Слащавые и скучные, как новогоднее поздравление Путина.

В жизни выбирают сильных и уверенных в себе. Тех, кто может дать женщине понять, что она желанна. И по мягкому месту шлепнуть и в темном углу зажать. Тех, перед которыми боевой колесницей катится сомнительная слава. В общем таких, как Андрей Бережной.

Автосервис у нас большой, но женщин работает не очень много. Человек двадцать от силы, не больше. И вышло так, что менее чем через год Андрей всех кого хотел откомпостировал. 

Случилось это внезапно и так некстати, что он, бедолага, аж приуныл. Начал опаздывать по утрам и работал спустя рукава, а по вечерам стал прикладываться к бутылке. Короче, потерял человек мотивацию. 

Уж лучше бы так и жил без нее, но тут произошла одна случайная закономерность. Закономерным в ней было то, что инвентаризацию делают у нас каждый месяц. А случайным — то что Андрей вместе с Паршуковым попал на тот самый склад, где работала Наташа.

И вот в назначенный день, пришли они и стали переписывать имущество. Посчитали запчасти на стеллажах, посчитали масло в канистрах, посчитали подъемники и другой инвентарь.

После заглянули в конторку, где сидела Наташа. Переписали там стол, стул, компьютер и масляный обогреватель. И вот во время этого процесса Андрей внезапно осознал, что Наташа им еще не охвачена. Он так и сказал Паршукову, когда они вышли из бокса на лоснящийся от высохшей грязи двор:

— Слушай! А ведь эту бабу я еще не компостировал!

Ладно Андрей. Он был еще молодой. Что-то там у него не обсохло, что-то где-то не отыграло. Но вот Паршуков?! Взрослый же человек! Если бы съехал тогда с этой мутной темы, то гляди, ничего бы и не случилось. Так нет, он напротив, подначивать стал. Да еще и в особо обидной форме:

— Мне не дала, и тебе ничего не светит! 

У таких людей как Андрей Бережной есть один большой недостаток. Как только они узнают, что в этом мире что-то нельзя, так тут же пытаются на себе это проверить. 

Вот и тогда он как маленький начал бить себя пяткой в грудь и доказывать с пеной у рта, что для него нет ничего невозможного. А Паршуков над этим лишь потешался. И в итоге, закончилось тем, что замазали они на два ящика темного пива, что за месяц Андрей по-любому Наташу возьмет в оборот.

Но в остальном Бережной неглупым-то был мужиком. Понимал, что случай особый, и что лихой кавалерийской атакой эту крепость ему не взять. Потому подготовился к долгой осаде. А для начала решил втереться в доверие. 

Назавтра он снова объявился на складе, только уже один. Якобы, для того чтобы повторно пересчитать запчасти. Потом ведомости занес. Дальше ручку пришел вернуть, которую “случайно” утащил в прошлый раз. 

Каждый визит он старался хоть как-нибудь оживить. То анекдот между делом расскажет, то комплимент между прочим ввернет. И лед постепенно тронулся. Установился контакт.

Общая тема для разговоров лежала на самой поверхности. Оба они были в разводе и у каждого остался ребенок. Андрей и Наташа хвалили в один голос детей и в унисон ругали бывших супругов. 

Про Наташу, кстати, ходили слухи, что у нее это после развода крыша поехала. Так обиделась на бывшего мужа, что даже от алиментов тогда отказалась. Лишь бы о нем ничего больше не слышать. Ну а одной-то без помощи какого? В общем, сошлась она еще с одним мужиком. Пожила с ним полгода, помаялась, и поняла, что это те же самые грабли.. 

Ну а потом встретилась ей одна...Даже не знаю как и сказать...пусть так и будет: “одна”. Эта “одна” была и чиновницей в мэрии, и в то же время ЛГБТ активисткой. Поддержала она Наташу, к дочке ее отнеслась как к родной, и, в общем, заменила в этой семье и отца и мужа. 

Кое-кто осуждал, но большинство Наташу жалело. Мол деваться ей было некуда. Народ у нас дикий, но добрый. Также ходили слухи, что в новой семье жизнь тоже не мёд. Что активистка ревнует Наташу и что таскает по всем ЛГБТ сходнякам.

Последний факт также пришелся Андрею кстати. Посидел он вечерок в интернете. Полистал специальные сайты и одним активистом стало больше. Как и темой для разговоров.

И вот так день за днем находили они в друг друге все больше общих моментов. Например, Наташа разбиралась в машинах (даром чтоли работала на автосервисе?), и, в отличии от бывшей жены Андрея, относилась терпимо к футболу. 

Ну и в итоге, то, что было частью коварного плана, незаметно стало привычкой, а потом и потребностью. После Андрей сам признавался, что в эти дни его иногда посещала необычная мысль, что женщина тоже какой-никакой человек. 

Все замечали, что и с Наташей произошли изменения. Помолодела она, посвежела, появилось больше косметики на лице. И волосы, по каким-то понятным лишь ей причинам, поменяли свой цвет с медового на золотой. Даже походка у нее изменилась, стала более твердой, упругой.

Но ситуация все равно развивалась медленно. Андрей, говорил нам потом, что и не знал, какие шаги предпринять ему дальше. Так бы два ящика и проспорил, если бы не очередная случайная закономерность.

Закономерным здесь было то, что техосмотр делают раз в году. И что Наташина пассия выбрала именно этот сервис. И что решила она заглянуть к любимой. А случайным — то, что в это самое время там находился Андрей. 

Он сидел на столе и, давясь от смеха, задвигал Наташе байку про то, как его вчера тормознул гаишник. Она успевала слушать, вводить накладные, сдержанно улыбаться и иногда кивать в такт рассказу.

И вот, в окошко конторки просунулась человеческая голова. Именно “человеческая”, точней не сказать, потому что сходу понять, мужская она или женская не представлялось возможным. Короткая стрижка, ни грамма косметики на лице, и не проколоты уши. 

Черты лица тоже не проясняли картину: раздвоенный подбородок, приплюснутый нос, широкий лоб, испещренный каналами морщин, такими глубокими, словно он все время был напряжен от внутренней боли. Той же боли, что горела в измученных глазах. 

От взгляда этих глаз Андрею стало не посебе. Да и Наташа, похоже, тоже смутилась.

— Выйдем! — сказала ей голова сиплым голосом. Все же он больше походил на женский. — Выйдем! — громче и четче повторила она в ответ на Наташино замешательство. 

— А ты, собственно, кто… — начал было Андрей, но Наташа посмотрела на него умоляющим взглядом. 

Она молча встала из-за стола и, надевая на ходу телогрейку, побежала во двор. 

Два раза хлопнула железная дверь, но даже этот резкий и сильный звук не смог разогнать то тяжелое впечатление, которое оставило появление Наташиной пассии. 

Судя по всему, разговор во дворе происходил на повышенных тонах. Даже до конторки долетали отдельные слова и фразы. “Мечтали” — это слово звучало чаще всего. Его Наташа повторила раза четыре. Возможно оно оказывало седативный эффект, потому что звучало с каждым разом все тише и тише. А вскоре шум разговора затих.

Вернулась Наташа одна и на ее лице играла загадочная улыбка.

— Помнишь, ты говорил, — осторожно спросила она Андрея, — что хотел бы?.. В общем, мы с Эльвирой тебя приглашаем... Ждем в субботу на нашей акции.

***

Суббота пришлась на четвертое ноября. Или, точнее, четверное ноября в том году пришлось на субботу. Если вдруг кто забыл, это светлый день примирения и согласия. Еще одна фикция, отмеченная красным в календаре. Придуманная лишь для того, чтобы запутать тех, кто еще помнит про революцию.

Даже природа не смогла примириться и согласиться с этим обманом. Сердитые тучи накрыли город и с самого утра поливали его ледяным дождем. Поливали старую площадь, превращая ее в каток. Поливали стены и крышу мэрии, скамейки возле нее, два ряда искореженных елок, поливали людей, делая их одежду тяжелой, как доспехи средневековых рыцарей.

Собственно рыцарей, рыцарей секс-революции, на площади оказалось не так уж и много. Кому охота в праздничный день торчать на холоде под ледяным дождем?

Лишь девять человек выстроились перед зданием мэрии. По левую руку от Андрея стояли Наташа и Наташина пассия. Они держали намокший белый лист с разноцветными человечками и надписью “Любовь сильнее чем ненависть”. За ними пристроилась еще одна лесбиянка. С таким же как у Эльвиры измученными глазами, маленьким носом и очень большими ушами, что делало ее похожей на злую мышку. На плече у нее лежал флаг с изображением радуги.

На самом краю пикета с плакатом “Наши дети имеют право на счастье!” раположились две самые обычные тетки. Лет 45-и, вероятно чьи-то родители. Этих Андрею даже было немного жалко.

По правую руку стояли три гея — бледные и вялые как болотные слизни. Самый ближний, длинноволосый дрыщ лет тридцати, сходу обозначил симпатию к Андрею. 

— Эдуард, — представился он, кокетливо тряхнув шевелюрой.

— Пф-ф-ф, — все что смог выдавить из себя Андрей и поспешил отвернуться к Наташе. 

Было заметно, что Эльвира не очень довольна явкой и моральным духом своих соратников. Видимо, для его укрепления она и решила поддержать их напутственным словом.

— Братья! Сестры! — начала она, чеканя и сильно отделяя слова друг от друга. — Власти. Не. Слышат. Нас. Но. Сегодня. Мы. Сможем. Заявить. О. Себе. Во. Весь. Голос. Как. Только. На. Площадь. Придут. Журналисты. Мы. Поднимим. Наш. Флаг. Над. Мэрией. Города! 

Братья и сестры приняли эту речь со сдержанным оптимизмом. Раздалось несколько жидких хлопков, а Злая Мышка пару раз лениво махнула над головой радужным флагом. 

Авантюрность и бессмысленность этой затеи, кажется, понимали только Андрей, и, возможно, еще Наташа. Он, глядя на нее, округлил глаза, пытаясь показать свое удивление. Но она только растерянно улыбнулась в ответ.

Зато этот взгляд перехватила Эльвира. Все та же ненависть горела в ее глазах. Ненависть и, похоже, ревность. Зачем тогда она пригласила его сюда? Нет ли здесь какого-то умысла? Но долго размышлять об этом Андрею было не суждено.

Правда, поначалу все проходило довольно скучно. Несколько омоновцев курили в сторонке у тонированного микроавтобуса. Неудачно выбравшая время свадьба наскоро фотографировалась под елками. Случайные прохожие, если и обращали внимание на пикет, то смотрели на митингующих, как на выездную экспозицию кунсткамеры. С любопытством и иногда с сожалением.

Но вскоре через дорогу начала собираться толпа особо непримиримых и несогласных. Вразвалочку подошли пацаны спортивного вида. Подтянулись три мужика в казачьих папахах. Двое в черных и один в белоснежной. Потом молодежь в военных мундирах начала двадцатого века, старушки с завернутыми в пленку иконами, сердитые тетки в платках.

Чуть поодаль в обледеневшей рясе стоял православный священник, и все время куда-то звонил. Не исключено, что в небесную канцелярию. Наверно спрашивал там разрешения, разгромить этот местный соддом.

Может разрешение и пришло. А может просто толпа достигла критической массы, но она вдруг двинулась на пикет, смешиваясь по дороге с прохожими. И остановилась только тогда, когда встретила перед собой наскоро построенную цепь из ОМОНовцев.

Разношерстная людская толпа, возбужденная близостью врага, просто кипела от гнева. Люди вопили, толкали полицейских, тянули руки к пикету. Ну чисто зомби из фильма “Обитель зла”.

Заводилой здесь была худая девушка в белогвардейской фуражке. Казалось, ее так и распирает всю изнутри. И если она замолчит хоть на миг, то ее разорвет на куски. 

— Позор! — без устали кричала она. — Садомитам позор! 

— Позор! — вразнобой подхватывали другие голоса. 

— Вы развращаете православных детей! — басил мужик в белой папахе, протискиваясь между ОМОНовцами. — Все гомосеки будут гореть в аду!

Но Эльвиру и ее закаленных в боях соратников этим было не испугать. Они только плотнее придвинулись друг к другу и принялись выкрикивать свои речевки. Уступая противнику в количестве, они превосходили его в сплоченности.

— Гомофобия. Это. Религия. Быдла. 

— Гомофобия. Это. Религия. Быдла. 

— Гомофобия. Это. Религия. Быдла. 

В первых рядах наступавших появился православный священник. Он широко взмахнул опахалом и щедро окропил оппонентов святой водой. Так получилось, что почти весь магический заряд достался Злой Мышке. Но чуда не произошло. И она не стала на сторону света.

— Полиция! Задержите хулигана! — истошно заорала она, указывая древком флага на священника.

И тому ничего не осталось, как ретироваться и скрыться в толпе.

А участники пикета продолжали выкрикивать лозунги:

— Гомофобия. Это. Фашизм.

— Гомофобия. Это. Фашизм.

— Гомофобия. Это. Фашизм.

— Россия. Будет. Свободной.

— Россия. Будет. Свободной.

— Россия. Будет. Свободной.

— Гомосексуализм. Это. Нормально.

— Гомосексуализм. Это. Нормально.

— Гомосексуализм. Это. Нормально.

От последней речевки у Андрея возникло желание переметнуться на сторону зомби. И только Наташино плечо, к которому он едва прижимался своим, удержало его от этого шага. 

Две группы людей ненавидели друг-друга. Орали друг на друга. Не слышали друг друга. Но сейчас, когда они стояли так близко, было понятно, что это две половинки единого целого. Что они как воздух нужны друг-другу, чтобы хоть как-то оправдать свое существование. Исчезни одна из них, и бытие другой потеряет всякое значение.

Тем временем в толпе стали понимать, что их нападки не действуют на лесбиянок, и переключились на геев. Точнее не только и не столько на геев, а на Андрея и Эдика.

— Эй, голубки, чего приуныли? — почти отечески спросил у них мужик в белой папахе?

— Россия. Это. Не. Иран, — продолжала скандировать женская половина пикета.

— Я не голубок. Я гомосексуалист, — обиженно ответил Эдик, манерно взмахнув рукой.

По толпе прокатился смешок. А Андрей был готов провалиться сквозь землю.

— Россия. Это. Не. Иран, — фоном бодро кричали лесбиянки.

— Садомитам позор! — отвечала им девушка в белогвардейской фуражке.

— Слышь, петушок, — язвительно выкрикнул мужик в белой папахе, — бери своего дружка и летите к себе в голубятню. Там долбитесь сколько хотите! Чего вы сюда приперлись, на всеобщее обозрение?

Внутренне Андрей полностью разделял это утверждение. И от того было вдвойне обидно, что оно было адресовано в том числе и ему. Хотелось как-то доказать всем, что он настоящий мужик или хотя бы переключить внимание на кого-нибудь другого.

Это случилось само по себе. В центре толпы неизвестно откуда вдруг возник мужчина в кожаном пальто. На его лице тайнописью было зашифровано то, что он интеллигент, либерал и еврей. А когда он заговорил скрипучим голосом Шендеровича, в этом ни у кого не осталось сомнения.

— Люди! Опомнитесь! — истерично воскликнул он. — Сначала они придут за геями!...

Неожиданно толпа замолчала и вокруг него образовалось пустое пространство. Наверно всех испугали загадочные “они”, которые должны прийти за геями. Воодушевленный этим, оратор попытался развить успех:

— А потом они придут за евреями…

— Ну уж нет...за евреями в первую очередь! — хохотнул мужик в белой папахе. И от этого смеха пропало общее оцепенение.

— А потом они придут за кавказцами! — попытался исправиться либерал, но его никто уже не слушал. 

— Да эти кавказцы в конец оборзели! Ведут себя здесь как дома! Позор! — заорала девушка в белогвардейской фуражке.

— Позор! — снова подхватила толпа.

Кто-то попытался сбить шапку с неудачливого оратора, но он ловко поймал ее на лету и так же ловко нырнул в толпу. А та в свою очередь с утроенной силой принялась наседать на ОМОН. Словно там, по другую сторону кордона, теперь стояли не только геи но еще и евреи, и кавказцы.

Тонкая мембрана из серых клеток, защищавшая пикет от внешней агрессивной среды, натянулась до предела и вот-вот готова была порваться. В тот критический момент кто-то схватил Андрея за рукав. Это Эльвира тянулась к нему через Наташу.

— Бери флаг и лезь на крышу, — процедила она сквозь зубы, указав кивком головы на пожарную лестницу.

— Я?! Но собственно…— Андрей хотел сказать, что он вообще здесь случайный человек, к тому же и так натерпелся достаточно, но Эльвира не дала ему договорить.

— Ты же хотел нам помочь? Да и кто полезет? Мы, слабые женщины, или вот эти, — она презрительно посмотрела на геев. — Но если боишься, то конечно…

— Боюсь? Я боюсь? — начал закипать Андрей.

— Не надо, прошу вас не надо, — попыталась остановить их Наташа. — Эльвира...пожалуйста...

Но ни от нее, ни от ее пассии уже ничего не зависело. Андрей буквально вырвал флаг из рук Злой Мышки и запрыгнул на лестницу. Теперь он отчетливо понимал, в чем заключался план Эльвиры. Либо выставить его перед Наташей трусом, либо тепленького подставить ментам.

Третьего не дано. Надо было выбирать либо позор, либо проблемы с законом, и он выбрал второе. Ступени лестницы обледенели, порывы ветра толкали в бок, но не это больше всего мешало тогда Андрею. Внутренний голос, который подсказывал “Не делай этого”. Именно он многократно усиливал притяжение земли.

Андрей был уже на пятой ступеньке, когда снизу раздался голос:

— Смотрите! Голубок лезет на крышу к своим!

И после:

— Стой! Куда?! — это наверно кто-то из полицейских.

Крики внизу нарастали, но Андрей старался не думать об этом, просто лез вверх, просто боролся с внутренним голосом. Он уже был на крыше, когда впервые решился глянуть на землю.

Цепь прорвалась и в воздухе мелькали дубинки и кулаки. Наташа с Эльвирой прятались за спинами полицейских, Злая Мышка, скорчившись, лежала теперь на асфальте, а по лестнице вслед за ним торопливо лез здоровый ОМОНовец. 

“Не делай этого!” — повторил внутренний голос. И умом Андрй был согласен с ним. Но какая-то другая, более важная часть его личности, заставляла двигаться вперед, к флагштоку.

Между краем крыши и ее обледеневшим скатом было не больше тридцати сантиметров ровной поверхности. Ползти можно было только на боку. Проволочные ограждения проржавели и готовы были свалиться даже от порыва ветра, который дул теперь в лицо. Целую вечность, как показалось, полз Андрей по обледеневшей крыше. Но вот флагшток был перед ним. “Не делай этого” последний раз отозвался внутренний голос. 

— Стой, придурок! — это над крышей показалась голова ОМОНовца.

Но было поздно. Флаг города уже планировал вниз, вместе с колосьями хлеба, шестеренкой, мечом и кольчугой древнего воина. Через секунду, на его месте развернулась радуга, а еще через несколько площадь осветили вспышки фотокамер... 

Все что было потом, Андрей вспоминал не очень охотно. Только сказал, что в отделении менты называли его петухом и обещали засуть флаг с радугой... думаю, всем понятно куда. Ночью в камере он не спал, сожалел о случившемся. И о том, что полез на крышу. И о том, что вообще появился на акции. И о дурацком споре. И даже о том, что связался с Наташей. Болели обмороженные пальцы, после удара полицейской дубинкой ныло плечо, но больше всего мучила неопределенность. Он боялся, что светит ему реальный срок.

Но утром его отпустили. Молча вернули личные вещи и указали на дверь. Хотя, по лицам ментов было заметно, что не отказались они от затеи с флагом. И будь их воля… Но, видно, воля была не их, и потому Андрей оказался на свободе. 

А там, за дверьми отделения, ждала его Наташа. С растрепаными волосами, с черными кругами под глазами. Наверно тоже всю ночь не спала. Посмотрел на нее Андрей и забыл про свои сомнения. 

А она к нему чуть ли не со слезами. Мол прости, это я во всем виновата, и нет мне прощения. И дальше она все говорила, говорила. И про то что это Эльвира добилась, чтобы его отпустили, и что если бы не праздник, то это случилось бы даже вчера, и еще, и еще. Но по тому, как Наташа на него смотрела, по тому, как вдруг начинала смеяться невпопад, по несвойственной ей суетливости догадался Андрей, что все, о чем она говорит, не важно. А важно то, о чем она молчит. 

***

В общем, пошел он ее провожать домой, а вышло так, что проводил до постели. Ну и накрыла их волна всепоглощающей страсти. Можно даже сказать, цунами. Когда крышу сносит, отказывают тормоза, когда думаешь не головой, а совсем другими частями тела. 

А подумать Андрею стоило о многом. Например, о том, зачем это вдруг Эльвира вытащила его из ментовки? Но какой спрос с человека в таком состоянии? 

Через неделю у нас на работе многие стали замечать, что и у Андрея и у Наташи вид ну очень закомпостированный. Оба они осунулись, лица у них посерели. 

Ну а чего удивляться тут? Приезжали они домой и тут же прыгали в койку. И вылезали оттуда только по крайней необходимости. Впрочем, и этого им, показалось, похоже, мало. Они и на работе стали устраивать свои шуры-муры. 

Бывало идешь по двору и видишь, что рядом с Наташиным складом очередь. И сразу понятно, что там Андрей, и понятно чем они занимаются. Да что на складе. Как-то в столовой я решил зайти в туалет, подергал дверную ручку — занято. И звуки оттуда такие, будто кто-то кого-то душит. Подождал пять минут — выходят. Оба с красными и полуумными лицами. 

И вот такой беспредел продолжался почти два месяца. Я и не ожидал, что Андрей способен на столь долгие отношения. Как-то его прям переклинило на Наташе. Даже про пиво забыл, что Паршуков проспорил. Так и стояли в каптерке два ящика, а мужики мимо ходили и облизывались... 

А через два месяца Наташа пропала. Растворилась в пространстве и времени. В воскресенье сказала Андрею, что хочет побыть одна, а в понедельник не вышла на работу. И главное, что никто на станции ни сном ни духом. Только Ирка из кадров немного прояснила ситуацию. Рассказала, что Наташа уволилась две недели назад. И прибавила сочувственным тоном:

— А я думала, что ты в курсе!

Но выражение лица у нее при этом было такое мстительное, что Андрей без труда прочитал между слов: “отольются кошке мышкины слезки”. В смысле, Иркины слезы отольются ему. А ведь так и случилось. 

На Наташиной почве у него мозги вообще повернулись. Все ему женщины не такие вдруг стали. И то в них не так, и это не эдак. Но когда его спрашивали прямо, мол скажи, чем Наташа-то лучше, он только злился и всех обзывал компостернутыми.

Ну и на лицо он еще сильнее посерел и осунулся. Раньше есть нормально и спать ему было некогда, ну а теперь не хотелось. Может быть от любви а может от уязвленного самолюбия. 

Правда версию, что его бросили, Андрей рассматривал в самую последнюю очередь. Больше грешил на козни Эльвиры, подозревал, что держит Наташу силой или, например, угрозами. 

Ну и, конечно, он начал поиски. Оборвал телефон, но там всегда говорили, что абонент из нот эвелибл нау. И домой к Наташе каждый день заходил, но там постоянно заперто было. 

Только через неделю он еще с улицы заметил, что окна в спальне ее квартиры вдруг засветились, а через минуту так же внезапно погасли. Не чувствуя ног, взлетел он по лестнице на пятый этаж и увидел, что знакомая дверь приоткрыта. Заглянул, а там по пустой квартире ходит толстый мужик в пуховике и носках.

— А ты, собственно, кто такой? — набычившись, спросил у него Андрей.

— Я, вобще-то, новый хозяин этой квартиры. А вы?

А Андрей и не знал что ответить. Что он мог тогда сказать? А я компостер предыдущей хозяйки? Просто пожал плечами и в полной прострации вышел на улицу. Кто-то умело рвал все ведущие к Наташе нити. И у Андрея в руках оставалась всего одна.

Да и то про нее он забыл. А потянул совершенно случайно. Как-то ехал с работы мимо мэрии и остановился понастальгировать. Я же говорил, что мозги у него чуть поехали. 

Постоял он возле пожарной лестницы, вспомнил начало акции, вспомнил как наседали на них гомофобы, как святой отец пытался снять порчу, как Эльвира заставила лезть на крышу, и как Наташа его отговаривала. И тут хлобыcь, Андрея словно током ударило. Вспомнил он еще и про то, что Наташина пассия как раз здесь и работает.

Спрятался он в тени кривых елок и начал ждать. И вот в шестом часу посыпал из мэрии народ. Сначала по одному, потом по двое, по трое. Ну а потом одним беспрерывным потоком.

И вот, в этом потоке узнал Андрей знакомые измученные глаза. Проводил он хозяйку этих глаз взглядом, проследил к какой машине направилась. Ну а пока она по-женски сдувала с нее снежинки, добежал до своего автомобиля, завелся и принялся ждать, когда Эльвира поедет.

Потом они толкались в пробках, тряслись на колдобинах частного сектора, мчались вдоль бесконечного забора промзоны и, наконец, оказались в новом микрорайоне, расположенном на самой дальней окраине города. А точнее во дворе самой крайней недавно построенной многоэтажки.

Сидя в машине с выключенными фарами, Андрей наблюдал как Эльвира перебежала двор и скрылась за дверью подъезда. Когда он вошел вслед за ней, в окошке над лифтом светилась цифра тринадцать. 

Круг поиска сужался до четырех квартир. Двух слева от лифта, и стольких же справа. В тусклом свете заляпаной краской лампочки Андрей смог разглядеть, что возле трех из них стояли одинаковые мешки со строительным мусором и только возле четвертой — детские санки. 

Захлебывающийся звук дверного звонка заглушил на несколько секунд визги перфоратора, долетавшие с нижних этажей. За дверью послышалось шевеление и недовольный голос спросил:

— Кто там?

Вне всяких сомнений, это был голос Наташи. Свет в дверном глазке моргнул и пропал и Андрей представил, как она встает на цыпочки, и вглядывается в полумрак подъезда.

— Наташа, это я, — внутренне волнуясь, но стараясь выглядеть спокойным ответил Андрей.

В глазке снова появился свет, и за дверью установилась тишина. Непонятная борьба шла там внутри. Даже не внутри квартиры, а внутри Наташи. В какой-то момент показалось, что она не откроет. Но когда он снова потянулся к кнопке звонка, щелкнул замок, дверь приоткрылась и в подъезд просунулась Наташина голова.

Тысячи сомнений и страхов одолевали в тот момент Андрея, но он и сам не заметил, как его лицо растянула глупая улыбка.

— Кто-то пришел? — послышался из недр квартиры голос Эльвиры. Удивительно домашний и теплый.

— Это ко мне, — крикнула в ответ Наташа и вышла в коридор.

На ее лице можно было прочитать что угодно: досаду, смущение, недовольство, растерянность, но только не радость.

— Все-таки нашел, — сухо произнесла она, стараясь не смотреть Андрею в глаза. — Ну раз нашел, то рано или поздно все узнаешь. Прости что не сказала тебе ничего, но мы думали, что так будет лучше.

— Наташа, я тебя не пойму. Что все? “Мы” это кто?

— Я и Эльвира. Мы с ней давно мечтали об общем ребенке. Но все тянули, все не решались. Совсем без мужчины, сам понимаешь, пока обойтись невозможно. Ну а потом ты…— тут она долго подбирала слово, — ...а потом нам тебя послала судьба.

Но с крышей и с акцией, это чисто Эльвирына идея. Поверь, я против была. Но все же, стоило тебя проверить. Нам папка нужен орел, а не какой-нибудь голубь…

Она задумчиво улыбнулась и машинально погладила себя по животу. 

Я думаю, всем хоть раз доводилось просыпаться после кошмара. Когда явь постепенно разгоняет ужасы ночи. А теперь представьте, что все наоборот. Вы видите прекрасный сон и вдруг пробуждаетесь в кошмаре. Без всякой надежды заснуть и без всякой надежды проснуться.

Что-то похожее почувствовал в тот момент Андрей. Он попятился назад и схватился за голову, словно хотел выдавить из нее все, что только услышал. 

— Да, да, да, — почти простонал он, — я все понимаю. Ребенок, орел, голубь. Но только скажи мне одно. Скажи, почему не я? Не я, молодой, здоровый, нормальный мужик?! Не я, а это непонятное нечто?!

— Зря ты так, — недовольно сказала Наташа. — Я за Эльвирой как за каменной стеной. А ты...а вы, мужики, наиграетесь, да и бросите. Ну согласись, ты же этого от меня хотел? Так чего теперь из себя жертву строишь?

В тот момент ему нестерпимо захотелось пнуть ее ногою в живот. И неизвестно, как бы обернулось дело, если бы из-за двери снова не донесся голос Эльвиры:

— Милая, — ну ты идешь? 

— Ну Ладно, прости, если вдруг что не так, — сказала Андрею Наташа и поспешно скрылась за дверью.

— Вроде бы и понимаю, что права. Но все равно, чувство такое, что меня отимели, — жалился нам Андрей, когда мы все же добрались до двух ящиков пива ..

Долго он на станции не задержался. Говорят, что устроился в автомобильный техникум. Вот интересно, неужели ради студенток? 

А еще интересней, как там живут Наташа с Эльвирой? И почему в этой странной семье получилось то, что не вышло в обычной? Какие механизмы ей управляют? Какие скрепы держат ее? Логика вещей говорит о том, что таких семей с каждым годом будет все больше и больше. Независимо от того, нравится это нам или нет. Но лично меня эти "радужные" перспективы почему-то не очень радуют.

Голубиное проклятие

Обессиленный, насквозь промокший, Соболь опустился на асфальт, едва сдерживая крик отчаяния. Он проиграл. Снова у него на глазах погибает человек, успевший стать ему дорогим, а он не способен ничего предпринять. Ничем помочь.

Вдруг, совсем рядом раздался птичий крик. Ведун обернулся и увидел летящую на него белую птицу. Сердце привычно упало в пятки, но против обыкновения Соболь не бросился прочь, а остался неподвижен, с нарастающим безразличием глядя на приближающегося вестника смерти.

Глава 1. В которой Натали узнаёт секрет развала Советского Союза, а потом и о проклятии

По перекопанной, испещрённой лужами и рытвинами дороге, влипая каблуками в грязь, пробиралась девушка. Рыжие вьющиеся волосы были собраны в плотный пучок, но несколько непослушных локонов всё-таки выбились и теперь мотались из стороны в сторону, чем страшно раздражали хозяйку. Девушку можно было бы назвать красивой, если бы не острые от худобы коленки и совсем не аристократический, вздёрнутый нос, усыпанный рыжими веснушками.

Судя по сердито нахмуренным бровям, девушка и сама уже поняла, что дизайнерские туфли, юбка до середины бедра и шёлковая блузка - не лучшая компания для путешествия в русскую глухую деревушку.

“Особенно когда дороги такие, словно их каждый день танки переезжают”, - раздражённо думала Натали, с грустью припоминая где оставила машину.

По обеим сторонам дороги тянулись заросшие сорняками канавы, над которыми, как грозовые тучи, нависал рой мошкары. За канавами торчали самодельные кривые оградки, а из-за них сиротливо выглядывали самые настоящие избушки. “Только куриных ножек не хватает”, - бурчала Натали, прокладывая себе дорогу между лужами. Где-то впереди заливисто лаяли собаки, и из смородиновых кустов выпорхнула стайка воробьёв. Лето было в самом разгаре и палило нещадно. Натали как раз добралась до очередной калитки, надеясь хоть там встретить кого-нибудь, кто ей поможет. 

На скамейке у приземистого домика расположился седой сухонький старичок и, ловко орудуя ножом, счищал кожу с картошки.

- Эй, уважаемый! - крикнула девушка и как можно приветливее помахала рукой.

Старичок оторвал взгляд от клубня. Удивлённо шмыгнув носом, он посмотрел на незнакомку и вдруг расплылся в улыбке, являя миру свои последние пять зубов:

- Хошь угадаю, девонька? Небось, первый раз у нас! Я такую красоту-шь проморгать не мог! - Прошамкал он и залихватски подмигнул правым глазом. - Ишешь кого?

- Ищу, дедушка! - облегчённо согласилась Натали. - Саша Соболь не знаете, где живёт?

Глаза деда подозрительно сощурились, а улыбка погасла.

- Ведуна-то? Как не знать - знаю, - протянул старик, поджимая губы. - Все-шь знают. Да только, девонька, с чужими-шь дел не ведёт. И водить к нему чужих не велит. По чём же знать, может ты голубя какого за пазухой прячешь. А он этих птиц ой-как не любит, а ещё-шь больше они его. Так что ступай откуда пришла.

Похожий ответ Натали за сегодняшнее утро слышала уже не раз. Ох уж этот Соболь...

- Дедушка, нет у меня никаких голубей, - терпеливо объяснила Натали, разводя руками. - Я только поговорить с ним хотела. Вы бы мне дорогу подсказали, а я бы отблагодарила. - Она полезла в карман. Почему сразу не подумала? Надо было просто захватить водки из магазина…: - И вам хорошо и мне доброе дело сделаете.

- Ах-ты-шь, прошмандовка! - завопил дед дурным голосом. Картошка выпала из его рук и покатилась по траве. - Купить Фёдора Ильича вздумала-шь! Советский Союз из-за таких как ты-шь и развалился. Всех купили-шь! А меня! Ме-ня-не-ку-пи-шь!

Тут дверь в дом, точно её выбили изнутри снарядом, распахнулась, и из проёма раздался повелительный окрик:

- Федя! Пасть закрой! Совсем мозги пропил что ли?! - на пороге показалась крупная женщина. На вид ей было лет пятьдесят. Она была на голову выше самого старика и раза в три его толще. На румяном лице легко уживались добрые глаза и перекошенные криком губы. - Чего разбухтелся?! Разве не видишь, как побледнела бедняжка! Сейчас в обморок хлопнется, кто виноват будет! Иди в дом, хватит людей пугать и жену позорить.

Старик хмуро пожевал губами, исподлобья зыркнул на Натали, но всё-таки с женой решил не спорить. Оторвался от скамейки и с гордым видом скрылся в прихожей, напоследок пригрозив просительнице узловатым пальцем.

Женщина же уходить не собиралась. Она оценивающе оглядывала Натали, и та порадовалась, что калитка прячет её неподходящий обстановке наряд. Наконец, женщина резко спросила:

- Зачем тебе Соболь, дочка?

- Бабушка меня за ним послала, - краснея и едва не заикаясь начала объяснять Натали. - У меня жених болеет, врачи руками разводят. Сама-то я в проклятия не верю, но моя бабушка… Мы уже с ног сбилась, всё перепробовали. Я и решила - вдруг поможет, хуже-то точно не станет, а так…

- Как бабку-то твою кличут? - Перебила женщина.

- Аглая. Аглая Фёдоровна.

- Уж не Пятницкая ли Аглая?

- Она, она самая, - обрадовалась Нитали. - Вы её знаете?

- Только я её, наверное, из всей деревни-то и помню. Остальные, кто коней двинул, кто в город свинтил. Повезло тебе. Ну раз ты её внучка, то думаю не обидится на меня наш Ведун. Покажу тебе, где он прячется. Ты ему главное сразу сообщи, кто твоя бабка, а то и слушать не станет. Меня звать - Зинаидой Викторовной. Если сегодня тебе наш упрямец ответа не даст, ты ко мне возвращайся, ночь переждёшь, а утром снова к нему. Авось чего и надумает. А живёт он…

***

Дом ведуна оказался, против ожиданий, совсем не ветхий, а добротный и крепкий. С участка тянуло свежей краской и скошенной травой.

Канавы - вычищены, забор - аккуратный - зубчик к зубчику, калитка - как с картинки - круглая дверца с резьбой. Сразу было видно - тут живёт человек или с золотыми руками или с тяжёлым кошельком. По периметру участка торчало несколько чучел, набитых соломой. С палок - рук, позвякивая, гроздьями свисали колокольчики и консервные банки.

Натали ещё не успела толком придумать с чего начнёт разговор, как из дверей дома вышел мужчина. Высокий, широкоплечий, в простой белой футболке и кроссовках, и при этом заросший как чучело - густая борода, за чёлкой почти не видать глаз. На плече мужчина, как заправский дровосек, держал топор, каким обычно орудуют маньяки в фильмах ужасов.

К девушке незнакомец направился так порывисто, что та в страхе отступила, споткнулась и шлёпнулась прямо в лужу. Мужик распахнул калитку и навис сверху. Вместо того чтобы подать руку, он грубо гаркнул:

- Заблудилась, деточка?

Натали пискнула:

- Я от Аглаи. Пятнинской. Внучка её. Мне нужна ваша помощь.

Мужик оглядел гостью с ног до головы, задержавшись на задравшейся к бёдрам юбке, недобро усмехнулся и вдруг замахнулся топором, вгоняя его в древко забора. Потом нагнулся, взял оторопевшую девушку за плечи и, точно та ничего не весила, поставил её на ноги. Затем выдернул топор, чуть не своротив при этом забор, и сказал, глядя Натали в глаза:

- Я тебя не знаю и знать не собираюсь. Иди отсюда, пока не застудилась, - и направился за дом.

Вскоре оттуда послышались удары топора о поленья. 

***

- Непростая судьба у мальчика. Натерпелся, хотя сам дурного не делал. Но, знаешь как бывает, родители кашу заварят, а детям всю жизнь расхлёбыть! От кармы не сбежишь! - сказала Зинаида Викторовна, горестно вздыхая и опрокидывая в себя очередную рюмку.

“Каждый сам строит свою судьбу”, - хотела бы возразить Натали, но вместо этого послушно кивнула. Уж слишком много чувств вкладывала в слова приютившая её на ночь женщина. Зинаида просила обращаться к ней по простому - Зина. Она ждала возвращения Натали на крыльце и только завидев её - стала махать рукой и зазывать в гости. Уж очень хотелось ей вызнать подробности встречи с нелюдимым ведуном.

Спустя пару часов Натали уже знала подноготную всех Петь и Нин живущих по соседству, а теперь пришла очередь главной байки вечера. Все истории, конечно, шли под закусочку, стол ломился от всевозможных нарезок, солений, салатов и овощей. Русское гостеприимство во всей красе.

Натали умела слушать, а Зинаида Викторовна очень любила рассказывать. И теперь вовсю пользовалась предоставленными ушами. Приложив руку к сердцу, она продолжала таким голосом, точно сейчас расплачется, хотя в глазах не было ни слезинки:

- Сашенька вырос на моих глазах. Я ещё девчонкой была, когда вся эта каша заварилась. Началось всё с того, что тридцать три года назад ведуна, жившего в нашей деревне, поглотила мечта о сильном потомке, который станет не просто “травником-ведуном”, но настоящим волхвом, говорящим с потусторонним миром.

Звали того мечтателя - Илья Соболь.

Илья, будь он не ладен, уродился очень упорным человеком, и возжелав чего-то - не отступал от цели. Сильный потомок мог получиться только у сильной женщины, у которой в крови спит колдовская сила. Найти такую - ой не легко, но Илья нашёл. Уехал из деревни, а через год привёз из города настоящую красавицу. Талия - во! Глазюки - во! Волосы - шёлк! Звали ещё так диковинно - Анисия. Вся наша девичья коалиция обзавидовалась! Вот только не знали мы, что невеста не по своей воле приехала.

Оказалось, что Илья её не один месяц обхаживал, а Анисия его даже не замечала и, как водится, о другом мечтала. Тогда Илья и сделал самую большую ошибку в своей жизни - решился на приворот.

Ох, и чёрное это дело. Дьявольское. Приворот волю человека связывает, сердце в оковы заключает - бейся, не бейся - всё равно подчинишься. Вот и Анисия - бросила семью, оставила богатую городскую жизнь, все связи оборвала, а ради чего? Думаешь, ради любви?

Венчались молодые в местной церкви, но и тут конфуз вышел. Анисия белое платье одеть отказалась. Вся в чёрном под венец пошла. Как на поминки. И лицо её было - как у мертвеца - пепельное. Пустое. И только глаза углями горели, да всё на жениха смотрели. Я тогда хоть и была глупой девчонкой, но сразу распознала что к чему. Вовсе не любовь светилась в глазах невесты, как подумали многие, а лютая ненависть.

Ровно через девять месяцев родила Анисия сына. Сбылась мечта дурака. Ребёночка назвали Сашей, в честь деда Ильи. Рос мальчик быстро, умненький был не по годам. И папины увлечения разделял. Уже в четыре года заговоры наизусть знал, и все травы в лесу мог назвать, да рассказать от чего какая. А как отец построил голубятню на заднем дворе, так и вовсе целыми днями там просиживали, всё наиграться не могли - оба как дети. Анисия голубятню же обходила стороной, а Саша, помню, всё бегал ко мне и спрашивал, красивое ли имя он придумал для голубки. Была у него одна любимица - … и звали кажется - Илата. Эх-х…

Казалось бы - счастливая семья! Живи - не хочу! Но никакое чёрное колдовство зря не проходит. Оно пожирает и жертву и колдуна! Илья похудел - словно сдулся, стал нервным, на всех, как собака, кидался. Анисия же и того пуще - болела и херела с каждым годом, а вместе со здоровьем увядала её красота. Часто соседи слышали её ругань доносящуюся из дома, а ещё чаще видели её плачущей. Душа бедняжки рвалась вон из деревни, но приворот не позволял уйти, вот её и швыряло из крайности в крайность, храни Бог её душу.

Когда Сашке было шесть лет, Анисия заболела в последний раз. Девять дней она металась в горячке, не приходя в себя. А на десятый, ровно в полночь, вдруг, как ни в чём не бывало, открыла глаза, посмотрела на мужа и сына, и сказала:

“Проклинаю тебя, Илья Соболь. Тебя и весь твой род. Смерть вам голуби принесут! Никуда от неё не спрячетесь! Всюду догонят, везде найдут! Проклинаю! Тебя и сына твоего, проклинаю! Коли меня спасти не сумеете, вовек проклятье не снимете!”

Голос её звучал точно из преисподней… Трижды она прокричала во всё горло так, что слышала вся деревня: “Проклинаю! Проклинаю! Проклинаю!” Прокричала, глаза закатила, да и померла.

Испугался Илья, как никогда в жизни не пугался. В ту же ночь всех до одного голубей в голубятне вырезал. И сына заставил на это смотреть, что бы понял мальчишка, как им теперь с этими птицами надобно поступать. Да только не помогло это ведуну. Толи заразу какую от птиц подцепил, толи нервы на жизнь вперёд истратил, да только заболел Илья и, спустя месяц, отошёл в мир иной.

Сашу на воспитание взяла бабка. Светлейшая была женщина! Но после всего случившегося, как бы она не старалась, как бы не баловала, Саша так ни разу и не улыбнулся, ни разу не рассмеялся. Тьма в его взгляде поселилась. Так и рос, несчастный - в страхе и скорби. Так и продолжает жить...

Потому-то я и сказала, чтобы ты про бабку обмолвилась. Саша вину перед матерью чувствует, никак простить себе не может, что на свет родился. Сестре матери отказать в помощи он не посмеет, это я тебе со знанием дела говорю. Поэтому завтра пораньше отправляйся снова к нему, поговори, расскажи что за беда. А то совсем парень зачахнет. Как бы так не получилось в итоге, что это не он тебя спасать будет, а ты его. Только это… голубей близко не подпускай, а то мало ли.

Глава 2. В которой Натали объясняет, что такое любовь, а ей не верят

Натали вывернула руль, и машина послушно повернула на трассу, которая шла через лес к городу. На соседнем сидении устроился, угрюмо глядя в окно, мужчина. Без бороды ведун выглядел куда моложе и привлекательнее - он, как часто любят писать в романах, был обладателем “волевого подбородка” и “широких скул”, и только взгляд голубых глаз оставался прежним - тяжёлым и напряжённым.

Натали до сих пор удивляло, до чего просто всё получилось. Права оказалась Зинаида Викторовна. Когда Натали утром пришла к дому на отшибе, ведун уже ждал её на крыльце, словно и не сомневался, что она вернётся. Молча выслушал сбивчивую просьбу, коротко кивнул и ушёл в дом. Вышел уже с дорожной сумкой и без бороды. И теперь - вот - сидит в её машине и всё что-то выглядывает за окном. Может выискивает голубей?

- Так, ты не часто до этого покидал деревню, да? - попыталась Натали завязать разговор. В воздухе мгновенно повисла неловкость. Соболь только хмыкнул в ответ и посмотрел на Натали не мигая. Так обычно смотрят звери, оценивая противника.

- Лучше расскажи, что за история у тебя вышла с женихом, - вдруг спросил он. Голос его звучал без насмешки или угрозы, и Натали немного приободрилась.

- Жениха моего зовут Глебом, - начала она, не сводя взгляда с дороги. - Два года назад, из-за одного случая, ему пришлось уйти из театра, где мы играли вместе. И… это его сломало. Он погрузился в депрессию, похудел. Через пол года врачи поставили диагноз: “Нервное истощение”. Эта дрянь может привести даже к смерти.

Не думай, будто я ничего не пыталась сделать. Мы нанимали лучших специалистов. Покупали путёвки в санатории и в лечебные центры. Всё бестолку, ничего не помогало. Глебу стало только хуже. Сейчас ему даже просто ходить тяжело - лежит в лёжку целыми днями. Я совсем отчаялась. И тогда бабушка Аглая рассказала про тебя. Это смешно, но она уверена, что на Глебе порча. Она сказала, что лучше специалиста не сыщешь, и я подумала: “А вдруг”?!…

Ты не переживай, я все оплачу, даже если не поможет. Не обижайся, но честно говоря я почти и не надеюсь на какой-то результат. Сказки давно переросла, но сейчас выбора не осталось. Руки опускаются от беспомощности. Глеб не в курсе, куда я поехала, и будет, конечно, недоволен. Но это всё ради него… Потому что… потому что… это я виновата в его уходе из театра… Это только моя вина. - Натали и сама не ожидала, что произнести горькую правду вслух будет так тяжко. В горле встал предательский ком. Она вдруг запоздало испугалась, что ведун начнёт расспрашивать про театр, выуживать причину по которой Глеб ушёл со сцены. Но Соболь спросил совсем о другом:

- Получается, что этот Глеб, уже два года лежит дома и ничего не делает?

- Я же сказала, он болеет.

- Нервным истощением?

- Да. У него постоянная слабость.

- Хм-м. А живёт он у тебя?

- В доме моей бабушки. Мы вместе там живём.

- Ага. И ты его содержишь? Оплачиваешь путёвки и санатории?

- … о чём ты!? Это же моя вина, что он в таком состоянии! Он бы меня тоже не бросил!

- Как скажешь. Но, он же ходит по каким-то кастингам, пробуется в другие театры, раз для него это так важно?

Натали почувствовала, как к её щекам приливает жар:

- Он ходил какое-то время, но из-за слабости… Я не понимаю, ты пытаешься обвинить его в чём-то даже не зная лично? Не понимая его состояния?!

- Ты его любишь? - не обращая внимания на срывающийся голос Натали, спокойно спросил Соболь.

- Конечно! Он ради меня стольким пожертвовал! Как я могу…

- Нет, - оборвал её ведун. - Я не спрашиваю, чем ты ему обязана и почему помогаешь, я спрашиваю: “Любишь ли ты его”? Или просто решила, что обязана любить, раз он болеет из-за тебя? А что будет после выздоровления? Останешься с ним?

Натали хватала ртом воздух и не могла найти слов на такую наглость! Кем этот Соболь себя возомнил? Семейным психологом? Вот уж она не думала, что кто-то способен так быстро вывести её из себя!

- А ты?! Ты правда веришь, что все голуби мира хотят тебя убить?! - зло выпалила Натали и тут же пожалела о своих словах. Вцепилась до белых костяшек в руль и уставилась на дорогу, ругая себя за несдержанность.

В ту же секунду с глухим ударом какая-то птица врезалась в лобовое стекло.

Натали вжала в пол педаль тормоза. Машину повело. Девушка крутанула руль, пытаясь выровняться, но вместо этого автомобиль соскочил с дороги и со страшным скрежетом врезался в дерево. Голова Натали мотнулась и ударилась лбом о что-то мягкое. Сработали подушки безопасности.

- Ты в порядке? - спросил Соболь, убирая подушку от лица Натали. - Не ушиблась? - Он выглядел обеспокоенным, но не испуганным. На скуле набухал синяк. Других повреждений видно не было.

- О, нет-нет-нет, - запричитала Натали, вспоминая, что так и не продлила КАСКО. - Это сейчас волновало её намного больше, чем ноющая коленка, которой она ударилась о руль.

Соболь уже выбрался из машины, обошёл кругом и, открыв водительскую дверь, махнул Натали рукой, со словами:

- Выходи, осмотрим тебя.

Дрожащими руками девушка отцепила ремень безопастности и попыталась выбраться наружу. Правую ногу прострелило болью.

- Так я и думал, - вздохнул Соболь, садясь на корточки возле девушки и принимаясь осматривать быстроопухающее колено.

- Что с машиной? - пробормотала Натали, пытаясь разглядеть размер ущерба.

- Я бы на твоём месте не об этом сейчас волновался.

- А что нам прилетело в лобовое?

Соболь промолчал, и Натали произнесла ответ сама:

- Неужели, голубь?

Ведун уверенно кивнул, будто говоря: “Вот видишь - это не сказки. Я был прав”. И эта его запредельная серьёзность отчего-то страшно разозлила Натали. Словно теперь она должна была признать его правоту.

- Боже, да это просто случайность! Ты же не думаешь что… Оу-у! - вскрикнула девушка, непроизвольно отдёргивая ногу. Если бы Соболь не успел перехватить её за щиколотку, то она непременно заехала бы ему по носу.

- Сиди смирно, - сказал он, осматривая припухлость, пока его горячие пальцы быстрыми точными движениями ощупывали её колено и лодыжку. Когда они перескочили на бёдра, Натали заёрзала. От этих прикосновений вся злость куда-то вдруг улетучились, а лицо, она не сомневалась, стало пунцовым, как томатная паста. Она запротестовала, отталкивая ведуна, но, кажется, даже скалу было бы сдвинуть проще.

- Прекрати, - резко приказал Соболь, заставляя Натали вздрогнуть. - Я вылечил немало подобных травм. Надо понять насколько всё плохо. Считай, что ты у доктора.

- Да уж, как же… - пробормотала Натали, зажмуривая глаза и представляя, что бы сказал Глеб, если бы увидел эту картину. Ничего хорошего - это точно.

Наконец, Соболь закончил осмотр и поднялся, распрямившись во весь рост, и Натали ещё раз поразилась насколько он огромный. Разве может кто-то иметь такие плечи? А что с его ростом? Он что, “Растишку” в детстве переел? Так и не скажешь по виду, что в небылицы верит и голубей в заговоре подозревает. Но всё-таки нет-нет и проскальзывают в поведении облик помешанного. Вот и сейчас  - подошёл к мёртвой птице, лежащей недалеко от машины, сел на корточки в паре тройке шагов, провёл рукой у себя перед грудью, точно протирая невидимое стекло, и прошептал что-то одними губами. Молитву? Или заговор? Уж не грехи ли он птице отпускает? Неужели этот чудной человек способен как-то помочь Глебу? Ох, бабушка, к кому ты меня отправила…

- Связь здесь не ловит, - констатировал Соболь, поднимаясь и, как ни в чём не бывало, выуживая из кармана старенькую Нокию, точно не он только что совершал странный обряд:

- Придётся ловить попутку или добраться до ближайшей заправки. Посиди пока тут, я попробую поймать машину.

Натали обречённо покачала головой, но её согласия никто и не ждал.

*** 

Спустя час стало ясно, что машины не предвидится, и легче всё-таки добраться до заправки пешком. Натали помнила, что в паре тройке километров как раз есть одна. От туда можно будет позвонить и вызвать такси. Вот только Соболь наотрез отказался оставлять её одну. Вместо этого он, словно дело привычное, подставил Натали свою спину, предлагая обхватить себя за шею.

- Или ты хочешь, чтобы я нёс тебя на руках, как принцессу, - пригрозил он без улыбки. И почему-то от его тона у Натали мурашки побежали по шее, а руки сами потянулись и обхватили сильные плечи. И вот теперь - результат - они бредут вдоль трассы,  обсуждая “голубиное проклятие”… Точнее, бредёт только ведун, подхватив девушку под колени, пока та буквально висит на его шее. Юбка бесстыдно задралась до середины бедра, но некому это видеть, а значит и не о чем беспокоиться.

- Всё-таки это странно! - заключила Натали. -  Извини, конечно, но как можно всерьёз верить, что за тобой охотятся голуби! Инициатором разговора был Соболь, так что Натали ни за что себя не корила. Как оказалось, ему было важно, чтобы она относилась к проблеме “голубей” серьёзно, и, в случае чего, могла распознать опасность и не пострадать. Большей глупости, Натали в жизни не слышала! - Я то была уверена, что вера в “проклятия” осталось в средних веках, - призналась она, недоумевая.

- Не ты ли собралась спасать своего парня от порчи? - насмешливо спросил ведун.

Натали вспыхнула:

- Я не верю в эти сказки! - и тут же, поняв свою ошибку, забормотала, - ты не подумай, я тебе благодарна, но всё же… У меня просто не осталось иного выбора...

- Вот и у меня не осталась никакого выбора, кроме как поверить, - спокойно ответил Соболь. Кажется подобные вопросы его ничуть не волновали. - Я верю в проклятие. Ты - в свою любовь. Кто-то третий верит, что ему поможет молитва. А четвёртый, что уринотерапия вылечит его застарелую язву желудка. Какая между этими людьми разница? Может быть и никакой, но не стоит им об этом говорить, верно? Ведь для каждого из них эта вера так же реальна, как и дождь, падающий с неба. Откуда нам знать, кто из них окажется прав в своём заблуждении.

- Ты ошибаешься, - замотала головой Натали. - Сравниваешь несравнимое. Любовь - это не только вера. Она доказывается в поступках, определяется чувствами, а значит реальна.

- Всё что угодно можно объявить доказательствами, - усмехнулся ведун. - Разве нам только что не прилетел голубь в лобовое стекло? Что это, если не аргумент в пользу моих слов?

- Случайность, это просто нелепая случайность.

- Сколько раз должна произойти случайность, что бы ты приняла её за закономерность? Много ли у тебя накопилось таких “случайностей” прежде чем ты поверила в любовь своего жениха?

Натали открыла было рот, чтобы возразить, но не нашлась с ответом.

- С тобой невозможно спорить, - устало пробубнила она в горячую спину и обречённо уткнулась в неё лбом, втягивая носом воздух и непроизвольно подмечая приятный, по мужски терпкий запах. Ноги уже порядком затекли, колено пульсировало, но всё терялось на заднем плане перед эмоциями, проникшими в душу. Эмоциями, которым Натали не решалась дать названия.

Впереди замаячила грязно-серая крыша заправки, и Соболь прибавил шаг. Кажется, его совсем не обременяла необходимость нести девушку на спине, между делом обсуждая свой самый затаённый страх.

Мягко шуршала высокая, в человеческий рост трава, росшая вдоль дороги. По небу ленивыми медузами плыли тучи, то и дело проглатывая диск солнца, чтобы спустя минуту, снова вернуть его на небосклон. Ветер усилился, но Натали не чувствовала холода, словно Соболь каким-то непостижимым образом защищал её от всех невзгод. Самое время поверить в его колдовскую силу... 

Вдруг Ведун остановился. Да так резко, точно врезался в невидимую стену. Натали отчётливо услышала, как участистось его дыхание, а пульс на шее принялся отбивать чечётку. Соболь смотрел куда-то вверх, и Натали тоже подняла взгляд. И ахнула.

Крыша заправки действительно была серой. Серой, от голубей. Птиц было так много, словно они слетелись на какой-то голубиный саммит.

Соболь попятился назад и едва не споткнулся, запутавшись ногах. Одновременно с этим Натали услышала неясный гул. Она вытянула шею и увидела силуэт машины, приближающейся к заправке со стороны города. Чем ближе подъезжал автомобиль, тем беспокойнее становились голуби, и тем яростнее стучали жилки на шее мужчины.

Неожиданно, словно прозвучал невидимый приказ, шумно махая крыльями, птицы поднялись в воздух и, точно собаки, которые безошибочно выбирают того, кто их боится, полетели прямо на ведуна.

- Что за..., - прошептала Натали, глядя во все глаза на приближающуюся стаю птиц.

Соболь сделал ещё один неловкий шаг назад и всё-таки споткнулся, опрокинулся наземь вместе со своей ношей. А потом вдруг повернулся к уже сидящей на траве Натали, и закрыл её собой, точно птицы всерьёз могли ей навредить. Девушка и не думала возражать, так поразило её лицо ведуна - напряжённое и лишённое красок. Лицо человека, готового к смерти.

Натали не знала, сколько они просидели на траве, но казалось, словно кто-то остановил часы мироздания, и прошла вечность, когда вдруг знакомый голос заново запустил время. 

- Эх, я тоже раньше любила на травке поваляться! Но не у дороги же, ей-богу!

Птиц и след простыл, а прямо над Натали и ведуном стояла и хитро щурилась низенькая старушка в длинном цветастом платье. Белая коса спускалась аж до пояса, а глаза, хоть и в обрамлении морщинок, словно хранили отражение ясного голубого неба.

- Смотрю на вас, и сразу молодость вспоминаю! Но всё же на сеновале обниматься было куда приятнее, - заговорщицки поведала старушка шутливо-серьёзным тоном и подмигнула Натали. А та вскочила и бросилась ей на шею, поцеловала в морщинистую щёку, потом вдруг опомнилась, смущённо поддёрнула юбку и, повернувшись к всё ещё сидящему на земле ведуну, сказала:

- Это моя бабушка! Аглая Фёдоровна. А это....

- Знаю-знаю, - перебила её старушка. - Рада познакомиться, Александр Ильич.

Соболь, всё это время безотрывно смотрящий на Аглаю Фёдоровну, кивнул. А Натали неожиданно заметила, как похожи глаза ведуна и её бабушки - и цвет, и разрез и даже взгляд.

Аглая Фёдорона кивнула в ответ и по доброму улыбнулась:

- Я ждала нашей встречи.

- И я, -  сказал Соболь, поднимаясь и протягивая руку.

И хоть его ладонь была испачкана в земле, старушка пожала её с самым серьёзным видом.

По словам Аглаи Фёдоровны, она, разволновавшись, что внучка не вернулась в тот же день, отправилась проверить, всё ли у неё в порядке. А наткнулась на них тут - у заправки, куда водитель такси заехал долить бензина в баки. Никаких голубей она в помине не видела, а то что ведун с Натали лежали на земле, кажется, её совсем не удивляло.

Всю дорогу до города бабушка Аглая расспрашивала Соболя про деревню, про её жителей и в особенности про Зинаиду Викторовну, а тот с охотой рассказывал, совсем не вспоминая недавнего происшествия.

“Значит и мне голову забивать не следует”, - одёрнула себя Натали, устало прикрыв глаза и привалившись к окну - “Ещё не хватало начать голубей шугаться. Лучше бы побеспокоиться о том, что я скажу Глебу...”. - думала она, проваливаясь в дрёму.

Глава 3. В которой ведун лечит Глеба, а Глеб лечит ведуна

- Ты же мне заливала, что поедешь на мастер-класс в Петербург! А где в итоге шлялась! И телефон выключила, дрянь! А это что за проходимец с тобой! Кого ты в дом притащила! Думаешь, со мной можно уже не считаться? - кричал Глеб, расхаживая по комнате. Костлявые руки его дрожали, как у пропойцы, на лбу выступила испарина.

Это был очень худой мужчина, с болезненными впалыми глазами и жёлтой кожей. Он часто и мелко дышал, точно его лёгкие скукожились и не были способны на нормальный вдох. Черты лица, глаза и брови, были будто начерчены углём, и вот-вот этот уголь мог вспыхнуть и перегореть, как факел.

Соболю только и оставалось, что удивляться, как при столь болезненном виде этот человек умудрялся энергично носиться по просторной гостиной, размахивать руками и кричать так, словно ему в горло встроен рупор. Хорошо, что ещё Аглая Фёдоровна не пошла с ними в дом, а отлучилась в пристройку. Интересно, он и при ней такой же концерт бы устроил?

- За кого ты меня принимаешь! Почему я должен это терпеть! Держишь меня за кретина?! Ты же знаешь, как мне плохо! Или тебе плевать? Правильно, только о себе думаешь! Сыскала-таки мне замену?! Быстро управилась! Шлюха! Дешевая шлюха! - Глеб не давал Натали вставить ни слова. Девушка с несчастным видом носилась за ним следом, болезненно припадая на правую ногу, и безуспешно пыталась что-то объяснить и как-то оправдаться, но кажется её жениху это было вовсе и не нужно. Кто-то должен был вмешаться.

Ведун сделал несколько резких шагов вперёд, хватая Глеба за локти и хорошенько встряхивая, а потом довольно грубо пихая его в стоящее в углу кресло.

- Успокойтесь, больной! Меня зовут Александр Ильич, я потомственный знахарь и травник. Я здесь, чтобы вылечить вас, - сказал он с расстановкой. Мало кто мог выдержать взгляд ведуна, вот и Глеб отвёл глаза и покорно опустил голову. - Ваша невеста разыскала меня и привезла сюда, чтобы помочь вам. И теперь я вижу, что она обратилась по адресу. Понимаю ваше беспокойство, но и оно - следствие болезни. Скажите, Вы, наверное, часто нервничаете? Кошмары ночью мучают? Давайте, для начала я вас осмотрю, а потом вы расскажете, по каким методикам вас лечили до этого.

Вначале настороженный, Глеб вскоре расслабился, размяк, съезжая по кожанной спинке кресла. Прикрыл веки, стал покашливать, впадая в состояние “вечного больного”. Эту роль он выучил на отлично, но всё же таланта ему не доставало. Ведун отметил сухую кожу, прыщи на шее, слишком красные губы и бусины пота на лбу. Зрачки расширены, нервное возбуждение зашкаливает. На порчу это похоже не было, скорее на отравление наркотой, или, чего хуже, на откат после использования чёрной ворожбы. Такие же симптомы были и у отца Соболя в те годы, когда мать особенно сопротивлялась привороту.

Натали тем временем во все глаза смотрела на Глеба, её руки нервно теребили край блузки. Куда-то делась улыбка и настрой вечной спорщицы, осталась одна лишь покорность и печаль. Того и гляди расплачется. Что же её - эту хрупкую девочку, такую, что кажется и ветер сдует - держит рядом с этим фальшивым и эгоистичным человеком? Что заставляет бегать за ним по пятам и судорожно оправдываться? Откуда в этой смелой девушке столько затаённого страха? Столько горькой вины? Это её она принимает за любовь? Или, всё-таки, здесь что-то другое...? Может ли быть, что судьба привела его сюда не случайно?

- Покажи мне комнату больного, - сказал Соболь, обращаясь к Натали. - Осмотр я проведу один на один.

Девушка заторможено кивнула, и через несколько минут ведун и покачивающийся от внезапного приступа слабости Глеб оказались в просторной светлой комнате, занимающей половину второго этажа загородного дома Натали. Почти всю стену напротив кровати оккупировал огромный телевизор, в углу сгрудились игровые приставки и джойстики, а за ними Соболь приметил смятые, потемневшие и прожжённые в нескольких местах бутылки из-под лимонада, в каких обычно наркоманы курят траву.

Глеб со стоном упал на кровать, раскинув руки. Соболь подошёл, сел рядом и сказал:

- Сейчас я проверю слаженность работы внутренних органов. Потерпите. - И положил одну руку Глебу на лоб, а другую на впалую грудь. Ни порчи, ни проклятий на женихе Натали, как он и думал, не оказалось. Одно только малодушие, а это заговорами не лечится. Соболь закрыл глаза и прислушался внимательнее: Что-то гадкое, трухлявое ворочалось под сердцем Глеба, словно душа человека перед ним уже начала гнить.

Глеб, будто что-то почувствовав, резко сел, отбрасывая руки ведуна. На его лице проступил испуг, но тут же его сменила нахальная ухмылка:

- Ну так что, - Глеб многозначительно пощёлкал пальцами, - много она тебе отвалила, чтобы ты соизволил сюда притащиться?

- Мы не обсуждали деньги.

- Даже так, - присвистнул больной, садясь на кровати. - Значит, после назовёшь цену? А ты умнее прочих докторишек. Только знай, мы тебе не какие-то остолопы, если твоё лечение не поможет, то и рубля не увидишь.

- Мне кажется, это не вам решать, - подначил Глеба ведун, и тот мгновенно разозлился, как драчливый ребёнок, которому показали язык.

- Ты кажется не уловил положения дел, голубчик, - выдавил он сквозь стиснутые зубы. - Натали, её денежки и весь этот дом - моя собственность. И тут всё происходит так, как я хочу.

- Странно. Думал вы ещё не женаты.

- Да кому нужны эти формальности! Есть вещи посильнее “браков”. Или ты из… вот оно что! Знаю я таких проходимцев! Увидел богатый домик и сразу же бросился ощупывать почву и вилять хвостом перед хозяйкой. Ну так знай - ничего тебе тут не светит. Девочка уже на крючке. Я бы даже сказал, на цепи, - Глеб самодовольно хохотнул, на такое сравнение. - Поймана и разделана и никуда с моего стола не денется. А ты, так и быть, забирай свои гроши и катись-ка на…

В этот момент в дверь постучали, и в комнату сначала заглянула, а потом и вошла Натали. В руках она держала стальной поднос с заварочным чайником и чашками. Девушка уже успела переодеться и теперь была в воздушном белом платье до колен, с рукавами-колокольчиками. От чего-то ведуну вспомнилась сказка про дюймовочку, которую в далёком детстве ему рассказывала мама в те редкие минуты, когда бывала в хорошем настроении.

Соболь поднялся и забрал у девушки поднос. Ему не нравилось, что она разгуливает по дому с больной, и, наверняка, всё ещё не перебинтованной ногой. Вот чем ему было нужно заняться в первую очередь.

- А-а, вот и главная героиня, - кисло улыбнулся Глеб. - Я как раз рассказывал из-за чего ушёл из театра. Так вот, - он повернулся к ведуну, будто и правда продолжая прерванную историю, - как я и говорил, мы репетировали новую постановку. Это было кое-что совершенно новенькое, если бы всё получилось - нас ожидал фурор. На ключевые роли позвали довольно известных актёров, тебе ничего не скажут их имена, но гонорар им отвалили внушительный. Да и нам с Натали повезло, и мы играли далеко не проходные роли.

И вот, представь ситуацию - новая постановка, на которую распроданы билеты. Театр обещает что-то сенсационное, но карты не раскрывает. Все как на иголках, журналисты с ног сбились, и тут, за две недели до премьеры, видео-запись с полной репетиции оказывается слита в сеть… Может ты, своим умишком и не догоняешь, но это была не иначе, как трагедия. Запись, конечно, удалили, но она уже успела разойтись копиями и не куда-то, а по кино-порталам, новости так много трубили про этот случай, что многие потенциальные зрители успели посмотреть запись, а затем и вернуть билеты в кассы. Критики накатали разгромные рецензии. Театральные форумы пестрели отзывами. И это при том, что премьера ещё даже не состоялось. Надо ли говорить, что постановка провалилась? 

Кого-то должен был стать козлом отпущения. Ведь сделать запись мог только один из актёров. Выбрали меня. Точнее, я сам взял на себя вину, - Глеб посмотрел на Натали, у которой дрожал подбородок, и усмехнулся. - И вот - я тут. - он зло ударил по подносу, который держал Соболь. Тот со звоном упал на пол, чай выплеснулся под ноги, чашки покатились по паркету, только чудом не разбившись.

Натали сцепила зубы и, быстро отвернувшись, скорым шагом покинула комнату. 

- Вот так бывает. А теперь, свали, пожалуйста, - скривился Глеб и снова завалился в кровать.

Ведуна не надо было уговаривать. 

*** 

В гостинной на диване, спиной к Соболю, сидела бабушка Аглая. Ведун ещё не успел переступить через порог комнаты, как та, не оборачиваясь, уже окликнула его, и попросила принести с кухни забытую там чашку с чаем.

- Я и для тебя приготовила! - сказала она ему вслед. 

Кружек и правда оказалось две. Та, в которую были добавлены малина и лимон, досталась Соболю. Такой чай он пил только в детстве.

- Как вы узнали? - просил он, делая глоток.

- Этот чай любила моя сестра, Анисия, - подмигнула Аглая Фёдоровна ведуну. - Но я не была уверена, что его любишь и ты. Вкусы родителей и детей часто разнятся, как и их судьбы, но в этом и есть мудрость жизни, не так ли?

- Наверное, - не стал спорить Соболь. Ему о многом хотелось расспросить сидящую рядом женщину. Например о том, почему она терпит рядом нахлебника и от чего не откроет на него внучке глаза. И зачем она послала к нему Натали... Но, кажется, он уже знал ответ. Если на девушке лежит такой же приворот, какой был на его матери, то он здесь для того, чтобы расплатиться по счетам… Какая же это безмерная глупость, использовать такую страшную ворожбу, чтобы заполучить чьи-то деньги. Если бы Глеб знал уплаченную им цену, то никогда не согласился бы её платить. Его спасать уже поздно, но Натали ещё можно помочь... Если бы только это было так просто… Ведь любовный приворот опасен именно тем, что его невозможно снять - а можно только ...

- Как звали ту голубку? - неожиданно спросила Аглая Фёдоровна.

- Что? - не понял Соболь, сбиваясь с мысли. Но в голове тут же возник единственный образ и единственное имя. Илата. Нежная птица с белым оперением и единственным рыжим пятнышком на крыле. Он нашёл её совсем ещё птенцом и вырастил, а потом, не смог защитить… Да и не только её. Мать, отец… Все, кого он любил, погибли, только потому, что родился он...

Аглая Фёдоровна грустно улыбалась, глаза старушки как-то по особенному сверкнули. Она вдруг взяла ведуна за руку и, наклонившись к его уху, прошептала:

- Спаси её хотя бы на этот раз.

Глава 4. В которой Натали плачет, Соболь сдаётся, а голуби переходят в атаку

В правом крыле дома, сразу за кухней расположился небольшой танцевальный зал, с очень высокими потолками и полукруглыми панорамными окнами, из которых не было видно ничего, кроме затянутого дождевыми тучами неба. Стены зала опоясывали высокие зеркала, вдоль них тянулись балетные станки. У входа возвышалась мраморная статуя женщины, кормящей с руки птиц. Соболь задержал на скульптуре взгляд, невольно пытаясь определить, не голубей ли изобразил автор. Получалось, что вполне возможно, именно их. 

Натали сидела по турецки у дальней стены. Она устроилась прямо на паркете, едва не касаясь носом зеркала, и смотрела через отражение на Соболя. Лицо у неё было точно окаменевшее - без тени эмоций, и только сведённые к переносице брови выдавали борьбу чувств. 

Соболь вспомнил, как впервые увидел эту девушку перед своим домом… Уже тогда его сердце ёкнуло, предвещая будущие терзания, и именно поэтому он грубо с ней разговаривал, надеясь отпугнуть… Чтож, предчувствие его не обмануло. Даже сейчас в груди щемило так, словно он пробежал марафон. 

- Я вызвала эвакуатор, - сказала Натали, словно это сейчас было самое важное. Голос её дрогнул, но взгляд остался твёрдым. Рыжие локоны спадали по плечам огненной волной, и Соболь поймал себя на том, что невольно любуется ими. - Хорошо. Как твоя нога?

- Вот. Только что закончила бинтовать. Завтра съезжу к доктору. 

- Там просто сильный ушиб, но с коленями лучше не шутить, - Соболь хотел было подойти, но в глазах девушки промелькнул испуг, и он остановился. Натали спросила: 

- Что с Глебом? - Она старалась говорить уверенно, но слова доносились словно через толщу воды. - Что-то выяснилось?

- С ним всё впорядке. Никаких проклятий. Но мне кажется, ты и так это знаешь, -  Соболь замолк и продолжил уже тише, словно не был уверен, стоит ли произносить свои мысли вслух: - А вот, что с тобой, Натали? Ты уверена, что находишься там, где хочешь быть? 

Соболю хотелось ещё добавить: “Зачем ты терпишь его! От чего желаешь загубить свою жизнь, отдав себя в руки такого, как Глеб! Разве не чувствуешь, что есть мир за пределами клетки, в которую тебя загнали? Разве не желаешь расправить крылья, гордо поднять голову и больше никогда не оправдываться и не унижаться?” Но он смолчал. Ведь первый ингредиент снадобья от приворота - желание избавиться от цепей. И желание это должно быть собственное, искреннее. Не навязанное никем. Поэтому он лишь повторил с упрямой надеждой: 

- Ты правда уверена, что живёшь своей жизнью?

Но Натали, кажется, поняла его слова совсем по иному.

Она сидела, не отворачивая лица от стекла, словно зеркало служило ей защитой. Смотрела пристально, не мигая, в то время как слёзы вдруг потекли по её щекам.

- Да. Я не там, где должна быть, - наконец, выдохнула Натали, и горькая усмешка перекосила её лицо. - Не на своём месте. Ты прав. Во всём прав. Я заняла этот дом не по праву. Я даже не настоящая внучка, ты знал об этом? Мой отец сдал меня в детдом, а потом, так уж вышло, женился на женщине, вдвое его старше. На Аглае Фёдоровне. Правда вот, долго не прожил. Аглая узнала обо мне только после его смерти, и, как видишь, её доброта не позволила оставить ребёнка сиротой... а ей, мне на удачу, Бог детей не подарил. Так у неё и появилась внучка. А у меня - бабушка. И дом. Частная школа, а потом и деньги на обучение в театральном вузе, - Натали смахнула слёзы и кисло улыбнулась:  - Перед тобой - фальшивка. Но не спеши меня переубеждать, ведь ты и не подозреваешь, какая я на самом деле. 

Жалеешь меня? Думаешь, Глеб здесь злодей? Как бы ни так! В той истории про театр, угадай, кто сделал ту видеозапись? Одна дура хотела посмотреть постановку дома, похвастаться бабушке, найти свои ошибки, чтобы стать лучше. Она поступила как ребёнок, как эгоистичная идиотка. Взломать телефон такой дуры - раз плюнуть. Или, может даже, видео выложил кто-то из наших, ведь телефон вечно валялся в общей гримёрке. Как бы там не было, запись оказалась в сети… И это случилось из-за меня.

И вот - постановка срывается. Актёры в шоке. Все ищут виновных! Думаешь я призналась!? Думаешь открыла правду? Мне не хватило смелости! Язык присох к нёбу! Да я бы лучше умерла, чем бросила театр! 

Конечно... это был вопрос времени, когда меня раскроют, но Глеб.... он обо всём знал. И взял вину на себя. В тот день он вышел перед всеми и признался, выгораживая меня... А угадай, кто молчал? Угадай, кто до сих пор не раскрыл правды?! - Натали закрыла лицо ладонями, словно даже взгляд через стекло выдержать её было уже не под силам. Она перешла на торопливый шёпот: - Так что, да! Ты прав! Я не на своем месте! Ни тут, ни где-то ещё! И это не моя жизнь! 

Даже сейчас я поступаю, как эгоистка. У меня назначена дата свадьбы, а я - тут, с тобой. И никуда не хочу тебя отпускать! Зачем ты слушаешь меня!? Почему не уйдёшь!? Разве не видишь, кто перед тобой!? Я украла уже так много и продолжаю…

Ведун не стал больше слушать. В пять шагов он преодолел расстояние до Натали и, опустившись на колени, крепко обнял её. Натали окончательно разрыдалась, слабо заколотила по спине мужчины кулаками, повторяя сквозь слёзы, как заевшая пластинка:

- Я украла эту жизнь! Украла жизнь у детей Аглаи! У Глеба! Украла… Украла… Я не заслуживаю твоей жалости! Я не...

- Ш-ш-ш, - Соболь укачивал Натали, как ребёнка, пока её рыдания не стихли, превратившись в надрывные всхлипы. Как ему хотелось навсегда оставить эту хрупкую девушку в своих объятиях. Пообещать, что защитит, укроет от бед, а если нужно - отпустит. Что никогда не заставит её плакать и сожалеть… но произнести это - было бы равносильно обману. У него слишком много долгов перед мёртвыми… Но ещё страшнее повторить судьбу отца. Однако, подсказать, что сделать с приворотом, он может... Даже если это навек разведёт их с Натали дороги.

Снаружи сверкнула молния, по окнам настойчиво забарабанил дождь. Соболь коротко, словно украдкой, поцеловал её в макушку и прошептал:

- Ты под приворотом, Натали. Это чёрная ворожба, её нити складываются из гнилого умысла колдуна и вины его жертвы. Глеб привязал тебя ими, по злому намерению или недомыслию, но просто так вырваться теперь не выйдет. Я могу помочь тебе, если ты того желаешь. Если веришь мне.

Натали задержала дыхание и, спустя бесконечные несколько секунд, медленно кивнула, не поднимая головы. Соболь торопливо продолжил:

-  Однако, ты должна знать. Приворот нельзя снять окончательно. Но его можно… переписать. Но для начала тебе придётся избавиться от долга перед Глебом, иначе ничего не выйдет. 

- Переписать? - Натали подняла голову, встретившись с взглядом с ведуном. Она пробежалась глазами по его лицу и, остановившись взглядом на губах, шёпотом переспросила: - Что значит, переписать?

- Наверняка, у тебя есть кто-то, кого ты хорошо знаешь. Может даже любишь… Не обязательно решать сейчас, но чем раньше тем лучше, - Соболь путался в словах, что с ним случалось не часто. Он не хотел, чтобы Натали заметила затаённую в его голосе надежду, которая, нет-нет, да и вспыхивала в душе упрямой искрой. - Тебе нужно всего лишь...

В этот момент раздался треск стекла. Натали с ведуном одновременно подняли головы на окна и увидели чёрные силуэты голубей кружащие под тучами. Одна из птиц неподвижно лежала на расползающемся трещинами панорамном стекле.

- Какого чёрта тут происходит! - завопил вбежавший в зал Глеб. Он замер в дверях, во все глаза глядя на свою невесту в чужих объятиях. - Ах ты шлюха! - прошипел он, бешено озираясь и останавливая свой взгляд на скульптуре у входа. 

- Ах, ты шлюха! - почти торжественно воскликнул он, наваливаясь на статую всем своим весом. Та накренилась, и, в следующую секунду, с грохотом рухнула на паркет. Голова скульптуры откатилась и врезалась в зеркало. На пол посыпались осколки. У ног Глеба лежал ещё один фрагмент статуи - протянутая рука с сидящими на ней птицами. 

Глеб поднял мраморную руку, перехватив точно биту, едко ухмыльнулся и направился к своей невесте.

Натали вскочила и бросилась было наперерез, но Соболь остановил её, удержав за локоть.

Жених уже был в паре шагов. Глаза его неистово сверкали и смотрели прямо ведуна, в углах рта собралась слюна - Глеб был на грани бешенства. Он истошно закричал:

- Ты! Чародей хренов, вали отсюда, пока я тебе башку не проломил!

- Глеб, не надо! - взмолилась Натали, но тот уже занёс над головой свою импровизированную биту. 

От первого удара Соболь с лёгкостью уклонился, готовясь перехватить Глеба, когда тот вдруг гадко улыбнулся и, развернувшись к Натали, поднял мраморную руку. Ведун только и успел, что подскочить, каменная глыба опустилась ему на голову, погружая мир в темноту.

*** 

Когда Соболь пришёл в себя, в зале уже никого не было. Голова гудела, как чугунный колокол. За окнами всё ещё хлестал дождь, а кровь на виске не успела запечься. Значит времени прошло всего ничего. Не теряя ни секунды, ведун кинулся в гостинную.

- Аглая Фёдоровна, где Натали? - крикнул он с порога, едва заметил старушку. Та безмятежно читала газету, сидя в своём любимом кресле. Не отрывая взгляда от строк, она сказала:

- Если не ошибаюсь, голубки в Загс упорхнули. Помнится, в одном из них у Глеба работает знакомый, часто к нам захаживает - тот ещё фрукт. К нему и отправились.

- Как же так! - Соболь схватился за голову и два раза прошёлся по комнате туда и обратно. Мысли не хотели собираться воедино.

- Поторопился бы ты, а то сам знаешь. Потом дороги назад у девочки не будет. 

- Но куда именно они отправились?

- А мне почём знать, - пожала плечами Аглая Фёдоровна и перевернула страницу газеты. - Не суетись. Выйди на улицу, оглядись как следует, авось и найдёшь хлебные крошки. А если их уже склевали - тогда спроси у тех, кто это сделал. - Тут голос её изменился, в нём отразилась такая усталость и печаль, какая кажется и не смогла бы поместиться в одном человеке: - Ты уж, Сашенька, поищи как следует. А коли не отыщешь - значит не судьба.

***

Дождь лил сплошной стеной. Небо, под запаздывающий аккомпанемент грома, разрывали всполохи молний.

Прохожих снаружи, как назло, было не сыскать, а интернет на слабенькой нокии отказывался включаться. Ведун метался по улице, не зная в какую сторону броситься и что предпринять. Если закрепить приворот узами брака, то разорвать его станет невозможно. Натали будет ждать судьба его матери - несчастная жизнь и ранняя кончина. Но куда они с Глебом отправились? Где их искать? Не опоздал ли он? Про какие “хлебные крошки” говорила Аглая? Обессиленный, насквозь промокший, Соболь опустился на асфальт, едва сдерживая крик отчаяния. Он проиграл. Снова у него на глазах погибает человек, успевший стать ему дорогим, а он не способен ничего предпринять. Ничем помочь.

Вдруг, совсем рядом раздался птичий крик. Ведун обернулся и увидел летящую на него белую птицу. Сердце привычно упало в пятки, но против обыкновения Соболь не бросился прочь, а остался неподвижен, с нарастающим безразличием глядя на приближающегося вестника смерти.

Когда голубю оставалось пролететь всего пару метров, небо осветила молния, ослепив птицу и сбив её с курса. С глухим “б-бух” она ударилась о дорожный знак и камнем рухнула в лужу.

Ведун наблюдал, как птица молотит крылом по воде, пытаясь подняться и как раз за разом валится обратно. И хотя опасность миновала, а “вестник смерти” сам готовился отойти в мир иной, сердце ведуна и не думало успокаиваться. Оно неистово колотилось и тащило человека к бьющейся в воде птице.

В порыве отчаяния, Соболь подошёл и опустился перед голубем на колени и тот затих, глядя чёрным глазом, как мужчина протягивает к нему дрожащие руки, вынимая из воды, и как шепчет над ним странные слова - похожие на шёпот змеи. И от этих звуков сила возвращалась в крылья и ноги птицы, а кровь быстрее потекла по жилам.

Дождь между тем затих, превратившись в едва заметную морось. Соболь слегка подкинул голубя в небо и тот, расправив белые с рыжим пятном, крылья, взлетел, сделал круг и полетел куда-то вдоль улицы, а ведун, не думая ни о чём, и ни на что не надеясь, побежал за ним.

Вскоре до Соболя донеслось эхо голоса Натали. Она - мокрая и растрёпанная - стояла посреди пешеходного перехода, вцепившись обеими руками в локоть какой-то девушке, и со и слезами на глазах признавалась ей в том, что это она записала видео, и только она виновата во всём.

Глеб замер рядом, растерянный и злой, он никак не мог взять в толк, что происходящее в эту минуту - правда, а не какой-то дурацкий сон.

- Катя! Ты даже не представляешь, как я рада, что тебя встретила! Передай пожалуйста всем, я страшно сожалею. Но никто из-за меня страдать не должен! Глеб взял на себя вину из благородства, но он…

Катя переводила взгляд с Глеба на Натали, моргала широко раскрытыми глазами, словно не понимая о чём ей толкуют. Она отрицательно покачала головой и медленно проговорила, глядя на Глеба:

- Но, разве ты не ушёл по собственному желанию? Вроде, говорили что за ту историю никого не наказали, и твой порыв покинуть театр был связан с… 

- Не мели чепухи! - гаркнул Глеб, а в следующую секунду его голова мотнулась от удара в челюсть, и он, не устояв на ногах, шлёпнулся на асфальт.

Девушки в испуге обернулись на Соболя, который уже стоял рядом, тяжело дыша от недавней пробежки.

- Саша! Боже, ты как!? Я думала... - выдохнула Натали и вдруг кинулась ведуну на шею. Она снова плакала, только на этот раз слёзы перемежались со смехом и улыбками, точно девушка ополоумела от счастья.

- Он сказал, что убьёт тебя, если я не пойду с ним! Я так испугалась, что… А теперь я во всём призналась. Боже, как я жила с этим грузом! Не знаю, как я жила! Как не умерла под этой тяжестью! Ты спас меня. Спас. Я поняла. Всё поняла! - повторяла она, и вдруг, встала на цыпочки и поцеловала оторопевшего ведуна, по лицу которого тоже расползалась глупая улыбка.

- Я переписываю приворот! - торжественно возвестила она и счастливо засмеялась. - Переписываю на тебя! Так можно? Ты не против? Скажи же, что ты не против! Теперь я знаю чего хочу - остаться с тобой! - засмеялась она и снова в отчаянном порыве поцеловала своего будущего мужа. 

Их первый поцелуй был со вкусом слёз.

Эпилог. В котором бабушка Аглая выпускает свою сестру из клетки на чердаке

Аглая Фёдоровна вошла в чердачную комнатку - самую маленькую во всём доме - и плотно закрыла за собой дверь. Это было только её место, никому в целом свете не разрешалось входить в неё... да никто бы и не сумел. 

Старушка проковыляла в дальний угол помещения, где возде небольшой круглой форточки на табуретке стояла клетка. Птица внутри недовольно курлыкнула и расправила крылья, насколько позволяло пространство. 

- Ну что, милая, всё сделала, как договаривались, - Аглая потянула за ручку форточки, распахивая её, а затем открыв клетку, аккуратно достала из неё птицу, приговаривая: - И мальчика уберегли. И девочке - мужа подобрали. - Старушка поднесла голубку к окну и, посадив её на подоконник, добавила:  - И твою душеньку, сестричка, спасли. Ты уж, будь добра, больше таких глупостей не делать. А теперь лети! Снова не позову тебя, обещаю... Что сидишь, или обратно, на службу хочешь?

Птица, точно испугавшись этих слов, соскочила с подоконника наружу, и, расправив белые, с жёлтым пятном, крылья, взмыла в небеса.