|
|
|
Дуэль №777 (какой номер то красивый)
|
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Тема дуэли: Сострадание
Жанр: свободный
Объем: свободный
Время написания: 1 неделя (срок сдачи работ 28.04.2022
Авторство: открытое.
Прошу извинить за то, что сам у себя секундант. Евгений не против, в плане же предвзятости судейства, думаю, подозревать меня в таком не будут.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
по соглашению сторон заморозка до 01.05.2022
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 33
Замечания : 0%
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Прошу прощения, но сроки еще продлеваются до 03.05.2022. По моей вине. Это будет учтено при голосовании (-1 голос мне изначально)
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 12
Замечания : 0%
В смысле? -1 Их всего сколько? Сударь, что Ваш соперник, думает? Или он Вам -1 бал условием? Пусть озвучит эту похоть :) Там же 2 дня 01-03.05. Или именно в эти два дня вы творите заклинание? :) Товарищ секундант :)
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
я не только секундант, я и участник. Мой оппонент сегодня дописал текст, а я - протормозил. Так что данная задержка до завтра - по моей вине. Должен нести наказание (это не требование Евгения, это правильно - т.к. виновник я). Вот и все.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Если звезды зажигают, то значит…
Вася, разогнавшийся до сверхсветовой скорости на своем скрипучем велике, никак уже не мог успеть затормозить, и со всего разгона, со всего маху, влетел передним колесом в длиннющую рытвину на дороге. Несколько мгновений полета через руль, да на асфальт, и вот он уже катится, сбивая и обдирая руки, ноги, коленки, по дороге. Все, стоп, замерла круговерть.
Вася свернулся калачиком и горько заплакал. Было очень-очень и прямо преочень даже больно, так больно, что даже сил реветь не было, а мог он только тихонько хныкать и вздрагивать всем телом.
- Тебе больно, - кто-то из пацанвы присел рядом с ним на корточки, положил на его вздрагивающее плечо руку. Хотелось ответить едко и больно: «а сам не видишь?», или «слепой что ли?!», но он только выдавил тихо-тихо:
- Очень.
- Мне можно помочь?
Вася не понимал, чем тут можно помочь, но все же быстро-быстро закивал, и почти неслышно шепнул:
- Да…
И тут же боль не то что прошла, а стала много меньше, тише, не такой острой стала, а рядом послышался тихий стон.
Вася сел, посмотрел на мальчишку, что сидел рядом и тихонько, подрагивал от боли, по щекам его катились слезы. Вася обнял его за плечи, прижал к себе, и сказал:
- Меня Васей зовут.
- Костя, - Костя вздрагивал все сильнее и сильнее, и боли в Васе становилось меньше и меньше.
- Не бери так много, вдвоем легче.
- Но тебе же больно.
- И тебе.
- Хорошо, - и стало больнее, но не так чтобы очень, терпимо.
Костя помог Васе подняться на ноги, кое как вместе они доковыляли до велосипеда, вытащили его из рытвины, и побрели, пыхтя и постанывая от боли к Васиному дому. Там еще немного посидели на лавочке.
- Можно с тобой дружить? – спросил Вася.
- Я хотел о том же спросить, - улыбнулся сквозь слезы Костя.
- А у тебя нет друзей? – даже не смотря на боль, Вася удивленно вскинул брови, - Ты же «сострадатель»!
- Нет. Я таких друзей не хочу. Ты… ты наверное…
- Я понимаю, - Вася вспомнил Лешку, что учился на два класса старше, драчуна и хулигана. Он всегда дрался за школой с парой «сострадателей» за спиной, поэтому не чувствовал боли и всегда побеждал. А если бы те не сострадали, то и им бы навешал…
- Тогда… друзья?
- Тогда друзья! – обрадовался Вася и, как взрослый, пожал Косте руку.
*---*---*
Распахнутые шторы, тусклый свет, телевизор бубнит новости. Показывают приезд какого-то президента, тот выходит из машины, рядом суровые здоровяки-телохранители, рядом в креслах-колясках пара личных сострадателей. Сострадатели потрепанные, лица иссушенные болью – из сильных, ну а какие они еще могут быть у президентов, хоть и небольших, стран. Опять какой-то конфликт, опять что-то договариваются, опять в мире ожидается капец.
Василий Георгиевич, молодой человек двадцати трех лет, сидит на диване, залипает в телефоне, телевизор так – для фона. Мать придет с работы не скоро, можно и поблаженствовать без выговоров, что опять все мозги в телефоне просрал. Хотя, конечно, очень спать хотелось после ночной смены, но зазря терять день, отсыпаясь в отсыпной день – не хотелось совершенно.
-Пи-бимс! – звякнуло сообщение на телефоне, Вася вздрогнул от неожиданности. Открыл мессенджер.
«Что делаешь?» - от Костика.
«В телефон втыкаю»
«А так, планы?»
«Нет пока»
«К матери сходим?»
«Не» - Васю даже немного скривило. Мать Костика умирала в онкологии. Билась, бедная, со страшной болячкой почти пять лет, а после, в одночасье, за какие-то пару месяцев, будто выгорела. Ссохлась, впали щеки, ввалились глаза, шея стала птичьей, и взгляд… взгляд из глубоких глазниц стал такой… такой…
«Уверен?»
«Да пойду конечно», - Вася понимал, зачем Костя зовет его. Мать отказывалась от помощи сына, от помощи сострадателя. Она не хотела делиться с ним болью, а Костя… А что он мог то сделать? Если человек не согласится, то и помочь – нельзя, не получится взять его боль, облегчить муки. Таковы правила, природа этого, как Костя называл его, дебильного дара. А если рядом будет Вася, то его мать, будет помягче. Она к нему относилась, как к родному, потому что… потому что Вася всегда, всегда не давал, не позволял ездить на Косте. Ограничивал его от многих страждущих, что обивали пороги их квартиры от бабушек-дедушек-тетушек, которые просто жаждали поделиться своими болячками с молодым и сердобольным сострадателем. Вася вместо Кости говорил твердое «Нет!», и закрывал перед просителями двери.
«Спасибо»
«Всегда пожалуйста» - ответил он, и тут же нажал на кнопку вызова. Костик ответил.
- Да.
- Только если она попросит уйти, я уйду. Просто предупреждаю.
- Я понимаю, - в голосе Кости была боль, - но ты…
- Да-да, я постараюсь. Только… только…
- Да. Я знаю. Не требую невозможно.
- Спасибо.
- Тебе спасибо.
- Выдвигаюсь.
- Жду.
Вася нажал на отбой, широко, с хрустом, зевнул, потянулся.
Собраться, если ты еще не раздевался после работы, дело не долгое: натянул ботинки, да и шмыг за дверь. Выскочил на сумрачную улицу, глянул в чистые небеса, на тусклое полуденное солнце, и едва ли не трусцой, поспешил к остановке. Костик жил не далеко от больницы, а заставлять его ждать, нервно ходить туда-сюда вдоль лестницы, что ведет к дверям онкологии, Вася не хотел.
Как по заказу подъехала полупустая маршрутка, Вася заскочил в ее темное нутро, передал деньги за проезд, ухнулся на сиденье и уставился в окно. Да, день сегодня яркий, даже фонари не включают, и в некоторых окнах даже не горит свет. Хороший денек, теплый.
Пара остановок, и вот больница.
Костик вышагивал вдоль той самой лестницы, курил, по ходу его перемещений на асфальте уже валялось штуки три окурка. Чуть в отдалении, на лавочке, сидела Вера – девушка Кости. Она, конечно же, в больницу с ними не пойдет. Не потому, что не хочет поддержать своего парня, а потому что Екатерина Андреевна ее почему-то недолюбливала. Напрямую она этого не говорила, но в словах, движениях, взглядах – это чувствовалось. Вера была из нехорошей семьи – семьи алкоголиков. Ее мать и отец бухали каждый день, и как-то Екатерина Андреевна поделилась с Васей, что боится она очень, что в Вере взыграют гены и та тоже сопьется. Просила повлиять на сына, потому что с ним, дураком сердобольным, говорить – что об стенку горох.
- Привет, - Вася пожал Косте руку, - Виктор Семенович…
- Папа не придет. Ты же знаешь.
- Знаю. Дай сигарету.
- Ты бросил, - твердо сказал Костя.
- Я одну. Не могу так.
Костя дал сигарету, поднес зажигалку, Вася затянулся.
- Говорят что? – кивнул в сторону больницы, спрашивал не про хорошие новости, на этой стадии хороших новостей не бывает. Спрашивал о времени, оставшемся времени.
- Ничего хорошего, плюс-минус, - сам прикурил новую сигарету, зло выдохнул через ноздри, сказал тихо, - я уже даже… хочу чтобы минус… ей больно очень. Уколы не помогают. Если бы только она…
- Да-да, - Вася вдруг резко охватил его в объятия, похлопал по спине, - я понимаю. Мы попробуем, мы постараемся.
- Да, мы попробуем, - совсем тихо сказал Костя.
Они зашли в больницу, напялили бахилы, получили халаты и быстро взбежали вверх по лестнице. В этой больнице не было принято ждать болящего внизу, тут «ходили в гости», как они это с Костей называли.
Зашли в палату: два ряда коек, на каждой укрытая одеялом мумия – одинаково иссохшиеся лица, одинаковая скорбь во взглядах, медицинское оборудование мерно пиликает, сообщая о чем-то, наверное, важном, но, толком не нужном. Тут не надо притворяться, что кто-то из лежащих поправится, оживет, снова сможет вернуться в мир за стенами этой больницы.
Они подошли к койке у окна. Екатерина Андреевна полулежала, полусидела, наверное медсестричка какая усадила, чтобы можно было смотреть в окно.
- День то какой яркий, - вместо приветствия тихо сказала мама Кости, - давно так не светило.
- Да, и тепло, - поддакнул Костя, усаживаясь рядом на кровать, взял ее сухую, тоненькую кисть в руки, поцеловал.
- Вась, а ты что пришел? – он посмотрел на нее, до того он прятал глаза, то на пол смотрел, то на стены, то в окно поглядывал. Вася не хотел видеть ее туго обтянутого кожей лица, не хотел видеть повязанной косынки на лысой голове, у нее даже бровей уже не стало.
- Проведать.
- Я позвал, - честно признался Костя.
- Я бы и сам пришел, - чуть слышно бросил Вася.
- Вы только меня не уговаривайте, посидите со мной и все, мальчики мои, большие какие, серьезные, - из ее глаза скользнула едва заметная слезинка.
- Мам…
- Я же попросила.
Вася стоял, не зная, что делать. Смотреть на все это было тяжело.
- Как там папа? Давно не заходил.
- Хорошо. Я ему скажу, чтобы…
- Не надо. Я сама попросила, чтобы пореже. Он сильно переживает.
- Ма… - он прижал ее ладонь к своей щеке, - можно.
- Кость, не порть все. Не надо. Это моя боль и только моя. Ты мне не поможешь, - она улыбнулась, - Вась, как там у тебя мама? Все ворчит?
- Ворчит, куда деваться. Характер такой.
- А девочка твоя…
- Ой, да какой там, девочка. Екатерина Андреевна, мы уже не встречаемся. Там… Ладно – вольному воля.
- Правильно, Вась, правильно. Она нехорошая, мне не понравилась совсем. Взгляд у нее… не такой как надо.
- Ну теперь то я уж понял, - Костя сидел напряженно, понимал куда сейчас кривая выведет, она и вывела.
- А Вера, Кость, Вера то все еще с тобой?
- Да, мам, - лицо его стало жестким, - она внизу, нас ждет. Только не…
- Она хорошая девочка, это я так, понаслушалась всякого. Она на тебя правильно смотрит, так и надо… прости, если…
Они вышли из больницы. Уселись на лавочку к Вере, над ними, тревожимая легким ветерком, шелестела листва, все таки наползли тонкие облачка, стало темно, зажглись фонари.
- Что там? – в голосе Веры была настоящая боль.
- Все так же, - Костя снова закурил, сплюнул, - все так же. Только теперь ты у меня хорошая стала.
- А я и была хорошая.
- Ты у меня самая лучшая.
- И я тебя люблю.
- Ребят, а может я это, пойду что ли? – Вася чувствовал себя лишним, - А то сейчас целоваться начнете, обниматься.
- Начнем-начнем, - похлопал его по спине Костя, - только позже. Пойдем, что ли, прошвырнемся, а то на душе как то…
- Погано, - закончил за него Вася.
*---*---*
Пошло это еще с бабки Костиной, с той давней поры, когда у нее то ли печень, то ли селезенку прихватывало, да так, что ее, дородную, здоровенную гром-бабу скрючивало в тугой калачик, и могла она разве что выть да охать. А внучок ее, Костенька, лез к ней, напрашивался:
- Ба, ну ба, можно я…
- Уйди, внуча, прокляну! – зло зыркала она на него, а когда тот все не отставал, орала благим матом, и будто даже легче ей от этой нецензурщины становилось.
Вася, тогда еще мелкий пацаненок, при паре этих сцен присутствовал. Помнил, как вызывали неотложку, как с противным визгом сирены та залетала во двор, как словно бы расслаблялась, разжималась Костина бабушка после укола.
С тех самых пор та, уже давно почившая бабушка, выговаривала Костику:
- Твое – это твое, а чужое – не трогай. Кому в испытание, кому в наказание, а ты, вона, как те, износишься, скрипеть будешь и сгинешь, кто про тебя вспомнит? – еще и матери, Екатерине Андреевне, наказывала, - Будешь он сострадателем, с того света прокляну!
Поэтому Костик сострадал, как другие мальчишки курили: по тихому, втайне, за гаражами, и, не дай бог, чтобы кто-то про это узнал! А боль он забирал знатно, мог и подчистую забрать, так что будешь как козлик прыгать, девочка тогда ногу распорола, так едва не вприпрыжку домой бежала, а Костик следом ковылял еле как, висел на Васькином плече.
Когда уже подростками были, Вася спросил:
- А как это?
- Что?
- Ну как это – чужую боль брать.
- Это сложно объяснить.
- А если просто?
- Ну представь, что как будто банка во мне есть, и я от тебя беру, и просто в себя заливаю все это, а то что через край – это уже мне достается. Боль, она, как… как масло такое тягучее, или как кисель, и я… я чувствую это так, ну вот и я это твое и… не, не могу. Не поймешь. Тут чувствовать надо.
- А банка большая у тебя?
- Банка, - Костя усмехнулся, - ну как, если ты молотком по пальцу бахнешь, я, наверное, не почувствую даже.
- А если больше. Ты один к одному это… чувствуешь?
- Не знаю, наверное как бы да.
- Это же больно!
- Не без этого.
Костика подпрягали частенько. Где драка приключилась, где кто из детворы ссадину посадил, или там еще что-то такое приключилось, и Вася всегда пытался его «отмазывать» от этих просителей:
- Потерпишь! – усмехался он, - Не маленький.
За это Васю детвора не любила, даже пытались бить, вот только… только этого, похоже, даже сам Вася себе объяснить не мог. Он как-то догадывался, может по лицу видел что-ли, когда правда вот прям надо-надо, чтобы Костик свой дар включил, а когда и правда – потерпят, не рассыплются.
Так вот и сложилось, что, Костя, как самый настоящий сострадатель, отличающийся огромной, просто таки нечеловеческой сердобольностью, толком никому и не помогал. Когда был с Васей – Вася едва ли не силой утаскивал от болящих, когда при родителях, там вообще, по бабкиному наказу и вовсе запрещалось это благое дело. И стал Костик не сострадателем, как по рождению положено, не пошел по специальности таланта, в туда, где деньги большие крутятся, а простым слесарем после технаря на завод пошел.
Они шли втроем по ярко залитой фонарным светом улице. Костя, Васька, Вера. Легкие облачка протянулись по полуденному небу и тусклое солнце едва проглядывалось, было холодно, ветрено, в воздухе чувствовалось что-то этакое, предгрозовое.
Они пили пиво, неспешно шли, молчали и пили пиво.
Они шли с похорон. Екатерина Андреевна так и не позволила сыну притронуться к ее боли. Угасала она уже в бессознательном состоянии и папа Кости не отходил от ее кровати в больнице. Вася заходил лишь однажды, когда Виктор Семенович был там, но до койки не дошел. Увидел сотрясающуюся широкую спину Виктора, тот плакал, рыдал беззвучно, развернулся и ушел. А на следующий день мамы у Кости не стало.
После похорон они отметились на поминках, и ушли. Купили пива, и уже как с часик гуляли в молчании. Костя молчал через силу. Он хотел что-то сказать, но так и не говорил, но видно было, что его гложет изнутри.
- Мне бабушка рассказывала, - начала вдруг Вера, - что ей прадед говорил, что солнце светило ярче, фонарей раньше днем не зажигали.
- Открыла Америку, - зло буркнул Костя.
- Нет, конечно это ясно, в учебниках написано, но мне как-то это невероятно думать, что это так быстро все. Сколько прошло. Лет сто с тех пор?
- Было и прошло, - Костик отхлебнул из бутылки, хотел еще что-то добавить, но промолчал.
Снова повисла тишина, и Вася, вдруг, сам неожиданно для себя сказал тихо:
- Кость, мама тебя любила, очень любила.
- Знаю.
- Не знаешь. Если не можешь простить себя, тогда не знаешь.
- А что я должен простить? Что?! – он закричал в злобе, и тут же словно обмяк, и вдруг, в конце-то концов, закрыл лицо ладонями, бутылка ухнула об асфальт, разбилась пенно, и разревелся. Вася обхватил его, приникла к ним Вера, и так и стояли они втроем под тусклым солнцем, под темным небом и Костя ревел, не в силах остановиться.
Они надрались в тот вечер, ушли куда-то в пустыри, и там, с обрывистого берега оврага, Костя кричал благим матом в темноту, а Вера липла к нему, успокаивала. Вася же просто пил, пил, пил, и потом разом наступило утро.
Они были дома у Веры, в ее комнате, спали втроем вповалку кто где, за стеной разгорался пьяный скандал ее родителей.
- Ну вот, - послышался ее хриплый со сна голос, - и я становлюсь как они.
- Нет, никогда не станешь, - с уверенностью сказал Вася, а Костя, что тоже проснулся, охватил ее в объятья, увалил рядом с собой, прошептал:
- Давайте спать, башка болит…
*---*---*
Огромный зал, все залито светом ламп, толпа народу. Свадьба. Вера и Костя стоят счастливые рядом с Васей, только свадьба не их еще, а той самой девчонки, которой в далеком детстве помог Костик. Расцвела она с тех пор, была же плюгавенькой букашкой с косичками, а теперь жгучая раскрасавица, жених ей под стать: высокий, плечистый, голливудская улыбка.
- Лидка вообще по другому выглядит, - тихо говорит Костя Васе, - как ее накрасили!
- Это она от счастья, - улыбается Вася, и он это знает наверняка, видит по ее лицу.
- А жених – это кто? – вклинивается Вера, про Лидку то она знает, Костя ей уже рассказывал историю, как та, когда была совсем малой, распорола ногу, а они с Васькой по счастливому стечению обстоятельств оказались рядом.
- Федоров, - зло буркнул Костя, - тот еще крендель.
- Нормальный он, если разобраться.
- Барыгой был, барыгой и останется.
- Да все путем у них будет, слышь, Кость, а тебе повестка приходила?
- Было дело. И что? Учет просто.
- Хрень какая-то.
- Все нормально, опять у них там что-то, - он отмахнулся.
- Но раньше же так повально не вызывали.
- Да не дрефь ты, все путем, так, оружием побряцать, карты на стол бросить: у нас, при мобилизации будет столько то миллионов под ружьем, - Костя усмехнулся, - Ты что, новости не смотришь? Привыкнуть уже пора.
- К такой хрени фиг привыкнешь.
- Мальчики, ну что вы, что за тема.
Тем временем фотограф нарезал круги вокруг молодоженов, щелкал камерой. Гости, все больше со стороны жениха, чванные из этаких высот среднего и малого бизнеса толклись у фуршетных столов, только Лидина родня этак в сторонке стояла, будто боялись подойти к богатству заморских блюд.
- Бахнем что ли по маленькой за здоровье молодых? – Вася кивнул в сторону стола, где промеж блюд высились бутылки со всяким горячительным.
- Бахнем!
Хлопнула пробка, зашипела пена шампанского, они подняли бокалы, слово в их маленьком кружке взял Костя:
- Чтобы не было войны, и за счастье молодых!
- Хороший тост! – они чокнулись, выпили.
- Ладно, ребят, - Вася глянул на часы, - Я к Лиде, поздравлю и на работу.
- Ты же выпил. Оставайся, - Костя посмотрел на него просительно.
- Да, оставайся.
- Не, ребят, ночную смену никто не отменял. Много не пейте, ведите себя хорошо, не буяньте, - и, уже уходя, бросил через плечо, - хорошего вечера!
*---*---*
Вася примчался так быстро, как только смог. Его не хотели впускать в палату интенсивной терапии, он что-то пытался объяснять дородной медсестре, а та стояла у дверей и мерно отвечала:
- Нельзя. Туда нельзя.
Мимо них, не говоря ни слова, прошмыгнул низкорослый седовласый врач, юркнул в палату, Вася замолчал, медсестра продолжила увещевать:
- Подождите, пожалуйста, в коридоре. Когда можно будет, вас позовут.
Из палаты вышел тот самый врач, спросил:
- Вы кто будете?
- Друг.
- Василий. Проходите. Можно.
Вася зашел в палату. Всего три койки, две свободные, на одной, весь обвешанный трубками, проводками, перемотанный бинтами – Костя. Спит. Рядом с койкой Виктор Семенович.
- Как он, - тихо, будто боясь разбудить Костю, спросил Вася.
- Стабилизировали. Сказали, пойдет на поправку. Хороший прогноз, - Виктор Семенович положил ладонь на руку сына.
- А что… что было?
- Не знаю.
- Что у него.
- Переломы, сотрясение, думали черепно-мозговая, обошлось, - грустно усмехнулся, - крепкая у него башка оказалась.
- А Вера?
- Я у нее еще не был. Не знаю.
- Я пойду?
- Конечно, Вась, иди, - шмыгнул носом, - Спасибо, что пришел.
- Виктор Семенович, вы это… не расклеивайтесь. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Я к Вере.
- Да-да. Конечно.
Вася вышел из палаты, глянул из стороны в сторону, будто заблудился, пошел к лестнице, оттуда вниз, оттуда направо по темному коридору – к регистратуре. В голове крутилась одна и та же неотвязная мысль: «почему я не остался?».
Виктор Семенович позвонил ночью, сказал, что только что ему сообщили: нашли Костю с Верой за рестораном, где праздновали свадьбу. Оба избитые, оба бессознательные, больше ничего не известно. Увезли в шестую больницу. Все. Вася рванул и вот он тут и что…
- Почему я не остался, - прошептал себе под нос он.
- Что вы сказали? – спросила молоденькая медсестричка за столом регистратуры.
- Вера Владимировна Жданович вам поступила сегодня. Их двоих привезли, Константин Викторо…
- Да-да, я помню.
- Вера Владимировна, где ее найти?
- Ее в хирургию повезли. Там спросите… - было видно по ее лицу, что с Верой все совсем нехорошо, она даже губу закусила, брови жалостливо приподнялись, как у щенка.
- Хорошо. Спасибо большое. А хирургия – это…
- Это там, - она показала в сторону, - прямо по коридору, увидите.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Вася скоро зашагал по коридору, по темному, гулкому коридору. Он и торопился, и в то же время хотел, чтобы этот чертов темный гулкий коридор никогда не кончался, потому что… потому что он уже знал, что все там очень плохо, но пока он знал это только внутри себя и никак не хотел, чтобы знание это обросло плотью реальности.
Дверь, над ней табличка – «Хирургия». Ему сюда.
Открыл дверь, скрипнула пружина доводчика. Что-то типа то ли сестринского поста, то ли той же регистратуры. За столом сидит усталая медсестра средних лет. Выцветшая, усталая, на рукаве белого халата, от чего-то, пара пятнышек уже задубевшей черной крови, перед ней открытая книжка в мягкой обложке.
- Здравствуйте, - сказал Вася. Она не ответила, только оторвалась от книжонки, подняла на него усталый взгляд, где же она так вымоталась? – Я по поводу Веры Владимировны Жданович. Сказали…
- Пенсионерка? – спросила сестра.
- Нет-нет, молодая девушка. Недавно доставили.
- А, ясно, - кивнула, - документы еще не передали. К ней рано еще. Оперируют.
- Как она?
- Вы ей кто будете?
- Друг. Очень хороший друг.
- Друга отсюда недавно увезли, если я не ошибаюсь.
- Да – это Костя, ее парень. А я – его друг, и Верин друг, - он чувствовал, что говорит какие-то глупости, разъяснения непонятные, - мы из…
- Родня придет, расскажу, а… - начала было она.
- Какая там родня. Синяки, бухают без продыха, - Вася закипал, - все мозги…
- Я поняла. Пока не знаю, что с ней. Оперируют. Рано еще. Можете подождать. Но я бы… Это надолго.
- Я подожду. Можно?
- Конечно. Присаживайся, - кивнула на стул рядом со своим столом, снова уткнулась в книгу. Вася ерзал, то и дело поглядывал на наручные часы, потом переводил взгляд на стол, где стояли большие, древние электронные часы с зелеными цифрами. Нестерпимо хотелось курить, вот только сигарет с собой не было, а идти попрошайничать на крыльце больницы – не хотелось.
Время тянулось. Неимоверно долго тянулось. Казалось, что каждая минута – это час, а то и два. Иногда слышались голоса из-за закрытых дверей, пару раз мимо проходил кто в белом халате, доносились шаги, скрипели доски.
Еще раз, уже в который только, взгляд на часы – долго. Скрипнула дверь где-то за поворотом коридора, в отдалении, послышались твердые чеканные шаги. Из-за угла вывернула крупная дама в белом халате, на лице марлевая повязка, на руках перчатки.
- О, Леночка, - обернулась медсестра, оторвавшись от книги, - как там ваша? Молодой человек интересуется.
- Ты кто ей? – Леночка, хотя какая она Леночка? К такой только по имени отчеству обращаться и надо, по другому – боязно. Вася хотел было начать в очередной раз круговерть своих объяснений, мол де не родня, но…
- Считай самая близка родня, - усмехнулась медсестра, - родители у нее колдыри.
- А, ясно, - грустно сказала «Леночка», и уже совсем другим, душевным голосом, сказала, - плохо с ней. Пока побудет в медикаментозной коме. А дальше… дальше только ждать. Верующий?
- Нет… то есть…
- Все равно – помолись, вдруг поможет.
- Хорошо. А когда можно будет…
- Потом, ты потом приходи. Сейчас домой, поспи, отдохни. Приходи потом.
- Да. Спасибо. Я еще приду.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
*---*---*
- Туда, - уверенно ткнул пальцем вперед Костя, и Вася покатил его каталку вперед.
Костя выглядел, как герой из фильма про войну. Ребра, торс, перемотаны белыми бинтами, на голове все та же бинтовая шапочка с завязками под подбородком, на носу пластырь, под глазами уже чуть поджелтевшие фингалы. Вторая рука Кости покоилась на груди, была она в лубке, и тоже на подвязке – трещина в кости.
Уже все было известно, уже приходили господа полицейские, опрашивали, что и как приключилось. Они с Верой вышли из ресторана, где шло брачевание Лиды, Косте сильно хотелось покурить, отошли подальше от всего этого шума и помпезности величавых гостей, ушли на задворки, за ресторан. А там стоял, погромыхивая басами, здоровенный джипарь: двери нараспашку, хозяева там же – человека четыре, а может и больше. Темно – не разглядеть было.
Костя закурил, Вера ежилась – прохладный вечер выдался.
- Эй, зачетная соска, - крикнули от джипа.
- Спасибо, - превозмогая отвращения к такому обращению, сказал Костя.
- Поделишься? – уже другой, этакий колобок, вставил слово.
- Не, это невеста моя, - Костя сделал еще затяжку, щелчком отправил окурок в сторону, тихо сказал Вере, - пошли отсюда.
- Э, ты куда на? – снова первый, они же уже торопливо уходили прочь, но… послышался скорый тяжелый перестук подошв об асфальт, а дальше. Дальше Костя толком ничего не помнил. С чего все пошло, отчего?
- Может вы спровоцировали конфликт? – настаивал полицейский.
- Чем? Я им слова плохого не сказал!
- Девушка ваша может… Она из неблагополучной семьи. Ждановичи давно…
- Я рассказываю, как было. Могу описать их тачку, номера, правда, не разглядел, могу описать того, жирного, других только…
- Да-да, конечно.
Результата, пока, не было, да и стоило ли его ждать вообще? Разве что по какой-то большой и счастливой случайности попадется какой молодой, ретивый, да честный сотрудник, что будет землю рыть, но вот верилось в это – с большим трудом.
Они с Костей свернули за поворот, скоренько прокатились меж открытых дверей в палаты, остановились перед одной единственной закрытой. Вася вышел вперед, повернул ручку, открыл, вкатил Костю в палату.
В палате горел свет. Две койки. Обе обставлены приборами, рядом с каждой по какой-то приблуде с баллоном, видно, как меха то сжимаются, то разжимаются с шипением – поддерживают дыхание больных. На одной койке – старик, сухонький, истощенный, на другом… Вера. В бинтах, лицо опухшее, страшное. Глаза закрыты. Кома.
Вася молчал. Костя сам, толкая колеса, подъехал поближе к койке, к Вере.
- Вась, - он сглотнул, продолжил, - Вась, мне вот кажется, что я что-то смогу.
- Что ты сможешь. Ей не больно. Врачи все делают, что можно. Она сейчас не страдает.
- Нет. Я не это. Я…
- Она тебе давала разрешение? Хоть раз? Может ссадина была или…
- Нет. Ни разу. Запрещала. Мне, - горько усмехнулся, - как то, блин, везет, что близкие разрешения не дают. Никто. Ни разу. Берегут…
- А я тебе не близкий? Сейчас обижусь, - попытался подшутить Вася, но увидел, что шутка явно не к месту.
Костя протянул руку вперед, и осторожно, бережно, взял руку Веры.
- Костян, ты это брось, у нее блок. И ты…
Костя закрыл глаза, вздулись желваки, все его тело будто окаменело, даже просто взглянув на него, можно было понять, что он весь напряжен, как натянутая тетива, на лбу его стали проступать бисеринки пота.
Вася тоже напрягся. Что… Что делать то? Он слышал, что когда сострадатели через силу пытаются пробиться, они могут перегореть, но это те – великие, а Костя… И вдруг он понял, что Костя, тоже – великий, откуда он это понял? Да хрен его знает, просто понял, и почувствовал, что он, будто бы вместе с другом, вместе с Костей сейчас словно резиновую толстую стену пытается продавить, достичь Веры. Он положил руку на плечо Кости, тоже закрыл глаза, и будто заледенел – было страшно, было черно, было как-то… как никогда до этого не было.
Еще несколько мгновений, и Костя вздрогнул, выдохнул громко, отпрянул, откинулся и Васю словно тоже отбросило.
- Я…
- Ты почти смог. Костя. Может не надо. Не сейчас. Ты сам то еще… Ну явно не в форме. И что ты хочешь то?
- Я смогу, - Костя сказал это жестко, зло, едва ли не сквозь зубы процедил.
- Давай ты завтра сможешь. На свежую голову.
- Я… - он глянул через плечо в глаза Васи, - ладно, давай я завтра смогу.
И они покатили обратно по коридорам больницы к палате, где размещалось Костино койко-место. Там они посидели немного у окна, всматриваясь в совсем уж тусклый вечер. Разговаривать не хотелось совершенно.
- Что там, - просто чтобы разрушить тишину, начал Костя, - в мире делается?
- Маразм. Говорят о мобилизации, те тоже там что-то такое твердят, - Вася усмехнулся, глупый разговор о политике, - какие-то левые в Блоке СОТА говорят о агрессии. Наши там тоже… Хрен пойми. Я забил нафиг. Только нервы мотают.
- Лидка как там с этим, своим.
- Не знаю. Не интересовался. Говорят, вроде, куда то улетели – медовый месяц.
- Кто говорит?
- Не помню, слышал где-то.
- А, ну ясно.
- Ага.
Снова замолчали. Было тоскливо и страшно – это было так сейчас на душе у Кости, и Вася это знал, будто к нему прикоснулся, к его душе. А вот Васе… Васе было тоскливо, страшно, жутко, противно, и еще раз – страшно, до дрожи в руках. Но это будет после, это он потом додумает, дооценит, когда уйдет из палаты, а еще лучше, когда придет домой, закроется в комнате, и накатит пару-тройку стопой. Тут «на сухую» подумать не получится.
*---*---*
Его торкнуло с белесыми лучами рассвета. Глянул на часы – пять утра, до будильника еще полтора часа, чего же он соскочил? Вчера он не выпил ни грамма, хоть и собирался – все же утром на работу, а все эти «знаю-не-знаю» - это могло и привидеться, и ощутиться, просто от контакта с Костей. Но сейчас… что случилось сейчас? Почему он соскочил?
- Костя, - хрипато выдохнул, вскочил с кровати. Точно, Костя. Он решился, он катит сейчас по пустым предутренним коридорам к палате, где лежит Вера, он решил пробиться, только зачем. Зачем тебе это, Костя, чем ты сейчас можешь помочь, когда Вера вдалеке от всего: от нас, от мира, от боли… от себя. Но то что ты собираешься сделать… нет – ничего хорошего из этого не выйдет.
Вася едва ли не впрыгнул в штаны, натянул носки, накинул рубаху. Автобусы, блин, еще не ходят. Он стрелой бежал вниз по лестнице, жахнул подъездной дверью, так что грохотом распугал всех ворон на ветвях, и бегом побежал по улице. Не так уж и далеко – пять остановок, десять минут на маршрутке, но ножками то, ножками – куда как сложнее.
Он бежал вдоль пустынной дороги, то забегая в свет фонарей, то вываливаясь за ними в предутреннюю хмарь, так похожую на ночной мрак. Эх, хоть бы одна машина, хоть бы… дыхание срывалось, он знал, что просто обязан успеть, обязан…
Вдалеке раздался шум мотора, Вася оглянулся, два желтых светляка фар. Выскочил прямо на дорогу, расставил руки. Машина встала перед ним, из окна высунулся кто-то, за светом фар не видно, раздался дребезжащий, старческий голос:
- Жить надоело?
- В больницу надо, срочно.
- Залезай.
Васе не надо было предлагать дважды, он уселся рядом с водителем, им оказался старенький усатый дедок в залихватски торчащей к потолку ношеной кепке. Взвыл движок, поехали:
- Что там у тебя?
- Друг, - Вася начал врать, но что ему еще оставалось, ведь он был не далек от истины, - позвонили, сказали что в критическом. Избили где-то…
- Да, сейчас по ночам не походишь. Я, когда в твоих годах был, - дедок вел машину сноровисто, этак хорошо притапливая газа на прямых участках, на поворотах едва ли резина не взвизгивала, - можно было хоть до утра гулять. Полиция патрулировала, отморозков, считай и не было. Ну так-то, конечно, бывало, что и схлестывались, ну там то за девку или что – такое то прощать не с руки. Но это-то все больше…
Они долетели до больницы в какие-то пять минут, Вася выскочил из машины, тут же обратно заглянул:
- Спасибо, отец, я что должен?
- Другу помочь должен, удачи! – он козырнул, и Вася уже вслед машины крикнул.
- Спасибо, бать!
Бегом взлетел к двери больничной, дернул ручку – закрыто. Ну да, больница, не приемный покой. Что делать? Глянул по сторонам – вон, светится окно на втором этаже, окно открытое. Туалет. И как по заказу, едва ли не у самого окна этакая массивная ветвь дерева.
Обдирая руки о шершавую кору – полез наверх. Черт, ну не десять же лет ему, хотелось было подумать, что ну кажется ему, что ничего сейчас страшного не происходит: Костян дрыхнет сейчас в своей койке, храпит, как кабан, а у Веры все так же стабильно и ровно попискивают все эти приборчики, меха установки гоняют воздух на дыхание. Но… А вдруг нет? Вдруг все то, что вчера он попытался закинуть от себя подальше на пыльные антресоли разума, правда. Только что тогда? Все ли то, что кажется – правда.
- Кажется, не кажется, - зло пропыхтел себе под нос, ползя по той самой ветке у открытого туалетного окна, - твою мать!
Он приподнялся, и рывком бросился в открытое окно, кое как удержался за раму, не ввалился во внутрь, на кафельный пол, не распластался. Перевел дыхание, и уже тихо, стараясь не шуметь, соскочил вниз на пол. Приоткрыл дверь в коридор, глянул по сторонам – никого. Выскользнул, тихонько прикрыл за собою чуть скрипнувшую дверь, и, стараясь не шуметь, зашагал к палате Веры. Как раз второй этаж, как раз не так далеко до туда, может никому на глаза и не попадется.
Поворот полутемного коридора, где горит одна из трех ламп, и… Приоткрытая дверь палаты, зияла чернотой. Так не должно быть! Тут же пробил холодный пот, и Вася ускорил шаг, побежал, и плевать уже – услышат или нет. Главное успеть.
Он влетел в темную палату, инвалидная коляска у койки Веры, сгорбленная фигура Кости в ней, и… Вася подбежал, охватил закаменевшее, чуть подрагивающее тело друга, попытался оттащить, но тот вцепился в руку Веры крепко – обоих утащит. Вцепился в его руку, попытался разжать пальцы:
- Что ты делаешь, идиот, - цедил он зло сквозь зубы, пальцы не поддавались, а сам Костя едва ли не хрипел, и Вася чувствовал, как продавливается стена бессознательности Веры, как она нехотя, будто бы раздается в стороны под натиском Кости. У него трещала голова, раскалывалась, горела пламенем, холодела стужей – он вместе с Костей пробивался к Вере, и Вере самой открывалось все то, что она не осознавала в своей коме.
- Костя, - Вася хрипел, но не мог его остановить, еще малость и…
Вера закричала, сначала у него в голове, потом в голове Кости, а потом и в реальности. Ее крик был наполнен острой, невыразимой болью, и вся она разом потекла в сострадателя, он поглощал ее целиком и полностью, впитывал досуха, но… Ухнуло сердце, еще разок, еще и прибор рядом с ее койкой затянул единую, противную ноту – сердце встало.
В палату вбежал медперсонал, вспыхнул свет, и Костя, больше не в силах хоть что-то сделать, обессилено обвис, упал на друга, и зарыдал.
Их оттеснили, закрутилась чехарда, замелькали рядом люди в белых халатах. Их, этак по скоренькому, выдворили за дверь, разве что врач один чуть у Кости задержался, посмотрел тому глаза, пощупал пульс, буркнул «нормально», и тут же исчез за дверью.
- Вася, - Костик уже хватал его за руку, всхлипывал, повторял, - Вася…
- Ты сделал, что мог. Ты сделал все что мог. Знай об этом. Поехали, - он катил инвалидную коляску по коридору, повторял раз за разом, - Там больше ничего нельзя было сделать. Ты сделал все что мог.
- Но… Может у них получится, - всхлипывал Костя.
- Может, - кивал сам себе Вася, но прекрасно знал, что ничего у докторов не получится, и знал, что Костя это тоже прекрасно все знает, понимает, что он видел, вернее чувствовал все то, что успел почувствовать сам Вася. Но увидеть – нет, видел только Вася. И слава богу.
Вкатил друга в палату, поднял на руки, уложил на койку. Дошел до сестринского поста, сказал:
- В шестой у пациента истерика. Ему бы кетамина, - и быстро зашагал прочь. Откуда он узнал про кетамин? Не понятно, может из глубин памяти всплыло, но в большей степени ему казалось, что это слово он, будто бы выхватил, из мыслей самой медсестры.
- Стойте, вы… - окликнула она его.
- В шестой палате, - бросил он через плечо, и быстро побежал вниз по лестнице.
*---*---*
На похоронах Веры Вася не был. Не хотел пересекаться с Костей. Да и вообще – сам от себя закрылся, не давал себе думать о том, что случилось. Выкинуть к черту из головы, забыть этот бред, ну нет – это же бред, это все надо вытравить из головы, а если будет мало, то еще и выбить, чтобы ни единой мысли не осталось от той ночи. Поэтому и в больничку к Косте после не ходил, однажды только с его отцом, Виктором Семеновичем, созванивался, узнать – как он там поправляется. Узнал и успокоился. Во всех мессенджерах он добавил своего лучшего друга в черный список, на звонки тоже – в черный список. Да, ему сейчас нужна поддержка, да, он предает друга в тяжелый момент, но и себя он предать не мог. Еще чуть-чуть, и съедет у него, у Васи, крыша окончательно.
Суть всего этого дела была такова. Он, и в первый раз, и, тем более, во второй раз, будто все начал осознавать. Нет, не догадываться, а именно знать, по полной программе. Как тогда, когда ночью проснулся и побежал в больницу – он знал, что Костя выкатился из палаты на своей инвалидке, знал, что покатит к Вере, и знал, к чему это приведет. А еще он знал, что если это случится, и если он, Вася, будет рядом, то узнает и еще кое что, чего знать не хотелось вовсе.
Он и узнал. После этого он появился однажды в больнице, дошел до той самой хирургии, где тогда сидел и ждал, подошел к той самой усталой медсестре, что пригласила его посидеть, не выгнала. Достал из пакета и положил перед ней на стол коробку конфет, бутылку шампанского, и, главное – перемотанную бечевкой стопку книг Даниэллы Стилл.
- Здравствуйте, Надежда Григорьевна, - имя он уточнил в регистратуре, хоть и так, неведомым себе путем, уже знал его, - мне показалось вам такие книги нравятся.
- Спасибо, а вы?
- Я тут, как то с недели две назад у вас был. Помните, девушка Вера, черепно-мозговая травма у нее была. Вы мне еще сказали подождать.
- Ах, да… только она…
- Да-да, я знаю. Жалко очень… Надежда Григорьевна, спасибо, что тогда так душевно перед «Леночкой» за меня сказали.
- Да пожалуйста, конечно.
- Надежда Григорьевна, я хотел бы узнать… в полиции сказали, что было, возможно, сексуальное насилие… это…
- Знаете, - она оглянулась, подалась вперед, - об этом говорили… ну приходили тут, приходил один здоровый такой в костюме. Короче – между нами только, - она снова взглянула на стопку книг, - я думаю если приходили, приходил, то, надо полагать, да и Леночка поговаривала… - села нормально, снова оглянулась, положила руки на стол, - Простите, я больше не знаю.
- Ничего. Уже былое стало, - вздохнул, - человека уже нет. До свидания.
- До свидания, - отозвалась Надежда Григорьевна уже ему в спину. Он торопливо уходил прочь, стараясь удерживать на расстоянии от себя то, что пыталось окончательно пролезть ему в голову – те самые воспоминания, что он увидел в ту, страшную ночь. Он как-то их сдерживал, не пускал до конца, знал лишь в общих чертах, но если даст слабину, или… Нет-нет-нет! Нельзя.
А сегодня Вася, возвращаясь с ночной смены, переходя через дорогу, чуть не попал под колеса навороченного, наглухо затонированного джипаря. Еле успел отскочить по зебре на пару метров, и перед ним пронеслось это жуткое, рычащее чудовище. И на один краткий миг, в открытом заднем окне машины, он увидел лицо. И тут его пробило, просто рвануло ему в голову, так, что едва не зашатало, едва не уронило на эту чертову зебру. Он отступил еще на пару шагов назад, уселся на придорожный бордюр, обхватил голову, и из глаз его потекли слезы.
Все, от чего он ставил щит, прорвало резко и сразу. Он поверил во все, что видел до этого только в голове, чему были доказательства, но что он сам к себе не подпускал. Этот ублюдок на заднем сидении, смазливый вихратый паренек – это Жиха, так его называли его сотоварищи в тот вечер, когда была свадьба Лиды. По затылку Костю приложил не он – это он видел глазами Веры, но вот Веру повалил, прижал к земле именно он, и он был первым из той компании… Он гнал от себя эти воспоминания, эти зримые образы, но никак не мог их остановить. Они прорвались и с той болью, с теми эмоциями, что тогда были у Веры. Все они, кроме здоровяка в костюме, что стоял чуть в стороне от машины и курил, все они пустили ее по кругу. А потом…
- Эй, Федя, - негромко прикрикнул тот самый Жиха, - делать что?
- Протрите все и…
- Э! Але! Кто тут что распоряжается?
- Пусть эти твои, приберутся.
- И что?
- Пацан, походу, не видел ничего. Не опознает. С девчонкой – решайте сами, но до кучи попортить надо вкруг, чтобы не только там, - Федя закурил новую сигарету, добавил зло, - отцу я доложу.
- И че? – Жиха осклабился, распорядился, - Пацаны, протрите малеха и эта, придушите ее там как.
Ее и душили и били, они боялись быть теми самыми, последними, на ком будет кровь, но вот попытаться – приложил руку каждый, пока не подошел тот самый Федя, присел рядом с нею на корточки, приподнял ее голову. Здоровый, мордатый, бритый череп, скошенный набок широкий нос, шрам над губой.
- Ну, девочка, ну, недолго осталось, - он прищурился, она не увидела движения, и все померкло.
А сейчас он видел его – этого самого Жиху, на папинькином джипаре, и, надо полагать, Федя, его личный телохранитель, был за рулем. Почему надо полагать, он это знал. Знал и то, что за неплохую премию, выданную из «карманных денег» Жихи, а точнее Андрюшеньки, как его звал папа, Федя не сообщил ничего о преступлении. Промолчал. Он же, Федя, ходил в больницу, проведать, как там девчонка, а когда понял, что состояние еще «туда-сюда», те еще качели, на всякий случай зашел к «лепиле», объяснить тому что по чем, и что с тем будет, если девка выживет и что-то за изнасилование скажет. Освидетельствования не было – поэтому голословно, а хулиганка – это не та статья, из за которой батюшка Андюшкин, Павел Сергеевич, будет возмущаться. Откупит. Лепила все понял.
Еще он знал, то есть очень крепко подозревал, куда ему надо идти, чтобы найти этот джип со всем его содержимым: Жихой, Федей, небольшого пакетика с коксом, и парой стволов – один в бардачке, второй в кобуре Феди.
Вася встал, помотал головой, и побрел неторопливо в нужную сторону. Зачем он это делал? Не знал, сам себе сказать не мог, но был уверен, что это просто жизненно необходимо. Необходимо найти Жиху, узнать больше, чтобы потом… А что потом.
Тусклыми сумрачными улицами, фонари не включили, рано еще, он брел неторопливо в нужную сторону. Ему даже казалось, что он может закрыть глаза, и просто шагать и шагать, а ноги сами придут куда надо, а может так оно и было. Все же глаз не закрывал.
Дошагал он до высотки, подсвеченной со всех сторон прожекторами, вдоль которой, на парковке, разместилось с десятка два весьма престижных машин. Вот и пришел. Во внутрь его не пустят, рылом не вышел.
Вася поднял взгляд, скользнул по окнам полунебоскребика, остановил взгляд на паре горящих ярким белым светом. Они там, и Павел Сергеевич там. Сейчас секретарша, привлекательная дама с чуть пышноватыми формами, брюнетка, ставит на стол перед хозяином поднос с двумя чашками кофе. Федя стоит за дверью, замер в ожидании, на аудиенцию сына с отцом он не пошел.
Все. Можно больше не ждать. Он узнал что нужно. Но…
Голова гудела, поэтому он не ушел, а попросту отошел подальше, к тенистому скверику, что был напротив офисного здания. Там уселся на лавочку, хлопнул по карману, но сигарет не было. Все же так и не закурил, но так сейчас хотелось посмолить.
Он провалился в себя, а в себе у него было ничто, он будто выпал из времени, из бытия, в голове была гулкая пустота. Что теперь? Зачем ему это? Рассказать обо всем этом Косте? А смысл?
Смысл был. Он его чувствовал, но еще не понимал. Когда они были там, рядом с кроватью Веры, когда он отрывал закостеневшие пальцы Кости от ее руки, он ощутил, как Костя сломал не только преграду Веры. Нет, там было много большее, он перешагнул какой-то свой предел, а за ним – за ним скрывалось уже нечто совсем иное, не обычное сострадательское, а другое, более мощное, и… нет, пока еще не страшное, но каким оно станет потом.
Он открыл глаза, увидел стоящих на стоянке рядом с джипом Жиху и Федю. Федя что говорил, нет – этак радостно орал в телефон, а после заржал, а вот Федя. Федя пристально сканировал глазами все вокруг. Его взгляд, голова, шея – словно камера наблюдения, скользили из стороны в сторону, цепко выхватывая лица прохожих, блики, тени, свет.
Вася торопливо опустил голову, тут же сам себе зашипел зло под нос. Ну зачем он сделал такое резкое движение, это же заметно, это привлекает внимание. Будто бы уронил чего, он поднял с земли какой-то камушек, разогнулся, поднял голову и встретился взглядом с Федей. Тот не сошел с места, но смотрел Васе прямо в глаза. Захотелось этак неловко показать этот самый камушек, мол я по делу нагибался, вот, смотри, но конечно он этого делать не стал. Отвернулся со скучающим видом, хотел даже сделать вид, что зевает, но это было бы явным перебором.
Сейчас Жиха поедет в клуб, туда подъедет его компания, с одним из них он сейчас и говорил по телефону, транш от батюшки своего он получил на ночные развлечения. Там, в ту ночь, как раз были они: Антон, кликуха Батон за высокий рост, Жека – Шар, Витя – просто Витя. Витя не осилил изнасилования, потыкался, помыкался, отступил – не смог при свидетелях, а главное, не возбудился на все то, что тогда творилось. Как, оказывается, мало потребовалось, для того, чтобы все это узнать – просто услышать, увидеть Жиху в разговоре с одним из них, направленность его мыслей – и вот, как открытая книга – все знания разом.
Вася, чуть демонстративно, глянул на часы, встал с лавочки, и отправился вглубь сквера, подальше от джипа с внимательным Федей.
*---*---*
По телевизору опять говорили об очередных учениях, говорили о каких-то там провокациях, возможных диверсиях. Брали интервью у какого-то аналитика, тот, уж слишком язвительно, отзывался о потенциале предполагаемого противника, говорил о тех, кто стоит за ним, ну опять же – предположительно. Предположительно, конечно опять же, заикался о возможности использования и термоядерного оружия. То есть так прямо не говорил, а напоминал о его существовании, возможности использования. Вася иногда пытался, даже усиленно пытался, приложить свой странный дар к словам этих телеголов, но ничего у него не получалось. Он мог действовать, мог знать, только то, что имело отношение к нему и к Косте непосредственно, к тому, что случилось тогда. Больше ни на что его «со-знание», как это он сам назвал, не распространялось. Почему «со-знание», да потому что сам-то он не знал, а узнать мог только при контакте с носителем информации – узнать из его головы, при должной направленности мысли.
К Косте он так и не заезжал, не контактировал с ним совершенно. Уже давно вышел из больницы, уже, должно быть, слесарит на своем заводе, как-то возвращается в нормальную жизнь. Со-знание его выпустило из своего ареала друга, поэтому он думал, что у него, у Кости, все хорошо. А заходить в гости, общаться… нет – это все разбередит раны, а что там будет, после этого – не узнаешь, к добру ли, а скорее – к худу.
Вася отвернулся от телевизора, почесал нос, зевнул. Надо бы куда-нибудь прошвырнуться, причем не как он это делал последние раза три, целенаправленно, разыскивая Жиху, идя словно по радару, а так – просто, для отдохновения. В кафешку может сходить, посидеть, с Димоном созвониться может – этот балагур всегда найдет где качественно «отдохнуть» можно, хотя характер Димона ему и не очень нравился.
Начал было собираться, затрезвонил телефон.
- Кому там? – взял лопату со стола, глянул на экран – Виктор Семенович. Отец Кости. Чего звонит то?
- Да, Виктор Семенович, - сглотнул, испуганно спросил, - Что-то с Костей?
- Да, Вась, с Костей. ..
Костя бухал. Запах застарелого пьянства шибанул в нос, как только Виктор Семенович открыл Васе дверь. Не было привычного, уютного запаха, обычного для этой квартиры. Воняло, как в каком то шалмане. Кисло, резко, сильно.
- Давно? – спросил Вася с порога.
- Сразу после больницы. Я не лез, думал… сам понимаешь, а тут. Мне уже страшно за него. Вчера, думал, помрет – полоскало, дышать не мог.
- Ясно… - сглотнул, - я пройду? – он все еще стоял на пороге, не заходя.
- Да-да, проходи, - Виктор Семенович торопливо отступил в сторону, пропуская в гости.
Вася разулся, постоял около комнаты, из которой доносилась музыка, и еще… позвякивание. Попытался переключиться мыслями на друга, почувствовать его – нет, ничего не получается. Не знал с чего начать, как оправдываться, за то что не навещал, да и вообще…
Открыл дверь, вошел.
Костя был небрит, худ, вернее даже тощ, щеки ввалились, под глазами мешки, шея тонкая, как у цыпленка. Он, неверной рукой, пытался налить из бутылки в стакан, но толком у него не получалось – не попадал, сбивал стакан, снова поднимал, ставил на стол, снова пытался налить. В комнате воняло так и вовсе преотвратно. К уже имеющемуся зловонию добавилась одуряющее противная вонь блевотины, а вот и она, рядом со столом – свеженькая, глянцево поблескивающая. Недавно, похоже, вырвало.
- Привет, Кость, - он подошел, уселся рядом с другом на диван, взял из его безвольной руки бутылку водки, налил ему в стакан чуть, а сам принял из горла, хорошо принял – много. Отдышался, перевел дух.
- Ва-вася, друг… - он протянул руку, пытаясь поздоровкаться, рука его как маятник пошатывалась из стороны в сторону, Вася ухватил его за ладонь, крепко сжал.
- Привет, давно не виделись.
- Да-давно… - мотнул тот головой, потянулся за стаканом, но опрокинул его, водка разлилась по уже мокрому, воняющим водкой, столу.
- А я… вот… поминаю. Вы-пьем… не чок-каясь? – он все же поднял стакан, оценивающе попытался глянуть на остатки, замахнул те последние капли, что в нем были.
- Выпьем, - Вася тоже порядочно отхлебнул из бутылки, утер губы рукавом, - может прогуляемся?
- А? Что… ку-куда? – он попытался сфокусировать осоловелый взгляд на лице друга, но его штормило так, что ясно было – ничего он толком не видит. На автопилоте, на звук, на голос, а перед глазами у него все плывет, двоится, троится или что там еще.
- Пойдем, надо пройтись, Кость.
Он помог ему собраться, и, придерживая, словно раненого бойца, вывел из комнаты. За дверью стоял Виктор Семенович.
- Мы немного проветримся, да, Кость?
- Да, бать, про-о-швырнемся. Вась, сижки есть? А?
- Есть-есть, все есть. И бутылку я прихватил.
- А-а-а, - он снова схватил его за ладонь, сжал пьяно – сильно, но как-то ватно, - молодцом. Прально…
Они, кое-как, прогромыхали вниз по подъезду, выпали в свежесть подступающей ночи. На небе горели яркие звезды, сиял полумесяц луны. Чуть темнее чем днем. Хорошая ночь выдалась, яркая.
Вася чувствовал, какой там, знал, что сейчас ему особо говорить и не надо. Костя будет говорить все что нужно сам, а Васе надо будет только слушать, поддерживать друга, чтобы тот не упал, а когда Костя дозреет, совсем размокнет, он должен будет прижать его к себе и дать тому выплакаться, а может и проораться. И еще надо пить. Потому что, если он пить не будет, он сам всего этого не вывезет. И курить.
- Я… я же сильный, Вась, я сильный, да я знаю, мне вот как баба Нюра тогда запретила, а я ведь у нее тогда все, Вась, ты понимаешь, да, я все у нее тогда подчистую, то что бочина у нее… Все взял, она ж… И лучше ей стало. Да. Да я вот как ща… как щаз да, помню. Она… Неделю! Не, ты слышишь, неделю потом и даже не ё-ёйкнуло, да. Только мне так погано, - сморщился, - херово было, Вась. Загнусь, думал. А она… вот и все. И мамке тоже – табу, прикинь да, табу – все! Прокляну и…
Они кое как шли по ночной улице, Костя остановился у фонаря по малой нужде, Вася поддерживал его за плечи сзади, потому как штормило Костю… сам бы не устоял.
- А я вот че еще то… Вась… Вась, - он пьяно пожевал губами, уставил смутный свой взгляд в глаза Васи, - я ж это… Ты не думай, я нормальный, может… я когда. Когда Вера… Когда Веру там, ну в бо-о-ольничке… ну ты… ты помнишь..
- Помню, - кивнул.
- Я знаешь… знаешь что… я че понял то… ее же еще… как то вдруг, ну вдруг, сразу понял, она как в голове… прям тут, - он зло ударил себя по лбу, - как заорала, ну ты, в мозгах прям.
- Она кричала.
- Не-не… раньше. Я понял там, - он будто бы даже трезвел, из глаз катились слезы, - я там понял, Вась, я понял там, Вась, по…
И тут его то и прорвало, прорвало по настоящему, он упал лбом на грудь Васи, и заревел. Как ему, сострадателю этому ущербному, не везет. Уже второй раз, второй раз он так плачет. Только в первый раз было много проще, была рядом Вера, она делила горе на троих. Не боль, тут бы Костя все что угодно выдюжил, а самое что ни на есть, настоящее, скорбное горе.
В свет фонаря из кустов вынырнула собака, обычная, дворовая, прыгающая на трех лапах, одну переднюю она придерживала у себя под мордой – бедняжка. Костя же снова завел, не отрываясь от груди Васи:
- Вась, а я бы смог, я бы смог спасти, или… а может я ее убил? А? Этим всем? Она же там была, а я ее оттуда, а она…
Он оторвался от него, посмотрел в глаза, почти трезво посмотрел, оглянулся, вдалеке послышался рычащий шум двигателя, Костя увидел собаку.
- Хоть ей, смотри, я смогу помочь…
- Не дури, сострадатели не могут помогать животным, блок.
- А я смогу, - он шагнул к дороге, сел на корточки, зацокал языком, вытягивая руки, - ну, кабыздох, иди сюда, иди.
И кабыздох запрыгал на трех лапах к нему, этак испуганно, опасливо, повиливая чуть прижатым хвостом. Ему было и страшно, и хотелось тепла, помощи, ласки… И…
Машина вылетела из-за поворота, из-за угла дома, заскрипели шины, и богатый этот лексус пронесся прямо по бедной псине, та покатилась следом за пролетевшей машиной. Визг тормозов, скрип шин, машина встала в паре десятков метров от них, а Костя побежал к размочаленной собаке на асфальте.
- Да что же это, - он явно протрезвел, - почему так… почему, - подхватил собаку на руки, псина, переломанная, изжеванная, залитая кровью, все еще старалась вилять хвостом, лизнула Косте руку, и тот чуть не заорал, сказал громко, в голос, - почему!
И Вася почувствовал, как напряглись все Костины силы, как и тогда, в больнице, он стал ломиться через барьер, что не позволял без просьбы, без разрешения, забирать чужую боль. Но только что это даст? Он же заберет только боль, страдания, но он не излечит…
Костя заорал, упал на колени, завалился на бок, и Вася не поверил своим глазам. Костя ломался. Его выворачивало, крошило, хрустели его суставы и кости, лопнула кожа на лице, полилась кровь, и кровью же наливалась грязная бежевая футболка на его боку.
- Костя, - он бросился к нему, припал на корточки. Псина в его руках, уже не скулила, она была цела, видно было, что тело не изломано больше, она лишь поскуливала то ли от жалости к спасителю, то ли от того, что он ее так сильно сдавил в своих руках, - Костик, да что же с тобой!
Взгляд Васи метался по изломанному, перекореженному, залитому кровью, телу друга, и тут его повело, голова сама повернулась в сторону остановившегося в отдалении лексуса. Там, около машины, у бампера, стоял чуть покачивающийся пьяный водитель. Вася сразу увидел, что он есть такое: владелец двух контор купи-продай, любовница, что по совместительству жена его компаньона, у самого у него жена – накачанная ботоксом блондинка с мелкой собачонкой Фифи, противной и такой же тупой как ее хозяйка. Говно, а не человек.
- Кость, отдай, отдай ему все, ты сможешь, ты…
- Он же…
- Он говно, он тварь! Отдай ему.
- Я… - Костя скрежетал зубами, его тело содрогалось, дергалось. Вася знал, что тот хочет сказать. Сострадатель. Сострадатель не может отдавать, он может только брать, никогда не было такого, никто не умел отдать взятое, вылить свое тягучее, черное в другого, но…
- Ты сможешь, я знаю, вылей в него, как ты льешь в себя, ну помнишь, как в детстве, когда ты говорил как…
И Костя отдал.
Они бежали по улице прочь от лексуса, от искореженного водителя, который явно не доживет до утра, бежали просто куда глаза глядят, а Костя так и держал на руках того самого кабыздоха.
Остановились, тяжело дышали, Костя опустил псину на землю, та запрыгала вокруг него, забегала, виляла хвостом, пыталась заглянуть в глаза.
- Это… - пытался отдышаться Костя.
- Забудь. Лучше думай, как Шарика назвать.
- Ну и будет Шариком.
- Заберешь?
- Конечно.
- Водка?
- Там забыл.
- Блин… если найдут?
- И что?
- Ну да… А курить есть?
- Есть, - достал сигареты.
- Все же? – Костя уже был абсолютно трезв, в его голосе не сохранилось ни единой пьяной нотки, разве что перегар сшибал наповал.
- Что? Про него? Говно. Бизнесмен средней руки. Готовился сдать компаньона, документы в столе, детей нет, баба у него – кукла без мозгов, трахал все что движется, бухал как не в себя.
- Откуда знаешь.
- А вот теперь ты меня за сумасшедшего не прими, ага?
- Не дури. Я же…
- Я знаю, я все знаю, что относится к тебе, ко мне, и тому что нас касается, если все это рядом. Может ты мне так мозги загнул тогда в больнице, я не знаю. Этого то как раз пока еще не знаю. Короче вот. И про него узнал, когда он нас коснулся.
- Он бухой был?
- Вдрыбаган, в усмерть. И тормознул, чисто чтобы машину глянуть. О Шарике твоем даже не думал.
- Ага, значит… - он посмотрел в глаза Васи, пристально посмотрел, здраво, - Значит все знаешь?
- Да.
- И про Веру.
- Я… - думал отмолчаться, отвел взгляд, тут же стало противно за себя, за трусость свою, уставился в глаза Кости, - Знаю.
- Что?
- Все. Рассказывать не буду. Прости. В тебе это есть тоже, это я тоже знаю, и знаю, что когда нужно будет – оно все вылезет.
- А когда будет нужно?
- Когда пересечешься с Жихой.
- Жиха – это…
- Жиха это богатый сынок богатого папика, да – тот самый, что там был. И друзья его.
- И что во мне есть?
- В тебе есть то, что ты забрал у Веры. Вот ему все и отдашь.
- Не, нету ничего, - усмехнулся, - это ты уже…
- Мне лучше знать. Все. Дальше завтра. По домам. Нет, я лучше с тобой. У тебя посидим.
- Да не…
- Лучше у тебя посидим, - с силой повторил Вася, - иначе снова синяя яма.
- Ладно.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
*---*---*
- Стой тут, увидишь его. Будет выходить оттуда, - указал пальцем в сторону обшарпанного подъезда.
- А ты? – Костя посмотрел на друга этак просяще, с мольбой во взгляде.
- Я примелькался Феде. Он меня уже несколько раз видел. Может вызвать подозрения. Кость…
- Что?
- Зачем тебе нож?
- Да это же так, - он достал из кармана небольшой перочинный ножичек, - просто, брелок считай.
- Костя, не забывай. Я знаю, что ты там думаешь себе. Отдай.
- На, - нехотя положил перочинный ножик в ладонь Васи, - подавись.
- В хорошем смысле этого слова, - усмехнулся.
- Ну не в плохом же.
- Кость, давай еще раз пройдемся. Когда выходит, смотришь, просто смотришь на него, ага?
- Ага. Дальше что?
- Дальше будет. Главное – не делай глупостей. Ясно.
- Каких?
- Любых, мля, Кость, дебила из себя не строй. Все должно случиться само, пытайся быть спокойным, просто дай волю своим мыслям, а сам – не двигайся. Понял все?
- Понял.
- Давай, удачи, - похлопал его по плечу, поднял палец, - без глупостей!
- Без глупостей.
Вася глянул по сторонам, чтобы никому подозрительному не попасться на глаза, выскользнул из подворотни, сунул руки в карманы, и неспешно зашагал по темной дневной улице. Уже была осень, холодало крепко, под ногами потрескивал тонкий ледок улиц, деревья стояли голые. К этому сегодняшнему действу они с Костей готовились долго. Костя все еще не верил ему до конца, пока Вася не показал ему свои способности по слежке – вот тебе и еще два раза попадания на глаза Феди. По внутреннему своему локатору приводил Костика к местам, где должен был сейчас появиться Жиха.
Сейчас Жиха забежал за понюшкой кокса, да на «палку чая». Проживала в этом обшарпанном подъезде, в этом утлом трехэтажном домике его дилер – Мыша, а попросту Оля. Статная дивчина, высокая, с чуть преувеличенными от стандарта формами, способная и весьма виртуозная в постельных науках. Поэтому он и предпочитал кататься к ней в гости, а не заказывать «доставку». Федя стоял у окна в зале, окно выходило на другую сторону улицы, поэтому на глаза ни Костя, ни сам Вася ему попасться не могли. Жиха, тем временем, развлекался с Мышей в спальне. Вскоре все будет закончено, Жиха оденется, заправит рубашку в штаны, и они выйдут из квартиры.
Вася прошел еще пару кварталов, зашел в магазин, купить хлеба и прочей снеди. Потом домой. Уже когда зашел в магазин, он отключился от своего знания – далеко оказались все «объекты», что засекал его «радар со-знания», да и не надо ему было сейчас на них настраиваться. Костя, по его внутренним ощущениям, просто посмотрев достаточно долгое время на Жиху, в спокойном состоянии посмотрев, переключится на те воспоминания, что принадлежат Вере – для этого нужно только спокойствие самого Кости. И как только это случится, то все, что было сделано с нею, все что он поглотил из нее, выльется на Жиху. Так что он почувствует и изнасилование во всех красках, и побои, те неловкие попытки ее убить троими невтемяшными мажорами, и крайний, последний удар Феди – все это выльется на Жиху. Мало тому не покажется, и будет у него гарантированный кабздец, тоже не вытянут его в больничке, а если и вытянут – ему же хуже, будет до последних дней валяться в койке безмозглым овощем, пускать слюни, ходить под себя по большой и малой нужде.
Вася расплатился за покупки, вышел на улицу, глянул на небо. Собирались тучки, скоро начнет то ли дождик накрапывать, то ли снежная крупа полетит. Холодно. Но… домой торопиться не хотелось, поэтому он прошел мимо остановки, где нахохлившись стояло с пяток ожидающих. Он шел по улице неспешно, а чтобы было не так тоскливо, запихал в уши наушники, да и включил на полную катушку свой любимый плейлист. Ни думать, ни размышлять – ничего не хотелось, поэтому он просто слушал музыку, просто шел неторопливо, иногда морщась от холодных порывов ветра.
Зашуршала та самая холодная крупа снега с небес, зажглись фонари, значит уже четвертый час, тусклое солнце подходит к горизонту, и скоро совсем уж начнет сгущаться сумрак.
Путь домой был длинный.
Он свернул в до боли знакомый сквер, прошагал под голыми ветвями деревьев, и, по короткой тропинке, что сокращала путь до его родного двора, по полному мраку, зашагал меж кустов. Послышался едва слышимый шелест сзади, и разом все померкло, пропали огни пятиэтажек впереди, все…
*---*---*
- Вася, Васенька, - легкие хлопки по щекам, резкая вонь в носу, такая, что он отпрянул назад, но не смог сдвинуться с места. Что-то мешало.
Открыл глаза. Перед ним был Федя, смотрел на него в упор, прямо в глаза. Вася почувствовал, что руки у него надежно зафиксированы, привязаны, ноги тоже. Он сидел на стуле с подлокотниками, запястья к этим самым подлокотникам и примотаны, ноги – к ножкам стула, и, похоже, что и сам стул к полу привинчен – не дергается даже под ним. Они были в подвале, высоко, под потолком узенькое окошко – через такое захочешь, не выползешь. Голые бетонные стены, голый бетонный пол, пара длинных ламп дневного света под потолком.
- О, с добрым утром, - Федя улыбнулся обрадовано, выпрямился, отступил на шаг в сторону. Вася увидел напротив себя Костю. Тот так же был «зафиксирован» скотчем на стуле. Лицо избитое: ссадина на лбу, рассеченная бровь, из-за капающей крови, Костя то и дело моргал, сбитая скула. Вася сразу увидел, как что случилось.
Костя ждал, как и было велено, но нервничал. Ходил из стороны в сторону, курил без остановок, поглядывал на часы, на небо, а потом, пока ходил, споткнулся, растянулся на земле. Глянул вниз. Там торчал кусок арматуры из земли, к нему прихвачена ржавая жестянка. Наверное какая-нибудь ЖКХашная объява, типа «не копать – кабель», или что то в этом роде. Костя ухватился за этот столбик, потянул, и тот, на удивление легко, подался – вытянулся. Арматурина была увесистая, длинной с полметра, ухватистая. Костя повертел ее в руках, подумал, отставил в сторону, и вновь уставился на подъезд.
Заскрипела дверь, на улицу вышел Федя, цепко глянул по сторонам, в это время появился и Жиха. Расхлябанный, рубашку так в штаны он и не заправил, торчала над поясом, нос у него был слегка припудрен тонким белым порошком – сделали на дорожку по дорожке.
Костя, как и предписывал Вася, уставился на Жиху. Смотрел, но не мог успокоиться, злость застилала глаза, его личные эмоции гасили, не давали прорваться тому, что было глубоко запрятано в нем, в его то ли подсознании, то ли в совсем уж склеротических складах памяти – он не выпускал из себя Веру, а только злился, злился, видел, что с Жихой ничего не происходит. Его кривило, выворачивало, от переполняющей его ярости, а Жиха еще, как назло, достал свою лопату, набрал кого-то и громко, не таясь, стал рассказывать в трубку кому-то, про то как знатно сегодня Мыша, прям с причмоком, его отработала.
Костю перекрыло. Он хватанул ржавую арматурину, и зло чеканя шаг, пошел вперед. Арматура взметнулась над его головой в его до боли сжатом кулаке, Федя чуть ушел в сторону, и будто играючи, нанес удар сбоку, а потом еще один. Все. А потом он был здесь, и молчал, не смотря на то что его били. Что ему, сострадателю, пара тройка крепких тумаков – разминка. Только вот он не знал, что Вася тоже уже давно у Феди в разработке, и потому…
Подальше, за спиной Кости, сидел Жиха в кресле, рядом с ним стоял его отец - Павел Сергеевич. Павел Сергеевич задумчиво подпирал подбородок кулаком, а вот по Жихе было заметно, что нервничает он изрядно.
- Как он? – спросил Павел Сергеевич.
- В норме. Я же его только чуть приложил.
- Хорошо.
Павел Сергеевич подошел ближе. Его взгляд был острый, пронзающий, холодный. Костя смотрел в эти глаза не мигая, и, возможно, что Павел Сергеевич думал, что это из страха, из ужаса, но нет – Вася попросту «сканировал» его.
Серьезный человек, выходец из криминала, вовремя соскочил, связей не растерял. У самого нет крови на руках, не убивал, но вот по его заказу, да и при нем тоже – бывало. Пустить в расход этих двух пацанов, Васю и Костю, Павлу Сергеевичу было и совсем не сложно и совсем не страшно – закона он не боялся. Он боялся другого – боялся охоты за ним, за его семьей. Перед Васиным внутренним взором пронеслись какие-то документы, ясно – кого то подставил, и это, если покопаться – может выявиться. Вот он и боится, что выявилось, а такие люди – нет, не прощают. Арсен Абударович никогда и никого не прощал. Про Веру Павел Сергеевич ничего не знал. Федя ему так ничего и не рассказал, а Жиха… Жиха само собой любимому и денежному батюшке не сообщил бы ничего такого, что могло бы его отодвинуть от спонсирования, не малого такого спонсирования.
- Вася значит, - он сцепил перед собой руки в замок, уперся в него подбородком в задумчивости, - Вася, вы с другом от кого будете?
- Арсена Абударовича знаете? – Вася улыбнулся, широко так улыбнулся, можно даже сказать – вальяжно.
- Федь, убери улыбочку, - и тут же последовал тяжелый удар по лицу, Васю мотнуло, но боли он не почувствовал, только увидел как Костю всего перекосило. Ну да, он еще в детстве дал согласие на его помощь, а после не отказывался от своих слов. Вот Костя все и перехватил.
Вася осклабился, почувствовал во рту соленый привкус, увидел то, как его видел Павел Сергеевич: разбитые в хлам обе губы, окровавленные зубы и до омерзения ему противная улыбка. Омерзительная, но просить Федю бить во второй раз – ниже достоинства.
- Итак, Василий, почему цель Андрей, а не я?
- Жиха, а не Андрей, - Вася усмехнулся, - ваш сынишка…
Снова резкий удар, снова Васю мотнуло в сторону, снова он не почувствовал боли, но вот то что почувствовал – увидел, это то что глаз у него один заплыл, почти не видно левым глазом.
- Федь, не шали, - осадил его Павел Сергеевич.
- Дык он, Павел Сергеевич, за нам с Андреем Павловичем уже давно следил. Я его еще месяца полтора назад у вашего офиса сфотографировал, ну – увидел в первый раз. Какой он… Арсен Абударович такое фуфло бы…
- А это уже, Федь, мне решать. Молодой человек, продолжим?
Вася глянул в глаза Косте, как ему сейчас хотелось достучаться, докричаться мыслями до него, чтобы Костя все брал, забирал подчистую у него, у Васи, забирал и полнился, чтобы потом выдать этим вот… По полной чтобы выдать, чтобы их сразу срубило концентрированными накоплениями всех ударов, побоев.
- Продолжим, Павел Сергеевич, - Вася снова улыбался, чувствуя, как внешне спокойный босс, просто таки закипает от такого его поведения, - Вас что больше всего интересует. Таможенные расходы, в завязке с рисками Арсена Абударовича, или же похождения вашего славного Андрюшеньки? Жихи? А?
- Меня больше интересует, есть ли еще кто-то, кто поставлен на эту задачу. Василий, Федор, по моему, правильно говорит. Арсен таких мозгляков, вернее – только таких мозгляков, без дополнительной поддержки, на это бы не отправил. Федь.
Снова удар, снова перекошенное от боли лицо Кости, Вася сплюнул зуб на бетонный пол подвала.
- Не, Павел Сергеевич, эту информацию я вам не скажу. А хотите что скажу? Вам это будет ооочень интересно. Хотите?
- Ну скажи, посмотрим, КАК мне будет интересно.
- Жиха, а достань из внутреннего кармана что-то. А, Жих, ну достань.
Павел Сергеевич обернулся, уставился на сына.
- Па, да нет у меня там ничего.
- Андрей, достань.
- Ну смотри, - он вальяжно развалился, вжикнул молнией, распахивая куртку, вытянул наизнанку пустой внутренний карман, - ну что, норм, па?
- И? – Павел Сергеевич глянул на Васю.
- Там молния, в цвет подкладки. Ее расстегнуть и оттуда. Да, Жих.
Вот тут то Жиха и побледнел.
- Откуда ты… - он сорвался с места.
- Андрей, выполняй, - с нажимом сказал его отец.
- Бать, ну ты..
- Федя, достань.
- А вы бы Федю особо не трогали, он на дивидендах от Жихи сидит, - вставил свои пять копеек Вася, за что тут же огреб увесистой двоечкой под дых, и в скулу.
- Федя, достань, - уже зло повторил Павел Сергеевич, и уже со злобой заорал, - Немедленно!
Федя подошел к Жихе, протянул руку, тот вжикнул незаметной молнией на подкладке, достал оттуда пакетик с кокаином, положил на раскрытую ладонь Феди.
- Это? – спросил Павел Сергеевич.
- Кокаин, - сказал Вася, - а так же они, они оба, могут вам рассказать весьма занимательную историю о бедной, скоропостижно скончавшейся, а еще и изнасилованной в групповой форме, девочке Вере, и ее женихе Косте. Да, Костя? Могут?
- Могут, - зло буркнул Костя.
- А еще, Павел Сергеевич, могут поведать много еще чего интересного, к примеру о стрельбе по ночным окнам в поселке «Новое время», знаете такой? – Павел Сергеевич кивнул, - Могут рассказать о двух бомжах из Крылово, громкое дело было, помните, в новостях показывали два обгорелых трупа. Андрюшенька то вырос.
- Откуда ты, падла… - зашипел Жиха.
- Андрей, Федя, - перебил его Павел Сергеевич, - Сейчас мы пойдем наверх и поговорим у меня в кабинете обо всем этом, - уже Васе, - еще есть, что сказать?
- Да. Понимаете, Павел Сергеевич, - усмехнулся, чтобы посильнее позлить, перешел на еще более развязный тон, - Павлик. Так вот, Павлик, мы были лицами заинтересованными, поэтому Арсен Абударович и стал работать с нами, это к вопросу о мозгляках, и если бы Костя не перенервничал, то расклад был бы…
- Федя, уйми парня, - еще несколько тяжелых глухих ударов, Костя дергающийся в своих путах на стуле, и ни грамма боли у Васи.
Они ушли, гулко за ними хлопнула тяжелая железная дверь в подвал.
Так… Проносилось в мыслях «со-знание» у Васи. Там наверху, у лестницы, стоят трое, ждут. Личная охрана самого Павла Сергеевича. Так. Что они сейчас? Их отправят вниз, чтобы те выбили все о прочих «работниках» Арсена Абударовича, страшного человека, родом из черного криминального прошлого. Авторитета. Времени мало.
- Костя, внимательно, - тот кивнул, застонал от боли, - Сейчас придут трое. Будут меня бить. По черному. Я буду их бесить. Жри все – без остатка, когда маякну – жарь их по полной.
- Как, у меня не получилось же.
- Как там, на дороге. Теперь получится. Я рядом. Сможем. Только жри все…
Дверь снова ухнула, в подвал вошли те трое. Все здоровые, только лица куда как поцивильнее, чем у Феди. Эти с мозгами.
- О, вот и смена подошла, - обрадовано заявил Вася, - Кто тут у нас? Денис Григорьевич тысяча девятьсот девяносто четвертого года рождения, судимый. Андрей Анатольевич и Денис Владимирович. Гиря, Кент и Денчик – все здесь.
- Че ты, - взбесился самый мелкий из троицы – Денчик, и с ходу саданул Васе по роже, уже роже. Костя едва не завизжал от боли.
- Угомонился, тля?
- Чего? Угомонился? – Вася едва не рассмеялся в голос, - Денчик, а знаешь, кто Алечку твою приходует, пока ты с Павлом Сергеевичем по городу рассекаешь?
Васю били долго и истово. Про свою задачу, выбить информацию о людях Арсена, эти трое ухарей явно забыли. Это было легко: все их страхи, все их «тонкие струны души» Вася знал, пожалуй, даже лучше чем они сами. А потому поток ударов, злых криков, поломанных ребер и всякого прочего жуткого – не прекращался. Его мотало из стороны в сторону, Гиря, самый здоровый из них, залепил с ноги прямым ударом в грудь, да так, что Вася спиной проломил спинку стула, едва не повалился назад, руки почти освободились из пут скотча.
- Сдерни его, - распорядился Гиря Кенту, тот срезал путы, Вася обмяк, упал на колени перед этой троицей, но не угомонился, и проскрежетал каким-то чужим, не своим, страшным клокочущим голосом:
- Гиря, а сказать, как тебя петушили? Семен Сизый, а? Гиря… - удар повалил его на бетонный пол и понеслось..
И когда Вася увидел, что еще малость, еще чуть, и Костя не выдержит, сломается, отрубится или вовсе – помрет, закричал:
- Костя!
И все разом выхлестнулось, всё, что выпало на его долю, на долю Кости, разом вдарило по этой троице. Они осели на пол рядом с Васей, рожи их изукрасились, опухли, посизовели. Из всей троицы тихонько поскуливал разве что Денчик, двое других кончились – это то Вася знал наверняка. Да и Денчику не долго осталось.
Вася поднялся, с трудом, все же кое-что при нем осталось, подобрал с пола оброненный нож Кента, распорол плотные обмотки скотча на руках и ногах Кости.
- Пошли.
- Не могу… Больно.
- Ты… Ладно, - подхватил, приподнял Костю, они медленно поплелись к двери, потом заковыляли по лестнице, и тут…
- Твою мать! – заорал Вася. Все случилось разом, голову едва не разорвало от новых знаний, он застонал, привалился плечом к кирпичной стене подвальной лестницы.
Где-то там, за океаном, в небольшом городке Сота, самим правительством той самой страны, чей городок, был заложен заряд. Термоядерный заряд. Не большой, но на городок его хватило. Он рванул. И тут же был дан «ответ» на удар. Что им жизни жителей того городка, тут весь вопрос в том, кто нанес первый удар, а первый удар, вроде как по ним. Кто потом будет разбираться – чей он? Они думали, что опередили, старт межконтинентальных ракет произошел почти сразу после взрыва в этой чертовой Соте.
Вот только… Оружие возмездия – об этом там, за океаном, подозревали, но доподлинно не знали, не верили, что оно есть. А оно было, и настройки у него были весьма оригинальными. В случае термоядерной вспышки, не оговоренной испытаниями, где угодно, у нас ли, на территории союзников, на территории ли потенциального противника – происходил пуск ракет по заданным точкам и с нашей стороны. Поэтому наш запуск получился даже раньше, чем у них, там, за океаном. И сейчас, и оттуда и туда, и по всему миру, по всему земному шарику… Через несколько минут, осталось всего ничего. А еще тут же пришло знание: зачем ему это все, зачем им с Костей это все, зачем вообще сложилось это все, вот только каким высшим разумом это им с Костей было дано… На это знание не распространялось: Бог ли, Дьявол, Вселенский разум, Великий Астрал, Ктулху – не известно.
- Кость, ты сейчас распахнись, ты сможешь, ты…
Наверху послышались крики, чьи то тяжелые шаги. Это услышали его – Васин вопль: «Твою мать!», ну да и хрен с ними – не успеют.
- Что?
- Кость, сейчас будет полный… - он прижался к голове друга лбом, будто надеясь, что он все поймет, высосет знания из его головы, - просто, откройся. Ты сможешь. Я знаю. Откройся.
И Костя открылся… и по Земле загрохотал ядерный ураган… И полилась боль в величайшего сострадателя, такая, какую не мог бы поглотить никто и никогда… И влилось все в них, в обоих…
КУДА!!!!!! – взорвались единой мыслью из мозги.
И всё ливануло сквозь них вверх, вертикально, в тусклое, темное, умирающее Солнце, про которое писали в учебниках истории, что когда то оно было ярким, лучистым, жарким.
И был Ад.
И был шквал огня.
И стала тишина.
От особняка Павла Сергеевича не осталось ничего. Просто – ничего. Воронка, хоть и не цепануло их уездный городок ядерным взрывом. Но вся та боль, мощь термоядерного пламени, что сжирала тела без остатка, без пепла – выплеснулась из подвала неподвластной, бушующей энергией и ушла в зенит. Не стало ни Феди, ни Павла Сергеевича, ни Жихи – никого. И праха от них не осталось.
Костя и Вася лежали в глубине воронки. Как живые. Или живые. Или как…
А в мире, в разрушенных городах, в сожженных городах, из под развалин выходили обнаженные люди, сострадатель не мог взять на себя «страданья» их одежд, он поглотил только то, что чувствовали люди, их ожоги, их боли, их смерти… Голые люди выходили на улицы, на залитые ярким, ЯРКИМ, СОЛНЕЧНЫМ СВЕТОМ улицы, и вновь полыхало, как встарь, солнце над ними, и было тепло, и были они живы.
И они – знали, они «со-знали» все друг о друге, о том кого видели, что их интересовало, от чего они зависели. И со-знание – общее, живое, настоящее, даст им куда больше чем сострадание. Они пока этого не знали, но уже со-знавали. И не будет больше войн, не будет больше больших политических игр, не будет…
Вася вздрогнул, Костя распахнул глаза, закашлялся. Кабыздох Шарик, что был дома у Кости, будто почувствовав жизнь своего хозяина, завилял хвостом, весело залаял.
|
Группа: МАГИСТР
Сообщений: 1130
Замечания : 0%
Голосование объявляется открытым!
В виду объемов текстов - время голосования 10 дней. Последний день голосования - 14.05.2022 г.
Один человек - один голос.
Каждому проголосовавшему - повышение репутации от участника и секунданта (от меня).
Заранее спасибо за прочтение.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 24
Замечания : 0%
Писал детальный разбор, что, где, как... Угробил целый час, технические возможности форума угробили мой час тупо за секунду. Оказалось, выводить и нажимать на функцию "цитата" много раз нельзя, появляются рамки, рамки, еще рамки в рамках... и под конец все вылетает в трубу. Много раз пробовал даже просто скопировать и где-нибудь на почте, или в другом месте вручную собрать, но даже при копировании появляются те же рамки, которые бессмертны.
Хуже, что и материться за это не на кого. Кристина вообще не в том положении, чтобы заниматься подобным/да и очень сомневаюсь, что технически осилит/, так что остается прочитать и пару слов чисто за общее впечатление.
Прошу прощения у участников за отступление, отойдет злость, обязательно проголосую.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 24
Замечания : 0%
К слову, второе еще не прочитал, но первая строчка и зная направление автора, почему-то навело на это.
https://www.youtube.com/watch?v=NRWUs0KtB-I
Очень надеюсь, что у автора не хуже, и даже реализм будет похлеще.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 24
Замечания : 0%
Что сказать. Язык второго произведения гораздо проще, что ближе мне по душе. Здесь нет лишних движений и вычурности.
Что до смысла, то опять же второе, в таком свете становится сказать совершенно мало, вложил душу, все это глубже чем кажется, здесь не то что двойное, здесь тройное дно. Нет конечно же на словах можно выдать все что угодно, главное чтобы высокопарно и красиво, но я за осознанность и понимание, и потому, за сказанное скажу.
Первое дно, самое простое и примитивное, это то, что покажется на первый взгляд, ха-ха, какая-то девка(человек) сбрендила, и от безнадежности удумала хрен знает что. Ну вот и столкнулась под конец и обязательно с реальностью.
Второе, это то, что наперекор всем фантазиям и иллюзиям бессмысленных блужданий, и при всем и постоянном отсутствии в этом мире и реальности бога, некоторые чувствуют, что он где-то совершенно не там, как нам всучили и всячески проповедуют, но в месте гораздо ближе, и в то же время, гораздо дальше...
Третье. И это уже совершенно недосягаемое и бездонное/что зачастую будут отрицать сами авторы, и в чем мучающий их же подлинный конфликт/, это то, что некоторые люди, правда очень редкие люди, где-то в самом отдаленном уголке сознания знают, что бога нет, и не будет, пока они сами и ценою себя его не оживят. Правда далее гаданий и мыслей ни у кого этот эксперимент еще не заходил, и боясь подписаться на такое в реальности и против реальности, они вечно придумывают себе вымышленных героев, и проецируют на них мучащее их же всю жизнь: «а что если?..» «что если не по книге и всем этим извращенным заветам, а если сам(а), да по настоящему?...»
Ну и грех здесь не заметить, что мысль эта обязательно и бесповоротно приводит их к «Достоевским идиотам»… Интересно, как это она строго и так по однообразной орбите двигается/повторяется? Но.. это уже из другой сказки.
|
Группа: НАЧИНАЮЩИЙ
Сообщений: 24
Замечания : 0%
Первое произведение.
Павел, Павел.. тебе необходимо разогреться. Меньше слов и больше смысла, будет самое то. А-то ведь, вроде как и хочется поверить, а не вериться. И про жизнь оно как то/пусть и с некоторыми элементами фантастики/, и в то же время - безжизненно..
Все это конечно же имхо, но в чем как по моему главный минус? В том что серо все это и буднично(по крайней мере поначалу, а когда серое начало, то уже ничто не реабилитирует восприятие читателя в последствии). Таких историй у каждого из нас и у всех нас и своих в реальности валом, так почему же читатель должен заморачиваться точно таким же чужим?
Надеюсь, ты простишь мне мою откровенность, ведь как оно принято, ты - мне, я - тебе, но я и сам перестану уважать себя, если придержусь этого принципа и буду расценивать творчество не по энергетической ценности, а по чисто личным симпатиям, или антипатиям.
Вот что сделал Евгений? Он просто написал так и о том, что прямо врезал каждое слово в душу, и уже после нескольких предложений, я просто выкинул "очки", наплевал на критика и невольно сам стал жить вместе с ними в происходящем.
В последний раз такое живое я чувствовал лет десять назад читая Михаила Евграфовича "Господа Головлевы", потом долгая тишина, потом тусклое - серое и безжизненное подряд, да так что и читать совершенно перестал.. А этот сукин сын взял и оживил и заставил почувствовать что не все что кроме ушедших уже и по настоящему великих классиков труха.
А что сделал ты? Ну что-то как бы сделал.. но каждый из нас расскажет и свою точно такую же историю, таким же языком и о своих болях, утратах и оставшихся болячках. Ну не буду я переживать честное слово за того у кого стандартная жизнь не примечательней моего, как бы со всеми своими комплектующими переживаниями.
А давай скажу другими словами, если возможно спорно и непонятно. Евгений когда писал, он верил, в том плане, что он все еще ищет.. что он все еще пытается найти ответы на некоторые, пусть и до сих пор неразрешимые, но очень важные/не будем обобщать какие конкретно/ вопросы. Хоть и спроси его в лоб и при серьезном разговоре, он открестится, потому как глупо задаваться этим, ибо глупость и безрассудность всего сегодняшнего понятия об этом уперта по обертке и фиктивности - в наивность, когда на самом деле, и по самой сути своей - тупо в неразрешимость. Ты же когда писал, просто писал, потому как надо. В том и разница.
Все это конечно же опять же имхо.
Голос - за второе произведение.
|
Группа: МОДЕРАТОР
Сообщений: 374
Замечания : 0%
1. Неоднозначные у меня впечатления остались. Читается легко, герои выпуклые, им сопереживаешь. Но атмосфера специфическая. Какие-то девяностые с налетом фантастики, злодеи эти такие бессмысленно и беспощадно злодеистые, что дочитать стоит хотя бы ради того, чтобы им досталось по заслугам. И переход от сбитой собачки к спасению человечества был не то чтобы внезапен, сколько резок и совсем утопичен, нереалистичен (насколько что-то вообще может быть нереалистично в фантастическом произведении,) и непонятно, что там будет народ делать голышом на обожженной планете, видимо, ещё больше страдать, зато вместе.
2. Читать это было скучновато. Не нравится мне подобная повествовательность, религиозная тематика и не совсем вменяемые персонажи. Однако, несмотря на это, этический конфликт в данном рассказе мне ближе, чем в первом произведении.
Голосую за второе.
|
|
|
