Мамы есть у всех.

- Встали, встали, встали! – сержант быстрым шагом пробежал вдоль укрепленной траншеи. – Не сидеть!
- Засекли? – пополз шепоток между пехотинцами, и чем дальше шла молва, тем увереннее звучало. – Засекли!
Если так, и действительно засекли траншею с воздуха, то вскоре от всего этого места останется только медленно оседающий большими белыми хлопьями пепел. Кто-то не выдержал и сипло выкрикнул:
- Серж, засекли что ли?
- Не знаю. – было поднявшиеся бойцы вновь усаживались обратно в раскисшую от дождя грязь. – Только спутник прошел.
Пехота соскочила как ошпаренная. Может конечно и пронесло, может и не заметили, но кто гарантию даст?
- Есть у кого рация? – крикнул сержант сквозь грохот канонады.
- Есть. – откликнулся широкоплечий солдат в громоздком экзоскелете. – Только эта, глушат. Ни хрена не слышно.
- Ракеты есть? – не унимался сержант.
- Были бы ракеты… - проворчал вояка без каски с седым ежиком волос.
- А кто вас, чертей, знает, что у вас есть. – огрызнулся сержант.
И знать никто не мог, кто с чем пожаловал в хлюпающую жидкой грязью траншею. Все тут оказались не запланированно, не по приказу, а по везению. Сперва спереди поприжало: накрыло волной огня из тяжелых плазменников. Техника, она впереди шла, выгорела на раз, да и пехоту подпалило крепко. Кто смог, тот деру дал, а кого зацепило – вон они, за накатом воют. Нашелся тут один милосердный: высунулся и начал через прицел добивать. Только его самого на третьем выстреле сенсорным зарядом и сняло – от головы одни клочки, да осьмушка шлема коробченкой откатилась, а с нее кровь сгустками черными…
Вторая волна – та уже сзади подоспела, но тех поменьше конечно было. Считай от самого штабного резерва драпали! У них там тактическим зарядом вышки ПВО накрыло, а потом, уже по живому прошли бреющим на флаерах. Как ребята вообще выжили – непонятно, земля под ногами горела, вокруг багровый жар и черный дым, жирный, копоть в кожу вжарилась. А потом, когда уже чернота одна осталась и по темени уже не понятно было куда стрелять, пустили «рой». А «рой» - это еще та тварюга: облако мелкой мошкары с зарядами под жопой, - на механическую активность идут, на металл в движении. Вот, всю оставшуюся на ходу технику, весь командный состав в усиленных экзоскафах за минуту вынесло. Оттуда ребята почти голышом: в одних гимнастерках и с легким вооружениям – других пожгло. Единственно, кто дошел из бывалых – сержантишко этот неспокойный с сонарным индикатором спутниковой активности.
- Прицелы дальнего обзора, мезонки на реактивной тяге? – сержант распалился. – Есть чем прикрыть?
- А куда прикрыть? – подал голос молодой и не по возрасту наглый вояка в прокопченной гимнастерке. – Туда, или сюда?
Он ткнул пальцем вперед, где гремела канонада линии фронта и обратно, за спину сержанта, туда где из черного дыма к небу тянулись искореженные остовы башен ПВО.
- Да куда хотите! – не выдержал сержант.
- У меня есть. – сурового вида солдат с измочаленной в кровавое месиво ногой поднял длинноствольный импульсник.
- И у меня. – откуда-то с другой стороны усталый голос. Один за другим поднимались длинноствольные импульсники и даже нашлось две гаусс винтовки с цифровым проецированием панорамы и динамическими зарядами.
Издалека, не слышно для ушей, но чувствуясь всем нутром, донесся низкий гул.
- Дредноуты идут… - тихо шепнул пехотинец и тут же закричал. – Дредноуты!
Не сложно было догадаться, куда идут эти тяжелые, неповоротливые бомбардировщики доверху груженые бинарными смесями, напалмом и прочим смертельным скарбом. Их применяли только для окончательной зачистки местности, выжигания последних, забившихся в норы, живых.
- Дредноуты! – подхватила пехота, крик громовым раскатом пронесся по траншее и все, словно тараканы, бросились в разные стороны.
- Наверху! – сержант ухватил пробегающего мимо солдата за руку. – Там! Там, на высотке ПВО турель!
- Отвали! – пехотинец со всего маху заехал грязным кулаком сержанту по скуле и бросился вверх, на вздыбленный защитный вал. Он, оскальзываясь на жидкой грязи, с трудом взгромоздился на вершину, замер на один короткий миг и, медленно завалившись, рухнул обратно в траншею. Лицо его, перекошенное гримасой боли, кривилось и содрогалось – попал под пси-удар, накрыло импульсом боевого эспера. Скоро, через пару секунд от его «я», от его воспоминаний ничего не останется, только огромный сгусток боли будет пульсировать внутри черепной коробки.
Сержант отер скулу, грустно посмотрел на солдата, коротко гаркнул табельный пистолет. Лицо пехотинца замерло, успокоилось и стало видно, что не такой уж он и закоренелый вояка, и лет то ему от роду девятнадцать, а может и меньше.
- Мальчишка. – шепнул сержант и тоже полез на вал. Только не так, чтобы разом, не взбрыкивая ногами пласты грязи. Он распластался по земле, выполз, огляделся: грязно-черные хлопья дыма стелились по-над землей и было невероятно это соседство – жирный дым и непрекращающийся, ленивый ливень. Солдаты из траншеи вскидывались, бежали, падали, голосили из под черного покрывала дыма. А вдалеке, на багряной линии горизонта уже проступили острыми штрихами громоздкие силуэты дредноутов – целая цепь, десятка в два, фронтом, полосой смерти, а под ними, огненными бурунами гудело алое пламя – выжигали. Но кое-чего и не было: не видно было мелкой мошкары истребителей вокруг туш дредноутов. Значит еще можно на подходе их снести, разметать огненным шквалом с вышки ПВО, лишь бы успеть добраться и лишь бы она еще функционировала.
Он перевалился через защитный вал и, быстро работая локтями, юркнул под рваное одеяло черного дыма. Горький дым удушливо ворвался в легкие, заставил закашляться. Сержант приложил грязный рукав к носу, стало чуть полегче.
Позади кто-то крепко, с надрывом зашелся в кашле. Молодец, додумался не бежать напропалую, а ползти. Вот только сюда зачем? Все назад бросились, подальше от огненного прилива дредноутов. Ну да и черт с ним и с ними!
Он снова споро заработал локтями и коленями, быстро скользя вперед.
- Подождите! – сквозь кашель просипел солдат позади. – Подождите пожалуйста.
- Чего тебе?
- Вы к вышке ползете? Да, к вышке?
- Ну и?
- Я с вами.
- Тогда не отставай, ори если что.
И он пополз дальше. Стало легче, спокойнее, не так страшно, как секунду назад, когда он был один по эту сторону траншеи, один среди трупов, среди смрада горького дыма.
- Ничего, доползем. – шептал он себе под нос, иногда ободряюще выкрикивая через плечо. – Доползем!
Солдат сзади молчал, но было слышно, как он отфыркивается от грязи, как хлюпает локтями и коленями по раскисшей земле.
Где-то впереди, совсем рядом жахнуло, обдало горячим ветром от взрыва, сыпануло сверху грязным дождем, спекшимися комьями земли. Порывом горячего ветра сорвало низкое покрывало черного дыма и сразу стал виден огненный вал высотою в полнеба и громоздкие туши дредноутов, жирно распластавшиеся в небе над огнем.
- Бежим! – заорал сержант во все горло и бросился вперед к одиноко торчащему шпилю вышки. Они уже не успевали, не могли они успеть туда ползком. Единственный шанс – бегом! Бегом через почти полкилометра по чистому, просматриваемому и простреливаемому со всех сторон полю.
- Быстрее! – крикнул не оглядываясь, не чувствуя ног под собой.
Сзади громко захлюпало – побежал! Так было лучше: все же две цели – это больше чем одна, и если рыщет сейчас неподалеку сенсорный заряд, то шанс уцелеть у сержанта увеличивается ровно вдвое.
Снова грянуло, но уже позади. Взрывом толкнуло вперед, липкие холодные капли грязи хлынули дождем. И тут посыпало! Слева, сзади, спереди, справа – взрывы рявкали, сыпали комьями мягкой грязи, сотрясали землю под ногами. Грохот слился в один непрекращающийся БАХ и даже мыслей своих слышно не было, только страх, непрекращающийся ужас перед скорой смертью.
Как добежал до холма, сержант вспомнить не мог. Ему казалось, что он целую вечность несся по грязи, среди грохота, под дождем комьев изорванной земли, среди лихого свиста осколков… Он, не веря в свою удачу, похлопал себя по бокам – целый, не задело, не чиркнуло, не подранило!
Через секунду, борясь со срывающимся в хрип дыханием, подбежал и солдатик. Только сейчас сержант смог его увидеть. Молодой, из нового призыва, наверное сразу с учебки сюда, на передовую и попал. Без оружия, без каски – налегке. Везучий паренек: живым добрался, даже вроде целым, только грязный как черт конечно.
- Целый? – просипел сержант.
- Ага. – солдатик тяжело кивнул, оперся руками о колени, пытаясь совладать с дыханием. Сержант смотрел на поле, через которое они только что пробежали. Оно все гремело и гремело, черными столбами вздымалась земля и из их глубины вырывались языки багрового пламени.
- Слышь, друг. – он хлопнул солдатика по плечу. – Да мы с тобой похоже в рубашках родились!
- Ага…
- Если так свезет, может и поживем еще. Ну давай, некогда отдыхать.
На холме с вышкой ПВО каким-то чудом даже трава уцелела. Пожухла, обвисла зеленой паклей, но еще была, не выгорела и не обратилась в пепел. Да и корни землю тут держали, подниматься легко, лучше чем по грязи. Странно, что вышку не бомбили. Срыли бы ее под корень одним тактическим зарядом и всего делов. Так нет же, вот, стоит – высится! Небо царапает двумя длинными стволами импульсных разрядников.
- Сержант, - с трудом, сквозь срывающееся дыхание, прохрипел солдат, - а почему вышка без расчета?
- А шут их знает. Может не успели, а может и задумано так. Ты давай, базарь поменьше, дыханье береги, а то шкуру подпалят, мало не покажется.
Солдатик не удержался, глянул в сторону дредноутов. Огненный шквал бушевал уже почти до неба, огненные клубы вырастали гигантскими стенами, из глубины их, из самой середки, прорывались слепяще-белые плазменные всполохи. Воздух, перед этой огненной стеной дрожал, прогибался невероятно огромной линзой, словно боялся, бежал от всепожирающего пламени. Солдатик сглотнул и заработал ногами быстрее.
Внутри вышки все оказалось готовым к бою. Перемигивались огоньками неведомые индикаторы, пустым провалом зияла лифтовая шахта – значит кабина наверху.
- Так и должно быть?
- Не знаю. – пожал плечами сержант. – Наверху должно быть управление.
Быстро взбежали по гулкой железной лестнице, лифт вызвать почему-то побоялись. Наверху, в маленькой кабине управления для трех операторов поняли, почему вышка до сих пор осталась стоять и почему все было включено.
Были тут операторы, были боевой расчет на позициях, вот они – каждый в своем кресле, пальцы скрюченные на изодранных подлокотниках, лица искажены гримасами боли, острые, ощерившиеся, белые, и глаза остекленевшие. Под пси-удар попали, все, разом попали. Потому и вышку оставили – себе приберечь хотели, знали, что ни одного выстрела по отсюда не сделают.
Сержант бесцеремонно выдернул из кресла ближайшего оператора, бухнулся на его место, защелкал по обзорным экранам.
- Чего стоишь? – прикрикнул через плечо.
Солдатик осторожно, с бережной брезгливостью, отцепил белые пальцы от подлокотника, аккуратно, берясь только за одежду, скинул труп из сиденья, уселся на его место.
В принципе управление турелью было не таким уж и сложным: несколько слитых в панораму обзорных экранов, мигающие перекрестья двух прицелов, две управляющие рукояти, на каждой по две же кнопки гашетки.
- Как джойстики. – не удержался солдатик, сержант тяжело вздохнул. Совсем еще мальчишка ведь, может даже и в учебке не был - сразу, с призывного на боевой транспорт и погрузили.
- Центральных бери, тех что дальше не достанешь. – он уже навел прицелы на ближайших, тех что должны были пройти именно здесь, по этой самой вышке. – Поймал? Давай, на раз. Раз!
Они одновременно вдавили все гашетки, и вышка разродилась смертельным смерчем из тучи плазменных разрядов, рвущихся навстречу огненной стене.
- Дальше, дальше веди! Дави их! Левее забирай! – сержант скоро переключался от цели к цели с тяжелой военной уверенностью, планомерно подавляя цель за целью, до тех пор, пока не захлебывался очередной дредноут в пелене взрывов, пока не валился вниз, на пылающую землю. Вот уже и появилась огромная прореха в стене огня метров на триста, как раз на линии, где была их вышка. – Если кто в коридор сунется – дави!
- А вы?
- А я пока посмотрю… - он сурово сдвинул брови, пальцы крепче сжались на рукоятях, прицелы юркнули к самому центру обзорных экранов, туда, где появились мелкие черные точки истребителей. Пытаться поймать мелкие, стремительные силуэты истребителей в перекрестия прицелов было просто бесполезно. Их надо было давить массовостью, общим потоком огня. Сержант вдавил гашетки плазменных разрядников, ведя по противнику секторный огонь, загоняя шустрые точки в огненную ловушку. Солдатик попался сообразительный и уже через пару секунд не две, а четыре плазменные дорожки щедро лились в огненную прореху. Вот одна точка истребителя размытым пятном метнулась не туда, полыхнула отчаянным багряным всполохом и раскинулась черной дымной кляксой по небу. Еще один заметался между ураганными всполохами плазмы, почти вывернулся, но зацепило – самым краешком задело. Хватило. Завихлял, оставляя жирный дымный хвост, завертелся вниз по спирали и ворвался прямо в стену огня под рубленными обводами дредноута.
- Молодец! – крикнул сержант, не отрывая взгляда от обзорных экранов. Но все равно – мелочи это, детские игры. Ничего эти два истребителя не значили. Целая эскадрилья быстрокрылые флаеров единым валом перекатила поверх неторопливых дредноутов и уже неслись к вышке скорые всполохи из легких импульсников. Броня выдержит, но не долго, а подойдут чуть поближе, тогда все – хана! Эх, если бы цепью работать, вышек в пять, а то и в шесть – тогда еще можно было бы повоевать, а так…
- Уходим! – сержант вскочил и резко сдернул с кресла солдатика. – Сейчас тут будет!
И тут же вдарило! Загромыхало по толстой броне, заходила вышка ходуном, затряслась в болезненной судороге.
Когда они сбежали до нижнего уровня наверху уже вовсю мерцали вспышки коротких замыканий, гулко разбиваясь эхом, гремели раскаты ворвавшихся в вышку смертельных разрядов импульсников. А еще, через мгновение, полыхнуло трескуче и свет в вышке погас.
- Вовремя мы… - несмело улыбнулся солдатик, в темноте блеснули белые зубы. Он наверное еще и каждое утро зубы чистит, в зеркало смотрится, прыщи давит – сынок маменькин. Вот свезло так свезло! – Куда теперь?
- Здесь сидеть будем.
- Почему? – парень удивился.
- А потому. Вылезем, засекут и хана. А тут… Дредноуты линию замкнуть не успеют – медленные они. Если повезет, то и бомбить не будут – не до того им сейчас.
- А-а-а… - он уселся прямо на бетонный пол. – Ну тогда да!
Эх, дурачок мелкий. Чего он понимает? «Ну тогда да», а чего да? То что сейчас не грохнут – это хорошо конечно, но насколько отсрочка? На полчаса? Пока тут пехота да техника не пойдут, а там уж все – никуда не уйти, прятаться не куда. Все одно дохнуть, без вариантов.
- Тебя как звать? – сержант присел рядом, похлопал по насквозь промокшему, грязному нагрудному карману. Снова повезло – не выпала пачка.
- Евгений… - он смутился солидности звучания и тут же смешно добавил. – Женя.
- Алексей. – крепко пожал узкую, почти женскую ладонь Женьки. – Курить будешь?
- А у вас есть? – удивленно встрепенулся, только уж как-то сильно очень, неправильно.
Сержант вытянул из кармана тщательно завернутую в прозрачный пакет мятую пачку сигарет, зажигалка обнаружилась внутри.
- Угощайся.
Паренек быстро схватил одну сигаретку, прикурил от протянутой зажигалки, затянулся и закашлялся.
- Э-э, друг, да ты у нас еще и некурящий. – сержант усмехнулся. – Ты как, небось с учебки сюда? Или как?
- Да не… - он снова затянулся, но уже осторожно, огонек мигнул чуть – слабо так, еле-еле. – Меня с призывного, сразу. Нас с института, прямо с занятий забрали на призывной. Всех, представляете, даже девочек взяли! Они как облаву сделали, даже под окнами стояли. А декан кричит, что нельзя! Его тоже забрали, я не видел куда, но его двое увели – серьезные такие, суровые. – тихонько заперхал, все же глотнул дыма, смутился и тихо договорил. – Девочек в другой грузовик, а нас всех сюда. Говорили что при штабе будем, пока…
- А вот «пока» и не сложилось. – Алексей с удовольствием затянулся, глубоко, так что даже слышно стало, как сигарета горит, выдохнул. – На кого хоть учился?
- На инженера. Культиваторы первого порядка конструировали.
- Это хорошо.
- А вы давно… Давно воюете? – он почему то смутился своего вопроса. Все таки культурный он, наверное из интеллигентной семьи, без правильного воспитания так смущаться не научишься.
- С начала самого, с восемнадцатого. Правда все на окраинах было, в пекло в первый раз попал. – снова затянулся, тяжело выдохнул. – Раньше такого не видел. Леса палили, пленных брали, перестрелки в развалинах. А вот так, чтобы свистопляска такая – не было еще. Вот… - помолчал с секунду, и уже веселее, спросил. – А где остальные ваши, институтские?
- Не знаю. Я в дозоре был, а как началось… Я вперед побежал – горело там слишком, жарко… - сглотнул. – Их, наверное…
- Да не думай ты так. Может и вылезли. Всякое бывает. Вот я тебе расскажу! Как все это началось, когда только-только первый спутник они сшибли…
Толкнуло, резко, словно земля взбрыкнуло, подбросило. Заскрежетала вышка, пошатнулась, с визгом лопались металлические конструкции, сверху пролился трескучий дождь искр. Оба, и Женька и сержант, соскочили с пола и, с трудом удерживая равновесие, бросились к трясущемуся свету распахнутой двери. Сзади с грохотом посыпались обломки конструкций, острой шрапнелью полетели осколки бетона. Да и сам выход перестал светиться ровным дневным светом. Замерцало синим, остро прочертились тени, как от молний. Но самым ужасным была тишина. Да, гремела и выла разваливающаяся вышка, тряслась земля, но смолкли дредноуты, пропал уже привычный ровный гул, да и не слышно было – откуда несет всеми этими разрушениями.
Сержант выскочил на улицу и замер. Небо расчерченное сеткой молний от горизонта до горизонта. Пламя дредноутов уже погасло, не было стены огня, и сами они уже не шумели. Огромными, тяжеловесными тушами они величаво кренились, заваливались, неслись с огромной высоты к земле. Взметались к небу громадные черные тучи пепла, а следом, с запозданием на несколько секунд, налетел и оглушающих грохот с жарким, сшибающим с ног, порывом ветра.
- Что это? – испуганно закричал Женя.
- Не знаю! – прикрывая лицо от нещадного ветра прокричал сержант. Издалека, словно бы отовсюду, надвигался шум. Сначала низкий гул, потом громче, уши заложило, в голове загудело, гул просочился в тело, сама земля под ногами загудела. Женька рухнул как подкошенный, охватил голову руками, завыл, раненым зверем. Сержант тоже схватился за голову, зажал уши ладонями, но стоял пока, только ноги тряслись. Не выдержал, взвыл, упал на колени, уставился в небо и увидел, как оно падает, несется навстречу земле, как ломанные линии разрядов становятся толще, кривятся все ближе и ближе и тянут за собою вниз черноту сгоревшего до космоса неба…
Из последних сил он пополз обратно, ухватил по пути за шиворот Женьку, потянул его, бьющегося в агонии, следом за собой к такому близкому и такому нереально далекому входу в вышку.
Мыслей не было, ничего не было, только желание уйти, сбежать из под холодного полыхания падающих небес. В вышке стало немного полегче. Так же низко гудело все вокруг, но без мерцания разрядов по всему небу стало не так больно и сержант смог почувствовать себя, услышать свои мысли.
- Женька, ты живой? – ему казалось, что он кричит, разрывает от натуги легкие, но услышал он только хриплый шепот с присвистом.
Женька тихо застонал, вяло потянулся к голове. Сержант улыбнулся, упал на спину и тут же провалился в темноту беспамятства. И не пришлось ему увидеть густого синего зарева патокой льющимся через прорезь входа, не увидел он и того, как засветился зловещим багровым сиянием купол вышки, как свет этот стал разливаться по стенам и силу набирал, пока не полыхала верхушка ослепительно белым светом, проседала, проминалась под своим весом, грозя рухнуть вниз многими тоннами расплавленного металла.
Одежда на них высохла разом, грязь застыла сухой коркой, затлели волосы, кожа покраснела, побагровела от жара, словно спеклась.
Когда сержант очнулся, жар уже почти сошел на нет, гул стих, небо перестало пугать светопреставлением, только вонь каленого железа и наждачная сухость в глотке. Перевернулся на бок, Женька лежит тихо, сопит – спит, живой. А за Женькой выход видно, прохладный, ночной бархат темно синего неба и прохлада, свежая – вкусная, как вода. Поднялся на ноги, штормило, болело все, как будто его вчера сапогами половина роты топтала. Чуть пошатываясь вышел на улицу, уселся на землю и уставился в ночное небо, в правильное небо – какое оно и должно быть. Луна, россыпь звезд, ярких, чистых, таких в городе не показывают, они там прокуренные всегда, затертые. Минут через пятнадцать и Женька вышел. Тоже, тяжело шел, хоть и виду старался не показывать. Сел рядом, глаза закрыл, вздохнул глубоко и выдохнул с таким наслаждением, с такой истомой. Сержант даже улыбнулся – понял парень, что живой он, по настоящему понял.
- Вы видели небо? То небо...
- Лучше бы не видел. На всю жизнь! Дредноуты как игрушки посыпались! Нет, такое захочешь – не забудешь.
- Нас когда до штаба везли, там майор был, и еще один, в штатском. Они шептались, не слышно было. Витька рядом с ними сидел, он слышал. Не все конечно, урывками. Майор говорил, что должны подвезти чего-то. А тот, ну что в штатском, кивал, но просил не спешить, и что-то еще про испытания. Как думаете – это оно было?
- А тебе не один хрен?
- Вы что? – Женя даже возмутился.
- Нет, а ты глянь. - сержант широко повел руками. – Это что?
- Где что? – не понял Женька.
- Ночь это. Ночь тихая, слишком тихая.
Женька прислушался. И правда, тихая ночь: никто нигде не стреляет, не видно всполохов на стелющемся над землей небе, даже далекого уханья не слышно.
- Тихо…
- То-то и оно, что тихо. Сирен нет, территорию не прочесывают, значит что? Значит все, служивый, баста!
- Да что вы заладили «Баста», «конец», вы толком объясните! – вспылил Женька.
- Толком говоришь? А толком вот что было: накрыло всех к едрене-фене, и не только солдафонов, и гражданских тоже! Кто это оружие массового поражения разборчивости учить будет?
- Но мы же живы! – студент даже соскочил. – Живы мы!
- Повезло значит. А вот им, - пальцем в даль, - нет.
- Ну не может же быть такого, не может… - запричитал Женька. – Не может, чтобы только нам да, а им нет. Ну вы посмотрите, ночь какая хорошая, небо какое! Ну не может же быть чтобы тут мы только, неправильно так!
- А война она вообще не разбирает, что правильно, а что нет. – нестерпимо захотелось курить. Достал пачку – одна только сигарета осталась. Закурил сразу, не стал предлагать Женьке.
- Ну посмотрите, посмотрите! - не унимался Женька. – Вон там, там город, люди там! Меня оттуда привезли! Ну не может быть, чтобы всех, ну абсурд же, абсурд! Вы посмотрите!
Сержант лениво прищурился.
- Не светят.
- Чем не светят?
- Прожекторы ПВО не светят.
- Но! – он сели вспомнил, как огромными жирными светляками мазали пятна света по ночным облакам, вспомнил и не нашел, что ответить.
Сержант, в тишине докурил сигарету, сплюнул на обожженную землю, хотел было отойти в сторонку, чтобы студент не видел, как товарищ сержант облегчится, как…
- Алексей, товарищ сержант, смотрите! Там!
Сержант всмотрелся до боли в глазах, но ничего не увидел: все те же выжженные холмы, все тот же черный горизонт, все та же неприступная луна над головой.
- Может померещилось? – тихо спросил, чтобы не обидеть. Все же для мальца сейчас увидеть кого – это подарок получше любого праздника будет.
- Да нет же, туда смотрите, туда!
И правда: темно черное пятно на черном фоне чуть движется. Глазастый малец, ему бы в снайперы пойти – самое то.
- Эй! – во всю глотку заорал Женька. – Эй!

Резко, с развороту, сержант всадил ему под дых здоровый свой кулак, зашипел прямо в лицо:
- Ты что, дурак, творишь! Что делаешь!
Женька только немо хватал ртом воздух, не в силах выдавить из себя ни звука. Сержант еще раз, для верности, приложил палец к губам – молчи мол, аккуратно выудил пистолет из кобуры и неслышно побежал к далекой черной точке.
- Выживший… - тихо засипел в след Женька. – он же выживший…
Сержант этого не слышал, да и без разницы. Выживший – это конечно хорошо, но если этот выживший враг, тут разговор уже совсем другой получается. Может этот выживший и не знает своего счастья? Сейчас прибежит на голос, даст очередь из импульсника, и все – не будет ни товарища сержанта, ни товарища студента. И пойдет этот выживший дальше своей дорогой, потому как враг он.
Повезло, выживший дураком оказался. Услышал, как ему Женька орал, и ломанлуся по темноте. Шумит как паровоз, спотыкается, импульсник по спине стучит – спринтер. Сержанту только и оставалось, что лечь на землю, и ждать, когда тот рядом пробежит, а там уж… Когда чуть поближе подбежал, сержант разглядел, что не напрасны были опасения – не наша форма, пухлится бронежилет непривычный – нет, не из наших этот выживший.
Только он мимо пробежал, сержант вскочил, бросился следом, и с разбегу, со всего маху, отрядил врагу рукоятью пистолета по затылку, тот повалился, покатился кубарем и затих. Сержант подошел к нему, толкнул носком ботинка.
- Эй, живой? – вроде не сильно бил, зашибить не должен был. Хотя, если паренек хлипкий, мог конечно и убить. Солдат застонал, тяжело потянулся к затылку. – Живой значит. Молодец.. А я то уж думал.
Сержант уселся рядом, сразу стащил с солдата импульсник, похлопал по бокам – больше оружия не было. Перевернул его, словно мешок, уставился на лицо.
- Да что же мне везет то так! – он смотрел на мальчишку, такого же мальчишку как и Женька, если не младше. – Дитя, тебе сколько лет?
Парень замямлил что-то непонятное в ответ на английском.
- Да ладно, молчи уж. – он снова пнул его в бок, наставил на него пистолет. – Поднимайся давай. Я сказал, вставай!
Парень медленно поднялся, с опаской оглянулся на пистолет, но держался молодцом, не причитал.
- Руки за голову. Ой, и послала же мне тебя нелегкая… Я сказал, руки за голову! Пошли вперед уже! Пшел! – он ткнул ему в спину стволом пистолета, солдат послушно зашагал. Слава богу, молча.
- Вот, а ты орал! – крикнул на подходе к вышке сержант. – Посмотри на своего друга!
Женька сидел около входа скривившись, видать до сих пор не отошел от крепкого удара. Да, переборщил малость, ну ничего – не по дури же, уму учил. Подвел пленного, усадил рядышком.
- Ты его пока на мушке подержи. – отдал пистолет, Женька послушно наставил оружие на пленного. Сержант стянул с себя ремень, молча ухватил руки пленного, стянул их ремнем. – Все, готово. Ты по ихнему можешь? – Женька кивнул. – Ну поговори с ним. Спроси откуда он, остальные где. А то, я смотрю, его не сильно-то и попортило, нам с тобой побольше перепало.
Женька тихо спросил что-то, пленный вскинулся, скоро заговорил в ответ.
- Говорит, его Юргеном зовут. Его только призвали, сегодня десантировали их часть. Они должны были маршем идти, он в старый коллектор провалился. Только вылез. Говорит, что когда сюда шел, только мертвецов видел. Очень много мертвецов и технику горелую. – Юрген посмотрел с надеждой на Женьку и быстро-быстро плаксиво залепетал, Женька перевел. – Он не хочет воевать, он домой хочет. Его с улицы забрали, когда в магазин шел, форму выдали и сюда. У него дома мать старая одна, она одна не сможет…
- Заткни его. – и Юргену. – Заткнись, слышишь! Я сказал – молчать!
Но Юрген все лепетал и лепетал, тыкал связанными руками Женьке в плечо, а у самого уже и слезы по грязным щекам текли и голос сбивался. А Женька смотрел то на сержанта, то на Юргена, и дышать начал часто-часто, сам сейчас разревется.
- Ох ты ж собака. – сержант резко отвесил удар Юргену по лицу, голова его дернулась, мотнулась и повисло. Только слышно было, как он тихо хнычет, и что-то неразборчиво шепчет.
- Зачем вы так?
- Он солдат! И должен себя вести подобающе. Смотреть противно!
- Но он же жить хочет.
- Мало ли чего он хочет.
- Вы же сами сказали, что все, уже все – зачем же дальше воевать. Зачем вы так?
- Ну дурак! Слушай, студент, ты хоть и умный, но дурак. Ты головой-то подумай. Это тут, сейчас всех, а дальше? Всякое оружие массового поражения имеет свой радиус действия. Ну город накрыло, нас тут всех, а дальше! Думаешь дальше войны нет? И этот твой Юрген выйдет к своим через неделю. Думаешь его домой отправят, к маме? Нет, дадут ствол и будет он таких как ты – вчерашних студентиков пачками расстреливать! Думаешь не будет? Ты его спроси, будет или не будет?
- Не будет… - с детской упертостью ответил Женька.
- Ой ли, какие мы знающие! Это нам, воякам тупым ничего не понятно, нам лишь бы убивать. На, держи! – он резко, с силой загнал рукоять пистолета в руку Женьки, вскинул трофейный импульсник, наставил его Женьке в лицо, Юрген весь сжался, тихо завыл. – Ну, давай, до трех считаю, и все! Слышишь! Мне тебя, идиота, в расход отправить, не проблема, только легче станет. Ну, давай! Раз! Думаешь не нажму? А ты проверь! Два!
- А-а-а-а!!! – Женька зажмурился, выставил руку, пусто защелкал курок. А Женька все кричал и кричал, курок щелкал и щелкал. Крик постепенно стих, превратился в тихие всхлипывания, рука с пистолетом упала, но курок все еще бесполезно нет-нет да щелкнет.
- Ну что, студент, глотнул жизни? Это ты сейчас меня, своего, пристрелить хотел. А думаешь там, на поле боя у тебя рука не поднимется? А у него? Думаешь он стрелять не будет? Будет, еще как будет. Ну давай, кончай реветь. Ствол отдай. – сержант нагнулся, взял из ослабевшей руки пистолет, сунул в кобуру. – Ты хоть в штаны не напрудил? Ну ладно, кончай реветь уже.
- Это вы, вы сами… - сквозь всхлипывания, пролепетал он. – Вы…
- Я. И хорошо, что я, а не этот, - кивок на Юргена, - он бы в тебя не задумываясь пульнул, и не было бы студента Женьки, пришла бы матери твоей похоронка. Мол сын ваш, геройский там-то и там-то принял смерть от врага коварного, Юргена, чтоб ему пусто было.
Юрген повернулся, что-то тихо буркнул.
- Не переводи, сам знаю, что дураком обозвал. – сержант уселся рядом. – Утром пойдем, чтобы по темени ноги не ломать. Ты пока подежурь у Юргена своего. Хорошо. Через часа два толкни.
Сержант улегся прямо на землю, сложил руки под головой, подтянул колени и почти сразу захрапел.
Женька с опаской посмотрел на Юргена, Юрген посмотрел в ответ с надеждой.
- Ты откуда? – шепотом спросил Женька.
- Ричмонд, Вирджиния. – сглотнул.
- Не, не знаю. – виновато улыбнулся. – Я только про штат этот слышал.
- У нас там красиво. Я в пригороде жил. Там тихо было, буки вдоль аллеи и машины тихо ездили. Только слышно, как шины шуршат. А ты откуда?
- Я из Первоуральска. Это далеко отсюда, на Урале. Сюда я в университет приехал поступать.
- Ты тоже учишься? – он обрадовался. – Я в Политехническом университете Вирджинии учусь.
- Это у вас тогда стреляли?
- Да, у нас… - он грустно умолк. Конечно дело давнее, больше десяти лет прошло с того 2007 года, когда Чо Сын Хи с винтовкой устроил стрельбу во дворе. Но событие памятное, ославило университет на весь мир.
- Сколько их было?
- Тридцать два человека.
- А ты не знаешь, зачем он это сделал?
- Не знаю. Говорят, что просто ненавидел людей. Кое-кто поговаривает, что его со стипендии сняли, а он мстил. Знаешь сколько там легенд по этому поводу.
- А ты как думаешь?
- Дурак он был, просто дурак. Псих, а еще европейцев не любил. Ну это тоже не факт, просто говорят так.
Оба замолчали.
- А у тебя девушка есть? – невпопад спросил Юрген.
- Нет еще… - Женька смущенно улыбнулся. Ему всегда было стыдно признаться в своей неловкости с девушками. Он же даже заговорить не мог с ними по нормальному. Начинал заикаться, мямлить, в голову одни глупости шли. Один раз как-то было у него свидание, но вспомнить страшно, как он там себя вел. – А у тебя?
- Вероника. – Юрген тоже смущенно улыбнулся, спрятал глаза. – Мы с ней на вечеринке познакомились. Она на курс старше.
- И как она? – Женька хитро подмигнул. Он уже забыл, что разговаривает не с другом, а с пленным, да и Юрген похоже тоже перестал замечать стягивающий запястья ремень.
- Красивая. С ней знаешь, легко как-то с ней. – он замялся, подыскивая слова. – Говорить легко. Я, знаешь, не сильно-то общительный. Мне с девушками тяжело, как тряпка становлюсь. А тут - тут по другому все.
- Мне тоже тяжело. – решился признаться Женька. – Не получается у меня общаться. А тебе повезло. Ты уже пробовал?
- Я… - гордо начал Юрген, но тут же опустил плечи, вздохнул, облизнул губы. – Если честно, то мы только целовались один раз. Она поцеловала, в щеку. Я тоже хотел… Но страшно стало, аж до дрожи в коленках. Я подумал, что, вдруг она просто, ну так – на прощанье чмокнула, а тут я целоваться полезу. Я даже сказать ничего не смог, такой мандраж был!
- Бывает… - Женька вспомнил, как это у него было на том дурацком свидании. Вспомнил, как слова застревали в груди, и он шел, смотря не отрываясь под ноги. Да и вообще, вел себя как дурак, и клял себя же в мыслях по черному. А Катя поначалу говорила что-то, что и не упомнить теперь, а потом тоже замолчала. И как вечером, когда стояли у ее подъезда, он, вместо нежных слов бросил быстрое «Пока» и трусливо сбежал.
- Чего вы там разговорились? – сквозь сон зло буркнул сержант. – Соловьи, мать вашу!
Женька виновато пожал плечами, Юрген понимающе кивнул. И тут же все стало так просто, так понятно. Стало видно, что Юрген такой же простой парень, что и Женька и делить им собственно нечего.
- Давай спать? – тихо шепнул Женька.
- Давай. Только это, - он протянул руки вперед, - давит очень.
Женька потянулся к ремню, взялся за пряжку, но тут же отдернул руки:
- Не сбежишь?
- Куда? – и он так по настоящему, так искренне улыбнулся, что у Женьки больше не осталось сомнений. Он просто расстегнул ремень и все.
* * *
- Ах ты ж паскуда! – услышал Женька сквозь сон, но только поежился, просыпаться не стал. А в следующее мгновение его голову отбросило резким ударом, громко клацнули зубы, в голове загудело. Сильные руки схватили Женьку за грудки, подняли. Он только ошарашено вытаращил глаза на гневное лицо сержанта. – Ты, урод, что творишь! – сильный удар под дых, и если бы не руку, сжимающая ворот рубахи, Женька бы бухнулся на землю. – Под трибунал, сволочь, пойдешь! Ты меня понял? Понял? Нет? – еще один удар отбросил Женьку на стену вышки ПВО.
Только тут Женька увидел, что Юрген валяется на земле такой же избитый, как и Женька, и руки у него заломлены за спину и нещадно стянуты тугим ремнем.
- Вот же наказание. – сержант деловито подергал ремень, крепко ли держит. – Дал же бог напарничка. Ты бы ему еще ствол для верности дал, чтобы он нас всех во сне перестрелял! Ты головой-то своей думай хоть иногда! – рывком поставил на ноги Юргена. – Вставать! Пошли!
Он, то и дело толкая Юргена в спину, пошел вперед. Женька тяжело поднялся, сплюнул кровь, отер разбитую губу и, чуть покачиваясь, зашагал следом. Шли молча. Сначала хорошо идти было: там где дредноуты прошли ничего не было, только земля спекшаяся, корка пепла поверху, но потом, когда прошли мимо гигантских туш дредноутов, стало не по себе. Вчера это поле укрывало непроницаемое одеяло черного дыма, сегодня же все было видно. Тела, кругом мертвые тела присыпанные черной сажей, измазанные, распластавшие свои внутренности по грязной земле и вонь, еще не гнилая, свежая, но сильная. Женьку мутило, пару раз согнуло в приступах кашля, но так и не вырвало – нечем. Только рот наполнился едким вкусом желчи.
Сержант оглянулся, на Женьку, осклабился.
- А ты говоришь. А ведь это они, Юргены твои сделали. Не кто-то, не злой дядя сержант, а они. – и уже без злобы продолжил. – Война это брат. Война она такая. На ней не захочешь, зверем станешь…
Женька догнал их, пошел рядом. Сержант искоса посмотрел на распухшее от утреннего избиение Женькино лицо.
- Ты это, прости меня. Я же тебе не со зла поддал, для дела. Я как утром этого увидел, без ремня, меня знаешь, такое захлестнуло! Это ты спасибо скажи, что парень дурак оказался, а вот у меня, когда на востоке все это только начиналось, тоже один такой добрый выискался. Ну там конечно не так все было. Мы их к колышкам привязывали, не миндальничали. Руки нараспашку ноги тоже – чтобы не дергались. А капитан наш, вроде мужик бывалый, на одного все поглядывал – говорил, что на сына похож. Жалко ему стало этого мальца, он его от колышка и отвязал, а малец тот заточку капитану в шею. Откуда только взял? Если только в жопе прятал.
- Но он же не сбежал… - тихо ответил Женька.
- Юрген не сбежал. А если бы сбежал? А если бы он тебя моим бы ремнем и придушил? Жизни ты не знаешь! А я уже повоевал, просто так, от прихоти своей глумиться не стал бы.
- А зачем били? – и он с вызовом посмотрел на сержанта. – По уставу, да?
- Слушай, молчи лучше. По уставу я тебя вообще пристрелить должен был. Скажи спасибо, что живой еще остался! Все, молчи.
Женька замолчал, но заговорил Юрген. Громко заговорил, так чтобы Женька слышал.
- Чего он там лопочет?
- Говорит, что вы зверь, если своих бьете. То что его побили, ладно, а то, что меня – так нельзя делать.
- Ох, куда деваться! Все то вы знаете, только один товарищ сержант дуб дубом. Ты ему скажи, что если он еще меня учить вздумает, то снова получит. Причем теперь посильнее, мне кулаков на эту гниду не жаль.
- Зря вы так. Он нормальный парень. – но все же перевел Юргену слова сержанта.
Юрген не замолчал, он еще что-то сказал, даже оглянулся на этот раз.
- Что он там еще?
- Это он не вам. – ответил Женька, улыбнулся Юргену и что-то сказал в ответ.
- Слушай, ты до греха не доводи. Кончай с пленным разговоры вести, а то схлопочешь.
- Да он только сказал, что вы на физрука их похожи и все!
- Слушай, а мне откуда знать, что он про физрука? Может он тебе говорит мне по затылку врезать, с вас же пацифистов станется. А мне оно надо? Ты уж лучше помолчи, договорились.
- Договорились.
И снова размеренный шаг, и снова тяжелая тишина. Тягучая, густая. Идти тут правда полегче было, мертвецов почти не попадалось, а если и были, то целые – этих наверное тем самым оружием массового поражения и накрыло. Если честно говорить, то Женька их просто замечать перестал, даже перешагнул через одно тело, не стал обходить. Сержант поначалу все на технику оглядывался, наверное думал прокатиться, чтобы ноги не топтать. Но технике от неизвестного оружия попало крепко. Вся она была какая-то сплавленная, без острых углов, краска облупленная с черными выгоревшими пятнами.
Через час Женька не удержался, снова открыл рот.
- А мы куда идем?
- К городу.
- Но вы же сказали, что там нет никого.
- Слушай, мало ли что я сказал. Я что, на бога похож? Этот же выжил, может и там есть кто.
Юрген оглянулся, Женька ему сказал что-то.
Сержант резко остановился, ухватил Женьку за грудки.
- Я тебе что сказал? Кончай базарить! Ты в морду хочешь? Нет, ты если хочешь – скажи. Мне для тебя не жалко будет.
- Я… Я только сказал, что мы живых искать идем! – отпрянул Женька назад так, что ворот у рубахи затрещал.
- Это ты ему потом скажешь, и все остальное тоже потом, когда мы в войска придем. Ты понял? Тогда и наговоришься с ним, а пока – молчи, сука! Все!
Больше, до вечера, рта никто не раскрывал. Когда начало темнеть до города оставалось еще километров с пятнадцать, а то и двадцать. Сержант остановился, одернул за ремень Юргена.
- Здесь заночуем. – кивнул в сторону порушенного домика. – Ты пока Юргена пристрой, а я тут огляжусь. Только ремень не трожь!
- Хорошо. – зло буркнул Женька.
Он тихо сказал что-то Юргену и они вместе пошли к дому. Сержант не стал осматривать местность, вместо этого он тихо скользнул следом. Они вошли в дом, Женька прикрыл за собой чудом уцелевшую дверь. Сержант прокрался вдоль стены до выбитого окна, заглянул вовнутрь.
Было темно, но Женька с пленным устроились как раз под проломом в крыше, там, куда лился красноватый вечерний свет. Они о чем то тихо переговаривались, Женька то и дело опасливо оглядывался. Зря оглядываешься, студент, видно тебя, как на ладони. Был бы посмышленее, догадался бы не тут устроиться, а где-нибудь поодаль, в тенечке.
Пленный зашептал быстро и горячо, так, что даже отсюда слышно было. Эх, знать бы язык! Женька выслушал, нахмурился, закусил губу – видать крепко задумался, но все же кивнул. Черт, значит о чем-то сговорились. Юрген повернулся к нему спиной, Женька еще раз оглянулся и быстро-быстро стал тягать пряжку ремня. Вот вед гад мелкий! Гнида! Это что же получается, не спроста он его во второй раз отпускает, ой не спроста! Юрген, как только ремень скользнул на пол, вытянул руки из-за спины и, с тихим стоном наслаждения, размял набрякшие кровью запястья. Женька же все оглядывался, а в глазах страх – помнит его урок утренний!
Под ботинком тихо скрипнул осколок стекла, Женька услышал, встрепенулся, подхватил ремень. Юрген подал руки и Женька, быстро и неумело, намотал на них ремень, как мог стянул, защелкнул пряжку. Вот ведь хитрый, еврей наверное, думает что не замечу. Зря, даже если бы не видел, как он это творит – все одно бы заметил! Там такая слабина, только ленивый из таких петель рук не вытащит. Оба замерли, прислушиваются. Юрген шепнул что-то, Женька снова кивнул, по сторонам оглянулся, кирпич какой то приметил, поближе положил, потом еще один, обломанную ножку табурета в руке взвесил. Это что же он удумал? Это же он ищет чем его, Алексея, пристукнуть! Вот паскуда! Ну я тебе устрою!
Он отполз от окна, вышел на тропинку и нарочито громко зашагал к дому. На ступеньках перед дверью остановился, поскрипел, чтобы услышали и только потом распахнул дверь, заглянул, прищурился, чтобы глаза к темноте привыкли.
- Ну вы как? Обустроились? – расплылся в слащавой улыбке.
- Ага. – Женька посмотрел на него так заискивающе, так поддельно, что сомнений у сержанта не осталось совсем. Точно продал! Сейчас выждет момент удобный, когда я усядусь спиной к нему, и кирпичом по темечку. Причем ручки потные будут, трясущиеся – он же интеллигенция, он же просто так убить не может, у него там терзания внутренние и все такое. Эх, гнида, а я ж тебя спасал, в вышку за собой тянул. Сдох бы ты там, на улице, под небом этим сумасшедшим и все – не было бы проблем. А этого Юргена, я бы и без тебя обработал как надо, ходил бы он по струнке, не возмущался. Тут главное не затягивать, главное сразу, пока решимость есть.
- Ты пленничку то ремешок ослабь, за день руки затекли наверное.
Женька улыбнулся, на этот раз по настоящему, искренне, потянулся к ремню. Сержант выхватил пистолет, рявкнул выстрел и Юрген нечеловечески заорал, забился от горячей боли в простреленном плече. Женька замер, уставившись на расплывающееся на плече у Юргена темное, почти черное пятно. В один прыжок сержант оказался рядом с ним, резкий удар в челюсть отбросил Женьку на спину, боль вырвала его из оцепенения и он тут же заорал:
- Не надо! Не стреляйте! Алексей, не надо!
- Молчи, гнида! Кончить меня хотели, да? Че, суки, съели? Не дался вам сержант! Думаешь не видел как сговорились? Все я видел, все. Да не визжи ты так! – он рукоятью пистолета врезал Юргенту по лицу, но тот даже не заметил удара – боль в плече перерывала все чувства.
- Не бейте его! Мы не сговаривались! Мы… Не бейте его больше! – Женька торопливо отползал назад. – Он, он студент, у него мама, не бейте!
- Он враг! – рявкнул сержант, как собака, как преданная, уверенная собака и не было в его голосе ни единой нотки сомнения, одна лишь уверенность. – Он ВРАГ! Не человек - враг! Я сказал, заткниксь!
Сержант вскинул пистолет, рявкнул еще один выстрел, тягуче хлестнула кровь и Юрген, уже не крича, завалился на бок. Нога у него мелко-мелко подергивалась.
- Зачем! – заорал Женька, уставившись на развороченную выстрелом голову Юргена. – Зачем!
- Затем! – сержант уже не говорил – он рычал, брызгал слюной.
Женька соскочил, бросился к окну. Сержант вскинул пистолет, по руке ударила отдача, и Женька остановился, с удивлением приложил ладонь к груди, поднял к глазам. В свете гаснущего солнца ярко блеснули густые капли темной крови. Женька захрипел горлом, пытаясь выдавить из себя слова, но только вспененная кровь побежала из уголка рта.
- Жень, ты прости… - сержант выронил пистолет. – Жень, надо так было. Ты прости… Враг он был, Жень.
Глаза Женьки заволокло, они остановились, остекленели и он упал, глухо – безжизненно.
Сержант опустил взгляд, и сквозь поволоку слез увидел те самые кирпичи, что собирал Женька. Они были выложены на полу один к другому - кружком, а на них сложены кучкой обломки табурета. Костер он выкладывал, чтобы ночью погреться, а Алексей и не увидел – злость не позволила.
В город он пришел на следующий день, один конечно пришел. Без импульсника, без пистолета – все там, в доме бросил. Взгляд у него был бесцельный, шел он через мертвый город, по сторонам не оглядывался и все шептал себе под нос быстро и сбивчиво:
- Ты, Жень, меня дурака прости, не понял я, да только ведь и ты меня тоже пойми – враг он был, Жень. А то что мама у него – так это, у всех мама, и у врагов она тоже мама, но враг он все равно же враг…

Поединок

Поединок
Такая жизнь: то ангел станет сволочью,
то побелеет самый чёрный чёрт…
Мой верный враг, приди ко мне за помощью.
Вражда? Клянусь, вражда уже не в счёт.

Нам не подняться выше словоблудия,
но, если дело для тебя в цене,
то, падая до человеколюбия,
приди, мой враг, за помощью ко мне.

Уж мы-то оба душами не белые.
Но ты в беде? Приди, я помогу.
Всё, что могу, мой враг, тебе я сделаю,
и даже то, клянусь, что не могу.

Заполнен я, как ты, гордыней полностью,
но сил, чтобы помочь тебе, найду.
Чего ж ты ждёшь? Приди ко мне за помощью,
а то ведь я и сдохну – не приду.

Я не приду к тебе ни днем, ни полночью.
С ума сошёл?
мне!
плакаться?
врагу!?
Прошу тебя, приди ко мне за помощью –
я нам обоим, враг мой, помогу.

Леонид Барановский

В воздухе витал лёгкий, едва заметный аромат озона. Небольшие свечи в витиеватых подставках едва улавливали робкими лучами очертания большой комнаты, изящно обставленной резной мебелью.
Я сидел в мягком кресле, повторяющем форму моего тела. Мой взор мог выхватить из темноты портрет моего давнего предка, знаменитый рог из слоновой кости, стоящий на полке с редчайшими книгами, еле заметную трещину в стене и ещё тысячу милых сердцу деталей.
Непроницаемая тишина. Спокойствие родного дома…
Обман.
Я прекрасно знал, что сидел в одном из отсеков флагманского космического корабля, несущегося с огромной скоростью и извергающего огонь на врагов.
Стоит мне шевельнуть рукой, как зарево взрывов, летящие осколки, бесконечный рой кораблей, жаждущих уничтожить друг друга, иглой войдут в моё сознание через равнодушные плоскости экранов, готовых появиться в этой комнате в любую секунду.
Две империи. Два непримиримых противника. Две космические армады. Они скорее уничтожат себя, чем сложат оружие. А настало время выявлять победителя.
Я попытался забыть всё, кроме предсмертных криков пилотов в сгорающих в потоках плазмы истребителях. Закрыл глаза. И попытался найти сознание его . И он откликнулся. Он готов.
Мой близнец, хотя мы принадлежим совершенно разным расам.
Мой кумир, хотя он то же самое сказал бы обо мне.
Мой антипод, хотя мы делаем одно дело.
Мой партнёр сегодня в невидимом совершенно никому танце жизни и смерти, решающем поединке.
Мой самый непримиримый противник.
Хранитель чужой эскадры. Тот, после чьей смерти мириады кораблей станут бесполезными и беспомощными…
…Мы соединили свои нити… Мы оба стояли в абсолютной пустоте пространства, которое мы можем заполнить, чем пожелаем. Мы стоим и смотрим друг на друга. Между нами тысячи километров. В любой момент космический бой там снаружи может закончиться. Или шальной снаряд попадёт прямо в меня или в него.
Это не имеет значения. И время не имеет значения. В этот раз всё решит поединок двух Хранителей, двух гуманных разумов, двух железных воль.
Моё воображение нарисовало комнату, декорированную в восточном стиле, я сел на большую мягкую подушку… за шахматный стол. И застыл в ожидании хода противника. Мой оппонент, ставший в этой комнате похожим на неосязаемую чёрную тень, передвинул одну из белых пешек на два поля.
…Прямой поединок двух разумов не имеет формы и продолжительности. Это просто потоки воли, которыми можно нападать и защищаться, приёмов, обманов, сложных и простых подходов. Не важно, как выражен в сознании поединок, это не имеет никакого значения. Многие Хранители представляют себе подобный бой, как сражение на мечах или шпагах, кто-то — как кулачный бой.
Мне же сейчас хочется видеть сгустки воли противника в виде замысловатых шахматных комбинаций.
Как этот же бой представляется в сознании противника, я никогда не узнаю…
… Мы начали.
Я пригласил оппонента разыграть комфортную, непредсказуемую и острую защиту, которую кто-то когда-то назвали сицилианской. После очередного ответа моего vis-a-vis в воздухе прямо передо мной появились разноцветные буквы, плавно дрейфующие справа налево и сверху вниз.
Я немного напряг волю, сосредоточившись на игре. И буквы плавно переползли в длинную череду вариантов возможного развития событий в нашей партии. Потом появилась вторая шахматная доска, бледная и мерцающая, на которой в бешеном темпе сменялись позиции недалёкого будущего. По сути это было графическое отображение вьющихся вокруг меня вариантов.
Поединок Хранителей — это битва упорства, веры в себя и уверенности. Здесь не может быть мастерства (ну точнее оно априори доведено до совершенства), здесь нельзя выиграть из чистого везения.
В распоряжении как меня, так и противника имелись все шахматные книги мира, а усилие воли позволяло играть не только фигурами, но и длинными разветвляющимися гирляндами вариантов развития событий. Их точность, утончённость, многообразие зависит лишь от того, сколько внимания ты уделишь Игре.
Это похоже на advanced chess, в которых гроссмейстеры играют партию и могут обратиться за помощью к компьютеру. Каждый — к своему.
Не надо издеваться над своей памятью, запоминать, при каких раскладах везло раньше. В этой игре не может быть случайности, не может быть грубой ошибки, обидного «зевка». Её Величество Слепая Фортуна стоит рядом и кусает локти от злости. Ей даже не связали руки, её просто не пустили к игровому столу.
Настоящий бой, никакой надежды ни на что, кроме своей воли к победе. Непримиримый, честный бой по самым высоким ставкам.
…Звенящая тишина. Все мускулы напряжены до предела. Дыхание замирает при появлении красивого продолжения.
На доске — интереснейшая ситуация. У него — очень прочная позиция и мириады вариантов для массированной атаки. Мои фигуры расставлены без единой явной слабости, защита везде надёжна, но нигде не несокрушима. Я жду с нетерпением очередного выпада врага и готов огрызаться. Я — сжатая пружина сейчас.
Да, друг мой, да. Ты давишь, ты ищешь брешь, ты хочешь ударить по ней, ты хочешь испепелить меня стремительной атакой. Но смотри, смотри внимательно. Достанешь ли ты меня сразу? Ведь, нападая, ты раскроешься. И если не добьёшься успеха моментально, моя пружина разожмётся и нанесёт теперь уж несомненно смертельный удар.
Так ищи, ищи, mon amie. Ищи, но бойся. Ищи, но не торопись.
И мой партнёр не торопился. Подготовленная, предсказуемая атака. Простой блок в ответ. Он возвращается назад, но сейчас позиция его позиция чуть лучше, чем до атаки. И ещё раз так же… Микроскопические, смешные даже, но неуклонные шажки к победе. Шажки. А торопиться противнику некуда. Или почти некуда.
Значит, ищем малейшие дыры, собираем, вымучиваем по крохам преимущество? По капле выдавливаем победу, которая запомнится одному из нас надолго? Значит так? Решать судьбы двух миров, амбиции легендарных Хранителей так вяло и рационально? Нет уж!
Сжать зубы. Так, чтобы на губе остался отпечаток, так чтобы кровь в жилах пульсировала в такт долгой, бегущей в самый конец партии, в неизменный эндшпиль, цепочке вариантов.
Вдох… ещё вдох. Ну вот он. Наконец!
Я предлагаю роскошную драку, побоище в самом центре доски. В самом его сердце противник может сыграть остро. Будет много вариантов, но ошибка исключена. И тогда…
Тогда у меня будет очень плохо. Если бы мы фехтовали, это означало бы получить хорошую рану в бедро и лишиться кисти правой руки.
Зато можно было бы прижать оппонента в угол, перебросить шпагу в левую руку и попытаться достать сердца противника. Вот только достану ли?
Страшно? Очень. Это почти поражение. Правда и противнику несладко. Он полностью раскрывается передо мной. Как там сложится бой? Неизвестно. Пока — неизвестно.
Итак, рубка началась….
Нет!!!
Чужой Хранитель не хочет рисковать! Он не принял моего предложения. Слишком велик риск.
Теперь серия разменов, фигуры спешно покидают доску. Одни намёки теряют цену, другие наоборот, верны как никогда. Очертания позиций не изменились, но вкус, аромат боя уже совсем не тот, другой… Ещё размен…
И вот она! Середина игры. Его Величество Миттельшпиль!
Цветные гирлянды различных вариантов всё ещё бегут, но они уже не так нужны. Уже нет дебютных перипетий, которые наши предки столетиями шлифовали, а прагматичный эндшпиль, где всё решает техника, ещё впереди.
Этот участок игры — самый неповторимый для поединщиков. Тут хватаешь всю волю в кулак, чувствуешь сдержанное дыхание походившей фигуры, руками обхватываешь мысли и устремления противника. И не существует ничего вокруг! Вся Вселенная сжимается в одну точку. И ты гнёшь свою линию. А твой партнёр — свою.
Если начало нашего поединка напоминало отчаянную схватку фехтовальщиков, то нынешняя борьба — даже не перетягивание каната. Мы просто упёрлись лоб в лоб. Любое движение в сторону — почти наверняка поражение.
… Пешка двигается вперёд. Её намертво блокирует вражеский конь, одновременно угрожая расшатать позицию на фланге. Блок и скрытая в нём угроза атаки на другой половине поля…
Никаких глобальных прорывов или контрнаступлений. Упорная, напряжённая, страстная, ошеломляющая драка за какие-то крохи преимущества.
Удивительная по напряжению, сковывающая всё внимание. Почти что принципиальное дерби непримиримых английских футбольных команд, атлетично, лирично, по-мужски борющихся на каждом участке изумрудного газона.
Глубокий вдох. Все силы сжать в кулак. Чьи нервы крепче?
… В очередной раз перестраиваясь, Хранитель сделал очень интересный ход.
Судя по цепочкам вариантов, он не ошибочен и даже неплох. Хотя мне почему-то казалось, что мой противник не сделает его.
Что в нём такого особенного? А ничего… казалось бы.
С одной стороны, у хода был существенный плюс. Если отвлечься от игры, атак, счёта вариантов и посмотреть на позицию с высоты птичьего полёта холодного разума, то можно увидеть, что у белых заметно лучше.
Это значит, что если и он, и я будем играть дальше наилучшим образом, то меня ждёт поражение.
Оно будет нескоро. Но обязательно будет. Мой робкий огонёк жажды игры погаснет, а противник будет тлеть дальше. Чуть-чуть, экономно и прагматично.
Но будет. Неизменно.
С другой стороны… Так ходить было нельзя. Я не понимаю почему. Нет никакой ошибки, нет никаких других вариантов, ничего опровергающего нельзя придумать. Но что-то здесь не так. Вопрос – что?
Что же?!
Моё внимание целиком вобралось в позицию на доске, я весь существовал тут. Уже не только губа закушена до крови, уже пальцы впились с такой силой в крышку стола, на котором стоит шахматная доска, что алые капли медленно стекают на пол…
… Варианты развития событий летят как угорелые, всё сознание тут, все силы в борьбу, в поиск. В этом ходе надо найти крик гибнущей планеты; рождение новых звезд и всё течение огромной цивилизации должно собраться здесь.
Здесь, где борьба на жилах, соревнование в спокойствии и сосредоточенности переходит на новый уровень, перетекает в другую суть. Туда, где вопреки всему есть место интуиции, творчеству, вдохновению… озарению. Где магия становится явью, а чудеса летят, как искры из-под пальцев.
… Мысль летит, как рука в стремительном ударе, мне кажется, что я сейчас вообще не дышу. То, что ответ есть, давно понятно, даже видно, куда надо идти, чтобы его найти. Только действительность ещё не подвинулась и не пустила решение в свой обиход. Но рано или поздно ей придётся смириться.
Фигуры на второй, вспомогательной, доске уже давно стали мелькающим крошевом, цветные ленты вариантов опутывают меня, словно змеи. Но в них пока ещё нет того одного. Он должен быть, он есть, просто ещё чуть больше воли собрать в кулак собственного упорства, уже несущегося сквозь пелену действительности… Озарение придёт…
Вот!!! Вот оно!
Ленты вероятностей взорвались и волнами отходят от меня. Есть один ход. И там, на глубине, лежит Игра. Сильная, острая, комбинационная. Смертельная.
… Чёрный ферзь врывается в самый центр вражеского лагеря, отдаёт себя под бой сразу четырёх вражеских фигур.
Ещё раз варианты.
Бить ферзем, понятное дело, нельзя. Вот она атака… Да, вот. Раз, ещё шах… и элегантное etouffe, спёртый мат. Вражеский король погибает, задушенный собственными подданными.
Обе ладьи могут взять ферзя. Вот тут надо глубоко копнуть и увидеть, что это не жертва, а размен. И после него лучше уже у меня. Это всё просто.
Противник, как и следовало ожидать, бьёт конём. Безболезненно, чётко и просто. Нет в позиции слабости, не связаны руки, нет моментальной атаки. И не вернуть никак потерянную самую сильную фигуру.
Всё просто, тихо и безнадёжно для чёрных… казалось бы.
И вот! Вот он ход, от которого вновь волны вероятности разбегаются, словно сонмы брызг в самом сердце урагана.
Тихое, незаметное, пассивное даже на первый взгляд движение пешки… И всё переворачивается с ног на голову…
…Последние два хода похожи на неповторимый финт футболиста-технаря, зажатого четырьмя защитниками, который переворачивает огромное численное преимущество противника в их решающий недостаток.
Или это как неповторимый удар маэстро бильярда, шар которого зажали у самого борта. Обычный сферический кусочек слоновой кости после вдохновлённого касания летит по невиданной доселе кривой, кажется, что он нарушает все законы физики. Но он останавливается именно там, где захотел Мастер.
Или это как фехтовальный выпад из-за спины. Или ещё что-то, не имеющее аналогов в нашем мире.
Но больше всего это похоже на работу художника, всю жизнь убившего на написание одной-единственной картины, которая долго казалось совершенно пресной. И которая стала шедевром после добавления одного-единственного штриха…
… А бой идёт…
Парадоксальный ход скукожил позиции обеих сторон, построения стали неправильными, некрасивыми, неудобными как для чёрных, так и для белых. Лишний ферзь при этом пока не может проявить себя. Зато чёрные проводят яростную и многоликую атаку.
И всё же. Пока я — смертельно раненный фехтовальщик, почти зажавший в угол врага. Неудержимый, но попробуй, превозмоги себя, отбейся от него, продержись чуть-чуть. И он сам падёт от потери крови к твоим ногам. Падёт, совершенно мёртвый.
Но ты только сначала продержись!
Вот она, настоящая Игра!
…Выпад, атака, движение пешки. Защита. Новая угроза. Отход ладьёй. Подготовка выпада. Маневр королём. Шах. Связка, ещё один выпад…
И несётся, несётся переливающаяся лента возможных вариантов. Теперь она — одна прямая линия, которая и не думает ветвиться. Есть только одна атака, которая не позволит противнику перехватить инициативу. И от неё есть лишь один ответ.
Это уже не драка. Это игра на острие, путь по лезвию ножа. Долгий, очень долгий путь. Каждый из нас может свалиться на нём в любой момент.
Я сжался до предела, с замиранием сердца смотрю за тем, как меняют своё положение фигуры на чёрно-белой доске…
Последние усилия… И я с рёвом, как штангист, вытягиваю вариант до конца. До самого конца. Точно и неизменно ведущий меня к победе.
Да! Да! Я сделал это! У него нет защиты. Просто нет! Гроссмейстеры в таких случаях из уважения к технике оппонента сдаются, но тут на кону лежит слишком многое.
Теперь игра летит с сумасшедшей скоростью. Ещё чуть-чуть и чужой Хранитель сделает свой последний вдох.
Неожиданно игровое поле покрывается рябью. Видя, что поражение неминуемо, мой vis-a-vis пытается изменить правила игры! Доска пытается свернуться в трубочку. И теоретически, это может получиться, воли б хватило.
Нет, надо помешать, я делаю ход…
Хлопок!
…Я открываю глаза, успевая заметить напоследок в уголке век, как лежит в точно таком же отсеке точно такого же космического корабля труп другого Хранителя. У него лопнули нервы, он отдался борьбе целиком.
Он защищал свою армаду до конца. Даже пробовал оспорить законы Мирозданья.
Непримиримый боец, о котором сложат легенды.
Покойся с миром, Хранитель!
Сияй вечно в самом трепетном уголке моего сердца, мой враг!

Голос - 2

№ 2.
Красивые описания, философские мысли. Замечательный рассказ. Но! С первого раза понять мне, абсолютно не сведующей в шахматах девушке, все ходы и шахматный жаргон оказалось не под силу. Бросила это занятие, подождала пару минут и начала читать по-новой, уже стараясь вникнуть в каждую буковку. И это все-таки минус.

А вообще, оба автора справились с задачей, раскрыли тему. И после прочтения у меня лично осталось странное, и я бы даже сказала гнетущее чувство беспокойтва и тоски. Наверное, так и должно быть после ТАКИХ рассказов.

Все же мой голос - произведению № 2.

Круто, меня проняло.

В первом герой хоть и умудрённый опытом вояка, но всё же доведенный войной до шизофрении, во втором, трезвомыслящий и просчитывающий каждый шаг, но по сути своей он больше шахматная фигура, чем человек.

В первом сумасшедшая динамика, военные действия накрывают как ловина, во втором чёткие просчитанные шаги, подбор комбинаций.

Концовка в первом достойная, она показала как ужасна война, как она отвратительна, но не выстрелами и смертями, а тем, что она делает с человеком, тем в кого она его превращает. Во втором концовка в принципе предсказуема, но радует, что вражду двух космических армад могут разрешить два Хранителя, причём смертью одного, а не тысяч солдат,т.е. гуманно и цивилизованно, это некая альтернатива Олимпийским играм, которые тоже когда-то заменили войну.

Итог: Мой голос за Лёд:) за гуманность и аристократичность шахматных битв, за произведение №2.

Разборов делать не буду, просто отдам предпочтение рассказу под номером 1. За эмоции, описания, технику, полёт фантазии и прочее... Второй рассказ немного подкачал своей банальностью, но это видимо связано с жизненным периодом автора - он просто не мог написать иначе.

Итого: -4+3= -1

"Поединок".
Минусы:
1. складывает образы сознание - ясно, но хрена ли и, главное, как это из-за гибели Хранителей кончится война, можно было бы им обоим еще по косячку давануть и войны бы не было.
2. Очччень долго идет описание игры, здесь ну хоть одну изюминку впихнуть...
3. Два раза - "мириады": м-ды кораблей и м-ды вариантов. резануло слух. Кстати, че это? Може - миллиарды?
плюсы:
1.Читается легко, мягко с самого начала, расслабдяет, язык плавный, простой.
2. Ни разу не встречал такого образного и чувств-го описания обычной шахм. игры, оригинал.
и 3. Вообще, я понял, - это про то, как Павлюченко с Аршавиным у Бигбэна мозги разминают в межсезонье. Дерби все-таки. Уважаю и шахматы и футбол. Изумрудное поле, Ха!
Итого: -3+3 = 0

Итак, берем калькулятор, складываем: -1+0 = -1. Напрягаемся, ни хрена не ясно. Выкидываем калькулятор, смотрим. Все же 0 больше, чем -1, поэтому рассказ 2, хотя по интересности хотелось отметить первый .
Асталависта, коллеги. пишите письма мелким почерком.