|
|
|
IX — I тур — Проза — Партия 2
|
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
IX Турнир начинающих писателей
Условия голосования:
1. Аргументированное мнение голосующего по каждой работе. Даже если на уровне понравилось/не понравилось — распишите подробнее, чем именно понравилось/не понравилось каждое произведение.
2. Каждая работа оценивается по шкале от 1 до 10, где 1 — самый низший балл, а 10 — наивысший.
3. Срок голосования: до 3.09 включительно.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
№1 — Пожалейте мою юность
1
Удар в живот. Точный, резкий.
Он упал на жгучий песок. Глаза открыты, перед ними пустота бесконечного неба. Солнце стояло в зените. По лбу стекали капелька пота, ноздри часто расширялись от дыхания, рот полуоткрыт. Боль пришла не сразу. Дышать стало тяжело, так что из глаз прыснули слезы. Парень скрючился, прикрывая рукой живот.
Он повторял чуть слышно: «Надоел-надоел-надоел».
- Идиот, - закричал Али. – Ты, криворукий дурак, - парень подбежал к Асаду и пнул брата ногой.
Между ними разница в год, но Али всегда казался статным и более взрослым. Он оценивал себя с позиции главы семьи, первый после отца, а потому ответственность на нем лежала самая тяжелая. Другое дело Асад, средний сын. Средний, а значит ни там, ни сям, всегда по обе стороны баррикад, принадлежащий себе одному.
В драках особенно чувствовалась эта разница. Это важно в разборках, так считал Али, они должны уметь драться, чтобы защищаться. «От кого?» - спрашивал Асад.
- Ладно, с тебя на сегодня хватит. Пошли домой, - сказал брат.
Асад захрипел и прокашлялся, но поднялся, придерживая рукой больное место.
- Болит? Извини, не рассчитал, - пробормотал Али немного горделиво, протягивая руку. – Только отцу не говори, ладно?
- Пошел ты, - пробурчал Асад. Он постарался пойти быстрее, чтобы не показывать подступивших слез.
Сегодня был его день рождения. Пятнадцать лет. Вроде как возраст, который подготавливает тебя к чему-то важному, ответственному, с другой же стороны – еще есть время поделать всяких глупостей.
- Эй. Ну, постой, - позвал Али, но парень только отмахнулся. – Ну и вали, придурок.
Он всегда соглашался со старшим, когда тот говорил, что надо делать и как поступать. Али повезло, он ходит в какую-то там секцию по самозащите, и попутно учит Асада новым приемам, точнее отрабатывает на нем пройденный материал. Да и юноша рад бы отказать, но то ли гордость, то ли воспитание не позволяло.
Тем не менее, рыдать ему хотелось громко и не от боли в животе, а потому что, так не честно. Он не пытается быть похожим на старшего брата, что так навязывает ему вся семья, Асад просто хочет быть самим собой.
Он шел давно знакомыми кварталами. Длинные и узкие коридоры из стоящих рядом домов, над головами протянуты веревки для белья, точно паутины. Свет солнца едва доставал досюда, поэтому в трущобах всегда полумрак, но оно и к лучшему, летом столбики термометров достигают своего пика.
Хочется, конечно, отметить день рождения с Алией, но мама просила посидеть за семейным ужином. Да и это было бы неуважительно к родителям.
Асад остановился отправить Алие несколько смсок:
«Привет!»
«С Днем Рождения, Асади! Ты где?»
«Я, кстати, недалеко тут!»
«Хочешь зайти?»
«Да, было бы круто, но мне надо домой»
«Ну, на пару минуток, ну, пожалуйста, я так по тебе соскучилась»
С ее ответами иногда приходит реклама.
Одна из них надоедает, что запомнилась почти наизусть: «Похищены трое израильских подростков, если у вас есть сведения об их местонахождении или о людях причастных к похищению, убедительная просьба, обратиться по этому телефону».
Али был вне себя от радости, когда узнал об этой новости.
- Поделом им, - сказал он. – Итбах аль-яхуд
- Помолчи, - резко ответила мама. – Ни одна мать в мире не заслуживает, чтобы ее ребенка похищали, ни арабка, ни еврейка. Такие злодеяния нельзя оправдывать.
- А ты что молчишь? – гаркнул Али. – Или тоже думаешь, что этим сосункам стоит топтать землю?
Асад не ответил. Он не знал, что в таких случаях нужно отвечать.
Прошла уже неделя. Говорят, что в момент похищения ребята сумели дозвониться до полиции, но там сочли, что это розыгрыш.
Парень только догадывался, что могло последовать за такими «розыгрышами». Расправа. Возможно война. И жертв будет больше, нежели три подростка.
2
Его приход оповестил лай дворового пса по имени Раджа. Скрип ржавой двери и…
- Сюрпри-и-и-из!!!
Раздался хлопок от шутихи и разноцветное конфетти посыпались снежинками на пол.
- Рано, это я. - Али улыбнулся и, скинув кеды, прошел к семье.
- А где твой брат? – спросил отец.
- Мы с ним разминулись. Наверное, пошел к Алие. Он через ее дом пошел.
Четырехлетняя Фатма подбежала к Али и показала ему рисунок, на котором три неуклюжих человечка держались за палочки-руки. Сверху справа листа намалевано солнышко. У всех, даже у светила, улыбки аккуратно выведены красным фломастером.
- Смотри, Али. Это я подарю Асаду. Это ты, это я, а это Асад. Красиво?
- Очень, - парень наклонился чмокнуть сестренку. – Ты молодец. Я думаю, Асад скоро подойдет, - он кивнул маме.
- Хорошо. Я пока поставлю на тихий огонь, пусть подогреется. Он придет с Алией или один, он тебе не сказал?
- Честно, не знаю, - признался Али и уселся на диван перед телевизором.
- Ты бы умылся хоть, - проворчал отец.
Будто не услышав его, парень принялся щелкать пультом. В доме стояла духота, но уют создавал пряный запах, доносящийся с кухни.
- Фатма помогала накрывать на стол и резала салат, - с гордостью произнесла мама, когда вошла в комнату. – Мамина помощница... – женщина затаила дыхание.
- К западу от Хеврона были найдены тела похищенных ранее подростков… - голос диктора прервался, когда Али выключил телевизор и посмотрел на мать. Она стояла, немного растерянная и поникшая.
- О, Аллах, позаботься об их душах, - сказал отец.
- У свиньи не может быть души, - гневно ответил парень.
В комнате повисло молчание. Повеяло холодом. Резко стало неуютно. Приятный запах свежих блюд будто испарился.
Отец, сидевший на кресле, лишь цокнул, но в ответ промолчал. Оба родителя смотрели на своего сына по-новому, с какой-то опаской.
- Али… - прошептала мама, поднося ладонь ко рту.
- Что? Будто вы сами не понимаете, что так правильно? – парень подскочил на месте.
- Помолчи, - прикрикнул глава семьи, а затем обратился к жене. – Сейчас небезопасно находиться на улице. Позвони Асаду, спроси, когда он будет. И идем, садимся за стол.
Али не мог перечить отцу. Склонив голову, он прошел в свою комнату, хлопнул дверью и уселся на пол, облокотившись спиной к шкафу. Зависть к младшему брату грызла изнутри. Кажется, что с самого детства. Эта попытка заслужить любовь, признание, не давала покоя. Хотелось бить кулаками о стены и крушить мебель. А тут выходит, что всеми обожаемый малыш Асад – всеобщий любимчик, у него даже девушка есть, что Али бесило больше всего. Почему, у него, у старшего, ее нет. Чем он хуже? Или этот рисунок Фатмы, сестренка ни разу не дарила ему рисунков. Она, вообще, ему ничего не дарила.
А о старомодности родителей и речи быть не может. Как так можно? Печалиться о смерти врагов? Неужели их народ не претерпел столько смертей и страданий, что кончина трех жидов может таким трауром сказаться на семье.
Али провел руками по лицу.
- Не-на-ви-жу-их, - прошипел он.
Он осмотрел комнату, брату сегодня исполняется пятнадцать, самый повод отметить по-мужски, надо его напоить. Возможно, водки с энергетиком хватит, чтобы заставить его как следует проблеваться. Али улыбнулся самому себе.
- Сынок, - крикнула мама с кухни. – Асад сказал, что будет через несколько минут. Ты идешь?
- Иду, мама.
3
За столом они сидели, молча, слушали тикание настенных часов, откуда-то доносилась музыка. Фатма, немного уставшая за весь день, рисовала очередной шедевр, мурлыкая под нос какую-то детскую песню. Мама периодически следила за временем. Несколько минут, это может и пять, и десять, и пятнадцать.
- Когда он зайдет, - вдруг сказала она. – На счет три, поняли?
- Угу, - отозвался Али.
И снова тишина. Отец листал газету, читая последние новости. Проблема газет в том, считал он, что они всегда опаздывают. Очень сложно отслеживать по ним, что происходит в мире. Но тут ему нравился процесс.
Али наблюдал за членами семьи. Вот они, рано поседевший папа, с грубой щетиной и очками, выглядит как доктор, а на самом деле работает на стройке. Мама, сложно оценивать красоту матери, она всегда хорошо выглядит, наверное. Другое дело, что они не традиционное мусульманское семейство. Нет этих черных до самого пола одеяний, мама даже ходит с непокрытой головой. Здесь с этим проще… но нужнее ли? Почему они подражают завоевателям и теснителям?
Прошло полчаса.
- Он, наверняка с Алией, - усмехнулся отец. – Надо было ему позволить с ней остаться, к чему весь этот спектакль? Он уже взрослый.
Али сжал кулаки, но промолчал. Как же, взрослый. Этот юнец сегодня валялся в песке, держась за живот и едва хныкал как девчонка. И представить, что сейчас, этот самый юнец вкушает плод запретный, не, да хотя бы целуется, нет!
- Либо, чтобы пригласил ее. Так даже надежнее, - сказал отец, переворачивая очередной лист.
- Надежнее от чего? – спросила мама, уже неотрывно смотрящая на часы.
Вновь тишина. Тишина, которая постепенно теряла свою праздничную атмосферу. Кажется, даже приготовленные блюда начали покрываться коркой льда. Звон в ушах, каждый из присутствующих чувствовал какую-то угрозу, волнение, подступающее к самому горло, но и каждый не мог признаться в этом.
Сорок пять минут. Город погряз в сумерках. Понемногу ночь вступала в свои владения, тьма закрадывалась в переулки, вытесняла дворовых котов и крыс. Свет фонарей отпрыгивал по лакированным каменистым домам и дорогам. Вокруг все подсвечивалось желтизной.
- Мама, - наконец позвала Фатма, оторвавшись от рисования. – А где Асад?
Женщина тут же встала и подбежала к телефону.
- Я ему устрою день рождения, - строго произнесла она, набирая номер сына. – Хотя бы позвонить может? Я, что? Запрещу разве, но предупредить же. Что за бестактность!
Она прислонила трубку к уху и застыла. Ее лицо постепенно начало меняться, со злости к растерянности.
- Не отвечает, - тихо произнесла она.
Отец взглянул на жену и улыбнулся:
- У него сейчас такое время, - потом он перевел взгляд на сына и строго прошептал. – Ты опять его ударил?
- Да не бил я его, - взорвался Али. – Он наверняка сейчас с Алией трахается, что вы так волнуетесь? Я бы на его месте трахался.
Фатма непонимающе уставилась на старшего брата.
- Я позвоню Алие, - сказала мама, не обращая внимания на развивающийся скандал. – Рами, попробуй дозвониться ему со своего. Хорошо?
- Боже, подумаешь, на полчаса задержался, - огрызнулся Али.
Такой опеки он не получал. Почему-то никто не искал его с таким упорством, если он задержится где-нибудь. А может быть, он не давал повода за него переживать? Просто это обидно. Брату достается больше, только потому, что он младше.
Время шло. Минута за минутой, но шло, старило вокруг всех и каждого, одинаково медленно.
- Алия, милая, это мама Асада, скажи, а он с тобой? Я… а, да? Спасибо, дорогая, всего хорошего.
Мама выключила телефон. Теперь она волновалась не на шутку. Ее выдавала дрожь в голосе, в руках, страх.
- Она сказала, что он ушел сразу как мы ему звонили. Али, от Алии самое долгое, сколько идти?
- Десять минут, - тихо произнес парень.
Звонок с рингтоном, который так раздражал Али, сейчас заставил его расслаблено выдохнуть. Отец с улыбкой на лице показал фотографию Асада с телефона.
- Ну, я же говорил, Алия, наверное, приврала, все хорошо.
Он нажал на кнопку.
- Асад, сынок, мы уже начали волноваться, поторап…
Али никогда не видел отца таким взволнованным. Лицо папы исказила гримаса непонимания, правый глаз дернулся. Отец так и остался стоять с открытым ртом.
- … да, - наконец произнес он. – Это телефон моего сына…. Где вы его нашли? С-спасибо. До свидания.
- Что, Рами. Это Асад? Что случилось?
- Это не Асад. Его телефон нашли недалеко от дома Алии. – Отец опустился в кресло. Приложив руку к виску, он принялся его массировать.
4
Прошел час.
Целый час с тех пор как вызвали полицию, и в доме началась настоящая беготня.
Фатма никогда не видела плачущую маму. Она как раз ее рисовала, но для слез не нашлось синего фломастера, они же должны быть синие, наверное, он закатился под кровать, но сейчас было лень его искать. Поэтому, на этот раз, у мамы будет улыбка, красная, как у всех. Но потом, она обязательно нарисует ей слезы.
Али сидел с полицейским и давал показания. Он старался не врать, признаваясь, что немного повздорил с братом и позволил ему уйти, но ведь так часто бывает, в чем тут его вина? Больше его волновал вопрос, почему этим занимаются евреи, в его доме, сидят и задают вопросы на их поганом языке, который он знает постольку поскольку.
- Почему ты оставил его? Почему именно сегодня? – сокрушалась мама. – Ты же знал о сюрпризе, почему не пошел с ним?
А, правда, почему? Всякий раз, когда Асаду представлялась возможность уйти – он уходил. Али не выбирал такой ответственности, ему было даровано первенство.
Улиткой протянулся второй час. Еда на столе давно остыла и к ней так до сих пор никто и не притронулся. Хотя есть хотелось сильно, особенно Али, он с утра ни крошки в рот, но в такую минуту, показать свою слабость и набросится на праздничный торт – не самый лучший случай.
А они задавали вопросы. Всем! Тому, кто нашел телефон, знакомый парень. Он нашел его в овраге недалеко от дома Алии. Ее тоже вызвали вместе с семьей. Асад действительно ушел сразу, как только родители ему позвонили. По крупицам информация начала собираться, но это не проясняло ровным счетом ничего.
- У Асада были какие-то проблемы в семье? В школе? – спрашивала психолог. – Как вы можете его описать? Не было ли в его поведении, чего-то подозрительного? У него есть любимое место?
- Нет,… нет, он хороший мальчик, ему никто не желал зла, у него сегодня день рождения, - тараторила мама. – Мы как раз готовились к сюрпризу. Я не понимаю, что значит подозрительное?
- Апатия, меланхолия.… Не был ли он в депрессии?
Когда мама волнуется, то начинает перебирать бусины на четках, настолько старых, что, кажется, ее дед еще держал их в руках, настоящая семейная реликвия.
Али понимал, к чему она клонит, со своими вопросами. Гораздо проще обвинить арабского юношу в суициде, нежели принять суровую правду.
- Ты думаешь? - вдруг встрял он. – Что мой брат сам выбросил телефон? Ты тупая?
- Али, - отец повысил голос. – Пожалуйста, помолчи.
- Да что вы! В самом деле, не понимаете? Это война. Его похитили! Потому что трое ваших мертвы. Он бы никогда не покончил жизнь самоубийством. Это же Асад, какое к черту самоубийство?! Алё! Вы проигнорировали, когда ваши вам позвонили, подумали, что это шутка и сейчас не хотите верить в то, что его похитили! Вы дебилы? – прокричал парень и стукнул кулаком по стене, так, что мама подпрыгнула на месте.
В этом случае Али был уверен, кто-кто, а именно ему в их семье выпадет быть первопроходцем в качестве жертвы. Этакая романтическая мечта подростка - умереть во имя чего-то, за какую-то цель, умереть сражаясь, даже так. Мириться с Асадом даже в смерти он не хотел.
- Вы уже начали искать? – спросила мама. – Уже организовали поисковые отряды?
- Мы не владеем необходимой информацией, но мы делаем все, что в наших силах, - ответил полицейский, который вошел в помещение.
- Я чувствую, - плакала мама. – Что-то плохое. О, Аллах, пощади моего сына. Это я виновата.
Слезы стекали по ее лицу и падали каплями на пол, разлетаясь, будто на осколки. Фатма смотрела на них и представляла, как сейчас этот поток не остановится. Соленой воды будет все больше и больше.
Она будет наполнять их дом. До конца, без края.
5
За часом длился другой, третий, четвертый.
Мама кое-как уложила дочку спать, пообещав, что завтра все будет как раньше. Асад обязательно вернется, и всей семье они отметят его день рождения. И ничего страшного… торт купят новый, гораздо больше и вкуснее. Сами испекут.
Хуже этого может быть только самообман, думалось Али.
Каждый винил себя. И всему виной: «Если бы». Если бы Али остался с ним, то можно было избежать такой ситуации. Да, наверняка попался бы другой парень или девушка, но это был не Асад. Может, хоть один его урок пригодился? Вот Али бы им показал, он бы постоял за себя.
Ужин затягивался. Ложка риса застряла в горле парня, но он насильно проглотил и запил водой, почувствовав, как холод пробегает к желудку. На большее он был не способен. Иначе вырвет.
К дому подтянулась толпа народу. Кто-то из соседей уверял, что видел подозрительную черную машину.
Кто-то видел белую,… красную…
Машина всех цветов радуги стояла недалеко от дома Алии. Там сидели несколько людей, один или трое, или пятеро, целая бригада.
Али это порядком раздражало, но пытаться как-то воспрепятствовать потоку этого идиотизма, но не мог. Кто послушает шестнадцатилетнего щегла?
Маму успокаивали несколько женщин и психолог. Полицейские сновали как у себя дома, что сильно раздражало. Отец курил сигареты. Одну за другой. Он не курит так много.
Парень ушел в свою комнату и рухнул на кровать.
Сдерживаться не было больше сил. Слезы сами хлынули из глаз и почти насквозь промочили подушку. Страх, что надежда – зазря. А больше того, что его последние слова брату, не самое приятное, что можно было сказать на прощание. Зачем он его ударил?
Али знал зачем, из-за ненависти. Ударить как можно сильнее, чтобы ему, самому было больно. Сама мысль, что его брат корчится от боли, придавала уверенности, что он сильнее. Он докажет всему миру, что лучше. Он герой.
Но кому сейчас нужен герой, который рыдает как девчонка?
- Придурок, - простонал он. – Какой же я идиот. Дебил…
6
Они настояли, чтобы им показали тело сына.
Обгоревшие пальцы и часть руки, выжженные волосы, брови и ресницы, гематомы по всему лицу и по телу, кровавые потеки. Хотя, кровь на затылке успела немного застыть. Волосы были склеены и испачканы в грязи. Из одежды, только трусы.
Худое тело. Высушенный скелет, обтянутый кожей. Посиневшие губы, слегка облупились.
Рука заныла, когда он увидел синяк на теле брата. Тот, который он ему поставил.
Он лежал смиренно на холодном столе морга, точно спал.
Он лежал и не дышал…
От автора:
В память Эялю Эфраху, Гиладу Шаеру, Нафтали Френкелю и Мухаммеду абу-Хдейру
Основано на реальных событиях.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
№2 — Я помню
Отделение интенсивной терапии. Реанимация. Царство несогласных уходить в мир иной. Тех, кто вгрызается в эту жизнь зубами, словно питбуль в подвешенную на дереве покрышку. Сама смерть не в силах ослабить эту хватку. Тут тела сшиты с душей искусными руками врачей. Переплетения проводов и капельниц, букет из медикаментозных запахов и монотонный звук, отсчитывающий пульс...
Пип, пип, пип...
Словно жизнь капля за каплей возвращается в тело...
Пип, пип, пип...
Точно мерцание курсора на холсте Microsoft Word...
Пип, пип, пип...
Это тает ледник, что сковал сознание...
Пип, пип, пип...
Топчется на месте азбука Морзе...
Пип, пип, пип...
Тюрьма мыслей...
Кома...
От белых простыней пахнет стерильной чистотой. Бинты обвили голову, похоронили под собой лицо. Чуть выше левого виска место попадания пули. Проступает красное пятно. Трубки. Система принудительной циркуляции легких. Имитация дыхания. Блеф в покере со смертью.
- Я знаю, ты выживешь, - она говорит не ему. Себе.... Хочет верить в свои же слова, - все будет как раньше, - гладит его неподвижную руку, он лишь отвечает электронным эхом....
Пип, пип, пип...
- Мне так тебя не хватает, - руки говорят о возрасте их обладательницы. Около сорока. Кольца на пальцах кричат о достатке. Бриллиантовые отблески...
- Ты выкарабкаешься, я знаю, ты сильный, - недавно выкрашенные в салоне волосы гладят плечи. Тонкие губы вздрагивают. Слегка отставив указательный палец, средним смахивает скопившуюся в уголке глаза слезу. Размазывает ее по обвисшей от усталости коже, оставляя за собой лишь красный след от надавливания. Но даже он не придаст красок темным теням выведенными бессонными ночами.
- Алина Николаевна, - еле слышный голос бесшумно вошедшего в палату телохранителя. Женщина, вздрогнув от неожиданности, оглянулась:
- Боже, Миш, напугал то как.
- Простите, Алина Николаевна, но там.... Врачи, в общем, говорят, что Андрею Викторовичу нужен покой. И за Вас переживают, - высокий, широкоплечий мужчина с явно военной выправкой слегка смутился, будто извиняясь за последующие слова, - Вам бы тоже не помешало бы выспаться. Все-таки третьи сутки пошли...
- Да, Миш, сейчас, - она еще раз одарила взглядом неподвижное тело своего возлюбленного, - сейчас поедем домой.
- Правильно, Алина Николаевна, отдохнете... Поспите... А завтра приедете с новыми силами, - Михаил помог ей подняться со стула, аккуратно придерживая под локоть, - и Андрей Викторович вряд ли хотел, чтобы Вы так убивались около него...
- Вряд ли хотел... - эхом прозвучали из ее уст слова охранника. Они не спеша поплелись к выходу из палаты. Стоя уже в дверном проеме женщина еще раз оглянулась на лежащего, словно собравшись с духом, покинула комнату. Они не могли видеть, как в этот самый момент у оставшегося в одиночестве больного слегка дернулся палец правой руки...
Пип, пип, пип...
Не могу никак понять что же произошло. Не помню как оказался тут. Да и кто я вообще такой. Лишь мелкий песок под ногами. Но не похоже на улицу. Ни малейшего дуновения ветра. Только непроглядная тьма. И песок. Не знаю сколько времени нахожусь тут, лишь продолжаю брести вперед. Если бы меня спросили, как долго я иду, вряд ли бы дал на это внятный ответ. Может час, может день. Может месяц или год. А может быть и пару минут. Не знаю. Не помню...
Возможно сейчас ночь, но над головой ни одной звезды. Сколько не вглядывался вверх, так и не заметил даже намека на луну. Правда, меня не покидает чувство, что я знаю ответы на свои вопросы. Просто они мне сейчас не нужны, а от того временно о них забыл... Обо всем забыл, потому что так нужно. От этого мне легче, благодаря данному ощущению понимаю, что все идет правильно, все так как и должно быть. Мне не страшно. Даже как-то спокойно. Только слегка тоскливо.
Вдруг заметил, что песок под ногами стал плотнее. Под ним явно что-то есть. Опускаюсь на колени, запускаю руку в глубь. Едва пальцы утонули под слоем песчинок, как тут же уперлись во что-то твердое. Очищаю небольшую площадку. Стучу по ровной поверхности кулаком. Дерево. Чтобы разглядеть что это, нагибаюсь как можно ниже. Практически касаюсь носом земли. Ноздри даже различают влажный, трухлявый запах. Чувствую как из нагрудного кармана рубашки выпал небольшой предмет. Зажигалка! Как же я не проверил карманы раньше? Или проверял? Не помню.
Где-то с третьего раза искры кремния сменились огнем. Резкий свет слегка ослепил, но уже через пару секунд глаза привыкли. Оглядываюсь. Однако, ситуация мало прояснилась. На сколько имею возможность оглядеться: все усеяно песком. Но теперь могу хотя бы отчетливо рассмотреть что под ним. Паркет. Гашу свет, дабы дать зажигалке остыть. Подымаюсь на ноги, машинально отряхиваю колена. Вновь извлекаю огонь, чтобы продолжить двигаться вперед.
Спустя несколько десятков шагов, перед мною выросла стена. Похоже нахожусь внутри какого-то здания. Паркет, теперь это... Стена обклеена плотными обоями, но сколько не пытаюсь разглядеть потолок - все тщетно. Видимо он очень высоко. Двигаюсь вдоль нее, ведь где-то же должен быть конец.... Или начало... Или дверь... Дверь! В памяти всплыли какие-то картины из недавнего прошлого. Как бежал по какому-то длинному коридору, пытаясь найти выход. За одной из дверей была эта темнота. Эта пустыня. Но я, видимо, ошибся. Тут нет ничего, кроме песка. Это не выход. Это ловушка. Еще немного и предался бы полному забвению. Остался бы тут навечно... Нужно выбираться из этой комнаты!
Ускорил шаг, почти бегу. Рукой веду по стене, дабы быть готовым к любым неожиданностям. Время исказилось. Будто зависло. Растянулось. Дыхание сбилось. Пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Нужно собраться, взять себя в руки. Опускаюсь на корточки, облокотившись спиной о стену. Массажирую виски, привожу в порядок мысли. Запрокинул голову назад, затылок касается обоев. Закрываю глаза. Замираю. Тишина. Стараюсь не нарушать ее даже звуками собственного дыхания. Слышу за стенкой приглушенное пикание:
Пип, пип, пип...
Что там? Прильнул ухом к стене. Голос. Еле различимый голос!
- Йа наю, и вышишешь
Не могу разобрать о чем говорят, но похоже голос женский.
- Йо удет ка аньше
Не слышно. В досаде сковырнул пальцем кусок обоев... Под ними что-то есть. Начинаю сдирать их большими кусками. Несколько слоев. Не может быть.... Под ними дверь! Заперта. Из замочной скважины пробивается тусклый свет. Заглядываю. Похоже это тот самый коридор, что я искал. Напротив двери между канделябрами со свечами весит картина. Портрет женщины в стиле экспрессионизма. Возможно даже работа руки самого Модильяни. Глаза ее вырезаны. Но черты лица.... Такие знакомые, такие родные.... Она печальна, грустна... Ее уста зашевелились:
- Мне так тебя не хватает
От неожиданности я отшатнулся назад. Она обращалась ко мне... По коже пробежала мелкая дрожь. С небольшой опаской но все же вновь прильнул к замочной скважине.
- Ты выкарабкаешься, я знаю, ты сильный
- Как мне открыть эту дверь? - практически надрываясь кричу ей сквозь стену. Будто испугавшись чего-то она вздрогнула, стала оглядываться по сторонам. Приложила тонкий палец к устам. Видимо опасается, что кто-то услышит наш разговор.
- Алина Николаевна
Грубый мужской голос. Он должен был принадлежать самому Сатане. Женщина на полотне поежилась. Мимо двери пронеслась чья-то зловещая тень. Из ее вырезанных глаз потекли ручьи крови. Похоже все-таки этот некто, которого так боится портрет, все же услышал нас. В замочную скважину на меня смотрит чей-то окровавленный глаз. Хищный, злобный. Резко отпрянул назад, чуть ли не повалившись на спину... Вдруг осознаю, что теперь ей достанется из-за меня. Я обязан ее защитить. Прийти на помощь. Начинаю бить изо всех сил в дверь, пытаюсь ее выломать. Но та не поддается. Слышу разговор в коридоре. Не могу различить слов из-за шума собственных ударов. В тот момент, когда силы практически покинули меня, дверь неожиданно отворилась сама. Вбегаю в коридор. Картина пуста. Лишь несколько кровавых потеков от рамы к полу. Видимо, опоздал... Не успел. Руками ощупываю пустое полотно:
- Прости, я действительно хотел тебе помочь, - зажмурив глаза, лбом беспомощно уперся в стену.
- Вряд ли хотел...
Женский голос за спиной. Оглядываюсь. Весь коридор усеян дверьми в шахматном порядке. На против каждой из них, висит по портрету между канделябрами со свечами. Модильяновские женщины осуждающе смотрят на меня.
- Да что вы понимаете? - пытаюсь оправдаться. Бью кулаком в стену, чуть не выбив себе палец на руке. Но картины непреклонны. Неожиданный порыв ветра пронесся мимо... С силой захлопнул дверь в песчаную пустыню. Чудом не затушил свечи. Изображения на холстах застыли в неподвижности.
Алина Николаевна... До боли знакомое имя. Бреду по коридору. Пытаюсь вспомнить какая из дверей мне нужна. Не помню где выход. Что-то внутри меня кричит опасением заглядывать во все попавшиеся двери. Стараюсь выбрать нужную. То и дело мимо взора проплывают полотна. На всех изображены портреты женщин. Чувствую себя на выставке... Выставка! Алина Николаевна! Конечно же!
Я помню тот день. Середина осени. Пасмурное небо, изредка моросит мелкий дождь. Помню как какой-то коллекционер из Парижа привез и выставил на обозрение свою частную коллекцию картин Модильяни. Все полотна были посвящены лишь одной женщине. Жанне Эбютерн. Трагическая история любви. Помню с каким неподдельным восторгом рассказывал ее импресарио. Как после смерти от туберкулеза мастера, Жанна не вынесла этого горя и покончила с собой на следующий же день, будучи на девятом месяце беременности... Я помню как долго стоял около одной из работ, представленной на выставке. Алина подошла сама:
- Такая простота линий, но как изящно передает весь букет эмоций, - она говорила почти шепотом.
- Это его последняя работа. Незадолго до смерти, - я не отводил взгляда с полотна, - мне кажется, мастер пытался запечатлеть образ возлюбленной, но не на холсте.
- Что Вы имеете ввиду, - женщина искренне заинтересовалась моими словами.
- Думаю так он пытался зафиксировать ее облик у себя в сознании. Чувствуя приближение своей кончины, хотел остаться с ней навечно, но, правда, в другом измерении.
- Интересная мысль. Вы знаток Модильяне?
- Скорее любитель, - я усмехнулся и впервые взглянул на нее, - и знаете, возможно в какой-то степени ему это удалось. Говорят, что изображение человека имеет сильное мистическое влияние на него. Портреты, фотографии. Не спроста же являются неотъемлемыми атрибутами различного рода магических обрядов. Возможно, именно поэтому Жанна покончила с собой. Он забрал ее в иной мир. Не оставил одну. Их любовь оказалась сильнее любой смерти. Кстати, меня зовут Андрей.
- Алина, очень приятно, - она не выглядела на много старше меня. Только глубина взгляда и руки выдавали истинный возраст.
Я помню как мы очень долго сидели после выставки в ближайшем кафе. Тогда она рассказала мне, что увлеклась Модильяни узнав о его коротко временном романе с Анной Ахматовой. Просто ей не хватает истиной романтики в жизни. Так же поведала о своем муже, очень состоятельном человеке, частенько выступающем в роли мецената в искусстве. Помню как мы договорились встретиться еще.
Мы стали любовниками. Наш роман был бурным и красочным. Алина устроила меня к мужу. В службу безопасности. Мне доверили охранять самое ценное что у них было - двенадцатилетнюю дочь. Мое сердце застучало сильнее.
Но что-то тут было не так. Почему-то эти образы вызвали немного не те эмоций, какие бывают при воспоминаниях о любовных историях. От них веяло фальшью. Я остановился около одной из дверей. Слышал как плавиться воск свечей в канделябрах за спиной и срывается на пол жирными каплями. Кап, кап, кап...
Пип, пип, пип....
Медсестра аккуратно придерживая перебинтованную голову, поправила подушку. Бережно приподняла неподвижную руку, чтобы вытащить из под нее белую простынь, укрывающую молодого человека. Несколько секунд и ее взору было доступно обнаженное тело двадцати семилетнего парня. Мышцы на руках, груди, россыпь кубиков на торсе... Все это говорило о том, что лежащий в коме следил за собой, много времени уделял спорту. Она слегка прикусила нижнюю губу. В такие минуты, девушка обожала свою работу. Понимала, что никогда не будет с мужчиной подобной комплекции наяву. Лишь в собственных грезах. А тут, имела хотя бы возможность прикоснуться к нему, созерцать, наслаждаться тактильной близостью... Она будет вспоминать об этом, закатив глаза, когда окажется в постели с собственным мужем. А тот примет все на свой счет, и станет пытаться удовлетворить жену с удвоенным рвением, повышая самооценку.
Медсестра не спешила. Растирала его тело специальным лосьоном, дабы не образовались пролежни. Наблюдала как при этом сотрясается его тело, особенно следила за главным мужским отличием. Дыхание отяжелилось, грудь наливалась теплом, твердела на самых кончиках, а внизу живота бушевал самый настоящий ураган. Девушка чувствовала как тает от разрывающего душу пламя вожделения. Казалось ее флюиды заполнили всю палату и любой кто сейчас войдет в нее непременно почувствует запах ее похоти. Она облизывала губы, борясь с желанием хоть на мгновение прикоснуться ими к заветному. Если бы только можно было запереться незаметно с ним в этой палате, если бы только у нее была возможность хоть часик побыть с этим телом наедине. Чтобы никто и никогда не узнал об этом. О ее фантазиях. Она бы накинулась на него, сделала бы все сама.
Все таки на какое-то мгновение соблазн перевесил разум. Основной инстинкт победил, взял верх над сознанием. Она поцеловала его грудь, чувствовала легкий солоноватый привкус. И он был слаще любого меда. Когда же одернула саму себя, густо покраснела и поспешила довести работу до конца, усиленно растирая лосьон по коже. Нужно было как можно скорее оградить себя от соблазна, скрыть его под простыней. Однако, еще долгое время, девушка будет помнить этот вкус, держать его у себя во рту, переживать эти мимолетные мгновения вновь и вновь.
Оставалось лишь поставить капельницу с препаратом. Настроила катетер на определенную скорость. Села рядом на кровать вглядываясь в перебинтованное лицо, а в голове всплыла фотография из истории болезни.
- Как же он красив, - она покачала головой, - жаль, что бандит. Возможно эти руки лишили жизни не один десяток людей. Но все же он идеален!
Капельница делала свое дело. Методично, монотонно. Точно дублировала звуки его пульса.
Пип, пип, пип...
Кап, кап, кап... Расплавленный воск долетал до пола и мгновенно застывал на нем светлой массой, образуя непонятной формы фигуры. Точно мокрый песок при строительстве замка на берегу моря, вытекающий сквозь пальцы. Я приоткрыл незапертую дверь. В узкую щель пытался разглядеть что за ней. Однако взор лишь утонул в густой тьме. Напряженно вглядываюсь, постепенно подаваясь вперед лицом. В этой мгле чувствую что-то живое, манящее....
Вдруг нечто щелкнуло в миллиметре от переносицы. Машинально отринул назад, в одно мгновение послышался разъяренный лай, металлическое лязгание. В щели показались несколько голов обезумевших доберманов. Они пытались добраться до меня, разорвать цепи удерживающие их в комнате. Злобное рычание, бешеный оскал, лай. Дай им волю, они бы разорвали меня в один момент. Загрызли в считанные секунды, вцепились бы в глотку. От этих мыслей ноги чуть не подкосились в коленях, я поспешил запереть комнату обратно, заметив как на шее одной из псин медленно разгибается металлическое звено. Еще чуть-чуть и тварь будет свободна. Мне удалось закрыть дверь до того как это произошло. Ощущал толчки их лап, сквозь деревянный щит, чувствовал как они атакуют по ту сторону... Однако в какой-то момент, все резко прекратилось. Воцарилось привычное спокойствие.
Что это было? Мои страхи. Самый жуткий кошмар с детства. Быть загрызенным разъяренными псами. По телу пробежал холодный пот. Не могу представить более ужасной смерти. Вряд ли за этой дверью выход. Нужно быть аккуратнее.
Доберманы. Почему именно они? Меня словно окатило ушатом ледяной воды, воспоминания обрушились беспощадным потоком. Я помню, как собаки лаяли на гостей, как охранники пытались удерживать их на поводках. Помню огромное количество людей в траурных одеждах, сотни скорбящих лиц. Гроб посреди сада, как священник читал свою проповедь... Кладбище... Мы хоронили мужа Алины. Он был криминальным авторитетом. Очередной передел собственности. Снайперский выстрел в голову у входа в собственный ресторан. Сквозь черную шаль еле заметная ухмылка вдовы. Спустя пять месяцев, мы стали мужем и женой официально. Постепенно Алина начала вводить меня в курс дел умершего. В какой-то степени, я стал приемником его дела, хоть, конечно, и частично.
Поднял голову, обвел взглядом коридор. Картины исчезли, вместо них красовались старинные зеркала в деревянных резных рамках. Подхожу к одному из них. Тому, что напротив меня. Отражение высокомерно ухмыляется, я отрицая качаю головой. Но оно отказывается повторять за мной. Кивает в ответ. Злобный оскал, нездоровый блеск в глазах. Указывает на дверь за спиной, на ту, за которой притаились разъяренные псины. Я помню... Теперь помню причину своего страха, терзавшего душу все это время. Это страх быть раскрытым, улученным в своем двуличии. Жить на линии доступности привязи взбешенных собак, норовящих в любой подходящий момент перегрызть тебе глотку. Мое знакомство на выставке с Алиной, не было случайным. Это была часть спланированной операции по внедрению меня - сотрудника УБОП в ряды криминальной структуры вора в законе. Я соблазнил ее только для того, чтобы проникнуть в их дом. Собрать информацию. Однако его убийство спутало все карты, все пошло не по плану. Меня принял этот мир. В какой-то момент, мне даже это понравилось. Эта власть, вседозволенность, это могущество... Сильнее любого наркотика, это затягивает, увлекает....
Я бросился бежать, стараясь не обращать внимание на собственные отражения, презрительно смотрящие мне вслед. Нырнул в первую же попавшуюся дверь...
Это была узкая проходная комната. Нужно добраться до противоположной стороны. На полу обнаженные женские тела. У всех перерезаны горла. Лица с широко распахнутыми глазами. Во всех них я вижу Алину. Я должен опять переступать через нее, чтобы достигнуть цели. Шаг за шагом. Они оживают, шевелятся, стонут. Пытаются ухватить меня за ноги, стягивают одежду. Жадно целуют мое тело. Слышу за спиной их голос. Они шепчут наперебой друг другу.
- Как же он красив
- Жаль, что бандит
- Возможно эти руки лишили жизни не один десяток людей
- Но все же он идеален!
Не слушаю их, стараюсь добраться до цели. Шаг за шагом. Я не бандит. Пробираюсь все дальше. Или уже все-таки он? Неужели мог перейти на другую сторону? Прямо как сейчас, двигаясь по трупам. Нет! Тут что-то не так! Не мог отступить. Шаг, шаг, шаг...
Пип, пип, пип...
Она впитала в себя всю красоту своей матери. Чистый взгляд, правильные черты лица, роскошные волосы. Стройная фигура и строптивый характер. В нее трудно было не влюбиться. Восемнадцатилетняя Мария была достойна кисти художника, ее образ просто обязан был служить искусству. Она молча сидела на стуле разглядывая Андрея. В руках теребила блокнот в черном переплете. Взгляд наполнен ненавистью и злобой.
Пип, пип, пип...
Шаг, еще один. С трудом добрался до противоположного конца комнаты. Резким движением открыл дверь. Очутился в своем кабинете. На рабочем столе лежала обнаженная девушка. Я помнил ее с двенадцатилетнего возраста, когда только пришел в этот дом. Шесть лет назад. Алина порекомендовала меня мужу в качестве телохранителя для их дочери. Для Марии. Мы стали настоящими друзьями....
Теперь я помню все. Как совершенно случайно увидел ее моющуюся через тонкую щель не запертой двери в ванную комнату. Тогда ей было всего четырнадцать. До этого момента, воспринимал ее исключительно как ребенка, но тогда... Я не мог отвести взгляд. Ее молодое тело наливалось женской красотой, очерчивались контуры фигуры. Именно в тот день все пошло к черту. Я чувствовал физическое влечение к ней, с каждым годом оно лишь нарастало. Помню, как долго утешал ее после гибели отца. Тогда ей уже исполнилось шестнадцать. Обнимал, гладя по шелковистым волосам... Что-то произошло... Девушка поцеловала меня в щеку. Эмоции зашкалили. Не соображал что делаю. Я впился в ее губы, а она... Она ответила взаимностью. Мы ласкали друг друга. Любили, как никто и никогда не любил. Под какими только предлогами я не пытался убедить управление сохранять свое прикрытие. Просто не мог закончить свою миссию, мне нужно было быть рядом с ней. Мы мечтали, что когда-нибудь сбежим вдвоем, на самый край света, где нас никто и никогда не найдет. Но оказалось, что сделать это не так уж и просто. Нужно время. Много времени. Однако, чем старше она становилась, тем сильнее ревновала к собственной матери. Назло мне завела себе друга - сверстника. Помню, как сходил с ума от дикой, животной ревности, а она лишь заявляла:
- Тебе значит можно спать с другой, а мне нельзя?
Женская логика. Однажды я не выдержал. Вызвал к себе в кабинет начальника службы безопасности. Михаила. Поручил ему избавиться от ухажера Марии. Чтобы больше он на пушечный выстрел к ней не приблизился. Все выглядело так, будто во мне взыграли отцовские чувства, ведь все окружающие видели какими мы были друзьями с ее двенадцатилетия. Никто ничего даже не мог заподозрить. Помню как Михаил докладывал мне.
- В общем, его мы теперь вряд ли увидим, - он скривил губы с каким-то сожалением.
- Ну и славно. Чего тогда такой кислый, - тогда я радовался устранению проблемы и не придал особого значения его словам.
- Просто этот Ваха, - Михаил виновато потупил взор, - короче, контуженный он еще с первой чеченской. Потом тюрьма... Перестарался он с этим пареньком...
- Убил?
- Да, нет...
- Покалечил?
- Нет, в физическом плане все практически нормально. Но вот в моральном....
- Ну, это мне уже не интересно, главное результат, - мне правда тогда было не интересно, а потому быстренько сменил тему разговора...
Спустя полтора месяца паренек пришел ко мне сам. Он стоял на том же месте в моем кабинете, на котором стою сейчас я. Держал в руках револьвер, наведенный на меня. Его руки дрожали, из безумных глаз текли ручьем слезы. Выстрел. На этом воспоминания оборвались.
Я подошел к ней лежащей на столе, хотел было взять ее на руки, он она широко распахнула глаза.
Пип...
Мария не сводила с лежащего в коме Андрея глаз, открыла блокнот:
- Знаешь что это?
Пип...
От неожиданности я отпрянул назад.
Пип...
- Это записная книжка Егора. Тут его предсмертная записка, - девушка с размахом швырнула блокнот в забинтованное лицо.
Пип...
- Я не совсем понимаю о чем ты?
Пип...
- Он покончил с собой из-за тебя. А хотя нет. Это ты его убил! Ты такая же мразь и отморозок!
Пип...
- Я не знал, клянусь тебе, я даже не предполагал, что все может так обернуться!
Пип...
- А ведь он был талантливым художником... Вот объясни мне почему так бывает. Ты выжил, хотя и самая последняя мразь, а он мертв. После того как выстрелил тебе в голову, застрелился сам. Где справедливость? Он часто повторял одну фразу: портрет - это дверь в сознание человека, но мы частенько забываем как она отворяется. Так вот, если бы кто-либо написал бы его портрет - это был бы целый сказочный мир. Твой же портрет - это Черный квадрат Малевича. Твоя душа черна и пуста....
Пип...
- Стоп! Как ты сказала? Портрет - это дверь в сознание? Боже, как же я мог забыть это! Дверь, которую я искал - это портреты в коридоре! Они помогут мне вернуться. Именно поэтому сменились на зеркала - двери к собственной душе. Я тебе скоро все объясню...
Пип...
- Но сегодня я восстановлю справедливость! Ты не достоин жизни. Ведь это ты дал приказ своим отморозкам унизить Егора. Они изнасиловали его, и как по твоему ему с этим было жить? Я любила тебя, но ты меня предал. Использовал. Водил за нос. Все что тебе нужно - это власть и деньги. А потому, ты уже все равно умер для меня. Я лишь подчеркиваю то, что уже свершилось...
Пип...
- Что ты задумала? Ты должна меня выслушать!
Пип...
В руках девушки мелькнул шприц. Она подошла к капельнице...
Пип...
Я слышу лай сорвавшихся с цепи собак... Он приближается... Будто землетрясение начало сотрясать комнату. Свечи посыпались на пол, поджигая занавески, обои, стены. В моем мире полыхает пожар преисподни. Через мгновение в комнату ворвутся адские гончие. Силуэт Марии рассыпался песком по паркету. Копоть, сажа оседали черным слоем на потолке. Мое тело сжирают языки пламени....
Пип...
Девушка не смогла наблюдать как начало содрогаться его тело, она поспешила к выходу из палаты. В дверном проеме оглянулась в последний раз, чтобы послать ему прощальный воздушный поцелуй. Этот поцелуй завис в палате монотонной песней....
Пиииииииииииииииииииииииииииииии....
Достойно жить - это мало нести ответственность за свои ошибки и извлекать из них уроки.
Достойно - значит не совершать ошибок в принципе.
Уинстон Черчиль.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
№3 — Ненависть
Ненавижу похороны. Кто-то чувствует себя на них не в своей тарелке, кому-то удается отрешиться от происходящего, а я откровенно ненавижу. Родным и так больно, так зачем устраивать еще это театральное представление с телом в гробу в главной роли. Человек уже умер, все уже произошло, но нет, нужно довести страдание до апогея, всем продемонстрировать свою боль. Эксгибиционизм чувств. Кучка откровенно скучающих и желающих быстрее добраться до поминального стола людей, и резко контрастирующие с ними опустошённые и обессиленные лица родственников.
Больнее всего смотреть на лицо матери. За несколько дней она из сорокалетней женщины превратилась в старуху. Серая кожа, проплаканные глаза, похудела как анорексичка. Новость о том, что Вадим болен СПИДом и так ее подкосила, а своим самоубийством он просто добил. Я не знаю, что теперь вернет ее к жизни, что опять зажжет такой привычный огонёк радости в глазах. За это я ненавидел брата еще больше. Интересный коктейль чувств: ненависть, любовь и боль от потери.
Вот он лежит в гробу прямо передо мной: лицо слишком правильное, кожа слишком белая и сам он -слишком мертвый. Хочется упасть рядом с ним и рыдать, бить его по лицу, обнимать, тормошить, звать его по имени. Предательские кошки плача начинают раздирать горло изнутри, но я сохраняю каменное лицо. Мама не выдержит моих слез.
Гулкие удары комьев земли об крышку гроба. Зарыли. Память о кладбище комками грязи на подошвах. Душный зал поминок. Пустые слова, как и сами говорящие. Опять плачущая мать. А я все вспоминаю его последние дни, когда он перестал бороться. Первый месяц еще бегал по клиникам, собирал брошюрки, сидел на форумах. Но в один момент он просто успокоился. Нет, не был сцен, истерик и прочего театрализованного бреда. Просто в один день вместо брата я увидел старика в теле молодого парня, который готов умереть и все встречает с легкой снисходительной улыбкой на лице. Я тогда еще не понимал всего масштаба бедствия, а мама напротив, превратилась в квинтэссенцию заботы и сопереживания. Она и так любила Вадима чуть больше, и это не довод обиженного старшего брата, а реальный факт. Когда она узнала про болезнь сына, все свои силы бросила на его лечение. Скорее всего, это и подтолкнуло его к такому, как ему, наверное, казалось, единственно верному решению. Как по мне – повеситься у себя в комнате, что бы мама нашла утром твое закоченевшее тело, верх идиотизма. Не смог он дальше смотреть, как мать надрывается и жертвует всем, что бы продлить его жизнь хоть на несколько лет. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Может он и думал о ней, но выбор сделал довольно глупый.
Следующие дни шли, как в тумане. Весь дом жил короткими календарными сроками. Три дня. Сорок. Опять поминки, на которые я уже не ходил. Фотографии брата с черным уголком на серванте, закрытая дверь в его спальню, плачь матери по ночам. Несколько раз думал зайти и успокоить ее, но постеснялся. Мы никогда не были сильно близки, и она, скорее, мама-учитель, чем мама-подруга. Ее любишь, уважаешь, слушаешься, но между вами стоит стена из стеснения и, выпестованных поколениями, стереотипов. И каждый раз, слушая, как она льет ночами слезы в подушку, я только молча сжимал кулаки.
Мысли о брате не покидали меня не на один день. В чем-то я винил себя. Я сам создал пропасть в отношениях между нами, порой высмеивая его слабости и задавливая его авторитетом. Как же, я ведь старший брат. И за всем этим, я совсем упустил из виду, как он начал взрослеть . Другая компания, интересы, развлечения. Мы стали полной противоположностью друг друга. Я спортсмен, выступаю за команду университета по вольной борьбе. В учебе не силен, но спорт-протекция всегда вытаскивала. Резок и заносчив, часто вместо слова использовал силу, чем даже гордился. Девушки постоянной нет и не было, и вообще, не знаю, способен ли я на глубокие чувства. Но всегда имел гипертрофированное чувство справедливости и преданности. Капитан Америка отдыхает. Вадим же был чувствительным, эрудированным и общительным. За словом, так же как и я, в карман не лез, но его физическая форма далеко отставала от ораторского искусства, и часто приходилось встревать за него в драки. Хотя мы почти не общались, но все знали, что тронь одного Землянского, получишь на голову проблемы, в лице обоих братьев.
Я скучаю. Только сейчас, потеряв его, я начал понимать, что он для меня значил. Не смотря на все его странности и причуды. Насколько бы мы не были разными, мы были братьями. Я ненавидел его и любил. Ненавидел за его слабость. За то, что он всегда выбирал в жизни более легкий путь и шел на поводу у своего окружения. Хорошо помню ту ночь, года полтора или два назад. На часах два после полуночи. Мать мечется по квартире, не выпуская сотовый из рук и, в сотый раз, набирая номер младшего сына.
- Вот был бы отец живой, он бы ему устроил! Он бы ему такую трепку задал, что бы неповадно было, вот так пропадать черт знает, где до утра, – после серий длинных гудков она бросила бесполезный телефон на стол и обессилено упала на диван. – Да где же он, зараза такая! Ну как он не понимает, что со мной делает. Нельзя позвонить, что ли, – ее голос постепенно срывается в плач. – Может, поищешь его?
- Мам, успокойся, хватит нервы себе трепать, – я оторвался от компьютера, и опять решил взять Бастилию штурмом – успокоить маму словами. – Как всегда где-нибудь зависает с друзьями и не слышит телефон.
Мои слова срабатывали, но ненадолго, и уже спустя двадцать минут она опять начинала названивать, даже не подумав, что если Вадим увидит сотню не отвеченных от матери то, первым делом, позвонит сам. К четырем утра я начал выходить из себя, наблюдать, как мама нервничает и переживает, было нелегко. Тем более зная, что этот идиот в это время где-то веселиться.
Заявился он ближе к пяти. Мать со слезами открыла ему дверь, и, забыв про все свои угрозы, молча ушла в свою комнату, оставив меня с братом наедине. Вадим снял обувь , куртку, и сел на кухне за стол. Я начал его отчитывать за безответственность и эгоистичность, а он лишь молча смотрел на меня и улыбался. Первая мысль – он пьян. Я силой открыл его рот, понюхал. Запах табачного дыма от волос, мятной жвачки изо рта и никакого спиртного. Но тут я обратил внимание на его глаза: радужки почти не было, большие черные дыры зрачков и абсолютно бессмысленный взгляд. Поиски по карманам быстро дали ответ – барбитураты. Бить брата сложно – от злости, которая к родному человеку сильнее, чем к чужому, охота каждым ударом вбивать его голову в пол, но что-то внутри останавливает твою руку в самом конце удара, и ты только оставляешь несколько синяков на родном лице.
То, что произошло той ночью, еще сильнее отдалило нас друг друга. И сейчас я жалел о тех неделях, которые мы провели не общаясь. Если бы я был немного внимательнее. и чуть менее горд и самолюбив, может быть, все было бы по-другому. Но все равно, чувство ненависти к Вадиму не угасало, даже не смотря на пытающиеся задушить негодование, чувство вины. Меня разрывало изнутри бессилие из-за того. что Вадим натворил и покончил с собой как трус. Видите ли, не смог он справиться с неизбежность и ответственностью. Спрятался, как черепаха, которая залезла в панцирь, а я теперь не мог ничего изменить и со всем придется разбираться мне.
Университет встретил обычной суетой. Студенты в утренней суете заполнили все коридоры и залы старого, построенного еще при царе, здания. До меня никому не было никакого дела, каждый был увлечен своими мыслями. Такая потеря учит многому, и, первым делом, она показывает твое место. Тебе кажется, что весь мир должен замереть на какое-то время и обратить внимание на тебя, ведь умер твой брат и ты страдаешь. Но всем плевать. И «всем» - это не абстрактным людям, где-то там в Европе или Америке, плевать даже людям, которых ты видишь каждый день в университете, в магазине у дома, в спорт зале. Нет, при встрече они, конечно же, скажут пару слов соболезнования, но в глубине души, им это безразлично, хотя некоторые и боятся себе в этом признаться. И на секунду ты задумываешься, что когда тебя не станет, мир также продолжит жить. Каждую секунду умирают сотни и сотни рождаются, и ничего, человечество живет.
Аудитория. Мой курс уже давно все знает, еще бы, меня уже две недели не было на парах. Девчонки, с грустным видом, походят и что-то говорят, кто-то просто старается не смотреть на меня, как на прокаженного, как будто смерть заразна и я ей заболел, и могу заразить кого-то другого. Одногрупники молча похлопывают по плечу, кто-то бросает товарищеское «Держись». Я киваю в ответ, но в душе понимаю, что это просто дань воспитанию и большинству плевать.
- О, смотрите, объявился, – обрывает череду неловких слов дерзкий возглас. – Что, уже настрадался?
В компании трех пажей, в аудиторию вошел местный «царек», сын заместителя ректора, член сборной университета по боксу и, на интернет-слэнге, заядлый тролль .
- Сергей, хватит! – Староста группы попыталась разрядить обстановку.
- Ой, извините, я задел чьи-то чувства? – Сергей бросил сумку на стул и сел на край парты. – Это же так бесчеловечно – смеяться над чужим горем.
Я посмотрел на него из-под бровей и отвернулся в другую сторону. Первое правило разговора с троллем, не корми тролля. Этому идиоту не удастся вывести меня из себя, я не дам ему потешить свое эго, за счет моего гнева.
- А знаешь, так даже лучше, – Сергей, упиваясь вседозволенностью, подошел ко мне и встал перед столом. – Пидар-наркоман больше не будет бросать тень на идеального брата.
У гранаты выдернули предохранительное кольцо. Аудитория замерла.
- Теперь не надо бегать по гей-барам и оттаскивать накуренного братишку от очередного члена, - Сергей подошел к доске и начал мелом рисовать большой половой орган. – Он, наверное, любил, когда ему делали больно, насаживая на очередной болт.
От гранаты отлетела чека. Пять. Четыре. Три. Два. Один… Удар сердца. Зрачки расширились от выброса адреналина. В голове не осталось ничего, кроме гнева и ярости…
Я перепрыгнул свою парту и схватил Сергея за затылок. От сильного удара с доски посыпалась крошка мела. Нарисованную мошонку забрызгали алые капли крови из сломанного носа. Сергей обмяк и с воем схватился двумя руками за лицо. Две пары рук потащили меня назад и начали выкручивать руки.
- Суки! Пустите! Я тебя, падла, рядом с ним зарою! Тварь! – Уши заложило от громыхания наковальни в груди. Скулящее существо, заливающее пол своей кровью, должно умереть прямо сейчас. Я хочу ощущать, как костяшки моих пальцев вбивают крошку из зубов вместе с его поганым языком глубоко в глотку.
Схватили за ноги, повалили на землю. Я попытался вырваться, но когда на тебе лежат двое и еще двое держат, это тяжело. В аудитории суета: кто-то побежал за врачом, кто-то за охраной. Услышал голос вошедшего преподавателя. Это немного остудило. Дышать трудно. Кто-то лежит прямо на грудной клетке и не дает вдохнуть. Староста второпях объясняет преподавателю, что произошло. Я превратился в зрителя. Я смотрю на все со стороны, полностью отрешившись от происходящего. Меня вывели в коридор. Однокурсница бормочет успокаивающие слова, на которые мне по боку. Посадили в такси.
Да, удалось мне сегодня поучиться. Адреналин выходит из крови, и я начинаю прокручивать произошедшее в голове. А ведь в чем-то этот ублюдок прав. Он смог озвучить те мысли, в которых я боялся себе признаться. Я стыдился своего брата. С того момента, когда узнал, что он гей. Он сам не рассказал, боялся признаться. Я не замечал, точнее не хотел замечать, очевидных фактов. Отсутствие девушки, постоянные поездки и ночевки у лучшего друга, и еще много мелких деталей, над которыми стоило задуматься. Но я до последнего не допускал и мысли, ведь он мой брат, он ну ни как не может быть из этих. Даже когда увидел своими глазами, как он сосется со своим дружком, мой мозг все равно рьяно не хотел выстраивать логическую цепочку. Первые минуту мое сознание выдавало самые тупые объяснения: он делает искусственное дыхание, он проиграл спор, это вообще девушка, похожая на парня. Но реальность была непоколебима. Весь круг его друзей уже давно знал, да Вадим сильно и не скрывал этого. Не знал только я, до этого момента.
В те секунды я впервые в жизни не знал, что мне делать. Хотелось бить его, рыдать, орать, сломать шею его дружку, но я просто молча посмотрел на брата и ушел. Я не сказал ему ни слова, ни в этот день, ни на следующий. Тишина между нами длилась почти полгода. Он пытался заговорить, думал я уже отошел, свыкся. Но все это время во мне копилась ненависть. Все прегрешения брата, наркота, гулянки, причиной всему этому было его пидарастия. Это болезнь, ни как иначе. И все эта грязь, в которой увяз мой брат - ее симптомы. Не может нормальный человек испытывать чувства к своему полу, это отклонение, и именно из-за него Вадим поддался всем остальным порокам. Это как рак мозга, проникает в человека, и метастазы распространяются на всю его жизнь.
Первый раз мы заговорили, когда он сообщил о своей болезни. Эта новость меня не сильно удивила, чем то это все должно было закончиться. В тот момент я еще не осознавал, насколько реальна смерть, и как близко она подобралась к нашей семье. Я даже злорадствовал, что он получил расплату за свое гейство, что справедливость восторжествовала. Но, увидев отчаяние и тревогу матери, я начал осознавать, что у этой ситуации будет один неизбежный финал - смерть. Да, конечно закончатся все мамины переживания, моя стыдливость родства с Вадимом, нервы, ссоры, омерзение, но вместе с этим не станет и его. Ведь не смотря ни на что, у нас в жизни было очень много моментов, которые можно было вспомнить. Да и это же жизнь, вашу мать, через пять лет все могло бы измениться, Вадим мог одуматься, но теперь все. У него нет шанса все изменить. Он сам у себя забрал эту возможность. Необратимость. Теперь уже ничего не сделаешь. Теперь мы могли только оттягивать неизбежное, и каждый день просыпаться с сожалением.
А в чем причина? Почему он стал геем? Ведь именно это послужило тем снежком, который вызвал лавину событий. Да, он с детства был более чувственным. Эмоции и человеческие отношения интересовали его больше чем поступки. Мама часто говорила, что с него выйдет хороший психолог. Но все же, почему именно он. Что людей толкает на такие чувства? Все-таки, это вирус. Может и не в буквальном смысле, может это вирус мышления, но передается он точно так же, как и биологические паразиты - воздушно-капельным путем, через слова, прикосновения, действия. И этот вирус порождает другие заболевания, не зря СПИД чаще передается педиками. Словно какая-то сила свыше истребляет неугодное и мерзкое. Именно это и постигло моего брата, именно его ориентация привела к тому, что он заразился ВИЧ.
А мог бы я все это исправить? Может, ему просто нужен был рядом кто-то, кто укажет дорогу? Я отдалился от брата, отца мы потеряли еще в детстве, и он искал опоры. Нашел, но не там где нужно. Сорняки проросли в благодатной почве ищущего поддержки сознания. Его затянули, как в секту. Прав был Сталин, педерастия это преступление, и искоренять ее надо на законодательном уровне. Линчевать всех гомиков, выставлять их на всеобщий позор. Снова сделать гомосексуализм чем-то постыдным и противоестественным, а не модным. Чтобы вот такие неокрепшие умы, не попадали под пропаганду. Мне уже было жалко брата, ненависть нашла свою цель, более конкретную, более чужую.
Я забаррикадировался от внешнего мира у себя в комнате, выбирался только на утреннюю пробежку и поздно вечером на турники. Старался избегать людей, сейчас они меня раздражали и мешали моим попыткам прийти в нормальное состояние. Каждый взгляд в мою сторону забирался в мою черепную коробку и копошился в моих мыслях холодными пальцами общественного мнения. Мать меня не трогала. Ей позвонили из университета, принесли свои дежурные соболезнования, рассказали про стычку и дали мне неограниченный больничный, справиться с тяжёлой психологической обстановкой, как они сказали.
Минуты и часы своей жизни я кромсал и расстреливал в виртуальном пространстве, надеясь хоть маленькую часть своей злости вложить в каждый очередной фраг. Но, к моему сожалению, ненависти становилось только больше. Когда глаза уже резало от тусклого света монитора, и за окном начинал брезжить рассвет, я укладывался в кровать и пытался выдавить из себя сон. Но подсознание, тот еще садист, подсовывало мне калейдоскоп образов и воспоминаний из детства. Самых теплых, радостных. И во всех был он. Еще совсем ребенок, с восторгом и восхищением смотрящий на меня. Переполняющее грудь чувство ответственности от пары слов - «старший брат». Я старался, как мог гнать от себя эти воспоминания: наушники, тяжелая музыка, порно перед сном. Вот только, как назло, чаще попадались крупные ракурсы членов, или я уже настолько зациклился. Порой я реально начинал бояться, что этот вирус доберется и до меня.
Череду похожих друг на друга дней, минут и часов прервало появление моего друга, точнее знакомого по университетской команде вольной борьбы. Я не горел желанием его видеть, и из десятиминутного разговора у порога понял лишь то, что послезавтра в университете начинаются отборочные на чемпионат города. Мне пропускать их ни как нельзя, вылететь из команды – вылететь из универа. Мне сейчас учеба была до одного места, но я не мог забывать о маме, которая столько сил и средства потратила на мое образование. Опять фактически неизбежность, что-то слишком много ее стало в моей жизни.
Чтобы добраться до зала пришлось сделать приличный круг, обойти здание университета за целый квартал. Не хотел встречать одногрупников. Хорошо, что борьбой на моем потоке мало кто увлекался, так что пересечься с кем-то на отборочных было сложно. За открытой дверью встретил знакомый запах пота и борцовского ковра. Громко скрипели борцовки разминающихся, перекрывая гул зрителей.
Раздевалка была заполнена борцами. Я зашёл, пробежался глазами по лицам и застыл. Меня сковали чувства стыда и дискомфорта. Уперев взгляд в пол, с трудом добрался до своего ящика. Я не мог поднять глаза и посмотреть на голые тела. А вдруг они подумают, что я смотрю на них, потому что сам стал геем? Вдруг они заподозрят, что этот вирус заразил и меня, и я пришел сюда, лишь бы на них поглазеть? А вдруг я посмотрю, и почувствую возбуждение? Ладони вспотели, и колени начало потрясывать. Я глубоко выдохнул, стянул куртку и сел на лавочку. Долго не решался начать переодеваться, и натянул борцовское трико, только лишь когда в тесной комнате осталось всего несколько человек.
После взвешивания я ушел в другой конец зала и начал разогреваться. Наушники, ню-металл, все лишь бы отгородиться от других людей в зале и полностью уйти от своих чувств. Тело радовалось привычным упражнениям, отзывалось на каждое мое движение, как соскучившаяся по ласке собака. Связки приятно жгло после растяжки, мышцы налились кровью, готовые к схватке. Вот чего мне не хватало, надо было с самого начала искать спасения в зале. Как я сразу догадался о такой очевидной вещи?
Старый советский динамик громко захрипел и разразился голосом главного тренера, объявляющего пары. Услышал свою фамилию, но фамилия противника была не знакома. Прочитав еще раз в списках, я убедился, что не знаю его, хотя мне знакомы все, кто занимается в нашем университете борьбой. Я подошёл к небольшой группе борцов разминающихся у шведской стенки, двоих из которых я знал.
- Привет! Соперников уже знаете? – Спросил, вытащив наушники.
- О, привет. Думал, тебя не будет, – ответил кавказец, сидя в растяжке. – Да знаю, уже пару раз с ним боролся.
- А у меня новенький какой-то. Первый раз фамилию слышу – Слюсаренко.
- Ха, вот тебе свезло, – борец встал и указал рукой на людей возле ковра. – Вон того видишь, с татуировкой на плече.
Я молча кивнул головой.
- Это он. Неделю назад из Питера к нам перевелся. Борется так себе, против тебя у него нет шансов. Ты только смотри, осторожнее, жопу береги.
- С чего это?
- Да ходят слухи, что он из заднеприводных.
- Какого хера? Как его вообще допустили до соревнований? – новость сработала как запал для тротила.
- Это всего лишь слухи, брат, а там кто его знает.
Вся волна ненависти, копившаяся во мне, нашла себе четкую цель, и я видел ее перед собой. Огромный выброс адреналина в кровь разогнал сердце до сумасшедшего ритма и затуманил мозг. Я больше ни о чем не мог думать, кроме как о схватке. Да, с одной стороны даже мысль, о том, что мы будем касаться друг друга, вызвала мерзость. Но с другой стороны ,я, ничем не рискуя, мог сделать ему так больно, как он еще не испытывал. Пальцы судорожно сжимались и разжимались.
Начались соревнования. Борцов по очереди вызывали на ковер. Шесть минут, иногда меньше, и судья поднимает руку одного из спортсменов. Трибуны зала заполнены на половину, но гул стоит довольно громкий. Я, как тигр в вольере, хожу возле края ковра, не отрывая взгляд от своего противника, который, по другую сторону, следит за схватками и перекидывается шутками с друзьями.
Нас объявили. Вышел на ковер. Противник одарил зрителей широкой улыбкой и встал напротив меня. Судья коротко пожал руки обоим и отошел на край. Слюсаренко протянул мне руку, на что я презрительно смерил его взглядом и приготовился к началу периода. Свисток. Он начал накидывать руки, которые я постоянно сбиваю и выцеливаю момент для прохода в ноги. Вот, есть, раскрылся. Нырок, но руки лишь скользнули по голеням. Быстрый, сука. Ну, ничего. Согнувшись в поясе, опять встали друг напротив друга. Он подхватил мою руку под локоть, я успел сбить, но пропустил его рывок мне за спину. Ковер, трибуны, потолок перед глазами. Тяжелый удар об покрытие перебил дыхание. Я оказался на животе, он сверху, пытается перевернуть меня на спину. Навалился всем весом мне на лопатки. Затылок обожгло его тяжелое дыхание. Еле удержал позицию от его рывков, дать перевернуть себя – почти проиграть схватку. И тут я почувствовал, как что-то твердое уперлось мне в поясницу. Мысли прерывает свисток – перерыв.
Поднявшись на ноги, я быстро повернулся к нему. Слюсаренко бросил взгляд в мою сторону и, с легкой улыбкой, поправил трико в паху. У него встал! У этого ублюдка - стояк! Он терся об меня своим членом! Я сделал шаг к нему, но в последнюю секунду остановился, понял, что если сейчас кинусь на него, меня дисквалифицируют. Тридцать секунд. Тридцать секунд перерыва тянулись как полчаса. Каждая секунда выжигала часть моего мозга всепоглощающей яростью. Пидоры. Вадим, похороны, синее лицо с лиловым языком, тарелка с недоеденным салатом на поминках, красные глаза матери, кровь на нарисованном члене. Мир сузился до одного человека. Словно мой противник был источником гейского вируса. Вылезая из него, щупальца педерастии тянуться по всему миру, проникая в мозг податливых людей, заражая их. Вот он корень всего зла.
Свисток. Я оказался на центре ковра в два длинных прыжка. Никаких мыслей о защите. Выиграть схватку – что за чушь? Заставить его страдать и извиваться от боли – вот моя цель.
- Убью тварь! – слова вырвались сами собой.
- Ух, ты сделаешь мне больно? - все та же улыбка на лице Слюсаренко.
С силой дернул его за предплечье и пронырнул ему за спину. Согнувшись на ногах, обхватил его пояс двумя руками. Он не ожидал такой атаки и в захват попали и его руки. Сильный толчок ногами. Мы с ним в воздухе. Я выгнул спину, перекидывая его тело через себя, и мы полетели на ковер. Он не успел сгруппироваться, и оба наших тела приземлились на его шею. Хруст. Этот хруст услышали, наверное, даже в другом конце зала. Сжал его руку, собираясь перевернуть его на спину, но он не сопротивляется. Дернувшись несколько раз, Слюсаренко замер на ковре с неестественно вывернутой шеей.
Судья откинул меня и опустился рядом с застывшим противником. Две женщины в синей форме медработников подбежали к ним. Я сел на колени и посмотрел на то, как они все возятся рядом с ним. К горлу подступил комок, но я не смог его сдержать. Всхлипнув первый раз, я согнулся и начал рыдать во все горло. Громко, с завыванием. Слезы, слюни и сопли на ковре перед моим лицом. Весь зал застыл и смотрит на меня, но мне плевать, мне уже на все глубоко плевать.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
№4 — Сердце наизнанку
Сердце наизнанку
Дневниковые листы
1. Петербург. Танец солнца
Если бы я мог выбрать для себя смерть, я бы умер в огне, потому что огонь во мне. Он течет в моих жилах, он пылает в моих глазах, он даже тогда, когда я пишу картины - через кисть ламя вытекает на холст и ложится неровными мазками. От того картины получаются своеобразными. Я никогда не называю себя художником, но чувствую вечную потребность писать: играть цветами и контурами.
За последнее лето я написал ровно две картины и почти всем придумал названия, как мне кажется, нельзя лучше им подходящие. "Сердце наизнанку" - первая работа за лето. На желтом фоне безликий человек в шляпе и черном пальто. Он куда-то идет: бредет сквозь пустое пространство, где нет ничего кроме сводящей с ума желтизны. На его пальто приколота брошь в виде кроваво алой розы. Поэтому и название такое: словно сердце незнакомца вылезло наружу.
"Танец солнца" - вторая картина, написанная на багровом фоне. Солнце в верхнем правом углу пришлось писать, очерчивая по краю мою любимую кружку с портретом Дали, из которой я пью по утрам кофе. На картине негретянка, подняв тонкие руки к небу, танцует под барабаны её племени. Я любою смотреть на эту картину, хотя она не является моей лучшей работой.
Собственно, закончив «Танец» я и решил навестить своих старых приятелей, и мысль эта теплилась во мне до конца августа, когда я уже не мог ждать и полез в шкаф искать свою дорожную сумку.
Это было странное лето, начавшееся с тягостных раздумий и закончившееся в конечном итоге моим путешествием. Посетить нужно было пару города: начать с Петербурга (мне нравится называть этот город гордым Петербургом, а не нахальным Питером) и закончить в Уфе. Города эти были дороги мне, как память.
Через своего друга консьержа, работавшего в одном известном и пафосном отеле Москвы, получилось купить по дешевке билеты в Петербург и оттуда в Уфу. К вечеру того же дня мои вещи были собраны. Их было немного: все уместилось в рюкзак. Конечно же, я не мог не взять свои картины, потому что трезво решил раздарить их друзьям в качестве маленького клочка памяти обо мне. Не велик подарок, однако я точно знал, что моим друзьям он придется по душе.
***
В Петербурге меня встретил Саша, по дворовому – Саха. О нем я могу говорить долго, не только потому что раньше мы жили по соседству и сидели за одной партой в школе. Нет. Лучшими друзьями мы никогда не были, но спустя годы именно Саха разыскал меня в Москве через общих знакомых, а потом попросил переконтаваться у меня с месяц, чтобы заработать немного денег и снять себе отдельную комнату. В конечном итоге все получилось немного иначе: он прожил в моей квартире чуть больше недели и уехал автостопом в Петербург, мол, там проще. Не могу сказать, в чем это «проще» для Сахи заключалось, однако, он очень быстро освоился в этом северном городе и уже через месяц пригласил меня в гости.
Но в гости я ехал спустя три года после приглашения.
- Здравствуй, Саша! – поздоровался я со старым другом.
Он любезно принял из моих рук дорожную сумку с картинами и повесил её на плече.
- Ты изменился, - продолжал я, разглядывая Саху так, словно передо мной музейный экспонат. – Вырос! Слушай, я думал в нашем возрасте к низу растешь, а ты вон! Как башня.
- Перестань, - отмахнулся старинный друг. – Мы просто давно не виделись. Ты бы еще лет пять подождал, тогда бы вовсе не узнал.
Мы вышли из дверей вокзала, когда солнце в вечерних своих красках зависло над неровными крышами Петербурга. Красота, подумал я тогда.
Я шел за Сахой и мне, почему-то, не верилось в нашу встречу. Нет, это здорово, когда старые друзья встречаются – сразу возникает желание напиться, обсудить что-то или просто поболтать. Но в этой встрече было что-то другое. Саха сильно изменился и его рост тут не имел никакого значения. Взгляд. До этого игривый и хитрый, теперь его словно заволокло пеленой, и уже не было той искры, которой еще три года назад отличался мой друг. Он не боялся проблем или трудностей, всегда шел напролом, как ледокол, потерянный в арктических льдах, порой умея схитрить или, наоборот, грамотно вырулить ситуацию. Теперь он стал другим. Я не спешил говорить, потому что не знал о чем. Вроде все итак понятно: в Петербурге он более менее обосновался, у него работа и квартира в центре, пусть и съемная, у него, в конце концов, появилась любимая девушка. Все это я знал из письма, полученное незадолго до моего приезда сюда. Но вот о его настоящей жизни мне ничего не было известно.
- Мы пойдем пешком? – спросил я, проходя вокзал и через арку попадая в типичный Петербургский двор колодец.
- Мы уже пришли, - ответил Саха.
Квартира была однокомнатной, но с большой кухней. В ней можно жить троим, но на время пока я гостил в этом городе, Саха предоставил её мне одному, установив у окна раскладушку и застелив её шерстяным пледом.
- Сейчас придет Майя, и мы чего-нибудь поедим, - объяснил друг. – А пока мы ждем, предлагаю тебе отведать питерских плюшек. Еще у меня есть бошка, но возиться с ней честно не охота.
И вновь это странное чувство подмены. Никогда раньше, по крайней мере, когда мы жили в одном городе, Саха не говорил о наркотиках так, словно предлагает их только мне, а сам будет сидеть в сторонке и наблюдать за тем, как я выдуваю дым в потолок.
- Давай отведаем.
Не дожидаясь ответа, Саха достал с полки над духовым шкафом жестяную банку и вынул оттуда темно коричневый камень.
- Ты сейчас будешь летать, - впервые улыбнулся он, засовывая руку в прорезь между духовкой и стеной. Вытащил он оттуда пластиковую поллитровку из-под минералки.
Наделав плюшек, Саха быстро стал их варить и протягивать мне баллон, наполненный густым белым дымом. Уже после второй плюшки мне стало легче. По радио (в тот момент я слышал только его) передавали о трех утопленниках, выловленных из Невы. Первым делом я подумал, как это, наверное, холодно топиться в северной реке: и о чем могли думать эти идиоты, заходя в воду. Насколько же нужно быть психом, чтобы вообще решиться на самоубийство.
- Неделю назад мы ездили в Выборг, - голос Сахи, став в разы громче радио, прервал мой мысленный поток. Лицо моё покраснело - щеки жгло, словно я сидел напротив открытого огня. – Красивый город, но такой туман был, что на башне Олафа нас ждало одно разочарование.
- Ты говоришь, как голос за кадром в каком-нибудь дешевом российском фильме, - совершенно случайно заметил я и поймал себя на мысли, что не хотел произносить это вслух.
Саха многозначительно хмыкнул. Теперь он варил плюшку себе, не сводя глаз с бутылки.
- А ты ведешь себя так, словно не курил давно, - сказал он перед тем, как вдохнуть в себя молочного цвета дымок.
Так мы просидели с полчаса. И мне было хорошо или только казалось так – думать трезво я уже не мог. По крайней мере, плюшки дали тот эффект, который заставляет на время забыться и даже осознать что-то, обдумать, чтобы в конечном итоге все забыть. Я сидел и слушал Саху, а в голове роились сотни других мыслей. А Саха все говорил и говорил, то вставая из-за стола, чтобы поставить чайник, то снова присаживаясь и закуривая сигарету. Я же сидел, поджав под себя ноги и откинувшись на спинку дешевого диванчика из IKEA. Саха изменился, как пить дать изменился.
Потом пришла Майя и её друзья (девушка и парень). Парня все называли Котом и просили не давать ему молока, потому что у того на молоко аллергия.
- Я страсть как люблю молоко! – говорил Кот к Майе. – Налей-ка мне кофе со сливками!
Девушка же больше молчала. Если честно, я уже забыл её имя.
Остаток вечера мы просидели на кухне, общаясь и разговаривая на самые разные темы. Например, Кот, не понятно по каким причинам, поднял разговор о затонувших в Тихом Океане кораблях и утверждал, что океан проклят, что ни за что в жизни не станет переплывать его, даже если выиграет путевку в круиз. После третьей плюшки Кот долго молчал, но его место заняла Майя. Она сидела на коленях Сахи и поглядывала на меня густо накрашенными глазами.
- А ты, чем занимаешься? – спросила меня Майя.
- Да ничем особым, - ответил я, закуривая. – Сплю до обеда, читаю книги, иногда пишу картины. Кстати! – воскликнул я. По моему телу словно пустили ток. Такое странное чувство, когда вспоминаешь о запланированном. – У меня есть подарок для старого престарого друга. Где моя сумка?
- В прихожей, - ответил Саха.
Пока шел сто раз пожалел дарить картину сейчас. Не то время. Плюшки все же подвели. Я планировал сделать это наедине, в какой-нибудь непринужденной обстановке, задвинув долгую речь о нашей дружбе и о том, как редко мы теперь видимся. Но слово не воробей.
- Я не люблю дарить подарки, собственно, как и получать их, - начал я короткой прелюдии, держа картину за спиной. – И вообще хотел подарить Сахе кинетический песок.
На кухне повисла пауза. Мои укуренные друзья, старые и новые, впились в меня взглядом, как вампиры, и сверлили до дыр, как сверлят перфоратором бетонные стены. И только безымянная девочка мутным взглядом уперлась в пластиковый баллон, заваривая себе плюшку.
- Я так лучше воспринимаю происходящее, - объяснила она.
Говорить что-то дальше не хотелось. Я просто положил подарок на стол и вернулся на свое место. Честно сказать, мне было интересно наблюдать, как с довольными улыбками и непонимающими глазами народ пялился на прямоугольник в полиэтиленовом свертке, а безымянная девочка выдувала на него изо рта дым, словно от этого сверток должен расплавиться и наружу показаться сам подарок. Все молчали, не спеша нарушать таинство. Да, это было самое настоящее таинство, когда перед тобой что-то большое и осязаемое и ты перебираешь в голове сотни вариантов, что это может быть, и каждый думает о том, чего хочет он.
- Открывай же, - ткнул я Саху в бок, но Майя, выведенная моим голосом из растаманского транса, оказалась проворнее. И хрупкая текстура свертка не выдержала напора рук девушки. Материя разорвалась, издав свой предсмертный стон.
Еще с минуту они молча смотрели на картину, а потом оживились и ерзали. И дурман их стал отпускать, всех разом, даже безымянную девушку, которая вдохнула белый дым позже остальных. Её взгляд был сконцентрирован на картине, скользил по багровой глади полотна.
- Это «Танец солнца», - сказал я довольно.
И только Кот не обратил на мои слова никакого внимания, когда как остальные бросили на меня свои взгляды в ожидании, что я продолжу говорить, продолжу объяснять, бросая невидимую лестницу между их непониманием и мной.
- Я знаю этот танец, - вмешалась безымянная девочка.
Она встала из-за стола, на ходу закуривая сигарету и делая громче радиоприемник, из которого громко и быстро неслась мелодия – смесь электронных писков и гитарных струн, в переплетении с тяжелыми басами.
Девочка топала и хлопала в такт мелодии, трясла головой, медленно и плавно поднимали руки к потолку. Её закрытые глаза дрожали. Казалось, она вводит себя в очередной транс, намного сильнее растаманского – музыкальный транс уносил её прочь из духоты кухни. А все вокруг, кроме меня, подыгрывали ей, то издавая первобытные кличи – громогласные и твердые, то заводя шаманские песни, больше похожие на долгое мычание. Они хлопали по коленям, а потом по столу, и я чувствовал, как тонул в этом во всем, терпел бедствие, как корабль в проклятом Тихом океане. Мне становилось плохо…
***
Моя картина пролежала на кухне до самого последнего дня, когда, не трогая тишины и тайны утренней комнаты, в которой спал мой друг, я поймал на улице такси и уехал в аэропорт.
За день до отъезда мы хорошо погуляли, разъезжая по барам, коих слишком много в этом приторно сладком городе. С нами была Майя, и Кот, и еще куча народу, среди которых я так и не увидел безымянную девочку. К слову, она меня заворожила тем вечером на кухне, и я надеялся на еще одну встречу с ней. Но встречи не случилось.
В одном из баров мы с Сахой здорово напились, пока остальные раскуривались в машине у Кота. Не могу утверждать точно, но тогда мы стали ближе. Это как позднее зажигание: мы были знакомы всю жизнь и жили по соседству, но только долгое время разлуки и огромное расстояние, разделявшее нас все это время, сделали нас ближе. Это круче, чем любые плюшки.
- Я помню, ты целовался с моей девушкой, когда нам было по двенадцать, - вспоминал Саха, мутным взглядом поглядывая то на бармена, то на меня. Меня разорвало от смеха, как только я вспомнил ту прыщавую девчонку, которую звали Люся. – Между прочим, она моя первая девчонка. Представляешь, как это круто иметь девушку в двенадцать лет?
- Нет, - честно ответил я. – У меня и сейчас нет постоянной девушки, да и не было никогда.
- Жаль. Хотя, я тебе завидую. Ты не загнанный человек.
- В каком смысле?
- В прямом. Хочешь, едешь в Питер, а хочешь, - он выпил рюмку и налил себе еще из графина. – Куда ты там дальше едешь?
- В Уфу, - ответил я, чувствуя, что алкоголь в меня уже не лезет. – Хочу навестить Рому.
- Привет ему передавай.
Так мы проболтали приличное время, пока я не забеспокоился.
- Пойду, приведу остальных, - сказал я, выходя из прокуренного бара в холодную ночь Петербурга.
Улица стояла пустой, только машины, тесно прижавшись к бордюру, мирно дремали. Мне стало легче – давно нужно было выйти. Нашей машины я не нашел, но странным мне это не показалось. Я повернул налево и пошел вдоль пыльных стен старинных домов. Куда идти я не представлял – мне просто нужно найти нашу машину и Майю, чтобы привезти её в бар.
По пути много думал и размышлял. Саха не похож на счастливого человека и это не поддается объяснению. Жизнь его не скучна, хотя каждый сам чертит вокруг себя рамки тоски. Уставшим он тоже не выглядит – работа его не обременяет и не тяготит, по крайней мере, так мне показалось за то время, пока я гостил здесь. Что же не так? И я нес этот вопрос всю дорогу, не отпуская его: нес по тротуару вдоль улицы, и когда свернул в переулок, где меня ударил в глаза ослепительный свет фар. Я сбавил шаг – что за идиот не погасил фары? Потом я узнал этого идиота.
Кот и Майя, развалившись на заднем сиденье, сладко дремали, обнявшись. Она красива, подумал я. Её красота возбуждает. Кот же напоминал рыболовный крючок: тощий и сгорбленный. И как бы он не старался придать своей внешности новизны, крутости или даже пышности - делал пирсинг, колол татуировки, отращивал бородку – он так и остался для меня пустотой.
Кстати, о пустоте. Саха пуст, он пуст внутри. Он пол. Его изъел червь, о котором так много пишут и говорят, и которого принято называть одиночеством.
Сидя в самолете, я поставил точку в этой истории. Точку для себя, ни в коем случае не для Сахи, ведь о Майе и Коте я ему так и не сказал, тем самым, возможно, повергнув его в очередное болото одиночества. Его окружают не те люди, но так кажется только мне. Сам Саха от этого, возможно, кайфует.
2. Уфа. Сердце наизнанку
У него сердце наизнанку, потому что в последнее время мысли с трудом ложатся на бумагу. Выстраданные слова не укладываются в предложения, и вообще не всегда отражают всю суть задуманного. Тогда лист комкается и попадает в урну. Мысли же не выкинешь – с ними живешь.
Роман Будлянский считал себя писателем. Писал он всегда, сколько я знал его, и писал много – в основном в стол, для самого себя и узкого круга его читателей, среди которых были близкие друзья. Он нигде не публиковался за исключением скромной районной газеты «Колокол», где его текстами зачитывалась простодушная редакторша, и сам Рома был уверен, что он просто ей нравится.
С Будлянским мы познакомились на первом курсе института, когда нам пришлось вместе вести студенческую весну. Он учился на курс старше и напирал на филологию и зарубежную литературу. Меня же больше интересовала история языка. Разные курсы, разные кафедры, разные интересы. И этот вопрос – что нас тянет друг к другу?
- Ты чертов ублюдок! – он накинулся у подъезда, схватившись за воротник моей рубашки, затаскивая в полутьму подъезда.
Мне стоило бы сто раз подумать, прежде чем позволять целовать себя. Рому не особо заботила осторожность: он палился так, словно хотел закончить жизнь с бутылкой шампанского в жопе. Поддавшись безумию, я поцеловал его в ответ. С минуту мы стояли вот так, под лестницей, до тех пор пока наверху (этажом или двумя выше) не скрипнула дверь. Тогда меня швырнуло в сторону – внутри будто полоснуло лезвием, и я с укором посмотрел на Рому, мол, это ты чертов ублюдок!
- У тебя кофе есть? - спросил я затем.
***
Сидя в самолете, я думал о двух вещах: о небе и о Роме. Если в первом случае это были обычные мысли, которые не дают умереть со скуки, то во втором мне просто хотелось разобраться. С Ромой я не виделся больше трех лет, примерно столько же сколько и с Сахой до моего визита в Петербург (они, кстати, познакомились на сплаве в Белорецке, а потом выяснилось, что у них есть общий я). Это были три дня, когда я жил на его съемной квартире-студии и все три дня мы только и делали, что нюхали дешевый фен и трахались под это дело. Нам было плевать на окружающий нас мир, за исключением тех случаев, когда приходилось бегать в магазин за минеральной водой и сигаретами. А после моего внезапного исчезновения, Рома написал небольшой рассказ, в котором главный герой убивал своего партнера в момент совокупления.
Рома злился, и я чувствовал это на расстоянии. Все дело в том, что я не люблю прощаться. Вот и из Петербурга я уехал по-английски – не прощаясь.
***
- Ты опять уедешь, ведь так? – размышлял Рома. – Вопрос только , как быстро тебе это надоест. В прошлый раз хватило и трех дней.
- У меня короткий отпуск, - ответил я. – Мне нужно еще в одно место, перед тем как я вернусь в Москву.
- Зачем тебе туда возвращаться?
Перед тем, как рассказать, что было дальше, хочу еще раз вспомнить нашу прошлую встречу. Это были три дня. Тогда я возвращался с Байкала, куда нас с друзьями занес самый глупый вопрос из всех существующих – а что если? Мы купили билеты и несколько суток тряслись в душном вагоне, где не открывались окна. Мы хорошо отдохнули тем летом, а на обратном пути я затосковал по Роме. Такое часто случается со мной и сейчас, но теперь я могу подавлять в себе и тоску и скуку, стоит только взяться за кисть и краски. Тогда я еще не рисовал так часто и с интересом.
По дороге в квартиру-студию мы пропустили пару бокалов нефильтрованного и, как нормальные люди, поболтали о насущных проблемах.
Не сказать, что я стесняюсь своей натуры, ведь я тот, кто я есть. Это в пятнадцать тебя пугает желание лечь под мужика, и ты ничего не можешь сделать с дрожью внутри. Взрослея, ты просто принимаешь свои пороки.
Все три дня мы провели в квартире, и все три дня Рома читал мне вслух свои рассказы, одни из которых я восторженно слушал, другие же пропускал мимо ушей. Рома – писатель на любителя, как я художник. Однако, ему нравится, когда его слушают, и он без умолка может проговорить всю ночь. И раньше я готов был его слушать: мне нравился Ромин голос и его картавость. Теперь же все по-другому.
- Потому что я хочу вернуться, - сказал я с напором, не имея желания продолжать этот разговор.
- Мы бы могли…
- Послушай меня, - прервал я. Внутри закипала злость. – Я понимаю, о чем ты, но мне все равно придется вернуться. Я не смогу жить здесь. Не смогу жить, как ты.
Рома отвернулся к стенке. Больше он не говорил.
Я долго молчал, успокаиваясь. Ему не стоило поднимать эту тему, а мне не стоило так грубо отвечать. Моя привязанность к Роме играла в тот момент злую шутку, но я ничего не мог поделать.
- Ты живешь, как отшельник. Выживаешь на пособие по безработице, прозябаешь в четырех стенах. Не надоело? – я говорил очень тихо и медленно. – Если хочешь, я увезу тебя.
И тут внутри все сжалось. Слова сами пришли на ум и выскользнули так внезапно, что Рому затрясло. Он накрылся с головой простыней и застонал.
- Ты не должен воспринимать это так будто я тебя жалею, - продолжил я. Время пришло. Было необходимо высказаться. Нам обоим. – И ты прекрасно знаешь, что пока мы в этой стране нам не быть вместе, а встречи раз в три года, сам понимаешь, не могут удовлетворить ни тебя, ни меня. Я бы предложил тебе бежать заграницу, туда, где нас поймут. Хотя, почему нас нужно понимать? И что хорошего в том, если нам разрешать вести тот образ жизни, о котором ты так мечтаешь? Мы изъян. Чирей. Один большой чирей.
Рому трясло все сильнее. Я оставался лежать на спине и смотреть в потолок. Мелькнула яркая вспышка голубоватого света: чья-то машина припарковалась под окнами.
- У меня для тебя кое-что есть, - вспомнил я о картине, которую хотел подарить.
Рома вынырнул из-под одеяла и повернулся ко мне лицом.
- Ты много читал мне своих рассказов, а я вот ни разу не показывал тебе своих картин. Теперь я хочу оставить тебе на память одну из своих работ. Это не Ван Гог, конечно, но мне будет приятно знать, что ты смотришь на картину и вспоминаешь меня.
Я стал шариться по квартире в поисках дорожной сумки. В голове стояла ночная бессмыслица. Зачем я наговорил ему столько дерьма? Это сведет его с ума как минимум.
- Надеюсь, это будет хорошая память обо мне.
Я снял полиэтилен с картины и посмотрел на свою работу в тусклом свете настольной лампы. Она великолепна, подумал я тогда. Проста, но великолепна. Всего три цвета: желтый фон, черный силуэт и красная брошь в виде распустившейся розы. Но была в этой картине тайная сила, когда просто смотришь на неё.
- Что там? – спросил из-за спины Рома, протягивая руку к картине. – Ничего в ней не понимаю.
- Она называется «Сердце наизнанку», - объяснил я. – Мое сердце, Рома. И твое тоже. Наши сердца, - и мне было приятно смотреть ему в лицо и наблюдать, как оно меняется. Сейчас оно восторженно улыбается, по-детски наивно.
- Спасибо.
Мы вернулись в кровать и закурили. Рома продолжал разглядывать картину и все время говорил:
- Повешу её над рабочим столом. Ты знаешь, у меня родилась хорошая идея для рассказа. Я обязательно вышлю тебе его, чтобы ты почитал.
В его словах я словно задыхался, тонул, погибал. Он умел говорить, вызывая чувство вины, заставляя думать: я не должен был приезжать, я не должен был даже думать о поездке сюда. Зачем ты сюда приехал?
- Однажды, - я прервал бесконечную речь Ромы, так нагло и бестактно, что на миг забыл, о чем хотел сказать. Вновь затрагивая одну и ту же тему, я даже не надеялся на понимание с его стороны. – Однажды мы уедем, вот увидишь. Ты и я соберем вещи и уедем. Нам будет хорошо там, где мы окажемся, и тебе не придется больше жить в этой студии, ты сможешь гулять по улицам и гордо заявлять о себе. Тебе не нужно будет бояться.
Я дотронулся до его пылающего лица и нежно поцеловал. Нужно было закончить:
- А до тех пор, прошу тебя, терпи! Я уеду завтра с утра. Мне нужно, понимаешь? И обещаю, что в следующий раз, когда мы увидимся с тобой, я увезу тебя далеко-далеко. Вот увидишь! Начинай собирать вещи.
3. Сквозь дыры рваного неба
Если бы я мог выбрать для себя смерть, я бы умер в огне.
У меня больше нет сил. Я выжит и раздавлен. Нет больше сил писать картины: рождать пламя, которое через кисти ложится на холст. В моей квартире больше не свежо и мало света – бордовые шторы плотно скрывают день снаружи. Все чаще я сижу на диване, укутавшись в плед, и смотрю в пустую стену. Внутри огонь и он сильно жжет. В крови слишком много героина, но когда он весь кончается, вены вздуваются, а тело ноет так, словно меня бьют палками.
Я выхожу на улицу каждый день, но буквально на полчаса, чтобы отдышаться. Прохожие обходят стороной, потому что мое худое посиневшее тело их пугает. Меня колотит теперь постоянно, пока я не раздобуду очередной дозняк и не вколю его в себя. Тогда наступает спокойствие, я возвращаюсь на свой диван и хохочу.
На днях у меня отключили воду. Неоплаченные счета остались лежать на журнальном столике. Мою квартиру арестовали, а меня угрожают выселить. Но я не тороплюсь. Мне просто интересно, что будет дальше. Скажу лишь, что готов ко всему. Это, как в мое последнее путешествие из Москвы в Петербург и из Петербурга в Уфу. Саха потом мне звонил и приглашал приехать на Рождество и на белые ночи в июне. Я согласился, но так и не поехал. Продолжая молчать про Майю и Кота, подозревал, что совершаю ошибку. Теперь уже все равно: прошлой весной Саха (скорее всего под чем-то), танцуя на подоконнике, поскользнулся и упал с высоты третьего этажа. Слава Богу, остался живой, но головой помешался. Как рассказывала мне потом Майя, с которой я созвонился после, Саха стал нервный и раздраженный.
- Он вспомнил про твою картину, - рассказывала девушка. – Кинулся на подоконник и стал танцевать. Ну, и шмякнулся вниз!
Теперь уже все равно. У меня больше нет сил ездить по друзьям. В моих глазах только пустота стены напротив и изредка лицо человека, изнасиловавшего меня бутылкой. Это лицо я буду помнить всегда, и видеть периодически. Такие видения заменяют мне телевизор.
А еще я полюбил лежать на газоне в парке, когда дни выдаются теплыми. Смотрю в рваное небо, и сквозь его дыры на меня ложится тоска. Это прекрасно, когда тебя не колотит, а в остальном хуже пытки. Лучше всех меня бы понял Рома, но его нет даже за тысячу километров от Москвы. Это он (я утверждаю на все сто процентов) высоко в небе льет на меня эту мерзкую тоску и улыбается. Наконец-то, он смог увидеть все мои ошибки. Только стоило ли?
К слову, Будлянский выстрелил себе в сердце в тот день, когда я уехал. А через месяц меня изнасиловали. И он, и я – два полных идиота. Его сердце в прямом смысле стало наизнанку, а мое еще бьется, но вопрос лишь в пистолете. У Ромы он был. Старый травмат, о котором я ничего не знал. А у меня нет пистолета, но мне он и не нужен. Ведь есть столько способов свести счеты с жизнью…
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
№5
Холодное небо и ветер. Здесь не было уже ни памятников, ни оград, не торчали из-под снега тряпичные цветы и фальшивые еловые ветки. Рядами тянулись здесь одинаковые холмики, едва видные из-под снега, торчали из них металлические таблички номерами.
Женщина шла, спотыкаясь и оскальзываясь на снегу. Она куталась в широкое и длинное, не по росту пальто. Башмаки ее скользили гладкими подошвами по снегу. Ноги давно промокли.
Взгляд ее скользил по табличкам, губы беззвучно шевелились.
Три шесть семь, три шесть восемь…
Она уже почти бежала, едва не падая в снег.
Три семь один, три семь два…
Ногти сжатых рук впивались в ладони, щеки побелели.
Три семь семь… Три семь восемь!
Женщина остановилась, тяжело дыша. Она смотрела на три цифры, грубо намалеванные красным, как будто не могла поверить, что именно их видит сейчас. Как будто за триста семьдесят седьмым колышком ждала увидеть триста семьдесят девятый. И это ее ничуть бы не удивило.
Но цифра была на месте, та самая. Это было так же реально как серое небо над головой. Как кресты, что все еще виднелись в наступающих сумерках.
Женщина вздохнула и злая улыбка искривила ее рот. Шрам, рассекающий бровь и скулу, стал заметнее. Он залег глубокой косой тенью.
Женщина могла бы быть красивой если бы не эта улыбка. Если бы не этот шрам.
Аккуратно, тремя пальцами за горлышко она вытянула бутылку из кармана пальто. Привычным движение открутила крышку. Сделала пару больших глотков.
- Вот так, - пробормотала она, переведя дух. Вот так. И все равно. Все равно мне. Понятно?
Она уже повернулась, чтобы уходить. Но тут уголки ее губ поползли вниз. Небо и таблички и снег помутнели от слез.
- Ненавижу! – выкрикнула она, - Ненавижу! Ты псих! Псих! Псих! Псих!
Она в ярости пинала холмик.
Ледяная талая крупа вылетала из-под острых носков ее ботинок и со стеклянным звоном ложилась на снег. Тихонько пел металлический колышек . Небо молчало.
***
Та зима была совсем другой. Снег, пуховой, а не стеклянный лежал повсюду. Он кутал заборы и втеки деревьев и даже провода. Когда Аня смотрела на него сквозь стекло в теплой спальне –она даже не верила, что снег на самом деле холодный. Он казался ласковым и добрым как мамина вязанная шаль, как грудка у канарейки.
Звезды тогда тоже были добрые. Большие-пребольшие они подмигивали Ане с самого неба, и тихо мерцали, будто покачивались на своих гвоздиках от нездешнего звездного ветра.
Это потом Аня поняла, что звезды на самом деле острые и холодные. И снег может обжигать.
Много раз она пыталась вспомнить все, что случилось в ту ночь. Но воспоминания ускользали. Остались обрывки.
Вот Аня проснулась. Потому, что ей приснился звук. Резкий и громкий хлопок, будто кто-то взорвал новогоднюю хлопушку над самым ее ухом. Чей-то крик. Высокий. Кричит женщина. И крик Ане не снится, ведь глаза у нее открыты, она же видит занавески на желтом окне. Топот чьих-то тяжелых ботинок. Чужие. Папа не носит тяжелые ботинки. Чужие . Папа носит легкие ботинки с блестящими черными носами. И звук от них мягкий.
Снова хлопок и крик обрывается. Чужие шаги все ближе.
Какая-то сила выбрасывает Аню из постели. На цыпочках она бежит к окну. Быстро и тихо открывает балконную дверь.
Здесь не слышны шаги и крики. Здесь снег жжет босые ноги. И злые звезды остро светят с высоты. Звездам все равно. И знакомый двор внизу, скамейки укрыты белым пухом. Как вчера. Двор тоже предал.
Глухая ночь. Никого. Только косая тень на стене соседнего дома.
Да нет же, кажется Ане, что там, внизу стоит и смотрит вверх, какая-то старушка. Тощая она, торчат тонкие ее ножки из-под края рваной юбки. Вот старушка улыбается расстегивает замочек на сумке и машет Ане, и улыбается и кивает. Спустись-ка ко мне, погляди, что там у меня.
Аня медленно опустилась на холодный пол, вцепилась ледяными пальцами в решетку ограждения. Ей не страшно. Это все, конечно, сон. Не может вот так просто стоять она здесь посреди снежного двора. И следов вокруг нее нет.
Только все равно очень страшно.
- Пожалуйста – шепчет Аня, - пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Некого просить. Но так легче. Это такая игра, будто кто-то еще может помочь. Так спокойнее. Теперь уже совсем спокойно. Аня почти спит.
И вот снится ей ветер и шум, будто летит к ней огромная птица. Аня хочет посмотреть наверх, но шея совсем затекла и не повернуть головы. Потом рывок. И вот из-под босых Аниных ног вниз летит двор и черно-белые от снег деревья, и чья-то чужая черная машина, припаркованная у дом.
И старуха. Стоит посреди снежного двора и смотрит наверх.
***
- Не буду, - Аня брезгливо откинула тарелку,- сам такое ешь!
Да и была это, в общем-то никакая не тарелка, а обычная консервная банка, правда большая, размером с настоящую миску. В ней дымилась что-то серое, ноздреватое, пахнущее овсянкой и колбасой.
Бледный ничего не ответил. Он вообще мало разговаривал. Он послушно придвинул банку к себе, взял щербатую алюминиевую ложку, но есть не стал. Покачал ее в пальцах и виновато посмотрел на Аню.
Имени его Аня так и не узнала, и называла Бледным про себя.
Глаза у него были совсем бесцветные. Как будто радужка из дымчатого стекла. Таких Аня больше никогда не видела. И был он весь какой-то тощий, неухоженный, в старом сером свитере. Волосы, блеклые, будто пыльные насквозь, торчали во все стороны, на макушки сквозь них проглядывала розовая плешь.
- Когда я домой пойду? – зло сказала Аня.
Бледный только посмотрел в ответ, и вид у него был такой беззащитный как у маленького ребенка. И это Аню ужасно разозлило. На должен взрослый быть таким вот. Безответным. Слабым.
Аня схватила банку и изо всех сил кинула в стену. Баночный звон отразился от голых нештукатуреных стен, он стекол, он фанерной двери и эхом покатился дальше по голому коридору. Там, Аня знала, ничего больше не было, только стены, кое-где в подтеках ржавчины, где-то в копоти от былого пожара.
Это не был даже настоящий дом. Заброшенная школа. По ночам там скрипели полы и выли сквозняки, и чтобы не замерзнуть, Аня куталась в его большую, потертую куртку. Вот уже два дня она жила тут. И за все это время она едва ли услышала два слова.
В самом начале, когда она только открыл глаза, он сказал ей: «Не бойся», а когда спросила про родителей ответил «Не надо спешить». Вот и все. И ни слова больше.
Сначала Аня пыталась расспросить его, узнать, где она и как сюда попала. И было ли все прошедшее только страшным сном. Но ответа не было.
Иногда Бледный уходил куда-то, и тогда Аня бежала по коридорам и лестницам вниз, но снаружи всякий раз ее ждала старушка. Та самая. С потертой кожаной сумкой, похожей на огромный кошелек. Завидев ее, старушка улыбалась, щелкала замочком и манила Аню к себе.
Вот, посмотри, что у меня там.
И страшно становилось от этой улыбки, от выражения узкого лица. Аня бежала прочь.
Они вместе меня стерегут, - со злостью думала он, он внутри, а она снаружи. Они меня украли, чтобы потребовать выкуп, я знаю, об этом то и дело в новостях говорят.
А вечером снова приходил Бледный, он жалко улыбался, приносил какую-то еду, и Аня почти рада была его видеть.
Этот все-таки получше, чем Та, во дворе, - думал она, - не знаю, что бы я делала, если бы Та подошла ближе.
***
Аня проснулась от стука в секло. Ее комната, а вернее бывший класс, был на втором этаже, но звук был отчетливый.
Она поднялась с тонкого матраса, поплотнее закуталась в куртку.
Там на улице была старуха. Ее тонкие ноги все так же торчали из под рваного края юбки.
Лицо в этот раз было раскрашено: толстый слой пудры, подведенные черным глаза, и губы, блестящие и красные. Как та капля крови, что выступает из пальца, когда уколешься.
Но лицо не казалось молодым. Старуха все также улыбалась.
Вот она достала сумочку. Раскрывшись, та начала расти, и вот это был уже не черный зев сумки, а тень наискосок лежащая на гладкой стене соседнего дома. И из этой тени, взявшись за руки вышли мама и папа. Папа был все в том же своем костюме, на маме почему-то пижама в которой она ходила дома.
Аня уже хотела бежать к ним. Но проснулась и заплакала.
Она выглянула в окно, прижалась лбом к холодному стеклу. Был месяц. Была даже косая тень на стене соседнего дома. Но не было родителей.
Тогда Аня вскочила и побежала. Пол скрипел и больно бил ее по подошвам. Сама не своя она выскочила на улицу и огляделась. Старухи по близости не было, но вот зажглись фары припаркованной рядом машины и Аню обдало холодным светом.
- Серый, э, гляди сюда. Вот она, наследница! Прямо под ноги выкатилась!
Кто-то сильной рукой зажал Ане рот.
- Не рыпайся, - прошипел голос, - где хахаль то твой, гадина? Развлекались там небось.
Ане вдруг до слез обидно стало за несчастного Бледного. Она хотела крикнуть им, что все они врут. Она дернулись. Но руки тряхнули ее, так что кажется перемешались все внутенности и больно сдавили запястья.
Они ехали долго. Всю дорогу двое: лысый и другой, и маленький молчали.
Потом машина остановилась, и маленький крикнул: Выходи.
Аня вышла и чуть не по колени ушла босыми ногами в снег. Тени деревьев, черные и острые разбегались во все стороны. Где-то в вышине мерцали звезды и Аня очень спокойно подумала, что это, наверное последнее, что она увидит.
Она не видела, но занала что где-то там, в темноте, стоит и смотрит на нее старуха. Ее сумочка уже готова.
Она пдойдет и распахнется черный зев и Аня уже не сможет отвернуться.
Щелк – это разомкнулись Два металлических шарика на замке.
Нет, нет. Это передернул затвор тот, что стоял ближе.
Замерзшие ноги уже не чувствовали пальцев.
- Пожалуйста, – голос прозвучал тихо, но так неожиданно, что лысый даже вздрогнул.
Бледный застыл между деревьями. Вот он покачнулся и упал на колени
- Пожалуйста, - повторил он, - прошу вас.
Голос его был совсем слабый и такой тихий едва потревожил тишину.
- Э, мудила, ты как тут оказался? – лысый нервно огляделся, видимо искал машину.
- Да решай его сначала, – выкрикнул маленький, - сдаст он нас, сука.
Рука у лысого дрогнула и пуля просвистела где-то между стволами.
Стоящий на коленях не пошевелился.
И тут что-то случилось. Ане даже не поняла, что это было. Просто тени, до того расходящиеся от света фар вдруг вздрогнули. Выгнулись, будто их тянуло к себе неведомым магнитом. Там в темноте шло какое-то движение, ветви тянулись, и изгибались, издавая не скрип, но звон и шелест.
И вот медленно. Очень медленно Он поднялся во весь рост, обнимая поляну и в круг света и всех стоящих в нем.
Это было до того странно, что Аня не могла пошевелиться.
Деревянные, - с ужасом подумала она, - почему деревянные?
Но вот она поймала взгляд Бледного и все поняла. На нее уже никто не смотрел.
Аня бежала, пока мола, и колючие звезды мелькали сквозь ветки.
А потом она упала , хватая губами снег, повернулась на спину.
В тишине Ане ясно послышался щелчок.
Как будто кто-то закрывал сумочку.
***
- Следов насилия не обнаружено!- следователь со злость захлопнул папку.
- Черт знает что, - пробормотал он, растирая виски. Это уже ни на что не похоже.
Хотя, на первый то взгляд рутина. Дело обычное.
Родители девочки убиты, конкуренты устроили засаду на не в меру удачливого бизнесмена. Не умел договариваться.
Но вот дальше…
Следователь вздохнул. Извращенец увел девчонку из-под носа у убийц. Причем как она это сделал.
Удерживал жертву в заброшенной школе. Но пока не трогал, видимо берег на сладкое.
И пожалуйста девчонка сбегает и попадает прямо в лапы похитителям. Да оно и понятно они весь район пасли уж три дня к ряду.
Девчонку вывозят в лес, чтобы там порешить и избавиться от последней наследницы
А вот дальше… Начиналась форменная чертовщина.
Вместо одного трупа девчонки на поляне находят три. Причем двое вообще без следов насилия. А маньяк-похититель тут же с многочисленными колотыми ранами на спине. Д атолько ни одной смертельной из них нет, эксперты установили.
Тетка из опеки вплыла в кабинет, за ней, худенькая, почти прозрачная вошла девченка.
- Проходи, вот так, садись.
Девочка, повременив, села.
Следователь посмотрел в ее темные, совершенно уже не детские глаза.
- Скажи, ты помнишь, как тебя похитили.
Девочка не отвечала.
- Ну? Маньяка помнишь?
- Отвечай, Анечка не бойся – всхлипнула тетка.
Лицо девочки исказилось, как будто слова причинили ей боль.
- Маньяк? – девчонка подняла на следователя глаза, и рот ее по-взрослому искривила болезненная гримаса. Губы сжались с тонкую ниточку от уголка губ скользнула ни то болезненная, и то насмешливая складка.
- Он не маньяк, – выпалила девчонка, - он ангел. Не такой как эти, она кивнула на репродукцию Рублевской троицы на календаре, - настоящий.
- Ну что ты, Анечка, ну вот опять, мы же с тобой об этом говорили.
- Да молчите вы, - следователь чуть не обматерил тетку.
- Ангел да? В подвале школы нашли семь трупов. Может он их там на наркоте держал? А потом еще двоих в лесу. Ты же сама все видела. Как он их. Только вот нахрена мне выдумываешь сказочки эти.
Следователь потряс наугад вырванной из дела бумажкой. На его висках вздувались красные жилы. Руки начали дрожать.
- Это даже не стокгольмский синдром, это чет знает что! Где вы этому только учитесь. Святоши хреновы!
И с треском сорвал со стены календарь.
На девочку это кажется не произвело никакого впечатления.
Она смотрела куда-то в угол, ее глаза расширились.
Следователь взглянул туда же. Там, в темноте за шкафом ему на секунду почудился силуэт очень тощей женщины в рваной юбке. Он потряс головой и видение пропало.
***
Женщина плакала, сидя на снегу возле таблички с номером.
Сколько пришлось обить порогов, чтобы найти это место. Чтобы сказать себе, что все это было вранье, игры расстроенного детского ума. Ведь ангелы не умирают, и нет на свете никакой старухи, что ходит по снегу, не оставляя следов. И чудо, такое глупое, не возможное вовсе.
Капля за каплей Аня вытравливала из себя эту глупую веру, но бесполезно.
Ведь за оградой кладбища по-прежнему стоит старуха. Она так просто не выпускает своих жертв. И однажды Аня не выдержит, она подойдет к ней. Щелкнет замочек , и вот тогда то и станет ясно, что в сумочке у смерти.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 479
Замечания : 0%
На этом вторая партия первого тура закончена. Удачи!
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 1504
Замечания : 0%
Пожалейте мою юность.
Не вполне понятно, что автор хотел сказать своим рассказом. Привлечь внимание к национальным и расовым проблемам? Эта тема не раскрыта толком. Меркантильные выплески эмоций старшего брата не воспринимаются как нечто серьёзное. Может тогда привлечь внимание к терроризму и преступности? Вроде рассказ основан на реальных событиях, но мы видим только последствия, вполне ожидаемые. Ни выводов, ни развития, ни возмездия. С этой стороны тема тоже не раскрыта. Тогда что? Показать бессмысленность конфликта между братьями, где один погибает, а второй наконец-то начинает осознавать свою вину и ничтожность? Мысль о том, что мы не ценим то, что имеем, это правильная мысль, но здесь она явно недооформлена. Что ещё тут есть? Давление на эмоции? Ну, тогда надо было ситуацию показать и с обратной стороны – от лица младшего брата. Описать весь его ужас. Боль, отчаяние, безнадёжность и бессилие перед лицом зла. Вот тогда это был бы выстрел.
В общем, не скажу, что рассказ плохой, но в нём явно чего-то недостаёт.
5/10
Я помню.
Их любовь оказалась сильнее любой смерти. Кстати, меня зовут Андрей – я чуть со стула не свалился на этом месте! Это даже не смешно.
Ну, а в остальном… Что сказать. Показали нам героя. Показали, как он дошёл до жизни такой. И убили. Тут и сказочке конец.
Короче, очень надуманно выглядит вся эта история с бандитом-ментом. Какое-то всё ненастоящее. И герой, который сам не знает, что хочет и что делает. И любовь, которая не любовь. И месть, которая не месть. И ещё недолюбовь, и ещё недоместь. Нет какой-то основы у всего этого. А потусторонние приключения героя если и вызывали поначалу интерес, то это быстро прошло. Думалось, будет история о преодолении себя, а оказалось – пшик.
3/10
Ненависть.
О, наконец-то гомосятина, а я-то всё ждал, когда прорвёт. Думал, весь тур пройдёт под знаком голубой луны, а оказалось, всего второй рассказ, где что-то такое есть. Надо же.
Ну, о самом рассказе. Вообще, описано очень близко и понятно. Эмоции вполне натуральные. Размышления цельные. Видимо, самим автором пережитые. Пока читал первую половину рассказа, думал, что поставлю 6.
Вторая половина разочаровала. Нет тут нормального выхода. Нет достойной и логичной кульминации. Да, есть выплеск, есть трагедия, есть ощущение непоправимости, но это всё не то, что нужно. Не в первый раз замечаю, что рассказы в этом туре какие-то неполноценные. То ли темы дерьмо, то ли времени не хватало. Не знаю.
5/10
Сердце наизнанку.
О, гей-парад продолжается. Ну что сказать, ну что сказать. Написано неплохо, читался рассказ плавно. Но чем дальше, тем ниже падала оценка. Нет ни одного персонажа, которому хотелось бы сопереживать. И не происходит ничего, что вызывало бы отклик или хотя бы интерес.
И в очередной раз убеждаюсь, что вот это вот всё (показываю пальцем на гомосятину, наркотики и безнравственность) – не от большого ума.
У рассказа нет стержня. Это просто набор сцен, придуманных просто чтобы не слиться.
3/10
№5
Честно говоря, довольно слабо. Первая сценка на кладбище была интригующая. Похищение – неплохо. Общение с Бледным – тоже ничего. Про старуху… ну, придумано хорошо. Но сцена в лесу – это провал. А сцена у следователя – полный провал. Да и финал никакой.
В общем, произведение не цельное. И не особо интересное. В нём что-то есть, но это что-то размазано слишком жиденько, чтобы ощутить вкус.
А жаль.
2/10
А теперь по молодой и недоброй традиции попробую угадать темы.
Первый рассказ – 1.
Второй рассказ – 3.
Третий рассказ – 4.
Четвёртый рассказ – 5.
Пятый рассказ – 6.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 35
Замечания : 0%
№1. Неплохо описана семья героя, особенно девочка с еерисунками. Так же вполне удачно преподнесены мысли главного героя. Читать
интересно. Почитала реальную историю похищений, да, печально.
Но мне не хватило какой-то смысловой нагрузки. Похоже на вырванный клочок жизни
героя в определенной обстановке вражды двух народов, но хотелось бы увидеть,
как это в итоге повлияло на него, на его семью. Какая-то мораль и т.д.Возможно, чего-то более неожиданного не хватило. Выглядит не очень целостно.
Оценка: 5
№2.Все что понравилось – как преподнесена ситуация комы: чточеловек бродит по коридорам в поисках двери. Этот момент заинтриговал. Но сама жизнь героя не впечатлила, не очень ясно,зачем нам ее вообще рассказали. Не хватает эмоций и смыслов. Оценка: 4
№3. Язык повествования захватывает, увлекает. Переживаниягероя описаны неплохо. Но, как во многих рассказах этого тура, концовка как-то
не удалась. Да, герой выплеснул ненависть и, видимо, горе. И что дальше?
Выходит, вся суть в том, что он никак не мог выплеснут это и тут – сделал,
причем, убив человека. Как-то малова-то. Оценка: 5
№4. Описание картин и начало было обещающее. Середина с Ромой как-то выбила из колеи. Уж очень неожиданно выяснилось, что герой гей.
Может, стоило раньше об этом рассказать? Концовка-то совсем запутала, мол,
герой скатился до плачевного состояния за три абзаца. Почему? Ничего не предвещало!
А зачем он по друзьям ездил? Так что, много вопросов, ощущение, что читала ни о
чем. Оценка: 4
№5. Начало заинтриговало. Много образов, которые захватили,заставили вжиться в ситуацию. Девочка, Бледный и Старуха – интересные герои, не
стандартные. Но все, что выясняется потом, как-то не подходит друг к другу. Уж
очень много событий и героев на такой короткий рассказ. Было бы только про
маньяка и девочку. Про то, как она к нему привязалась или еще как. Думаю, так
было бы лучше, без бизнесменов и пальбы. Оценка: 6
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 184
Замечания : 0%
- № 1 Пожалейте мою юность.
- Свет солнца едва доставал досюда, поэтому в трущобах всегда полумрак, но оно и к лучшему, летом столбики термометров достигают своего пика. – очень корявое предложение, и это «досюда» просто убило.
- Теперь по самому рассказу. Порадовало, что соблюдена исламская традиция с именами. Али вышел неестественным, слишком топорные эмоции. Самым настоящим персонажем получилась Фатма. Ей веришь большего всего. Начинался рассказ как-то скучно и глупо. Но вот после обнаружения пропажи очень хорошо передана атмосфера напряженности в доме. Даже диалоги, поначалу плоские и фанерные, с повышением градуса эмоций, становятся более реальными. Автор раскачался к финалу. Возникает реальное сочувствие к персонажам. Чувство несостоявшегося праздника, страх необратимости, и как финал обезображенный труп на столе. Начиная читать, думал, что оценка будет не выше 2, но закончив, понял, что произведение заслуживает балл выше.
- Оценка 7.
- № 2 Я помню.
- Что сказать, мне очень понравилось. Сюжет оригинален, до самого финала не знал, чем все закончится и читал с интересом. Сознание человека в коме описано очень интересно и образно. Богатый язык, интересные переходы между сюжетами. Небанальная развязка. Мне по душе. Даже критиковать не хочется, прочитал на одном дыхании. Может быть, потому что тема мне близка и сам часто пишу в подобном ключе.
- Оценка 8 из 10.
- № 3 Ненависть.
- Хорошо прописаны чувства гг, переживания. Диалоги живые. Есть ошибки местами. Хорошо накаляется атмосфера. Концовка, как и сама жизнь не однозначная. Мне понравилось.
- Оценка 7.
- № 4 Сердце наизнанку
- Сразу скажу, не понравилось как преподнесены метаморфозы друга. Они не показаны в деталях, а об этом напрямую говориться в лоб гг. Чувства персонажей не раскрыты, вообще, им не веришь и не сопереживаешь. История жизни безвольного гея, который ничего не хочет от жизни. Зачем я вообще это прочитал? Рассказ не вызвал никаких эмоций, вообще, и мыслей тоже. Как очередной эпизод сериала по ОРТ, беспощадно бессмысленный.
- Оценка 2.
- № 5
- Первый же абзац и повторение «здесь» и пропущенный дефис. Далее «скользили» в соседних предложениях. Рассказ написан очень неумело. Образы отрывчаты и смутны. Задумка вроде есть, и персонажи тоже, но все написано так невнятно, и читатель улавливает только лишь намеки на повествование. Эмоции не раскрыты. Слог рваный. Надо было либо писать больше, что бы раскрыть всю суть, либо давать более концентрированный рассказ .
- Оценка 3.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 142
Замечания : 0%
№1 Самое достойное из всех в этой партии. Написано чётко и ясно. Межнациональная рознь глазами, мыслями и чувствами молодого человека. Прослеживается изменение мировоззрения по мере развития событий. Но чёткой завершённости я не увидела. Самого героя это не привело к каким-то действиям или поступкам.
Оценка 5.
№2 Интересна сама идея показать ощущения человека в коме. Но все его блуждания по лабиринтам души ни к чему не приводят, попытка что-то изменить разрушена. В повествовании вообще много лишнего. Сцена с медсестрой связана с героем только касанием и фразой. Всё остальное ни к чему. И т.д.
Оценка 3.
№3 Понравилась насыщенность повествования. Интересно было вместе с автором исследовать перемену отношения старшего брата к младшему. Рассказ откровенный на грани допустимого, обнажённость чувств и переживаний. Жаль, что концовка сводится пусть и к непредумышленному, но убийству.
Оценка 6.
№4 Очень хорошо начато и скверно закончено. Вначале неординарный явно талантливый художник, далее уже наркоман со стажем, а после ещё и гомосексуалист. За что же автор так возненавидел своего героя, что опустил так низко? Всё что в конце с ним происходит можно было бы описать и не отправляя его в путешествие. Это никакого изменения или характеристики герою не даёт.
Оценка 3.
№5 Начавшаяся необычно история постепенно как-то распалась и закончилась неинтересно. Стала похожа на ту несъедобную кашу, какой Бледный хотел накормить девочку.
Оценка 4.
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 124
Замечания : 0%
1. Трогатальная история, но то, что на реальных событиях "как говорит автор" было печально. Реальная жизнь ведь такая. Не побоюсь этого слова "нудная и скучная" Чья та жизнь - конечно жаль. Но, это было не интересно, скорее неправильно по отношению читателя. Если автор пройдёт в следующий тур, то интересно, чью рельную историю он возмёт на этот раз?! Всё бы нечего и даже трогательно, если бы я увидел этот рассказ в разделе произведений. Но в турнире... простите. Использовать такое некрасиво... Но, исходя из того, что сюжет тронул своей чистотой и искреностью чувств.
Ставлю 9
2. Мне понравилось. Рассказ раскрепощенный со всякими шумами. Но он одноразовый, я бы не желал перечитывать. Был, любил, и устроили ему конец света. Осознать, что человек живёт... знайте, ведь на самом деле человек, когда живой большая часть из них не осознает, что между жизнью и смертью даже волос не пройдёт. Они настолько близки...
Этому произведению ставлю 8
3. Дааа ещё один рассказ про смерть брата. Вся ненавесть на бедного Слюсаренка... Хотя, кто ожидал такого конца. Этот рассказ не обладает такой динамикой как первый. Меня ни чуть не задели чувства героя. Все наиграным показалось... ходит, жалеет, страдает. Где интрига, где волна ожиданий и чувств. Все моногранно. Мама пришла, мама плачет, я пошёл на занятия, я пришёл домой и лёг на кровать, а завтра всё повторилось ставлю 7
4. Сюжет не оправдал моих ожиданий... Опять гей... и ещё при том износилованы. Жуть как страшно. Все диалоги и мысли в самолёте добили своей скукой оканчательно, но конец чуть подтянул. Иногда, можно написать коротко, но с такой силой, где гром превратится вспышку фотоаппарата. В итоге, мне кажется, что сердце наизнанку должно повернуться у читателя. Написано неплохо и даже понравилась речь. Но сюжет нудный. Ни одной яркой картины... герои все бубнят и бубнят. В отборочном мне понравились многие рассказы. А тут практически одни "отвали" тексты. Ставлю 7
5. Нет нет, это не то что подумал, а то что случилось. Интересные повороты получились со старухой. Вот одно сиутило, в начале казалось, я читаю - ничего не читаю, но потом всё прояснилось, словно лучезарный квазар в чёрной дыре... Читалось скучно и ожидал, когда всё закончиться ставлю 8
Поехали дальше...
|
Группа: ЗАВСЕГДАТАЙ
Сообщений: 34
Замечания : 0%
1. Ну... написано, вроде, неплохо. Ожидала развития событий, но именно на этом месте всё оборвалось. Начало и конец. Чего-то между ними не хватило. 7
2. Обычно люблю тему коматозников и их внутреннего мира, но здесь понравились только образы подсознания. Реальность описана так, что я в неё просто не верю. 6
3. Написано эмоционально. Но много, на середине текста мне уже надоело жевать чей-то депресняк. Оборвалось неожиданно, как-будто что-то осталось недосказанным. 7
4. Ещё один депрес, и в самом деле похожий на дневник. Написан почти ровно, аналогии с картинами, привязка к ним как в начале, так и в конце, мне понравилась. Сам сюжет не понравился. Долго читать подобное я не способна. 7
5. Более менее текст становится понятен только в конце, когда автор сам всё и объясняет. Остальное похоже на пазл. Старуха понравилась. Бледный остался для меня абсолютно непонятной фигурой. Почему именно её он решил спасти? Ни намёка. 8
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
1) Ну, что скажу? Тут ничего нет, кроме как поднятия проблемы "тяжёлые взаимоотношения между братьями". Америку никто не открыл, но повествование довольно гладкое. Но я вот совсем не прочувствовала драмы, почему-то. Такое чувство, что текст был написан ну вот совсем-совсем без души, мол, "Ой! Ох как я был неправ... Вот же я сволочь! Но уже ничего не вернуть..." и добавка моралите: Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Не знаю я... Как-то мне не очень, да простит меня автор. Что-то не то. Бесчувственно, что ли?... Сама не знаю.Пусть будет 6/10.
2) Мне понравилось. Динамично, интересно. Интересное описание коматозного состояния. Сюжетная линия богатая, как и язык повествования. Неожиданная концовка: за это тоже, безусловно, плюс. Но самое лучшее в этом произведении - это атмосфера: она накаляется в нужный момент, а в иной - медленно плавится, как плавится восковая свеча, которая гипнотизирует, приковывает к себе взгляд.Поставлю 8/10, исходя из общего впечатления.
3) Неплохо раскрыт герой, но повествование, откровенно говоря, заставило зевать. Я серьёзно. Если я верно догадываюсь кто автор, то для него точно не уровень. За фишку с геями: она была оригинальна на отборочном турнире, а второй раз про них - это уже не изюминка, а баян. Это как с анекдотами: смешно, когда слышишь в первый раз, а во второй - уже как-то не очень. Хотя, тут, конечно же, приправлено спидом, что немножко добавляет свежести, но никак не спасает дело. Язык повествования неплох, но как-то не произвело впечатления. Пусть будет 7/10, с бонусом на будущее.
4) За геев скажу то же самое, что и предыдущему автору: одно и то же никогда не будет оригинальным дважды. Если хотите свою фишку, то ищите её, ищите. Повествование гладкое. Вот эти отрывки из жизни очень неплохо раскрывают главного героя перед читателем. Но в общих чертах пресно, вот честно: бу-бу-бу да бу-бу-бу на ухо читателю. Не хватает эмоциональной окраски.Поставлю 5/10.
5) Знаете, а мне понравилось! Чувствуются свежесть и оригинальность! Вот как-то, может и некстати, вспомнился фильм "Страна приливов". Что-то в атмосфере есть схожее. Но вот маловато раскрыто... Я думаю, что стоит расширить в дальнейшем, ибо стоит того, на мой читательский взгляд. Повествование динамичное и совсем не скучное, но мало. Вы, автор, испугались отпугнуть читателя внушительными объёмами, наверное...Поставлю 8/10, с бонусом на будущее.
|
Группа: Удаленные
Сообщений:
Замечания : 0%
У меня рубануло интернет. И ничего не сохранилось, теперь приходится писать все заново.
1. Автор, давить на жалость историей основанной на реальных событиях - неуважение к читателю. К любой другой социалке можно приписать Основано на реальных событиях и нюхать газы своего пафоса. Но эту я пережил. Неудачный выбор. Оценка 5, только потому, что напомнил мне о том страшном моменте.
2. Это было очень нудно. Мне не понравилось. Фильм "коматозники". Описать состояние комы - также невозможно, как описать сон. Сны непостоянны. Что там творится с сознанием человека, пока он в коме - одному ему известно. А очередная авторская мысль на эту тему не отличается оригинальностью. А вот эти запи-пи-пи-пикивания - ну серьезно, этим пользуются киношники, еще и в литературе? Ведь отвлекает, а настроения не передает. Хотя в конце сыграло. Вот и надо было в конце только в конце и заюзать. И тупому ясно, что пока пульс есть - оно пикает.
Оценка - 4
3 Ох нет. Геи! У этой коровы есть вымя и к нему присасываются, по-ходу, все кому не лень. Нет. В первый раз это было оригинально и свежо, сейчас это, американское - Meh! Ну ок, что там дальше? Я не сопереживал главному герою. Честно, ожидал чего-то другого. Гей-наркоман-спид - клише
Оценка - 4
4. Вы там скажите, у вас идеи закончились? Голубика голубая выголубленная. А этот в лучших традициях Рю Мураками. Только Мураками (не Харуки) - больной наголову параноик. Автор, ты такой же? Хотя мне кажется, тут женской рукой приложились. А вот это вот в конце: А через месяц меня изнасиловали.Нет, это меня насиловали в жесткой форме, пока я всю эту вашу голубятню читал (это обращение к автору и 3 и 4). Гей-наркоман-насилие - клише
Оценка - 4
5. Спасибо! Спасибо, что не геи. Это уже хороший плюс...
Ну и собственно другой плюс, что автор не стал насиловать читателя и не страдает графоманией, не стал разворачивать из этого целую трагедию. Хорошо, что раскрылась старуха, а то было бы больше вопросов.
Оценка - 6
|
|
|
