|
|
|
Отборочный тур ПРОЗА
|
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
Доброго времени суток, дорогие произаики!
Рада приветствовать на отборочном туре каждого из вас!
Предоставляю список всех записавшихся:
1. lukoe +
2. volcano +
3. Альфонсо +
4. Karnaukhova_Alina +
5. LehaKOT +
6. ElliFenix +
7. BlackPanther +
8. aequans +
9. Вайсард +
10. Изморозь +
11. ArtoMSN +
12. Volchek +
13. Энни +
14. Эвиллс +
15. Кроатоан +
16. AShay +
17. MaryEgo +
18. limonio +
19. Бруно_Феррари +
20. leonfury95 (СЛИВЩИК!!!)
21. Радонец +
22. Ясеница +
23. Chist +
24. Оцеола +
25. Чосер +
26. Туве +
27. Миа (СЛИВЩИК!!!)
28. shah-ahmat (СЛИВЩИК!!!)
29. Shteler +
30. Visioner (СЛИВЩИК!!!)
31. Лоторо +
32. lordsergik +
33. shana_mage +
34. peotr +
35. King-666 +
36. Hankō991988 +
37. Virhand (СЛИВЩИК!!!)
38. kapitalina (СЛИВЩИК!!!)
Теперь, внимание!
Тема: Забери меня отсюда
Ожидаемый объём: до 20000 знаков
Авторство: анонимное
Срок сдачи работ: до 25/06/17 включительно
Работы присылать мне на почту (указывайте ник): german.christina2703@gmail.com
Если ваша работа будет мной получена, вам придёт подтверждение, что принято. Если подтверждение не придёт, обращайтесь ко мне на сайте в лс/на почту/через связующего между вашим сайтом и мной.
Правила проведения турнира можно посмотреть здесь.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
Планируется отсрочка до 28.06.17 включительно.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
!!! _ Голосуем по шкале от 0 до 5.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№1
Забери меня отсюда
Приют пустует уже полтора десятка лет, и малышка Таня успела вырасти в Татьяну. Но называть её так некому, поэтому имя существует как бы отдельно от своей носительницы. Сама она по-прежнему предпочитает уменьшительно-ласкательные вариации.
— И победителем конкурса по рисованию ста-а-а-а-ановится… Та-а-а-нюшка! - весело кричит она на всю столовую.
Заведение не торопится открывать воспитаннице все свои тайны сразу. Многие двери она испытывает по нескольку раз в день, но они не поддаются. Иные открываются в назначенный день и час, сравнив ДНК её потожировых выделений с информацией, занесённой в базу данных, и получив зелёный сигнал. За ними оказывается разное: студия с красками, мольбертами и альбомами репродукций; подсобка с хозяйственными инструментами; недовольно жужжащий генератор с инструкцией; микроскопы с гиганским запасом препаратов; книга «Этика молодёжного секса» (Татьяна получила психотравму, с которой до сих пор окончательно не справилась); обувь и одежда на вырост; новые картриджи к пищевому концентратору - «Чили», «Кофе», «Картофель фри с сыром»…
За дверями нет двух вещей — за ними нет выхода и за ними нет других людей.
Таню бросили, когда ей было шесть. Оставлять её снаружи было сочтено негуманным из-за почти нулевых шансов на выживание, а взять с собой было невозможно — Танины родители, мир их праху, отказались в своё время делать дочери прививки, и тактический анализатор показал критическую вероятность её заболевания на борту во время перелёта. Гарантировать, что возможная болезнь не окажется заразной для всех остальных, никто не мог, а вот на других это точно подействовало бы удручающе.
Что это была за болезнь, от которой все так торопились сбежать тогда, Татьяна уже и не помнит. Помнит только, что настройка демоверсии Приюта заняла у техников действительно много времени, не менее недели. Что же, техники могут гордиться свой работой.
Как ни странно, поначалу было легче. Вся электроника работала исправно, образы других людей ещё были различимы в памяти, вопросы, на которые могут ответить только взрослые, не терзали ум.
Сложнее всего Тане было с месячными. Первой мыслью было, что болезнь всё-таки добралась до неё. Конечно, к тому времени у неё было на руках нужное пособие и сверх того листовки — но в панике ей было не до того, чтобы извлекать из глубин памяти походя усвоенную информацию. Позднее, найдя и прочитав в библитеке книгу «Поющие в терновнике», где был описан схожий эпизод, она долго смеялась.
Нынче техника всё чаще барахлит — как и Танина голова (если бы было кому ставить ей диагноз — здравоохранение не входит в демокомплект Приюта, а полный функционал не работает без Воспитателей).
— И победителем чемпионата по стихосложению ста-а-а-а-а-ановится… Та-а-а-ню-ю-юшка!
Чемпионаты, игры, конкурсы среди воспитанников — одна из немногих «социальных» вещей, о которых Татьяна помнит достоверно. Она была слишком мала, чтобы принимать в них участие, но была внимательным зрителем и готовилась к дебюту в следующем году. Что же, дебют её состоялся.
— И золотая медаль по прыжкам в длину достаётся… Та-а-а-а-анюшке!
Банка клубничного варенья — законная добавка к медали. Ягодный картридж почти закончился, и если не удастся отыскать новый где-нибудь в подвале, придётся попробовать делать варенье из абрикосов или апельсинов.
Татьяна не любит фрукты.
Татьяна любит себя. Психологическая помощь и настройка — часть программы здравоохранения и не входит в демокомплект.
Во многих отношениях Тане по-прежнему шесть. Она сведуща во многих науках и развита физически, но это всё инерция от ранних установок Воспитателей. Когда ей настало время отвлечься от книг и заинтересоваться мальчиками — некому оказалось сменить эти установки. Оно и к лучшему, само собой.
Пройдёт всего несколько дней — и главная дверь, которая открывается по сигналу «21 год», а пока ничем не отличается от любой другой двери, будет готова распахнуться под её рукой. Татьяна выйдет в большой мир и увидит город, заросший плесенью и лианами, населённый крысами и одичавшими кошками. Ей сильно пригодятся навыки стрельбы из винтовки и совсем не пригодятся три изученных иностранных языка. Потому что людей она не найдёт и снаружи.
Лишь высоко в небе в хорошую погоду при полнолунии будет видна искорка гигантской орбитальной станции — места Исхода. Станция находится на карантине, пассажиры её — в стазисе. Они ждут, пока родная планета сама очистится от инсектицида, которым в последнем усилии почти полностью решила человеческий вопрос. Лучшие умы оказались перед эпидемией бессильны.
Татьяна не знает, угрожает ли ей болезнь. Прямо сейчас она получает другие знания — только что в книге ей попалось упоминание операции по искусственному оплодотворению. Интересно, размышляет она, действуют ли в клиниках ещё холодильники? Она уверена, что справится с задачей, ведь навыки оказания себе первой помощи у неё есть, и их должно хватить.
Возможно, вернувшееся человечество ждёт сюрприз… самовосстановившаяся резервная копия. Возможно.
Ночью накануне дня выхода из Приюта Татьяна впервые за долгое время увидит во сне человека — стройного юношу с неразличимыми чертами лица.
«Прошу тебя! Прошу! Забери меня отсюда!» — будет упрашивать она его. Но он никак ей не поможет, только напомнит пару параграфов из злополучной «Этики молодёжного секса». Определить своё место в новом мире Татьяне придётся самой.
№2
Ловушка для себя
Что же происходит? Голоса! Человеческие голоса! И свет, ослепительный, после долгих лет тьмы и небытия…
- Послушай, Томми, - механик глянул на часы, - я задержусь, а ты иди домой. Тебя, наверное, заждались. Всё сам доделаю…
- Да, Марта уже три раза звонила, но я сбрасывал. Что мог ответить? Только то, что не приду вовремя. У нас, как всегда, аврал, - напарник был расстроен, сегодня был день рождения сынишки, а он здесь возится со старым хламом просто потому, что нашёлся покупатель и необходимо всё наладить. – Но, как же, я тебя оставлю одного? Этот склад пользуется дурной славой после того случая. Сколько людей в пожаре погибло, а этим роботам – хоть бы что!
- Ты же знаешь, я не верю во всю эту чушь насчёт призраков! На дворе уже конец двадцать первого века, а люди так и не поумнели – суеверны, как дикари, - он вытер пот со лба, закрывая стальную крышку на груди очередного автомата. – Тем более, что остался только один Заяц. Думаю, что и он в таком же отличном состоянии, как и остальные.
Томми ещё порасшаркивался перед ним пару минут и, поблагодарив, спешно удалился, только щёлкнула тяжёлая дверь за спиной. Аллан, конечно, немного приврал, говоря, что несуеверен. Дело было даже не в этом, веришь ты или нет в потусторонние силы, неважно, одиночество ему было так же неприятно, как и любому другому человеку. Особенно это чувствовалось здесь, среди замерших электронных кукол. Но, как бы там, ни было, домой он так же, не спешил. За прошедшие с их свадьбы годы, он успел и невзлюбить свою жену, и смириться с её удушающей заботой и сварливостью, поэтому предпочитал работу.
- Так, дружок, - проговорил он громко, скорее себе, чем роботу. - Привет, дорогой! Как ты себя чувствуешь?
- Привет! – ответил Заяц, мигнув зелёными глазами.
Аллан от неожиданности попятился. Голос был настолько непохожим на электронный, и настолько человеческим, что холодные мурашки побежали по спине. А мысли заметались, как испуганные муравьи. Что, что?! А это он знал точно – тридцать лет назад роботы ещё были не настолько совершенны!
- Вы только не бойтесь! – огорчённо воскликнул нежданный собеседник. – Вы даже представить себе не можете, как я рад, что могу поговорить с человеком! Извините, за мою невоспитанность. Давайте, познакомимся. Меня зовут Джастин!
- М-м-меня зовут Аллан, - несколько заикаясь, ответил мастер. Ему неожиданно стало стыдно. И кого он испугался? Робота? Одёрнув себя, уже смелее продолжил, - я послан отладить тебя для детского ретрошоу. Можно, посмотрю всё ли с тобой в порядке?
- Посмотри, - как-то смущённо произнёс Заяц, распахивая переднюю панель, - если честно, то я и сам не знаю, что там…
Нет, лучше бы этого никогда не видеть! Мастер не мог не знать, что для отладки такого вида роботов и передачи определённых черт поведения и характера, свойственных только человеку, техник забирался внутрь, как в костюм, надевая на голову особый шлем. Эмоции передать электронному мозгу мог только индивидуум. Именно поэтому, так нравились его сверстникам в далёком теперь детстве эти живые игрушки. С ними можно было дружить, делиться секретами, танцевать и прочее… Но тот, кто отлаживал этот механизм, не выбрался наружу. Он остался в нём навсегда. Тело иссохло и слилось, сплавилось с механикой.
Аллан почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Поэтому быстро захлопнул крышку. Выпуклое чрево, ещё не покрытое мягкой обшивкой, блестело в лучах ламп освещения.
- Что с тобой? Что ты там увидел? – тем временем, допытывался Заяц.
- Лучше ни тебе, ни кому-нибудь другому об этом не знать, - отчего-то просипел севшим голосом мастер. Он не знал, что ему делать. По-хорошему, ему следовало заявить об этом в полицию. Но если сделать так, то человеку, похороненному в роботе никак не поможешь – много прошло времени. А робот, теперь уже дроид, наверняка будет уничтожен при исследованиях. Как же так случилось? Может быть пожар?
- Почему? – спросил Заяц, будто силясь что-то вспомнить, и не получив ответа, вдруг, махнул рукой и присел, обхватив свою жестяную голову руками-лапами. Аллану даже показалось, что он плачет, хотя это был бы уже настоящий абсурд. – Нет, не говори! Я всё знаю и помню сам. Просто за эти годы одиночества, убедил себя в том, что мне снится страшный сон. Иначе, я просто сошёл бы с ума!
- Ты помнишь, что случилось? – изумился мастер, - Это был несчастный случай?
- Увы, не всё так просто! Эту ловушку я сделал для себя сам …
- Как это?
- Видишь ли? Бывает, что жизнь складывается так, что не хочется жить. Разве у тебя такого никогда не было? – Заяц поднялся, но стоял, опустив голову. Аллан же, стоял напротив и, хоть это нелепо и глупо, старался разглядеть в глазах робота нечто особенное, человеческое.
- У тебя в жизни случилось несчастье? – посочувствовал он. Ему ещё не верилось, что такое вообще возможно.
- Нет! Все были живы и здоровы. Прекрасная семья: жена, двое детей, наши родители. Все очень заботливые. Но вот только я в один прекрасный момент осознал, что я им не нужен, они меня не любят, и я только мешаю им. А я-то их любил! Не хочу вдаваться в подробности, но даже уйти из жизни, решил так, чтобы не доставить им беспокойства. Чтобы никто даже и не понял, что это самоубийство. Так – несчастный случай, не более. Они получили бы страховку и, хотелось бы надеяться, погоревав о моей судьбе, стали бы жить по-новому, - рассказчик закачался из стороны в сторону, - Работа моя, как и твоя, состояла в отладке роботов. Я с большим тщанием относился к ней. Дети не терпят фальши. И я придавал механизмам такие черты, которых возможно сам не имел: грусть и веселье, доброжелательность и внимательность… Для этого я изобрёл свой способ, особые микросхемы, которые вставлял в шлем. Дурак, я дурак! Решил задачу и обрадовался! Поставил особую микросхему. Короткий и сильный импульс должен был сжечь мой мозг за долю секунды. Но что-то пошло совсем не так, как ожидалось. Я только потерял сознание, а очнулся здесь. И вот перед тобой неизвестно что такое: не человек и не робот. Но самое страшное, что я всё ещё жив! И если бы ты только знал, как я скучаю по людям! Как я хочу увидеть снова траву, деревья, небо … всё, всё, всё! Послушай, Аллан, забери меня отсюда! Это хранилище – моя тюрьма. Если хочешь, то я буду играть с твоими детьми, если они у тебя есть. Буду ухаживать за садом. У тебя есть сад? – мастер отрицательно покачал головой, - Жаль, но могу быть дворником, сторожем… кем только захочешь!
Человеку до боли в сердце стало жаль это существо. Он некоторое время обдумывал сложившуюся ситуацию, а потом решил связаться со своим шефом:
- Извините, что так поздно, господин Шерман, - собеседник был скорее доволен, чем раздражен, - да, все роботы в прекрасном состоянии! Электронные системы мы им наладили. Да. …. Только для окончательного решения хотелось бы испытать хотя бы одного в естественной обстановке…, да, да…, столько лет прошло! Тогда не сочтите за труд, дайте распоряжение охране.
Взрослые почти не обращали внимания на странную пару, неторопливо бредущую по тротуару. Зато дети останавливались и в восхищении взирали на огромного пушистого зайца. И сколько бы няни-роботы не требовали продолжить путь, на них это не действовало. Всем хотелось пожать мохнатую лапу, или, хотя бы, прижаться к добродушному такому мягкому Зайцу. Всем кто его видел, робот внушал доверие и симпатию. Его новая золотисто-жёлтая шкура так и сияла в лучах фонарей. Он раскланивался перед малышнёй, тараторил, как маленький ребёнок какие-то весёлые стишки, что-то напевал, словом, был в ударе.
- Ты пользуешься большим успехом у ребят! – улыбаясь, отметил Аллан.
- Я очень люблю детей! – почти крикнул Джастин, кружа на своих лапах сразу двоих визжащих от восторга девчонок в цветастых комбинезончиках.
Начал накрапывать дождик, разогнавший с улиц пешеходов. И друзья вполне могли вызвать транспорт, но упрямо продолжали идти пешком. Заяц наслаждался всем виденным, слышимым и ощущаемым. Мир новый и такой знакомый охватил его. И пусть капли дождя просто барабанили по корпусу, стекая вниз. Ему казалось, что он чует запах мокрой земли, чувствует сырость и щекотку водяных струй. Человеческая память диктовала ему то, как это было раньше, воскрешая в памяти всё новые и новые детали прежней жизни.
Район высотных домов закончился. Начиналось царство коттеджей, утопающих в зелени садов. Палисадники источали дивные ароматы. Особенно высокие цветы высовывали свои головы поверх изгородей, некоторые протискивались между прутьев. Заяц старался вспомнить их запах. Он поймал в лапы кисть глицинии и притянул её нежные соцветия к игрушечному носу, как это сделал бы человек. Мастер с удивлением наблюдал за ним. «Надо будет попробовать вмонтировать ему детекторы-определители запахов…» - подумал он.
- Слушай Аллан, - обратился робот к мастеру, - как называется эта улица?
- Виноградная, - ответил тот, как-то странно взглянув на собеседника, его мучила какая-то смутная догадка.
- А Цветочная улица здесь недалеко, правда?
- Да, мы туда идём, - Аллан ещё более внимательно посмотрел на киборга, - там мой дом. Я живу там, сколько себя помню…
- Я тоже там когда-то жил…, - Заяц ускорил шаг, - пойдём скорее. Мне не терпится посмотреть, как всё изменилось.
Джастин свернул на знакомую улицу и, вдруг, остановился. Это произошло так резко, что, шедший чуть позади человек, едва не врезался в него. Прохожий что-то раздражённо проворчал про засилье роботов и засеменил дальше.
- Что случилось?- удивился мастер.
- Знаешь, я не хочу идти к своему бывшему дому. Боюсь кого-нибудь увидеть из своих. Или не увидеть, узнать, что там живут чужие люди…, - большие кукольные глаза светились как-то тускло, растерянно. А, может быть, это только свет уличных фонарей в старинном стиле, делал их такими выразительными?
- Тогда пойдём к нам, - Аллан решительно взял его за локоть и увлёк за собой.
Широкая ажурная арка венчала верх ворот. Она была вся оплетена цветущими вьюнками. Кованая решётка так же была сплошным ковром. Хозяин радушно распахнул перед андроидом калитку.
- Добро пожаловать! – он ещё какое-то время посмотрел, как тот топчется перед ней. И чтобы ускорить процесс, слегка подтолкнул его внутрь.
Их встретил рассеянный свет, виноградный тоннель, и ярко освещённая веранда в конце. На ней стоял длинный торжественно накрытый стол. За ним сидело шестеро взрослых. Детские голоса и смех раздавались из-за разросшихся кустов сирени. Как только пришедших заметили, к ним подошла румяная женщина в тёмном платье.
- Наконец-то мы тебя дождались, дорогой! – она поцеловала Аллана, нимало не удивляясь его сопровождению, - Ты что, забыл какой, сегодня, день?
- Действительно, - схватился за голову хозяин, - совсем заработался!
- Он такой же, каким был его отец, - проскрипела седая сгорбленная старушка. – Тот так же любил свою работу и не замечал то, что с ним происходит. Даже болезни своей не замечал. И часто брал свою работу на дом. Вот и сына нашего приучил к этим железякам с детства. – Она тяжело вздохнула. – Так что не ругай его Нора, а зови детей, и наконец-то, помянем моего любимого Чарльза Джастина Автона. Всё-таки тридцать лет прошло с тех пор, как он погиб в этом пожаре…, - старушка тихо заплакала, утирая платочком слёзы.
- Ну, что вы, мама! – миловидная женщина справа, стала её утешать, гладя по плечу, - Уж тридцать лет прошло. Пора бы свыкнуться и успокоиться…
- Как можно свыкнуться с потерей любимого человека? Ты, понятно, совсем маленькая была, не помнишь ничего. Когда мне сообщили, что у Чарли онкология и жить ему осталось совсем недолго, я думала - с ума сойду! Окружила его заботой, от всего старалась уберечь, чтобы прожил подольше…, а судьба вот как распорядилась!
Все взгляды были обращены на старушку, и никто не заметил, как затряслись плечи большого пушистого зайца.
№3
Одна
Серый рассвет забрезжил в узких, длинных, как бойницы, окнах. Этот слабый свет только обозначил все предметы в комнате: развороченный и изрешеченный шкафчик с осколками посуды, два изломанных табурета, чудом стоящий на трёх ногах стол, изодранный и подпаленный диван с ворохом тряпья. И всё это было присыпано обломками штукатурки и пылью. В противоположной стене неясной тёмной гранью выделялся дверной проём.
Вокруг стояла мёртвая тишина. Снаружи, через разбитое стекло, вначале робко, затем более явственно, проник шум. Эти слегка шелестящие мерные звуки барабанили по земле, по камням, шумели в траве. Ворох тряпок зашевелился, замер, потом откинулся в сторону. И оттуда выглянула лохматая русая головка. Тонкое почти бескровное личико с огромными синими глазами было испачкано толи сажей, толи грязью. Девочке было на вид лет шесть – семь, никак не больше. Она потёрла кулачками глаза, всё ещё не понимая, что её разбудило. Потом, обвела туманным взглядом всё своё хозяйство и опрометью бросилась к окну.
- Дождь! – в восторге воскликнула она. – Спасибо, бабушка!
Её сон сбылся, невероятно быстро, и это было для неё спасением. Ещё несколько мгновений назад, ей снилось, что стоит посередине песчаного карьера, там, где пришлось весной хоронить всех умерших, потому, что не надо было рыть могилы. Кладбище было разгромлено и простреливалось. Карьер был старым, истраченным, и, добирая себе на строительство домов песок, местные жители нарыли множество ям. По иронии судьбы, именно ямы пригодились им больше, чем песок. Очень многие теперь лежали здесь.
Ей снилось: … Знойный сухой ветер опаляет тело. Жажда сводит с ума. «Пить, пить…» Но негде взять воды. Раскалённый воздух маревом висит, колышется, вьётся вихрями. Страшно… и, вдруг, она чувствует заботливое прикосновение, бабушка берёт её за руку и ведёт прочь…
В тот день, когда на их мирный посёлок в первый раз обрушились с воем и свистом эти железные штуки, они с бабушкой пили чай на кухне. Яркое не по-весеннему жаркое солнце слепило глаза, рисуя на скатерти и на полу замысловатые узоры. Зелёные бабушкины глаза смеялись вместе с ней, собираясь лучиками в уголках глаз и губ. То, о чём они говорили, стёр из памяти взрыв. Всё произошло так внезапно, что они оцепенели, словно остановилось время. Потом шторы вспучились, разорвались от осколков стекла и щепы оконных рам. Неистовый удар смёл все чашки со стола, опрокинул самовар с кипятком. Горячие брызги окатили их обоих.
- Бабушка, мне больно, - расплакалась внучка, совершенно не понимая того, что происходит, но пожилая женщина уже повлекла её вон из кухни, подальше от окон в коридор. Здесь она открыла люк в подвал: « Спускайся, милая, поживее!», - Но бабушка! – девочка ещё сопротивлялась, она не любила тёмное и сырое подполье.
Ах, если бы она послушалась сразу! А там, на улице что-то выло, и лопалось, и гремело. Дом весь трясся, и сыпалась штукатурка. Было очень страшно. Ей казалось, что огромные великаны топают по земле и бросают тяжёлые камни. «Надо спрятаться, - наконец сообразила она и полезла вниз. Уже оттуда из тёмной глубины она увидела, как неожиданно вздрогнула всем телом бабушка, как преломились её колени, и она стала оседать на пол. Крышка люка захлопнулась у девочки над головой. Чернильная тьма поглотила. Первый раз в жизни её охватил такой ужас, что даже сдвинуться с места, не было никаких сил. Она так и стояла, вцепившись в поручень лестницы, пока кто-то не открыл крышку.
Вечером она прощалась с самой доброй и любимой бабулечкой. Та на короткое время пришла в себя и всё повторяла шёпотом: «Я никогда тебя не брошу. Всегда буду рядом. Ты только верь…» Тогда у неё ещё была мама. Она прижимала её к себе, гладила по голове и плакала.
С того дня они жили вдвоём и переселились в подвал – здесь было безопаснее. Злые великаны и драконы нападали теперь часто. Очень скоро от их цветущего края остались одни развалины, да пепел. Поля выгорели, огороды повыбило, сады поломало. Наступал голод. Кто мог – уехали. Им деваться было некуда. Мама варила суп из крапивы и травы, добавляя в него остатки крупы. Когда же и это закончилось, она засобиралась в город.
- Помнишь, что коза своим деткам наказывала? – втолковывала женщина, - Вот, будь умной девочкой, - никуда сама не ходи и никого не впускай, - она вздохнула, - Сама знаешь, что волк из сказки куда как добрее тех гоблинов, что к нам повадились ходить. Всё уже, что было, забрали, но никак не успокоятся! Волк, хотя бы, съел козлят сразу, а эти ещё вначале, вдоволь поиздеваются и помучают, а только тогда убьют. Им в лапы лучше не попадать. Жаль, что не могу взять тебя с собой, - мать с тревогой посмотрела ей в лицо и обняла, - до города тридцать километров, а ты совсем слабенькая стала. Одна я быстрее обернусь. Если что-то тебе надо будет или страшно станет, то ты к бабке хромоногой беги. Она добрая тебе поможет. А если гоблины придут, то прячься. Боюсь тебя одну оставлять, да делать нечего. Будь умницей. Ты, Крошка, теперь в нашем доме за главную остаёшься.
Женщина поцеловала дочку и ушла. Маленькая хозяйка с тревогой и растерянностью смотрела ей вслед, пока за кирпичными развалинами не скрылся родной силуэт. Некоторое время, она сидела на пороге своего ещё пока целого дома, смотревшего на мир пустыми глазницами окон. Никому теперь ненужные обрывки штор приветливо помахивали, приглашая войти. Но находиться одной в изувеченных осколками и пулями стенах совсем не хотелось. Там всё ещё бурело несмываемое пятно на люке, и всё напоминало о потере. А здесь припекало солнышко, и стайка неугомонных воробьёв что-то выискивала в песке на дорожке. Они не испугались и не разлетелись, даже когда Крошка прошла мимо них в изломанный сад.
Там она нарвала стволиков сергебуса и листьев щавеля. Собрала застывшие янтарные комочки с расщеплённой осколком и, истекающей соком яблони. Ей очень хотелось набрать розовеющей смородины, с прижатых рухнувшей стеной соседского дома, кустов. Но она, подражая маме, строго сказала себе: «Ягоды ещё не созрели – будет животик болеть!» Как сторож обошла крошечный огородик, где чудом сохранились и продолжали расти свёкла и морковка, тянулись вверх рядки, заросшей сорняками картошки. Что-то зло свистнуло совсем рядом, потом ещё раз, и ещё, и резкой болью обожгло плечо. Она присела. Нельзя было заходить так далеко! Пригнувшись, и едва не растеряв свою добычу, она побежала к дому и юркнула под крышу второго входа в подвал, захлопнула за собой дверь. Только отдышавшись, сложила всё на стол. Взобралась на табуретку и выглянула в подвальное окно. Сердце ещё бешено билось.
А в мире снова наступал хаос, и накатывало зло. В небе что-то завыло, где-то, все, приближаясь, забухало, засвистели железные осы. На песчаную дорожку упали алыми перистыми каплями, взмывшие в небо воробьи. Крошка стёрла со щёк накатившие слёзы, и только тогда вспомнила о раненом плече. По нему словно полоснули ножом – кровоточил порез. «Ничего страшного, - уверила она себя, - это только царапина! Где у нас аптечка? Мы запасливые, у нас всё есть…» Она, как учила мама, присыпала ранку белым порошком и заклеила её пластырем. Пока она занималась врачеванием, буря снаружи только нарастала: грохот и вой слились воедино и приблизились вплотную. Теперь великаны топали совсем рядом и всё били, били в землю, которая сотрясалась. Ходуном ходили стены. С потолка что-то сыпалось. Девочка схватила с дивана одеяло и побежала в погреб за вторую дверь, туда, где раньше хранились разносолы и корнеплоды. Они с мамой всегда прятались там, в уголке, закутавшись от холода. Здесь было ещё страшнее, темнее, но надёжнее, как считала мама.
Чудовищной силы удар потряс весь дом до основания. Крошка могла только слышать, но даже представить не могла, что там творится. Взрыв разнёс всё строение до фундамента, разодрав железную крышу, развалив стены. Каменные куски завалили внешний ход в убежище и крышку люка. Дом, защищая свою маленькую хозяйку, замуровал её в своём чреве.
Сколько длилось это бешенство уничтожения, ребёнок не знал. На этот раз злодеи разошлись так, как никогда раньше. Но даже после того, как наступила тишина, земля всё никак не могла успокоиться и, будто от рыданий, сотрясалась. Крошка не спешила выходить из своего укрытия. Она сидела в холодной тьме и дрожала. Только сильный голод заставил её сдвинуться с места.
За узкими просветами разбитых окон уже темнело. Только алые блики близкого пожара трепетали и бились в осколках стекла. Здесь посторонний глаз не смог бы ничего найти, но Крошка давно привыкла, и смело двигалась на ощупь. Жаркий ветер, врывавшийся в незащищённые отверстия, принёс едкий дым. Кашляя, она жевала добытые ей травы и запивала их водой из бутылки.
Но как ей не было жутко в эту первую одинокую ночь, девочка никуда не помышляла идти. Она, сжавшись в комочек, сидела на диване и смотрела в темноту. И вдруг, в проёме разбитого окна показались две зелёные светящиеся точки. Дрожь пронзила её – вдруг, это злое? Что-то посыпалось вниз, шлёпнулось с лёгким скрежетом, а потом топ-топ-топ. И холодный носик ткнулся ей в руку, и мягкая тёплая шёрстка защекотала по подбородку.
- Кошка! – радостно шепнула девочка, - Откуда ты здесь? – ответом ей было звонкое мурчание.
Ни кошек, ни собак, ни какой-либо другой живности уже давно не было видно. Куда они все подевались – неизвестно. Виденные ею утром воробьи и то – чудо. А тут кошка! На душе стало как-то теплее. Страх прошёл.
- Только не уходи, - шептала девочка, лаская гостью, - интересно, какая ты? Глазки у тебя зелёные. Шёрстка длинная, мягкая. Ты такая тёплая, как печка.
Кошка улеглась возле девочки, обнявшей её, урчала тихо, успокаивая, убаюкивая. И той снился добрый светлый сон о том, как они ладили с бабушкой качели, привязывали их к ветке старой яблони. Всё дерево было в розовой пене душистых цветов. Доска летала вверх-вниз, влекомая родной рукой. Солнце сияло. Пели птицы. И сыпались, сыпались, как снег, лепестки…
Девочка проснулась весёлая. И, хотя, ночная гостья куда-то пропала, осталась уверенность, что она обязательно вернётся. «Наверное, на охоту отправилась!» - решила хозяйка. Крошка умылась над ведёрком, поливая себе из бутылки. Открыла жестянку из-под печенья с улыбающимся дедом Морозом на крышке и достала один сухарик, из трёх оставшихся. Пока разломанный на несколько частей, он разбухал в чашке с водой, захотелось выглянуть наружу. Но сколько не билась, дверь не открывалась. Тогда, преодолевая закрадывающееся в душу ледяное отчаяние, бросилась к лесенке, ведущей наверх. Но такой лёгкий ранее люк, теперь тоже не поддавался. «Что же случилось? – спрашивала она себя. – Это всё проклятые великаны! Только они могли такое сотворить. Ничего, мамулечка придёт и освободит меня!» Только эта мысль удержала её от рыданий. Крошка упрямо сжала губки и отправилась есть тюрю. Но на этом испытания этого дня не закончились.
После полудня в опустошённое поселение вошли гоблины. Они ворвались на безлюдные затаившиеся улицы скрежетом тормозов, грубым смехом и громкими голосами. И сейчас же где-то раздались хлопки, вопли и душераздирающий женский вой. Что-то невнятное прокричал старик. И тут же завизжали железные осы, и крик оборвался на полуслове.
Крошка уже знала, что великаны бросают на людей огонь и снаряды издалека. Грабить и мучить тех, кто не успел спрятаться, они посылают гоблинов. Девочке хотелось взглянуть им в лицо. Не может быть, чтобы они были похожи на людей! Люди добрые, их лица светлые. А эти нелюди должны быть другими. Вот только какими? Она никак не могла подобрать к ним краски. Ей хотелось обязательно рассмотреть их, чтобы запомнить, как выглядит зло.
Когда они появились впервые, никто ещё не думал прятаться. Только мама отчего-то почувствовала, что надо бежать. Они схоронились в небольшом овражке за домом. Кусты сирени и дикой акации, в гущу которых пришлось забраться, надёжно укрыли их своей листвой. Было слышно, как незваные гости хозяйничают в доме: бьётся посуда, что-то ломается, хлопают двери и бубнят дурные голоса. Потом двое чужаков в камуфляже и масках выволокли из соседнего дома рыжую тётку и так и тащили её, визжащую, по земле за руки, изрыгая странные мерзкие слова. Мама старалась зажать ей уши своими руками, притягивала к себе лицом, чтобы уберечь от этой вакханалии.
Соседка так и осталась лежать в разодранном сарафане в синий горошек на куче навоза, куда гоблины кинули её с ржанием. Уже утром, когда чудовища убрались восвояси, им пришлось пройти мимо. И Крошка краем глаза, как ни требовала мама не смотреть, всё же видела бескровное синее лицо с вытаращенными тусклыми глазами, разорванным ртом в кровавой пене и клоками выдранных рыжих прядей. Оно было обращено к небу.
С тех пор страшилища появлялись с завидным упорством. Они как хищники выискивали себе жертвы среди развалин, словно играли в какую-то свою игру по своим же правилам.
Любопытство превозмогло страх, и Крошка взгромоздилась на табурет, приблизила лицо к отверстию. Но окно было слишком низко. Она видела двоих, входящих в вывороченную калитку, которая, оттопырившись на одной петле наискось, преграждала путь. Лиц снова не было видно – только прорези для глаз и рта. «Наверное, они очень уродливые, если прячут лица,» - решила она. Камуфляж, руки в кожаных перчатках без пальцев сжимают автомат. Тот, что чуть ниже, пнул берцем в деревянную преграду. Петля отскочила, дверца отлетела в сторону. Заскрипел под ногами битый кирпич. Девочка спрыгнула на пол и прижалась к стене.
- Да нет здесь никого, - вяло заявил один, - прямое попадание.
- Жаль, я тут молодую бабёнку с девчонкой в бинокль наблюдал, - просипел простужено второй, - хотел позабавиться. Люблю в прятки поиграть. Заводит очень, - шаги удалились, потом снова приблизились.
- Может, кто живой в подвале есть? – свет в окне померк, гоблин пытался рассмотреть что-нибудь внутри, но тщетно, - Темно. Ничего не видно.
- Ща, посвечу, - яркий луч прорезал подвальные сумерки и заметался в разные стороны.
- Скарб, какой никакой есть, - сделал вывод хриплый, - жили здесь. Может, ушли куда? Людей не вижу или спрятались… завалило, небось…
- Ну, откапывать, если и спрятались, я их не собираюсь…
Крошка, как только свет погас, осторожно выглянула и, прокравшись вдоль стены, юркнула за спасительную дверь. Всё ещё было слышно, как пришельцы о чём-то спорят между собой. Потом она услышала ясно: «Акт милосердия…». Что-то со стуком упало в подвал. Быстро удалились шаги. Дальше память оборвалась…
Звенит в ушах тишина. Вспыхивает и меркнет тьма вокруг. И нестерпимо болит голова. Как же она болит! Она сидела на земляном полу и покачивалась из стороны в сторону, схватившись за голову. Что-то тёплое и солёное, до тошноты, стекая по губам, попало в рот. Сколько прошло времени с этого момента до того, как девочка снова пришла в себя – неизвестно. Она лежала, распластавшись на одеяле, как-то доползла? Нестерпимо хотелось пить. Позвала маму. Но никто не откликнулся. И только потом вспомнила, что мама ушла.
Ноги плохо слушались, но она на четвереньках, стёсывая колени обо что-то острое, покрывавшее пол, выползла в проём, где когда-то была дверь, теперь разорванная в щепки. Мутным взглядом Крошка обвела свою обитель и не узнала её. Последствия взрыва были ужасны. Всё было посечено осколками, разбито и изуродовано. Самое же страшное, что канистры и бутылки с водой были уничтожены. Вода из них вытекла и впиталась в землю. Где-то на донцах немногих ещё были жалкие капли. Они очень быстро закончились.
Маленькая хозяйка подвала теперь могла только неподвижно лежать на диване, то и дело, впадая в сонное забытьё. Иногда она видела сны такие яркие, словно, это было наяву. Чаще всего ей виделось счастливое прошлое, где все ещё были живы и счастливы, где стояли дома, цвели сады, по улицам ходили люди.
Но были и другие сны, где горел мир, ржали гоблины, летали огнедышащие драконы, опаляя землю, топали и скрежетали великаны, и падали чёрные ядра, разрывая мир на части. А она стояла посреди этого смертоносного хаоса и взывала к матери: «Мамочка, милая, мне так плохо! Забери меня отсюда!»
В это утро ей приснилась бабушка, которая гладила её по голове и просила ещё совсем немного потерпеть. Она увела её из песчаного карьера. И теперь, они стояли на площади у фонтана. Холодные струи падали и переливались из чаши в чашу. Искрящиеся брызги вставали над головой как радуга. И падали, падали, шелестя, капли.
Крошка очнулась и подняла голову. Что это? Неужели правда, на улице идёт дождь? Ей только показалось, что она опрометью бросилась к окну, где стояла приставленная одним краем к стене, колченогая табуретка. Настолько относительно стало её время и пространство, что даже замедленное трудное движение уже стало бегом. Руки потянулись в проём окна. Их длины едва хватило, чтобы поймать в ладони дождевые струи. Балансируя, чтобы не свалиться с качающегося табурета, ловила воду. Она слизывала драгоценную влагу, но её было мало, чтобы утолить жажду. В конце концов, она так выбилась из сил, что оставила эту затею.
Снова потянулось безвременье длинной чередой каких-то видений и неясных образов. Сквозь них изредка прорывались глухие удары, стук и скрежет. В какой-то момент Крошка уловила чьё-то присутствие, какие-то голоса доносились до сознания расплывчатой и бесформенной какофонией. Веки были так тяжелы, что не хотели подниматься. И всё же, она заставила их разлепиться. В колышущемся тумане возникло такое родное мамино лицо зачем-то по кругу обмотанное бинтами. Губы растянулись в слабой улыбке. Но голоса не было, вырвался только тихий стон.
- Милая моя девочка, узнала, жива, - горячая слезинка поползла по щеке.
- Давай я возьму, - послышался незнакомый мужской бас, - сама ещё только вчера очнулась, не донесёшь, - сильные руки подхватили Крошку, и она поплыла по воздуху. – Что мы делаем?! Взрослые развязывают войны, а дети страдают. Мы, наверное, это заслужили, но их-то за что?
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№4
Колодец Рубика
Точно не помню, но вроде как это случилось в первой половине женского мая. Мы с Рубиком, моим закадычным другом, вышли далеко за пределы соты города, по полю выжженной солнцем травы, и плелись к хвойному лесу. Кое-где сидели влюбленные парочки, почесывали свои задницы и любовались личными виртуальными мирами. Со стороны это выглядело более чем странно: они смеялись, жестикулировали, показывали на видимые только им «штучки». Наверно, точно так и я буду смотреться, когда наконец-то решусь пригласить Сонечку в поле.
На опушке леса, заросший лопухами и присыпанный сосновыми иголками, красовался каменный колодец. Это было нашим любимым местом для бесед. Но в тот день, заглянув, как обычно, в его прохладную глубину, Рубик вдруг стал рассуждать:
- Интересно, там жил кто-нибудь? Вот бы пожить там…
Я тогда подумал: «Что Диана на это скажет?», а теперь мы с ней вместе ходим к колодцу навещать друга.
Диана, девушка кроткая во всех отношениях, молилась четыре раза в день («Три, как положено, плюс один про запас», - так она поясняла сию божественную перестраховку), честно соблюдала воздержание, пила только чистый кофе и никогда не поливала сидлисы в доме, где прислуживала горничной. И она безвозмездно, до умопомрачения, любила Рубика. Я догадывался, что это было одной из причин, по которой он переселился в колодец, но вслух об этом никогда не говорил. Тем более, в присутствии Дианы.
Диана принесла поесть, а я, как и всегда, - кофе с новой серией его любимого сериала. Мы присели на холодные серые камни горла колодца, гостинцы спускались завернутые в платок и связанные одним концом пятиметровой веревки.
- И почему, когда мы влюбляемся, - начала свою жалобную песню Диана, делая вид, что помогает мне, - у нас, например, не бьется сильно сердце, не учащается дыхание, - вот было бы здорово, - а просто чешется зад. Нет, я не говорю, что это хуже, может даже приятнее, да и ученые же установили причину: выделение эндорфинов в слизистой во время активного чувства, что и вызывает зуд...
- Да заткнись ты! – прокричал снизу Рубик, принимая посылку. - Какая разница: жопа чешется или сердце защемило? Любовь – это физиология и, мать ее, химия.
- Не говори так, Рубик, - чуть всхлипнув, но без обиды, запричитала монашка. – Ты же добрый в душе, ты - мой ангел, а ангелам не подобает так выражаться.
- А я испорченный ангел! – возразил ее возлюбленный, уплетая лепешку. – Не по инструкции!
- Нет, ты хороший…
И так почти каждый раз. Она и слушать не хотела о недостатках Рубика, для нее он существовал лишь исключительно положительным героем. И каждый раз, когда я вот так сидел на краю колодца и смотрел на Диану, то мысленно благодарил небеса за то, что моя Сонечка совершенно другая. Диана – в сером паутиннике и брошью-паучком, а Соня любила радужные платья, а свою любимую заколку в виде восходящего над морем солнца, вставляла только в волосы-волны цвета индиго.
- Ру-у-убик, - тоскливо позвала девушка в непроглядную темень колодца.
- Диа-ана, - нехотя отозвался тот с набитым ртом.
Фу, слышать это сил никаких не было.
- Ру-убик, - с надеждой в голосе: «Ну когда же ты выйдешь?»
- Диана, - устало: «Ты уже достала со своим «когда-когда»
- Рубик, - настойчиво и игриво, будто способна была на убедительные игры.
- Ди… Какого черта, Серега?! - друг был рассержен не на шутку. – Ты уже приносил эту серию!
- Ну, извини, - «Блин, как так получилось» - В следующий раз принесу две новые.
- И кофе покрепче, - уже мягче, но все еще раздосадовано.
- Как скажешь, брат.
Но чаще мы приходили к колодцу по одному: я – за мудрым советом, Диана – с едой, новым одеялом и унылыми зазываниями домой.
- А она сама к тебе не просится? – как-то поинтересовался я у друга.
- Цыц! – Топнул он ногой. Эхом донесся всплеск воды. – Только попробуй ей эту мысль подкинуть! Да и тесно тут. – Отхлебнул кофе и зашуршал, наверно, поудобнее заворачиваясь в плед. – Слишком уж она покорная.
- Верная? – уточнил я.
- Да я в женскую верность без покорности ни в жисть не поверю!
Вот за это я и любил друга. И назвал этот отрезок истории:
«Жесткий философ».
***
Работал я доставщиком горячего кофе в ячейке 7-1 общедоступной соты города и частенько посиживал в ожидании заказа у виртуального окна. Вид каньона, которым я сейчас наслаждался, - работа Рубика, он умел делать потрясающие пейзажи для виртуальных площадок, за что его и ценили. Надо бы вечерком зайти к нему и уточнить, не выгонят ли его с работы за то, что всю вторую половину женского мая он просидел в колодце.
Я нажал кнопку заказа и произнес во встроенный в стол микрофон:
- Кофе, пожалуйста.
- Вам с чем? – приятный бархатистый голос Лизы с раздаточной.
- С последними новостями.
- Сереж, ты чтоль? Чичас сделаю.
Через минуту сверху открылось окошко распределительной линии, и чашечка горячего кофе была спущена матовыми щупальцами.
- Подавись, - добавила Лиза.
Я улыбнулся, но не ответил: пожелавшая столь конкретного негатива слыла девушкой безвредной как в помыслах, так и на деле.
Отхлебнув кофе, я погрузился в мир информационных ресурсов. Перед виртуальным взором мелькали новостные сводки, подобранные специально для меня. Наверно, это редкое изобретение, которое родилось не в недрах корпорации, а на задворках небольшой частной компании, канувшей в века и потом все же выкупленной всемогущей «Планте-Витой». Реклама сидлисов всплывала после каждого законченного предложения диктора новостей. «Тонкие, ребристые, двойные, не требующие частого полива… - море незабываемых ощущений, полная безопасность, самые яркие и натуральные оргазмы!» Реже рекламировались семифлосы: «Сделайте предложение своей любимой с великолепным Африканским семифлосом – гарантия стопроцентного оплодотворения!» И фото растения с цветком в виде черного полового члена. Интересно, как они добились такого цвета? Отдел флорогенетики работал на износ. Но я копил Соне на Мадагаскарский. Это самый дорогой экземпляр, полученный в результате генетической ошибки и способный переключаться между режимами «сидлис» и «семи». Распространялся только по вип-клиентуре и, в виде исключения, можно было выпросить такой, если ты являешься сотрудником корпорации. А Рубик являлся, хоть и на частных началах. Обещал с этим помочь. Мое волнение по поводу его работы все возрастало.
А вот это уже интересно. Закрытый рекламный блок… У меня, как у сотрудника обслуживающей сферы, был ограниченный доступ к подобным блокам, чтобы ознакамливаться с новинками и предлагать ВИП-клиентам. Посмотрим, что тут. Камера вращалась вокруг мужского лица – коротко стриженый брюнет с голубыми глазами, чувственными губами, зачем-то открывал рот и играл язычком. Камера спустилась ниже – накаченный торс, ровный загар, - идеально. Еще ниже… зачем же?... О, боже! Я даже запрыгнул от неожиданности на стул и замахал руками. Камера замерла на его абсолютно развитом, полноценном члене сантиметров около двадцати в длину. Какого черта? Нежный, обволакивающий женский голос сообщал: «Новинка отдела высоких технологий «Планте-Виты». Секс-манекен. Визуально выполнен согласно опросам всех наших эксклюзивных клиенток. Снабжен модулем искусственного интеллекта. Выполнит любую вашу прихоть в постели. Заказы отправляются с первого дня первой половины мужского июля. Серия лимитирована». А после паузы, которая сопровождалась текстовым повторением сказанного, голос за кадром томно добавил: «Как же я вам завидую, счастливые обладательницы первой поставки. Заказывайте уже сейчас: Боря – вариант брюнета, Валера – блондин. Да, не дешево, но… они того стоят».
Всю дорогу через поле к колодцу у меня перед глазами стояла эта реклама из закрытого блока. Шел я быстро, и Диане приходилось иногда переходить на легкий бег, чтобы не отставать. Ее короткая стрижка при этом подпрыгивала и напомнила мне шляпку бледной поганки.
- А у меня напарница уволилась, - сообщила Диана совершенно ненужную мне информацию.
- Теперь хозяйка просечет, что ты ее сидлисы не поливаешь. Будешь весь женский июнь стоять в позе ключницы в коридоре с кокошником на голове.
- А я тоже уволюсь!
- Ты сдурела? – Я остановился, и Диана налетела на меня, не успев среагировать. Придерживая ее за плечи, стал втирать наставническим мотивом: - Поливай эти чертовы цветы в угоду хозяйке. Никуда не рыпайся. Работу найти не так-то просто.
На самом деле я должен был сказать: «С твоим-то уровнем интеллекта, на лучшую работу можешь и не рассчитывать», но пожалел ее заниженную самооценку, хотя интонация, по-видимому, дошла правильная.
Оставшийся путь мы завершили молча.
Начал я с ходу, без «приветов»:
- Рубик, ты когда собираешься на работу возвращаться? - Снизу - только суматоха. - Ты чем там занят?
Притих. И отвечает:
- Ничем. Музицирую.
- Так что с работой?
- Не вернусь.
- Как так? – У меня челюсть отвисла. «Мадагаскарский» таял вместе с надеждой на прелестный вечер в компании Сони. Хорошо, что я не успел ей ничего наобещать.
Диана захныкала:
- А ко мне вернешься? Ну, пожалуйста. Мне же так одиноко.
- Хорош реветь! – рявкнул Рубик. И продолжил уже спокойнее, рассудительнее: – Ну как ты не поймешь: наше одиночество делает нас только ближе. Вот ты одинока - тебе плохо, а я одинок – мне хорошо. Вроде бы по разные стороны, но то, что мы оба одиноки, делает нас похожими, половинками одного целого. Если я вернусь к тебе, то идиллия эта нарушиться, и не останется ничего, что нас связывало.
Даже я на мгновенье поверил в этот бред и забыл про свою потерю.
- Ну, тогда… - Диана всхлипнула, вытирая нос рукавом паутинника. Глаза блестели, а голос дрожал: - Тогда давай я к тебе спущусь.
Рубик притих, наверно проклинал себя всеми цветами радуги.
- Не надо ко мне спускаться, - проговорил он твердо и размеренно, чтобы каждое слово непременно стало понятым. – У тебя свой мир: большой и многообещающий, как «Планте-Вита», а у меня свой: сырой и тесный. Твой мир просто сожрет мой и не подавится. И я останусь без мира. Ты же не хочешь лишить меня моего личного маленького мира?
Хитрец, однако.
- Нет, - пролепетала Диана, - не хочу.
- Сходи лучше нарви мне цветов, - попросил Рубик девушку. – Я тут постелю и буду вспоминать тебя почаще. Слышала? Иди уже.
Диана проморгалась и ушла. Солнце уже клонилось к закату. Как говаривал один мой малолетний сосед: искало подушку. Золотой диск наполовину спрятался за горизонтом, распушив по небу нежные локоны Пигмалиона, - так назвалась проекция этого небосвода, созданная еще при открытии отдела виртуальных площадок в корпорации.
- Серый, ты тут? – позвал Рубик.
- Тут, - отозвался я.
- Слушай, на работе у меня проблемы. Серьезные. Я пока не могу вернуться.
- И ты решил спрятаться от них здесь?
- Отчасти, - согласился Рубик. – Мне нужно подумать… Эти идиоты из отдела инноваций меня бесят просто дико. Я им такой проект забабахал, с потенциалом, а они зарубили на корню, говорят: повредит экологии. Как же они помешаны на этой хрени! А он не повредит! Нет, конечно, теоретически все может быть, но…
- Что за проект-то? – я пытался разбудить заинтересованность в голосе, хотя меня до сих пор больше волновало предстоящее свидание с Сонечкой.
- Квантовые швы… Ну не важно, потом как-нибудь расскажу. Дело не в этом… Они финансируют дебильных манекенов…
- О, ты видел рекламу? – оживился я.
- Рекламу, - хохотнул Рубик. – Я их вживую видел! Это надувные дегенераты, призванные примитивной программкой только и делать, что ублажать своих хозяек. Хотя выглядят они, надо признать, натурально и на ощупь, как живые, а если приодеть, так и не отличишь… Кроме самого инструмента, конечно же. Ядро программы – урезанный искусственный интеллект, но в него можно заливать различные плагины, способные расширить возможности манекенов. Именно поэтому корпорация ставит их на первое место. Меня приглашали на тестирование… Вроде хотели интегрировать модуль виртуальной площадки, чтобы типо парочка могла сменить обстановку, но их ОЗУ настолько мал, что программа висла безбожно. Серый, это реально тупые секс-боты! Я первые пару дней пропустил дома, так одного из них прислали за мной…
- Они уже на ходу? – удивился я.
- Да, давно уже: тестирование затянулось. Так вот, открываю дверь – стоит Валера такой, с бакенбардами: маечка в обтяжку и шортики, солнцезащитные очки. Приподнимает их, значит, томным взглядом в меня стреляет, но только рот открыл, я ему: «Принес?» Он: «Не понимаю… Меня прислали…» А у самого член в шортах поднимается! Прикинь! Плагин посыльного, но ядро-то!.. Выполнение команды запускает скрипт и поехало! Я стою на своем: «Ты принес, что я просил?» Вижу: запрос обрабатывается, но подходящего алгоритма нет, в результате – тупое выражение лица и полная прострация. Я дверь закрыл, он постоял еще минут пять и ушел.
- Да-а. - Я невольно улыбнулся, представив эту картинку. - Дела!
- И не говори! А у меня прорыв! Революция! Взаимодействие виртуальных площадок! А может и еще шире! – Рубик дальше заговорил шепотом: - Есть даже рабочий прототип прибора. Я его втайне сделал в лаборатории. С виду обычный карандаш для хранения площадок, но такое может…
Рубик мечтательно стих.
- И что ты намерен делать? – спросил я.
Похоже, что друг действительно времени в колодце даром не терял, потому что выдал сразу:
- В каждом отделе свои секреты. Вот у тебя Соня работает в генной инженерии. Оно, конечно, замечательно: мы не болеем, знаем дату своей смерти с рождения, не агрессивны, но они тоже что-то прячут, какую-то тайну. За то, что «Планте-Вита» не дала развиться моему детищу, я оживлю их сдохнувших лабораторных крыс!
- Зачем это?
Я услышал легкие девичьи шаги. Диана уже возвращалась.
- Это иносказательно!
Охапка полевых цветов в руках девушки еле умещалась. Она наклонилась над колодцем, Рубик сказал: «Кидай», и Диана кинула...
Минут через пять мы пошли домой. Уже стемнело. Диану что-то терзало: она всю дорогу жевала губы, - такое с ней происходило только во время глубоких переживаний.
- Он ведь не заберет меня к себе? – наконец выдала влюбленная горничная, тяжело вздохнув.
- Нет. – Зачем было врать? Я совершенно не понимал ее стремления быть рядом с Рубиком. Женщины эмоциональнее мужчин, поэтому и не занимали руководящих постов в «Планте-Вите», но Дианина маниакальная привязанность к Рубику казалась мне чем-то дефектным. У меня, например, к Соне возникло вполне понятное желание заботиться о партнерше, подарить дорогой семифлос, воспитать ребенка, сообщить ему за сорок лет дату смерти и отпустить в жизнь своей дорогой. Начальный период, конечно, будет сопровождаться сдержанным почесыванием задницы. А может, иногда мы почешем друг другу…
Мои мечты прервала Диана:
- Или ты поможешь мне спуститься к нему, или я спрыгну сама!
Сказав это, она развернулась и побежала обратно. Дура! Пришлось бежать за ней и помогать в ее безумной затее.
- Прости, братуха, - оправдывался я перед Рубиком, спуская на веревке Диану в непроглядную темень колодца. – Меня заставили! Держи ее там!
Снизу послышался шлепок. Веревка ослабла.
- Ру-у-убик! – раздался вдруг истеричный голос. – Ру-убик! Ты где ?! Сережа, его тут нет!
Мир проглочен, идиллия разрушена. Нет места двум одиночествам в одном колодце. И название этому отрезку истории может быть только одно:
«Дефектная горничная».
№5
Забери меня отсюда
11:20
" Жительнице города Терраса в Канаде в семь часов тридцать минут, по местному времени, удалось зафиксировать на видеокамеру странный звук. Свидетели события окрестили его гулом Земли. Мелодичный, но обладающий огромной силой, гул распугал птиц на близлежащих территориях, нарушил работу сигнальных систем машин и стал источником невыносимой головной боли очевидцев..."
"Свидетельства удивительного явления регистрируют по всему земному шару: в Бразилии, Канаде, Америке, Украине, в некоторых странах Южной Африки и России..."
" Религиозные деятели, как и представители власти, в замешательстве. Многие из них призывают к молитве..."
Сколько раз за свою жизнь, переключая каналы и наблюдая за миром через выпуклую призму телеэкрана, мы слышали о приближении его конца?
На моём веку таких сообщений было немало: предсказания 1997-1999 годов; прогнозы двухтысячного, в котором твердили об обнулении счётчиков и крахе электроники; новости 2012 г., когда закончился календарь Майя. Пережитой 2016 год, с его неотвратимыми вестями о смертоносных пророчествах.
Часть этих дат, оказавшихся плодами слухов, не тревожила даже тени уверенности в завтрашнем дне. Другие - вызывали сомнение: слишком много бед приходилось на эти годы. Каждый раз, переживая очередную дату, я инстинктивно закрывал глаза и задерживал дыхание, когда тревожная волна подступала вплотную. Но всё обходилось...
Так было до тех пор, пока не разгорелся предосенним жаром последний месяц лета 2018 года.
"Таосский гул прокатился по восточному побережью Мексиканского залива. Низкочастотный звук привёл в негодность большую часть систем энергоснабжения прибрежья". - Строгий диктор с голосом, лишённым всяких эмоций, наверное, уже в пятый раз зачитывал срочные новости, поступающие из новостных агентств Мексики. Но и теперь ему не удавалось привлечь моё внимание. Солнечное утро двадцатого августа - первого выходного за месяц, наполненный тяжёлой работой, хотелось провести, нежась в объятьях просторной кровати. Моей жены: Беатрис, не было дома, а это значило, что я мог безнаказанно делать две вещи: завтракать в постели и, после новостного выпуска, подолгу рассматривать затянутую в шелка фигуру обворожительной красавицы - ведущей прогноза погоды. Она обещала, что летнее тепло продержится сегодня с утра до самого вечера.
Но стоило ли верить её прогнозам?
Первый порыв еще только набирающей силу бури, в одиннадцать часов пополудни, раскрутил бронзовый флюгер на крыше соседнего дома. Затем резким толчком холодный ветер распахнул двери нашей летней веранды. Тонкая кружевная накидка Беатрис, взметнувшись над её соломенным креслом, занавесила окно спальни. Милую вещицу: подарок на тридцатилетие нашей свадьбы - легко могла испортить пыль располагающегося неподалеку шоссе. Подумав об этом, я вышел на улицу.
«Нас ждёт удивительный день!» - мягкий голос телеведущей проникал на улицу сквозь вентиляционную щель окна.
- Странно. - Какая-то деталь мешала мне насладиться её ежедневным прощальным ритуалом. Я взглянул на часы: - так и есть! - на табло значилось - 11:20,- прогноз затянулся.
"Удивительный день"!- ехидный голосок внутри, в точности, повторил интонацию девушки с экрана.- Сжимая в руках светло-бежевый кусок ткани, я выглянул за порог дверей.
Шквалистые порывы ветра сгибали ветви деревьев. Вдоль забора, огораживающего наш участок, наполняя округу металлическим звоном, перекатывались пустые банки из-под "Кока-Колы". А вдалеке, у тонкой полоски горизонта, непрерывно огрызаясь раскатами грома и перекидываясь короткими молниями, враждовали две тёмно-лиловые тучи.
Стихия буйствовала ещё около двух часов, а потом на десяток домишек, отделённых от других жилищ пригорода широкой автострадой, обрушилась тишина. Создавалось ощущение, что стеклянный колпак накрыл землю: сквозь него ещё просачивались звуки внешнего мира: где-то эскорт полицейских машин, с застрявшими на одной ноте сиренами, расчищал дорогу, а над розовым от цветущего амаранта полем, принадлежащим местному фермеру, совершал манёвр старенький, одномоторный самолет. Но эти звуки быстро угасали, будто запутавшись в клубах ваты. Сумрак пришёл за тишиной и тяжким гнётом лег на плечи.
И вот тут, из глубины ноздреватых туч вырвался гул: дробь барабанов, перемежающаяся звуком льющейся воды. Дождевой поток плотной, серо-голубой стеной закрыл беспокойное небо. Крупные капли наотмашь ударили по земле. Но не потоки ледяной воды испугали меня. Там, за границей свинцовых облаков, настойчиво вплетаясь в грохот падающих струй, зазвенел горн. Потусторонняя мелодия, от которой перехватывало дыхание, и морозная дрожь бежала по телу, растекалась по небу. Острое ощущение тревоги выгнало меня на безлюдную улицу. В голове одна за другой складывались цепочки вопросов и ответов. Перед мысленным взором пролетали образы: угрюмое лицо журналиста сегодня утром, череда новостных роликов, темно-зелёное платье девушки - метеоролога и её слова об удивительном дне.
Когда напряжённая работа мозга меня почти доконала, где-то на границе сознания мелькнуло: "Господи, что же это?"
Короткое мгновение и переливчатый зов сменился рокочущими хлопками, а затем оборвался на высокой ноте. Однако напряжение не спадало. Напротив, преобразовавшись в невидимую волну, оно накатывало горячей пульсацией.
- Господи...
Колкие искры зароились на заклёпках поношенной толстовки и мои седые волосы встали дыбом, когда яркий росчерк раздвоенной молнии воткнулся в кузов давно не крашеного пикапа моего деда и оставил в лобовом стекле порядочную дыру.
Масса брызнувших в разные стороны осколков и мощный громовой раскат заставили меня опуститься на землю и закрыть глаза. Одновременно, поцарапанными руками я прикрывал уши, до тех пор, пока слух не восстановился. И только потом, когда стало легче, я принялся оглядывать двор в поисках убежища. Дом, который прежде казался нерушимой крепостью, не подходил на эту роль: тонкостенные перегородки и крыша, хорошо спасавшие во время дождя, были бесполезными на фоне надвигающегося ненастья. Подвал, который прилегал к дому, так же не вселял надежды. Единственным возможным вариантом оставался неоконченный бункер, строительство которого начали ещё мои родители в годы холодной войны.
Времени почти не было: потоки воздуха, раскалённые частыми молниями, начали сливаться воедино. Этот, пока еще медленный, волчок ширился, затягивая в себя придорожную пыль и становясь выше с каждым оборотом. Вскоре тонкий пылевой шнур соединил небо и землю. Его скачкообразные движения объединились в один разрушительный путь, конечной точкой которого были наши дома.
Короткими перебежками я добрался до лаза в углу двора и спустился в узкий коридор бункера. Бежать дальше не имело смысла - отец, при жизни, не успел провести сюда электричество. Только круглое оконце, из многослойного и огнеупорного стекла, под защитным козырьком снаружи, развевало застарелый мрак.
"Вот и всё"! - печальная мысль, блеснувшая, как недавняя молния, не давала покоя. "Всё". Перед глазами снова возникли образы: улыбки матери и отца, когда выпал мой первый зуб. Весёлая компания ребятишек, разжигающих костер на опушке леса. Мимолётный взгляд девушки, от которой я узнал, что такое любовь. Белое свадебное платье Беатрис.
"Беатрис", - тихий шепот потонул в рёве, сошедшей с ума стихии и скрежете ломаемых конструкций. Смерч был здесь. Освещенный участок коридора накрыла тьма: оконный проём утопал в строительном мусоре и обрывках каких-то газет. Бессилие завладело разумом и телом, и я опустился на пол, покорно ожидая своей участи. Мерные удары сердца заменили мне часы. "Тик-так, тик-так!" - время уплывало вглубь запутанного лабиринта комнат моего убежища.
Пребывая в таком полубессознательном состоянии еще около часа, я не сразу понял, что больше не слышу грохота. Уже ни на что не надеясь, я предпринял попытку встать на затёкшие ноги. И это удалось. Но дальше мне предстояло раскрутить тяжелый вентиль, запирающий люк и сдвинуть часть обвалившейся перемычки. Трудоемкий процесс освежил затуманенную голову. Уже через несколько минут истошный скрип открываемого замка указал на то, что я на пути к свободе. Перемычка, которая раньше являлась частью стены в спальне, после короткого противостояния, так же была откинута к месту, где раньше стоял забор. Свежий воздух наполнил грудь, но радости по поводу освобождения я не испытывал.
Всё то, что когда-то было моим домом, теперь лежало в ворохе мусора. Нежно-розовые, кухонные занавески, усыпанные осколками разбитого стекла и потемневший экран телевизора, бра и кресло Беаты, перевёрнутые вверх дном - покрывал толстый слой песка. Горький вкус отчаяния наполнил моё существо. И тут я увидел узорную шаль жены. Она накрывала самую высокую часть кучи: того, что осталось от крыши. Одинокий порыв ветра подхватил её и унес высоко, на просторы посветлевшего неба. Тонкая игла дурного предзнаменования коснулась сердца, и я понял, что с Беатрис что-то случилось. Груз пережитых событий навалился на мои плечи, а с губ сорвался стон…
"Боже..., забери меня отсюда"! - горячие слова мольбы к тому, кто спасает нас, растворились в потоке давно сдерживаемых слез и я потерял сознание.
***
Игривые лучи утреннего, августовского солнца коснулись моих век, заставив открыть глаза. В глубине стоящего поодаль телевизора та же красавица в зелёном, легкими взмахами руки очерчивала линию высокого антициклона. Под ухом, у края белоснежной подушки, надоедливым зумом вибрировал телефон. Моя обеспокоенная супруга, оставив безуспешные попытки дозвониться, присылала короткие сообщения - одно за другим. В последнем - открытом - она написала: "Пол! Бежевая накидка лежит на кресле в летней веранде. Забери её, пожалуйста!"
"Это сон, простой сон!" - холодная испарина проступила на лбу. Разрозненные звенья мыслей начали потихоньку складываться в картину привычного мира.
На прикроватном столике, однобоко отражаясь в его доведенной до зеркального блеска поверхности, тревожным красным светом сияли часы.
Удлинённые цифры на плоском экране показывали: 11: 20...
№6
Планета - невидимка
Что-за странное место? Какими космическими путями привело меня на эту планету? Я не нахожу ответа! Помню, что внезапно, из ниоткуда, возник пояс астероидов. Сначала, как-то странно закружилась голова. Я закрыл на секунду глаза. - Быть может, это и стало моей роковой ошибкой?
И вот, я веду свой несчастный корабль, лавируя между астероидами, светящимися удивительно ярким, синим цветом. - Неизвестная разновидность радиации? Они сталкиваются друг с другом, выбивая осколки, вертятся дико и хаотично.
(Эти махины - будто живые существа, готовые растерзать каждого, кто не похож на них, хоть самую малость!)
Помню, боялся, что это - финал. Что мне никогда не выбраться из страшного танца астероидов, скорее похожего на гладиаторские бои. Но гладиаторы космоса не только бились в иступлении. Эти светящиеся монстры следили за мной. Я чувствовал, они жаждали раздавить мой крохотный кораблик! Я, наверное, начал сходить с ума. Мне слышались голоса: Подожди. - Останься! - Здесь так весело! - Позволь прикоснуться к тебе. - Танцуй с нами вечно!
Я весь холодел. И дрожал, словно осиновый лист на ветру. Ещё немного, и они меня раздавили-бы. Но тут, рядом пролетела комета, дразня этих чудищ своим огненным хвостом. Астероиды бросили свою странную охоту за мной и поспешили вслед своей переменчивой звезде. Мой корабль повело за ними. Но я крепко вцепился в штурвал и рванул на себя! Мне удалось вырулить из мощного потока фанатов-убийц. Огненный хвост кометы продолжал будоражить моё сознание. - Поблизости должна быть планета. Но я не вижу её! Как такое может быть?! На мониторе не высвечивалось ничего. Неисправны приборы или здесь какое-то иное пространство? Планета-невидимка?
Мой корабль в один миг, самовольно изменил курс и с дикой скоростью понёсся. Или начал падать?! Чёрные круги и алые вспышки, заплетаясь в хороводы неизвестных иероглифов, загорались и моментально гасли перед глазами. Мелькнула мысль о маме. Я ведь даже не успел попрощаться с ней.
Срочным приказом, посреди ночи, мне было велено совершить экстренно-важный вылет. Задание было государственного масштаба и абсолютной секретности. Приказ прозвучал установленным кодом, через встроенный в мозг микрочип. Я обязан был подчиниться и сохранить полную конспирацию. Одним нажатием кнопки, надев свой скафандр, я тут-же телепортировался на базу. Оттуда меня, наскоро проинструктировав, мгновенно переместили на корабль. Всё произошло так стремительно! Мама, наверное, ещё спит. - Мама, я с тобой так и не попрощался!
Мой корабль с безжалостной скоростью падал, а я отчаянно всхлипывал: Мама, забери меня отсюда!
Внезапно падение прекратилось. Перегрузок я не почувствовал, сработала система аварийной безопасности. Если не произошёл взрыв, значит стыковка с планетой-невидимкой прошла удачно. Я попробовал связаться с центральным управлением полётами. Микрочип оказался бесполезен. Приборы корабля были в исправности, но сигнала связи не было. Все позывные - будто пожирались коварной пустотой или уходили в иное измерение. А может, это я оказался там? Отчаянье захлестнуло меня удушливой волной! Стало жарко. Я впился руками в подлокотники кресла и сидел, монотонно раскачиваясь.
Зачем правительство заставляет воевать детей?!
Конечно, я уже не маленький, но мне всего шесть лет. Меня не готовили к тому, что возможна телепортация в неизученное измерение. Что-же делать?!
Странный сигнал вывел меня из ступора. - На мониторе загорелась надпись: Выходи - и погляди.
- На этой планете есть разумные существа! Если они не стали атаковать, возможно, что настроены они совсем не враждебно. Нужно наладить контакт. Что-если они помогут мне выбраться из их измерения и вернуться домой?
...Я шагаю по планете-невидимке. Но мне она видна. Или это я стал невидимкой? Мрачный ландшафт наводит тоску. Чёрная трава и лиловые скалы, испещрённые мерцающими оранжевым свечением, крохотными комочками. Что-за субстанция? Такой формы жизни я не припоминал. Или они - не живые?
Внезапно, одна скала стала менять форму и повернулась ко мне, ощерив внушительные, зелёные клыки. - Да это-же тролль! По крайней мере, очень схож с нашими. Я тут-же приготовился обороняться. Существо стало издавать хриплые, булькающие звуки, напоминающие смех.
- Ты детёныш планеты Земля? Во всяком случае, ты похож на них. Что тебе здесь нужно? Проник из другого измерения и расхаживаешь здесь. Мы тебе не рады! Исчезни обратно!
Я растерялся: Не получается вернуться. Позывные не достигают цели. Здесь какие-то неизвестные координаты. Подскажите мне, пожалуйста, как отсюда выбраться?
- А как тебя сюда вообще занесло?! Приборы не могли зафиксировать твою колымагу, пока не произошла стыковка с нашей планетой. Ты что, воевать с нами собрался?
(Тролль снова заколыхался, позабавившись своей мысли.)
Я ответил: Да не знаю, как я тут оказался! Вообще не знал, что буду на этой планете. Возникли, как из ниоткуда, синие астероиды, пролетела комета, корабль стал падать. И вот - я здесь.
Тролль насупился: Ты давай, не кричи. Мал ещё. А раз ты здесь, то и веди себя, как мы. Например, смотри на звёзды и отмечай все их изъяны. А если их нет, придумывай и говори во всеуслышание. Тоже-мне, взяли моду! Светят они. Ещё-поди, гордятся этим! А мы их - острыми словами по сусалам. Нечего выставляться! Чем они лучше нас?! Отвечай.
Я удивился этой напыщенной и лишённой смысла тираде. И, не зная что ответить, спросил невпопад: А откуда ваш народ знает о Земле? Мы-то о вас ничего не знаем. Что это-за планета?
Чудовище скрипнуло зубами: А ты, я погляжу, особенно смелый? Отвечаешь вопросом на вопрос. Так и скажи, что боишься гнева звёзд. Или они тебе нравятся?! Тогда, ты погибнешь здесь. Он заулюлюкал, из маленьких комочков, оранжево мерцающих на на его шкуре, стал выделяться едкий дым.
Мой скафандр его не пропускал, но датчики сигналили о смертельной концентрации в атмосфере неизвестного, ядовитого вещества, которая стала в разы увеличиваться, когда тролля прорвало!
Я нажал кнопку экстренного перемещения - и оказался на своём корабле, в боксе дезинфекции. Несколько секунд, и стало можно снять скафандр. Я поплёлся к пульту управления и плюхнулся в кресло.
Это ужасно! Никогда не вернусь домой! Дороги в своё измерение я не знаю. Местные аборигены - жуткие дегенераты, при этом знающие о других планетах больше, чем мы, со всеми нашими технологиями! Может, я действительно, схожу с ума?!
В очередном приступе отчаянья, я нажал на старт. Корабль взлетел, и тут-же, снова погрузился основанием в заросли чёрной травы, которой нипочём были любые воздействия. Она, как по волшебству, тут-же отрастала снова и топорщилась жёсткими, густыми пучками. Внизу хохотал взахлёб тролль: Никуда ты не сможешь улететь, детёныш! Вот такая у нас притягательная планетка! - Чмормерза. Не слышал о ней? Теперь ты сдохнешь здесь!
Слёзы душили меня. Я расплакался навзрыд!
Не помню, долго-ли я так ревел. Прошло сколько-то времени, если оно здесь вообще есть. Силы покидают меня. Я начинаю проваливаться в странную, синюю пустоту.
Зачем правительство заставляет детей воевать?
- Мама! Забери меня отсюда!
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№7
Возврат
Лёха заметил отблеск в траве, резко осадил Эссе и, не отрывая взгляда от этого места, слез с неё. Чутье и зоркость не подвели- среди корней травы, покрытое масляными пятнышками, запорошенное пылью и засыпанное песком тускло блестело стекло. Став на колени мальчик откопал предмет и с победным криком поднял над головой бутылку. Завидев это, Эссе радостно зажужжала и двинулась было к нему, но хозяин быстро вскочил на ноги и спрятал находку в рюкзак при этом приговаривая:
Но, но ненасытная! Успеешь ещё нажраться, - и услышав разочарованное потрескивание вынул из кармана давно приготовленный осколок оконного стекла и бросил его перед питомцем, - уже солнце печет вовсю, а мы и пол пути до города не проехали. Тебе лишь бы пожрать.
Эссе змеёй метнулась к лежащему на земле кусочку стекла. Короткая фиолетовая вспышка, запах озона и всё, стеклышка как не бывало. Покачав головой и коротко вздохнув - он никак не мог привыкнуть к повадкам этих тварей, - парень снова оседлал своего необычного коня и они резво помчались дальше, не издавая никаких звуков и не поднимая пыли.
В город Лёша начал ходить ровно два месяца назад. В этот день погибли его родители, как такое забудешь? Ровно два месяца назад он пошел первый раз в город и, надо признать, если бы не пошел, то тоже был бы сейчас мертв. Ничего особенного, просто угарный газ. Это была вторая после болезней, причина смертей среди людей. Ведь большинство жителей поселка были городскими, не умели не то чтобы смастерить себе что нибудь, но даже толком не знали как развести огонь и ухаживать за ним. Самые простые и обыденные вещи, такие как туалет, готовка, уборка и стирка, всё то что было незаметным и являлось частью жизни в городе, в поле для неприспособленных к таким условиям горожан становилось непреодолимым и смертельно опасным испытанием. Вынутые из привычного окружения и резко оказавшиеся наедине с суровой природой люди мерли как мухи и даже те немногие кто имел знания и навыки выживания, они просто не успевали уследить за этой многотысячной толпой. За те шесть с лишним лет что прошли после Возврата остались только самые живучие и готовые обучаться. Родители Алексея оказались среди тех кому не повезло.
Так это тогда назвали - “Возврат”. Возврат к природе. Этим словом заменили то, чем оно по сути и являлось - концом цивилизации. И хотя Лёше было всего пять лет, но он хорошо запомнил то время, как они с семьей собрали вещи и пошли из города. Пошли пешком, оставив семейный “жигуль” в гараже, не сев на автобус и не пытаясь поймать маршрутку. Ранним утром, ещё до рассвета Лёшина семья молча двинулась прочь из города. И мальчик навсегда запомнил то чувство, ту тревогу и в то же время детский восторг от необычности происходящего и неведомых приключений ждущих впереди.
Всадник наконец добрался до Каменного поля. Тут ему предстояло спешится - руины каких-то зданий лежали достаточно плотно на большой площади и Эссе не могла двигаться по таким неровным местам. Поэтому дальнейший путь предстояло преодолеть пешком, благо и оставалось совсем недалеко - всего-то каких нибудь триста - четыреста метров. Повернув цилиндрический выступ на правом боку Эссе, он заставил её выдвинуть четыре “усика” на которых она хоть и неуклюже, но всё же могла передвигаться вслед за ним по камням. Далее предстояло идти вдоль разлома разрушившего эти постройки.
Направо Лёхе смотреть не хотелось, там висели жуткие, чёрные с синим столбы Дымного леса. Этому поселку было всего пять дней, за которые численность населения палаточного городка успела вырасти до нескольких десятков тысяч человек. Про то что металл опасен в любом виде знали практически все. Но никто из них не знал что здесь был аэродром и прямо под ногами, засыпанные грязью и поросшие травой, скрываются железобетонные плиты с металлической арматурой внутри. Всё случилось за одну ночь. Вечером люди легли спать в палаточном городке, а утром вместо него уже колыхался Дымный лес. Много потом слухов ходило про то, чем это было. Как и про всю Окись. Были предположения что Окись это такие растения, только метаболизм у них связан с магнитным полем. Была версия что это проявления холодного ядерного синтеза. А кто-то утверждал что эта гадость тянется из параллельного мира. Грешили даже на инопланетян.
Так или иначе, но Окись вдруг стала появляться в городах и деревнях, в домах и на предприятиях, везде где были металлические детали. Собственно, именно потому что неизвестное явление было связано с металлом его и назвали Окисью. Хотя по сути это была новая, не встречавшаяся доселе форма жизни. И свойства у этой формы жизни были разнообразные, но в большинстве своём смертельно опасные для людей. Потому людям пришлось бросать свои дома и спасаться в тех места где Окись не водилась или куда ещё не пришла. То есть в те места, где не было никакого металла - в чистом поле да в тёмном лесу. Многие кто эвакуировался делали это когда заражение шло вовсю. Поэтому унести с собой удавалось мало чего ценного. Не многие из людей, подобно родителям Алеши, смогли предвидеть такие катастрофические последствия и уйти из города заранее хотя бы за день до начала заражения. Благодаря этому никто из бежавших горожан не имел при себе ни медикаментов, ни продуктов, ни запасной одежды. Но самое главное чего не оказалось у беженцев, так это знаний. Знаний того как построить убежище, как добывать еду, как изготовить инструменты без металла, как починить и постирать одежду без мыла. Как вообще выживать в этом изменившемся и ставшим таким враждебным мире.
Благополучно пройдя разлом, Алёша вместе со своей спутницей достигли того места где у них постоянно возникали проблемы. Здесь, на окраине города плотным строем располагались гаражи района “Светлый”. А чуть правее, отделенная от грунтовой дороги полянкой и лесополосой тополей, находилась городская подстанция. Понятное дело, и тот и другой объект были просто нашпигованы металлом и, соответственно, на нём выросло просто невероятное количество разнообразной живности из рядов Окиси. И вот между этими двумя рассадниками чуждой опасности оставалась очень узкая полоска свободного места. И обойти это место никак нельзя было- слева за гаражами начинались многоэтажки “Светлого”, а справа за подстанцией был железнодорожный узел, рядом с которым даже проходить было самоубийством. Вот и получалось что каждый раз проходя по этой полянке, Лёха шел как по минному полю. Причем, такое маленькое расстояние между двумя объектами гарантированно приводило к тому, что что-нибудь да цеплялось при проходе. То жаром обдаст, то смрадом, то ультразвуком голову норовит разорвать. Но в этот раз всё было тихо. И эта тишина пугала больше чем любые самые страшные звуки и прочие опасности.
Осторожно ступая по дорожной пыли и напряженно вслушиваясь в окружающие звуки, мальчик подметил на дороге какие-то непонятные бурые пятна, с большими промежутками разбросанные вокруг. Подумав что наступать на эти участки ни в коем случае нельзя, Лёша вдруг похолодел и замер. С ужасом вспомнив что за его спиной костыляет неуклюжая Эссе, он попытался развернуться, но внезапно всё вокруг пришло в движение, земля и небо поменялись местами и бешено завращались перед глазами...
У детей перед взрослыми было большое преимущество - они легче адаптировались к необычным условиям. Пока взрослые решали насущные проблемы, малышня вовсю сновала по окрестностям и изучала местные достопримечательности. Больше всего свободе детей способствовала их склонность к собирательству и охоте на мелкую живность, за которые дети принялись с особым энтузиазмом. А в тех условиях что свалились на людей, даже самый маленький лесной орех и самая худая лягушка реально могли спасти кого-то от голодной смерти. По этим причинам дети уже на второй месяц после Возврата получили полную свободу на свои изыскания и даже обязательное присутствие подростков не всегда соблюдалось.
Как и многим другим, Алёше очень нравилось ходить по лесу и собирать грибы. Мальчик так любил это дело, что знал наизусть всю прилегающую к поселку территорию. И он единственный из всех собирателей не боялся уходить в одиночку далеко в лес исследуя неизвестные места. В своих поисках смелый исследователь наткнулся на очень любопытное явление, несомненно порожденное проявлением Окиси, но крайне его заинтересовавшее. Это было похоже на дерево с крайне необычными листьями. Они походили на большие, изогнутые буквы “S” и их на дереве было ровно сорок шесть штук. Мальчик подобрал один из упавших листов и, спрятав его в укромном месте, многие месяцы посвятил изучению странного образца. Наблюдение за деревом и эксперименты с эс-образным листом дали потрясающие результаты. Удалось выяснить что “лист” поедает стекло, умеет левитировать и отлично служит в качестве транспорта при умелом обращении с ним. Лёша называл их незатейливо- “Эс”. А свой “листок” созвучно- “Эссе”. С появлением Эссе исследования Алёши перешли на новый уровень, с помощью транспортного средства удавалось проехать те восемьнадцать километров что отделяли поселок от города и начать осторожно его исследовать. Именно исследования города не дали ему разделить участь своей семьи, позволили избежать гибели в закопченной землянке из-за плохой печки. Можно сказать что в тот день Эссе спасла своему хозяину жизнь.
Когда в глазах прояснилось, Лёша сумел оглядеться и перевести дух. Хотя пыль ещё висела в воздухе, было видно что на месте полянки и дороги шедшей по ней, внезапно образовалась гигантская конусообразная воронка. Где-то далеко внизу барахталась Эссе, неуклюже перебирая своими короткими лапками и загребая постоянно сыплющийся сверху песок. Сам же мальчик оказался висящим ближе к краю воронки, зацепившись одеждой за ветку накренившегося, но ещё крепко держащегося своими корнями за землю тополя. Судя по ситуации, можно было предположить что Эссе при падении оказалась у центра воронки, а Лёха был почти на краю и смог каким-то чудом избежать падения. Внезапно подумалось что вся эта воронка очень похожа на ловушку муравьиного льва, только увеличенная в тысячи раз. Того и гляди, сейчас из самого дна в копошащуюся беспомощную Эссе полетит песок и страшные челюсти утащат её на дно. Он даже почти увидел их, однако, присмотревшись он смог разглядеть какой-то камень прямо на самом дне, на который несчастное транспортное средство тут же поспешило взгромоздиться. Здесь эс крепко обхватила камень двумя парами лапок, мелко-мелко задрожала и засветилась необычным красновато-оранжевым цветом. При этом по округе начал расходиться незнакомый звук, дребезжащий вой который ни эта эс, ни другие никогда не издавали. По крайней мере при Лёше точно. Он даже подумал что этот звук является реакцией на ловушку и так эс зовёт на помощь.
Пытаясь успокоить своего скакуна, мальчик достал из рюкзака найденную недавно бутылку и с размаху бросил её на камень под лапки Эссе. Бутылка разлетелась на множество аппетитных осколков, но эс не обратила на это внимание и продолжала вибрировать. Решив что займётся ею позже, Лёха перебрался по веткам дерева выше и уже готовился спрыгнуть на ровную землю, когда увидел неподалеку движение. Потом ещё одно, и ещё и ещё два чуть поодаль. Человек смотрел и не мог поверить своим глазам - двигались не существа и предметы, над землёй в самый разгар июльской жары стелилась отдельными клубами позёмка. Вернее, это выглядело так, как будто стелилась поземка. Либо что-то, какие-то существа, осторожно двигались внутри вьющегося вокруг них, клубящегося голубовато-синего снега. Все эти существа выписывали осторожные, сужающиеся круги вокруг воронки, постепенно приближаясь. Затем они сделали несколько кругов вокруг края воронки, словно не решаясь пересечь черту, на мгновение замерли и разом ринулись по склонам вниз, неотвратимо сужая круги вокруг несчастной жертвы, беспомощно дрожащей на самом дне ловишки.
Внезапно по всей поверхности воронки из-под песка поднялись какие-то шипы величиной почти в рост человека. Они мгновенно разбили бешеную спираль из снежных вихрей, прекратив её вращение почти у самого дна. Клубы снега схлопнулись и рассыпались неожиданно твердыми осколками оранжевого цвета. А вокруг воронки уже смыкала круг новая партия снежных клубов. За ней ещё одна. И постепенно всё свободное пространство между воронкой и другими зданиями было заполнено тихо шуршащим, стремительно кружащим снегом, рассыпающимся по склонам на твердые куски величиной с яблоко. Сидя на зависшем на самом краю воронки дереве, Алёша обводил взглядом всю ту снежную массу что двигалась прямо под ним и понимал что выбраться отсюда самому будет не просто. Про то чтобы вызволить застрявшую в самом центре воронки Эссе и речи быть не могло. За это время мальчик успел уже тысячу раз мысленно похоронить свою верную “лошадь”, но та всё ещё стояла на своих лапках. В принципе, Лёша уже раздумывал над тем, что все проявления Окиси с которыми сталкивались люди, больше походили на представителей растительного мира. Даже “листья” эс, хоть они и могли двигаться и питаться. И было достаточно забавно фантазировать на тему того, как могут выглядеть животные в таких “зарослях”. Сложившаяся ситуация говорила о том, что ему, наконец, представился случай первому из людей встретиться с представителями животного мира Окиси. Жаль, но похоже что самому Алёше не придется вернуться к людями и рассказать об этой встрече.
№8
Послушание
5 лет
– Клара, детка, разве ты не знаешь, что нельзя уходить самой из детского сада?
Молчание. Клара надулась и смотрит на пыльные носки сандалий. По сандалиям ползёт муравей. Он интересует Клару куда больше, чем разговоры о её поведении. Он движется упорно, он идёт к цели. Как Клара пару часов назад. И она уверена, что муравей не очень-то представляет себе, зачем он это делает. Как и Клара.
– Детка, посмотри на меня.
Клара поднимает голову.
– Пообещай, что больше не уйдёшь одна?
– Обещаааааааю.
– Зачем ты ушла? Тебя обидели?
– Не-а.
– Соскучилась по нам с папой?
– Не-а.
– Ты решила отправиться в путешествие?
Молчание. Клара не уверена. И ещё Клара рада бы, да не умеет сказать, что почувствовала, как что-то вспомнила. Только не вспомнила, что. Но именно это чувство, жгучее, как крапива, заставило её бросить скакалку прямо на площадке сада и «отправиться в путешествие».
– Мам, а куда ползёт вурамей?
8 лет
– Послушайте, только с вашим ребёнком возникают такие проблемы, вам известны наши правила! Уходить и приходить под полным наблюдением! Как получается, что Клара либо не доходит до школы, либо не доходит до дома? – директриса раздражена, хоть и говорит пока спокойно. Но Клара уже знает, как легко вывести её из себя.
– Это я у вас хочу спросить! – папа лупит кулаком по подлокотнику кресла. – Как получается, что ребёнок беспрепятственно уходит из школы, куда смотрит охрана? Учителя?! Может у вас бракованная система слежения? Что, если её похитят?!
– Школа не господь бог, – повышает голос на несколько тонов директриса. – Не взваливайте на нас воспитание своего ребёнка! Откуда у неё эта тяга к бродяжничеству? Это ведь уже третья её школа за две четверти, так? В других было так же! Займитесь своей дочерью, почините её чип отслеживания! Мы не можем брать на себя ответственность за такого ребёнка!
– Какого – такого?! – Клара мельком взглядывает на отца: уже начал багроветь. Она тут же опускает взгляд и продолжает незаметно расколупывать краску со стула.
– Антон, не нужно, – умоляющий голос матери. – Послушайте, она ведь только пошла в первый класс, это такой стресс для ребёнка, вы же сами понимаете.
– Стресс у всех, а такие проблемы только с вашим ребёнком. Мы не хотим под суд. Я молчу о том, что органы опеки могут заинтересоваться и вами. Клара, хочешь попасть в приют?
Клара пожимает плечами. Ей в общем всё равно, откуда уходить. Может быть, из приюта уйти будет проще?
– Ваш ребёнок проявляет отвратительное неприлежание, рассеянность и непослушание, – рубит директриса. – Если так дальше продолжится, мы вынуждены будем исключить Клару. А пока на испытательный срок.
***
– Будешь сидеть в своей комнате все выходные! – орёт отец из-за двери. – Скажи спасибо, что я тебя не выдрал, неблагодарная маленькая дрянь!
Клара слышит, как всхлипывает мать рядом с ним. Она не одобряет такие методы воспитания. Клара тоже. Но обе понимают, что у папы – нервы. Иногда Клара с равнодушием думает, что если бы была мальчиком, папа бы её уже убил. А с девчонок взятки гладки.
Клара, не раздеваясь, ложится на кровать и смотрит на луну. Она и сама устала постоянно уходить. Но если бы только ей хотя бы раз дали добраться до цели. И знать бы, где эта цель... Воспоминания о том, чего не можешь вспомнить, ужасны. Хуже комара в темноте, которого никак не можешь прихлопнуть. Клара не замечает, как засыпает.
***
Она просыпается от тряски. Папа несёт её на руках, рядом плачет мама. Они где-то на улице. Ноги очень мрёзнут и саднят.
– Мам, что случилось? – спрашивает Клара.
– Детка, ты ходила во сне, – говорит папа ласково, пока мама отворачивается и пытается наскоро вытереть слёзы. – Мы с мамой очень испугались, ты очень далеко ушла от дома, нам с мамой пришлось тебя искать на машине. Но сейчас мы приедем домой, ты согреешься, всё будет хорошо.
– Пап, а докуда я дошла?
– До самой Руменки.
Руменка -- за северо-западной границей города. Клара это запоминает.
11 лет
– Алло. Да. Мы подъехали. Несколько раз присели на ленту, задний магнит всё ещё барахлит... Сразу отсюда поеду в ремонт. Да, сейчас психотерапия, а на шесть часов томограф... Да. Представляешь, вчерашний шарлатан сказал, что у неё крама нарушена проклятием, просил за снятие порчи огромные деньги... Думаешь?.. Да, к гомеопату на завтра... Детка, убери ноги с приборной панели... Спасибо.
Кларе удобнее рисовать в машине, поставив ноги на приборную панель, но маме это, разумеется, не нравится. Клара опускает ноги и горбится над планшетом. Рисунки в нём не отличаются разнообразием. Серо-зелёные холмы, дерево с двойным стволом ближе к зрителю, ключ у подножия холма и ручей, образующий подковку. Дневные виды, ночные виды, утренне-вечерние виды. Всегда летом или весной. Иногда Клара пыталась нарисовать звёзды над деревом, но постоянно стирала их и перерисовывала.
– Да... Ты сумел записать нас к этому нейро-остеопату?! Антон, ты молодец! Да, целую, до вечера.
Мать убирает телефон в сумку.
– Клара, детка, ты готова?
Клара в это время пытается вынуть из мозга очередную мучительно ноющую занозу памяти: «Вроде бы это кипарис, – бормочет она. – Или, может быть, сосна? Лиственница? Нет, кажется, сосна. Или кипарис?»
– Клара!
– Да, мам, да. Сейчас...
– У тебя сегодня сеанс гипноза, соберись, пожалуйста. Ты же не хочешь расстроить на с папой?
– Мам, кипарисы растут на северо-западе?
– Клара! Мы же договорились: ни слова о северо-западе!
– Но доктор Ташевич говорил, что наоборот нам нужно туда съездить...
– Доктор Ташевич довёл тебя до лунатизма, милая. Поэтому мы больше не пользуемся его услугами. И потом, ты же не можешь толком объяснить, куда на северо-запад нам ехать.
Это было правдой, поэтому Кларе больше ничего не оставалось, кроме как молча закрыть планшет и вылезти из машины.
***
– Мама подождёт тебя за дверью, Клара, проходи. Как твои дела?
Клара не любит улыбаться, но на доктора Милоша без улыбки смотреть не может. Он забавный: круглый, пухлый, как деловитый колобок, и весёлый.
– Нормально, док. Сегодня мы были у колдуна, он выпотрошил воробья прямо мне на колени, представляете? А в конце его вырвало. Он был в этом... в трансуре.
– В трансе, наверное. Мда уж, лучше бы их снова объявили вне закона, честное слово.
– Тогда и вас объявят.
– А вот и нет, гипноз официальная наука, я по ней диплом защищал.
– Знаете, у всех этих типов тоже есть дипломы. И институты.
– Да. Это ужасно. Ты готова? В прошлый раз почти получилось.
– Угу.
Доктор надевает очки виртуальной реальности на себя и на Клару.
Клара закрывает глаза, как только слышит низкое гудение гипно-машинки и проваливается в видения. Видения блеклые, как во сне, звуки приглушены. Но в этот раз она различает гораздо больше. Кларе кажется, что она воспринимает всё через толщу воды. Она знает, что док через свои виртуальные очки видит то же самое, но всё равно заставляет её рассказывать.
– Ого, какая чёткая картинка сегодня! Я внутри помещения, док. Оно что, из ткани? Тут мужчины и женщины в форме...
– Это похоже на армейскую палатку, Клара. Тебе знаком кто-то из людей?
– Нет. Да. Не знаю. Какая странная у них форма. Серая, тоже из ткани... Смотрите, док, у них чёрные клипсы. Как в кино про прошлый век, там такие передатчики ещё не встроенные...
– Отлично, Клара, ты видишь себя? Ты смотришь на это сверху? Со стороны?
– Я ээээ... я как будто одна из них... Я тороплюсь. Слышите? «Срочная эвакуация», «Марш-бросок». А я... Кажется, собираю сумку... Тут надпись на контейнерах! М... Сивчев... Сивчев Салаш... Так, я выхожу из помещения...
– Клара, что снаружи?
– …
– Клара? Ответь. Что снаружи?
…
– Клара!
Ооооо, – говорит Клара и садится, открывая глаза. – Оооооо! Это же то самое место, понятно?!
– Клара, спокойнее, спокойнее, мы не закончили.
– Да нет же. Мы закончили! Теперь просто нужно туда съездить! И узнать, что я забыла!
– Да, возможно, это имеет смысл. Я порекомендую твоим родителям...
– Ох, они не станут слушать!
– Почему не станут? Сивчев Салаш не так далеко от города, вы могли бы съездить туда на выходные...
Мама заглядывает в дверь:
– Доктор, простите за вторжение, но у нас сегодня томограф, вы ещё долго?
– Нет, нет, мы уже закончили. Знаете, я советовал бы вам съездить завтра на Сивчев Салаш, Клара увидела его в гипносне.
– Хорошо, хорошо. Клара, прощайся с доктором.
– Пока, док.
– До свидания, Клара.
***
– Клара?! Что ты здесь делаешь?!
Клара угрюмо переминается с ноги на ногу на пороге и страется не смотреть на Милоша:
– Что, что. Я сбежала из дома, док. Вы мне поможете?
– Как ты меня нашла?!
– У вас в ворлдбуке адрес же указан, машина меня привезла.
– Ты что, угнала машину?
– Ну вроде как да...
– Вроде как?! Клара!
– Вы мне поможете или нет?
Теперь Клара смотрит ему прямо в глаза. Очередь дока отводить взгляд.
– Дома наверное уже сработал сигнал, что ты не в комнате ночью! Сейчас тут будет полиция!
– Док, вы что, глупый? Я заглушила сигнал и оставила дома фейковый чип.
– Современные дети...
– А как, вы думаете, мы школу прогуливаем?
– Клара, неужели не было другого способа? Всё равно обман раскроется. Меня ведь могут посадить в тюрьму...
– Ну пожалуйста, док. Я бы не стала вас приплетать, но у меня больше нет нормальных знакомых взрослых, а через городскую границу я выехать не смогу, я не умею менять возраст в официальном аккаунте.
– Ну хоть что-то ты не умеешь. Почему же родители отказались тебя везти?
– …
– Клара?
– … Просто после томографии. Они какие-то странные. Наверное, у меня что-то опасное нашли. Но мне не говорят, конечно. У папы опять нервы. У мамы тоже. А я больше не могу ждать! Ещё в больницу меня загонят и тогда конец всему. А вдруг мне жить осталось неделю?
– Не говори глупости. Ты проживёшь ещё две сотни лет, не меньше.
– Ага, сразу две тысячи. Ну так что?
– Дай мне хотя бы одеться. Поедем на моей машине.
– Док, вы супер, когда мне стукнет тридцать, я выйду за вас замуж.
– Я польщён, но я противник семейных отношений.
– Ну ладно, тогда буду вашим компаньоном в старости.
– Договорились.
***
– То самое место?
– Ага.
– Уверена?
– …
– Ладно, вот фонарик, идём.
– Знаете, док. Давайте я схожу одна, а вы тут последите за дорогой. Меня же отсюда хорошо видно?
– Клара, давай всё-таки вместе...
– Ладно, но вы держитесь подальше. Я хочу одна...
– Хорошо, я буду в тридцати шагах от тебя.
– Идёт.
Начинает накрапывать дождь, уже немного светлеет. Клара натягивает капюшон на голову, включает фонарик и идёт на холм, оскальзываясь на мокрой траве. Сзади пыхтит док.
– Сосна, – шепчет она, прикасаясь к шершавому стволу. Дежавю настигает её с небывалой силой. Это правильное место, наконец-то она здесь. Но зачем? Всё равно не вспомнить! Клара утыкается лбом в кору.
– Папа! – слышит она детский голос. – Папа, ты пришёл меня забрать?
Клара вздрагивает и выглядывает из-за ствола. Со стороны обрывистого склона к сосне выбирается светловолосый мальчик, лет пяти. В утренних сумерках его голова белеет как одуванчик.
– Я не твой папа, – говорит Клара. – Я вообще девочка. Ты что, потерялся? Как тебя зовут?
Мальчик замирает на полдороге, и задумчиво смотрит на Клару.
– Я уверен, что ты папа, – говорит он. – Я тебя чувствую.
Он подходит к Кларе и обнимает её. Клара не любит детей, она неловко хлопает мальчика по спине и тут на неё накатывает. Как будто не она, а кто-то другой, сквозь неё, истосковавшийся по этому мальчику, изболевшийся от беспокойства о сыне, сожранный чувством неискупимой вины, тянется наружу. Тянулся всю её короткую жизнь. Или две жизни? Три? Слёзы сами текут по щекам. Кларе кажется, что сейчас она и умрёт, потому что человек не может вынести столько сильных эмоций сразу.
– Ты тут давно? – спрашивает Клара, едва выталкивая слова через сжатое спазмом горло.
– Ты сказал, что заберёшь меня отсюда, чтобы я ждал тебя. И я ждал. Ты сказал подождать.
– Клара!
Голос доктора.
– Клара, во что он одет?
– Вы что, не видите, док?.. Ох, не видите. Ткань на ощупь.
– Двести лет, Клара, всё совпадает. Клара, сейчас я отключу аппарат и ты проснёшься. Клара, ты готова?
Клара холодеет и притискивает к себе мальчика.
– Ты меня обманул! – кричит она. – Зачем?! За что?!
И просыпается.
***
– Спасибо вам, доктор, спасибо. Что бы мы без вас делали. Мы так испугались, когда она убежала, сами понимаете, в таком состоянии...
– Всё так серьёзно?
– Ох, доктор, опухоль начала расти внезапно, врачи сказали, максимум месяц.
– Соболезную. Видимо, микрокисты росли давно, этим и объяснялось её поведение.
– … (рыдание) Мы хотим воспользоваться новой программой, Компаньон, знаете?
– Перенос сознания в цифру? Благородно. Может быть, в старости мы с Кларой снова встретимся. Вы не хотите узнать, куда она так рвалась?
– Нет, спасибо, доктор, спасибо, теперь она едва ли куда-то сможет сбежать... В больнице уже начали подготовку.
– Ну что ж, передавайте ей привет. Всего хорошего.
– Прощайте, доктор, спасибо.
***
Он приехал на это место спустя неделю после похорон Клары. Похороны были скромными и полными надежды – родители отдали сознание дочери в оцифровку набирающего популярность социального проекта «Компаньон». Он не понимал, какая для родителей разница – всё равно они больше никогда не увидятся, не смогут поговорить с дочерью, это базовое условие для «Компаньона» – никаких контактов с родными после заселения в сеть. Впрочем, это не его дело.
День был ветреный, он добрался до вершины холма и закурил, глядя вниз. Кое-где виднелись ровные участки возделанных земель, по дороге изредка проезжали автоматические грузовики. То тут, то там сверкали стеклянные крыши подземных домов. Не так пустынно, как ему показалось в ту ночь, когда они с Кларой смотрели гипносон. И всё же это то самое место, сон оказался поразительно точен. Что он тут рассчитывал найти, и сам не знал. Может быть, это был его способ проситься к Кларой. Он привязался к ней за три года терапии, она практически росла на его глазах. С восьми лет до одиннадцати. Для ребёнка это большой срок. За всю свою практику он не видел человека, даже и взрослого, который был так сосредоточен на цели, хотя имел весьма смутное представление о ней.
Он сунул окурок в карманный утилизатор и обошёл сосну вокруг. Это было не так просто – одна сторона холма оказалась обрывистой – сосна росла как раз на краю, он всё же оступился и съехал на несколько метров вниз по песчаной почве. Когда он отряхнулся и полез обратно, заметил что-то вроде большой норы. Кто делает такие норы? Лисы? Барсуки? А может, местные ребятишки вырыли себе пещеру? Взрослый человек бы туда не пролез. Сам не зная, зачем, он руками раскопал вход, довольно скоро его рука наткнулась на что-то твёрдое и острое. Порезался до крови. Осторожно раскидал песчаник, под которым нашёл раздробленный маленький череп. Медленно убрал руки, отвернулся, сев прямо на землю и закурил ещё одну.
Говорят, во время гипносна, как и во время обычного, душа отрывается от тела и отправляется в путешествие. Он не верил в души и их переселение. Поэтому думать о мальчике, которого, возможно, оставил здесь отец двести лет тому назад, не хотелось.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№9
Забери меня отсюда
Из грозового облака к земле потянулось тонкое щупальце. Коснувшись распаханных полей на западе городка, оно закружилось в завораживающем танце смерти, подняв в воздух обломки сарая и отбросив от себя старый автомобиль фермера. Не прошло и пяти минут, как от тонкого щупальца ничего не осталось, и на город, раскормленное стихией, двинулось огромное торнадо.
Гай невольно закашлялся, обернулся и посмотрел на приоткрытую дверь ванной. В груди появилось волнение, которое быстро переросло в сильное чувство тревоги. И торнадо тут было ни при чём, хотя опасаться стихии стоило, но ещё больше Гай опасался, что Ликьёр застукает его.
- Дорогая! – крикнул Гай. – Кажется, у нас проблемы.
- Что случилось?
Так и есть – она где-то в комнате на первом этаже. Собирала вещи и наверняка наткнулась на семейный альбом.
- Посмотри в окно.
Сам Гай в это время отступил от окна и медленно прошёл к ванной. Сердце колотилось, как будто взбежал на холм, Гай покрылся липким потом. Он прислушался ещё раз… нет, Ликьёр оставалась в комнате, и скользнул в ванную. Под раковиной, в тумбочке, была заначка, о которой жена и не догадывалась. Он наклонился, приоткрыл дверцу и вытащил бутылку, в которой оставалось всего на донышке. Да, то что нужно. Он сделает это, даже если обещал… но разве он обещал? Нет, конечно. Молчание не является обещанием, и пусть думает себе что хочет. Виски плескалось на дне, за тёмным стеклом, будоража воображение, прямо как спасение души…
Гай открутил крышку.
- Гай, ты где, милый? Оно здорово меня пугает, ты не думаешь, что нам лучше спуститься в подвал? Гай?..
В комнате на фоне окна появилась и пропала фигура. Гай только собирался сделать глоток, как дверь в ванную приоткрылась.
- Думаешь, оно пройдёт стороной?.. Гай?..
Выражение изумления, растерянности и обиды, смешавшись, как рябь на воде, прошли по её лицу, а потом задул настоящий ветер, и крыша дома слегка дрогнула.
- Ты что, издеваешься?
- Ликьёр, милая, я всё обьясню… - Гай медленно опустил бутылку.
- Да чего тут объяснять!
Гай поставил бутылку на край раковины.
- Всё не так, как ты думаешь…
- А как ты думаешь я думаю, а? Откуда в доме взялась эта бутылка, - закричала она, - которые ты все… все до одной выбросил, сукин ты сын? Ох, говорила мне мать, это добром не кончится, и что я вижу, алкоголик из Аспена вернулся! И полугода не прошло. Прячется в ванной, как наркоман долбанный. А может ты и правда наркоман, просто я не знаю об этом?!
- Я не наркоман… - ошарашенный выдавил он.
- Да неужели?..
- Да я ни одной дозы в жизни не принял!
- Зато нажираешься ты всегда знатно.
- Ликьёр, клянусь, я не пил, - Гай сделал шаг в её сторону. - Я и глотка не сделал!
- Потому что я вошла!
- Нет, всё не так…
Вот же встрял, мелькнула мысль. Дура тупая, у тебя что нюх особенный?
- Милая, клянусь, - повторил Гай. - я не сделал ни одного глотка.
Издалека донёсся рёв стихии. Гай бросил быстрый взгляд в окно – торнадо всё-таки свернул к городу. Вокруг огромного вихря метались сотни обломков. Пасть воронки прорвала линии электропередач, повалив столбы, перебралась через автостраду и набросилась на дома.
- Послушай, родная, я знаю, что поступил нехорошо, - едва сдерживаясь, проговорил Гай, - я должен был тебе сказать. Должен был. Я стоял у окна и вспомнил о заначке. Прости, я соврал тебе тогда. Я хотел достать её и выкинуть в окно!
Ликьёр неожиданно рассмеялась – только это был смех женщины, охваченной истерикой.
- Выкинуть в окно? Правда?
- Правда, - кивнул Гай.
Ликьёр рассмеялась ещё громче.
- Ну давай, выкинь её! Давай же!
- Я хотел сделать это сам…
- Я не мешаю тебе, милый. Давай, выкинь её. Ты же завязал. Ведь так?.. А знаешь что, - выпалила Ликьёр, выходя из комнаты. – Ни хрена ты не завязал. Ты умеешь только лгать, врать и оправдываться. Этим ты владеешь в совершенстве. О, господи, я-то думала всё кончилось…
- Зашла бы попозже, - крикнул Гай ей в спину, - ничего бы не увидела.
Он вздохнул, и повернулся к окну. Торнадо бушевал во всю, неумолимо двигаясь к центру городка. Обычно эти монстры оставались на полях и редко забегали в их маленький городок, но сейчас очень злобный пёс сорвался с цепи.
Гай запрокинул бутылку и сделал глоток. Волна блаженства и умиротворения прошла по телу, наполняя разум спокойствием. Гай глубоко вздохнул и прикрыл глаза…
а когда открыл, мир уже выглядел несколько иначе. Комната – внезапно ставшая в десятки раз больше – потемнела и исказилась. Гай потянулся ладонью к неправдоподобно большому карандашу на столе, но ладонь упёрлась в нечто тёмное, похожее на стекло. Гай задрал голову и увидел сужающийся просвет над головой. Гай ухмыльнулся – он был дома, пусть этот дом стеклянный и пахнет здесь виски – не самый противный запах, кстати, во многом даже приятный, и разлёгся на бутылочном дне, раскинув в сторону руки. Издалека, как сквозь вату, доносился хаос улицы, яростный натиск ветра тряс крышу, тяжёлые шаги жены на лестнице…
Всё это, как и прошлые ссоры, его теперь волновали мало.
- Ты спускаешься? - донёсся громкий и тяжёлый, как будто у великанши, голос жены.
Ликьёр появилась в комнате, огромная, как ожившая статуя, она сперва не заметила произошедшего и в недоумении вертела головой. Гай, лёжа на дне бутылки, перевернулся на бок и помахал ей ладонью.
- Можешь прятаться сколько угодно, - сказала она. – Гай?.. Какого… О, господи, какая же я дура.
Ликьёр, уставившись на бутылку, села на кровать. Её плечи внезапно затряслись. Гай перестал ухмыляться. А когда она отняла ладони и Гай увидел её покрасневшие глаза и блестящие дорожки на щеках, всё веселье внезапно испарилось.
- Как же меня это достало, - проговорила она, - как всё надоело. Вечно одни обещания, потом оправдания, снова обещания, оправдания, и так по кругу. Сколько же ещё позволено прощать тебя, а? Я больше не могу с этим справляться, понимаешь? Я больше не могу, я устала…
- Милая, - позвал Гай, поднимаясь на колени. Он подполз к краю бутылку и прижал лицо к стеклу.
- Твой голос как яд, - сказала Ликьёр, поднимаюсь, и добавила фразу, которую Гай никогда прежде не слышал. – Можешь оставаться здесь сколько захочешь. Я ухожу.
Ликьёр бродила по комнате, вытаскивала вещи из шкафчиков и бросала на кровать. А потом вышла, и он услышал шаги на лестнице. Это взволновало Гая ещё больше, потому как самые большие дорожные сумки они всегда держали внизу. Он осел на дно бутылки и поскрёб пятернёй голову.
Вдруг дом не на шутку тряхнуло, будто-то кто-то огромный пытался вырвать его с корнем. Крыша болезненно заскрежетала, раздираемая чудовищной силой.
- Ликьёр! – заорал Гай и заколотил ладонями по стенке бутылки.
Он услышал звон стекла внизу, и закричал ещё сильнее. Ликьёр не появлялась. В комнатное окно влетела толстая ветка, выломав раму. Гай обречённо задрал голову, уставившись на единственный выход – узкое бутылочное горлышко. Если бы он как-то смог раскачать бутылку, то сумел выбраться и найти жену. Они могут спрятаться в подвале и вместе переждать бедствие. Гай вскочил на ноги, отбежал до одного края и с разбегу влетел в противоположный, надеясь сбросить бутылку на бок… но его отбросило самого. Он распластался на дне бутылки, подобно рыбе, выброшенной на берег.
- Дорогой…
- Ликьёр?
Гай перекатился на бок и поднялся на четвереньки. Ликьёр стояла в дверях комнаты. На её лбу пламенела ссадина, на оголённом плече краснел мелкий порез. Волосы были растрёпаны, а на лице застыла маска ужаса.
- Там какой-то мужчина, - запинаясь, произнесла она.
Гай не нашёлся что ответить, только ближе подполз к стенке бутылки.
- Он лежит через дорогу, придавленный деревом, - продолжила Ликьёр, подходя ближе. Её немного шатало, а язык заплетался. – Я хотела помочь ему, но… потом увидела это.
Её рука вытянулась в сторону окна. Гай инстинктивно обернулся. На фоне застрявшей в окне ветке к чёрным небесам поднимался изогнутый столб воронки. Край её пасти пожирал соседний дом, разрывая его на части. Бесчисленные обломки, как бешеные собаки, носились вокруг монстра, врезаясь в другие дома, деревья и оставленные на дороге машины. Гай обернулся к жене и сказал самым умоляющим голосом, на который был способен:
- Милая, пожайлуста, забирайся ко мне.
Он видел, как вздрогнула Ликьёр от этих слов.
- Тот мужчина, - продолжал Гай, - ты бы не смогла ему помочь. Никто бы не смог.
Ликьёр молчала. Она застыла на пороге комнаты, уставившись в окно.
- Подвал, - только и сказала она.
- Подвал не спасёт нас, ты же сама видишь, что творится. Пожайлуста, дорогая, спускайся ко мне.
Он протянул ей руку ладонью вверх. Ликьёр не спешила принять помощь. Она была похожа на повисшую над пропастью туристку, которой муж протягивал ладонь, чтобы не дать сорваться. И она хотела принять помощь, но сомневалась, потому что не была уверена, что на самом деле страшнее – домашний ад или смерть на скалах. Наконец, Ликьёр закрыла глаза и сделала шаг навстречу.
Покончив с соседями, монстр в один прыжок подобрался к их дому. В его пасти царили тьма и хаос. Во мраке, по учащённому дыханию и слабому голосу, Гай отыскал свою жену и прижал к себе. Ликьёр не сопротивлялась, но ничего не сказала. Они вместе, сидя на дне бутылки, слушали, как их дом по кускам исчезает в утробе чудовища. Затем оба ощутили лёгкость и невесомость. Из мрака то и дело выныривали обломки – стволы деревьев, изувеченные машины и домашняя мебель. Как огромный спрут, снизу пронёсся, опутанный искрящими проводами, столб линии электропередач.
- Всё хорошо будет, - шепнул Гай Ликьёр на ухо. – Мы обязательно выберемся…
Ликьёр слабо дёрнулась, но не отстранилась. Немного осмелев, что его не оттолкнули и не ответили, Гай неожиданно произнёс:
- А помнишь ту фотографию, с вершины Килиманджаро, которую прислал твой брат? Я думал об этом. Да честно, я думал об этом. Мы могли бы поехать куда-нибудь. Не в горы, конечно, не думаю, что мы выдержим подъём на вершину, но приятна сама мысль, не так ли? Бросить всё, отправиться куда-нибудь и насладиться жизнью. Забыть эту проклятую работу, от которой уже тошнит, и которая не даёт нам быть вместе. У меня будет меньше соблазнов зависнуть с друзьями, а ты наконец перестанешь разрываться между двумя работами. Возьмём передышку, а, что скажешь? Хорошая идея?
- И куда мы поедем? – слабо отозвалась Ликьёр.
Над головами мелькнул просвет. Бледное пятно светлого неба на фоне клубящегося вихрем мрака. Гай почувствовал прилив сил, но не от теряющего силу торнадо, а потому, что жена вновь заговорила тем самым голосом, которым она отвечала бессонными ночами, когда они обсуждали совместные планы.
- В Австралию, - неожиданно сказал он, неожиданно даже для самого себя. – На ферму к моему дяде. Ты сможешь устроиться на работу в закусочную, которой управляет его жена, а я… я мог бы работать на карьере и водить грузовики. А почему нет? Жить будем на ферме, в гостевом домике, пока не придумаем что-то получше.
- Начать всё заново? – с сомнением спросила Ликьёр.
Гай двинул плечами.
- Нам нужно время, чтобы всё обдумать и переосмыслить случившееся.
Просвет внезапно расширился, по рыхлым краям туч хлынул бледный дневной свет. Их по-прежнему несло по кругу в бешеном танце, вместе с бесчисленным множеством обломков, подхваченных торнадо, но стенки вихря постепенно таяли, пропуская внутрь всё больше света. Наконец оба увидели под собой пустоту… и разрушительные последствия, учинённые монстром. По центру их маленького городка словно проползла разъярённая анаконда, подмяв сотни жилых домов. Подхваченные вихрем обломки падали на землю, причиняя новые разрушения. Жителей было не видно. А их самих несло к берегу Вудлэндского озера, на подковообразный городской пляж. Гай крепче прижал к себе жену, надеясь на лучшее, и когда бутылка ударилась в мелководье, и спустя мгновение их лёгкой волной выбросило на берег, он вдруг подумал, что и в самом деле не прочь переехать в Австралию и начать всё заново.
Оскальзываясь на стекле, Гай побрёл к горлышку бутылки. У самого выхода, уже пригнувшись, чтобы пролезть узкое место, он обернулся, но увидел Ликьёр, сидящую на прежнем месте.
- А ты прав, - неожиданно сказала она, и её голос Гаю совершенно не понравился, - здесь не так уж и плохо.
- О чём ты? – спросил он равнодушно, тщательно скрывая вновь возникшее беспокойство.
- Я теперь понимаю, - продолжила Ликьёр, - почему ты так часто здесь прятался. Да, милый?
Ликьёр повернулась, и на её губах застыла фальшивая улыбка. Гай сглотнул подступивший к горлу ком. Ликьёр разлеглась на дне бутылки, счастливо раскинув руки.
- Ни забот, ни проблем, вдалеке от реальности… - она проводила взглядом уплывающие облака. - Это же так хорошо. Посмотри, милый, какое небо пронзительно синее. Я бы хотела так жить. А ты?
Гай отвернулся, чтобы не видеть её. И его взгляд наткнулся на поваленные столбы, сброшенные с насыпи машины, несчастных людей, выбравшихся на улицу из своих убежищ. Пригнув голову, Гай выбрался наружу. Прохладный воздух хлынул в лёгкие, ноги коснулись мокрого песка. Он с трудом разогнулся, чувствуя боль во всём теле и знакомую тяжесть в голове. Ликьёр оставалась в бутылке, нежась под лучами выбравшегося наконец из плена солнца.
- Идём, - сказал Гай, присев возле бутылки.
Ликьёр в ответ лишь счастливо улыбнулась и вяло махнула рукой. Ей было хорошо – и насколько, Гай знал по собственному опыту.
- Идём, - твёрже повторил он.
- Я же сказала, мистер лжец, теперь я буду жить здесь.
- Дорогая, - сказал Гай удручённо. – Всё закончилось. Нам нужно идти дальше. Только позволь мне помочь тебе.
- Ты разве не слышал, что я сказала?
- Ты не справишься одна, - негромко ответил Гай.
- Не справлюсь?!.
Ликьёр внезапно расхохоталась, да так сильно, что Гай не выдержал и поднялся. Ветер ещё тревожил озеро, и волны то и дело выбрасывали на пляж предметы, оставленные вихрем. Среди чемоданов, пластиковых бутылок и деревянной мебели к берегу совсем рядом прибыло бутылку из тёмного стекла. Бытулка оказалась запечатана. Гай прошёл к ней и поднял. «Кардху», двенадцать лет выдержки, мягкий вкус…
Ликьёр втайне следила за ним. Охватившее её веселье хоть и в большей степени было настоящим, всё же не заглушало до конца тревогу. Она смотрела, с каким вниманием муж рассматривает найденную бутылку. Ликьёр поднялась и пошла к выходу. Но у самого горлышка вдруг поскользнулась и проехалась на боку до самого дна. Ликьёр ругнулась сквозь зубы, снова проделала прежний путь и снова скатилась на самое дно. Это уже не смешно, подумала она. Раз за разом, пока Гай пристально изучал этикетку, она оказывалась на дне. Её решимость и уверенность быстро таяли.
- Гай! – крикнула она, но муж не обратил внимания. – Я не могу выбраться!
Гай, казалось, больше не воспринимал этот мир. Ликьёр охватила паника.
- Чёрт возьми, я не могу выбраться! – что есть сил заорала она. – Ты разве не слышишь?! Я не могу выбраться!
Она снова покарабкалась к горлышку, но не доползла и до середины.
- Гай, пожайлуста, - всхлипнула Ликьёр, - пожайлуста, забери меня.
Гай наконец оторвался от этикетки и уставился на озеро. Его пальцы то подрагивали, то стискивались на бутылке. Неожиданно он размахнулся и швырнул бутылку в озеро.
- Забери меня, - повторила Ликьёр, глядя на мужа.
Гай подошёл и подхватил бутылку, в которой застряла его жена. На миг их взгляды встретились, и Ликьёр внезапно подумала «пожайлуста, только не в озеро».
- Идём, - сказал Гай, взяв бутылку обеими руками и вновь посмотрев на жену. – Найдём, где переночевать сегодня.
Глядя вслед уходящему грозовому облаку, добавил:
- И будем думать, что делать дальше.
№10
Нам решать
Война Богов наконец-то завершилась. Усмирён беспощадный Вулкан, побеждены его жестокие дети. Многих не досчиталось Небо: одних светлых Богов растерзали создания Тьмы, другие сами пожертвовали собой ради общей победы. И люди бились против исчадий зла, претерпев небывалые лишения.
Лежащий в руинах мир остывал, устав от пожаров. Затонул в морской пучине пронзённый небесным оружием кровавый змей Орис, сгинула в кромешном мраке отравленная посланница смерти Ликс, заточён в магическом камне собиратель душ могущественный дух Роген. Не осталось больше и других детей Вулкана, но и поныне скорбь царит в мире Богов и людей.
В мире, готовом к переменам.
***
Стены горного ущелья давили своей монументальностью. С отвесных скал то и дело осыпались камни. Зловеще гудел в вышине холодный ветер. Светлую полосу небес, стиснутую скалами, тревожили невинно-белые облака.
В ущелье раздавался спокойный цокот копыт. Два всадника, отринув страх, дерзнули посетить это священное место. Впереди их ждал величественный, зажатый между каменными массивами небывалый храм светлых Богов, куда простые смертные не решались соваться. Но всадники многое повидали на только что завершившейся войне, и их отнюдь не пугали высшие силы. Наоборот, они ощущали свою сопричастность с теми великими существами, которые возвели свой храм – место соединения двух вселенных, Неба и Земли.
Гигантские, в двадцать человеческих ростов толстые колонны поддерживали треугольный фронтон храма. Ко входу вела массивная лестница – по одну её сторону ступени были сделаны под человеческий шаг, по другую под шаг Богов-великанов. Всадники спешились перед этой лестницей, восторженно разглядывая древнее сооружение.
– Дальше я не пойду, – сказал младший из них, беря под уздцы лошадей. Его звали Морис, и сейчас он был лишь верным оруженосцем, а не героем войны.
– Я скоро, – кивнул ему спутник и начал медленное восхождение к тёмному арочному порталу.
Звали этого человека Теорих, и он запомнился многим как один из величайших воинов, не побоявшийся собственноручно сойтись в битве с детьми Вулкана и выйти победителем. Но даже ему, сильному и необычайно выносливому человеку, почему-то с большим трудом давалось восхождение по каменным ступеням, созданным нечеловеческими руками.
Он извлёк из заплечного мешка плоский полупрозрачный камень красного цвета с грубыми необработанными краями. Вещица едва умещалась в крепкой мужской ладони и казалась необычно тяжёлой.
– Боль, тоска, усталость – это ли верные спутники триумфа? Я не ощущаю в тебе радости от того, что ты делаешь.
Эти слова возникли в голове могучего воина, но они ему не принадлежали. С ним говорил камень. Вернее, заточённый в камне дух.
– Победа строится на жертвах, – вздохнул Теорих. – И я не стыжусь скорби. Но вот закину тебя в священное место, и тогда вздохну спокойно.
– Думаешь, Богам есть дело до твоих подвигов? Ждёшь, что они оценят тебя? Это самообман.
Теорих смахнул со лба капли пота и наклонился немного вперёд. Ему показалось, что воздух перед ним густеет, а одеревеневшие ноги двигались словно в воде.
– Болтай что хочешь, Роген. Война окончена. Ты проиграл.
– О, неужели? – в голосе пойманного духа послышалась усмешка. – Это не мы проиграли, отнюдь. Это вы, люди, обрекли себя на агонию. Что ты можешь знать о воле Богов? Вулкан был отнюдь не врагом вам, а спасителем. Он создал нас, своих последователей, чтобы мы очистили мир от зла и жестокости. И все те людские души, что я успел забрать, имели на себе отпечаток греха.
Теорих стиснул зубы. Он помнил смятые под ударами тёмных Богов города, обращённые в пепелища пастбища и бессчётное количество застывших в крике лиц. Обожжённые, скорчившиеся, иссушенные тела тысяч и тысяч погибших. Роген не щадил никого. В его представлении даже простая мысль о чём-то запретном уже являлась грехом. Он карал за грубость, за невнимание, за обиду. За самые естественные качества людей. И там, где шёл Роген, оставался знак смерти.
Собравшись, Теорих сделал последний шаг и оказался перед входом в храм. И сразу же схлынула куда-то потусторонняя тяжесть.
– Ты ответишь за всё, что совершил, – пообещал он камню и решительно вошёл внутрь. Поверхность камня мгновенно раскалилась, обжигая ладонь, но Теорих не выпустил своего пленника. Он знал, что должен прочувствовать каждый миг в память о долгих годах несправедливой войны. Он шёл к высокому каменному алтарю, высящемуся в конце огромного зала.
– Довольно с нас ненависти, – проговорил герой. – Хватит навязывать нам путь. Отныне мы сами пойдём дальше, и наша цель будет прекрасной. Тьма побеждена, и мы вышли перерождёнными из этой войны. Мы вспашем и вновь засеем поля. Из руин вырастут новые города, и в них найдётся место всем. На улицах будут смеяться дети, не знающие страха. Мы построим мир, прекрасный, как песня матери, и светлый, как наши помыслы. И всё потому, что мы стали сильнее. Сильнее не смотря на все наши потери!
Он остановился у алтаря и решительно положил красный камень на гладкую мраморную поверхность. Тут же послышался рык, полный боли. Камень задымился, вплавившись в алтарь, и его осветили лучи льющегося из-под высокого свода света.
– Наивный дурак, – донёсся полный боли голос Рогена. – Этот храм не станет для меня вечной тюрьмой. Придёт время, когда люди осознают, насколько я был нужен им. Ты думаешь, что вы сможете обрести счастье? Нет! Теперь, когда пригляд Богов над вами ослабел, вы предоставлены самим себе. Алчность, жестокость, эгоизм и лицемерие возобладают над вами! Каждый ваш шаг будет натыкаться на преграды. Каждой мечте тысячи раз скажут «нет». Как вы будете жить, зная, что вы отныне несовершенны?..
Теорих отвернулся и медленно побрёл к выходу.
– Это нам решать, – донёсся до алтаря его твёрдый ответ.
***
Трудно поверить, что прошло пятьдесят лет. Как же быстро пролетело время! Всё ушло, как песок сквозь пальцы – молодость, здоровье, вера в себя. Уже и не осталось почти никого, кто ещё помнил те страшные дни Войны Богов. Войны, сплотившей всё человечество. И где теперь эта сплочённость?..
Теорих смотрел на свои руки и не мог поверить, что они принадлежат ему. Дряблые, слабые, с узловатыми пальцами и покрытой пятнами кожей. Лишь гладкое пятно ожога, оставленное камнем Рогена, давало понять, что руки принадлежат великому герою прошедшей эпохи. Сколько подвигов было совершено этими руками – не счесть! После войны этим умелым рукам нашлось применение: как и предсказывал тёмный дух, откуда-то появились чудовища в человеческом обличии, не помнящие ни лишений, ни отчаяния. Привыкшие брать, а не давать. Тратить, а не зарабатывать. Приказывать, а не работать.
Одно время Теориху достаточно было просто положить руку на эфес меча, чтобы безмозглые выродки отступили и не мешали жить добрым людям. Где теперь тот меч? Давно продан. Обменян на еду, которую не так-то просто добыть в мире, так и не оправившемся от последствий войны.
И что же теперь? У Теориха не было ни дома, куда он мог бы вернуться. Ни денег, которыми он мог бы распорядиться. Ни семьи, которой мог бы передать свои знания и опыт. Всё, что осталось у старого воина, это рваный бесцветный плащ, кривая клюка и длинная нечёсаная борода. Восемьдесят лет – возраст немалый, и не раз стариком овладевало желание упасть в грязную канаву и там испустить дух. Но что-то заставляло его держаться. Возможно, сила воли, а может и обещание, которое он дал когда-то старому другу и бывшему оруженосцу.
Да, Морис ещё не отправился в чертоги светлых Богов, и жизнь его сложилась не в пример удачней. Собственно, именно к нему в гости и направлялся похожий на оборванца хромой старик, в которого превратился великий воин. Воин, на которого полвека назад хотел быть похожим каждый мальчишка и мужчина.
Городок, где обосновался Морис, назывался Акрам. Неогороженное поселение с тремя улицами и прилегающими пахотными полями. Крошечный пункт на большой дороге, застывший в безвременье. Маленький узелок на нитке чужого пути.
Дом Мориса – небольшое одноэтажное строение – одновременно являлся и открытым магазином, где на прилавках лежали выращиваемые на здешних полях овощи. Теорих добрался до Акрама когда уже стемнело. Магазинчик не работал, но в окнах горел свет. Старик порадовался, что вот-вот окажется в тепле среди добрых, знакомых до единой морщинки лиц и сможет омыть налитые усталостью ноги, весь день месившие размягчённую после дождя дорожную грязь, и вкусить тёплый домашний хлеб, сделанный с любовью и уважением. Как в старые времена.
– Кого там ещё? – раздался из-за двери ворчливый голос Мориса, когда Теорих постучал в дверь.
– Старые кости и голодный рот! – весело крикнул старик, и сразу же дверь гостеприимно распахнулась, пропуская его внутрь, туда, где было тепло и светло.
– Вот это да! – широко улыбнулся хозяин дома, обняв гостя. – Восемь лет! О, Боги, где же тебя носило! Я уж думал, что ты давно сгинул, дружище!
– Не дождёшься, – беззлобно отшутился Теорих, вдруг почувствовав, как намокли уголки глаз. Морис, конечно, постарел, однако умеренный образ жизни сказался на нём благотворно: хорошая одежда, свежая пища, мягкая постель. Ему и шестидесяти не дашь, хотя он почти ровесник гостю!
– Ну проходи, присаживайся. Илана! Накрывай на стол!
Появилась супруга Мориса, старая тихая женщина с очень добрыми глазами и мирным характером.
– Здравствуй, хозяюшка, – тут же поклонился ей бывший воин.
– Здравствуй, Теорих. Давно тебя не было, – негромко проговорила старушка, вежливо кивнув. – Сейчас воды нагрею, омою твои святые стопы.
– Я сам, что ты, что ты! – запротивился гость. – Явился без приглашения, вас ещё побеспокоил.
– Да брось, мы всегда тебе рады! – возмутился Морис.
Они ещё долго топтались на входе, разглядывая друг друга и обмениваясь ничего не значащими фразами. Затем прошли в центральную комнату, небольшую, но уютную. Илана быстро соорудила горячий ужин, и гость на какое-то время забыл обо всё на свете, наслаждаясь вкусной едой и тёплой компанией самых близких людей на свете.
– Вид у тебя, если честно, довольно помятый, – поделился впечатлением Морис, сидевший по левую руку от гостя. – Когда ты ел последний раз?
– Не помню, – отвлекаясь от горячего супа, рассеянно ответил Теорих. – Я какое-то время постился. Кажется, сегодня утром, когда я проходил очередной посёлок, какая-то старуха вынесла мне воды…
– Утром? – удивился хозяин и только удивлённо покачал головой. – Так жить нельзя.
– Не самая тяжёлая доля, – равнодушно отмахнулся от таких заявлений Теорих. – Лучше расскажи, как ты сам поживаешь? Как дети? Внуки?
Морис поскрёб подбородок, задумчиво уставившись на столешницу.
– Да ничего, вроде. Хорошо живу. Дети все по большим городам разъехались, но обо мне, старом, не забывают. Навещают временами. Внуки растут. Все очень хорошенькие, красивые, умные. А что ещё надо?
– Пусть дадут им Боги всё лучшее, – искренне пожелал Теорих, и все присутствующие тут же осенили себе знаками светлых сил. Обычные, казалось бы, слова, много раз срывавшиеся с губ самых разных людей, в устах бывшего воина обретали особую силу и сакральность. Морис продолжал искренне верить, что его старому другу до сих пор покровительствуют Небеса.
После трапезы Илана ушла готовить для гостя отдельное ложе, а два старика остались наедине. Хоть им было, о чём поговорить, но почему-то оба молчали, погружённые, казалось, в одни и те же размышления. Прошло уже пятьдесят лет с окончания Войны Богов, зло побеждено, но мир почему-то не стал лучше. И люди, страдавшие от жутких лишений, даже работая на пределе сил, так и не смогли построить совершенное будущее, о котором так все мечтали.
Почему? Что же не так? В чём кроется ошибка? Или это вовсе не в человеческих силах?..
Снаружи послышалась возня, чьи-то грубые голоса и неприятный смех. Теорих заметил, как вдруг побледнел Морис. Хозяин магазинчика сникал на глазах, вжимая голову в плечи и опуская всё ниже взгляд.
– Ты кого-то ждёшь? – сухо спросил гость, но ответа не дождался: в дверь яростно забарабанили кулаком.
– Открывай, старый козёл, время платить по счетам! – донёсся с той стороны мужской голос, не предвещавший ничего хорошего.
– Сиди, – велел Теорих Морису, хлопнув его по плечу, и сам направился к двери. Из соседней комнатки испуганно выглянула Илана, но гость взглядом попросил её молчать. Воин отодвинул задвижку и резко распахнул дверь, отчего колотивший в неё человек едва не ввалился внутрь.
– Ты кто? – удивлённо уставился он на старика.
– Не узнаёшь? – строго взглянул на него Теорих, отчего мужчина вдруг по-детски смутился. За его спиной старый воин разглядел ещё пятерых незнакомцев, облачённых в длинные плащи. У каждого на поясе висело по мечу, и лица этих людей вызывали лишь настороженность и ощущение опасности. – Вижу, вспомнил меня, Гриз. Ну, чего ты тут раскричался? Разве так ведут себя воспитанные люди? Разве этому я учил тебя?..
– Хватит, – неуверенно прервал его Гриз. – Те времена прошли, сейчас жизнь другая. И пришёл я по важному делу, так что отойди в сторону и не мешай. – Он набрался храбрости и посмотрел бывшему учителю в глаза. – А не то и тебя не пожалею.
– Да как ты смеешь, неблагодарный, мне такое говорить! – вскинулся Теорих. – Это же я подобрал тебя на улице! Делил с тобой пищу и кров! Учил боевому искусству! И вот как ты платишь мне за добро – угрозами!
– Не надо, друг, – услышал он за спиной негромкий голос Мориса. – Я и правда задолжал ему плату…
– Какую плату? – переспросил Теорих, не оборачиваясь.
– За защиту, – ответил хозяин магазина, и голос его показался незнакомым, надломленным, жалким.
Лицо Теориха помертвело. Он словно утратил опору. Что-то исчезло в его душе, как будто погас тёплый огонёк в сердце.
– Гриз, мальчик, ты что же, примкнул к этим бандитам и требуешь деньги с честных людей? Смотри мне в глаза! Отвечай!
– Я больше не мальчишка с улицы, – злобно, сквозь зубы процедил мужчина и с силой толкнул старика в плечо. – Уйди с дороги и не мешай!
Это стало последней каплей. Теорих успел услышать, как Морис крикнул «Не надо!», но уже не мог остановиться. Он сделал, как могло показаться со стороны, лёгкий отстраняющий жест ладонью, но от этого движения Гриз отлетел на пять шагов и шлёпнулся в грязь, хрипло закашлявшись и схватившись руками за помятые рёбра. Пятеро пришельцев тут же схватились за оружие, в грозном молчании двинувшись на бывшего воина. Но Теорих не чувствовал страха. Он давно не пускал в ход своё боевое мастерство, но вера в собственную правоту не позволяла сомневаться в себе. Когда-то он учил Гриза, что нужно защищать слабых и не бояться сильных. И он по-прежнему свято верил в это. На этом строился его мир.
Вооружившись своей клюкой, Теорих ринулся на бандитов. Он легко уклонился от их выпадов, показавшихся бывалому воину неловкими, и сам отвесил несколько хороших затрещин обидчикам. Они шумно двигались в темноте, оскальзываясь в грязи и поливаемые слабым дождём. Холодные капли воды стекали по волосам старика, пропитали бороду и ветхую одежду. Они лезли в глаза и рот, мешали дышать и видеть. И он вдруг с отчаянием осознал, что слабость и холод, растёкшиеся по рукам и ногам, вызваны отнюдь не погодой. Годы, беспощадные годы, оставленные за спиной и выпившие все силы, теперь отчётливо говорили о том, что из этого боя не получится выйти живым.
Теорих пропустил скользящий удар меча по плечу. Затем ещё один по затылку. Он быстро выдохся, и теперь с удивлением думал, как долго он продержался, находясь в столь ничтожном состоянии. Спустя минуту после начала схватки, колени старика сами подогнулись, и Теорих рухнул в грязь, беспомощно глядя снизу вверх на обступивших обидчиков. Один из них занёс меч для последнего удара.
«Вот и всё», – промелькнула отстранённая мысль в голове Теориха.
***
Солнце безразлично взирало с невообразимых высот на беззвучные рыдания жалкого старика. Две свежие могилы высились позади обломков сгоревшего магазинчика. Два хороших человека предстали сегодня перед светлыми Богами, но от мысли об этом было не радостно, а горько и больно. Морис, прикрывший своим телом друга и соратника и поплатившийся за это жизнью. И Илана, его жена, с отчаянным криком кинувшаяся на мечи, став свидетельницей смерти любимого мужа. Два самых близких, самых дорогих человека. Они прошли вместе длинный, тернистый путь, оборвавшийся по вине горделивого старика, отказавшегося уступать перед злом.
Теорих выжил вопреки всему. Вопреки страшному избиению и нескольким колющим ранам. Его лицо напоминало безобразное месиво. Брови налились кровью и распухли. Глаза превратились в щёлочки. Губы разбиты. Но старое, закалённое тело отчаянно сопротивлялось смерти. Природная выносливость поддерживала в нём жизнь, хотя сам Теорих мечтал лишь о том, чтобы присоединиться к друзьям на Небесах и поскорее позабыть пережитый кошмар.
Несколько человек из Акрама помогли старику закопать тела умерших друзей. Все они платили дань банде Гриза. И все сочувствовали горю Теориха. Те, кто постарше, даже узнал знаменитого воина. Молодые же поглядывали на него с отстранённой брезгливостью.
Тем же днём старик покинул городок и направился по бездорожью в ведомом одному ему направлении. Ноги стёрлись в кровь, раны загноились, взгляд помутнел. Но он продолжал идти. Он пил воду из ручьёв и канав. Он жевал мягкий, пахнущий землёй мох и облезлую, пропитанную смолой древесную кору. Плащ на нём зиял дырами. Мышцы старика обветшали, и из-под кожи отчётливо проступали кости. Но ничто не могло остановить его.
Ущелье. Древнее, грозное место, куда боялись соваться простые смертные. Скрытое в неприступных горах, оно было прибежищем высших материй.
Мощный ветер, устрашающе завывая, пытался опрокинуть ползущую по дну крошечную фигурку человека. И не мог. Воля человека была сильнее.
А вот и храм. Тот самый храм. Он совершенно не изменился за прошедшие пятьдесят лет. И всё так же тяжело взбираться по его ступеням, будто что-то мешает и подталкивает назад. Но Теорих, не помня как, всё равно оказался наверху перед входом. Он вошёл в полутёмный зал и направился к древнему алтарю.
Вместо алтаря возвышалась груда покрытых трещинами крупных мраморных обломков, среди которых светился зловещим кровавым светом неогранённый камень.
– Я ждал, что ты вернёшься, – прозвучал в полутьме голос пленённого духа.
– Ждал? – равнодушно переспросил старик, усевшись рядом с обломками. – Ну и как тебе здесь?
Роген оценил его спокойствие.
– Здесь тихо. Первое время было больно, но я привык. И меня подкрепляла надежда, что ты вернёшься. Всё в этом мире возвращается к началу.
– Я мог умереть, – заметил Теорих.
– Конечно, – не стал спорить тёмный Бог. – Но пришёл бы другой Теорих – твоё наследие, твой дух, твоя новая жизнь. И неизбежное свершилось бы всё равно.
Старик хмыкнул.
– Если ты и дальше будешь нести эту чушь, я могу и передумать. Мне плевать, что ты там навоображал о собственном или моём предназначении. Все мы пережитки ушедшей эпохи. Но кое-что мне хочется вернуть из того времени.
– Что же? – с интересом спросил Роген.
– Сплочённость. Общую цель. И веру в будущее. – Теорих закрыл глаза и устало вздохнул, решаясь. Его горло мигом пересохло, и он хрипло проговорил: – Я выпущу тебя. И ты пойдёшь мстить и вершить свой суд. Ты заставишь людей вспомнить, что есть на свете что-то, что страшнее нас самих. Но дай мне слово, что ты заберёшь лишь души тех, кто по-настоящему этого заслуживает. Карай не за мелкие проступки, а по делу. И тогда ты, быть может, станешь спасением нашего мира.
– Ты готов поверить моему слову? – недоверчиво поинтересовался Роген.
– Какой же ты Бог, если твоё слово ничего не значит? – устало усмехнулся Теорих. Он извлёк камень из обломков, и тот тут же обжёг его внутренним жаром. Но человек этого словно не заметил. Он нёс его к выходу, держа перед собой, и взгляд его выражал скорбь по тем людям, которых настигнет неизбежная кара.
– Я даю тебе слово, – согласился Роген, и Теорих, не сомневаясь, разбил камень о ступени храма. Тут же взревел ураган, загрохотали молнии, взвился ввысь могучий вихрь энергии.
Храм Богов задрожал и рассыпался грудой обломков, погребя под собой человека.
– Прощай, ты сделал свой выбор. Теперь же дело за мной.
И Роген – собиратель душ, порождение злого Вулкана – полетел на юг, к городам и странам, к людям и духам, к живым и мёртвым. Его ждал целый мир.
Мир, готовый к переменам.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№11
Пухляндия
В далёкой-далёкой вселенной, на неизведанной безымянной планете жил-да-был пухлый котик Бупля. Каждый в городе уступал Бупле дорогу, худосочная кошачья молодёжь несла к его ногам серебристые рыбёшки и розовые сосиски, а дамы-кошечки провожали влюблёнными взглядами. А всё потому, что жил Бупля в “Пухляндии” - стране упитанных котиков.
Всё в Пухляндии подчинялось красоте, а самыми красивыми несомненно считались те котики, чьи пузики были круглее. Каждый день Бупли начинался с обильного завтрака, через час он перекусывал сгущёнкой, к полудню лакомился рыбкой и только потом выкатывался на улицу.
Его появление встречалось дружным мурлыканьем толпы почитателей. Каждый хотел искупаться в свете величия и красоты самого круглого кота Пухляндии.
Бупля принимал внимание с ленивой снисходительностью, надкусывал подношения, подмигивал самым хорошеньким кошечкам и отправлялся на прогулку. Ведь все знают: свежий воздух - залог хорошего аппетита.
Но не всем в Пухляндии повезло также, как Бупле. Например, его соседу Худле. Худля был на целых три килограмма худее Бупли, и по форме напоминал хилую грушу. Каждый, кто встречал его, считал своим долгом посмеяться над уродливым котиком. А громче всех смеялся, конечно, Бупля, а иногда даже кидался в соседа объедками и обзывал “Кото-мумией”.
Худля горько плакал и убегал домой.
Вторым соседом Бупли был его заклятый враг - кот по имени Жирля. Жирля весил всего на 15 грамм меньше Бупли, и каждый день грамм за граммом сокращал отставание. Рано или поздно это должно было закончиться катастрофой.
И вот, однажды, Бупля проснулся, а все его бывшие почитатели перетекли к порогу Жирли. А тот, величаво потряхивая необъятным животом, принимал подаяния под всеобщее дружное мурлыканье.
Любой другой на месте Бупли впал бы в отчаяние, или того больше! Похудел бы от стресса! Но в рукаве у Бупли имелась козырная карта. Да что там - практически джокер! Отец Бупли, прославленный толстяк Тучля, перед смертью поведал сыну тайну о волшебной зелёной рыбе, которую только стоит надкусить и тут же потолстеешь на целых восемь килограмм!
Тут надо сказать, что Пухляндия располагалась на огромном острове. Берега его омывались противными пенистыми волнами, а коты, как все знают, воду не любят, потому-то никто и никогда не покидал границ Пухляндии.
Отец Бупли говорил: “Иди по тропе к северной границе, в десяти шагах от океана у чёрной скалы есть колодец. Там-то ты и найдёшь волшебную рыбу. Как только схватишь одну - беги без оглядки, или быть беде”.
Но для Бупли не существовало беды больше, чем проиграть этому выскочке Жирле. Поэтому, взяв еды в дорожку, он отправился в путь. Котик выполнил всё в точности, как говорил отец, и его взору предстало заваленное ветками отверстие в земле. И хоть Бупля и знал, что нагрузки животу вредны, он всё же принялся за работу. Спустя час колодец был расчищен. Он был настолько глубок, что воду разглядеть не удавалось. В попытке её обнаружить, Бупля засунул в дыру голову. Лапки его соскользнули, живот перевалился через край, и кот ухнул в черноту.
Толстый котик летел, казалось, целую вечность, успев тысячу раз пожалеть, что послушал отца, но вот, впереди забрезжил свет и Буплю выкинуло из колодца под жаркое Солнце незнакомого мира. Котик оказался с другой стороны земли!
С трудом поднявшись на ослабевшие лапы, Бупля огляделся. Он стоял в шаге от злополучной дыры. Вокруг росли невиданные деревья с жёлтыми, словно месяцы, плодами. А где-то рядом журчала вода. Бупля пошёл на звук и вскоре вышел к речке. Вода бурлила от резвящихся в ней зелёных рыбёшек! Вот они! Это о них говорил отец! Бупля почти танцевал от радости. Он заторопился к берегу, там как раз валялось несколько неосторожных рыбок. Кот подобрал одну и спрятал в складках подбородка. “Как же чудесно!” - подумал Бупля. -”Столько рыбы, и для меня одного! Жирля умрёт от зависти!”
Несмотря на предостережение отца, котик не торопился домой. Вместо этого, он уселся на зелёном бережку, потирая усталые лапки. “Столько дел переделал! Можно и отдохнуть!” - сказал он сам себе.
Журчание воды сладко убаюкивало, зелёные спинки переливались на Солнце. И всё это было - его. Бупли! Котик сам не заметил, как задремал, и снились ему танцующие солнечные рыбки, которые, стоило их поманить, сами прыгали в рот.
Проснулся Бупля от треска веток. Вскочил, потирая глаза.
Прямо перед ним стоял самый уродливый кот на целом свете. Он был настолько тощий, что походил на обглоданную сосиску. А живота... вы только представьте! Живота не было вовсе! Бупля захохотал. Вылитый Худля из параллельного мира, только в 10 раз тоньше! Вот так уродство! Где это видано, чтобы без живота?
Бупля хохотал бы ещё долго, если бы из кустов не показалось ещё три таких же страшно тощих кота. А потом ещё трое. И все они вдруг схватились за те места, где у нормальных котиков находятся пузики, и дружно засмеялись, показывая на Буплю пальцами.
Не прекращая смеяться, они подхватили Буплю под лапы и бесцеремонно поволокли прочь от реки. Ох, и сложно им пришлось, но подоспела подмога и вдесятером тощие коты доволокли упирающегося Буплю до высокого, увенчанного огромными рыбными головами, замка. Они сказали: “Никогда в жизни мы не видели ничего уродливее и смешнее! Ты такой толстый, словно проглотил слона. Наш король - “Мистер Олимпия” - самый стройный кот во всей Худляндии! Он наградит нас, если мы покажем ему такого толстобрюха, как ты!”
И тощие коты заволокли Буплю в замок.
Там на золотом троне восседал ещё один страшно тощий кот - король Худляндии. Мистер Олимпия. Плечи и бёдра его были уже, чем самая маленькая десертная тарелка, а конечности тоньше ножки стола, стоящего у Бупли дома.
Стоило Мистеру Олимпия увидеть толстяка, как он обхватил себя тонкими лапами и громогласно захохотал. Смеялся король целый час, а когда, наконец, смог успокоиться, сказал:
“Ты самый уродливый кот в целом мире! Я могу смеяться целую вечность! Пожалуй, посажу тебя в железную клетку и буду показывать гостям на званых вечерах! Пусть подивятся, какими безобразно круглыми бывают коты!”
Испугался Бупля, завертелся на месте. Бежать было некуда. Но и в клетку котику, ой как не хотелось! И решил тогда Бупля пойти на хитрость. Повернулся к Мистеру Олимпия и упал на колени, возопил дурным голосом:
“О, прекраснейший из прекрасных, дивнейший из дивнейших, я ослеплён Вашей костлявостью! Ах, если бы в моём краю узрели Вашу ослепительную худосочность! Ведь там, мне стыдно признаться, но я до сих пор считался самый стройным котом!” - Бупля горестно всхлипнул. - “Ах, если бы только мои собратья встретили Вас! Они бы в ту же секунду присягнули Вам на вечную верность! Как жаль, что такой бесконечно красивый кот, как Вы, никогда не осчастливит мою страну своим визитом.
Мистер Олимпия важно поправил усы. Было видно, что ему приятна похвала, но ещё больше его заинтересовал рассказ о другой стране.
- А где находится твой край? - как бы совсем не заинтересованно спросил он.
- О, это совсем не далеко, я мог бы показать Вам.
Мистер Олимпия взволнованно мотнул хвостом. В его мечтах он уже входил к город уродливых пухляшей, а те, как один, падали на колени, а самый толстый из них надевал на мистера Олимпия корону. Быть королём одного королевства хорошо, но двух - лучше. Однако, если там все такие, как этот толстый кот перед ним, то стоит ли брать с собой свиту? Вдруг, от удивления и ослепления величием жители не сумеют сразу понять, кто из гостей самый стройный?
Подумав так, он величественно провозгласил:
- Так и быть! Раз просишь, я дам твоему народу шанс. Мы выдвигаемся немедленно - только ты и я! Остальные - ждите вестей во дворце!
Бупля радостно мяукнул и затрусил впереди короля, показывая ему дорогу. Вскоре, они уже стояли у бездонной дыры в земле. Бупля, не думая, прыгнул в черноту. Король, не желая показаться трусом, последовал за ним.
Спустя несколько минут, котики вылетели с другой стороны земли и плюхнулись на траву, возле колодца.
- Где же жители? - взволнованно спросил мистер Олимпия.
- Пройдёмте за мной, ваше Худышество, сейчас Вы познакомитесь с ними.
Бупля повёл Короля Худляндии в сторону своего дома. И вот, они вышли на главную улицу, где целая толпа почитателей дежурила у дверей Жирли. Толстые мордочки повернулись на приветствие.
Мистер Олимпия выгнул спину, завёл лапы за спину, демонстрируя всю свою божественную стройность. Но вместо восхищённых вздохов услышал дружный издевательский хохот. Не смеялся только Бупля.
Жители города буквально катались по земле от смеха. В растерянного короля полетели объедки. Отовсюду слышались крики:”Какое уродство! Где живот потерял? Мумия! Червь! Страшилище!”
Мистер Олимпия в ужасе попятился, а потом и вовсе понёсся со всех ног обратно к колодцу! Больше его в Пухляндии никто не видел.
Помахав на прощанье улепётывающему королю, Бупля, уставший от приключений, побрёл домой. Толстый котик уже подходил к крыльцу, когда его окликнул сосед Худля.
- Почему ты не смеялся над костлявым котом? - удивлённо спросил тот. - Разве тебе не было смешно?
- Было, не было - какая разница, - пожал плечами Бупля. - Сегодня я понял, что глупо стараться всем угождать, ведь в итоге всё равно найдутся те, кому не понравится твоя “красота”. Ведь у них она будет совсем другая.
- И что ты предлагаешь? Не делать совсем ничего?
Бупля почесал затылок:
- Может быть стоит найти собственную “красоту”? И стремиться уже к ней.
- Тебе легко говорить, - вздохнул Худля. - С таким-то великолепным животом!
Подумал Бупля, подумал, да вдруг взял, вытащил из складки на подбородке спрятанную там волшебную зелёную рыбу, да и отдал её Худле.
Повернулся и пошёл домой.
Нет в мире красивых и уродливых, просто королю повезло родиться на подходящей ему стороне земли, а Худле нет. А что до самого Бупли - он попробует найти собственную “красоту”. Но это будет уже совсем другая история.
№12
Мост над пропастью разума
Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них ведет бой
Иоганн Вольфганг фон Гёте
***
Мрачные тучи постепенно поглощали небо. Они вынырнули из-за горизонта бесформенной массой и расползались серой опухолью, пожирая солнце. Но дождя еще не было, лишь изредка где-то вдали проблескивали искрами молнии, пробивались сквозь гул автомобилей приглушенные раскаты грома. Воздух будто бы замер в испуге, в ожидании неизбежной грозы. Повис без единого дуновения ветра. Сухой, пока еще пышущий жаром раскаленного асфальта. Эта невыносимая духота прокрадывалась под одежду, неприятно липла к телу. Забиралась прямиком в легкие, заставляя задыхаться и без того измотанных жарою прохожих. В такие минуты острее всего ощущаются все прелести городской жизни: это вечно парящая завеса из въедливой смеси пыли и выхлопных газов. Точно паутина, облепляющая каждого, кто норовит продраться сквозь ее недра.
- Алло, Саш, ну ты где? Алло? Я тебя плохо слышу, - мимо с грохотом проскочила старенькая «Газель», заставив плотнее прижать телефон к уху, - Алло? Я? Я около метро, а ты где? - Девушка ощущала, как под хлопчатобумажным платьем по самому позвоночнику стекала небольшая капля пота. Едва она успела достигнуть поясницы, как чья-то рука нежным движением расплющила ее. Казалось, ткань мгновенно пропиталась влагой и, на какую то долю секунды, неприятно прилипла к телу. Линда даже невольно выгнула спину, дабы избавиться от этого дискомфорта, однако рука продолжила гладить ее по спине, выдавая своего владельца. От этих движений рассыпался песок удовольствия: кожа покрылась мурашками, пробежавшими по рукам, позвоночнику, шеи и растворившимися где-то под самыми скулами. Неожиданность прикосновения тот час сменилась эйфорией. Она улыбнулась, убирая телефон от уха, и повернулась к своему мужу:
- Напугал, засранец, - шутливо хлопнув маленькой ладошкой по его широкой груди, слегка прищурив глаза и сморщив остренький носик, приветственно чмокнула его в губы. Чтобы дотянуться до лица, Линде пришлось вытянуть стройное тело и даже слегка приподняться на носках.
- Привет, лисенок. Почему же сразу засранец? Заметь, как и обещал, сегодня я вовремя, - в доказательство своих слов, Александр постучал по циферблату недорогих часов, наигранно скорчив маску невозмутимости.
- Ну ладно, вовремя, - она с улыбкой наблюдала, как ее вторая половинка продолжает шутливо изображать эталон пунктуальности, - если бы еще так всегда.
- Работа. Ты же знаешь, - он бережно притянул девушку за талию ближе к себе, пока та прятала в сумочку свой телефон. Молодожены не спеша, двигались по Малой Ордынке, к удивлению Александра, миновав Крокин галерею:
- Нам разве не сюда?
- Нет, нам чуть дальше, - поправив на плече сумочку, Линда попыталась так же обнять мужа. Но стоило ей запустить свою руку ему под пиджак, как тут же наткнулась на портупею с кожаной кобурой. Она дернулась, словно прикоснулась к чему-то запретному. К чему-то опасному и зловещему.
- Ты… - Девушка слегка отшатнулась, - ты, что взял с собой оружие?
- Блин, родная, не начинай, - его слова звучали мягко, а губы расплылись в добродушной улыбке, - я же только с работы, конечно при мне оружие.
- Но ведь, ты обещал перевестись на более спокойную должность, - она поникла, с какой-то вселенской грустью погладила живот, - ради меня и нашего ребенка. Я не хочу, каждый день бояться, что ты можешь не вернуться домой. Не хочу растить детей одна. Как ты этого не можешь понять?
- Да все я понимаю, - он тяжело вздохнул, - не переживай, все будет хорошо. Я уже написал рапорт на перевод из убойного, но это ведь не делается за один день. Какой у нас срок? Семь недель? Поверь, не успеет твой животик вырасти, как я уже буду перебирать бумажки в канцелярии, - он вновь притянул ее за талию к себе, - но мне нужно закончить последнее дело. И все. Клянусь. Больше никаких ночных звонков, никаких экстренных вызовов. Только я, ты и ребенок.
- Очень на это надеюсь, - она не сердилась и не обижалась на него, но все же демонстративно по детски надула нижнюю губу и взглянула на мужа исподлобья. Он не сдержался и усмехнулся, мотая головой:
- Я люблю тебя, лисенок!
- А я тебя ненавижу! – Линда попыталась нахмуриться, но губы расплылись в улыбке. Она обняла мужа и прислонила голову к его плечу, - просто это оружие. Оно постоянно напоминает об опасности твоей работы. Что в любой момент могу тебя потерять. Да и когда родиться маленький, не хочу, чтобы оно было в нашем доме. На днях смотрела передачу, как ребенок застрелился из пистолета отца. Просто взял поиграть.
- Блин, Линда, меньше смотри свой телевизор, - хотя в глубине души Александр понимал, о чем говорит супруга. Он неоднократно ловил себя на мысли, что не уделяет должного внимания хранению табельного оружия. С детства не мог приучить себя к порядку, от того молча принимал упреки молодой жены, про разбросанные по всей квартире вещи. Видимо это сыграло не малую роль в его решении перевестись с оперативной работы на более спокойную должность. В архив. К тому же Андрей Павлович, текущий руководитель «бумажного» отдела, заметно сдал в последнее время в силу преклонного возраста и намерен был уйти на заслуженный отдых.
- Да при чем тут телевизор? Хотя ладно, - она махнула рукой, пожалев, что вообще затеяла этот разговор. Линда видела, как ее муж старается ради нее и будущего ребенка. Как пытается изменить себя. Просто иногда ее страхи брали верх над разумом. А в последнее время так тем более. Смена настроения, повышенная эмоциональность, чувствительность ко всему, что порой не заслуживало и крохи внимания. Беременность начинала давать о себе знать. Вот и сейчас вдруг резко ощутила себя виноватой за не совсем заслуженный упрек, а от того решила скорее сменить тему, - слушай, Саш, давай немного ускоримся, а то, как бы дождь не намочил?
- Ну да, - парень смерил взглядом надвигающиеся тучи, - а далеко нам еще?
- Да нет, метров двести, - девушка по примеру супруга покосилась на небо.
- Я вообще думал, что эта выставка современных художников и будет проходить в Крокин галереи.
- Ну, неееет, - она сменила интонацию, как будто разговаривала с ребенком, - это своего рода некий художественный эксперимент.
- Тогда я вообще не понимаю, что это будет. Только не говори, что опять какая-нибудь абстракция? – Александр не особо любил живопись, тем более, современное искусство. Не сильно разбирался в нем, да и мало что понимал. Однако поощрял интересы своей возлюбленной и, зачастую превозмогая желание пустить себе пулю в лоб со скуки, все же пытался разглядеть тайные смыслы в откровенно бессмысленной мазне на холстах. Ну, или, по крайней мере, делал вид.
- Выставка называется «Мост». Там будут собраны воедино как работы экспрессионистов, так и импрессионистов. По задумке авторов, это будет некий «мост» между эмоциональным восприятием привычного нам мира глазами экспрессионистов и обратной его стороной, со всей его не совершенностью, пройденной через призму импрессионистов. Это должно быть интересно, - в глазах Линды вспыхнул самый настоящий пожар художественного азарта, казалось, ее вот-вот разорвет на части предвкушение эстетического оргазма.
- Хм. Действительно, должно быть интересно, - он вообще не понял и слова, произнесенного супругой. Информация прошла на вылет, не задев мозг. Единственное, что отложилось – это название выставки. Ему уже стало невыносимо скучно. А еще он чуть не пожалел, что женился на художнице. Но, обведя свою избранницу взглядом, тот час осознал, что все эти высокохудожественные пытки - абсолютное ничто, по сравнению с теми искренними чувствами, что теплятся в его могучей груди.
Дождь так и не нагнал их. Он обрушился на город лишь, когда пара нырнула в полуподвальное помещение под неброской вывеской голубоватого цвета: «Мост – выставка современных художников». Зал цокольного этажа с низкими потолками придавал особый антураж. Это был последний день мероприятия, однако вряд ли оно пользовалось особой популярностью. Всего человек девять посетителей и откровенно скучающий в углу охранник. Складывалось впечатление, что он стал неотъемлемой частью общей композиции. Долговязый, худощавый, с острыми скулами и застывшим в безразличности ко всему окружающему миру взглядом. Линда несколько раз дернула мужа за подол пиджака и, прикусив нижнюю губу, процедила еле слышно на ухо:
- Видишь охранника? – покосилась в угол при входе, – сам как будто экспонат, - усмехнулась. Однако Александр не понял ее. Его внимание приковал к себе совершенно иной человек. Молодой парень лет двадцати пяти в заношенных джинсах и потертом пиджаке. Болезненный вид, бледная кожа, темные круги под впавшими глазами. Он был скорее похож на наркомана-доходягу, нежели на ценителя искусств. Но даже не это насторожило нутро сотрудника убойного отдела. Когда Линда, пытаясь привлечь внимание, хаотично теребила низ пиджака, на какую-то долю секунды оголилась портупея с кожаной кобурой. Парень явно заметил оружие, откровенно занервничал, а на лбу проступили капельки пота. Теперь же супруга неумолимо тянула за локоть Александра к новой картине с образом очередной несчастной женщины. Но ментовская привычка не давала сосредоточиться на высоком. Боковым зрением он продолжал следить за незнакомцем, который то и дело бросал на них обрывками взгляд. Постояв в противоположном конце зала, еще минут пять, молодой человек уверенно направился к выходу. Бросив короткое: «я сейчас» на ухо Линде, зачарованной печальным взглядом с холста, Александр поспешил в след за ним. Ливень плотной стеной заполнял улицу. Под небольшим навесом над входом в галерею стоял объект его внимания. Он переминался с ноги на ногу в нерешительности пробиться сквозь потоки падающей с неба воды. Увидев, вышедшего за ним Александра, молодой человек еще больше побелел.
- Простите, с Вами все в порядке?
***
- Станковая живопись. Застывшие на веки ощущения, зависшие во времени настроения. Облеченные в краску и выплеснутые на холст чувства. Это кипящие в недрах души образы, просящие выхода наружу, доведенные до апогея страсти, переполняющие нутро и извергающиеся раскаленной лавой на белоснежную простыню полотна после интимного контакта с кистью. Они – то единственное настоящее, что остается после нас. То самое заветное, самое сакральное, чем художник делится со всем белым светом. И мы смотрим на них, и каждый видит что-то свое. Картины – зеркало наших душ. Импрессия, экспрессия. Эмоции и образы. Впечатления, пропитывающие краской холст, погибающие засыхая в нем, но возрождающиеся в сердцах их созерцателей. Череда любви и ненависти, эйфории и декаданса, утопии и прострации. Меланхолии и счастья. Это стоп кадры нашей жизни. Но врачи называют это иначе, опошляя все пустым термином психоза. Маниакально депрессивного психоза. Параноидной шизофрении. Да что они вообще понимают в искусстве? Кто они такие? Никто. Художник - вот истинный целитель. Шебаршина Светлана «Юность». Она. Это точно она. Я помню ее такой. Чистой и кроткой. Ее звали Мия. Она была моей Мией. Меня же она звала Дэн. Теперь то я знаю, как она появилась в этом мире. Она сошла с этого холста. Ворвалась в мою жизнь. Я помню, как мы мчались по бесконечной асфальтовой ленте, возвращаясь с юга. Это было нашим маленьким путешествием, которое нагло похитила Года Лайма, чтобы заточить в картину «Вперёд». С того момента Мия изменилась. И мне пришлось рассказать ей правду. Она и не догадывалась, что я знаю ее тайну. Не понимала, что я тоже пришел в этот мир, так же как и она. Но Мия чего-то испугалась. Сначала были лишь бесконечные упреки, ссоры, склоки. И только сейчас я осознал, что ее просто нарисовали заново. Молчаливой, раздраженной. Она все твердила про какие-то деньги, про какие-то клиники. А я молил ее вернуться обратно. На картины Сергея Волкова, когда мы могли часами гулять по мокрым улицам Москвы. Как… - где-то снаружи завыла полицейская сирена. В полных слез и ужаса глазах заложников на какое-то мгновение проблеснула искра надежды. Они сидели вдоль стены под картинами, обняв собственные колени. Кто-то беззвучно рыдал, поджав губы и периодически вздрагивая, кто-то, зажмурившись, склонил голову и лишь безмолвно шевелил губами, видимо читая молитву. Дэн стоял напротив, он чувствовал власть над ними, их первобытный страх. Потертые джинсы с правой стороны были запачканы свежей кровью, в руках он держал пистолет. У самых же ног на полу валялся окровавленный нож. Около выхода, почти на самом пороге, лежал труп охранника с прострелянной головой. Он и сейчас вписывался в общую композицию выставки, однако теперь обрел черты явного импрессионизма. Лишь Линда сидела, немного покачиваясь и уставившись в одну точку перед собою. Ей было все равно, девушка полностью абстрагировалась от окружающего ее безумия. Она как никто понимала, что произошло, когда в зал ворвался этот полоумный с окровавленным ножом в одной руке и пистолетом в другой. Сразу догадалась, чья именно была та кровь. Да и откуда у него взялось оружие, поставившее фатальную точку в жизни охранника. В момент осознания всего этого, в глазах потемнело, а ноги подкосились сами собой. Когда очнулась, все уже было как в тумане.
- Но Мия продолжала говорить о врачах, деньгах, клиниках. Я стал замечать, что ее подменили. Когда же это случилось? В пятницу, точно в пятницу! Она подсунула мне какие-то таблетки. Она попыталась меня отравить! – одна из женщин еле слышно застонала:
- Боже мой, да когда же это закончится!
- Молчи тварь! – Дэна затрясло, в широко раскрытых глазах горело пламя ненависти. Он навел на заложницу пистолет, со лба ручьями тек пот, - я сказал: молчи, сука! Картины не разговаривают, не раз-го-ва-ри-ва-ют!
- Да ты больной ублюдок! У меня дома дети, – женщина попыталась подняться, однако ее удержали на месте рядом сидящие.
- Тише, тише, - раздался шепот.
- Ради Бога, не провоцируйте его, у вас же дети, - тихонько прошипел мужчина в очках. Бунтарка, сделала еще одну неуверенную попытку подняться с места, после чего просто опустила голову к коленям, обхватив ее руками. И только по судорожным движениям спины, всем стало ясно, что она рыдает от отчаяния. Убийца с минуту простоял, молча, целясь в нее. В этот самый момент, снаружи несколько раз дернули ручку двери. Дэн тот час перевел дуло пистолета в сторону выхода. Однако, там, видимо, поняли, что дверь заперта. Судя по звукам, на улице начиналась какая-то возня.
- Так о чем я ? Мммм. Таблетки. Да! Она пыталась меня отравить! У нас завязалась ссора. Вот тогда то я и понял, что ее подменили! Да, - он закивал так, как будто ему кто-то перечил, - что то была не моя Мия. Я несколько раз ударил ее, но она успела выбежать из квартиры. Подделка! Дешевка! Топорная копия! Туда ей и дорога! Но меня схватили, потому что я раскусил эту ложь! Понял их махинации! Всеее махинации. Они держали меня привязанным к кровати, они кололи мне сыворотку, чтобы я забыл все и снова подсунуть мне подделку. А как то раз, из окна своей палаты, я увидел Мию. Я кричал: «Забери меня отсюда! Мия, я тут, прошу тебя, забери меня отсюда!». Но она меня не слышала, через толстые стекла окон. Да и на крик сбегались мои мучители и приковывали снова к кровати. Но я продолжал кричать, срывая голос в хрип. Ведь то была моя Мия, настоящая. Вся в слезах. Но ее ко мне так и не пустили, думаю, ей вообще сказали, что меня там не было. Но Мия не сдавалась, приходила почти каждый день, разговаривала с какими-то людьми, приносила какие-то пакеты. Ее каждый раз не пускали. И тут до меня дошло, Мия планировала мой побег! Она пыталась подкупить охрану. Тогда я решил тоже действовать. Я всех обманул. Притворился, что поверил в их ложь. Через пол года меня отпустили. Конечно, вновь подсунули подделку, ведь настоящая Мия не выпытывала бы постоянно у меня разное, чтобы убедится, поверил я им или нет. Но я был очень хитер. Когда подделка уже полностью стала мне доверять, я задумал новый план! Я, наконец, выяснил, чего на самом деле хочет фальшивка. Вчера, она заявила, что нас теперь будет трое! Понимаете? Трое! Она решила и меня заменить подделкой! Сегодня утром, я перерезал копии горло!
- О, Боже мой, он нас убьет, он нас всех убьет, - нервно качая головой, шептал мужчина в очках.
- Больной дегенерат, - злобно процедила бунтарка не поднимая головы. Он был ей омерзителен, ей было противно даже смотреть на него, казалось, от этого ее тотчас вывернет наизнанку. Остальные же просто потеряли дар речи. Сам же Дэн не обращал на эти возгласы ровным счетом никакого внимания. Сейчас он гордо задрал подбородок и смотрел на заложников свысока. С улицы раздался голос из граммофона:
- Полиция города Москвы. Вам некуда деваться, выход заблокирован. Немедленно сдайтесь властям и отпусти те заложников! В противном случае мы будем вынуждены применить силу. Повторяем, немедленно сдайтесь властям и отпустите заложников!
- Вот и пришел тебе пиздец, ублюдок конченый, - злорадно шипела бунтарка, - пусть я сдохну сегодня, но, по крайней мере, с мыслью, что твои гнилые мозги размажут по стенке.
- Повторяем, немедленно отпустите заложников и добровольно сдайтесь властям.
- Неет, - Дэн, отрицая закачал головой, сделав пару шагов назад, - этого не может быть! Почему? Как?
- А вот так, блять, - не унималась бунтарка, - гореть тебе в аду, ушлепок.
- Не сегодня, - убийца мигом пришел в себя. Уверенным шагом подошел к женщине. Она хотела еще что-нибудь съязвить, но Дэн резким движением схватил ее за волосы и, не смотря на попытку сопротивляться, довольно легко развернул ее спиной к себе и сильно потянул черные локоны вниз, заставив заложницу задрать подбородок. Под ее протяжный стон волочил женщину к выходу, приставив дуло пистолета к шее под самую скулу. Бунтарка отчаянно пыталась сопротивляться, упиралась ногами так, что они буквально скользили по полу. Дэн на столько был увлечен процессом, что не заметил, как носком своих туфель зацепил валяющийся нож. Стон заложницы затмил звук скользящей по ламинату кухонной принадлежности. Окровавленный предмет остановился точно напротив Линды.
- Повторяем, немедленно сложите оружие и отпустите заложников. Даем вам пять минут, после чего будем вынуждены применить силу!
- Тебе не отвертеться, мразь!
- Заткнись, а то я вышибу тебе мозги, мерзкая шлюха!
Линда смотрела на нож перед собою. Вдруг губы неожиданно зашевелились. Она зашептала:
- Картины…. Художник…. Мия…. Копии…. Подделки…. Нас будет трое…. Нас будет трое, - Линда выпрямила спину и машинально погладила живот, - перерезал горло…. Забери меня от сюда…. Перерезал горло…. Нас будет трое, - туман в голове постепенно начинал таять, - трое…. Забери меня, - девушка смотрела на окровавленный нож перед собою, - Саша!
- Повторяем, остался последний шанс, сдайте оружие, отпустите заложников, выход заблокирован!
- Ты здохнешь, скатина!
- Заткни свое гни…. – Дэн запнулся, дыхание перехватило, тело отказывалось слушаться. Неожиданно, бунтарка ощутила послабление хватки, да и дуло пистолета уже не так давило в шею. Женщина резким движением головы тот час освободила из плена волосы и впилась зубами в запястье руки с оружием. Но на ее удивление, тот лишь захрипел. Бунтарка попыталась выхватить пистолет и уже в следующую секунду он был у нее. Обернувшись и сделав пару шагов назад, едва не споткнувшись о ноги мертвого охранника, женщина увидела странное выражение лица убийцы. Слегка приоткрытый рот, смотрящий в никуда изумленный взгляд. Только стоило ей навести на него оружие, как тот рухнул на колена и завалился на живот. Из спины торчала рукоять ножа. У ног убийцы стояла Линда. Обе синхронно хлопали глазами, переводя взгляд с друг друга на тело Дэна.
***
- Ало, Саш, слышишь меня?
- Да, лисенок, привет!
- Привет, родной мой, как ты там?
- Да все нормально, домой только хочется!
- Ну, потерпи немного, завтра выпишут.
- Еще завтра бы дождаться!
- Три месяца ждал, денек не потерпишь?
- Этот денек тянется длиннее трех месяцев.
- Ну а что ты хотел, колотые ранения печени, чудом не задеты никаких серьезных узлов и артерий.
- Что правда, то правда. Скучаю по тебе. Кстати, как там у нас все хорошо? Ты на УЗИ ходила?
- Ходила, а что интересно?
- Спрашиваешь, конечно!
- Мальчик!
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№13
Забери меня отсюда
Через плотные шторы не проникал свет, и Марк молча лежал на кровати и слушал, как где-то в углу бьются о потолок крылышки залетевшего мотылька. Привычное чувство жалости не давало покоя и, сбросив одеяло, Марк залез на высокий комод и поднял вверх руки. Когда у кончиков пальцев что-то затрепетало, он аккуратно сгреб мотылька второй рукой и, спрыгнув на пол, вышел из комнаты.
На кухне было прохладно из-за открытой форточки. Прошлепав босиком по холодному полу, Марк выпустил ночного гостя наружу и захлопнул створку окна. Часы показывали четыре двадцать утра, а светлеющее небо обещало ясный день. Включив чайник, Марк повернул кран с холодной водой и, подержав руки под струей, прижал их к лицу.
- Странное дело: не спит тот, кто возвращает хороший сон другим.
- Это называется «сапожник без сапог», Эдо. – Марк вытер лицо полотенцем и уставился на огромного дрозда, сидящего на спинке стула. – Странно другое: ты пришел ко мне в своем привычном обличии, хотя это запрещено.
- Ну мы же не на улице. Тут я никого не смущаю. – Эдо дернул головой и, соскочив на сидение, стал увеличиваться в размерах. Птичьи лапы свесились вниз и застучали когтями по деревянным доскам.
Взяв две кружки, Марк насыпал растворимого кофе и залил кипятком.
- Чем обязан?
- Прикипел к тебе душою, Вар…Марк. – Эдо сверкнул угольно-черными глазами и притянул к себе одну из кружек. – Интересно наблюдать за тобой с другой стороны.
- С реальной?
- Ага. – Дрозд щелкнул клювом и по-человечьи облокотился на стол крылом. – Тут у тебя все сложнее.
Марк хмыкнул. Обыденнее, приземленнее, но никак не сложнее. Последний раз, возвращаясь из чужого сна, он несколько часов пытался забыть те страшные видения, которые мучили спящего. Все же, мозг человека порой создает жутких монстров, которые на протяжении долгого времени истощают его душу. Если вовремя не успеть забрать сновидящего из глубокого омута воображения, он может навсегда застрять где-то там, между сном и явью…
Эдо со скрипом качнулся на стуле, запустив руку в коробку с кусковым сахаром. Его тело менялось фантастически быстро, становясь похожим на человеческое. Марк до сих пор с интересом наблюдал за этими метаморфозами, каждый раз пытаясь поймать момент финального преображения.
- Даже не проси. – Эдо покачал птичьей головой. – До конца все равно не сумею: то перья остаются, то синяя кожа. Люди еще пока сложны для моего восприятия.
- Уна за работой? – Марк отхлебнул из кружки, заранее зная ответ.
- Она всегда трудится, пока есть кому спать. А вот мы бездельничаем.
- Но еще рано…
Эдо пожал плечами и, положив едва ощутимую руку на плечо Марка, стал медленно растворяться в воздухе.
Все вокруг задрожало, как желе, а потом Марка резко повело в сторону. Уронив кружку, он почувствовал приближение стены, а затем водоворот воздуха скрутил его и выбросил в темноту.
Грохот конвейера вернул Марка в сознание. Отряхнув длинное пальто, он исподлобья взглянул на самодовольного Эдо.
- Стоило бы предупредить, для начала.
Дрозд подмигнул Марку и, качаясь, прошагал к шевелящейся горе.
- Уна, я привел Варда. Есть что-нибудь свеженькое?
«Гора» повернулась, показывая свое улыбчивое морщинистое лицо. Седые волосы мастерицы снов были стянуты в пучок, а с плеч ниспадала огромная дымчатая шаль, достающая до пола. От нее поднимался едва заметный туман, от которого страшно хотелось зевать.
- Для охранника всегда что-нибудь, да найдется! – старушка быстрыми движениями разливала в формы густое месиво, напоминающее опарное тесто.
Конвейер загудел, увеличивая скорость.
- В это время – больше всего сновидений. – Уна заохала, выпуская еще одну пару рук. – Нужно поторопиться…
Марк задрал голову, наблюдая за тем, как шустрая механическая «змея» уносит ввысь формы, где уже замелькали эфемерные тельца тысячи «разносчиков».
Подойдя к огромному стеллажу с кучей ящиков, Марк закрыл глаза и стал прислушиваться. Где-то слышался плач, где-то – крики и ругань, где-то - плеск воды.
- Может, хоть в этот раз обойдемся без чудовищ? – Эдо почесал лапой грудь и, взлетев, сел на плечо к охраннику.
- Вот этот. – Марк положил ладонь на крышку.
Эдо склонился вперед, слушая, как внутри ящика что-то гулко стучит и клацает.
- Каждый раз одно и то же…
Тела Марка и Эдо слились с воздухом и, втянувшись под крышку ящика, бесшумно исчезли.
Она стояла наверху, держась рукой за железную качающуюся лестничную изгородь. Обломки ступеней и зияющая чернота внизу сильно пугали девушку, но выбора не было. Прижавшись к холодной стене, она миллиметровыми шажками двигалась вниз, пытаясь сойти на нижний пролет лестницы.
- Ненавижу эти лабиринты. – Марк нахмурился. – Самые глупые, мучительные кошмары – это когда человек «западает» в одном и том же, теряя силы и просыпаясь с чувством, что он потерялся, но так и не сумел выбраться.
- Я ее не смогу пронести, человек не летает во сне в состоянии «западания». Кстати, ее зовут Эмма.
Марк кивнул, прыгая со ступени вниз, к месту разлома.
- Давай мне руку, Эмма. Но ты должна цепляться за перилла, иначе ты сорвешься вниз.
Девушка безбоязненно схватила Марка за пальцы, наступая босой ступней на каменный выступ. Спустившись к пролету, они заглянули вниз, прикидывая, сколько там этажей.
- Я и сама не знаю. – Эмма попятилась назад, устало откидывая длинные волосы. – Если честно, я боюсь высоты.
- Это я уже понял. – Марк смотрел на девушку, пытаясь подобрать сравнение с ее цветом волос.
- Вишня! – прокричал Эдо, кружась над их головами. – Точно тебе говорю!..
- Отсюда невозможно выйти. – Эмма грустно покачала головой. – Меня все это угнетает. Каждый раз одно и то же. Ну, не считая вас: я впервые прохожу эту лестницу не одна.
- Я заберу тебя отсюда. – Марк указал на спуск сбоку. – А потом ты уже будешь помнить, как найти выход.
Медленно обходя все опасные места, они петляли по странному лабиринту лестниц, спусков и подъемов, несколько раз садились в лифт, который вез их совсем не на тот этаж, который был нажат Эммой, кружили по межквартирным коридорам, силясь найти ту самую дверь.
- Я поняла. Я не могу попасть домой, да?
Марк кивнул.
Лестничные пролеты были больше похожи на аварийные разломы, лифт торпедой пролетал то вверх, то вниз, не слушаясь мигающей кнопки с номером «шесть».
- Когда-то это должно произойти. – Марк облокотился спиной на стенку с зеркалом и мельком посмотрел на Эмму. – Ты должна настроиться, ведь это твой сон. Попробуй представить если не свой, то ближайший этаж. Все же, нам будет проще добраться с пятого или с седьмого, чем с двадцать третьего этажа.
- Чего ты к ней пристал? Это же бессознательный выбор. – Внезапно появившийся Эдо приземлился на плечо к Эмме и запустил когтистую лапу ей в волосы.
Девушка слабо улыбнулась, погладив птицу по серой грудке.
- Какая приятная особа. – Дрозд стал пританцовывать, поблескивая черными глазками.
- Ты обычно более воздержан по отношению к спящим. – Марк придержал двери лифта, выпуская Эмму с птицей на восьмом этаже.
- Ну, сегодня я отчего-то слишком чувствителен. Это все из-за сладкого, оно меня расслабляет.
Отворив дверь, девушка выглянула на лестничный пролет.
- Кажется, получится пройти.
- Получится. Держись за меня. – Марк вцепился в железные скобы, торчащие из обрушившейся стены, и стал медленно спускаться.
- Я не смогу, слишком высоко… - у Эммы закружилась голова, и предательски засосало под ложечкой.
- Это всего лишь твой плохой сон. Пару этажей – и мы на месте.
Марк потерял счет времени, пока они спускались вниз. Скрипы отваливающихся перилл и капающая вода сверху делали их спуск больше похожим на какие-то спелеологические исследования.
- Как часто ты…теряешься в лабиринтах?
- Сложно сказать. – Эмма спрыгнула вниз, поддерживаемая Марком. – Мне часто снятся дома, из которых я не могу выбраться. А потом – чувство незаконченности, какой-то душевной пустоты. И… я всегда знаю, что мне не найти выхода.
Марк покачал головой.
- Видимо, к тебе еще не присылали охранников.
- Кого?
Эдо каркнул, мотая головой.
- Ну, таких, как мы. – Марк посмотрел на волнующуюся птицу.
Большой кусок пола был окружен ямой, внизу которой горели лампочки первого этажа.
- Попробуем допрыгнуть вместе.
- Н-нет! Я точно не сумею! – Эмма вжалась в стену.
- Я все же попробую вас докинуть. – Эдо вырос до размера человека и, собрав крыльями воздух, подтолкнул Марка и Эмму.
Пролетев над расщелиной, они приземлились четко в середину, перед новенькой окрашенной дверью.
- Боже, это же от моего коридора! – Эмма схватилась за ручку, толкнула дверь … и оказалась на улице.
Огромное поле с сухой травой было поистине бескрайним. Теплый, как парное молоко, ветер подхватывал вишневые волосы Эммы, играя с длинными прядями. Холмы, плавные, будто отрисованные точной рукой, бежали волной далеко вперед, туда, где сияло солнце.
- Уфф!.. – Эддо сел на траву рядом с девушкой. – Эта часть сна мне нравится.
- Я грущу по своим воспоминаниям о природе. Когда живешь в городе – все время нечем дышать. А тут – можно поддаться ветру и он тебя поднимет.
- Не он, Эмма, а я. – Эдо улыбнулся. – Но об этом ты никогда не вспомнишь.
Марк видел, как девушка медленно бежит по полю, подгоняемая огромными крыльями Эдо. Наконец, ее ступни оторвались от земли, и она стала взлетать. Со смехом летая над полем, Эмма семимильными шагами перескакивала холмы, подставляя лицо теплым лучам солнца, приземлялась на траву и снова взмывала вверх.
Когда закат стал розоветь, Эдо вернул Эмму на землю.
- Твой сон подошел к концу? – улыбаясь, Марк сложил руки на груди.
- Не хочется. – Эмма внимательно всматривалась в лицо охранника. – Почему Эдо сказал, что я никогда не вспомню о нем?
- Ты и обо мне никогда не вспомнишь. Мы – лишь часть сна, но только невидимая.
- Но я вас вижу и…
- Я знаю. – Марк нахмурился. – Это сложно объяснить.
- У тебя есть имя?
Ветер загудел, обдав ароматом сухих трав лицо Марка. Он смотрел, как Эдо машет крыльями за спиной девушки, всем видом показывая, что нужно молчать.
- Вард.
Эдо выдохнул, а Эмма покачала головой.
- Нет. Это же не имя. Это – призвание.
Марк чувствовал, как бешено заколотилось его сердце. Нельзя, нельзя говорить, иначе ее дальнейшие сны превратятся в вечную пытку. Есть только человек и его сновидения, все остальное – таинство. Нельзя, чтобы Эмма помнила его, ведь тогда ее жизнь изменится. Не все секреты должны быть раскрыты.
- Не скажешь? – Эмма прищурилась, убрав руки в карманы свободной рубашки. – Ну что же, очень жаль.
Мир вокруг завибрировал, теряя краски.
- Она просыпается, дружище. – Эдо схватил лапой плечо Марка.
- Мне тоже жаль. – Марк смотрел на пропадающий образ ставшей вдруг серьезной Эммы. – Зато я буду тебя помнить.
Сладковатый туман рассосался, открывая вид на грохочущий конвейер и улыбчивое лицо старушки Уны.
- Что-то вы долго сегодня.
- Неординарный случай. – Эдо почесал затылок и уставился на молчаливого Марка.
Теплый вечер растекся по городу, задержав на улицах людей, не желающих идти домой в такую хорошую погоду.
Марк сидел за уличным столиком кафе, потягивая через трубочку кофейный напиток с высокой шапкой из пены и маршмеллоу. Сидящие за соседним столиком девушки кидали воробьям крошки от пирожного, весело смеясь и украдкой поглядывая на задумчивого Марка.
- Погодка – улет. – Невысокий худощавый парень с длинным носом бесцеремонно плюхнулся на пластиковый стул рядом с Марком и стал сверлить его взглядом.
- Я поражен такому изменению, но, на твоем месте, я бы спрятал руки в карманы. – Марк улыбнулся и кивнул головой на мелкие, серо-черные перья, покрывающие тыльные стороны ладоней «незнакомца».
- Нет, это очень, очень сложно. – Эдо насупился и убрал руки под стол.
- Я вот думаю…назови я ей свое имя…
- Не-ет, даже не хочу слышать. – Эдо скривил физиономию. – Ты – охранник снов, вытаскивающий людей из ловушки кошмаров; ты распутываешь клубки бессознательных действий, ищешь выход из лабиринта, в который спящих загнали их же демоны. Ты помогаешь, усек? Помогаешь, а не вредишь. Если бы ты назвал ей свое настоящее имя – она бы тебя не забыла, а, проснувшись, помнила бы все в подробностях. Мы – невидимые помощники без имени и без облика. Сон – это здоровая пища для тела, а не игра во влюбленность.
- Какова вероятность, что я снова найду ее?
- Почти нулевая. – Эдо смотрел на лицо Марка, на котором боролись чувства. – Ну, по крайней мере, во сне. Один охранник дважды не забирает одного и того же потерявшегося.
- То есть…
- То есть, она живет где-то тут, в твоем обычном мире.
Марк улыбнулся и махнул рукой.
- Это слишком сложно – найти человека, который живет со мной на одной планете.
- Вот и я так говорил, а ты не поверил мне. Сон – это место, где может случиться все, что угодно. Даже полет в воздухе. А в твоем мире, сидя спиной к булочной, ты можешь никогда не узнать, что покупает незнакомка с вишневыми волосами.
Марка будто ударило током. Он вцепился пальцами в рукав Эдо, почти не дыша и раскрывая и закрывая рот, словно рыба на песке. Наконец, обернувшись, Марк стал жадно всматриваться в толпу людей на противоположной стороне улицы. Нет. Эммы там не было. По крайней мере, у булочной.
Мерзкий укол боли прошелся где-то под сердцем, оставив чувство горечи по «несостоявшемуся чуду». Марк выдохнул, желая высказать жестокому духу все, что он думает о такой выходке, как вдруг, где-то на углу дома мелькнула фигура со знакомым, совершенно особенным цветом волос. Идущие из метро люди на мгновение скрыли видимость, но потом показался кусок желтого пальто с ниспадающим каскадом вишневых кудрей, и Марк прошептал:
- Эдо… Это же Эмма.
Дух потер подбородок и, протянув руку, вытащил пару маршмеллоу из кружки Марка.
- А может и не она. Ну просто похожая девушка. Или она. Но ведь ты не хочешь узнать.
- Я хочу. – Марк вскочил с места. – Я очень, очень хочу.
- Ну так догони ее. А там – сам разберешься, что сказать.
Эдо щурился от теплого, садящегося за горизонт солнца и смотрел, как высокая фигура Марка бежит по скверу, расталкивая прохожих.
- Нет, ну у людей все очень, очень сложно. Но интересно.
Пододвинув к себе недопитый кофе, Эдо с удовольствием разболтал соломинкой содержимое и, вытащив ее, почти залпом выпил все до дна, улыбаясь и разжевывая сладкие зефирки.
№14
Забери меня
Детектив Айдан Грин поправил любимую чёрную шляпу, отряхнул длинное твидовое пальто и дёрнул колокольчик у входа. И только когда услышал чьи-то неторопливые шаги за дверью, вдруг опомнился, что в его руке была сигарета. Оглядевшись по сторонам, он наклонился и затушил окурок в большой вазе с камелиями, что стояла у входа в особняк.
Дверь резко отворилась, и на порог вышла женщина с кудрявыми волосами цвета зрелой пшеницы в строгом сером костюме и классических туфлях-лодочках.
- Что вам угодно? - с улыбкой спросила она.
Детектив приподнял голову и тоже улыбнулся, обнажив ровные зубы.
- Извините, миссис Браун, шнурок развязался.
- Так чем могу служить, мистер... э.э.э...
- Грин, Айдан Грин, - быстро поднявшись, представился мужчина и протянул даме руку. Но она не шелохнулась и только сверлила мужчину взглядом.
- Детектив Айдан Грин, полиция Скотланд-Ярда, - медленно продолжил он, - разрешите войти?
- О, детектив! - женщина вдруг снова заулыбалась, - А какова причина вашего визита? - учтиво спросила она.
- Дело в том, что один из приятелей вашего мужа, мистера Генри, заявил о его пропаже.
- Пропаже? - изумлённо спросила мисс Браун и нахмурила брови, - Мой супруг в полном порядке, уверяю вас.
- Правда? Может, тогда пригласите меня в дом, чтобы я смог лично в этом убедиться? - и с улыбкой показал свои документы.
Женщина оглянулась назад, пару секунд помедлила, но всё-таки приоткрыла пошире дверь, жестом приглашая гостя в дом.
- Да, разумеется, заходите. Извините за беспорядок, - буркнула она и закрыла дверь на засов, когда они оказались внутри.
Айдан топтался в гостиной, размышляя, куда положить шляпу и повесить пальто. Обычно в таких шикарных домах, как поместье четы Браун, гостей встречал дворецкий и помогал им снять верхнюю одежду. Потом удалялся и уносил вещи куда-то в гардеробную. Но сейчас дворецкий не пришёл, и детектив чувствовал себя не в своей тарелке, оказавшись одетым в просторной гостиной, обставленной дорогой дубовой мебелью и большими диванами с бархатной обивкой. И куда девать своё барахло?
- Можете положить вещи на комод, - заметив растерянный взгляд Айдана, сказала миссис Браун, - А пальто — вон на ту вешалку.
Мужчина кивнул и последовал совету хозяйки. Повесил пальто, положил шляпу на комод, но в последний момент заметил толстый слой пыли на столешнице. Тут же забрал свою шляпу обратно и стал бить по ней ладонью, отряхивая.
- Простите, что влезаю не в своё дело, - сказал Айдан, усаживаясь в кресло, - но вам нужно сделать замечание слугам.
- У нас нет слуг, - ответила миссис Браун, расположившись в широком кресле напротив.
- Нет слуг? Но как же вы управляетесь с таким большим поместьем?
- Самостоятельно, - ответила женщина, - А что вас удивляет? Мы не можем позволить себе лишние расходы. У нашей семьи сейчас не лучшие времена.
- Не лучшие времена? Но, по моим данным, ваш супруг владеет многими акциями на фондовой бирже!
- Но вы не учитываете наши расходы, мистер Грин. И вообще — мне хватает органов власти, перед которыми надо отчитываться за финансовую деятельность. Не хватало ещё и полиции вмешиваться.
- Вам? Прошу прощения, но владелец активов — ваш муж Генри, не так ли? Кстати, где он? Вы обещали мне показать его в целости и сохранности, - ухмыльнулся детектив.
Миссис Браун снова нахмурила брови и сжала губы.
- Сейчас позову его, - сказала женщина и вышла из гостиной.
Айдан наклонился протереть ботинки и заметил под креслом небольшую бумажку. Он аккуратно вытащил её двумя пальцами и положил себе на колени. Она оказалась солидным счётом одной небольшой компании под названием «Мир металла». И зачем их семье подобные услуги?
Наконец, размышления детектива прервали громкие шаги по коридору, он поспешил спрятать находку за спиной, а через мгновение в гостиную вошли миссис Браун, её муж Генри и стройная темноволосая девушка лет двадцати.
Все молча расселись по креслам вокруг широкого лакированного стола. Девушка улыбалась очаровательной белозубой улыбкой, не забывая при этом постоянно посматривать то на отца, то на мать.
- Мистер Грин, настало время для чая. Надеюсь, вы согласитесь разделить трапезу с нашей семьёй?
- Конечно, миссис Браун, - улыбнулся Айдан, - с удовольствием.
Но чай так никто и не принёс, и в гостиной воцарилось неловкое молчание.
- Так с чем пожаловали, мистер Грин? - продолжила миссис Браун.
- Вчера я случайно встретил вашего коллегу, - ответил детектив, обратившись к Генри, - мистера Джерри Скотта. Так вот, он выразил обеспокоенность по поводу того, что вы не посещаете биржу более двух недель. Говорит, что это совсем на вас не похоже.
Худой и длинный, как палка, мистер Генри виновато взглянул на свою жену и робко ответил:
- Видите ли, я немного приболел. Знаете, простуда этой осенью сбивает с ног. Пришлось лечиться и временно завязать с торгами. Поэтому мы и вынуждены теперь ужиматься. Но я всё равно не понимаю, к чему такие волнения. Тем более мистер Скотт мог лично справиться о моём здоровье.
Айдан немного помялся в кресле и ответил:
- Ума не приложу, почему ваш приятель так беспокоится, но разобраться я был должен. Теперь вижу — всё в порядке.
- Так мы всё прояснили, детектив? - спросила миссис Браун, натянуто улыбнувшись. - У вас больше нет вопросов?
- Вопросов нет, миссис Браун, но вы что-то говорили про чай. Не отказался бы от чашечки ароматного напитка!
Хозяйка немного оторопела, но широко улыбнулась, вышла из-за стола и отправилась на кухню.
- Мистер Браун, - неожиданно обратился Айдан к хозяину дома, - не могли бы вы написать пояснительную записку? Я обещаю передать копию мистеру Скотту и развеять тем самым его беспокойство. Да и в участке наверняка потребуют отчитаться.
-
Генри покосился на дочку, которая продолжала сидеть в к кресле и улыбаться, затем молча встал с кресла и тоже вышел из гостиной.
Наконец, детективу выдался шанс поговорить с девушкой наедине. Это и было истинной целью его прихода. Дело в том, что никакой приятель мистера Генри не сообщал о его пропаже. В полицию обратилась бывшая служанка семьи — Роза, заявившая, что её незаконно уволили, не выплатив пособия. И в разговоре упомянула, что чета Браун, кажется, истязает собственную дочь. Бедняжка совсем не выходит в свет и целыми днями находится в поместье. Бывшая кухарка не была близка с хозяевами, но много раз замечала ссадины и синяки на руках девушки.
- Как вас зовут? - тихо спросил Айден.
Девушка опустила голову и перебирала пальчиками подолы платья. Спустя секунду посмотрела детективу прямо в глаза и шёпотом ответила:
- Эмили. Меня зовут Эмили. Умоляю, заберите меня отсюда! Мои родители... они... они погубят меня. Осталось совсем немного времени! Надо спешить! Прошу вас!
Айден огляделся по сторонам, затем присел у её ног, и взял ладони девушки в свои руки.
- Вы должны рассказать мне, что делают с вами ваши родители, - решительно заявил детектив, - Они вас бьют? Держат взаперти?
- Не совсем... нет... нет!
- Не бойтесь, вы должны рассказать! То, что они ваша семья — не даёт права издеваться над вами. Признайтесь, что они делают с вами? Ну же!
- Я... я не могу...
Быстрые тяжёлые шаги в коридоре заставили Айдана снова вернуться в своё кресло, а вскоре в гостиной появился Генри с запиской в руках и миссис Браун, которая принесла чай.
На несколько минут воцарилось молчание.
- Как чай? - прервав тишину, с улыбкой спросила миссис Браун.
- Великолепен, - ответил Айдан, пригубив к губам горячую кружку.
- Надеюсь, вы получили все сведения? - учтиво продолжила она.
- Да... Да, всё нормально. Спасибо.
- У вас всё, мистер Грин? - спросила хозяйка дома.
- Пожалуй, всё, - ответил тот и покосился на сидевшую в кресле девушку. Она улыбалась, как ни в чём не бывало.
- В таком случае, позвольте вас проводить, детектив. Настало время для полуденного отдыха.
- Как скажете, - ответил Айдан, забирая пальто и шляпу.
- Всего самого наилучшего, - с улыбкой сказала миссис Браун. А через секунду с грохотом захлопнула тяжёлую дверь.
Айдан не мог найти себе места. Весь вечер он ходил кругами по комнате и грыз пальцы, затем уселся за стол и выпил залпом три стакана бурбона. С этой семейкой явно что-то не так. И он обязательно должен выяснить, что именно. Да, прямо сейчас. Он выяснит это прямо сейчас!
Помедлив секунду, он накинул пальто и стремительно вышел за порог.
Прохладная сентябрьская ночь, казалась, во всём ему помогала. На небе ярко горела луна, освещая тусклым светом дорогу к поместью, и Айдан мог обойтись без фонаря. Это хорошо. Фонарь бы сразу привлёк внимание. Пробравшись через кусты сирени и шиповника у ворот, детектив, слегка пошатываясь, дошёл до особняка.
Только в одном окне горел свет. Но втором этаже.
Айдан подпрыгнул, но ничего не смог разглядеть.
Точно! Надо забраться выше!
Старый высокий тополь, росший напротив окна, казалось, так и манил Айдана взобраться на него. Скинув неудобное пальто, детектив схватился за крупную ветку и обхватил её ногами. Затем подтянулся, перевернулся, усевшись на неё сверху, и залез ещё выше, пока не стало видно происходящее в окне.
В комнате без какой-либо мебели повсюду были разбросаны вещи и мусор, краска на стенах местами отвалилась. И только большая люстра напоминала, что данное помещение находится в шикарном особняке.
Миссис Браун приковывала дочку к стене цепями. Бедняжка не сопротивлялась, но даже издалека было заметно, что она рыдает и умоляет не делать этого. А мистер Браун стоял у входа и наблюдал, нервно потирая ладони.
Когда ноги и руки Эмили оказались закованными в кандалы, Миссис Браун махнула рукой в сторону окна, и Генри поспешил завесить плотные шторы.
«О, боже! - Подумал Айдан. - Как же так? Они держат её на привязи, как рабыню! Наверняка, ещё и бьют! А вдруг, они захотят убить бедное дитя? Она что-то говорила про то, что времени почти не осталось...»
Детектив понял, что должен немедленно прекратить этот кошмар. На вызов подкрепления уйдёт слишком много времени, поэтому он сделает всё сам. Сам освободит Эмили. Да. Прямо сейчас.
Айдан спрыгнул с дерева и сильно ушиб правую ногу. Какое-то время он корчился от боли, лёжа на земле, затем поднялся и, прихрамывая, быстро пошёл к особняку. Обойдя здание кругом, он понял, что через двери внутрь не попасть — все они были плотно заперты. Он снова вернулся к окну и взглянул наверх. До окна с балконом было около пяти ярдов. Не такое уж и большое расстояние, но забраться можно было только по вьющимся растениям, что росли по всей стене. Собрав в руку несколько длинных стеблей, Айдан подёргал за них. Убедившись, что растения способны выдержать его вес, схватился за них обеими руками, упёрся в стену ногами и стал подниматься.
Правая нога сильно болела, а руки очень скоро устали, но Айдан сантиметр за сантиметром поднимался к цели. Наконец, он добрался до балкона, перелез через перила и тут же наклонился перевести дух.
Успел ли он? Всё ли в порядке с бедной девушкой?
Айдан решительно вошёл в комнату, раздвинув плотные шторы. В помещении было совсем темно и тихо. Девушка стояла прикованной к стене и бессвязно бормотала что-то похожее на молитву, качая головой из стороны в сторону.
- Эмили, Эмили, очнитесь! - прошептал детектив и взял голову девушки в свои ладони, - всё в порядке, я спасу вас.
- Нет, не надо. Проклятье... Не делайте этого...нет... Мама … пожалуйста...- она продолжала трясти головой и несвязно говорить.
- Боже, как они могли довести вас до такого состояния?
Айдан огляделся по сторонам в поисках ключа. Он висел на стене, прямо у входа.
- Сейчас, сейчас. Дайте мне пару минут, Эмили.
Освободив девушку, детектив взял её за руки и потряс их, пытаясь привести Эмили в чувство.
- Вы свободны, слышите? Вы свободны!
- Мне нужно бежать, - громко ответила она, - пришло время!
- Тише, тише, - прошептал Айдан и приложил палец к губам, - вы разбудите родителей.
- Бежать! Бежать! - не успокаивалась она.
Детектив рванул к входу и подёргал за ручку, но дверь была заперта. Затем выскочил на балкон и поманил Эмили рукой.
- Сюда, - тихо сказал он, - спустимся по стене. Я пойду первым и подам вам руку.
- Хорошо...
Айдан перелез через перила балкона и быстро спустился примерно на ярд. Но Эмили всё не выходила.
- Эй! - негромко сказал он, - Эмили, спешите!
Девушка неторопливо вышла на балкон, закрыла глаза и раскинула в стороны руки.
Неожиданно подул порывистый холодный ветер, разгоняющий облака, и Айдан поёжился от холода. Из-за тучи выглянула полная луна, озаряя всё вокруг своим светом.
Внезапно Эмили стала дёргаться, как марионетка, издавать странные звуки, похожие не то на булькание, не то на рычание, а затем её красивая ровная кожа стала покрываться шерстью, руки огрубели, а из некогда нежных пальчиков вылезли огромные острые когти. Через минуту она превратилась в огромного чёрного волка, стоявшего на двух ногах. Зверь громко завыл на луну и склонился вниз, к стене под балконом.
Айдан округлил в ужасе глаза и стал поспешно спускаться вниз.
Зверь оскалил пасть, полоснул лапой растения на стене, и Айдан с громким криком упал спиной на землю и потерял сознание.
Очнулся Айдан ближе к утру. Первые лучи рассвета уже озаряли окрестности слабым светом. Детектив с трудом поднялся на ноги и поковылял к входу в особняк. На крыльце сидел мистер Генри и держался руками за бок. Даже в полумраке можно было заметить, что его одежда пропитана кровью.
Айдан молча присел рядом и закурил.
- Миссис Браун.... тоже?...
- Да, - сухо ответил Генри.
- Простите меня, я правда не хотел. Думал, что...
- Не стоит извиняться, мистер Грин, - перебил его Генри, - Это должно было случиться. Рано или поздно. Луна давно её призывала, это был лишь вопрос времени. Я много раз говорил жене, что надо отпустить дочь... Отпустить, отдать луне... Она не отпускала, понимаете? Но Луна всё равно забрала нашу Эмили, нашу деточку, забрала с собой. Навсегда...
Айдан глубоко вздохнул и без стеснения бросил окурок себе под ноги.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№15
Чертог воинов
– Пап, нам скучно. Можно поиграть с компьютером?
– Говорил, зря увязались! Техобслуживание станции не развлечение, – засмеялся отец, защёлкивая стенную панель. – Что вам запустить?
– Про нашествие землян. Нам как раз хватит, пока ты заканчиваешь с датчиками.
Близнецы (на Земле каждому, закрыв глаза на некоторые анатомические отличия от Homo Sapiens, дали бы лет восемь), сидя на мягком полу шестиугольного отсека, терпеливо ждали, пока техник отыщет подходящую фант-игру.
– Динг, он ушёл! Вырубай эту ясельную ерунду! Я знаю секрет. На время ревизии папа активирует полный доступ к искусственному интеллекту. Мы можем отдавать свои команды!
– Готово, Динга!
– Смотри. Ты ведь знаешь, я готовлюсь к поступлению в школу контактёров. А там большой конкурс, и мне необходимо преимущество! Я выучила теорию, теперь позарез нужна практика. Хочу пообщаться с настоящим инопланетянином из неразвитого мира. Набрать материал для вступительной работы. Мы сейчас вытащим с Земли аборигена, узнаем у него что-нибудь интересное, сотрём последние воспоминания и вернём обратно. Никто ничего не узнает.
– А папа нас не поймает?
– Не успеет. Мы на стороне станции, ближайшей к планете. А биосканеры, которые он пошёл проверять, на дальней.
Сестра прищурила левую пару глаз. Брат знал за ней такую особенность. Сейчас выпалит готовое решение.
– Компьютер! Доложи позицию! – звонкий девчоночий голос, отражаясь от гладких стен, ударил Динга по ушам.
– Расположение стандартное для разобщённых миров, – произнёс бесполый голос, шедший, казалось, со всех сторон. Хотя почему казалось? Так и было. – Стационарная орбита над геометрическим центром самого большого по площади города самого большого по площади государства. Высота орбиты один куэрг.
– В конусе действия телепорта есть земляне?
– Да.
– Приказ. Телепортируй сюда землянина. Не старого и не младенца. Пол любой.
– Предупреждение. Земляне могут представлять опасность для представителей цивилизации Союза.
– Коррекция. Пресекать попытки землян причинять вред представителям цивилизации Союза.
– Предупреждение. Земляне могут представлять опасность для оборудования станции слежения.
– Коррекция. Пресекать попытки землян причинять вред оборудованию станции.
– Ошибка. В соответствии с Галактической конвенцией, запрещено перемещение аборигенов без их согласия.
– Коррекция. Связаться с подходящим землянином дистанционно.
– Ошибка. Контакты станции с неразвитыми цивилизациями запрещены.
Динга приуныла, но всего на миг.
– Автоматическая программа «Забери меня отсюда»!
– Имя принято.
– Команда. Искать землян, самостоятельно выражающих желание покинуть планету.
– Команда принята.
– По нахождении перемещать на станцию, в этот модуль.
– Дополнение принято.
– Снабдить стандартным пакетом обслуживания.
– Дополнение принято.
– Конец программы. Запустить программу!
Динг уставился на пустую площадку посередине модуля.
– Землянина нет. И подтверждения не было. Ты опять что-то упустила!
Сестра вновь замерла. Видимо, пробегала внутренним взором текст.
– Не может быть, чтобы никто не хотел сбежать из такого отсталого места. Будем ждать. Думаю, компьютер перегружен папиными проверками. Вот бы успеть!
Послышались мягкие шаги. Вошёл улыбающийся отец.
– Успеть что? Доиграть? Боюсь, не выйдет. Извините, детки, я систему перезагрузил. Быстрее закончил, чем думал. А нам пора, корабль ждёт.
Дети грустно переглянулись. И нарочито бодрыми голосами ответили:
– Хорошо, папа!
***
Максим прислушался. Прихлебатели Апельсина топали совсем рядом, за углом коридора. Дёрнул дверь кладовки – заперто. До туалета не добежать – далеко. Оставалось одно.
Он торопливо заскочил в приоткрытую дверь женской душевой. Понадеялся, что здесь искать не станут. В темноте сразу приложился лбом о перегородку ближайшей кабинки.
За её ширмой и спрятался.
Когда-то он считал, что с каждым годом в детдоме выживать будет легче. Старшие обидчики, повзрослев, уйдут, а ровесники станут отыгрываться на мелюзге. Не тут-то было. Уходя, былые «паханы» оставляли достойную смену.
Беглец чуть не заплакал, в очередной раз осознав своё унижение. До выпуска и ухода в училище, с его общежитием и самостоятельностью, всего ничего, а он вынужден сидеть на кафельном сыром полу, спасаясь от сявок малолетнего бандита! Не выплатил, видите ли, очередную дань. А как выплатишь, если грабить младшеклассников он принципиально завязал, а на рыночном воровстве то и дело горел?
Бухнула дверь, вспыхнули трубки ламп. Максим застыл.
Но шаги прошелестели мимо кабинок, дальше и в сторону. Какая-то девчонка решила принять ночную ванну. Правильно. Днём здесь будет очередь – ванна одна.
Интересно, кто бы это мог быть?
Под шумовым прикрытием набираемой воды Максим осторожно сдвинул кольца. Ровно настолько, чтобы высунуть глаз. И замер в смятении чувств. Это была она, Анка! Обнажённая, она стояла в пяти шагах и хмуро рассматривала себя в большое настенное зеркало. В паху тоскливо заныло. Парень знал: всё, что он может получить от красивой, как богиня, девушки, если привлечёт к себе внимание, это удар опасной бритвой. А то и не один.
Анку так и звали: Опасная. Она никому не давала и ни под кем не ходила.
Присмотрелся. Ага. На полке и сейчас – бритва.
Девушка взяла рыжий кусок мыла и задумчиво переломила пополам. Половинку бросила на пол, а второй стала что-то выводить на зеркале. Отсюда, под углом, букв Максиму было не разобрать.
Вскоре, придирчиво осмотрев надпись, Анка гибким движением перелезла в ванну. А сев, стала примеряться бритвой к запястью.
Максим дёрнулся.
Бежать и пытаться вырвать лезвие? Да надёжней самому зарезаться! Оставить всё как есть – и как потом жить?
Попытался успокоиться. Кровью ведь не истекают мгновенно? Он успеет позвать на помощь, конечно, успеет…
А в следующий миг уже нёсся к девушке, вопя:
– Нет, Аня, нет! Не надо!
Анка повернула голову, распахнула бездонные глаза. Максим понял, тут ему и конец. Взъерошенный, красный, с ещё не спавшей эрекцией… Не спаситель, сексуальный маньяк!
И вдруг Анка исчезла. Вот так – взяла и исчезла, как в глупом телевизионном фокусе! Только вода затряслась волнами. И булькнула, утонув, бритва.
Крик Максима будто выключили. Он и дышать не сразу смог. Одежда Анки, включая нижнюю – на крючке. Полотенце, тапочки – на месте. Нет лишь владелицы.
Он осмотрел всё, заглянул даже в кабинки. Машинально достал из воды, сложил и спрятал в карман бритву.
И лишь затем прочитал надпись. В любой другой ситуации – банальщина.
«Остановите Землю. Я сойду!»
«Может, она колдунья? Эстра-как-там-женского-рода-экстрасенс-то? Или это заклинание?»
Максим, удивляясь собственной наивности, речитативом произнёс написанное. Ничего.
«Или считается только собственная просьба?»
Смыв текст, он попытался вывести новый. Мыло вхолостую заскользило по мокрому. Боясь потерять остатки разума, Максим потянул из кармана бритву. Уколов палец, повторил надпись кровью.
Думая: «Аня, я за тобой!»
Спустя несколько бесконечных секунд пространство взорвалось белыми звёздами.
***
Возник он в пустой комнате, большой и шестигранной, как гайка. Матово-белые стены без дверей. Мягкий, пружинистый под ногами бежевый пол. Что касается потолка… Сначала показалось, что он просто чёрный. Затем понял – окно. Окно в космос! Точнее, из космоса – снимки своей планеты Максим видел не раз. И сейчас прямо над ним висела безумно красивая ночная Земля!
– Макс, и ты здесь? Что с нами случилось?
Он быстро обернулся. Анка сидела на полу, обхватив руками колени.
– Я раздета, отвернись, дурак!
– Не понимаю. Я в душе сидел, тут ты вошла. Испугался, заметишь, решишь, что подглядываю. Я от Апельсина прятался. А ты вены резать затеяла.
– Вены, нет! Я что, на идиотку похожа? Хотела руку исцарапать как следует, чтоб в больничку отправили. Не могу, достали все. Думала, один ты хоть сколько-то нормальный… А он, понимаешь, прячется! За занавесочкой!
– Их много, а я один, – начал было объяснять Максим.
– Ты один, я одна… Ты это чего? – в голосе Анки внезапно появился металл. Заметила, что он уже стянул шорты и принялся за рубашку.
– Ничего. Бери мою одежду. Я в семейниках побуду.
Одна из стен оказалась автоматической дверью. Мембрана исчезала при приближении, и за ней открывался короткий светлый коридор. Стоило чуть отойти, как проём мгновенно зарастал. Остальные стены сохраняли монолитную твёрдость.
– Пришельцы, – сказал Максим, – выбрали нас для контакта. Наблюдают, небось.
Анка, машинально оглядевшись, попыталась разгладить ещё мокрые волосы. Сказала:
– По-моему, я слышу какой-то шум.
Через секунду дверная плёнка лопнула, и в помещение ворвалась толпа. Впереди шествовал бородатый накачанный парень лет тридцати, сзади, на отдалении – человек двадцать подростков и молодёжи чуть старше, студенческого возраста. Обоих полов, но преобладали девушки.
Одеты все были чёрт знает как. В первую очередь взгляд Максима остановился на девушках. И неспроста. Выше пояса на них не было ничего! Ниже – потрёпанные юбки, явно бывшие в прошлой жизни рубашками. На парнях – трусы или те же рубашки-юбки. Ещё его поразила чистая розовая кожа всех вошедших.
Бородач, явно главный, был одет богаче всех. Чёрная майка-борцовка, камуфляжные штаны. Ремень с большим пристёгнутым ножом. Но, как и все остальные, босиком.
– Гы, новенькие, сразу двое, – как-то нехорошо расхохотался кто-то. – Повеселимся.
– Вы люди? – Максиму наконец удалось выдавить из себя хотя бы это.
– Люди-люди, – бородач протанцевал к новичкам и остановился напротив. – Добро пожаловать на Вальхаллу. Служил? Воевал?
– Нет… Мне рано ещё, я школьник. Где мы, почему Валгалла?
– Вальхалла, – бородач улыбнулся в хищной улыбке, – моя личная. Лишь я воин, погибший в бою. А вы все, гнусные самоубийцы, призванные прислуживать таким, как я.
Ты теперь мой раб! А кобылка пополнит гарем.
Верзила показал на девушек, молча слушавших речь предводителя.
– Вы серьёзно? – Максим чуть вновь не потерял дар речи. – Это орбитальная станция, какая Валгалла, рабы?
– Не согласен? Сражайся!
Бородач вынул нож. Подбросил в руке, поймал и засунул обратно в ножны.
– Да он псих! Они все здесь психи! – простонала Анка.
– О, какой чарующий голосок! – заулыбался главарь. – Я чувствую в нём скрытую страсть! А ну, посмотрим! Помогите ей!
Двое парней кинулись к девушке, схватили за руки. Третий стал расстёгивать пуговицы рубашки.
– Максим, сделай что-нибудь!
– Так у тебя есть имя? Будешь быковать? Или отойдёшь в сторонку?
Максим бросился вперёд и даже успел разогнуть пальцы одного из насильников, когда почувствовал жестокий удар. Обернувшись, в первый момент даже не осознал всего ужаса. Оказалось, бородач опять извлек свой тесак. И сейчас готовил новый замах. Лезвие было красным. В его, Максима, крови!
Левая рука повисла плетью. Мышцы, срезанные от плеча до локтя, обнажили белую иззубренную кость, кровь хлынула горячим ручьём. Пришла боль, да такая, что следующую атаку он даже не почувствовал, упал. Сквозь налетевший туман пробился лишь один последний звук – визг неспасённой им Анки.
***
– Проснулся? – над ним склонилась незнакомая девичья головка.
То, что произошедшее не было сном, Максим понял сразу. Девушка была так же полураздета, как и в момент встречи. Наложница из так называемого гарема.
– Аня! – встрепенулся он. – Что с ней?
– Ну что с ней может быть… – грустно усмехнулась девушка. – Она у Кирилла. Уже долго. Всё время, пока ты регенерировал. А тру́сы разбежались.
– Пока я что? – Максим перевёл взгляд на своё тело. Обе руки на месте, новых шрамов нет. Мало того, даже старые исчезли! А кожа обрела тот самый младенческий оттенок.
– Никто не знает, почему это происходит. Инопланетная автоматика. Если Кирилл с подручными не добили человека, то он восстанавливается. Считай, пока повезло.
Я Саша. Александра, из Москвы. Мы все из Москвы и области. Корабль висит прямо над городом, видишь?
Максим посмотрел наверх. Заодно и вокруг. Оказывается, он не покидал комнату, куда прибыл. Где его покалечили и чудесным образом восстановили.
– Я тоже москвич. Детдомовский. А ты?
– А я дура. А теперь ещё и игрушка этого урода. У него много игрушек.
– Где они?
Девушка поняла.
– Здесь, в паре метров, – она показала на стену. – Это особая комната, её можно блокировать изнутри. Там логово Кирилла. Он один там спит, даже своих подручных не пускает. Боится.
– Кирилл, он кто?
– Думаю, такой же неудавшийся висельник, как и все мы. Просто попал сюда раньше и успел сколотить банду.
– Я не висельник, – сказал Максим, вставая. – Я за Анкой пошёл. Видел, как она исчезла. Считаю, дело в надписи. Сделал такую же, и меня забрали. Сколько человек в банде?
– Кирилл, потом двое, которые держали твою девушку, и тот…
– Всего четверо?
– Нам хватает, – отвернулась Саша. – Ты не представляешь, скольких они замучили.
Прислониться ухом к двери он не успел, та распахнулась раньше. И чуть не столкнулся с выходившей Анкой! Рубашки на ней уже не было, и взгляд Максима невольно перескочил на обнажённую белую грудь.
– Хорош пялиться! – зло сказала девушка. – Сюда, быстро! И ты, – она ткнула пальцем в Сашу, – давай тоже.
Открывшаяся комната была прямоугольной, вытянутой вдаль от входа.
В логове бандита, в отличие от предыдущего пустого помещения и такого же пустого коридора – всего, виденного здесь Максимом – пусто не было. Стеллажи, собранные из каких-то белых прямоугольников (кажется, такими же панелями были выложены стены), ломились от предметов одежды, холодного и огнестрельного оружия, украшений, мобильных телефонов…
В отдалении виднелось большое кресло, повёрнутое спинкой к входу. Прозрачные потолок и дальняя стена открывали тот же вид – полуосвещённую Землю.
– И зачем заголялась? Знала бы, что вы там одни! – Анка хихикнула. – Компьютер, заблокировать дверь!
Сзади с тихим шипением заросла мембрана.
– Представляешь, Макс, меня с этим, – с этими словами девушка развернула кресло. В нём оказался главарь, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. – С этим козлиной одну оставили! А у меня с такими ухажёрами разговор короткий!
В руке Анки возникло привычное оружие – бритва.
– Я ведь первым делом карманы проверила! А он, похотливая тварь, спешил и не стал проверять! И получил серпом по яйцам, буквально! И не только по ним! Ты не представляешь, какая я была злая! Думала, он тебя убил.
Связала… Мало ли, вдруг прикидывается. И правильно сделала: восстановился, гад. Это программа такая, у местного компьютера. Я тебя с ним познакомлю.
– С кем, с компьютером? – подала голос одуревшая от перемен Саша.
– Компьютер, представься!
Из стены раздался голос:
– Говорит бортовой искусственный интеллект орбитальной станции слежения.
– Ему можно задавать вопросы, но только здесь. В других местах бандюга заткнул микрофоны. Закрыл накладными панелями, вон их сколько, запасных, – Анка кивнула на самодельные стеллажи.
Максим спросил:
– Компьютер, что это за комната?
– Вы находитесь в спасательной шлюпке класса космос-космос.
– Мы можем покинуть станцию?
– Нет. Программа «Забери меня отсюда» предписала вам оставаться здесь.
– Это она нас сюда забросила?
– Да. Программа заключается в телепортации землян, ясно выразивших желание покинуть планету, на станцию слежения.
– Зачем нас здесь держат?
– Нет данных.
– Останови программу!
– Остановка невозможна.
В кресле шумно зашевелилось. Обернувшись, Максим увидел, что кляп из комка ткани почти перегрызен. Выпученные глаза пленника зло вращались. Вот и слова сорвались с тонких губ:
– Ко-о-м-м-пью-те-р-р-р! Отк-р-р-ыть две-р-р-рь!
Входная мембрана исчезла. Комната за ней больше не была пустой. Среди десятка человек мелькнули и подручные главаря.
– Компьютер, закрыть дверь! – одновременно закричали Максим с Анкой.
– Я заткну урода! – вызвалась Саша. – А вы караульте вход!
Максим схватил со стеллажа электрошокер, проверил искру. Работает! Лучше, чем огнестрел – за стенками космический вакуум.
– Саш, справляешься? – повернула голову Анка. И вдруг охнула.
Вслед за ней повернулся Максим. И с трудом сдержал рвотный позыв.
Саша, схватив обеими руками тесак, остервенело рубила шею его хозяина.
– Справляюсь. Справлюсь. Как он справился. С моим. Андреем! – между выкриками она поднимала нож и переводила дух.
Максим от шока даже не вмешался в завершение казни. Как и Анка.
А Саша, перехватив нож одной рукой, второй схватила голову бандита за волосы и последним ударом отсекла её от туловища.
– Собаке собачья смерть!
– Как ты его… так? – Анка посмотрела на Сашу, заляпанную кровью с ног до головы. – Он точно заслужил… это?
– Он заслужил вечную жизнь в аду! Я, когда здесь появилась, к Кириллу не сразу попала. И попросила одного мальчика, Андрея, стать моим первым. Лишь бы не этот!
Саша заревела. Это больше не была кровавая валькирия. Обычная девчонка.
– Кирилл узнал. И убил его. Так же, как я сейчас. Отрубил голову. А потом они играли мёртвой головой в футбол… Знаете, тела и отрубленные части не сразу исчезают, станция уничтожает их примерно через полчаса…
– Значит, будем ковать железо, пока горячо! – скомандовал Максим. – Компьютер! Транслируй через все динамики: «Главарь убит! Общий сбор у входа в его бывшее помещение». А когда все придут, открывай дверь!
Дальше было так. Бандиты, увидев мёртвую голову главаря, сдались сами. Лишь за одним пришлось побегать.
И был суд. За каждым числилось немало смертей. И это только на памяти доживших. А ведь сколько погибло до них…
Не помиловали никого. Максим – за ним почему-то оказалось последнее слово – настоял лишь на отмене предварительных пыток. Не стоило уподобляться.
Следующий день они с Анкой провели в экскурсии по станции. Та оказалась странной конструкцией из перекрученных коридоров и многоугольных комнат. Окна некоторых выходили на обратную от Земли сторону, по ним проплывали звёзды.
Зрелище было столь завораживающим, что они, даже уставшие и сонные, не хотели уходить.
Лишь оторвавшись от созерцания светил, Максим смог соображать.
– Саш, – обратился к добровольному гиду, – мы с Аней здесь около суток, так? Почему нам не хочется есть, пить… и всё остальное?
– Сервис инопланетян, – фыркнула та. – Удобно, хотя и скучно.
– Всё это замечательно, – произнесла Анка. – Но мы ведь не останемся здесь навечно? Нужно думать, как выбраться!
– Почти придумал, – Максим напустил на себя умный, как он надеялся, вид. – Или думаю, что придумал. Пусть компьютер помогает, у него голова большая! Компьютер!
– Бортовой компьютер слушает!
– Почему нельзя отменить программу «Забери меня отсюда»?
– Вы принадлежите к неразвитой цивилизации. Программа создана представителем развитой, полноценной. Её приоритет выше.
– В чём наша неполноценность?
– Формально, цивилизацию относят к развитым с момента, когда её представители смогут преодолеть границу собственной системы. В вашем случае, Солнечной.
– Станция называется станцией слежения. Она следит за попытками преодоления системы?
– В числе прочего.
– Мы можем покинуть станцию на шлюпке?
– Станцию невозможно покинуть на шлюпке.
– Почему?
– Шлюпка это часть станции.
Чувство Максима, что он стоит на правильном пути, перешло в уверенность.
– То есть, улетев, мы всё равно останемся на станции, в твоём понимании… Наши права позволяют управлять шлюпкой?
– Да. Управление спасательной шлюпкой входит в ваш пакет.
– Можешь отправить её к орбитальной станции землян?
– Нет. Контакт с вашей цивилизацией запрещен.
– А… – Максим сделал паузу. – А выйти на шлюпке за пределы Солнечной системы и вернуться сюда мы можем?
– Нужен расчёт.
– Так сделай его! Компьютер ты или кто?
– Компьютер. Искусственный интеллект первого типа. Расчёт готов. Шлюпка может выйти из системы и вернуться. Максимальное число пассажиров… два. Время в пути… четыре месяца, два дня, тринадцать часов, двадцать три минуты, сорок две секунды…
– Хватит.
Максим выдохнул.
– Понимаете, девчонки? Вылетев за пределы Солнечной системы, мы станем для компьютера представителями полноценной цивилизации. И сможем отменить эту чёртову программу!
Ему понравилось смотреть, как озадаченность на лицах девушек сменяется надеждой.
А в следующий миг его кинулись целовать.
Прерывать процесс страшно не хотелось, но надо ведь и дышать!
– Саша, будешь за старшую. Следи, чтобы прошлое не повторилось! Ты справишься. А мы немного полетаем. Ань, составишь компанию?
Теперь уже он смотрел с надеждой.
– А у тебя есть выбор, любимый? – вкрадчиво поинтересовалась избранница, поигрывая бритвой. То рывком выбрасывая сверкающее лезвие, то пряча обратно.
№16
Капитан, или Захар Ильич (18+)
Захар Ильич уже битый час стоял под моросящим дождём, но денежных знаков это не прибавило. В синей форме инспектора ДПС с отражающими полосками и с жезлом в руках он, в утренних сумерках и пелене грибных осадков, напоминал тень эдакого солдата Швейка. Отличался разве что ростом, а был Захар Ильич метр девяносто, не меньше, да и, пожалуй, внушительной подушкой безопасности вместо живота, которая проступала даже сквозь силуэт безразмерной куртки. Таким вот ленивым сомом, со вжавшейся головой и спрятанными в рукава кулаками, поджидал он свою жертву.
Предрассветный туман начинал потихоньку рассеиваться и, от нечего делать, скособенившись, инспектор потянулся вниз и достал из брючного кармана бело-синюю пачку «Парламент». Курил Захар Ильич всегда крепкие, но ларёчник Насран не успел вовремя обеспечить ИПэшку товаром – пятница, священный день. Предприятие бизнесмена разместилось рядом с постом ГИБДД, там, где разбитая двухполоска, ведущая из населенного пункта, вливалась в трассу. Соседство приносило выгоду обеим сторонам. Насран не боялся проверок, а гаишники имели возможность подкормиться. В пределах разумного, конечно.
«Блять, даже с сигаретами непруха!» - пробубнил инспектор басисто. Красный «Мальборо», о котором он сейчас думал, это ещё с армейских времён. Тогда эта марка была показателем престижа. Сегодня скорее привычка. Захар Ильич протяжно всосал сопли, помуслякал во рту и смачно харкнул. Затем прикурил. Инспектору ничего не оставалось, как ходить из стороны в сторону, медленно ступая по лужам и пускать сигаретный дым на ветер. Полосатый жезл болтался без дела в свободной руке.
Скукоту неожиданно прервала радиостанция: «Ноль третий, прими «классику» три-три-пять, превышение более двадцати».
Инспектор лениво достал средство связи и гаркнул в микрофон: «Принял!»
Послышался шум мотора со стороны города и Захар Ильич увидел пару светящихся фар. «Так-так!» – предвкушая, подумал инспектор.
Выходные дни были самым хлебным событием недели. Дорога, ведущая к садоводствам, имела все преимущества для этого. Одно «но» только беспокоило Захара Ильича – смена заканчивалась в девять, аккурат до основного потока дачников. Предыдущий день выдался ни шатко, ни валко. Приход имелся, но всё же меньше, чем обычно. И, конечно, меньше, чем этого требовал комбат. Командир Петренко хоть и пил водку с подчинёнными, можно сказать отличался демократизмом, но кассу блюл четко. Поэтому на «классику» Захар Ильич имел самые наполеоновские планы.
Он подал сигнал остановиться и, повинуясь, тёмно-синяя «семёрка» приторочилась к обочине. Строгой походкой Захар Ильич преодолел десять метров и бряцнул по стеклу пластиком казённого инструмента.
– Нарушаем, гражданин?– произнёс инспектор с высоты своего внушительного роста, как только окно опустилось – Документики предъявляем!
– А что случилось, товарищ полковник? – невинно заёрзал водитель, явно переигрывая.
– Старший лейтенант – формально-начальственно поправил его Захар Ильич. А про себя подумал:
«Этот без всяких, тока надави».
Инспектор почесал затылок, дернул клапан грудного кармана и достал пачку пустых бланков. Пару раз шлёпнул по куртке, что-то ища, и нырнул рукой за расстегнутый ворот куртки, откуда выудил шариковую ручку. Всё это время водитель «семёрки» смотрел перед собой, покорно ожидая своей участи.
– Значит, оформлять придётся, гражданин! – риторически вывел гаишник.
– Так я ж ничего не нарушил, товарищ инспектор. – робко отнекивался гражданин.
– Это Вы там расскажете, – абстрактно заявил Захар Ильич – А у нас тут всё как надо. Нарушение зафиксировано, этсамое, как положено.
– Та, инспектор, та нет же ж никого, подумаешь чутка разогнался! – всё надеялся на смягчение водитель.
– У нас тут это. Служба. А не выяснение. Ничем не могу, какгрица.
– Та ну может не надо. Может по-человечи, а?!
«Я за тебя ещё уже даже не взялся» – усмехнулся Захар Ильич. Карась, хоть и мал, а всё улов.
– Техпаспорт, водительское, ПэТээС и страховку готовим, гражданин! – старлей заглянул в салон, чтобы разглядеть лицо бедолаги.
Водитель недовольно поморщился, выказывая гримасой нечто вроде «да ну на» и полез в бардачок. После документов последовала проверка аптечки, огнетушителя и аварийного знака, которые водитель, как ни старался, найти не смог.
Захар Ильич остался доволен. Лёгкие деньги. Было к чему придраться, было за что снимать зелень.
«Какгрится, счастливо пути!» – сказал на прощание улыбающийся инспектор, хрустя купюрами в руке – «Соблюдайте ПДД!»
Едва успел старлей сунуть деньги во внутреннее отделение синей куртки, как рация снова запищала:
«Ильич, там «аудюха» к тебе. Нарушение скоростного».
– Принял! – выдал инспектор. Затем немного оглядевшись, резко, попеременно каждой ноздрёй, шваркнул соплями перед собой. Шмыгая, вытер нос пальцами, а их обтёр о штанину. «С этой погодой, всю сопатку забило» – жаловался Захар Ильич про себя. Наконец, показался автомобиль.
Мановением полосатой палочки черная мордастая машина, явно не из последних, но «тоже ничего», мягко выдавая шелест гравия из под колёс, вальяжно остановилась у обочины. Давая промариноваться клиенту, старлей неспешно направился к авто. Водительское окно приоткрылось, показав смуглую, коротко стриженую макушку. Захар Ильич дежурно, весьма неразборчиво протараторил:
«Старлейнант гибэдэ, документики!» – и отвесил под козырёк.
За стеклом на него пристально смотрела пара мужских черных глаз средних лет, в которых повисло недоумение.
– Кто-кто? – брезгливо поморщился водитель, будто впервые пробует неведомую морскую живность на вкус.
– Гражданин, не хамите! – наставнически рявкнул капитан и нетерпеливо потряс рукой – Документы предъявляем!
– Кому? – не понимал вновь прибывший гражданин.
– Что значит кому? – Захар Ильич попытался заглянуть в салон – Повторяю, перед Вами инспектор ДПС.
– Какой инспектор? Ты кто такой, вообще?
В голосе Захар Ильич почувствовал несвойственную рядовому водителю уверенность. «Может быть…? – промелькнула мысль – Да нет! – тут же нашёлся ответ – Номера обычные, непроверяшку узнал бы».
– Гражданин, нарушаем? – решил инспектор шугануть и вернуть процедуру на привычные рельсы.
– Что нарушаем, инспектор? – не унимался человек за рулём – Вы меня остановили, чтобы загадки загадывать, я не понимаю?
Захар Ильича плямкал губами, будто предвкушал приятное кушание, и искал подходящих слов, а в голове крутилась каша из противоречивых догадок. Время неприлично затягивалось и капитан, не мудрствуя лукаво продолжил:
– Гражданин, документы предоставьте!
– Да, кому я их должен предоставить? У Вас там заело, что ли? – водитель, который уже освободился от ремня, махал руками, словно экспрессивный итальянец.
– Мне! – кивнул головой Захар Ильич.
– А ты кто?
– Я старший лейтенант дорожно-постовой службы!
– А я тогда капитан мушкетёров. Что с того!?
Растерянность со странным привкусом больничной ваты. Стерильно и противно. Захар Ильич вспомнил, как однажды чуть не выпил стакан водки, вдруг оказавшейся уксусом. Наглость, которую проявлял водитель, была такой же неожиданной. Выбивающей из седла. Старлея ругали, ему угрожали, отчитывали, когда попадался клиент с ксивой, но никто никогда не спрашивал, кто он есть, собственно. Это ж, кажется, очевидно даже идиоту.
– Гражданин, прекратите бардак! – Захар Ильич разозлился не на шутку – Нарываетесь на неприятности!
– Бардак, это у Вас, тащ инспектор. Я Вам что, телепат? Как я могу знать, что Вы сотрудник ГИБДД?
– Документы, быстро! – выпалил Захар Ильич.
В старлее поднялся праведный гнев. Задушить наглость. Вернуть всё как было!
– Сперва ты! – бросил водитель.
– Нет, ты! – тут же нашёлся ответ.
– Ты!
– Ты! – ревел Захар Ильич, словно медведь.
Так бы и продолжался этот пинг-понг, если бы человек с черными глазами не осёк инспектора:
– Что в 185-м законе написано, дурень?
– …по требованию участника дорожного движения,… – выдал неожиданно для себя Захар Ильич когда-то давным-давно заученные слова – …обязан предъявить в развернутом виде служебное удостоверение…
– Ну, так предъяви! – будто с нажимом впечатал слова водитель.
Тут капитану стало немного не по себе. Будто внутри что-то хрустнуло и защемило тоскливо. Рука сама потянулась во внутренний карман. По спине пробежала дрожь, а на лбу выступила испарина. Инспектор вытащил документ, вытер лоб тыльной стороной ладони и натянул фуражку пониже.
– Валяев Захар Ильич, шестьдесят пятого года рождения, старший лейтенант, угу, угу...– изучал человек в «ауди» предъявленное удостоверение – Угу! Ну вот. Сразу нельзя было?
Захар Ильич стоял, немного мявшись. Странный персонаж. То ли вытянуться в струнку, то ли взять и предъявить за сопротивление. Ему хотелось провалиться под землю. Или вызвать подмогу. Но большего всего, оказаться на берегу южного беззаботного океана. От последней мысли у инспектора приятно закружилась голова. Он и не был никогда дальше Анталии, но ясно представил себе далёкую Тортугу.
Вздохнув, инспектор вернулся к делу и попытался замять неловкость:
– Вы должны нас понимать, между прочим!
– А меня не надо понимать? – удивился человек с черными глазами.
– Да, мы все должны. Но нас, как сотрудников, надо больше, этсамое. Мы блюдём, так сказать… – и добавил то, что, как казалось, является самым железным аргументом – В стране, сами знаете, непростая ситуация…особенно внешне…политически!
Договорив, старлей почему-то тут же потерял уверенность, что это подходящая фраза.
Пока Захар Ильич мучился с непонятным клиентом, из постовой будки выполз лейтенант Иваненко. Медленно перешагивая входной приступ, лейтенант направился в сторону лесной опушки, чтобы перессать. Ему было тяжело. Насран снабдил его вчера пузырём, который пришлось всосать единолично. Ильич последнее время язвой страдал.
Иваненко справил нужду. Возвращаясь, он остановился. Пошатываясь, засунул руки в карманы. Куртка на лейтенанте была расстёгнута нараспашку, а фуражка магическим образом висела на макушке, не падая. Глянув в сторону Ильича, он долго не мог сфокусироваться. Выдохнув бессильно с хрипотой, Иваненко плюнул на всё и попёрся обратно в будку. Хорошо, что их четыре сотрудника по штату. Можно дальше спать.
Уже в помещении поста ДПС Иваненко обратился к товарищам:
– Слышь, Коренков, вызови Ильича, чет он телится долго!
– Да ну хай базарит – махнул длиннющей рукой белокурый Коренков, походивший скорее на баскетболиста, чем на мента – Оно тебе надо?
Между тем, борьба со странным водителем продолжалась.
– Инспектор, Вы что пили? – чёрные глаза, похоже, недоумевали не меньше инспектора.
– Нет, я просто взвываю, как бы это…эм…к осознанности всего, т.е.…эээ.
– Да что за бред-то, в конце концов?!
Говорить, как оказалось, совсем непросто. Примирение явно не получается, понял Захар Ильич, а отпустить водителя – глупо.
– Предъявите водительское удостоверение и документы на транспортное средство – вспомнил, наконец, процедуру старлей.
Что происходило дальше, Захар Ильич воспринимал уже невольно кисло, но никуда не деться. Водитель гонял немолодого Ильича туда обратно, чтобы принести сначала прибор видеофиксации, потом сертификат на прибор. Суета, прямо сказать, непривычная. Захар Ильич, словно нерадивый школьник, всё не мог объяснить, какими законами и предписаниями он руководствуется, как должна проходить процедура проверки, осмотра и прочие формальности. Когда-то он, возможно, и знал, но на практике никогда не использовал. И, в довершение ко всему, появился комбат.
Полковник Петренко пообщался с водителем, после чего самолично под диктовку (такого унижения он не испытывал никогда) написал заявление от гражданина N, где речь шла о некомпетентности всего поста ГИБДД, и особенно старшего лейтенанта Валяева.
Клиент, наконец, удалился восвояси. Комбат распинал сонного Иваненко, выстроил наряд в шеренгу и, побагровев, словно знамя Красной армии, распекал личный состав.
– Ты чо, охуел, Захар! – начал он, не мудрствуя – Какого хуя, вообще происходит?
– Так я это, как его… – шмыгал Захар Ильич, мямля себе под нос.
– Ты же не первый год замужем. Ты ж, блять, с опытом! Если уж ты обосрался, то чо мне от этих вот – полкан кивнул на остальную братию – От них-то мне чего ждать?
– Так, этсамое – старлей всё пытался что-то произнести.
– Захар, сердце моё, ты ж капитаном хотел на пенсию. Ты ж, блять, говорил, что уже давно перерос звание. Да, кто спорит-то, Захар! Только на деле херня получается.
– Да ну это, тащь полковник, этсамое… – Захар Ильич походил на пингвина, вяло шевелящего крыльями и переминающегося с ноги на ногу.
– Ты ж должен был этого юриста за версту учуять, как, мать его, пирожки бабушкины. Ты меня понял?
– Так я ж, того самого, в городе не работал никогда.
– Да какая разница, Захар. Головой надо думать. – помахал полковник сжатым кулаком, будто в этом и заключалась вся суть. Он повторил этот жест два-три раза, сопровождая его кивками и проговаривая: «Вот так, понимаешь, вот так!».
В итоге, комбат выдохнул и произнёс:
– Короче, хер тебе, а не погоны. С такой бумагой и отснятым кино нас всех в трёхзвёздные чмо определят теперь. Если, вообще, не вытурят. Он на имя начальника города написал. Понимаешь?
На самом деле Захар уже ничего не хотел понимать. Он не знал при чем тут он. Всю службу делал так, как велено. Никогда не вставлял командиров, не сдавал, норму денежную соблюдал. Всё, чтобы быть на счету и не слыть стукачом, или крысой. Почему же теперь он виноват? Захар Ильич устал. Устал как никогда до того.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
Продолжение 16-ого рассказа:
На следующее дежурство Захар Ильич не пошёл. И ещё на следующее тоже. Взял отпуск по семейным. Отпросился, точнее, по телефону, так как из дома больше не выходил. Захар Ильич сидел безвылазно целую неделю. Жена его не узнавала. Он не оказывал привычного интереса к еде, к пиву, вообще ни к чему. Просто сидел на стуле и наблюдал через окно с высоты третьего этажа. Иногда что-то бурчал, кого-то ругал, но не часто. В основном молчал.
Комната была светлая, с двумя просторными окнами, через которые врывались солнечные лучи. Находясь в комнате, оклеенной бежевыми обоями, посреди добротной мебели: румынской стенки, советского серванта и прямоугольного стола завода номер пять, напротив оранжевых штор, угрюмый Захар Ильич казался противоположностью весеннего задорного светила. Глаза провалились в посеревшее лицо. В желтой от времени белой майке и старых трениках Захар Ильич выглядел совсем по-больничному. И по-детски беспомощно. Изредка он выходил покурить на площадку, но без интереса. Как-то уныло.
Сидел так Захар Ильич дни напролёт и размышлял о своём. «И кто придумал задумываться? – беседовал он с самим собой – К стенке бы поставил сволочь эту. Пытка же, мочи нет!». Кривился после и вздыхал.
На восьмые сутки Захар Ильичу стало совсем худо. Он прошаркал по комнате, добрёл до односпального дивана, который купили недавно, и лёг. Он впялился в потолок, пока сон, неожиданно, не сморил его.
С кухни заглянула супруга. Вытирая тарелку белым вафельным полотенцем, она хотела было окликнуть Захар Ильича, но передумала, поняв, что тот спит. «Захарушка!» - жалела она шёпотом мужа. Зинаида Павловна уже и не помнила, когда последний раз так называла его. Хоть и были разногласия, но она помнила и хорошее. Молодость звонкую, танцующую. Как ухаживал за ней будущий муж, и как детей воспитывали. Зинаида Павловна покачала головой и ушла обратно, шурудить по хозяйству.
Захар Ильчу снилось детство. Он, будучи мальчишкой лет шести, в белом картузе и красных сандалиях, гулял с отцом и матерью на Крестовоздвиженских прудах. Солнце золотило тротуары, деревянные скамейки, траву и всех людей, что, улыбаясь и кивая друг другу, прохаживались вокруг. Отец позвал Захарушку и посадил его на плечи.
– Ну что, сынок! Кем хочешь стать? – спросил улыбчивый Илья Николаич – папа Захарушки.
– Я буду моряком! – бодро ответил малец – Как папа!
– Молодец! – ввернул довольно Илья Николаич.
И они оба всмотрелись в даль, за линию воды, туда, где небо белило горизонт.
Сквозь закрытые веки у Захар Ильича проступила слеза. Он вспомнил. Всё вспомнил. И как мог забыть?! Так маняще упоительно. Бороздить океанские просторы. Жить словно флибустьер. Брать на абордаж суда и отбивать у врагов прекрасных дам. Мечта детства!
Вот, его каравелла на полных парусах мчится по волнам. Без устали, без сомнения. Солёные ветра – это кровь в жилах Захара. Его бронзовая кожа отливает бесстрашием, словно корабельная сосновая обшивка – крепкая, испытанная стихией. Захар Ильич командует на капитанском мостике: «Выравнивай по ветру, кормчий. Курс на Тортугу!». «Слушаюсь!» – ответил рулевой. Захар расправил подзорную трубку и устремился взглядом в океанскую мощь.
– Ты кто такой, вообще? – спросил, не пойми, откуда взявшийся, мужчина с чёрными глазами.
Но Захар лишь глянул невзначай, словно ответ уже давно дан, и отвернулся обратно. Он всегда знал. И теперь не сомневается.
Он – капитан!
Приехавшей карете скорой помощи осталось лишь зафиксировать время смерти. Шестнадцать тридцать, число, подпись. Тело Захар Ильича лежало всё в той же жёлтой майке, с засунутой под резинку треников рукой. На лице у покойного застыла улыбка. Изо рта длинной нитью текла слюна. На память родным остались трёшка в хрущёвке из тех, что «зато в центре», поддержанный бээмвэ, и командирские наручные часы. Всё остальное богатство, прежде всего, добротно обставленная дача, уже давно записано на жену и детей.
№17
Возвращение домой, или дневник маленькой девочки.
Эмпиреи бурлили, словно первобытный бульон древней Земли. Они переливались миллионами оттенков красного, фиолетового и желтого. Их бесконечные течения несли эмоции, чувства, переживания и мысли людей, из которых под строгим надзором Пантеона появлялись бессчетные множества нерожденных.
И вот, среди водоворотов чистой энергии возникли тысячи темно-красных шариков человеческой ненависти. Словно беспокойный рой насекомых устремились они в разные стороны Эмпирий. Один из шариков, несомый течением, столкнулся с тонкой серебристой ниточкой отчаяния. Новообразованная ярко-желтая, как земное солнце, комета, понеслась сквозь нематерию, впитывая все больше эмоций и чувств. По пути, она почерпнула немного страха, схватила капельку животной злобности, омыла себя эссенцией чистой человеческой хитрости. Подобно жирной личинке насекомого комета росла и росла, пока не осознала себя как личность.
Обретя желания и цели, появившийся нерожденный стал рыскать по Эмпириям, ища и пожирая источники эмоций. Так продолжалось, пока он не наткнулся на эмоцию, столь мощную, что ему недоставало сил поглотить ее. На первый взгляд это была обыкновенная душевная боль, но когда нерожденный стал пить ее, он заподозрил неладное. Эмоция забурлила, от прикосновений существа, и превратилась в чудовищный водоворот, затянувший нерожденного.
Существо, против воли оказалось там, где не могло находиться в первозданном виде. Оно попало в материальный мир. Стремясь выжить, нерожденный притянул себя к первой попавшейся пустой оболочке, чья душа мгновение назад растворилась в потоках Эмпиреев.
***
— Данилевский отдел полиции, дежурный Трутнев, слушаю.
— Ало? Я в милицию попал?
— Так точно, кто говорит?
— Меня зовут Дамир, мне страшно… Мама с папой сильно ругаются…
— Так, дружище, не волнуйся, говори адрес.
— Я-я-я… Я… мама... папа… они сначала сильно ругались. А потом… мама кричала, кричала, но больше не кричит…
— Не плачь, мы уже едем, скажи свой адрес и спрячься.
— Там кто-то идет, пап ты?
— Адрес! Адрес, малыш!
— Пап?... Ты чего… Заберите меня отсюда!
Здравствуй дорогой дневник! Вот и снова начинаю вести тебя! Уже третий раз. Прошлые не сильно получались, потому что я вечно их бросала и теряла. Но с тобой такого не будет! Я обещаю. Сегодня чудный день, дневник. Знаешь почему? Потому что у меня появиться братик, или сестричка, хотя я очень хочу именно братика, а вот сестру, что-то нет, но мама и папа еще не решили, кого брать из детского дома. Надеюсь, что они возьмут мальчика, только что бы не совсем маленького, что бы уже понимал, как играть в куклы. А мне, дорогой дневник, кстати на прошлой неделе исполнилось 10 лет! Мама с папой подарили мне очень красивую тетрадь с замочком, поэтому я и решила опять вести тебя…
— Тань, — низкий отцовский голос вырвал Таню из объятий мягких детских мыслей, — хватит писать в машине, зрение посадишь. И к тому же мы уже почти приехали.
— Да, сейчас, пап, — отозвалась она, выводя очередную ровную петельку стройной прописи.
Коротко свистнули тормозные колодки. Машина плавно остановилась у высокого металло-кирпичного забора городского детского дома № 8.
Накрапывал дождик. Редкий и истощенный, после недавнего ливня, он неприятно постукивал по крыше папиной машины. Осенний ветер, холодный и упрямый, забивал багрянец опавших листьев в желобки уличного ливнестока.
Выйдя из машины Таня поежилась. Неприятная октябрьская зябкость прошла сквозь длинную розовую курточку маленькими иголками холода.
— Боишься? — спросила Таню мама, нагнувшись, и поправляя Танин осенний шарфик.
— И чего же мне бояться?
— Ну как же? Мы возьмем в семью нового человечка, который станет твоим братиком или сестричкой. Теперь все наше внимание будет направлено не только в твою сторону. Тебе придется делиться и уступать. Нести ответственность за нового члена семьи.
— Не боюсь, — улыбнулась Таня, — вы же знаете, что я давно просила у вас братика.
— Или сестренку, — поправил ее папа, закрывая машину.
— Или сестричку, — повторила Таня скривив мордашку.
Миновав широкую железную калитку, они попали на большой двор, выложенный разноцветной плиткой. Двор был пустынным. Таня подумала, все обитатели детского дома прятались сейчас внутри большого П-образного здания, спасаясь от дождя.
Во дворе Таню с родителями приветствовали только шелест хвои вечнозеленых сосен, и скрип качелей детской площадки, стоявшей под сенью старинных деревьев.
Когда они попали внутрь детского дома, их встретила приятная женщина. Слегка полноватая, она носила серый пиджак и длинную юбку в пол.
— Здравствуйте, сказала, женщина, улыбаясь, — мы уж думали вы не приедете, такая погода…
Когда они поздоровались в ответ, Таня узнала из разговора взрослых, что женщину зовут Вера Викторовна, и она — директор детского дома.
— Ну мы же с вами договорились на сегодня, — начал папа, — да и больше не хотелось откладывать это дело.
— Чудно, — Вера Викторовна сложила полные руки на груди, — вы же смотрели личные дела детей? Что можете сказать?
— Смотрели, — ответила мама, — но мы до сих пор не приняли решения. Хотелось бы все-таки взглянуть на ребят лично, может тогда выберем кого-нибудь.
— Конечно, — улыбнулась директор, — пройдемте в главный зал. Пообщаетесь с детишками.
Главный зал детского дома во многом напомнил Тане холл ее собственной школы. Как и в школе, здесь у стен стояли длинный железные лавки. Как и в школе, углы зала зеленели от многочисленных больших, и не очень, комнатных растений. И конечно же, как и в школе, на стенах пестрели разноцветными детскими рисунками, художественные стенды и стенгазеты.
Единственным, чем этот главный зал серьезно отличался от школы, были огромные, словно глаза сказочного великана, арочные окна, ведущие на внутренний двор здания. За окнами, усилившимися ветром и дождем бесновалась осень, клоня тонкие березки к земле.
Представив каково вне здания, Таня невольно поежилась, но мамин не громкий оклик выдернул девочку из холодных лапок фантомного озноба.
Дорогой дневник! Это опять я. Мы торчим тут уже целый час! Мама с папой все еще смотрят детишек. А я решила посидеть на скамеечке, написать что-нибудь. Тетя директор показывает маме с папой и совсем малышей, и больших детей, почти таких как я. Вот только мне почему-то, никто из них совсем не нравится. И еще тетя директор рассказывает про них всякое, нахваливает, говорит какие они все послушные молодцы. Да только она так говорит, что аж спать хочется. Я даже свою учительницу чтения вспомнила, Лидию Петровну. Лидия Петровна как начнет что-то говорить, так я засыпаю! Ей богу и этой тете директору и Лидии Петровне только сказки на ночь и рассказывать, я думаю от них ну очень хорошо спаться бу…
— Привет.
Таня вздрогнула, подняла взгляд от исписанных ровной прописью страниц тетради.
— Привет, — сказала она, удивленно хлопая глазами.
Перед ней стоял, маленький мальчик. Пухленький и коренастый, он был одет в полосатый свитер, и мешковатые брючки. На широком лице нездорово-бледного цвета блестели большие карие глаза, их оттеняли не менее большие круги, из-за которых мальчик выглядел крайне не выспавшимся. У ребенка были аккуратно стриженые тёмные волосы, при этом над правым виском виднелся участок абсолютно седых волос, величиной примерно с монетку.
— А что это ты там пишешь? — Спросил мальчуган.
— Это мой дневник, я записываю туда все что думаю.
— Грушевый свет янтаря разрежет палец неба.
— Чего? — Таня широко раскрыла глаза от удивления, — чего ты сказал?
— Я говорю, понятно, — улыбнулся мальчик, — мне нравится твоя тетрадка. Хочешь познакомиться? Меня зовут Дамир, мне семь лет.
— Дамир? Какое чудно́е имя, — ответила Таня, решив, что странные слова ей послышались.
— Не правда! Имя как имя! — недовольно скривился мальчик, — а тебя как звать?
— Таня! А что это у тебя тут? — спросила Таня тыкая пальчиком в участок белых волос на голове мальчика.
— Это родимое пятно. Из-за него волосы и белые. И еще меня из-за него другие дразнят! Дедом называют.
— Ну умора! Дедом! — засмеялась Таня.
— Только ты меня так, пожалуйста, не зови, а то мне обидно. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулась девочка.
— О, уже познакомились! - сказала Вера Викторовна.
Таня вздрогнула, когда рядом вдруг возникли мама с папой, в компании заведующей детским домом. Она так увлеклась разговором со странным мальчиком, что даже не поняла, когда взрослые успели приблизиться. Дамир же особого удивления не выказал. Он перевел взгляд своих тяжелых сонных глаз на Таниных родителей.
— Ну как, вы друг дружке понравились? — Продолжила директор.
Дамир улыбнулся, и робко кивнул, Таня улыбнулась тоже.
— Я не помню, что бы мы смотрели личное дело этого мальчика, — сказал папа.
— Он, — замялась, Вера Викторовна, — новичок, только что прошел курс детской психологической реабилитации, и сразу попал к нам.
— Реабилитации? — озадаченно спросила мама.
— Да, отойдемте, я поясню.
Взрослые сдвинулись ближе к выходу из главного зала. Этого было достаточно, чтобы Таня не смогла расслышать разговор.
— Покажешь, свою тетрадку? — Спросил Дамир.
— Т-с-с-с! Я пытаюсь слушать чего они там говорят!
— А… Так я сам тебе расскажу. Вера Владимировна говорит, что стало с папой и мамой.
— Твоими? — Таня с интересом взглянула на мальчика.
— Да-а-а-а... Рассказать?
— Конечно!
Дамир присел рядом с Таней, свесив коротенькие ножки с металлической скамьи. Он опустил глаза, уставившись в желтый линолеум и беспечно заболтал ногами.
— Мама с папой поссорились, — начал он так, будто рассказывает старую сказку, — а потом мама зарезала папу ножиком из кухни, пока он спал, и зарезалась сама. А я смотрел, — мальчик перевел взгляд на Таню, его глаза были лишены эмоций. Пусты, словно глубокие сквозные отверстия.
— Они правда так сделали? — медленно спросила Таня.
— Правда. Их больше нет, а я не знаю почему. Я скучаю, — Пустые глаза мальчика выдавили из себя тонкие ниточки слез, — Они ничего мне не сказали, я ничего не понял.
Таня почувствовала, как что-то липкое и мерзкое, холодной змейкой поднимается снизу живота. Что-то ползло все выше и выше, отражаясь на детской коже тысячами колючих мурашек. Это был страх. Страх от слов маленького мальчика. Слов, пошатнувших весь ее хрупкий мирок, выстроенный гибким детским сознанием, с оглядкой на родительскую любовь. Первый раз в жизни Таня подумала о том, что мама с папой могут исчезнуть. Исчезнуть быстро и жестоко. Могут разрушить друг друга своими собственными руками. Ей стало страшно.
Таня взглянула на родителей, отчасти для того, чтобы удостовериться, что они здесь, что они существуют, и никуда не исчезли. Они были здесь, слушали беззвучный рассказ директора детского дома. Лицо папы было напряжено, брови нахмурены. Он крепко обнимал маму, прижимал к себе. Мама слушала, прикрыв рот ладонью. Изредка, свободной рукой она протирала щеки, и Таня поняла, что мама плачет. Слезы матери стали комом в Танином горле, и она почувствовала, что и сама вот-вот расплачется. Это чувство пропало почти сразу, как только она увидела приближающихся родителей.
— Собирайся, малыш, — улыбаясь сказал папа, обращаясь к Дамиру, — мы едем домой.
***
Дорогой дневник! Сегодня 5 октября! Дамир живет с нами уже второй день. Мы его теперь Дамиком называем. Он очень классный и смешной, хотя часто очень скромничает, но мне нравится играть с ним. Я очень удивилась, когда мама с попой решили взять его домой, но папа мне объяснил, что это потому что им стало Дамиком очень жалко, и они решили сделать так что бы он забыл о всем том… нехорошем, и был счастливым.
Дорогой дневник! Сегодня 22 октября! Сегодня я иду на день рождение к моему однокласснику, к Жене Лёхину. Мама с папой хотят, чтобы я взяла с собой Дамика! Но как же я так его возьму то? Он же маленький, стесняться будет, но мама с папой просят, чтобы я его познакомила с другими детишками. Говорят, что Дамиру нужно больше общаться с ребятами, потому что он очень замкнутый.
Дорогой дневник! Сегодня 25 октября! В прошлый раз я писала про день рождения. Так вот сегодня хочу еще дописать. Очень плохо все там было, потому что Дамир подрался с маленьким братиком Светы Егоровой, с Димкой. Они игрушку какую-то не поделили! Дамир побил Диму, а папа говорит, что он ему даже пальчик сломал. Диму отвезли в больницу, а Дамика наказали. Мама говорит, что в понедельник поведет его к врачу, к психологу.
Дорогой дневник! Сегодня 9 декабря! Мы с Дамиком ждем новый год и даже написали Деду Морозу письма. Дамик в последнее время стал какой-то вредный. Постоянно спорит со мной, а иногда даже делает гадости. Недавно он испортил мне куклу. Отрезал ей ножницами ручки и ножки. Я очень расстроилась, но мама пообещала мне новую. Дамика поругали. Папа сказал, что б я на него не злилась, потому что он очень маленький, и не всегда понимает, что творит.
Дорогой дневник! Сегодня 1 января! Дед Мороз принес нам подарки. Все как мы просили! Мне подарили котенка! Я назвала его Тортиком, потому что он коричневый с белой полоской. На шоколадный тортик с кремом похож! А Дамик получил большой набор конструктора. Но кажется он совсем ему не рад, а вот Тортик ему очень понравился.
Бурый свет серебряных капель кости, воспрянет с потолка сизой мигрени конических сфер.
Дорогой дневник! Кто-то написал здесь странные вещи. Я не могу понять ни слова. Наверное, нужно спрятать тебя получше. А еще сегодня 3 марта и произошло страшное. Мы с мамой шли из магазина и нашли больного голубка. Он был красивый, серенький такой. Я очень просила его взять, чтобы вылечить, мама согласилась. Я даже Степой голубка назвала. Вот только его замучил Дамир. Убил нашего голубка. Я не видела, мне папа сказал. А голубка мне так и не показали. Папа его во дворе закопал.
К перьям дым, к пальцам стук. Стук кривых страданий лоснящихся уз виновной плоти.
Дорогой дневник! Сегодня я очень много плакала, потому что увидела, что делал Дамир. У нас во дворе, возле гаражей жила собака. Маленькая такая, ее звали Муська. Все ее кормили, и Дядя Ваня и Данил, и даже баб Ира. Добрая собачка была. А недавно она родила трех щенят. Мне их папа показывал, они были такие смешные, еще слепые. А вчера, когда мы гуляли во дворе, и Дамир куда-то убежал, мы стали его искать. А когда нашли, увидели, как он Муську убивает. Какой-то железякой выкалывает ей глазки. А потом он ее зарезал, а щенят стал давить, прям так, как когда мокрую тряпку выжимают. Не знала я что Дамир такой сильный. Никогда не забуду, как щенки хрустели в его руках.
В те минуты, когда солнце стучит как барабан во всех сердцах, съешьте ухо шума.
Дорогой дневник. Сегодня 13 апреля. Я плачу уже третий день. Все потому что Дамир убил Тортика. Он пришел ко мне в комнату и принес Тортика, и ножницы. А потом он отрезал Тортику голову. Я все это видела. Там было много крови.
Дамир сделал нам много плохого. Он делал так, как будто выходило случайно, но я то знаю, что он это специально. Он специально столкнул папину кружку с горячим чаем, что чай попал маме на ногу, и у нее кожа слезла. Это Дамир рассыпал в душе папины бритвы, а папа, когда выходил из душа, наступил и порезался. А недавно он засунул лезвие в яблоко, а я чуть не порезалась! И еще я видела, как он брал тебя, дневник, и писал! Да, это он пишет все эти страшные странности. Но кто его этому научил? Он же малыш!
Мы все его боимся. Особенно сейчас, когда папа в командировке по работе. Мама говорит, что больше не будет водить Дамира к психологу, потому что от этого нет толку. Послезавтра, когда папа приедет домой, мы отвезем Дамира в детский дом.
Я ненавижу Дамира, за все что он сделал. Я хочу, чтобы он умер.
Бесконечное страдание, это скорбь невежественных людей, которые никогда не нуждались в том, чтобы заглядывать в свои сердца, и видели только богатство бедного мира, позволяющего сдирать кожу с собственной спины ножевыми ранами серебряной и жестокой радости.
***
Вокруг было красным-красно. Вязкая как кисель пелена, будто бы заполнила собой весь мир. Она заменила воздух кровавой субстанцией, жгущей легкие, словно расплавленный металл.
Таня шла по коридору настолько длинному, что чтобы пройти его до конца, потребовалось бы две вечности. В конце пути виднелась распахнутая настежь дверь, изливающая в багровеющее пространство потоки первородной энергии. Когда Таня достигла дверного проема, минуло две вечности, или пять, а может быть всего одна секунда. Таня не знала. Она просто вошла. Внутри была комната, белая, словно сознание новорожденного. Здесь было пусто, ни мебели, ни окон. В центре комнаты, спиной к Тане, стоял Дамир. Неожиданно помещение вспыхнуло черным огнем. На белом, сотканном из ничего полу, проявился символ в форме восьмиконечной звезды с изломанным кольцом внутри. Чистые стены в момент покрылись освежеванной плотью. На потолке проступили очертания кричащих в агонии человеческих лиц.
Таня вскрикнула от ужаса и неожиданности. В голове крутилась только одна мысль — «бежать», удалиться как можно дальше от этого страшного места. Она обернулась, но там, где мгновение назад была дверь, осталась только огромная гноящаяся рана.
Таня забилась в безысходной панике. По щекам покатились огромные капли кровавых слез. Не зная, что делать, она взглянула на Дамира. Мальчик медленно повернулся лицом к Тане. В руках он держал двух маленьких желтых птиц. Мертвых птиц. Их хрупкие шейки были сломаны, вывернуты под неестественными углами. С маленькими головками тоже было что-то не так. Таня присмотрелась и увидела, что птички имеют человеческие головы и лица. Лица ее родителей.
Таня проснулась с криком, и тут же заплакала. Вся подушка была мокра от слез. Таня глубоко дышала, пытаясь вернуть в легкие воздух, выдавленный наружу кошмаром. Ее трясло и колотило, бусины холодного пота выступили на высоком лбу.
— Мам! Пап! — Всхлипывая позвала она.
— Они в своей комнате — ответил наивный детский голос. Таня поняла, что это был Дамир.
Она с трудом дотянулась до ночника, трясущейся от ужаса рукой, и щелкнула выключатель. Несмелый свет лампы раздвинул тьму, обнажая бледное лицо Дамира. Мальчик неподвижно стоял у кровати, и Тане на миг показалось, что именно он был источником ночного кошмара.
— Пойдем, — сказал он погрубевшим голосом.
— Я не… Мам! Пап! — Позвала она снова. Тишина.
— Пойдем, — продолжил мальчик, — ты же хочешь убедиться, что с ними все в порядке?
Не зная, как себя вести, Таня подчинилась. В изменившемся голосе Дамира было что-то, чему невозможно было перечить.
Когда они пошли по коридору, ведущему в комнату родителей, Тане показалось, что это тот самый коридор из кошмара. Он был мучительно длинным, вокруг было мучительно темно, в комнате родителей было мучительно тихо. Когда они зашли, Дамир включил свет.
Свет должен был разгонять тьму, убить беспокойную тишину, принести облегчение. Вместо этого он разрушил Танин мир, надломил разум, в миг сломал хрупкую волю маленького ребенка. Таня широко раскрыла глаза, взирая открывшуюся ей картину. Она не чувствовала, как по щекам покатились слезы, она даже не чувствовала биение собственного сердца. Всюду были только ужас и смерть.
— Узри же то единственное искусство, что по нраву Губительным Силам, — донесся из глубин Дамировой глотки голос, не принадлежащий ребенку, — услада для Темных Богов!
На залитой кровью постели, полностью обнаженные лежали мама и папа. Их горла были рассечены, лица замерли в жутких предсмертных гримасах.
— Да! Да! Я чувствую! — Закричал Дамир низким звенящим медью голосом, — Чувствую, как раскалывается твой разум! Да… Вы отличная жертва. Гораздо лучше, чем те убогие мужчина и женщина, что достались мне в прошлый раз! После этого ритуала Пантеон точно обратит на меня внимание!
Таня почувствовала, как что-то острое и холодное уперлось в спину, между лопаток. Она никак не отреагировала. Ее разрушенная личность абстрагировалась от происходящего.
— Да заберет Владыка Черепов головы этих людей, во славу себя и своего трона, — начал Дамир, когда острое и холодное нечто, медленно пронзило пижаму и разорвало кожу на Таниной спине. — Да превратит Отец Разложения жизненные соки их, в тлетворную гниль, — повысил он голос, когда острие пробило мышцы и заскребло по позвоночнику. — Да исказит их судьбы, Повелитель Изменений! — Закричал Дамир, и острота прорезала легкие, - Да пожрет их души Та - Что Жаждет!
Таня вздрогнула, взглянула вниз. Из ее груди торчал длинный клинок кухонного ножа. Холод его металла разнесся по всему телу, изгоняя из детских мышц последние остатки энергии. Девочка упала на пол.
— Это была хорошая жертва, — сказал Дамир привычным детским голосом, — Пантеон услышал меня. Губительные Силы увидели, что я, Цагараш, младший из нерожденных, застрял внутри этого бесполезного, слабого тела. Эмпиреи ждут. Сегодня Боги придут. Сегодня они заберут меня отсюда!
Последним, что Таня слышала, был смех одержимого ребенка, последним что видела — тускнеющая нитка лампы накаливания, последним что чувствовала, был холод.
№18
В редкой рощице у пригорода Антареса стоял человек в тёмно-сером плаще. Аккуратно подстриженная бородка окаймляла его широкие скулы.
- Вокруг ни души, но стоит выйти из рощи… Что ж, вперёд, Артём, надо выполнять задание, - подбодрил он сам себя, чтобы настроиться на рабочий лад.
Стоило пройти на восток где-то с километр, как его взору открылись невзрачные глинобитные домики, окружившие дорогу, что вела на север. Ближе к городу их понаставили так, будто им там мёдом намазано. По левую руку видны были стены и башни самого Антареса. Люди сновали по дороге, а жители покосившихся домиков занимались своими делами, не обращая внимания на привычный для них гомон вокруг.
Подойдя к воротам города, Артём заметил, что все, въезжающие платят пошлину.
- Один серебряный. Сейчас, - опять тихо сказал он себе под нос.
Поравнявшись со стражником, путник сунул тому в руку точную копию монеты, что видел миг назад у торговца, проходившего до него. Стражник привычно спрятал монету и уже смотрел на следующих гостей столицы.
Стены будто не давали выйти этой вони наружу – она была по всему городу. Нечистоты то ли успевали скапливаться быстрее, чем их уберут, то ли просто никому не было до этого дела. Здесь стояли в основном каменные дома, но было и несколько деревянных, что давало пожару лишний шанс.
В одной из подворотен рядом с грязной лужей лежала девочка, лет десяти на вид, с тоненькими ручками и ножками. Лохмотья на ней уже трудно было назвать одеждой. Она спокойно спала в неудобной позе – похоже, такое было для неё не в новинку.
- Вот же ж звери! До чего довели подрастающее поколение. Не повезло тебе родиться в этом мире, юная пионерка.
Артём шёл в сторону дворца. Теперь деревянных домов и вовсе не было видно, а каменные стали выглядеть приличнее, причём каждый был в два этажа. На многих висели таблички, обозначающие, к какой гильдии он принадлежит, а значит, что в нём можно купить: пекарни, кожевенные, кузнечные… Артем, не останавливаясь, шёл к своей цели.
«Вот этот тихий переулок недалеко от дворца. И заветная решётка, её охраняет пара стражников».
Почти не пошевелившись, Артём лишь слегка повёл пальцами, накладывая на них сонливость и невнимательность.
«Лишь бы не упали, а то мог и перестараться».
Подошёл к решётке, что вела в нужное подземелье. Стражники его будто и не видят. Замок. С ладони мага потекла жидкость в замочную скважину. Заняв свободное пространство, она затвердела, приняв форму нужного ключа.
«Поворот. Открываю решётку. Закрываю за собой. Сейчас стражники придут в нормальное состояние».
В подземелье было немало коридоров, но Артём каждый раз знал, куда ему надо поворачивать. «Я к нему всё ближе, я его чувствую. Вот и артефакт, в этом зале. И дух-охранник – тоже. Его не усыпить – такая тварь нечувствительна к подобным заклинаниям. Тёмный сгусток энергии затаился возле ближней стены, прямо за поворотом. Он догадывается, что я его чувствую, поэтому и боится – ведь такое для него в новинку».
Артём присел на корточки, сотворяя более сложное заклинание «Тюрьма Света». Из энергии, противоположной той, что питает духа, сплетались прутья решётки. В итоге вышло что-то похожее на клетку для попугая. Он развёл в стороны стенки «Тюрьмы» и растворил в воздухе коридора. Зато они сотворились в зале – со всех сторон от духа. И, быстро разгоняясь, сомкнулись, заключив его в тюрьму. Сгусток тёмной энергии заметался было, но прутья обжигали его сущность, которая оказалась слишком нежна для Света. Стенки сдвигались, клетка уменьшалась. Дух запаниковал, начал биться о стенки, не обращая внимания на боль. И вот тюрьма уже сжалась в небольшой шар, уничтожив духа-охранника. Для менее опытного мага такая тварь была бы погибелью, ну или, по крайней мере, серьёзным препятствием, но Артёма специально учили, как справляться с подобными проблемами.
Теперь путь к артефакту открыт. Маг пошёл к пьедесталу с чёрным шаром… и почувствовал ловушку. «Ни капли магии – вот почему я в неё чуть не попался. Ещё один шаг – и нажимной механизм отправил бы отравленные дротики в моё тело. Вот они – спрятаны в стенах слева и справа. Чтобы избежать западни, надо всего лишь подойти с противоположной стороны. Сюда ведёт один коридор, такие ловушки рассчитаны на вора, который, торопясь, возьмёт артефакт с того края, откуда пришёл».
Взяв тёмный шар, Артём спрятал его в один из потайных карманов плаща. По пути назад проделал с охранниками тот же фокус, заперев дверь, как было. Вот и город. Снова. И эта вонь, про которую уже успел забыть.
- Сэр, подай на пропитание, - протянул руку мальчуган в обносках.
«Сэр» - в одной из стран его родного мира тоже было такое обращение, и это наводило на мысль о родственности миров, что Артёму не нравилось – ему не хотелось иметь ничего общего с этой большой помойкой, полной попрошаек. Ещё на их языке не было обращения на «Вы», что гостью из другого мира казалось фамильярностью.
Артём просто прошёл мимо него, как и многие другие.
Та самая девочка, что видел утром. Сидит прямо на земле, склонив голову. Но, в отличие от других, не просит ничего, просто сидит, понурившись.
- Тебя тоже заставили собирать подаяние?
Она только кивнула, не подняв взгляда.
В общем-то, и так понятно, как всё устроено – во всех мирах одинаково. Властительные люди разрешают таким нищим попрошайничать, беря с них дань за покровительство. При монополии на этот бизнес «разрешение» переходит в принуждение – другого выбора у них просто нет. А стоит ей немного подрасти, девочку переведут в другую сферу услуг – Артём видел на углах перекрёстков красоток в вызывающих нарядах.
- Девочка, ты здесь родилась?
Она подняла взгляд, в её глазах сверкнуло понимание.
- Забери меня отсюда.
- Как тебя зовут?
- Алиса.
«Так вот кого она мне напоминает! Алиса Селезнёва – персонаж из старого фильма!»
- Подходящее имя. Можешь звать меня Артём, - сказал человек, внешне лет на 30 старше её.
Они вышли из города через западные ворота и, вскоре свернув с тракта, направились в ту же рощу, откуда маг и явился этим утром.
- Ничего не бойся, сейчас мы отправимся ко мне домой.
Девочка только кивнула. Артём сложил руки, будто сжимает небольшой мячик. Сквозь его пальцы что-то заискрилось, маг стал медленно отводить ладони друг от друга – шар увеличивался. Когда его диаметр достиг ширины плеч, человек перестал двигаться, но Сила продолжала перетекать от мага к его творению. Доведя портал до своего роста, Артём протянул руку Алисе.
- Пошли.
Стоило им войти в бело-синий овал, как он быстро сжался и исчез.
…
- Молодец, Артём! – хвалил его босс. – Ты не только принёс нам Чёрный шар, но и привёл талантливого будущего мага. Эта девочка очень одарённая. Что же касается артефакта, похоже, его уже не переделаешь – придётся уничтожить. Мы соберём команду для этого. Хорошо хоть, он больше не будет влиять на тот мир, где ты побывал.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№19
Поздний вечер, солнце вот-вот скроется за верхушками елей. Мы втроем сидим у костра и смотрим на огонь. Кажется, это может продолжаться вечность, ну или очень долго. Я первым нарушаю тишину:
— Как думаете, долго нам еще идти?
— Тебе не надоело задавать этот вопрос? Я же говорил, не знаю, — ответил мне Игорь.
— Ну, хотя бы приблизительно? — настаивал я.
— Вот смотри, — начал он объяснять, — изначально планировали три недели, но мы не учитывали твою подвернутую ногу, охоту, и то болото, что пришлось обходить, вот сам и считай.
Я прикинул в уме, и решил, что осталось не долго. Успокоившись этим, снова уставился в костер, погрузившись в мысли о недалеком прошлом.
Вспомнились школьные годы, поступление в институт, мое удивление от того, что родители отпустили меня одного, в другой город подавать документы. Первый курс, первая сессия, первый новый год вне родительского дома. Потом была вторая сессия, уже не столь удачная как первая, и я остался на лето с долгами. Родители, мягко говоря, такому положению дел не обрадовались, и в отпуск с собой не взяли. Приехал я в свой родной город следить за нашей кошкой Марусей и корпеть над учебниками, подтягивая хвосты, как сказала мама: «Подальше от друзей и гулянок». Этим я и занимался до конца июля.
В тот вечер устав от заумных книг, я решил сделать перерыв и приготовив себе бутерброды с чаем уселся на кухне. В тишине есть не хотелось, а плеер заряжался, поэтому я включил телевизор, чтоб играл на фоне. Шла какая-то передача про животных, я особо не вслушивался. Внезапно за окном что-то грохнуло. Дом еле-еле тряхнуло, я сразу кинулся к окну, но ничего не разглядел, окна во всей квартире выходили на лес. Вдруг я осознал, что телевизор не работает, свет тоже не горел. Решил достать из кармана телефон, подсветить, но он не подавал признаков жизни. Ладо свет вырубился, но телефон то точно был заряжен больше чем наполовину. Ноутбук и прочая техника тоже никак не реагировали. Пораскинув мозгами, я решил, что происходящее очень похоже на действие мощного электромагнитного импульса. Могло и весь город накрыть, он у нас не большой, тысяч на тридцать населения, вокруг лесотундра, а мой дом стоит на отшибе. Тут меня посетила идея, выйти в подъезд, и посмотреть в тамошнее окно на соседние дома. Окна во всех видимых домах не горели, соседи на лестничной клетке не появлялись. Вернувшись в квартиру, я начал раздумывать, как лучше поступить, оставаться в квартире, или пойти на улицу и попытаться что-нибудь разузнать. В итоге найдя компромисс между любопытством и самосохранением, решил выбраться на крышу, прихватив отцовский бинокль. Люк на лестнице, ведущей на чердак, никогда не запирался и уже через пару минут я стаял на плоской крыше нашего семиэтажного дома. Такие высокие дома у нас в городе начали строить относительно недавно, в основном строились пятиэтажки, плюс мой дом стоял на пригорке, да и потолки в квартирах были сантиметров на 20 выше обычного. В общем, сочетание этих факторов давало мне возможность наблюдать за довольно большой частью нашего небольшого городка. Окна нигде не горели, уличное освещение тоже, зато полная луна на безоблачном небе неплохо все освещала. Минут 15 я вглядывался в дома и пустые ночные улицы, пока не заметил завесу песка или чего-то подобного на самой границе видимости. Внезапно дом, находившийся ближе всего к ней, разрушился, подняв кучу пыли, которая слилась с облаком. Спустя примерно три минуты рухнуло следующее здание, что бы их ни разрушало, оно двигалось из противоположного конца города в мою сторону. Выматерившись я побежал к выходу с чердака. Мигом очутился у своей квартиры и понял, что выходя, забыл закрыть дверь, и теперь она была нараспашку. Быстро пробежавшись по комнатам, я понял, что Маруся сбежала. Ну, оно наверное и к лучшему. Если дома будут рушиться с теми же промежутками, то у меня есть около получаса на сборы. Подскочив к шкафу в прихожей, я начал выкидывать от туда вещи. Вместительный рюкзак, берцы , прочные штаны и кофту. Хорошо, что до поступления я любил с друзьями ходить в лес за грибами, ягодами, да и просто в однодневные походы. Натянув штаны поверх шорт, кофту поверх футболки и уже зашнуровывая берцы, я понял, что слышу отдаленный грохот, а потряхивало ощутимо сильнее. Без промедления схватив рюкзак, влетел в кухню, огляделся, начал закидывать в него то, что могло пригодиться в будущем: чугунную полуторолитровую кастрюльку, пол пачки макарон, все крупы что увидел, пару рыбных консервов, пакет соли. Спички и нож итак всегда лежали в рюкзаке, подцепив заполненную водой на две трети пятилитровку и дождевик с вешалки я вылетел в подъезд и чуть ли не падая, сбежал по лестнице. Оказавшись на улице, я сразу драпанул в сторону леса.
Изначально я планировал отойти от города километров на пять, благо лесные тропки были мне достаточно хорошо знакомы, но отойдя не больше чем на пол километра, я увидел мужика, на вид ему было лет 35, одет в примерно так же как и я, в руках его был черный пакет. Выглядел он совершенно обычно, поэтому без долгих раздумий я его окликнул. Оказалось мужика звали Тимур, и он работал сторожем на промзоне, охранять на его участке было особо нечего, ржавые остовы машин да пара пустых ангаров. Поэтому он иногда, после обеда, уходил в лес за грибами, считая, что пары сторожевых собак хватит, чтобы отогнать непрошеных гостей. Возвращаясь назад, Тимур увидел разрушающийся город. Только в отличие от меня, он наблюдал за этим как бы с боку. Тимур готов был поклясться, что разглядел в облаке что-то гигантское и металлическое, настолько большое, что не могло скрыться полностью в пылевом облаке.
— Так ты на инопланетян грешишь? — спросил я.
— Ну да, а на кого еще?
— Вот я думал, что началась война, помнишь, я про ЭМИ рассказывал.
— Да ну, была б война, до нашего города никому бы дела не было, мы ж даже не стотысячник, нет смысла тратить столько сил на такой мелкий городишко.
— А инопланетянам мы тогда, на какой фиг сдались?
Так мы и шли, отдаляясь от города, обсуждая, чья теория вернее. Идти было легче всего по колее накатанной грузовиками. Когда в прошлом мы с друзьями ходили по этим местам, я замечал разные грузовые машины, колесившие по этой местности. То ли они теплосеть, проходившую неподалеку обслуживали, то ли КУСТы где добывали нефть, находившиеся чуть дальше отсюда. Мне если честно никогда не было интересно. Нами было пройдено уже приличное расстояние, когда мы услышали шум мотора. Кустов по близости не было, ели вокруг тоненькие, спрятаться негде, поэтому нам ничего не оставалось кроме как остаться на месте и ждать. Из-за поворота показался небольшой багги, водитель, одетый в камуфляж остановился неподалеку, мы все так же стояли, всем своим видом демонстрируя нашу безобидность и миролюбие. Мужик на багги спешился, махнул рукой, подзывая к себе, мы неторопливо подошли.
— Я Игорь, — представился он.
От Игоря мы узнали много интересного. Он был выживальщиком, я о них раньше слышал, но увидел такого впервые. Правда, Игорь был не «хардкорным» выживальщиком, иначе бы уже давно сидел в своем бункере, а просто человеком увлекающимся. Он не закупал тоннами продовольствие, не имел дома собственного арсенала, но выполнил, если можно так выразится «программу минимум» для людей, готовящихся к апокалипсису. Его багги был экранирован от ЭМ излучения, за плечами была нарезная винтовка, имелся большой запас патронов и сублимированной пищи. И конечно же рабочий спутниковый телефон. Когда все началось, Игорь в темпе свалил за черту города и, забравшись на одну из металлических вышек ЛЭП, наблюдал за местностью, пытаясь понять что происходит. Параллельно он связывался со своими коллегами по хобби из других городов, но долго с ними переговариваться у Игоря не получилось, спутниковая связь накрылась. Однако ему удалось выяснить несколько важных вещей, о которых он нам и рассказал. Во-первых, подтвердилась теория Тимура об инопланетянах, в некоторых городах удалось хорошо рассмотреть большие корабли, когда они пролетали от одного района к другому через озера или большие парки, выходя при этом из завесы пыли. Во-вторых, оказалось, что здания разрушались по большей части из-за того, что из их конструкции каким-то образом извлекали всё металлическое. Ни на одних обломках никто не нашел металлических частей, да и вообще, выяснилось, что любой металл в определенном радиусе от кораблей просто исчезал. Конечно, кирпичные здания страдали от таких дел немного меньше, но перекрытия у них не кирпичные все же. Да и кто знает, какие еще способы разрушения используют чужие. Об этом Игорю рассказал выживальщик прибившийся к военным, которые пытались найти выживших под завалами. Человеческих тел, кстати, тоже не находили. Последнее что удалось выяснить, это множество координат точек сбора выживших. Что именно происходило в этих точках, Игорь не знал, информация столько раз передавалась из уст в уста, что часть ее неизбежно терялась, к тому же был неизвестен ее источник.
Рассмотрев отметки, нанесенные выживальщиком на карту, мы выбрали ближайшую, находившуюся строго к западу от нас, и двинулись к ней. Путь был не близким, поначалу ехали на багги, хоть и с трудом, но мы сумели на нем уместиться, тут сыграло роль мое субтильное телосложение. Однако бензин довольно быстро кончился, и дальше нам пришлось продолжать путь пешком. Запасы тоже подъели быстро, Игорь рассчитывал на одного человека, мои были более чем скудные, а у Тимура вообще с собой был только пакет грибов. Воду брали из мелких ручейков, у Игоря был запас фильтров. Выживаьщик раз в день что-нибудь подстреливал, охотником он был отменным. Каждый вечер мы усаживались у костра, ели и просто отдыхали перед сном.
Очнувшись от своих мыслей, я понял, что мои товарищи уже спят. «Завтра будет еще один тяжелый день,— модумал я, укладываясь на заранее приготовленный лапник,— надеюсь, я сидел не слишком долго и успею нормально отдохнуть». Проснулся я разбитым, «ну нечего, к обеду расхожусь» — решил я. Вот только уже через несколько часов мы наткнулись на солдат.
— Назовите себя, — скомандовал один из них.
Мы представились и спросили кто они собственно такие, и нет ли тут по близости пункта эвакуации или чего-то в этом роде.
— Мы тут как раз патрулируем местность, и заодно ищем таких как вы, — начал объяснять солдат, — направляем всех беженцев как раз к нашему лагерю, там уже довольно много людей собралось.
— Так что, там происходит то? Людей куда-то отвозят? Или постоянный лагерь? — спросил я.
— Нет, лагерь там временный, оттуда небольшими группами всех перебрасывают еще куда-то, куда не знаю, но говорят там безопасно.
Наша троица переглянулась и Игорь сказал:
— Ну, так ведите, чего ждем то?
Людей было не очень много, человек полтора ста, мы уже около часа стояли возле палатки с администрацией, нам сказали, что нас зарегистрируют и дадут талончик на отбытие. Пока мы стояли, в лагерь въехал автобус, в сопровождении двух уазиков, из которого вышли человек двадцать гражданских, видимо военные собирали людей по всей округе, может быть из окрестных сел и деревень. Новоприбывшие встали в очередь за нами. В самой палатке у меня спросили документы, но их понятное дело у меня не оказалось, поэтому пришлось записывать все свои данные включая место рождения и группу крови, на одинарном листочке в клеточку. В обмен на него, я получил четвертной листочек, на котором был написан трехзначный номер, и стояла чья-то подпись с печатью. Нам дали места в палатке. Кормили полевой кухней дважды в день. В общем, отдыхай да отсыпайся. Каждый вечер в лагерь приезжали два пазика и увозили по 25 человек каждый, в порядке очереди, наша очередь по приблизительным подсчетам мы должны были отъехать на четвертый день.
Так получилось, что мои товарищи уехали на день раньше меня, а я остался первым в очереди. На следующий вечер, как обычно приехали автобусы, перед посадкой я показал свой клочок бумаги проверяющему, тот проверив печать, положил его в папку. Автобус, немного протащившись по лесу, вырулил на шоссе и дальше поехал уже с нормальной скоростью. «Интересно, а куда мы едем? — подумал я, — странно, что эта мысль не пришла мне в голову раньше». «Ну и ладно, доедем, увижу», — решил я и уставился в окно. Через часа четыре автобус съехал на проселочную дорогу и через пару минут доехал до поля, на котором стояли в ряд большие палатки, кажется, их называют штабные. Автобус припарковался рядом с другими пазиками, видимо сюда свозили людей с нескольких лагерей поблизости. Когда мы вышли из автобуса, нас разбили на пары, поставили в колонну, и мы двинулись к одной из палаток. У входа остановились. Человек с громким командным голосом, который нами все это время руководил, проорал, что входить будим по двое поле приглашения. Я стоял первой паре, поэтому мы сразу зашли, палатку внутри разграничили брезентом вдоль на две равные части, я зашел на левую половину.
Внутри было два стула, стояли они друг напротив друга, на дальнем от меня сидел гуманоид. Не человек, а именно гуманоид, вроде бы ничего необычного, но в нем присутствовало что-то неуловимо чужеродное, не земное, может быть что-то в глазах, может быть в лице, так сразу и не понять. Я был настолько поражен, что вытаращился на него и окаменел, даже голова отказывалась выдавать хоть какие-нибудь связные мысли.
— Присаживайтесь молодой человек, — мягко произнес он.
Простояв истуканом еще пару секунд, я все же сел.
— Кто вы такой? — осипшим голосом спросил я.
— На данный момент я ваш куратор, — ответил чужой.
— Но…— начал было я.
— Во-первых, мы не нападали на вас, и не уничтожали население, — со скукой в колосе произнес он.
— А как же…
— Выслушай меня, а потом уже задавай вопросы, — бесцветным голосом произнес он, — итак, мы никого не убивали, все люди в находившиеся в городах были перенесены на наши корабли. Видишь ли, в чем дело, ваша планета, это наша колония, по непонятным причинам утратившая с нами связь и впавшая в дикость. После, вы развивались путем неприемлемым для нас, и поэтому Галактический Совет решил, что вашу цивилизацию следует уничтожить. Однако негуманно было бы убивать всех жителей планеты, ведь несмотря ни на что мы одна раса. Так вот, каждому жителю вашей планеты предлагается улететь с нами, далее вы пройдете курс реабилитации, научитесь жить в нормальном обществе и получите все права свободных граждан галактической Империи.
— А если я откажусь?
— Если вы откажитесь то останетесь на это планете, где условия настолько не пригодны для нормального существования, что срок продолжительности жизни здесь вчетверо ниже обычного, — тон пришельца был настолько сухим и канцелярским, что сразу становилось ясно, ему до смерти надоело говорить одно и то же по много раз на дню.
— А как же мои родители? Как же Тимур с Игорем? Они согласились улететь с вами или остались здесь.
— К сожалению, так как вы пока не являетесь даже кандидатом в граждане Империи, я не имею права разглашать вам подобную информацию.
—Хорошо, я принял решение, сказал я спустя пару минут молчания, — заберите меня отсюда.
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№20
Рождение волка
Костя лежал на трубах теплоцентрали, глаза его слипались, ноги гудели после тяжелого, теперь всегда тяжелого дня, да и все тело его тянуло, наполняло позвякивающей, будто в натянутых струнах, истомой. Хотелось просто закрыть глаза и уснуть, задремать, да еще и свет этот легкий, дрожащий от свечного огарка в литровой банке так и тянул, манил своим трепещущим полумраком, упрашивал: «усни, засыпай, отдохни», и свечному огарку вторили трубы под спиной своим извечным мягким теплом центрального отопления. Хорошо.
Рядом шептались, почему то в темноте, теплоте коллектора они никогда вслух не говорили, шептались только. Тут были все: и малой Витек, чумазенький, маленький, жалкий, и Лера, что чуть помладше Костика, и Димка– белобрысый, становящийся еще более блондинистым из-за своей вечно перепачканной физиономии, грязь будто въелась в его бледную кожу, вросла в нее, и Денис – жилистый, молчаливый мальчишка, самый старший из них, беглец из детдома – ему уже двенадцать лет. Костику было только одиннадцать, но как-то так сразу вышло, без драк, без криков, что он тут будет за главного, как говорил Димка: «за паровоза».
Шантрапа, мелюзга – как их называли бомжи и менты у вокзала, где они по обычаю терлись, откуда их уже по привычному, без особой злобы гоняли, а иной раз, правда редко, они же их и подкармливали. Сегодня вот Витьку обломился батон от мента, что шел со смены. Витек так восторженно рассказывал об этом вечером, говорил, что тот, усатый, наверное с дежурства шел, в форме, но с пакетами, мимо прошлепал, остановился, вернулся к застывшему, прикинувшемуся «валенком», как сказал Витек, жалкому мальчугану в тряпье, спросил:
- Есть хочешь?
- Да, - Витек испугался, попрошайничать нельзя, тем более у вокзала, тем более в подземном переходе, рядом с ларьком горячего питания - точно прогонит. А ведь место такое хлебное: возьмет кто из прохожих, да и купит ему, Витьку, чего пожрать, он маленький, он всегда голодный, и даже взгляд жалобный, просящий делать не надо – он сам выходит от всех этих запахов, от вида одного разложенных за витриной хотдогов, гамбургеров, беляшей и прочей снеди.
Усатый достал длиннющий, здоровенный батон, видать купленный в «Молнии» неподалеку, теплый еще, и вручил в грязнущие, чуть подрагивающие от жадности ручонки-лапки малыша.
- Держи, и вали отсюда, - подмигнул, - воробей.
- Спасибо, - Витек схватил батон, соскочил, сунул под мышку коробку из под ботинок с мелочью, сидушку свою картонную, затертую и быстро-быстро, бегом, почапала прочь.
Вот этим то батоном они сегодня и ужинали, на всех по чуть хватило. А еще Денис, детдомовец, когда в общий котел сбрасывали то, что кто за день насобирали, напопрошайничали, бросил небрежно бумажник. Пухлый бумажник.
- Откуда? – спросил Витька тихо.
- Оттуда, - мотнул головой Денис в сторону прикрытого люка коллектора, - какая разница.
- Проблем… - начал было Костя.
- Проблем не будет, - пауза, - а жить надо, - злобно цыкнул слюной меж зубов, и отправился в свой темный угол. Уселся, обхватил руками колени – призрак, тень, только глаза из темноты поблескивают, отсвечивают дрожание свечи.
Денег в бумажнике, хоть и таком пухлом, оказалось не так чтобы очень много, на неделю, ну может на полторы и хватит, если бичпакетами затариваться, но для них – это были огромные деньги. И сейчас Костя лежал на трубах и блаженствовал: не надо будет ему завтра идти куда-нибудь подальше, дежурить у какого-нибудь хлебного ларька, чтобы ухватить пару буханок, пока идет разгрузка, не надо будет что-то придумывать, для того чтобы прокормить своих ребят. Хорошо.
Он закрыл глаза, в животе заурчало и затихло, шептался в углу Витек, опять, наверное, игрался своими супергероями – единственное, что у него осталось от той, прошлой жизни, когда он жил с бабушкой в ее стареньком, дряхлом домике – единственная родная душа его в этом мире. Была… Умерла, Витя до сих пор не мог вспоминать про это без слез в глазах, и остался он один. Все они тут поодиночке остались, и вместе сбились. И сам Костя тоже. Что он видел то? Отца своего он не видел, а вот мать…
Засыпая ему хорошо, отчетливо припоминалось ее лицо с извечными мешками под глазами, щеки ее отекшие, пьяный мутный взгляд. Сколько у нее было сожителей? Он, наверное, и не вспомнит всех. Хорошо запомнились ему двое: дядя Федя – в годах мужик, хороший вроде, только заливать крепко любил, а Костю он вроде даже баловать пытался. Что то у них не заладилось с мамой, разбежались. А еще запомнил он особо последнего – Толю. Толя… не было бы его, может и остался бы Костя дома, может и по сей день терпел бы все то, что у них творится, но был Толя. И этот Толя.
Он скорчил гримасу, уже почти во сне, почти ощутил ту боль от ударов, когда этот чертов Толя врезал ему со всей дури в живот, а мама, такая же битая как и он, вступившийся за нее, ревмя ревела в углу их кухоньки, у печки. Кулаки Кости сжались, и с этой последней дремотной злостью он уснул.
Снился ему его дом, двор залитый солнцем, крыльцо тенистое, и дом этот был почему-то как новый, выкрашенный небесно синей краской, рамы белые, и мама была там же – стояла в тени яблони, в реальности убогонькой, кривенькой, сухой, а тут, во сне – воспрявшей, раскинувшей пышными ветвями. И мама будто помолодевшая, красивая, не согбенная, как на тех старых фотографиях, что были у них в альбоме дома. И тень, сзади нее набрякала, тяжелела черная тень, будто силуэт смазанный, и вот она шагнула, протянулась вперед и обрела форму – силуэт, и рука, сплошь из тьмы черными пальцами ухватилась за плечо мамы и…
Костя проснулся от собственного вскрика. Темно. Свеча погасла, все спят, слышно лишь тихое посапывание. В щель под люком над головой не пробивается ни лучика света – ночь еще, спать надо.
Они с Денисом засели в полумраке кустов темной аллейки парка, ждали. Вот идет мужик – здоровый, крепко сбитый, на такого точно не поохотишься. Ждут. Вот девушка с парнем – подростки, но парень крепенький, поджарый. От такого, если что, и не убежишь – догонит по кустам, даже отсюда видно – ловкий. Тоже мимо кассы, Денис от обиды даже сплюнул в высокую траву.
А вот их клиент. Молодой парнишка, в ушах затычки плеера, в руках смартфончик новенький, красивенький – это точно их. Вот он уже близко, вот еще чуть – только руку протяни и… Костя рванул вперед, пронесся поперек хода парня, хватанул на бегу телефон и бросился в кусты напротив, обдирая руки о злые ветви, Денис следом, но с секундной задержкой – шибанул, что есть сил, по хребтине развернувшегося паренька так, что тот бухнулся на дорожку, и следом в кусты – теперь не догонит.
Эту схему они уже отработали и не раз. Так, изредка совершая такие вот вылазки в парки можно было «поднять» куда как больше, чем попрошайничеством или «тыреньем» по мелочи от тех же хлебных ларьков. Риск тот же, а вот навар…
Не сбавляя ходу, по заученным уже тропинкам, они пронеслись до выгнутых прутьев забора парка, Костя лихо сиганул в широкий проем меж ними, едва телефон не выронил, и дальше – через дорогу по пешеходному переходу, громко засигналила маршрутка, раздался визг тормозов, но это уже там, за спиной, и все – вот он уже сворачивает за угол дома, влетает во двор. Денис появляется во дворе парой мгновений позже, оба улыбаются, у обоих сердце колотится, словно в первый раз они «сделали дело», дыхание срывается.
- На Победу? – спрашивает Денис, слова его путаются в срывающемся дыхании.
- Недавно были, на Ленина вроде новый открылся.
Ломбарды теперь они отслеживали четко, особенно такие вот – новенькие, где не гнушаются ворованными товарами, а те что древние, устаканившиеся – там можно и попасться, уже был случай, когда пришлось бросить стыренное и делать ноги.
- Пошли на Ленина, а потом в магаз, - и Денис улыбнулся так широко, так радостно, что Костя тоже не смог удержаться от улыбки, в животе заурчало в предчувствие еды, но все же он мотнул головой, сказал, - Надо в секонд, Витьку считай что без штанов ходит.
- Ага, - Денис кивнул, хлопнул по бедрам, - двинули.
- Этот? – Костик кивнул в сторону бомжа, сидящего на ступеньках продуктового. Бомж, весьма упитанный, кстати, для такой своей жизни бородатый дядька, смолил подобранный бычок и его сальные глазки стеклянно поблескивали. Даже отсюда, шагов с с десяти, чувствовалась, доносимая от него ветерком, вонь.
- Угу, - кивнула Лера, и в ее глазах снова заблестели слезы.
- Ясно, - Костя вытянул из рукава тяжелый арматурный прут, что нашел на брошенной стройке: короткий, ухватистый, как раз чуть больше локтя в длину.
- Кость? – Денис, стоявший рядом с ним тронул его за локоть, - Может я с тобой?
- Нет, смотрите только. Если что – линяйте. Поняли? Вить, ты меня понял? – он посмотрел пристально на мальчугана, тот отер нос рукавом заношенной, но все же весьма аккуратненькой курточки, спросил жалобно.
- Костик, может не надо? А? Ну Лер, скажи ему.
- Костя, - Лера уже была готова расплакаться, - ничего же не случилось.
- И ты тоже скажешь, что не надо? – зло спросил Костя у застывшего, опустившего голову, Димки, - А?
- Не знаю, - буркнул тот.
- Смотрите, и учитесь. Себя нельзя давать им в обиду. Один раз, другой, а потом – все. Терпилы – вот ваша судьба, - Костя вспомнил, аж душа его захолодела, как Толик бил его маму, а она молчала, даже кричать боялась. Сквозь сжатые зубы он тихо и зло просипел, - Нельзя давать им шанса. Нельзя.
Он развернулся и зашагал к сидящему на ступенях бомжу. Сам себя подгонял злыми и страшными воспоминаниями вчерашнего вечера, когда вернулись они в коллектор, а там, в темноте, плакала Лера. Изодранная, непонятно как держалась на ней порванная водолазка, под глазом наливался пунцовый бланш – это они увидели, когда уже свечу запалили. Бомж приловил ее тут, в этом дворе, когда она проходила протоптанной тропкой мимо козырька подвальчика. Выскочил из темноты, хватанул ее черными толстыми пальцами, ее обдало вонью перегара, застарелой мочи, грязи, пота, и он, это животное, пыталось ее целовать, слюнявило ее кожу, а когда она закричала… он ударил ее, крепко ударил, ухватил за волосы, стал срывать с нее неподатливую водолазку, затрещала ткань.
Заорала какая-то бабка, от подъезда, Лера рванула прочь из едва ослабевшей хватки, и так и бежала, не останавливаясь до самого коллектора, еще и джинсы ободрала, пока вниз спрыгивала, все руки, пальцы в кровь, костяшки о тяжелый люк сбиты.
- Эй, ты, - Костя остановился в шаге от бомжа. Воняло нестерпимо, почему его еще никто отсюда не прогнал – люди же ходят. Так опускаться нельзя – это уже и не человек вовсе.
- Че те? – бомж сощурился, вперив свой бессмысленный, подслеповатый взор в перекошенное злобой лицо Костика.
- Ты вчера… - он не находил слов, - ты…
- Че? – бомж ощерил черные щербатые зубы, - А? Шантрапа. Ну, пшел, пока… - бомж начал медленно подниматься, а Костя чувствовал, как проходит его решимость, как улетучивается тот запал. А они – Лера, Денис, Димка, а главное – Витька – все они смотрят на него, ждут. Витька должен, обязан увидеть, что такие вещи так нельзя оставлять. Это надо воспитывать сразу. Надо начинать учить таким вещам с пеленок – зло не должно оставаться безнаказанным, может это по мальчишески, может это глупо, может он поймет потом, что был неправ, но сейчас он уверен, он должен, он обязан!
Он крепче сжал арматурину, и резко с криком, ухнул по этой вшивой башке – мимо, удар пришелся по плечу бомжа, тот взвыл, хапнул его своей тяжелой рукой-окороком, так что Костя едва на ногах устоял, и снова удар, уже сблизи, уже без размаха.
- Что ж ты, гаденыш… - и бомж тоже ударил, Костю отбросило, но он не побежал, а бросился вперед и бил, и бил, тяжело, сильно и наотмашь, не чувствуя ударов в ответ. И… Вдруг все закончилось.
Он увидел себя, запинывающего жуткое избитое существо у своих ног, почувствовал боль и удары заполошного сердца в груди. Победил. Кто-то кричал неподалеку, слышались в этих криках слова «милиция», еще какие-то.
Костя присел на корточки перед подвывающим, скомканным в калачик бомжом, ухватил его за шевелюрю, почувствовал кровь под пальцами, приподнял его голову, и зло, цедя слова сквозь зубы сказал, то что должен был сказать сразу:
- Еще раз, сука, к девчонкам полезешь, хоть краем уха услышу, сука, - убью! Ты меня понял, тварь? – бомж заскулил в ответ, торопливо закивал головой.
Костя выпрямился, пнул тело еще раз, сплюнул, и только потом оглянулся по сторонам, увидел стайку своих, притаившихся поодаль, и рванул в другую сторону от них. Он знал, что они спокойно пойдут в другую сторону, не побегут за ним. Прут он бросил речку, что протекала в паре кварталов от того двора, а бежать перестал только минут через пятнадцать, когда сил на бег уже просто не оставалось.
Спать становилось сложнее. Раньше он думал только про день завтрашний, как он будет выживать, потом понеслась эта чуть лихая жизнь, а теперь вот… теперь у него на руках кровь. До этого он крал – конечно же, грабил вместе с Денисом зазевавшихся прохожих внаглую, но это тоже было не так страшно. А потом появился этот бомж и все стало меняться. Костя почувствовал, что, если оно того требует, можно и нанести удар, можно бить очень жестоко. Тогда это был праведный гнев, заслуженный, а потом появилась необходимость – вынужденность. Он должен был заботиться о Лере, о Диме, о Вите, о… Нет, о Денисе заботиться не надо было, он сможет выжить сам, такие люди не тонут, но оставался еще и Витя. Он должен был, обязан был сделать так, чтобы Витю не гоняли из подземных переходов, чтобы он не мерз ночами, чтобы… Он должен был, а на «сладких» клиентов не всегда везло. Вернее на них везло очень редко. Да и ломбарды… С ломбардами становилось все сложнее.
Сегодня им с Денисом повезло найти «сладкого клиента». Да какой там! Это была удача из удач! Они нашли наклюкавшегося до бессознательного состояния мужика. Денег при нем уже не было, то ли сам просадил где, то ли уже кто-то до них набрел на нежданный подарок, зато у него обнаружился телефон, золотая цепочка и очень таки увесистая печатка на пальце.
Денис стоял на стреме, пока Костя стягивал с пальца печатку, стянул и увидел что под золотым кольцом есть почти такое же, только черное – зек, наколотый перстень.
- Эй, - тихо крикнул Костя, - глянь.
Денис глянул, быстренько оглянулся по сторонам, процедил:
- Сидевший, нам какая разница. Ты все?
- Да, валим.
И они быстро сбежали от мирно храпящего тела.
Конечно же ломбард, вот только при подходе к знакомому крыльцу они, через прозрачную дверь, увидели полицейского. Тот разговаривал с дородной теткой, что была на кассе, и тетка, тоже их приметив, показала пальцем, полицейский оглянулся и… Ребята припустились бежать. В другой ломбард соваться они не рискнули. Хоть золото и жгло им карманы, но все же – кто знает, может на них уже даже ориентировка есть, во всяком случае так предположил Денис, и Костя кивнул в ответ.
Отправились на рынок, где изредка на окошке одного из ларьков появлялась картонная табличка: «Куплю золото». В этот раз таблички не было, но Костя все же постучал в окошко, то распахнулось.
- Вы золото покупаете? – спросил он. Продавца видно не было за стоящими за стеклом всевозможными товарами, но вот руки – большие, поросшие черным волосом руки он видел прекрасно. И еще он видел что на этих руках, на их пальцах, множество подобных той, что у него в кармане, печаток. Конечно же покупают тут золото, как иначе.
- Покажы, - акцент уроженца южных краев.
Костик послушно выложил в блюдечко цепочку, она была весом поменьше, спросил:
- Сколько?
- Тыщу дам, - ответил голос, - ешо ест?
- Вот, - положил рядом печатку.
- Всо?
- Да.
И тут же окошко захлопнулось, прозвучал приглушенный стеклом голос:
- Валыте отсюда!
- Эй! Деньги! – затарабанил в окошко Костя, но Денис ухватил его за руку, оттащил.
- Бесполезно.
- А что делать?
- Стекло ему высадим, вообще глупо.
- И что со стекла?
- Ничего. Пошли.
И они пошли, от злобы у Кости сжимались кулаки, прощать нельзя, нельзя прощать такие вещи! Раз за разом он повторял про себя одно и то же: «нельзя прощать!».
- О чем задумался? – спросил Денис.
- Ты иди, я тут… вечером буду.
- Костян, ты че задумал? – Денис заглянул ему в глаза, в них поблескивало явное беспокойство, даже страх, - Я без тебя наших не потяну. Брось ты этого ару.
- Да я не о нем. Все нормально будет, - улыбнулся, - иди, и… держи.
Он отдал стыренный у пьяницы телефон Денису, а сам, сунув руки в карманы, побрел в другую сторону, как будто даже и не подумывал о том чтобы снова наведаться на рынок. Выбора не было: денег нет, сладких нет, по ломбардам обложили, а снова попрошайничать… Это на крайний случай.
План был простой. Ларьки стоят спиной к спине, двери сзади, не в окошко же выпрыгивать, если что, этому гостю с гор? Чтобы добежать до него, ларечнику придется пробежать мимо всех прочих и там, у помойки что на углу у них, вывернуть в торговый ряд. Вот и славно, только делать надо все быстро.
Подходящую пару кирпичей он нашел неподалеку. Выждал, вечера, когда покупатели разбрелись, да и ларечники уже порасходились, и только после этого отошел на приличное расстояние, вздохнул и запустил половиной кирпича в стекло. Тут же бегом к помойке, пока ларечник вовсю матерится, кроя его на паре языков матом, с ходу влетел за мусорный бак, застыл с зажатым в руке кирпичом.
Рука дрожала то ли от напряжения, то ли от страха, и вот – слышен тяжелый бег, грохот ботинок, скрип стекла от разворота под каблуками, и Костя вскакивает, видит коротко стриженную макушку со множеством толстых складок, и запускает в нее кирпичом.
Есть!
Ларечник падает, Костя бежит к поверженному телу, слышно как скрипят двери других ларьков – забеспокоились, Костя шарит по карманам «подбитого» - время поджимает, выхватывает пару купюр, старается перевалить тело – быстрее, нагрудные карманы, мужик переворачивается и…
Костя замирает на короткое мгновение. Глаза ларечника открыты, недвижны, только сейчас Костя понимает, что руки его, Кости, липкие, в крови, и что уже даже на асфальт натекла лужица крови. Спешить!
Руку в нагрудный карман рубахи, вот – деньги, скрутка целая! Выхватывает, собирается вскочить, но его хватает крепкая рука – ларечник, этот темноусый то ли грузин, то ли еще кто, оказывается жив, непослушные его губы что-то пытаются сказать, но Костя рывком высвобождается и бежит.
Сердце его радостно бьется – живой! Не убил! Живой!
- Вот, - Костя кладет бережно скрутку денег рядом с баночкой, в которой горит свеча, - и еще вот, - те купюры что были в кармане штанов.
- Они… они в крови, - испуганно говорит Лера, - откуда кровь?
- Костя, - Дима смотрит на него исподлобья, - ты чего творишь?
- Зато у нас есть деньги.
Костя отходит в сторону, садится на свое место. Поглядывает на Дениса, но тот мотает головой, мол зря ты парень эту игру затеял, ой как зря.
- А мне можно Халка купить? – спрашивает вдруг Витя, - можно?
И тут вдруг у Кости не выдерживают нервы. Выплескивается все накопленное за день: и злость, и страх, и резкое понимание, что он все это делал не для себя, для них он это делал, а они… Халк. Игрушка! Игрушка, твою мать!
Костя соскакивает, хватает деньги и орет:
- Это чтобы вы с голоду не передохли, чтобы не попрошайничали, а ты! Ты!
Витя испуганно жмется во мрак угла теплоцентрали, под трубы втискивается, но Костя делает резкий шаг к нему, хватает выдергивает, злость кипит, выхватывает из его сжатой руки фигурку супермена, орет Вите прямо в лицо:
- Это улица! Нет бабушки! Нет игрушек, ты должен выживать! Хватит играться! - бросает фигурку на бетонный пол и сильным, злым ударом ломает ее, разлетаются кусочки цветастого пластика по грязному бетонному полу, блестят крошевом в дрожащем свете свечи.
Витя не плачет, не кричит, в глазах его набухают слезы, все молчат. Тишин. Осознание.
- Я тебя понял, Костя, - хоть и дрожит подбородок Вити, но он держится, - я понял.
И Костя, смотря ему в глаза, понимает – он понял, он правда все по настоящему понял, этот малыш, этот маленький веселый мальчуган все понял. Его детство закончилось прямо сейчас, в это мгновение, его детство убил он – Костя. И сам Костя не выдерживает.
Рвется на улицу, откидывает тяжелый люк, выпрыгивает во тьму ночи, и бежит, бежит, бежит туда, где не был давным-давно, дворами, улочками, проулками, из глаз льются слезы – они жили недалеко от вокзала, не далеко от этого чертового коллектора, и вот – видит вдали свет того самого окна, того самого дома из сна. За окном кто-то есть, черный силуэт за шторкой – мама.
Он падает на колени, падает не в силах сделать и шага, смотрит на окно, тянет руки к этому маяку, к желтому теплому, ждущему свету. Он придет домой, у него, у Кости – ЕСТЬ ДОМ! У него не умерла последняя родная душа, бабушка – Витя, ему ЕСТЬ куда вернуться! Есть! Есть…
- Ма-ма… - слово прорывается из горла с трудом, будто с кашлем, будто камни изо рта выкатывались, - мама… забери меня отсюда, мама… мама…
И складывается пополам, воет охватив себя, воет в себя, в свою душу. А они? У него все кончилось, а они? Они… разбитый супермен, сломанный, клочья чужого детства, осколки. Они, они – дети.
Воет, бьет кулаком по земле, со всей силы, со всей дури, обдирая кожу, встает, разворачивается и бежит прочь, как волки убегают от жилищ в глубокие леса, он бежит в свою чащу бетона и злобы, где живут, растут его маленькие, нежные волчата.
№21
Это моя работа
По орбите красной планеты неторопливо плыл военный крейсер. Если бы он летел в сотне метров над землёй, местная фауна могла бы принять чужеземца за кита... Если бы конечно жители этой планеты вообще знали, что такое кит. Но корабль плыл над атмосферой, и никто из местных даже не подозревал о незримом наблюдателе, видящем всё. На изображениях со спутников на экранах можно было разглядеть даже букашек, ползающих среди камней.
На мостике царила негромкая, лёгкая суматоха, привычная для рабочей расслабленной обстановки. Смеялись, переговаривались дежурные, занимались своими делами, лишь изредка поглядывая на мониторы. Какой интерес разглядывать планету, когда уже выучил все возможные варианты событий?.. А если вдруг настанет внезапное ЧП, умная машина тут же забьет в набат. Рутина, да и только. Именно поэтому экипаж регулярно менялся. Сложно доверить работу людям, изнывающим от скуки.
Не участвовал в общем движении только один человек. Он сидел, возложив ноги на стол перед собой, и мрачно разглядывал экраны. Стальные глаза холодно блестели из-под сдвинутой до бровей капитанской фуражки. Крепкие ладони со шрамами сцеплены в замок. Дежурные знали причину хмурого настроения командира, и так обычно ни разу не лёгкого характера, и временами осторожно бросали взгляды, чтобы успеть вовремя заметить бурю. Причину недавно поглотил кит, и, оставив в трюме шаттл, та сейчас быстро и уверенно двигалась к капитанскому мостику.
Вот беззвучно распахнулась перепонка двери, и на мостике появилась высокая девушка. Льняные волосы забраны в хвост, комбинезон чуть не сиял белизной, голубые глаза смотрели пронзительно и внимательно...
- Капитан Дьяченко, - уверенный голос заставил операторов замолчать и обернуться.
Командир же неспешно, слишком неспешно, убрал ноги со стола, встал, повернулся, так же, до боли неторопливо, снял фуражку, аккуратно водрузил на стол и только после этого соизволил поднять взгляд на гостью:
- Доктор Фортье... Чем обязан вашему присутствию?
- Вы ведь знаете, в чём дело, - даже не улыбнулась учёная, - давайте обойдёмся без формальностей. Я здесь, потому что снова с планеты прекратили поступать научные данные. Вы написали, что это временные неполадки, но застой слишком большой. Организация не удовлетворена письменными ответами на наши вопросы. Меня послали разобраться лично.
Капитан тяжело вздохнул и исподлобья взглянул на собеседницу:
- Вы знаете, что происходит на этой планете?
Девушка сухо улыбнулась:
- Планета заселена почти неразумными, но чрезмерно агрессивными и сильными существами. Их присутствие является помехой для исследований... Но не такой, чтобы настолько задерживать операции.
- Значит, не знаете, - криво усмехнулся Дьяченко и мотнул головой, - посмотрите сюда.
Нахмурившись, доктор послушно повернулась к указанному экрану и замерла с лёгким недоумением. То, что там показывал монитор, больше походило на мультик, чем на реальность. Красные скалы, редкие поросли кораллов – привычная картина, но… Гориллиды, аборигены, захватившие всю планету, способные одним ударом переломить толстый дуб, легко победившие бы в битве даже слона, гибли один за другим. Буквально разлетались в стороны, снося с пути товарищей. В толпе мяса двигался воин. Залитая кровью, запылённая вечными песками, броня местами прохудилась и проржавела, военный костюм под ней превратился в лохмотья. Может, когда-то у солдата было оружие и патроны, но они давно закончились. Сейчас он орудовал кувалдой, снятой с одного из боевых экзоскелетов, похороненных монстрами в самом начале зачистки планеты.
Человеческие кости не должны были выдерживать такой вес, никакой даже супертяжеловес-бодибилдер не мог бы махать таким молотом как пёрышком без усилителей. Но этот воин мог, и твари улетали от ударов, с проломленными головами, грудинами и переломанными костями. Улетали постоянно, каждую секунду в небытие уходил один или два гориллида... Солдат не скупился на добивающие удары, не давал противнику ни единого шанса выкарабкаться и снова вступить на защиту родной планеты. Боец добивал каждого, тщательно и размеренно. Он не сражался - вычищал. Как санинспекция уничтожает тараканов. Как программист удаляет вирусы. Как робот-уборщик смывает пятна с окон. Методично, уверенно, профессионально.
Создавалась уверенность, будто воин не был в опасности. Ни одна из тварей не могла даже попасть по стремительной смерти. Гориллидам не хватало скорости, не хватало ловкости, не хватало тактики.
А солдат всё двигался. Не останавливался ни на миг, будто не зная усталости или скуки. Боец не мог или не хотел прекращать. Фигурка, снимаемая сверху, неустанно кружилась в зловещем вальсе, оставляя за собой горы растерзанных тел.
В ушах Фортье эхом звучал голос капитана:
- Как вы знаете, наши войска не смогли сдержать гориллидов. Они уничтожали любой форпост, прогрызались сквозь любую сталь... Гибли под пулями, но буквально заваливали наших солдат трупами. Единственный жизнеспособный вариант захватить планету - уничтожить всё с орбиты ракетами - отклонили вы, учёные. Планета была нужна вам живой. Поэтому, ну и, конечно, ради эксперимента, армия сбросила на поверхность супер-солдата. Новейшую разработку, шедевр военных генетиков... Мы должны были сбрасывать его на колонии врага, чтобы он прокрадывался внутрь и уничтожал кладки с яйцами чтобы серьезно проредить ряды противника. Другие войска были должны доделывать работу, и огнём вычищать переставших размножаться, а значит стремительно гибнущих гориллидов...
Как вы можете знать, всё полетело к чертям практически сразу. Мы были обнаружены и мгновенно потеряли всю наземную технику... На миг нам показалось, что мы потеряли и солдата - его датчик потерялся под волной противников - но нет... В скором времени, когда мы уже пытались придумать, как отчитаться вышестоящему начальству о полном и бесповоротном провале, мы заметили возню. Буквально голыми руками мутант прорывался сквозь врагов. Он будто превратился в берсерка - мы не узнавали его. Он вёл себя как зверь. Он не отвечал на попытки связаться по рации - может быть, она уже тогда была уничтожена... В итоге солдат уничтожил всю колонию. Не так, как мы рассчитывали, не нанося точные и аккуратные удары по уязвимым точкам... Учёные думали, что создали крутого разведчика, эдакого Джеймса Бонда, которому можно поручать особые секретные задания... Но нет. Они создали монстра.
Нескончаемые волны монстров ему не помеха. Он шёл сквозь их ряды как сквозь масло. Он убивал их чем угодно. Их же конечностями, камнями, всем, что попалось под руку, пока не нашёл молот в одной из наших прошлых заброшенных и раскуроченных гориллидами баз. Он становился сильнее с каждым поверженным противником. Он нападал на каждую встречную колонию гориллидов, впадал в раж и выходил через сутки, с ног до головы залитый кровью. Выходил из полностью опустевшей колонии. Колонии с трупами тысяч врагов...
Чтоб вы понимали, до него нам ещё ни разу не удавалось уничтожить поселение противника. Их было слишком, слишком много... Но он смог. И командование, и учёные были в шоке. Было принято решение оставить его там. Мы поняли, что вне моментов битвы солдат всё ещё может вести себя как человек, и в первый такой момент скинули ему зонд с сообщением. Ему было дано задание - уничтожить всех гориллидов на планете... С той поры он и сражается.
На лице учёной застыло странное выражение:
- Он не пытался нарушить приказ?
- В том то и дело, - кивнул Дьяченко, будто одобряя вопрос, - не пытался. Ему будто нравилось это. Нравилось убивать.... И чем дольше он бился, тем сильнее превращался в зверя. Он больше не узнает своё и чужое. Теперь помеха для исследовательских аппаратов не только уже изрядно поредевшие ряды гориллидов, но и он. Мы не можем рисковать людьми и техникой просто так. Мы скидываем её только когда безопасно... На земли, где уже прошёл солдат. Встретив нашу технику, он может её испортить. Иногда он прячется от спутников, появляется в совершенно другом месте, где был замечен в последний раз, находит специально зонды и уничтожает их. Он сошёл с ума...
Доктор смотрела на изображение воина и не могла поверить в происходящее.
Внезапно, будто чуя стеклянный взгляд спутника, мутант остановился и поднял голову. На весь экран высветились пронзительные голубые глаза на залитом багровой кровью лице. Человеческие глаза. Они не выглядели безумными. Они выглядели отчаянными. Полными безграничной боли. Фортье показалось, что солдат молит, кричит сквозь километры, разделяющие его от кита:
- Забери меня отсюда! Здесь больно. Здесь одиноко. Здесь невозможно жить. Я устал сражаться. Я устал убивать. Я хочу покоя. Забери меня отсюда! Забери-забери-забери!
Миг безграничной мольбы, льющейся из таких далёких глаз, прошёл - в кругу гориллидов нельзя отвлекаться. Фигурка воина расплылась, и снова вступил в кровавый танец тяжёлый молот.
Губы доктора дрогнули:
- Почему?.. Почему вы не забрали его сразу, после первой битвы?
Она не сказала "вы бросили его", хотя хотела. Не сказала "предали", хотя чувствовала происходящее именно так. Не нужно быть великолепным эмпатом, чтобы понять, как трудно оказаться на чужой планете в одиночку. Без друзей. Без людей. Без книг, без привычных удобств цивилизации. Без общения. Без всего человеческого, что окружает любого землянина каждый день. И будто этого мало – нужно без выходных и отпусков, постоянно, не переставая, работать. Практически день и ночь, с короткими перерывами, сражаться. Битва это всё, что теперь знал этот человек. Помнит ли он ещё, как разговаривать? Помнит лица знакомых? Помнит вкус человеческой еды?..
- Он опасен, - голосом "само собой разумеется" проговорил Дьяченко.
Конечно, учёный поняла, что он имел в виду, и нахмурилась:
- Зачем ему убивать людей? Он уже убивал?
- Нет, - покачал головой капитан, - но где гарантии, что не будет? Даже если незачем, даже если он не захочет отомстить - пока есть хотя бы маленький шанс, что он восстанет против своих создателей, его нельзя забирать.
- Это не учёные, - в глазах женщины мелькнул гнев, - это вы сделали из него монстра! Если бы вы забрали его сразу, вам бы не пришлось бояться, что единственное, ради чего он живёт - это битва!
Командир пожал плечами:
- Какая разница?.. Уже не важно, кто виноват и как можно было этого избежать. Это произошло. Теперь всё, что мы можем - это сделать так, чтобы последствия наших решений не сказались на всё человечество.
Фортье мрачно кивнула, еле отвела взгляд от монитора, где кружился солдат:
- Когда вы сможете возобновить подачу данных?
- Работы ведутся. Ещё две недели, максимум, месяц, и машина заработает.
Доктор поджала губы:
- Вы должны понимать, насколько это важно. Эти бактерии, биология чужой - первой живой планеты кроме Земли! - всё это очень поможет человечеству. Излечение болезней, которые раньше казались неизлечимыми, прогресс... Вы не должны допускать больших перебоев.
- Мы постараемся, - кажется, на суровом лице Дьяченко мелькнуло облегчение. - Вы хорошо делаете свою работу. Я так же делаю свою, вот уже тринадцать лет, с самого начала операций на этой планете. Мы справимся, доверьтесь нам.
- Да. Капитан, - девушка кивнула на прощание, развернулась и пошла прочь.
Рухнув обратно в кресло, командир нахлобучил фуражку и прикрыл глаза, сложив ладони на животе и вернув ноги на стол.
Медленно на капитанский мостик вернулось оживление. Люди обсуждали гостью, откалывали шутки. Всё возвращалось к привычному течению...
Текли минуты, прерванные встревоженным голосом диспетчера:
- Командир, шаттл доктора отклонился от заложенного курса. Он приближается к планете.
Тут же замигал красный и металлический голос компьютера возвестил:
- Тревога. Опасность нарушения изоляции солдата. Тревога...
Брови капитана тут же сдвинулись, он резко опустил ноги на пол и наклонился вперёд:
- Что она творит?
- Судя по всему, направляется к точке, где в последний раз видела солдата.
- Свяжитесь с ней.
- Она не отвечает, мы пытались!
- Послали предупреждение?
- Конечно, всё по протоколу!
- Дадим ей ещё немного времени. Когда спустится в атмосферу, будьте готовы открыть огонь.
- Слушаюсь!
Снова повисло молчание. С напряжёнными лицами люди следили за маленькой точкой на экране. Она неумолимо снижалась.
- Глупая девчонка, - прошептал капитан и рявкнул: - огонь!
- Есть, сэр!
Замигали огоньки ракет. Набирая скорость, рванулись к цели. Датчики шаттла обнаружили угрозу. В безумной попытке спастись, корабль рухнул к поверхности планеты в пике.
Бесполезно. Ракеты достигли цель до того, как она коснулась земли. Изображение со спутника заволокло дымом - взорвавшийся шаттл рухнул на землю. Диспетчер переключил на инфракрасную систему видения, но пылающие обломки мешали что либо разглядеть. В траурной, слегка напряжённой тишине раздался чей-то удивлённый возглас:
- Они жива!
И правда. Подтягиваясь на руках, на камнях медленно ползла верхняя половинка человека. Было ясно, что долго ей не протянуть... Но на экране появилась вторая фигурка.
- Он ведь был далеко, - теперь голос звучал потрясённо, - как он так быстро добрался?..
Солдат неспешно подошла к Фортье, опустилась на колени, поднял на руки. Доктор подняла слабые руки и коснулась окровавленных щёк воина. Сквозь помехи и треск пламени чуткий датчик спутника уловил дрожащий, сочувствующий голос - сквозь боль и неизбежность смерти всё равно учёная жалела бойца, а не себя:
- Я пришла забрать тебя... Прости...
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№22
№23
Гуси Крошки Фанни
Первые петухи возвестили о восходе солнца. Из гусятни вышел гусь, и с умным видом принялся щипать траву. Вскоре появились и остальные, всего их было с две дюжины, и все вместе стали обсуждать всё самое важное.
- Как вам спалось сегодня, Том? – спросил один гусь пожёвывая былинку.
- Прекрасно, Тим, – ответил Том.
- А я вот глаз не сомкнул, - бодро возвестил самый пушистый и мудрый гусь, по имени Аргус, - Всё думал.
- Правда, о чём же? – поинтересовалась жирная гусыня.
- Да всё о том же. Смысл жизни, тщетность бытия…
Проходила мимо девочка. Внешность у неё была дикая: глаза безумны, лицо чумазое, волосы растрёпанны, в дырявом поношенном платье. Увидав гусей, она вскарабкалась на забор и повисла на нем, болтая ногами.
- Эгей, гуси! Привет, я Крошка Фанни. Как живётся? – спросила она.
- Хорошо, хорошо, - ответил ей Том, - лучше чем ты, я погляжу. - Гуси довольно загоготали.
Девочка весело улыбнулась.
- Не уверена, что вам тут так прям замечательно. Вы знаете для чего вы здесь живёте? Почему люди вас кормят? Я думаю вы этого не знаете…
- Не тебе нас учить! – разозлился Аргус. Гуси одобрительно зашумели, - Мы почтенные домашние гуси, наши люди нам служат!
- Ладно, до встречи. – Фанни пожала плечами и спрыгнула с забора, - Я вас ещё навещу! – пообещала она, и убежала.
- Можешь не трудится, - фыркнул Нильс и снова принялся копать землю.
На следующее утро Крошка Фанни, как и обещала, пришла. Как только она подошла к забору, гуси с криками понеслись к ней. Но они были не злы, а напуганы.
- Что у вас случилось? – спросила Фанни взбираясь на забор, на диком лице её играла улыбка.
Гуси кричали все вместе, наперебой, ни слова не разобрать. В конце концов Аргус сумел их угомонить.
- Случилось ужасное! – крикнул он, гуси снова загалдели, - Тихо! Так вот, случился самый жуткий кошмар…
- Кухарка съела Гоголя! – завопил Том, - Сегодня ночью она унесла его в дом, и старина Гоголь больше не показывался!
- Бедный старик Гоголь, он был самым толстым! – причитал Тим.
Но как ни странно, вид у Фанни был очень довольный.
- А я вас хотела предупредить! – говорит она, покачиваясь на шатком заборе. – Люди разводят вас чтобы съесть, и вскоре тут не останется ни одного из вас.
Гуси зашумели громче прежнего. Все, кроме Нильса, (тот лениво и безразлично щипал траву) теснились у забора и подпрыгивали, пытаясь дотянутся до Фанни.
- Забери нас отсюда! – кричали они.
Фанни не торопилась с ответом. Она сидела на заборе, болтала ногами и улыбалась. Гуси надрывались от крика.
- Ладно! – наконец произнесла девочка, - Я заберу вас всех. Но по очереди.
Фанни пробежалась по птицам глазами.
- Чтоб никого не обидеть, возьму сначала того, кто не просит, – она посмотрела на Нильса.
- Нильс! – закричали гуси, - Иди сюда!
Он неторопливо подошёл.
- Ты пойдёшь с этой девочкой! – сказал ему Аргус.
- Зачем? – лениво протянул Нильс.
- Чтоб тебя не съели! – загомонили гуси.
- Мне всё равно где меня съедят, – пробормотал Нильс, но его никто не услышал.
Фанни перегнулась через забор, подхватила Нильса и спрыгнула назад на улицу.
- Спасибо, я вернусь! – сказала Фанни, и, обхватив гуся поудобней, ушла.
Когда утром следующего дня Фанни подошла к гусиному двору, птицы уже столпились у забора.
- Ну что, как там Нильс, - спрашивает Аргус.
- Где? А, очень хорошо! – сказала Фанни, по обыкновению залезая на забор.
Гуси радостно загоготали.
- Сегодня никого из нас не съели, - сообщил Аргус.
- Приятно слышать. Кого теперь мне забрать? – спрашивает девочка.
- Меня, меня! – вызвалась жирная гусыня.
- Хорошо, - Фанни свесилась вниз и протянула руки.
Но гуси узрели ужас: Манжеты её платья были в запёкшейся крови и с налипшими перьями…
- Она съела Нильса! – неистово заголосили гуси. – Она съела Нильса!
Все вместе они ухватили девочку за рукава и пальцы. Фанни отпрянула, и повалилась на спину вместе с куском забора. Гуси просочились сквозь образовавшуюся дыру, и, по-прежнему крича, понеслись по улице кто куда.
Фанни вылезла из под досок, встала, и как ни в чём не бывало вприпрыжку отправилась восвояси, пока гусеводы не явились.
№24
День утопал в объятиях вечера, немного сопротивляясь ему. За заплаканными окнами оживали сонные фонари. Ветер бродяжничал, кидаясь к каждому порогу в поисках ночлега, словно усталый путник. Фред резко вздрогнул и открыл глаза. Вечер вальяжно расхаживал по комнате, слегка поскрипывая старыми половицами. Свет фонарей купался в серебре дождя, разлетаясь хрустальными мотыльками по улице. Вязкая тишина окутала помещение. Фред Нортик одиноко лежал, разглядывая бледно-серый потолок, пульсировавший линиями теней. Тени постепенно росли, впиваясь в серые стены черными когтями. Фред повернул голову в надежде поймать угасающий лучик света, но массивные решетки загородили весь обзор. А так хотелось не теряться в этом темном мире, где сны перекрикиваются с реальностью. Сжимающее грудь чувство тревоги сковало все его тело. Снова день заканчивался в этой пустынной клетке. Ещё утром все было иначе. Облака поджаривали свои пышные бока под золотыми лучами летнего солнца, по небу плавно скользили стальные птицы, оставляя за собой мягкую молочную дымку. Массивный черный Хаммер усталым верблюдом покачивался на песчаных дюнах. Мир дремал полуденным зноем, растекаясь раскаленным сахаром. За барханом притаился старенький пикап с лавово-красным загаром, его кузов изнутри поедала ржавчина, разрывая краску рыжими язвами. Рядом с автомобилем величественно стоял полноватый мексиканец, скрывая угольные кудри под потрепанной кепкой. Застегнутая бежевая рубашка, впитывая пот смуглого незнакомца, сильно потемнела в области груди. Из черных мокасин с открытым носом вываливались грязно-белые языки носков. Фред равнодушно продолжил движение. Длинноногая куколка с фарфоровым личиком молча сидела в кузове. Короткое белое платье идеально облегало ее точеное тело. Нортик замер в нелепом изумлении, выжигая взглядом воздух рядом с блондинкой. Яркой вспышкой желание ударило по мозгам, растекаясь каплями легкого безумия по телу. Песок хрустел под ногами, впиваясь в мягкую подошву. Словно гора возник мексиканец, преграждая путь к заветной цели. Фредди посмотрел в глаза хозяина красного пикапа и резко выкинул руку вперед, указывая пальцем в сторону автомобиля. «Хочу!» – с надрывом выкрикнул Нортик, вытягивая вперед указательный палец. Мексиканец холодно взглянул на Фредди, лениво покачивая головой. Повисла долгая, тревожная пауза. Тяжелые черные тучи, покачиваясь под ритуальный танец ветра, поглотили солнце, натягивая тугую маску вечера на улыбчивый день. Фредди отвел правую ногу назад, слово спринтер, ждавший старт. Пламя решимости выжигало страх, наполняя тело энергией. Прыжок. Нортик диким зверем мчался навстречу своей судьбе, в ответ она улыбнулась беззубым ртом мексиканца, размазав былой азарт серой краской сомнения. Странные воспоминания хаотично выпрыгивали из бездонного тела сознания, ударяя по глазам яркими вспышками образов, от чего координация нарушилась. Фредди пытался сбавить скорость, но точка опоры так сильно сместилась, придавая ещё большее ускорение, что корпус вытянулся вперед, параллельно земле, ноги, бултыхая золотистый песок, отрывались от мягкой тверди. Последовал удар. Слегка отпружинив, голова Нортика, согнувшись в шее, сползла по мокрой ткани рубашки, рухнув возле черных мокасин. Аромат «свежетолченных клопов» облизал нос едким, зеленым дымом носков, вернул к реальности неуклюжего героя.
Сверху донеся высокий, звонкий смех, разлетаясь картавыми фальцетными нотками.
Теперь стало понятно, почему мексиканец молчал.
Распластавшись на животе, Фредди растерял всю былую прыть и молча разглядывал песок, который гримасничал смачным отпечатком физиономии «летчика». От обиды Нортик стиснул зубы. Ощутив хрустящее послевкусие, он выплюнул остатки гордости и поднялся. Отряхиваясь от желтой пыли, Фред обратил внимание, что мастер фальцета почти в два раза больше него. Напугать не получится, придется договариваться.
Мексиканец загадочно притих, разглядывая нелепого американца. Ободранные коленки на рваные джинсы - братья по крови. Белая футболка кричала красной надписью «Yes». Новенькие зеленые кроссовки фирмы «Frogi» приквакивали в такт движению.
С глубоко-задумчивым видом старина Фред стал судорожно шарить по карманам, покусывая пухлые губы. Затем прищурил глаза и облегченно улыбнулся, сжимая что-то в кармане джинсов.
Развернувшись в пол-оборота к американцу, мексиканец потер уголок брови, пытаясь прикрыть свое лицо, выражавшее неподдельную тревогу, и через щелочку между палацев поглядывал на Фредди.
Американец, словно молодой сайгак, подпрыгивал, пытаясь извлечь из джинсов заветный сверток, и резким рывком, (под мысленные овации), вытащил кулак.
Хмурые тучи медленно уплывали за горизонт, расплываясь побелевшими чернилами по небесному своду и освобождая место «недожёванному» солнцу.
Фредди натянул на довольную мордаху маску деловитости, медленно подошел к мексиканцу и протянул пакет. Мистер Мексика вытер потные ладони об штаны. Фредди инстинктивно сжался, словно боялся, что мексиканец сгребет его вместе со свертком.
Мексиканец забрал пакет и без особых церемоний надорвал.
В руку посыпались рубиновые и изумрудные кристаллы. Довольно ухмыльнувшись, мексиканец полностью разжал ладонь, подставляя свое сокровище под прямые солнечные лучи. Кристаллы забрызгали яркими цветами лета, нежно переливаясь.
«Хорошо. Можешь поиграть с ней, но не долго!» - пискнул обогатившийся мексиканец.
Фред медленно зажмурил глаза в сладком предвкушении, представляя будущее.
Маска треснула счастливой улыбкой и американец повернулся к пикапу.
«А где?» – истерично проглотил Фред, глядя на пустой кузов, и вопросительно развернулся к мексиканцу.
Тем временем мексиканец обнимался со своим сокровищем, периодически подбрасывая вверх, словно Скрудж Макдак.
- Где она? – прорычал Нортик, с призрением смотря на мексиканца.
Потупив взгляд, мексиканец завис и после небольшой паузы повернулся к машине, затем округлив глаза посмотрел на Фредда.
- Где? – закричали они в унисон, «фотографируя» место событий частым морганием.
Вдали виднелся темный силуэт.
Мексиканец озадаченно почесал затылок и погрузился в раздумья, присев на горячий песок.
Но думать было некогда! И оставляя за собой золотое облако пыли, Фредди устремился навстречу неизвестности.
Темный силуэт постепенно увеличивался, обрастая каменой кожей, превращаясь в большой валун. Валун тихо медитировал, купаясь в горячих песочных ваннах. Американец, спасаясь от адского зноя, решил спрятаться в тени камня. Прислонившись спиной к черному граниту и откинув голову назад, Фред жадно глотал воздух, словно пытался надышаться про запас. В глазах плыло, реальность плясала в стиле танго так энергично, что вырвалась на поверхность приступом рвоты. «Вот и обновил кроссовки,» - подумал Нортик и прилег набок, ожидая очередной приступ. Но тошнота постепенно отпустила.
Подул приятный ветерок, и Фред блаженно улыбнулся. Собравшись силами, опустошенный фонтанчик аккуратно поднялся.
Внезапно мятая жестяная банка упала под ноги американца, выплескивая недопитую жидкость, и остановилась. Фредди оторопел.
«Откуда?» – быстро произнес Нортик, потихоньку пятясь назад.
Вдруг мир перевернулся, и Фред ударился спиной о песок.
Грязно-желтые стены выросли словно ниоткуда, поглотив свою добычу, причмокивая крупицами темного песка.
Американец лежал, бездумно смотря в идеально чистое небо.
Длинноногая красавица находилась рядом. Ее платье больше не белело светом горных снегов, а превратилось в тряпку, впитав всю грязь нелепой случайности. Волосы тонкой соломой разлетались по воздуху, печально опускаясь на пол. В углу ямы, словно надгробие, покоилась изуродованная голова.
Сердце Фредди сжалось, хотелось кричать, но дыхание пропало. Мир умер. Он крепко прижал голову куколки к груди и стал раскачиваться из стороны в сторону, словно пытаясь завести часы, вернуть время, но оно ушло, разлетаясь черным песком по могиле. Фредди поднял голову девушки вверх, пытаясь уловить последний отблеск ее красоты.
Сверху, покачивая белыми крыльями, смотрел тихий убийца…
Американец резко отпрыгнул в сторону, выронив голову их рук.
Тень нарастала, наполняя пространство вязкой темнотой.
Нортик вжался в пол, пытаясь врасти телом в землю. Глаза его наполнились слезами.
Он хочет уйти…
Ужас вырвался из недр сознания, разрывая тело диким криком.
- Мама, забери меня отсюда! – громкий детский плач разлетался по всей песочнице, отогнав вороватую чайку…
|
Группа: АДМИНИСТРАТОР
Сообщений: 1934
Замечания : 0%
№25
Забери меня отсюда
Настенные часы в комнате отдыха ритмично преодолевали круг препятствий. Тик-так. Барьер позади. Тик – прыжок, так – приземление. Я видел, как они соревновались, каждый хотел первым достичь финишной черты - прыгал, толкался, бил. Тик. Финишная всё время отодвигалась. Так. Вечный бег с препятствиями по замкнутой кривой. Олимпийские игры прошлой минуты этого года и каждого мгновения твоего существования.
Я сидел в углу залитой вечерним светом комнаты и делал вид, что играю в шахматы с безумцем, который следовал правилам шашек. Сложившееся положение дел, как ни странно, устраивало нас обоих. На самом деле я наблюдал за происходящим, искал лазейку, ждал знака начала действий. Но его не было с тех пор, как я попал сюда.
На первый взгляд в комнате царил хаос. Бездумное мельтешение людей согласно закону броуновского движения для любого заглянувшего на несколько секунд в окно. Но не для того, кто смотрел и видел вот уже полгода. Насчёт срока я не был уверен – им ничего не стоило помутить мой разум. Я мог здесь находиться всего лишь второй день или без малого десять лет. Не важно. Детали несущественны.
Петренко, низко наклонив голову, ходил по линии из кафельных плиток. Каждый раз на сорок второй санитар поворачивал голову и смотрел на него. Петренко разворачивался и шёл обратно. Я знал, что он специально отрастил кустистые брови, чтобы постоянно следить за санитарами. Он тоже ждал. Но иного, нежели я. Однажды, когда Петренко снова наступит на сорок вторую плитку, санитар посмотрит на него и кивнёт. Это будет значить, что выписка уже показалась из-за горизонта.
Беззвучный договор между врачами и пациентами: «чем меньше от тебя проблем, тем быстрее выписка». По крайней мере, так думали я и все остальные пациенты. Мнение врачей пытались узнать, но те лишь по-отечески улыбались в ответ.
Не все были как Петренко. Некоторые проявляли инициативу, решив таким образом увеличить свои шансы. Например, Кляузов, с которым я сейчас играл в шахматы. Он сидел, понуро уставившись на доску и пытаясь фигуру офицера сделать дамкой. Безобиднейший пациент – ни разу не пришлось привязывать к кровати, наоборот, помогал санитарам привязывать меня. Он мог сдать в любой момент, поэтому я предпочитал держать его у себя на виду.
Телевизор показывал один центральный канал, и меня давно одолевало желание выкинуть его в окно. Истонов был со мной согласен. Он из раза в раз, сидя перед ящиком, спорил с ведущими, особенно, новостей, громко утверждая, что каждое их слово – ложь. Грязная и бессовестная ложь. Что бы сказали их героические предки, узнай они, чем занимаются потомки? Жаль, что мозг Истонова разучился командовать телом – из глотки вырывался один и тот же протяжный не то вой, не то крик. Выписка ему не грозила, а в глазах отражалось безумное веселье. Единственный свободный здесь человек.
У каждого здесь была одна цель – свобода, но свои средства.
- С меня хватит! – Раздался крик с другого конца комнаты отдыха. – Я больше не могу это выносить!
Я слишком увлёкся своими наблюдениями и упустил из внимания новенького. Он играл в карты с другими пациентами. Да, с психами тяжело. У каждого свои правила.
- Дерьмо! – Он со всей силы ударил по столу. – За что мне всё это?! Хватит! Хватит! Я не хочу подчиняться идиотским правилам! Я хочу убраться отсюда! Меня не должно быть здесь!
Новенький схватил столешницу и швырнул её через головы соперников в подбегающего санитара. Сзади подбежали ещё двое и скрутили беднягу. Его глаза метались по комнате в поисках помощи и остановились на мне. Почему?
-Помоги мне! – Его крик резал барабанные перепонки. – Забери меня отсюда!
Как он..? Знак!
Я перемахнул через стол с шахматами, откинув стул. Тот с дребезгом врезался в стену. Санитар, бежавший мне наперерез, отлетел в сторону с разбитым носом, когда я понял, что пол подозрительно быстро приближается к лицу. Кляузов! В радостном предвкушении я забыл о нём.
В чувство меня привели головная боль и онемение левой руки. Тот ремень точно затягивал Кляузов, переусердствовав в своём рвении, как всегда.
Палата для буйных. Никаких обитых стен – ножки кроватей залиты бетоном. Рядом раздался стон. Новенький тоже приходил в себя. После успокоительного всегда сладковатый привкус во рту.
- Тебя как зовут? – Спросил я.
- Николай, - севшим голосом ответил новенький.
- А меня Марк.
- Еврей?
- Ага.
Молчание затягивалось, поэтому я задал новый вопрос:
- Почему ты кричал именно мне?
- Чёрт знает, - после минутной паузы начал отвечать Николай. – У тебя взгляд ещё безумнее, чем у остальных. Но решительный.
- Что с того? – Не выдержал я. Его долгое вступление напрягало.
- Да ничего, в общем. Показалось, что ты точно можешь помочь.
Я мог, но непонятно, откуда он узнал. И с чего вдруг мне помогать именно ему? С другой стороны, это явно был знак, которого я давно жду. Другого ждать я не собирался.
- Значит так, Коля. Выбираться мы будем прямо сейчас.
- Что? – Его глаза расширились от удивления.
- Я говорю, в детстве часто большой палец на правой руке вышибало, когда играл в волейбол, - сказал я, высвобождая руку из зажима и отвязывая себя. – Мой план прост как три копейки. Именно поэтому, скорее всего, они не ожидают от нас подобной наглости. Но мне нужна твоя помощь.
Николай наконец понял, к чему я клоню, и ответил:
- Что угодно, лишь бы свалить отсюда!
- Просто скажи санитару правду, - я отвязал его и постучал в дверь. – Скажи, что я сбежал.
Через несколько мгновений открылось окошко двери и голос спросил:
- Какого чёрта?!
- Этот чудик! – воскликнул Николай. – Он сбежал! Богом клянусь, он чёртов Гуддини!
- Что?! Твою мать…
Дверь со скрипом и ругательствами отворилась, в проёме показалась кудрявая голова санитара. Я ударил по ней руками, сцепленными в замок. Санитар рухнул, как человек, которого неожиданно оглушили сзади.
Николай выскользнул из ремней и оказался рядом со мной в коридоре с зелёными стенами.
- Ну и как мы пройдём зелёную милю? – Спросил он. – Каждая дверь на нашем пути закрыта на ключ, который находится у персонала.
- Недавно установили на каждой двери электронные замки.
- Зачем?
- Новые требования. Они должны отпираться в случае пожара. Так что устроим горячую вечеринку.
Я вытащил из кармана санитара зажигалку и сигареты – боже, храни табачное лобби, - и прикурил прямо под датчиком дыма.
Сигнализация сработала как надо.
- Внимание! – заорал женский голос, перекрывая сирену. – Всем покинуть здание! Внимание!
Все двери в здании отворились, и из них хлынули пациенты и санитары. Последних нам явно не хватало. Трое тут же кинулись к нам, опознав по сигарете зачинщиков. Первого встретил удар в скулу, и он отступил, но другие два припечатали меня к стенке. Николай пытался помочь, но подоспела подмога. Я пытался вырваться, лягался, кусался, изворачивался, но всё без толку – санитары были опытные. Один уже набирал успокоительное в шприц, чтобы нейтрализовать меня, когда в них врезалась чья-то туша. Персонал сыграл роль кеглей в боулинге и пытался подняться из кучи малы.
Шаром оказался Кляузов.
- Они не хотят выписывать меня, даже если я помогаю! – визжал он, топча чьё-то лицо.
Пнув напоследок тело, он обернулся ко мне:
- Надеюсь, однажды ты вернёшься, чтобы забрать меня отсюда, - и снова кинулся на санитаров.
Я кивнул ему и поспешил убраться, утащив за собой Николая, пока Кляузову не пришла в голову мысль, что, помоги он им сейчас, завтра уже держал бы в руках свою выписку.
Больница теперь действительно напоминала дурдом. Повсюду шли драки, самые ожесточённые в женском отделении, горели занавески в ординаторской, пахло палёной плотью на кухне и ещё на два этажа вверх. У двери запасного выхода стоял кордон из двух крепких санитаров, но их сшиб разогнавшийся до первой космической Истонов. Его победоносный вой возвестил, что путь свободен.
Мы перемахнули через забор и углубились в лес. Сирена и крики медленно тонули в тишине по мере того, как мы углублялись в чащу.
Наконец, впереди лежала свобода, возможность самому выбирать себе занятия на день, принимать пищу, когда вздумается, смотреть телевизор, когда хочется, а не когда положено, и ещё куча приятных мелочей, которые обычный человек даже не замечает.
- Ну что, куда дальше? – Спросил Николай, когда мы уже забыли звук пожарной сигнализации, так далеко забрались в лес.
- Пока привал, - ответил я. – Соберём веток, разведём костёр и подумаем.
- Ладно, - сказал он и махнул рукой. – Я там пособираю.
Около часа я собирал мелкие ветки и сухостой для костра. Луна скрылась за облаками и лес погрузился в пучину непроницаемого мрака. Я не видел дальше пары метров, поэтому ломал веточки на кустах, чтобы найти потом дорогу назад. Тощие силуэты деревьев обступали со всех сторон, а тишина заложила уши. У меня не особо получалось не обращать внимания на призраки ночного леса, но я всё равно пытался.
Когда дрова уже валились из рук, я повернул назад. Луна снова показалась из-за облаков, поэтому найти поляну, на которой должен ждать Николай, не составило труда.
Однако, его там не было.
Для погони за нами ещё рановато, но я всё же решил не кричать, а развести небольшой костёр - Николай выйдет на свет.
Мелкие ветки затрещали от боли – огонь с аппетитом лизал их. Когда можно было не волноваться, что костёр погаснет, так как он разгорелся, а подкинутых дров хватит надолго, я поднял голову и оглянулся в поисках тихо подкравшегося Николая.
Мой взгляд встретили несколько пар светящихся в темноте глаз.
№26
ПАДАЕТ СНЕГ
В сухом и теплом воздухе комнаты повис громкий писк будильника. Тени, подобно вековечным льдам растаяли и отхлынули со стен, затопив углы до наступления следующей ночи. Судя по недовольному ворчанию где-то в ногах, язвительное "пик-пилик", стряхнувшее сон с ее век, занялось и Джесс. В топком, как мед полумраке она увидела восставший из собачьих грез силуэт и улыбнулась. Джессика села на кровати, и громко гавкнув ринулась штурмовать баррикаду из одеяла, еще сонная, совсем неумело, точно впервые встала на лапы.
Холодный нос ретривера коснулся болезненно-бледной руки, затем Джессика взобралась на живот Саманты и упершись лапами в худую грудь, опустила мордочку к лицу хозяйки. Сэмми открыла сначала один глаз, затем высунула язык и хихикнула.
- Ну, что, рыжуха? Как тебе спалось? - хриплым голосом прошептала она, поглаживая гладкую, пахнувшую сиренью шерсть на загривке собаки.
Коричневые глаза-миндалины с интересом изучали ее. Джесс тоже почуяла перемены, быть может еще раньше Сэмми. Кажется она где-то читала, что собаки обладают шестым чувством, недоступным для обычных людей. Но, жгучая боль в разъеденных болезнью легких ушла. Гудящий горячечным жаром улей, которым еще недавно было ее тело опустел, остыл, как будто ночью кто-то вытащил из Сэмми все внутренности и набил плоть снегом, холодным, терпким на вкус, с запахом молока и мяты. Впервые за долгое время она проснулась не от кашля, раздирающего до крови пораженные смертью плевры, не от бредовых видений, выжигающих изнутри повышением температуры. Нет. Сегодня что-то изменилось.
Джессика лизнула ее подбородок и нетерпеливо заскулила, припав к груди.
"Ушла? Она ушла?" - словно шептали добрые глаза в нескольких сантиметрах от носа Саманты.
- Не знаю, малышка, но мне лучше.
И это действительно было так. Вчера она едва ли могла пожелать Мелиссе спокойной ночи. Слова, слетавшие с губ кровавой пеной таяли в воздухе не касаясь слуха. Но сейчас все было иначе.
Сэмми села, отогнав Джесс, радостно вилявшую хвостом-метелкой и осторожно коснулась пальцами груди. Нет, ничего, по-прежнему. Ни сипения, ни влажного бульканья. На какое-то мгновение она боялась пошевелиться, решив, что все это является частью сна, и глубокий вдох вернет ее в мир страданий и боли. Джессика уперлась лапами в одеяло и гавкнула, приободряя хозяйку.
Саманта недоверчиво покосилась на лучшую подругу.
- Думаешь?
Ретривер вильнула хвостом и высунула язык, с интересом глядя на нее поверх смятого покрывала. Закрыв глаза Сэмми собралась с мыслями и осторожно втянула в себя воздух комнаты. Сухой, пахнущий лекарствами и освежителем с запахом хвои мир, проник в грудь, наполняя легкие жизнью. И снова ничего не произошло.
Раньше Сэмми едва ли могла сделать и половину вдоха, но теперь воздух заполнил легкие до предела без каких-либо проблем. Она выдохнула, резко и с шумом. Впервые за долгое время измученное белое лицо посетила улыбка. Сэмми почувствовала, как заалели щеки и мочки ушей. Джессика радостно тявкнула и вскочив на кровать бросилась на шею. Обняв собаку, Саманта рассмеялась, но через секунду из глаз хлынули горячие соленые на вкус слезы.
Вчера ночью она стояла над бездной, и лишь маленький шажок отделял ее от бесконечности. Один единственный шаг в пустоту, ледяную и безучастную к судьбе одинокого человека. Темнота звала, и Саманта с превеликой радостью бросилась бы в ее обьятия, если бы не младшая сестренка. Мелисса еще ребенок, ей всего шестнадцать и кроме ретривера у них больше никого и нет. Хотя...
Сердце Сэмми дернулось в груди, руки задрожали, совсем как в припадке, а собранные в пучок волосы вдруг встали дыбом. Странное чувство, ведь сейчас голова Сэмми больше напоминала шар для боулинга. Бесполезная физиотерапия выжгла остатки прежней Саманты, превратив ее в какое-то жалкое подобие человека. Она не хотела мириться с тем, кем стала, не желала принимать новую себя, и это единственное что осталось. Единственная нить, связующая двух совершенно разных людей. И глядя в зеркало Сэмми по-прежнему видела пышную шевелюру, расплавленным золотом струящиеся по плечам густые пряди. Эх, если бы рак можно было отринуть так же! Но, как она ни старалась, с каждым прожитым днем все становилось только хуже. Наконец изменилась и вечно недовольная чем-то Мелисса. Словно болезнь каким-то образом вырвалась за пределы плоти и поразила цепкими щупальцами весь мир, искажая и ломая привычные образы на свой лад. Все чаще на нежном личике сестры можно было видеть тень. Все реже она улыбалась и ворчала без повода, став наконец самой тишиной - привидением, блуждающим в одиночестве по дому. И Саманта понимала ее. Старалась держаться, не быть слабой, но...
Вчера ночью она впервые увидела слезы сестры. Увидела ангела с темными крыльями у изголовья, вспомнила вдруг, как Джесс оскалилась и шерсть добряка-ретривера встала дыбом. Вчера Саманта была готова шагнуть навстречу. Тянула руки к крылатому вестнику смерти. И лишь слезы младшей сестры маяком отчаянья вели прочь, в прежнюю гавань.
Нет, какую боль не пришлось бы испытать, Сэмми ни за что не оставит то, что всегда называла своей семьей. И пусть ей не повезло и рано или поздно уйти все же придется, она не хотела умирать. Глупо, и по-детски наивно, но папа всегда говорил - второй такой упрямицы в мире не найти. Герои живут лишь на страницах книг, лишь там, посреди строк, бравада может прогнать Черного Человека. Но не здесь, реальность слишком жестока, не оставляет шансов.
Сэмми частенько задумывалась над тем, почему она все еще сражается? Почему живет уже три года, вместо отпущенных врачами нескольких месяцев? Все чаще в голове звучал немой вопрос - почему? И как бы она ни старалась гнать эти мысли прочь, темное зерно древа смерти прорасло, впиваясь корнями в измученную, опустошенную душу. Наконец Сэмми забыла о той жизни, что пестрой рекой красок текла за окнами. Мир сгустился в пределах тесной спальни на втором этаже. Мир с четко очерченными границами, полный боли и отчаянья - все, что ей осталось.
Она помнила прежнюю жизнь лишь по запахам. Воскресенье всегда пахло жареной индейкой, а пряная корица символизировала сумерки. В прошлом году они вместе с сестрой и Джесс ездили к морю. Розовый закат пах солью, темные громады безликих волн почти любовно касались ее ног, и песок скрипел под подошвами ботинок Мелиссы. Джессика носилась по пустынному пляжу, то и дело оглашая окрестности громким радостным лаем. Тот вечер пах по-особенному. Столько запахов, от которых кружилась голова! Саманта чувствовала себя пьяной от цвета и вкуса желанного пирога, который назывался жизнью.
И она забыла о черной папке, лежащей в бардачке машины, забыла о том, что было написано в медицинской карте, забыла обо всем, желая лишь одного - заключить тот вечер в бесконечность, так, чтобы утро никогда не наступало и волны все так же бежали к берегу, пытаясь догнать ее, убегающую прочь...
Единственное, чего она хотела еще больше, чтобы рядом был человек по имени Стив. Память послушно выудила из пучины красок до боли знакомое, любимое лицо. Темные волосы, грустные глаза цвета осеннего неба, вечная улыбка, скромная и сдержанная, совсем как у какого-нибудь лорда. Узкий и извилистый шрам на шее, фьордом врезавшийся в щетину на подбородке. Все это принадлежало ей, и только ей... Она помнила его запах, пьянящий аромат лайма и яблока. Табак и освежитель елочка в его стареньком додже.
"Он должен прийти, сегодня или завтра. Он всегда приходит." - думала Саманта, нервно теребя край футболки. - "Нужно спросить у Мелиссы, какой сегодня день."
Встав с постели, она прошмыгнула к окну. Отдернув занавесь, Сэмми уставилась в белый лист декабрьского утра. Белизна, от которой режет глаза, манила к себе, звала покинуть стены опостылевшей за долгое время тюрьмы.
Джесс недовольно заворчала и ткнулась в ноги, желая поскорее увидеть то, что видела хозяйка.
Рядом с подъездной дорожкой, прислонившись спиной к спящему вязу стоял он! Сэмми сразу же узнала черное пальто и красный шарфик, прячущий шрам-фьорд, который она так любила целовать когда-то.
- Стив. - прошептала она, прильнув к токной и холодной грани стекла.
Тот словно услышал зов, поднял голову и помахал рукой.
Ей хотелось кричать от радости, хотелось скорее поделиться волшебством, благодаря которому она излечилась.
- Пойдешь со мной? - прошептала Сэмми одними губами, с замиранием сердца глядя на падающий снег. Крупные хлопья отвесной стеной падали на землю, с материнской бережливостью кутая мир в белое пуховое покрывало и лишь черная клякса под старым вязом словно была вырвана из другого конекста. Живое напоминание посреди беззвучности снегопада.
- Это он, Джесс! Он пришел! - зашептала Саманта, опустившись на колени перед собакой.
Верная подруга ободрительно тявкнула и лизнула ее щеку. Сэмми прокралась к двери и осторожно, стараясь не наделать лишнего шума, приокрыла створку в иной мир, о котором в последнее время совсем позабыла. Вниз по лестнице, мимо кухни, в гостиную. Мелисса спала на диване, перед погасшим экраном телека, такая беззащитная и прекрасная...
Саманта не стала будить сестру, лишь чмокнула в лоб и поправила съехавшее с узких плеч одеяло. Та что-то проворчала и повернулась на другой бок, не разлепляя глаз.
- Спи, и пусть тебе приснится тот вечер на побережье. - прошептала Саманта, чувствуя, как горячие слезы скользят по щекам, срываются с подбородка и тают на подушке сестры.
Распахнув настежь дверь, Саманта замерла на пороге, неуверенно вдыхая аромат декабрьского утра. Снегопад всегда пахнет молоком и мятой, но сейчас к нему примешивался и другой запах - лайм и яблоко. Так пахнет любовь, так пахнет человек, который был с ней все это время, пусть лишь в мыслях, но он был рядом. Он всегда был рядом. Он давал ей силы, дарил надежду, заставлял бороться и в итоге она победила.
Джессика застыла на пороге, с шумом втягивая ноздрями живительную прохладу. Посмотрев на ретривера, Сэмми прошептала, смахнув слезинку:
- Будь умницей, присмотри за Мэл. Ну, а мы присмотрим за вами, я всегда буду рядом.
Собака фыркнула и припав к паркету заскулила. В добрых карих глаза поселилась грусть без отражений.
- Обещай мне. - шептала Саманта, больше не сдерживая слез. Напоследок, упав перед Джесс на колени, она почесала ее за ухом. - вы справитесь.
Не оставляя следов и больше не оглядываясь, Сэмми ушла, вслед за запахом лайма.
Джессика еще долго сидела на крыльце и выла на снегопад, в котором навеки растворились две фигуры. Наверное так и должно быть, человек, которого она любила, ушел, но ушел без страха. Туда, где ее больше не будет мучить эта гадость, жившая в груди, туда, где она будет счастлива с тем, кого любит. Тот, кто пахнет лаймом и яблоком тоже ушел, раньше. И теперь наконец-то они вместе.
№27
Путь к родной стихии
Я шел по обросшей травой, тропе. Видно, по ней мало кто ходил, но тем не менее – по тропе явно периодически – а это значило, что я найду где укрыться от дождя, который собирался, облить меня с небес.
Я оглянулся через плечо – да, дождь точно будет; тучи на горизонте были темнее ночной тьмы, и предвещали ужасную бурю, и птицы что-то умолкли…
Вообще, я был не против прохладится под дождем, после той жары что мучила меня последние двое суток; однако меня не радовала перспектива мокнуть всю ночь под ужасным ураганом.
Вот только, смотреть под ноги было бы не вредно…Я споткнулся о корень, упал, и на секунду потерял сознание. Отряхнувшись, я поднялся, и зашагал дальше.
Вдруг, сзади послышался шорох шагов.
Я резко обернулся. Фермер, который быстрым шагом шел сзади него, отскочил назад, испуганный моим резким движением.
Бросив на меня раздраженный взгляд, деревенщина, обогнув меня, пошел дальше по тропе.
Я хотел было его окликнуть: «-Эй! Где здесь ближайшая деревня?» но решил, что фермер сам идет туда, и просто пошел за ним.
Через две минуты фермер оглянулся назад, и зашагал еще быстрее. Через минуту он обернулся еще раз, и, в конце концов, развернулся ко мне лицом – но лицо было обращено не ко мне, а в небо…
Заподозрив неладное, я обернулся тоже – но ничего особенного в небе не увидел. Да, тучи на горизонте были ужасными, но не из-за чего разевать глаза и рот.
-В чем дело, брат? – спросил я обернувшись.
Деревенщина подошел ко мне, и указал пальцем на тучи.
-Ну, придется помокнуть, - пожал я плечами.
Фермер вытянул вперед шею, и выпучил на тучи глаза. Мне показалось, я его понял.
Я вгляделся в тучи повнимательней, и заметил-таки то, что сразу заметил опытный глаз фермера, которому всегда надо следить за погодой – далеко высоко в небе, начал обозначаться смерч… или, как называли его в этой стране, «Божий гнев»
-Боже мой… - только и пробормотал я.
Ветер дул в нашу сторону.
-Тут есть, где от него укрыться?
Фермер пожал плечами и покачал головой.
-Ты что, - нахмурил я брови – немой?
Немой фермер утвердительно кивнул.
-Ты здешний?
Нет
-А откуда ты? Мне показалось ты фермер… - я внимательнее посмотрел на его одежду – на нем была кожаная короткая куртка, поверх белой рубахи и широкие льняные штаны. Его лицо, можно было бы назвать красивым, если бы не слишком узкий лоб, и слишком низкие скулы. У него был прямой, ровный нос, карие глаза, и черные волосы. На голове красовалась простая фермерская шляпа. Он очень мне кого-то напоминал.
И тут внезапно, прям на моих глазах, простая фермерская шляпа превратилась в серебреную корону, а простая одежда стала монаршим одеянием. А позади Короля Лэйкрофта, раскинулся великолепный город, покрытый ужасной тенью…
Резко обернувшись, я увидел, сгусток тьмы, в котором светились яркие как солнце глаза… Эти глаза смотрели прямо в мои… Мной овладел ужас, я хотел выхватить меч, но…
Меча нет!.. Меч? Что?!.
Я снова видел перед собой всего лишь тучу… не всего лишь тучу, Смерч уже был ближе, он слишком быстро передвигается!
Что это было? Я вроде не псих… Никогда прежде такого не случалось. Какой-то король Лейкрофт… и этот ужас…
Я тряхнул головой, и обнаружил, что лежу на земле.
Я встал, обернулся, и обнаружил, что фермера и след простыл.
Еще раз, взглянув на надвигающийся смерч, я понял что пора бежать – и так и поступил.
Завидев впереди деревню, я радостно вскрикнул.
На самом деле, это было красивое зрелище; Деревья колыхаются так, словно сейчас сорвутся, скрипят шаткие дома…
У жителей сей деревни нашелся погреб, где можно было бы спрятаться от урагана. Места там, на вид было немного, но лучше хоть что-то чем ничего…
Деревенские жители начали спускаться в погреб, – меня как гостя, вперед не пропустили, но я был этому только рад – я мог спокойно любоваться пейзажем… Я запел:
Осмотрись, оглянись на
Прекрасный мир!
Посмотри, погляди
Ветра грозный пир!
Приглядись, присмотрись
Что ты видишь тут?
Не беги, не беги
От смерча все умрут
Что за вздор?!
Что со мной?!
Я стоял перед погребом, из которого на меня испуганно смотрел последний житель деревни – остальные были в погребе. А мою покрытую потом спину продувало надвигающимся вихрем.
Я хотел было уже прыгать в погреб, - но обнаружил, что это не погреб, а путь в ад, из которого на меня с ухмылкой смотрит демон.
Я развернулся, и побежал прямо к смерчу.
Пробежав километр, и добежав примерно до того места где встретился с фермером, я остановился.
Я сошел с ума. Я бегу прямо в лапы смерти, убегая от нее. Где тут реальность, я уже не понимаю. Но в данный момент, даже если это галлюцинация, я вижу что бегу навстречу смерчу!
Надо бежать к погребу! Надо! Там убежище, там! Не в этом смертоносном вихре, а в погребе!
Я обернулся в сторону деревни… Там горело ужасное пламя. Я посмотрел на смерч…
И тут я увидел… Море, море и корабль, где я – второй помощник капитана, где я слежу за ремонтом.
Там от меня есть толк, а здесь… Здесь я что крупица соли среди сахара.
-Забери меня! – крикнул я Кораблю, - Забери меня отсюда! – я увидел рулевого. Да, я его знаю, хорошо знаю – это мой лучший друг… Впрочем, как и вся команда.
Я раскрываю свои объятья своим друзьям, моему кораблю и этому синему, глубокому простору.
Волны подхватывают меня, и несут к кораблю. Мой капитан протягивает мне руку:
-Долго ты на волнах держался! –здоровается он со мной - Добро пожаловать домой!
-Да, - вздыхаю я – Я у себя дома.
Однако. Это – сон, или тот другой мир – сон? Я не знаю, но я думаю, что в том мире, мой труп летает где-то высоко-высоко.
|
|
|
