Тема: Переулок картонных домов Сроки: до 30.07 включительно. Объём: минус один голос за 1 а.л. Работы присылать мне на почту alina.karn21@yandex.ru с указанием темы письма "проза+ник".
Вспоминая о правилах турнира (вы же их читали, да?), повторяю на всякий случай, что: пару, тему и оппонента разглашать нельзя - карается дисквалификацией.
Адаму Сергеевичу Авгурову – молодому риэлтору двадцати четырех лет, нравилось происходящее в конторе. Ему нравилось, что владелец риэлторской фирмы «Династия», Евгений Шамилович Танкян, хвалил Адама и жал ему руку. Ему нравилось, что сын Танкяна, Гурам Евгеньевич, руководитель и единственный (теперь уже нет) работник Армавирского отдела «Династии», смотрел на него с явной завистью. – Молодец, парень, – Танкян, пожилой армянин с седыми короткими волосами и черными маленькими глазами, сдержанно потряс руку Адама. Полный, в сером деловом костюме, он напоминал Авгурову старого и гордого бульдога. – Работает меньше месяца, – продолжал Танкян с едва заметным кавказским акцентом, – а уже продал сложный объект. Гурам, сколько тот домик по Речной у нас висел? – Два с половиной года. – Вот, – он хлопнул Адама по плечу, – далеко пойдешь, Адам. – Я предпочитаю А́дам. – Чего? – А́дам, - улыбнулся Авгуров, – по-моему, так представительнее. – Как скажешь! Старый бульдог хлопнул Адама еще раз, да так, что Авгуров чуть было не пошатнулся. Тем не менее, выстоял. Умудрился показаться крепким. Адам вообще любил казаться, и это у него не плохо получалось. Танкян -старший грузно зашагал к входу в отдельный небольшой кабинет, в дальней части офиса. Его сын, не высокий, но крепко слаженный молодой мужчина в джинсах и синей клетчатой рубашке, последовал за ним. Уходя, Гурам будто бы случайно взглянул на Авгурова. Темно-карие глаза под черными пушистыми бровями неприязненно сверкнули. Когда Танкяны удалились, Адам задумался о своей первой продаже – домике на Речной. Усевшись за полупустой рабочий стол бездельника, Авгуров предался воспоминаниям. Небольшой домик на Речной улице, как и следовало ожидать, находился на берегу Кубани. Основных препятствий для его продажи было два. Первое – местонахождение. Берег реки – живописное место. Большую часть года тут спокойно. Ленивая Кубань несет неглубокие воды вдоль многочисленных песчаных пляжей и кос. На том берегу, вдали от города, огромным зеленым ежом легли леса. В общем, красота. Только вот весной, с таяньем горных снегов приходил паводок. Кубань ускоряла воды, а берега топило грязной и холодной жижей. Вся Речная улица целиком, и домик в частности, входили в зону затопления. Весной во дворе домика нередко появлялась огромная лужа. В подвале же и вовсе случался потоп. По сравнению с первым, препятствие номер два было совсем банальным, но не менее важным. В речном доме отсутствовало газоснабжение. Когда Гурам передал Авгурову дело речного домика, Адам сразу понял, что задача будет не из легких. Он уже было хотел отложить работу в долгий ящик, но ему повезло. Подвернулись покупатели – небогатые люди с севера страны, переехавшие на юг. Не зная о существенных неудобствах, которые доставляла местному населению Кубань, они стали идеальной добычей молодого риэлтора. Адам Авгуров любил азартные игры. И хотя он завязал и вот уже целый месяц не играл ни в покер, ни в блэк-джек, ни даже в секу, первый же разговор с покупателями наполнил его душу невероятным чувством азарта. Почти таким же, как в тот раз, когда он проиграл своему лучшему другу Петьке кучу денег. Адама понесло, и при встрече он соловьем залился о красотах кубанского побережья. Как не странно, это подействовало, и препятствие номер один рухнуло само собой. А вот способом, которым Авгуров поборол второе препятствие, он гордился до сих пор. Молодой риэлтор считал, что это было гениально и в то же время просто. Адам уговорил хозяев речного домика закопать на заднем дворе шесть баллонов, наполненных природным газом. И вот, печь, котел и водонагревательная колонка ожили после долгих месяцев простоя. Не важно было, на какое время хватит баллонов. Хозяева уезжают в другой город, а риэлторы могут отбрехаться, мол ничего не знаем. Так покупатели получили речной домик, «Династия» получила прибыль, Адам Авгуров получил признание начальства… и удовольствие. Адам сладко потянулся, взглянул на часы. Без двадцати минут пять, пора домой. За эти три недели он работал больше времени, чем за последние два года с момента окончания университета. Он заслужил право свалить домой немного пораньше, разве нет? Внимание его привлекли голоса из кабинета Гурама. Там явно разговаривали на повышенных тонах. Адам прислушался...
***
Танкян старший захлопнул за собой дверь, щелкнул дверным замком. Интерьер кабинета Гурама был предельно скромен. Пенал и шкаф для документов, Г-образный рабочий стол и питьевой бойлер, бутыль которого давно опустела. Евгений Шамилович грузно прошел к рабочему столу. Тяжело втиснулся между столешницей и стеной, присел на кресло Гурама. – Садись, – сказал он спокойно, но властно, указывая сыну на стул для клиентов. – Я слышал, - продолжил Танкян - старший, – этот прохвост, Шемелев, снова вокруг тебя крутится. – Да так, – пожал плечами Гурам, – виделись пару раз и то мельком. – Не ври. Я знаю, что он околачивается вокруг конторы уже неделю. Курьер из главного офиса бывает тут трижды в семь дней! И трижды он видел этого прохвоста у тебя в кабинете! – Отец… Я всего лишь… – Слушай сюда, – нахмурился Танкян, – для чего я открыл армавирский отдел? Для чего посадил работать тут тебя одного? – Пап… – Что бы ты с прохвостами связывался? В темные делишки влезал? Нет! Чтобы яйца отрастил! Работать научился! Землю грыз ради благополучия семьи. А то привык на всем готовеньком… – Отец, – Гурам немного повысил голос, – Ну что ты так? Вспомни «Вишню» или «Арктику»? А квартиры в центре? Ведь никто не мог в той новостройке продать и метра! А я все-таки отработал контракт с застройщиком. Сам, в одиночку! – Пока ты магазины и квартирки продавал, – сказал Евгений Шамилович неожиданно спокойным голосом, – твой брат, Эдгар, за пять лет увеличил годовой оборот кампании в семь раз. Он превратил скромный семейный бизнес в «Династию». А теперь борется с диабетом. Он положил свое здоровье во благо семьи. А что сделал ты? Гурам молчал. – Так то. И не смей при мне бахвалится своими «достижениями». – Танкян помолчал немного, многозначительно взглянул на сына, – Еще раз увидишь Шемелева, гони его к чертовой бабушке. Ты же знаешь про этого горе - застройщика? Гурам кивнул, опустил взгляд. – Понастроил домишек задешево. – Продолжил Танкян -старший, – Вдоль целой улицы, и все как один с нарушениями. Уж не знаю, кому он там взяток надавал, что ему разрешили городские коммуникации к ним подвести. Выглядят - то они нормально, но если дунуть, – Танкян дунул и сделал руками такой жест, будто разрушился маленький домик, – рухнут все как один. Гурам смолчал вновь. – А знаешь, как называют его домишки все риэлторы Армавира? Знаешь? А? Чего молчишь? – Знаю… – Чего-чего? – Знаю! – И как же? Как называют - то? – Карточными домиками. – В-о-о-т, - Танкян - старший хлопнул по столу широкой ладонью. – Надеюсь ты понимаешь, что если свяжешься с ним, – тень бросишь на всю фирму. Некоторое время оба Танкяна молчали. Затем начал Гурам: – Если ты хочешь, чтобы я вырос над собой, работая в одиночку, то зачем суешь мне в помощники этого... – «Молокососа» – чуть было не сорвалось с губ Гурама, – этого парнишку? – Вы похожи, – сказал Евгений Шамилович, помолчав, – Адам был тот еще бездельник. Его мать, моя хорошая знакомая, попросила занять парня делом. Оказалось, мальчик то – хват. По правде говоря, я думаю, что он куда способней тебя в его годы. Парень далеко пойдет. Гурам молчал. Его лицо не выражало эмоций. Когда отец взглянул ему в глаза, Танкян младший отвел взгляд. Через мгновение взглянул в ответ, и на щеках Гурама заиграли желваки. – Отец, ты бы хотел, чтобы я был на месте Эдгара? Танкян - старший сначала долго смотрел в лицо сыну. Его грубые черты лица ожесточились еще сильнее. Затем он встал и чинно направился к выходу из кабинета. Гурам остался один. Он даже не пошевелился, когда отец хлопнул дверью. Хлопнул чуть-чуть громче, чем этого требовал замок. Танкян - младший застыл, словно статуя, мрачный, задумчивый, оскорбленный. Гурам злился. На отца, на себя и на этого новенького выскочку. В его голове не укладывалось: как это так? Он всегда работал не покладая рук. Сначала в Краснодаре, теперь тут, в маленьком городишке, всегда совсем один... И пусть он не добился таких высот, как брат, но разве стоит его за это призирать? И чем этот молокосос Адам заслужил похвалу отца? Продал один единственный домик? Да, это дело зависло, но только потому, что у Гурама не доходили к нему руки. Вот и отдал его мальцу. Гурам нахмурился. «Сидит, наверное, гордится, – думал Гурам, – надо бы проучить его, что б жизнь парню медом не казалась. Чтобы знал, что он не пуп земли.» Посидев молча еще несколько минут Танкян - младший встал и устроился за рабочим столом. Он включил компьютер, зашел в электронную почту и принялся писать сообщение Дмитрию Игоревичу Шемелеву. Сообщение было кратким: Привет, Дима. Нашел решение твоей проблемы. Парень молодой, шустрый, толковый, но гордый. Поэтому о том, что ты на него через меня вышел – ни слова. Скажи, что взял номер у «общих знакомых». Работать будет сам, в обход фирмы, без контракта,как ты хотел. И еще, Дима, сумму вознаграждения тебе так же придется поднять. Как я сказал, парень гордый. Я за него ручаюсь. Тел: 8918…
2
Серебристая Лада Калина «Универсал» медленно тряслась по узкой гравийной дороге. По обеим сторонам гравийки жались друг к другу нестройные частные дома. Кирпичные и саманные, старые и новые, стояли они в такой тесноте, что вперемешку с неухоженными кустами и лысыми деревьями улица походила на нездорового вида кишку. Картину усугубляло низкое пасмурное весеннее небо. Ефим довел машину до перекрестка и нажал тормоз. Машина с металлическим скрежетом встала на месте. – Ва-а-а-рь, – он обратился к жене, сидящей на переднем пассажирском, – этот перекресток или следующий? – Это какая улица? А, Хвойная. – А нам какая? – Тенистая. Давай еще чуть вперед. Засвистел ремень генератора, и автомобиль тяжело двинулся, хрустя гравием. На следующем перекрестке выехали на Тенистую, повернули направо. Ефим взглянул на левую сторону дороги. Невысокий покосившийся забор из сетки-рабицы сменился красным металлопрофилем. За сплошным, казалось бы, ограждением, высилась пятерка новеньких домов. Похожие друг на друга, словно двоюродные братья, они стояли вряд, хвастая Красным металлом крыш. Пара двухэтажных, один с большим эркером, и пара поменьше – скромные квадратные коробочки. Все дома, выложенные, видимо, из блока, красовались стенами, покрытыми декоративной штукатуркой и яркой коричневой краской по углам. Остановившаяся Калина ожила и тронулась дальше, поравнялась с эркером третьего дома. Из машины вышли мужчина и женщина. Он – невысокий и коренастый, в джинсах и форменных куртке и кепке. Она – худенькая и хрупкая, в коричневом демисезонном пальто, с прической, аккуратно уложенной в каре. – Кажется, здесь, – сказал Ефим, осматривая новостройки, – ну где там, этот твой… – Риэлтор просил дождаться его, – ответила Варвара. – Может, звякнешь? – Ефим обернулся, взглянул на жену. – Только недавно же звонили, неудобно как - то, каждые пять минут. Ефим медленно прошел немного вперед, подпрыгнул, пытаясь через забор разглядеть крыльцо ближайшего домика - коробочки. – Твоя мама звонила, – сказала Варвара, когда вернулся Ефим, – наши пострелята приговорили остатки питания, – улыбнулась она. – Вот прожорливые, – беззлобно ответил Ефим, – домой поедем – купим. Блин. Будут так лопать, мне придется вторую работу искать, – хохотнул он. - Будут так лопать – быстрее вырастут. Варвара улыбнулась, потянулась к Ефиму. Казалось, ее тонкие белые кисти светятся посреди серости ранней весны. Ефим ответил. Они обнялись, прислонились к левому крылу Калины. – Волнуешься? – спросила она. – Да не… – Фима, я же чувствую – волнуешься. – Ну, – выдохнул он, – дома́ я раньше не покупал, не продавал… А вдруг лажу подсунут? – Не подсунут, – улыбнулась Варвара. – Будем внимательнее, и все будет нормально. – Ну… я же не знаю, как… как усмотреть, чтобы не лажа… – Мы видели в интернете, помнишь? Фундамент глянуть, и крышу, и… – Да помню - помню… – Так что… если мой телохранитель, – наигранно пафосно начала она, – справится со своим сме-р-р-р-р-тельным заданием, вечером его ждет вознаграждение… – Да-а-а? – полушепотом начал он. Обнял Варвару за талию, притянул к себе. Улыбаясь, они соприкоснулись лбами и медленно принялись покачиваться в беззвучном танце. Беззвучный танец прервался, когда за поворотом сырой гравий затрещал под автомобильными покрышками. Из-за угла на Тенистую улицу выкатился красный Кио Рио. Остановившись, он оказался нос к носу с Калиной. Из машины вышел молодой парень, высокий и худощавый. Одетый в синий деловой костюм модного фасона, он выглядел довольно презентабельно. Излучал профессионализм, внушал доверие. Ясные голубые глаза молодого человека весело поблескивали. – Здравствуйте, меня зовут Адам, – сказал молодой человек знакомым приятным голосом, – я ваш риэлтор. Вы Варвара? О, как мило, – он взглянул на Ефима, – с личной охраной ходите? – Да нет, – засмеялась Варвара, – это мой муж, Ефим. – Просто я в ЧОПе работаю, а это, – Ефим указал на форменную куртку, – накинул что-то так… что первое попалось. – Понятно, – сказал Адам, помолчав, и улыбнулся, – так с какого домика желаете начать осмотр?
***
Несмотря на то, что это была только вторая продажа Адама, он не волновался. Как и тогда, с речным домиком, сейчас его захлестнул азарт. В тот раз – от новизны опыта, сейчас- потому что повысились ставки. В день, когда армавирскую «Династию» посетил Евгений Шамилович, Адам слышал большую часть разговора Танкянов. Он слышал и о Шемелеве, и о «Карточных домиках». И в тот же день, когда гордый бульдог укатил на своей черной «бехе», а его хмурый сынок вышел и принялся учить Адама, с кем водиться, а с кем нет, на телефон Авгурову позвонили. Голос принадлежал мужчине, который представился Дмитрием Игоревичем Шемелевым. Он сказал, что узнал об Адаме от «общих знакомых». А еще сказал, что «общие знакомые» намекнули, что Адам – молодой, но талантливый риэлтор. Что он может продать непродаваемое. В тот раз Адам пообещал перезвонить и бросил трубку. Лоб Авгурова покрылся испариной, а сердце бешено колотилось, когда он медленно понимал, что его хотят втянуть в настоящую аферу. Тем не менее любопытство взяло верх, и на следующий день Авгуров перезвонил. Встреча была назначена. Гураму о своем разговоре Адам конечно же ничего ни сказал. В назначенный час в назначенном месте Артура встретил высокий и худощавый мужчина средних лет с короткими рыжими волосами и маленькими хитрыми глазами. Это и был Дмитрий Шемелев. Встреча происходила в офисе бизнесмена. Офисом же выступила маленькая комнатка на втором этаже ветхого здания городской архитектуры. Застройщик принял молодого риэлтора, сидя за старым столом из опилок. В помещении, размером не больше тамбура, кроме стола находился еще стеллаж и два стула. Шемелев с полминуты печатал что - то на ноутбуке, затем поднял взгляд мелких глаз к Адаму. «Бизнесмены» поприветствовали друг друга, после чего Шемелев перешел сразу к делу. Говорил он высоким голосом, не слишком подходящим внешности, и делал это не слишком уверенно. – Вы, дорогой друг, в курс дела не введены? – Введен. Знаю, что у вас в продаже имеется несколько домов, и вам нужен человек, который этим занялся бы. – Совершенно верно, – улыбнулся Шемелев, – пять домиков, по улице Тенистой, в Каспаровском микрорайоне, – домики отличные, просторные, светлые, с дизайнерской штукатуркой. – Я слышал, – робкий тон Шемелева придал уверенности Артуру, – они не без изъяна. Надо думать, не зря риэлторы Армавира называют ваши домики карточными. Шемелев затих. Адам видел, что застройщик растерялся, от этого уверенности снова прибавилось. – Говорят, что с вами лучше не связываться. – Конкуренты наговаривают, – буркнул Шемелев. – Да? А еще я слышал, что ваши дела плохи. Долги - кредиты. И новая стройка. Потому «карточные домики» были построены с серьезным удешевлением строительства. – Какой сообразительный мальчик. – А еще я знаю, что мой номер дал вам Гурам. Застройщик взглянул в глаза Адаму. Его лицо выражало явную неприязнь. – Хорошо. – Выдохнул Шемелев. – Снял все покровы, – его тон стал гораздо тверже, – а че приперся тогда? Поиздеваться? Теперь растерялся Адам. – Да я… да нет… – пробубнил он. – В общем, раз нам не о чем говорить, то до свидания. Приятно было познакомиться. – Ой, нет… я не то хотел сказать… Я готов вам помочь. Шемелев уже было уткнулся в монитор ноутбука, но услышав ответ, снова обратил внимание на молодого человека. – Почему? – немного удивленно спросил застройщик. – Что почему? –Ну… почему хочешь помочь? Ты же все знаешь о моей… хм… хм… ситуации. Значит надо думать, ты так же знаешь, что все риэлторы меня сторонятся. – Да, но это другое, – смутился Адам. – Что другое? – Это не важно. Так вам нужна помощь? Шемелев выдохнул. Положил подбородок на сплетенные пальцы рук. – Да, нужна, – сказал он помолчав, – мне нужен хоть кто - то, кто бы занялся продажей. Если получится, оплатой услуг не обижу. – Будем работать без договоров? – Да мне все равно. Лишь бы что - нибудь продалось. – Хорошо, – посерьезнел Адам. Он почувствовал, как уверенность возвращается. – Тогда я должен задать вам несколько вопросов о ваших новостройках. Вернее, о том, что я должен о них умолчать перед клиентами. – Интересный подход, – улыбнулся Шемелев. – И кстати, а сами продать не пробовали? – Дружище, – выдохнул застройщик, – ты же уже ответил на свой вопрос. Долги -кредиты. Да и стройка. Куда мне еще продажами заниматься?
***
Адам чувствовал, как адреналин долбит в виски, руки дрожат, а по низу живота разливается приятное чувство эйфории. Заметив, что он получил эрекцию, Адам прикрылся папкой с документами. Его буквально разрывало от наслаждения. Наслаждения собственной ложью. Наслаждения чувством превосходства над этими людьми. Адам ощущал себя охотником, диким котом, загоняющим добычу в смертельную ловушку. – А еще… видите ту комнату?.. – сказал он, расставляя последний силок, – вы упомянули о том, что у вас близнецы. Так вот, она достаточно большая, чтобы разделить ее перегородкой. И когда ваши ребята подрастут, каждый получит по укромному уголку. – Да, точно! – воскликнула Варвара, – Я тоже об этом подумала. – Ну, в принципе, мы вас поняли, – излишне серьезно сказал Ефим, – мы еще посоветуемся с женой, если что – вечером перезвоним. Перезвонили через два часа. Сделку назначили на послезавтра.
3
Гр., Филимонов Илья Владимирович, 29.05.1986 года рождения, пол мужской, место рождения: ст-ца Советская Новокубанского района Краснодарского края, гражданство Россия, паспорт… Гурам Танкян лениво набивал текст договора купли - продажи. За маленьким кабинетным окошком, находившемся почти под самым потолком, барабанил ослабевший дождь. Неприятный желтый свет кварцевой лампы боролся с вечерними сумерками, утомляя глаза. Гурам потер их ладонью, прикрыл веки. Спустя мгновение он услышал, как хлопнула дверь офиса. – Гурам Евгеньевич, ты не занят? – Адам заглянул в кабинет начальника. Его мокрые темные волосы прилипли к высокому лбу. – Что хотел? Адам вошел в кабинет, сел на стул для клиентов. Из черного пластикового портфеля он достал файл с бумагами, положил на стол. – Договор купли - продажи жилого дома, – в слух прочел Гурам Евгеньевич. – Что это? – Это карточный домик, проданный мной сегодня. Сделка зарегистрирована в два часа дня. Гурам не выдал изумления. Так быстро продал? Гурам дал Шемелеву номер только пару дней назад. И на тебе! Первый карточный домик уже ушел. Познакомившись с нравом Авгурова, он был уверен, что лентяй возьмётся за дело только через пару недель. Гурама даже не смутило, что ни вчера, ни сегодня парня не было в офисе. А межу тем, Танкян планировал сообщить отцу о непослушном мальчишке сразу после того, как тот выйдет на Шемелева. Теперь ситуация усложнилась. Если Танкян - старший узнает, что Гурам не уследил за молокососом, кара падет в первую очередь на него. Парню - то что? Его уволят – и дело с концом. А Гураму жить еще с этим жестким человеком – со своим отцом. Танкян - младший почувствовал, что он боится. Боится своего отца, но это обычное дело. Гораздо унизительнее был страх перед мальчишкой. Гурам понимал, что не сможет контролировать этого человека. Не знает, что он еще может выкинуть. Страх подкреплял взгляд парня. Он смотрел прямо в лицо Гураму. Смотрел одержимыми, нездорово одержимыми глазами азартного игрока. Гурам не выдержал. – Ты что, сучонок, наделал? – Танкян почти сразу же сорвался на крик. – Что натворил? Ты понимаешь, что бросил тень на всю контору? Завтра пойдет дождик посильнее, и у покупателей крыша потечет! И что тогда? Они попрутся к застройщику или к нам! А еще хуже в прокуратуру! Начнется проверка и сразу, сразу же всплывет факт злого умысла! Потом состав преступления построить рас плюнуть! Начнется уголовка! – Шемелев приходил к тебе, я видел, – неуверенно начал Адам. – И я каждый раз его нахуй слал! Ты не понимаешь, идиот! Что ты наделал?! Ты знаешь? Знаешь, почему этого скота Шемелева никто не воспринимает? – Он плут. – Он убийца! Халатный убийца! Семь лет назад уже горели его карточные домики. Погиб человек! В прошлый раз он выкрутился, но клеймо на нем теперь навсегда! – И что? – Адам сказал это так спокойно, что Танкян опешил. – И что? Ведь ты виноват в том, что я сделал, – глаза Авгурова заблестели пуще прежнего. – Ты меня невзлюбил. Ты решил проучить неопытного молокососа. Ты дал номер Шемелеву. И ты не уследил за стажером, – его улыбка расширилась и стала страшной. Не то, чтобы Гурам присматривался, но ему показалось, будто у мальчишки стояк. На это указывала поза Адама. Он стыдливо прикрыл промежность ладонями. – И теперь, – продолжил Адам, – ты на моем крючке. Я продолжу продавать карточные домики. А ты продолжишь молчать, и более того, поможешь мне. Не нравится мне возня с бумажками. Скучная. Да и опыта в этом не достает. Поэтому сделки поведешь ты. – Ах ты… подонок! Гурам встал, схватил мальчишку за грудки, занес кулак. Парень скуксился, словно слизень, посыпанный солью. От его уверенности и спеси ни осталось ничего. – Не бей! – крикнул он, но было поздно. Гурам перетянул его через стол. Раздался шлепок. Парень упал, спешно отполз в угол. Прикрывшись руками он застонал. Гурам стоял, глубоко дыша, потирая раскрасневшийся кулак. – Да чтоб ты, – начал он отдышавшись, – сучье племя, указывал, что мне делать? А ну пошел вон! Адам с трудом встал. Он был бледен, словно призрак. Кровоподтек под левым глазом неприятно выделялся на красивом лице. – В-в-все равно, – сказал он дрожащим голосом, казалось, парень вот - вот зарыдает, – все равно будет по - моему. Отец растопчет тебя, если узнает… – Уебывай! – Гурам кинул в Авгурова его пластиковый портфель. Парень поймал его, прижал к груди и исчез за дверью. Адам быстрым шагом шел к выходу. Он испытывал двоякие ощущения В его груди, животе и горле клокотало чувства обиды, стыда и досады. Это было вызвано физическим насилием по отношению к нему. Адам с трудом сдерживал слезы. Но доминировал другой букет чувств. Удовлетворённость от морального превосходства, превосходства интеллектуального, пьянящее чувство азарта – все это смешалось в один дурманящий адреналиновый коктейль, бьющий по мозгам лучше всякой текилы. Адам получал удовольствие от того, что ходил по краю. По краю законности, по краю нравственности. Адам вышел из офиса и закрыл железную дверь с надписью «Агентство недвижимости «Династия», и другой, пониже и поменьше: «под охраной ЧОП «Голиаф». Из его блестящих синих глаз катились слезы. Губы же искривились в насмешливой ухмылке.
***
– Ублюдок! Скотина! Шлюхин сын! – причитал Танкян - младший, сидя за рабочим столом. Он опустил голову, положил подбородок на кулаки. Костяшки ныли неприятной упорной болью. – Какой же я дебил, – прошептал Гурам, – сдался мне этот молокосос? На кой хер я к нему полез… Первым, что пришло на ум Гураму – позвонить отцу. Рассказать все, покаяться, оправдываться, наконец. Он же отец, все - таки. Накричит, отчитает. Но не убьет же? Не отречется? Гурам потянулся за смартфоном. Взял в руки, тапнул по экрану. «Папа» - всмотрелся он в виртуальную плитку контакта. Полминуты сидел неподвижно, перебирая взглядом контакты. Потом проскролил меню вверх. Нашел «Авгуров». Задумался. В памяти Танкяна - младшего всплыли события далекого прошлого. Он вспомнил как в четвертом классе нарисовал тигра. Гурам решил показать его родителям. Мама оценила, похвалила, провела нежной смуглокожей ладонью по детским волосам. Отец без единой эмоции спросил, сделал ли Гурам уроки. Следующее воспоминание было ближе по хронометражу. Юность. Первый самостоятельный заработок. Первая крупная сумма, скопленная собственным трудом. Первый подержанный мотоцикл. Очередной отцовский упрек. «Ты выбросил деньги на ветер, бестолочь. Чтоб завтра ЭТОГО не было в моем гараже». Последнее воспоминание. Самое позднее, самое унизительное. Три года назад. День рождения отца, круглая дата, шестьдесят лет. Заботы по организации праздника братья взяли на себя. Эдгар и Гурам работали над отцовским вечером вместе. Хотя они и так были весьма близки, общее дело сплотило их еще сильней. Но, как известно, никто не застрахован от мелких неудач. Гурам перепутал название ресторанов. «Радуга» и «Радуга вкуса». Похожие заведения, находились в разных концах города. Из - за этого приглашенный ансамбль кавказкой музыки опоздал на праздник на полтора часа. За столом отец велел Гураму подняться, и отчитал его при всех многочисленных гостях, как мальчишку. Обвинил в глупости, безалаберности и лени. В тот вечер Гурам не решился ничего ответить отцу и ушел, никому не сказав ни слова. Из раздумий Гурама вытянуло так же внезапно, как и рыбу, угодившую на крючок. Крючком были длинные гудки, раздававшиеся из динамика смартфона. На темном экране светилась белая надпись: «Авгуров, осуществляется вызов».
В этом году лето было очень дождливым. Иной раз, ливни шли неделями. Сердитые, шумные грозы то и дело сменялись пригретыми солнцем грибными дождями. Как правило, земля, обезвоженная в это время года, этим летом не просыхала от бьющей с неба влаги. Лужи, едва начавшие парить к обеду, к вечеру наполнялись заново. Непросыхающее вот уже второй месяц лето влекло за собой многочисленные бытовые заботы. Варвара ожидала много проблем: бесконечные лужи во дворе, затопленное крыльцо, и, наконец, размякшая декоративная штукатурка наружных стен. Но меньше всего она готовилась к бесконечно текущей крыше в новом, приобретенном весной доме. С потолков капало в каждый дождь. Молодая семья задействовала под водоудержание большую часть хозяйственной тары. Из - за повысившейся влажности где - то в доме все чаще замыкало проводку. Электросчетчик холосто стрелял выбитыми пробками, и дом погружался во тьму египетскую. Ефим вторую неделю обшаривал все стены в надежде отыскать очаг замыкания. Когда он совсем отчаялся, пришел к выводу, что очагов несколько. Но больше всего Варвару раздражали оконные откосы. Сегодня, прожив в новом доме почти полгода, Варвара ловила себя на мысли, что ненавидит его. Ненавидит весь дом целиком, а больше всего его облупившиеся, почерневшие, как жухлая бумага, оконные откосы. Каждый день, она терла их губкой и щеткой, сбрызгивала мыльной водой и средством для мытья посуды. Ничего не помогало. Казалось, откосы имеют собственную волю. Чем больше Варя трет их, тем чернее они становятся, желая, видимо, свести ее с ума. Позже, в интернете, они с Ефимом прочитали, что виной всему неправильный монтаж оконных стеклопакетов и повышенная влажность воздуха. Осознание того, что их новый дом расползается под дождем, словно карточный домик, сложенный из отсыревших карт, вгоняло в уныние. К счастью, сегодня погода взяла тайм - аут. Дождь прекратился и стало невероятно душно. Дело шло к полуночи, а духота не рассеивалась. Выходом стал новенький кондиционер, который супруги приобрели с Вариных отпускных в начале лета. Этим вечером Варвара сидела за старым стационарным компьютером, перевезенным сюда с ее квартиры. Выйдя в отпуск, она сконцентрировалась на репетиторстве и стала готовить нескольких ребят к поступлению в техникумы и вузы. От подготовки к завтрашним занятиям с детьми ее отвлек щелчок дверного замка. Ефим медленно, немножко неуклюже оттолкнул дверь корпусом, вошел в комнату. В руках он держал две кружки холодного маминого компота. То, что надо в такую духоту! Подходя к столу, Ефим споткнулся о стоящую на полу пластиковую миску. Выругался. – Извини, – сказала Варя, не отвлекаясь от компьютера, – забыла убрать. Утром опять текло. – Я принес… вот… будешь? – Ефим поставил кружку на стол. Другую взял сам и уселся на синий с желтыми подушками уголок, – их скромное семейное ложе. – Угу, спасибо, – Варвара отхлебнула компот, – как там сорванцы, спят? – Ага. По - моему, Ксюша с Арсеней – единственные кому нравится дом. – Ефим шумно выдохнул. – Вот же умудрились. Купили на свою голову… Прям как я думал. А помнишь, как тот парниша - риэлтор заливался? Мол, фундамент цельный, фундамент цельный… Хер с маслом он цельный! Вон, с фасада стену дождем подмыло, а там блок! Весь фундамент – гребаный блок! – Я тебя давно прошу, – Варя сняла очки, помассировала уставшие веки, – сходи к Василию Игнатовичу. Он адвокат со стажем. Мне его на работе наша зав. отделением советовала. Поговори с ним. Может, подскажет, что делать. Ну иск там… или жалобу… Ефим фыркнул. – Ага. Раз уже сходили. Помнишь, как ты, мол, пойдем к риэлторам, они люди знающие, помогут. Вот, – Ефим встал, развел руки, – помогли. И этот, адвокатишка, так же поможет. – Хорошо, – Варвара отставила клавиатуру, взглянула на мужа, – и что ты предлагаешь? – Продать, и купить что - то другое. – Ефим… – Не, ну а что? Хотя можно остаться и самим довести дом до ума. – Ефим, ипотека на десять лет… и дети маленькие. Все это – наше главное финансовое бремя на сегодня. – Бремя, – Ефим потупился, сел, – а что иск твой даст? Вот что? По - моему, адвокат с нас только бабки поимеет. И никакого толку! – Может быть, получится добиться возврата денег? Или хоть части? Я же не знаю особенностей этих дел. Может, решение плавает на поверхности, достаточно только руку протянуть! Или в нашем случае сходить к юристу… – Ага, – Ефим повысил голос, – может твой юрист нам еще и пол в кухне починит? А? – А что с полом на кухне? – А иди глянь! В углу, под холодильником. Пол просел, холодильник покосился. На стене трещина. Сто пудов – фундамент повело. Так пусть юристы твои нам его заделают обратно! – Как просел? – Варвара медленно сняла очки, – а почему я не видела? – Не знаю. Я тоже только сегодня увидел. Там пока что немножко, но, наверно, скоро дальше провалится. – Так… все, –Варя скрестила руки на груди, – завтра идем к Василию Игнатовичу. – Завтра работа. Я на сутки. – Ну тогда послезавтра. – Отсыпной. – Ефим! – Что? – Ты так и хочешь продолжать жить в разваливающемся доме? Давай что - то делать! Давай защищать свои права! – Давай продадим халупу и все. – Да она обременена! Под ипотекой! – А кто узнает? – Ефим! – Варвара резко встала, отвернулась, подошла к большому окну с черными, как смерть, откосами. – Это ты захотела новый дом, – неуверенно начал Ефим, – нужно было остаться в твоей квартире, а не продавать ее. И дело с концом. А так только на бабки попали. Ну или у отца с мамой жить. – Так это я виновата, да? – полушепотом начала Варя, – всегда я… На оружейную лицензию не сразу сдал – Варя виновата. – Все громче и громче, – …Машину не ту купили – Варя, дом не тот – опять Варя, – почти крича, – а что мать твоя меня ненавидит, – тоже я виновата? – Молчи! Молчи за мать! – Крикнул Ефим, вскакивая с уголка, – они тебя, сироту, приняли в семью с любовью, а ты – неблагодарная! – Отец – принял. А мать до сих пор считает, что ты семью перед всеми соседями опозорил! Гнобит меня при каждом удобном случае! ¬– Заткнись! Закрой хайло! Из соседней комнаты раздался жалобный плач младенцев, проснувшихся от внезапного крика. – Хорошо, – спокойно сказала Варвара, – закрою хайло. Пойду к близнецам. И им тоже… хайло закрою…
***
Ефим сидел на просторной кухне нового дома. В свете одинокой лампочки накаливания холодно поблескивала открытая бутылка водки. Она стояла на пустом обеденном столике, и компанию ей составлял только старый граненый стакан… и Ефим Ефимович Сидор – сотрудник охранного агентства «Голиаф», и, по совместительству, полнейший неудачник. Полнейшим неудачником он начал считать себя довольно давно - в первые месяцы свадьбы. До этого он был самым счастливым человеком на свете. Еще бы. Ефим – не высокий (но крепкий и сильный) рано начавший лысеть парень, умудрился подцепить умницу и красавицу Варвару. Начитанную, гибкую и нежную. Он полюбил ее за женственность, естественность и нежность. Она его за мужественность, надежность и заботливость. Ему было не важно, что Варя – воспитанница детского дома. Ефим никогда не считал себя умным. Ни в школе, ни в техникуме не давались ему ни точные, ни гуманитарные науки. Зато дома – в руках все горело. Сломался кран? Не беда! Розетка сдохла? Пустяк! И даже тарахтящий мамин холодильник в свое время не смог устоять перед прямыми руками Ефима. Сначала маленький Ефим комплексовал по поводу своего, как ему казалось, невысокого интеллекта. Ефим же юноша принял себя таким, каков он есть, и стал новым человеком. Человеком не слова или мысли, но человеком дела. В результате у Ефима – молодого мужчины от детского комплекса осталось одно – благоговение перед умными и начитанными людьми. Именно такой была Варвара. Он ей восхищался. Сначала все было чудесно. Он гордился своей светлоглазой любовью до того самого момента, пока не сделал ей предложение, и она не согласилась. Когда мать узнала, что Ефим собрался жениться на сиротке – серьезно завелась. После свадьбы же, когда молодожены начали жить с родителями Ефима, ее как подменили. Мать вечно твердила о том, что Варю наверняка бросили в младенчестве родители-алкоголики. А ведь яблоко от яблони… «Сведет тебя в могилу твоя сирота, – говорила она сыну, – сопьетесь вместе да помрете где - нибудь под чужим забором». В тот раз Ефиму не хватило духу сказать слова против. Варваре же выпала «удача» услышать слова свекрови. После этого они переехали жить к ней в квартиру. Маленькую и однокомнатную, ту, что на восемнадцатилетнее подарило Варваре государство. Материальная компенсация одиночества, что ж, пусть так. Чувство того, что Ефим не так счастлив, как думал, пришло вместе с переездом от родителей. Следующей каплей стало осознание того, что он стесняется своей жены. Ему было не по себе, когда их видели вместе родственники или друзья. Всему виной слухи, которые распускала мать. Потом были тяжелые роды Варвары и кесарево сечение. Тогда врачи сказали, что еще один такой стресс молодая девушка не переживет. И хоть Варя принесла в этот мир чудесных близнецов, факт того, что дать жизнь они больше не смогут, усугубил состояние Ефима. Затем пошло – поехало. Подгнившая Лада «Калина» вместо подержанного, но желанного «Ларгуса», и карточный домик, ставший последней каплей. На протяжении всего этого пути Ефим понимал, что их отношения с женой медленно портятся. Нет, они все еще полны нежности, но что будет через десять лет? А через двадцать? Он не знал. Последними кусочками тепла, уравновешивавшими душевное состояние Ефима, были близнецы, его любимые ангелы - хранители Ксения и Арсений. Иногда он думал, что если бы их вдруг отняли у него, то он сошел с ума. «Варвара бы тоже сошла, – вдруг подумалось Ефиму, – сто пудов сошла бы». Из раздумий его вырвал смех, донесшийся из их спальни. Там работал телевизор, и спала Варвара. Утомленная их сегодняшней ссорой, она заснула почти сразу, как только он ушел на кухню. Ефим понял это по включившемуся телевизору. В последнее время она любила засыпать под телевизор. Ефим оглянулся. Сумеречную тьму коридора разрезала надвое серая, словно телевизионные помехи, полоска света. Льющаяся с телеэкрана, она смешивалась с теменью спальни и вклинивалась в щель приоткрытой двери. Напротив их спальни темнел проход в детскую. Объятые густой ночной прохладой спят маленькие ангелы - хранители. Ефим улыбнулся. Сложил руки на столике, словно школьник, положил на них тяжёлую после ссоры и водки голову. Очень скоро он забылся беспокойным сном.
***
По соседству с Ефимом и Варварой жила еще одна семья. Вполне себе обычные люди: муж жена и пара малолетних деток. Ни богатые, ни бедные, были они тем не менее добрыми и вежливыми людьми. С семьей Сидор они познакомились сразу же, как переехали в новый просторный дом с эркером. При каждой встрече соседи улыбчиво здоровались и относились друг к другу по - дружески. Отца соседского семейства звали Игорем, и он не раз рассказывал Ефиму об изъянах нового жилища. Говорил о текущей крыше, замыканиях проводки и огромной трещине, разразившейся между основным домом и кухней-пристройкой. В ночь, когда Ефим поссорился с Варварой, все семья Игоря, включая его самого, погибла. Все началось с кондиционеров. В большом доме с эркером их было два: один на кухне, второй в гостиной. В эту ночь натужно трудились оба. Положение ухудшали компьютер и телевизор. Последний заснувшие хозяева просто забыли выключить. Компьютер же усердно работал, файл за файлом вытягивая из интернета Blu-ray версию фильма «Унесенные ветром». Фильм этот очень любила жена Игоря и пересматривала каждые несколько лет. Не знала она, что в этот раз ее желание посмотреть картину явится косвенной причиной смерти всей ее семьи. Возгорание началось в ванной комнате. Проводка, проходящая слишком близко к пластиковым панелям коротнула, не справилась с нагрузкой. Ударила искра, и электричество в доме полностью отключилось. Этого не заметили. Все жильцы сладко спали. Между тем, дешевый пластик быстро воспламенился, пламя сразу же перекинулась на крышу. Когда оно почти полностью пожрало санузел, дети уже задохнулись. Позже, так и не проснувшись, задохнулись и их родители. Когда Игорь горел, он был еще жив. Его сердце судорожно силилось сделать новый удар, а потом еще один, пока не остановилось навсегда. Пламя быстро поглотило всю правую часть крыши дома с эркером. Так же быстро оно переметнулось на огромный полусухой абрикос, а тот, под натиском пламени, упал, огненной палицей проломил крышу дома, в котором жила семья Сидор. Пламя бушевало, и в течении двадцати минут объяты были все пять карточных домиков. Пожарных вызвали соседи, проснувшиеся от страшного шума, устроенного абрикосом.
Раздался невыносимый грохот. Со всех сторон в Ефима ударили разогретые потоки воздуха. Когда он проснулся, подскочив и упав со стула, ему показалось, что произошел мощный взрыв. Он пришел в себя на удивление быстро. Оглянулся – и обомлел. Главный коридор, куда вели все выходы из комнат, был объят пламенем. Потолок пробило. Сверху, словно лапы демонов, свисали объятые пламенем ветви. Огонь, вначале облизывая стены, в следующее мгновение бросился на них, и они буквально потекли, словно сделанные из воска. Пламя ревело, заглушая любые звуки. Воздух наполнился удушливым смрадом химической гари. Горели навесные потолки и пластиковые панели стен. Ефим попытался крикнуть, позвать Варвару, безрезультатно. Звук пожара заглушал все. Резко выпустив воздух из легких, Ефим закашлялся. Он быстро стянул футболку, намочил и обмотал ею лицо. Внезапно произошло то, от чего Ефим на мгновение застыл мертвым столбом. Из соседней комнаты раздался женский крик. Варвара звала на помощь. Ефим попытался было прорваться к входам в комнаты жены и детей. Но стена огня преградила путь. Он вскрикнул, чувствуя, как плавятся брови, и от жара пузырится кожа на ладонях. – Я… Я здесь, родные мои, я иду! Путь вперед был отрезан. Ефим подбежал к кухонному окну, открыл створку и ловко выбрался на улицу. На откосах и подоконнике остались лоскутья обгоревшей кожи. Он бросился было к окну спальни, но увидев Варвару, выбравшуюся на улицу, не раздумывая помчался к детской. Варя же, в одном только нижнем белье, с исцарапанными ладонями и коленями поспешила следом. Через окно детской, ничего не было видно. Стекло почернело от копоти, внутри клубился темный дым. Ефим закричал, громко, не по - человечески, по - звериному. Слезы проложили на его закопчённом лице две светлые дорожки. Он вскочил на выступ цоколя и ударил в стекло кулаком, бил снова и снова, и снова... Стеклопакет содрогался, но стоял крепко. Ефим остановился, только когда очередной удар оставил на гладкой поверхности кровавые следы. Он спрыгнул, схватил то, что первое попалось под руки. Почему - то этим первым попавшимся оказалось древнее железное колесо гусеничного трактора. В тот момент Ефим даже не задумался, как ржавая железяка оказалась под забором его нового дома. Он крикнул и одним движением вынес окно. Весь стеклопакет сложился внутрь, словно хрупкий детский конструктор. Из дыры повалил черный дым. Варвара прыгнула, хотела было забраться внутрь, но дыра раздалась пламенем, словно драконье нутро. Варя закричала, упала, схватилась за обожженное лицо. Рядом, припав на колени, плакал и бился в истерике Ефим. В тот момент они не слышали крика своих годовалых детей, потому что его не было. Ксения и Арсений Сидоры задохнулись угарным газом в своих кроватках, когда Ефим выбирался на улицу. Маленькие тельца горели, не чувствуя никакой боли. Зато болью раздались разумы их родителей. Когда находиться рядом с домом стало невыносимо из - за огромной температуры, они ушли. А потом выли, выли не переставая, перекрикивая серены пожарных. Они выли… как звери. Между тем, кроме пожара на горизонте зажглось новое зарево. То выходило из своего ночного убежища летнее солнце. Его первые, новорожденные лучи имели цвет крови, крови, напоминающей ту, что кипела сегодня ночью внутри тел несчастных.
5
Сегодня Адам Авгуров проснулся рано. Еще только светало, как мимо дома пронеслись, визжа сиренами, то ли полицейские, то ли пожарные машины. А может это была карета скорой помощи? Ну или и те, и другие, и третьи, вместе взятые. Адаму было все равно. Утренняя визжащая сиренами колонна обернулась для него только беспокойным пробуждением. Заснуть Адам больше не смог. Авгуров недовольно выдохнул. Поднялся на локтях, откинул одеяло, сел. Разбросанное по соседней подушке буйство светлых волос недовольно застонало. Адам обернулся на звук, улыбнулся, потом встал. Он был совершенно голым. Буйство принялось ворочаться, и одеяло, скрывавшее лучшую часть златовласой сони, сползло. Оно открыло тонкую изящную спинку и крепкую кругленькую попку девушки. Казалось, ее загорелая кожа светилась в рассветных сумерках. Он опустился к ней, чмокнул в хрупкое плечико. Девушка довольно замурчала, перевернулась на спину, явив Адаму маленькие остренькие грудки, плоский животик и бедра, в меру широкие, стройные и крепкие. – Ты почему встал? – не вполне разборчиво пробормотала девушка – а время сколько? – Не знаю. Чертовы серены разбудили, ты разве не слышала? – Не… Адам пожал плечами, отправился в ванную. Когда вернулся, Алиса, а именно так звали златовласую соню, сидела на краю кровати, полусонно опустив голову. – Ты чего? Спи еще. – Не. Мне хочется привести себя в порядок, – она потянулась, соблазнительно выгнула спинку, – после вчерашнего тело немного болит. – А, ну извини, – улыбнулся Адам, – я продал последний дом по Тенистой. Захотелось отметить. – По - моему, ты был излишне груб ночью, – Алиса встала, совершенно нагая подошла к нему, обняла, – но мне даже понравилось. Девушка подмигнула, чмокнула Адама в губы. В ответ он звонко шлепнул ее по упругой попке. Алиса наигранно вскрикнула, засмеялась и отправилась в ванную комнату. В то утро они все же вернулись в постель. Вид обнаженной Алисы, пришедшей к нему из ванной комнаты, пробудил в Адаме желание отметить вчерашнюю сделку еще раз. И они отметили. Встали и спустились на первый этаж, в кухню, только около девяти утра. Адам считал, что любил Алису за точеную фигурку, миловидное личико и волосы, так приятно пахшие сиренью с нотками мускуса. На самом же деле, если быть честным с самим собой, любил он ее за мягкий характер, нежность и податливость. Иногда Адам сравнивал Алису с мягкой теплой глиной, принявшей в умелых руках мастера чудесные формы. Так Адам менял ее под себя, как ему было угодно, а влюбленная без памяти Алиса мягко поддавалась. Он сумел истончить ее связь с родителями, жившими в другом городе. Когда - то она уезжала к ним каждую неделю, но после того, как они начали жить вместе, Алиса звонила маме, дай бог, раз в одну - две недели. Адам, тем временем, продолжал влиять на девушку. Заставил сменить работу, подтолкнул к изменению макияжа в сторону более яркого и вызывающего, настоял сменить имидж в одежде. Если раньше Алиса выглядела скромно, но мило и по - женски нежно, теперь же ее образ пылал вызывающей яркостью и соблазнительностью. Юбки короче, платья более облегающие, декольте глубже. Адам любил чувствовать сексуальность, которую излучала Алиса, шагая рядом. Ему доставляло удовольствие подмечать, как незнакомые мужики пялятся на обтянутую тканью задницу его девушки. Его возбуждало осознание того, что окружающие мужчины хотят ее. А она, между тем, принадлежит только Адаму. Но, как известно, творение тоже влияет на творца. Так было и с ними. Раньше Адам активно выпивал. Теперь же вино плескалось в его бокале только по вечерам, в компании Алисы. Когда - то пачка сигарет была ежедневной спутницей Адама. Теперь же ее хватало Авгурову на две - три недели. Не удалось Алисе искоренить в нем лишь один порок – любовь к азартным играм. По началу он играл открыто. Выигрывал, проигрывал. Как повезет. Но после нескольких крупных ссор Адам стал умнее. Он начал играть тайно. Правда, в последнее время, получив работу в «Династии», Адам забросил карточные развлечения. Продажа домов по Тенистой улице пробуждала в нем куда больший азарт, чем любая партия в покер. Осознание того, что он ходит по краю законности, долбило в мозг круче любого адреналина. Всю рутинную возню с документами он сбросил на плечи Гурама. Как Авгуров и ожидал, в день их разговора тюфяк - армянин так и не решился позвонить отцу. Вместо этого Танкян - младший позвонил Адаму. Авгуров сразу понял, что Гурам боится папашу, как огня. Рыбка была на крючке. Адам же продолжал втюхивать наивным лохам третьесортные карточные домишки. Иной раз, клиенты поумней понимали, что наглый пацан их дурит, и срывались с крючка. По правде говоря, это случалось в восьмидесяти процентах случаев. Ну и что? Все равно проиграл ты или выиграл. Свою порцию удовольствия Адам получал в любом случае. Кроме того, Адам и Гурам неплохо заработали на этом. Сделки шли в обход конторы, но их личные кошельки прибавили в весе. И Адам знал, что именно этот факт остужает пылающую Гурамову совесть. – Ну как омлет, радость моя? – Отлично! Адам отправил в рот последний кусок, протер тарелку хлебом. Неожиданно в прихожей раздалась резкая птичья трель. Сработал уличный звонок. – Да кого там черт принес? В девять - то утра! – Я не знаю, дорогой, посмотришь? Адам встал из - за стола, забубнил под нос ругательства. Одевшись, он вышел во двор, отправился к калитке, шлепая по плитке резиной сланцев. На улице Авгурова ожидал неприятный сюрприз. За калиткой стоял полицейский. Молодой человек лет двадцати пяти, одетый по летней форме, в фуражке и с кожаной папкой в руках. Когда Адам увидел полицейского, грудь его будто бы пронзила холодная игла. Ледяные мурашки побежали по всему телу, от плеч до пяток. На лбу выступила испарина. – Здравствуйте, - начал мент, – Авгуров Адам Сергеевич – это вы? – Д - да… – Очень хорошо, – полицейский снял фуражку, – Младший сержант Евницкий Иван Петрович, – представился он, – получите повестку… – Какую повестку? – Адам нервно сглотнул слюну. –Вам нужно завтра в 09 часов 00 минут явиться в следственный отдел следственного комитета по городу Армавиру. Адрес указан вот здесь. Кабинет номер девять. Спросить майора юстиции Ивашина Сергея Викторовича. У Адама потемнело в глазах, голова закружилась, ноги чуть было не покосились. Невероятным усилием воли он умудрился не выдать полицейскому своего состояния. Внешне Авгуров выглядел слегка обеспокоенным. – Вынужден сообщить, – безэмоционально продолжил мент, – что сегодня в четыре часа утра, в доме по улице Тенистой города Армавира произошло возгорание. В результате чего почти полностью сгорели пять частных новостроек. Случившееся повлекло возбуждение уголовного дела по факту халатности при осуществлении строительства жилых сооружений, повлекшей причинение вреда имуществу, вреда здоровью и смерти группе лиц. – Смерти? – переспросил Адам, пытаясь не выдать изумления. – Так точно. По вышеуказанным фактам проводятся следственные действия. Вы вызываетесь в качестве свидетеля в рамках проведения допроса лиц, предположительно причастных к делу. Сам не свой, Адам вернулся в дом. Нервный и возбужденный, он быстро поднялся наверх, минуя кухню. – Адам, кто там был? Адам? – бросила Алиса вслед, выходя из кухни. Авгуров не ответил. Адам ворвался в спальню, щелкнул дверным замком. – Адам? – раздался за дверью озадаченный голос, – что-то случилось? Он не ответил. Суетливо расхаживая взад - вперед Адам нервно схватился за голову. Он шептал под нос проклятия. Клял всех: себя, Танкянов, Шемелева. Но больше всего проклятые «карточные домики». Он клял их за то, что они поработили его. Они были опасны, он это знал. Шемелев рассказал ему о том, как халтурно были построены эти сооружения. Адам не мог поверить в случившееся. Как такое могло произойти с ним? С ним – молодым и умным, перспективным и… особенным. – Адам, ответь пожалуйста, я волнуюсь… – Да отвали ты! – вспылил он, – оставь меня в покое! – Адам… – Просто заткнись! – крикнул он и хлестко щелкнул по первому предмету, попавшему под руки. Пластиковый будильник, стоящий на тумбе, отлетел и раскололся о паркет. – Пошла к черту! Оставь меня в покое, – но этих слов никто не слышал. Алисы за дверью не было. Что с ним будет? О случившемся узнает Танкян - старший, и Авгуров вылетит из «Династии», как орех из рогатки. Только это не самое страшное. Адам боялся, что его статус в уголовном деле изменится. Чудесным росчерком шариковой ручки в протоколе Адам мог превратиться из свидетеля в подозреваемого. Может бежать? Черт возьми, да куда Адаму податься? Объявят в розыск, - и двух недель не пройдет, как прожженные дядьки - следаки приволокут его за шкирку прямиком в следственный изолятор. Сидя на краю кровати, Адам совсем притих. Он опустил голову, обхватил ее руками. Пружины матраса тяжело заскрипели, когда Авгуров повалился на кровать. Некоторое время он тяжко ворочался, думая о случившемся, но в конечном итоге дремота взяла верх. Адам проснулся только ближе к вечеру. Спустившись вниз, он увидел Алису. Она спала в гостиной на большем золотистом диване, свернувшись калачиком. Авгуров сожалел. Он незаслуженно сорвался на Алисе. Будить ее не стал. «Извинюсь вечером», – подумал он. Да и времени сейчас не было. Нужно узнать, что твориться у Гурама. Посетил ли его полицейский? Или его вовсе задержали? А может, он ничего не знает о случившемся? Адам дважды провернул ключ дверного замка. На металле двери, в верхнем правом углу, красовалась небольшая табличка. «Под охраной ЧОП «Голиаф», – гласила она. Авгуров нервно зашагал в гараж к своему Кио.
Раздался громкий шлепок, и Гурам резко сел на стул для клиентов. Над ним, темной, опасной скалой, навис отец. Гурам приложил ладонь к объятой жаром, раскрасневшейся щеке. По большому пальцу побежала карминовая струйка крови из разбитой губы. – Ты позор семьи, – проговорил отец низким, скрипучим голосом. – Отец, я… – Молчи… Молчи, пока я тебя не прибил! – Танкян - старший занес руку, но не ударил. – Ты понимаешь, – начал он, – что разрушил то, что мы создавали годами? – Я… – начал было Гурам, но его прервали. Дверь в офис распахнулась. Это был Адам Авгуров. В джинсах и мятой синей футболке, растрепанный, словно щенок, он выглядел жалким. – О, – Евгений Шамилович указал на пришедшего пальцем, – а ты – пошел вон, молокосос. Чтоб глаза мои больше тебя не видели. Уволен. Пускай менты с тобой что хотят делают. Надеюсь, ты сядешь на подольше. Некоторое врем мальчишка просто стоял без движения, словно вот - вот обратится в соляной столб. Потом перевел взгляд на Гурама. Глаза молодого риэлтора блестели в стерильном свете кварцевых ламп. Казалось, парень сейчас расплачется. Гурам встретил его взгляд взглядом презрительным, полным злобы и извращенного удовольствия. Танкяна - младшего порадовало явно разбитое состояние мальца. – Что стоишь? – Евгений Шамилович сделал шаг в сторону Адама, – иди отсюда. Адам ушел. Выйдя на улицу, он сел в свой Кио Рио, оставленный неподалеку под слабо зеленевшим тополем. Авгуров впился взглядом в небольшой офис и стал ждать, пока Танкян - старший уберется восвояси. Разум Адама, измученный и утомленный, неистово просился отдохнуть. Голова потяжелела, нервы отдавались щелчками боли в висках. Не так просто было молодому парню, не знавшему в жизни, хоть сколько - нибудь серьезных проблем, вынести все то, что случилось сегодня. Он боялся. Боялся того, что будет завтра на допросе. Боялся того, что будет дальше. Страх склизким слизнем опутал все внутренние органы. Влажно ползал по спине и груди. В конце концов Адам сдался. Сам не помня как, Авгуров погрузился в беспокойную полудрему. Проснулся Адам, когда уже стемнело. Он чувствовал себя лучше. Голова полегчала, нервные боли отступили. Но воспоминания о завтрашнем дне отдались неприятной тяжестью внизу живота. На улицу спустился душный летний вечер. Город затих и принялся светиться изнутри желтыми окнами многоэтажек и уличными фонарями дорог. Кварталы притихли. Лишь изредка шуршали по дорожному полотну автомобильные шины да посвистывали в душной тьме частных чердаков пучеглазые сычи. Адам стоял возле своей Кио, тупо уставившись во дворик, где находился офис. Несмотря на недавний сон, усталость принялась давить почти сразу же. Машины Танкяна -старшего уже не было. Соляриса Гурама Авгуров тоже не приметил. Пустовал и офис. В свете уличного фонаря казалось, что его окна излучают густую, липкую, как кисель, тьму. Адам нервно выдохнул. Усталость сморила его. Авгурову сон в машине казался поверхностным и беспокойным, почти полудремой. Тем не менее он проспал момент, когда офис Династии окончательно опустел. Адам повернул ключ зажигания, и двигатель ожил, издав глухой рокот. Автомобильные фары развеяли густую тьму, клубившуюся в офисе. Сквозь стекла робко проявились очертания офисной мебели. Адам медленно покатил обратно, в сторону дома. Кио треща гравием под колесами свернул, и фары дальнего света выудили из тьмы странное. В узком проулке, через который Гурам обычно выезжал на широкую улицу Ефремова, стоял прямо посреди дороги одинокий автомобиль. Это был Солярис. Его габаритные огни тускло светились в вечерней тьме. Водительская дверь осталась открытой, рядом не было ни души. – Что за черт, – пробурчал под нос Адам. Он остановил Кио, вышел и приблизился к Солярису. В свете фар он увидел подробности. Солярис, мерно гудя двигателем, стоял на дороге совершенно пустой. Адам взглянул на госномер. Триста пятьдесят семь, машина принадлежала Гураму. Создавалось ощущение, что автомобиль покинули в спешке. «Что происходит?» – озадаченно подумал Адам. – Гурам? – крикнул он, оглядываясь, – Гурам, ты здесь? Ответа не последовало. Авгуров тут же попытался позвонить Гураму. Бесполезно. Набивший оскомину голос -автомат, сообщил что абонент вне зоны доступа. Адам нахмурился, пожал плечами, и, озадаченный, отправился к машине. Он слишком устал, чтобы строить догадки, - так оправдывался перед собой Адам. Ему нужно отдохнуть. Усталость давила на голову пудовой шапкой. Он поехал домой.
***
Центральная дорога плавно тянулась через весь город и выводила к загородным поселкам. Формально являясь частью Армавира, поселки были чище, улицы в них просторнее, в застройке преобладали частные жилища. В одном из таких загородных мест жил Адам. Промчавшись мимо городского кладбища, красный Кио Рио свернул влево, по ходу движения. Потом съехал с главной дороги на гравийку и затрясся на мелких камешках. Адам зевнул за рулем. В свете редких уличных фонарей уже виден был дом Адама. Не слишком большой, но двухэтажный, с красной металлочерепичной крышей, ухоженным двором и забором, выложенным красным кирпичом. Дом был куплен Адаму родителями. Отец, будучи деканом популярнейшего в городе института, и мать – адвокат могли себе позволить прикупить любимому сыну небольшой, но ухоженный домик. Протерев усталые глаза, он присмотрелся. Что - то было не так. Возле дома, отсвечивая темными бликами, стояла машина. Марку он не разобрал, машина стояла задом. Адам понял только то, что это был то ли хэтчбек, то ли универсал. Рядом, почти у самого забора, он увидел две фигурки. Они стояли неподвижно, в черной неприметной одежде, словно тени. Адам подъехал ближе и обомлел. Лица людей были скрыты черными масками. – Да ладно? – пробормотал Авгуров высохшими губами, – еще воров мне не хватало… Включив дальний свет, Адам подъехал ближе, остановился метрах в двадцати от загадочных фигур. Раз это воры, то внезапное появление хозяина дома должно спугнуть их. Но не спугнуло. В свете фар Авгуров рассмотрел людей. Один невысокий, но широкий в плечах, крупный и коренастый. Второй худощавый, должно быть совсем молодой парень, подросток. Адам посигналил им. Поведение незнакомцев обмануло ожидания Авгурова. Если раньше он испытывал покалывающую нутро тревогу, теперь заволновался по -настоящему. Фигуры стояли неподвижно, Адам чувствовал, как по его лицу, будто языки голодных чудовищ, шарят холодные взгляды незнакомцев. Почему они не убегают? Что это за цирк? Когда Адам увидел, что большой человек вытащил из-за спины, снял и положил у ног объемную сумку, волнение подскочило на новый уровень. Уже обчистили, что ли? А как же Алиса? Она же оставалась дома… Дрожащими руками Авгуров потянулся к перцовому баллончику. Попытался сглотнуть, но вязкая слюна никак не хотела проскальзывать в горло. Когда Адам принялся было набирать номер полиции, произошло то, что вогнало его в ступор. Отключились все мышцы. Казалось, нервная система дала сбой. Он не мог пошевелиться, и даже язык будто онемел во рту. Худощавый опустился и достал из сумки несколько бутылок. В руках крупного возник тонкий огонек зажигалки. А потом ловкие языки пламени заплясали и в руках худощавого. Это были коктейли Молотова. Адам и охнуть не успел, когда самодельная граната с громким треском разлетелась о фасад дома. Жидкое пламя разбрызгалось, и сразу же вгрызлось в пластиковые окна. За первой последовала следующая бутылка, потом еще, и еще одна. Огненные хлопки раздавались один за другим. Через полминуты пылал весь дом. Оторвать взгляд от ужасающего зрелища Адама заставил пронзительный женский крик. – Алиса! – беспомощно прохрипел Адам. Он силился было встать, но шок крепко-накрепко приклеил Авгурова к водительскому сидению. Адам снова попытался позвонить в полицию. Телефон не слушался холодных, склизких пальцев. Пот со лба падал на экран, то и дело открывая ненужные меню в смартфоне. Он не заметил, как на улицу вышли первые соседи - свидетели. Кто - то закричал. Рев бушующего пламени перебивал любые голоса. Адам выронил телефон и тут же, в панике принялся шарить под педалями. Внезапно, водительскую дверь открыли снаружи, Адам поднял голову. Это были люди в масках. – Мы хотели, чтобы ты видел, – сказал худощавый приятным женским голосом. В следующее мгновение крупный ударил Адама по лицу. Его грубо выволокли из машины, на голову надели мешок. Принялись колотить чем - то по рукам, торсу, голове. После очередного удара Адам потерял сознание. Лада Калина «Универсал», загруженная под завязку живым грузом, сорвалась с места и умчалась к трассе «Кавказ» к полям и лесопосадкам. Горящий дом в последнем приступе агонии взорвался изнутри. Детонировало газовое оборудование. Крыша дома провалилась сначала на второй этаж, затем на первый. Из пламенной раны вырвались столбы бушующего огня. Только сейчас стали слышны серены пожарных и полицейских машин. К этому моменту Алиса была уже мертва.
***
Адам не знал, сколько времени они ехали, но очнувшись, Авгуров сразу понял, что пленник не только он. Рядом с ним лежало еще одно тело. Тело было живым, потому что шевелилось и глухо постанывало. – Гурам? Это ты? Начал было он, но тут же все тело сковала мощная судорога. Мышцы не спине заклинило до боли, и Адам выгнулся лодочкой. Когда приступ прекратился, Авгуров обмяк, не в силах даже сглотнуть. Видимо он получил разряд шокером. – Молчи, – низкий грубый голос. «Молчи». До конца пути кроме этого никто из похитителей больше ничего не сказал. Более того, никто из них не проронил ни звука. Адаму казалось, будто эти существа вообще не дышат. Словно бы он был похищен абсолютным злом, жестоким, беспощадным и мертвым. Ему приказали, и он молчал, а еще почти не двигался. В отличие от соседа по несчастью. Адам знал, что этим соседом был Гурам. Его просто похитили из собственного автомобиля. Танкян - младший, в отличии от Адама, постоянно шевелился и стонал. Адам понял, что Гурам не только связан так же, как Авгуров, у бедняги в добавок во рту кляп. Несмотря на это, Танкян не сдавался, продолжал двигаться, да так активно, что в один момент и его поразил электрический разряд. Только тогда упорный армянин затих, не издав больше ни звука. Кем были похитители? Адам задавался этим вопросом до самого конца пути. Самый очевидный вариант – неудачливые покупатели «карточного дома». А кто же еще это мог быть? Федералы? Террористы? Просто сумасшедшие маньяки? Нет это точно кто - то из клиентов. Как сказала женщина, а не подросток, как Адам решил сначала, они хотели, чтобы Авгуров видел, как горит его дом. Зуб за зуб, око за око… Но кто именно? Ни имен, ни фамилий своих клиентов Адам не запоминал. Всей документацией занимался Танкян, и помнить этих людей у Авгурова потребности не было. Адам боялся. Его трясло. Из глаз текли слезы. Он чувствовал, что все лицо мокро от них. Про Алису он вспомнил лишь однажды. Задался вопросом: жива ли она? Скорее всего нет. Погибла в огне. Наверное, задохнулась дымом. Но большая часть разума Авгурова была забита мыслями о собственной шкуре. Самая яркая из них: я скоро умру. Именно эти слова, крутившееся в голове, словно наваждение, заставляя слезы бежать по щекам.
***
Хлопнули автомобильные двери. Замок багажника щелкнул, зашипели пневматические доводчики. Адам притих. Сердце колотилось так сильно, что казалось, будто под его напором вот - вот треснут ребра. Авгуров глубоко дышал. Мешок перед лицом намок и лип к коже. Адам ожидал, что сейчас его выволокут наружу и пустят пулю в затылок. Он был уверен, что это последние минуты его жизни. Машина затряслась, Адам почувствовал, что первым достали Гурама. Танкян замычал и застонал. Авгуров слышал, как армянин упал на землю с глухим ударом. Когда стали выгружать Адама, он вскрикнул, но тут же получил по голове. Сквозь зажмуренные веки проступили разноцветные разводы. Его тащили по земле за ноги. Несколько раз Адам больно ударился затылком о камни. Внезапно ткань, отделяющая мир, исчезла. Глаза, отвыкшие от света, казалось, свела судорога, когда яркое свечение фар ударил в зрение. Как только Адам привык к свету, попытался осмотреться. Они находились за городом. Адам видел простирающуюся вдаль серую землю скошенного пшеничного поля. Спереди, на фоне светящихся автомобильных фар стояли знакомые фигуры. За их спинами высилась сплошная темная стена. Адам понял, это дорожная лесопосадка. Внезапно коренастый подошел к Гураму. «Ну все, – подумал Адмам, – сейчас он его убьет, прямо на моих глазах». Связанный Гурам сжался, вероятно ожидая того же самого. Убийства не случилось. – Заорете, – проговорил коренастый низким голосом, громко, так чтобы оба услышали, – пришью обоих. Он вытащил кляп изо рта Танкяна, и тот принялся глубоко и нервно дышать. Коренастый занял свое место рядом с женщиной. – Хотя бы дальний вырубите, – дрожаще проговорил Гурам, – глазам больно. Как ни странно, его просьба была выполнена. Потом заговорила женщина. – Наверное, вы думаете, – сказала она безэмоциональным, но спокойным голосом, – что мы вас просто прикончим. Вы ошибаетесь. В отличие от вас, ублюдков, мы позволим одному выжить. При этих словах Адам вздрогнул. Ком, мучительно застрявший внизу живота, стремительно поднялся к горлу. Адам заплакал. – Нет, прошу, не надо! – Заткнись! – рявкнул мужчина. Потом он исчез позади машины. Вернулся же с железной канистрой в руках. Содержимое емкости заплескалось внутри, когда мужик поставил ее перед пленниками. – Наша жизнь, – начала женщина, и ее голос дрогнул, – сгорела в огне по вашей вине. У нас больше ничего нет. Вы без особого труда сожгли все. Надо полагать, так же просто вы можете сжечь друг друга. Мы хотим посмотреть. – Сумасшедшие! – Вскрикнул Гурам. – Заткни хайло! – коренастый выхватил пистолет, направил ствол на Гурама. ¬Адам же ни говорил ни слова. Спазмы беспомощного рыдания скрутили его грудь. – Какой говорливый, ¬– насмешливо сказала женщина, – с тебя и начнем. Жить хочешь? Вот, – она пнула канистру, – бензин, вот спички. Сожги его – и останешься жить. ¬– Сумасшедшие ублюдки! – крикнул Гурам, – Я знаю, знаю кто вы, твари! Ваши дебильные маски не помогут. Вы – Сидоры, помню вас. Ты, – кивнул он на мужчину, – кажется Ефим, а как твою суку зовут, я забыл! Адам вспомнил ее имя. Женщину звали Варварой, Варварой Сидор. Без лишних слов Ефим подошел и ударил Гурама кулаком в лицо. Раздался мерзкий хруст, Гурам всхлипнул. Авгуров видел, как темная кровь потоком полилась из сломанного носа на губы Танкяна. – Тише, Ефим, – сказала Варвара, – Он еще пожалеет о своих словах. Было глупо думать, что они нас не узнают. Не так много времени прошло. Она начала стягивать черную матерчатую маску с головы. Варвара делала это медленно, Адаму показалось, что маска причиняет ей боль. Когда она закончила, Авгуров вскрикнул, Гурам выругался, сплевывая кровь. Вся левая часть лица женщины, от челюсти до брови была изуродована свежим ожогом. Кожа на месте раны пузырилась. Обратной стороной ладони Варвара стерла с губ густую сукровицу. – Видите? – сказала она, – это ваших рук дело. ¬– Ваших, – поддакнул Ефим сняв и отбросив маску, – и этого сукина сына Шемелева. Жалко, что козел уже за решеткой. – Вот и кончайте его! – не выдержал Адам, – мы всего лишь посредники! Мы ничего не знали об этих домах! – Брешешь! – Рявкнул Ефим. – Вы знали, – начала Варвара, – знали, что эти домишки ¬– настолько плохи, что опасны. И все равно продали их людям. Только я не возьму в толк, почему? Из - за денег? Так это не самая дорогая недвижимость в городе. Зачем было втюхивать ее так яростно? Из - за вас погибло семь человек. Они заживо сгорели в огне. Среди них были и наши дети. Наши близнецы. Адам молчал, он совсем затих. – Это все – Авгуров. Этот ублюдок, – глубоко дыша и отплевываясь, сказал Гурам, – он ненормальный. У извращенца даже член встает, когда он людей дурит. А я… Я попал в эту жопу только потому, что у меня не было яиц. Теперь я намерен их отрастить. Я отказываюсь участвовать в ваших играх. – Хорошо, – сказала женщина, – тогда ты умрешь. Ну что, Адам, хочешь жить? Тогда прикончи его. Откажешься – мы заживо сожжем обоих. Адам зарыдал еще сильнее. Его трясло. Мысли в голове путались. Он пытался связать хоть пару слов, но не выходило. Адам только отрицательно покачал головой. – Хорошо, – кивнула Варвара, – любовь моя, сожги, пожалуйста, обоих. Ефим закряхтел. Он схватил канистру и направился к Адаму. ¬– Нет! Нет! Прошу! Я все! Сделаю все, что скажете! Только не убивайте! ¬– Ефим, постой. Так ты согласен? Адаму сперло дыхание. Не найдя в себе сил сказать что - либо, он истово закивал. – Ты не мужчина, – пробормотал Гурам. Когда Авгуров взглянул на Танкяна, взгляд армянина был направлен в небо, в пустоту. – Сейчас Ефим разрежет веревки. Ты медленно исполнишь свою часть сделки и останешься жить. Если решишь выкинуть что - нибудь, мы застрелим обоих. – Ага, –поддакнул Ефим, – Но сначала продырявим вам коленки. Руки Адама дрожали, когда он взял канистру. Он медленно подошел к лежащему на земле Танкяну. Тот молчал. Гурам смотрел прямо в глаза Авгурову. Не выдержав взгляда, Адам отвернулся. Он зажмурился и наклонил канистру. Острый запах бензина пробил забитые недавним плачем пазухи. Жидкость с булькающим звуком толчками вырывалась из недр емкости. Когда поток ударил в беспомощно лежащее тело, Гурам замычал. Потом принялся коротко вскрикивать. Адам слышал, как извивается пропитывающийся топливом человек. –Тщательней, заливай его тщательней, – сказала Варвара. Адам не смог сдержать чувств, он расплакался и принялся лить бензин на лицо Гураму. Танкян закричал. Бензин смешался с кровью, затекая в рот. Гурам отплевывался, хватал воздух. – Ну, достаточно. – Удовлетворённо сказала Варвара, – подойди-ка. Он послушался. Приблизился к ней. Женщина протянула ему спички. – Без глупостей. – медленно проговорила она. Время прекратило свой бег. Адам стоял, застывший, как ледяная скульптура. У его ног извивался и кричал Гурам Танкян. «Это не я, все это происходит не со мной, – в голове Адама, надломив разум, раздался голос, – не я сжигаю человека, не я убийца. Не я повинен в смерти семи человек. Все это – другой Адам Авгуров». В темноте чиркнула спичка. Из ничего родился маленький огонек. Он метнулся к Гураму, и тело человека вспыхнуло, как факел. Отчаянный крик быстро перерос в нечеловеческий, звериный вой. – Ты молодец, все сделал правильно, – приятный голос донесся из - за плеча Адама, когда Гурам перестал сопротивляется пламени, – но без подарочков мы тебя не отпустим. Внезапно раздался один выстрел, следом, незамедлительно – второй. Ноги Адама сами собой подкосились, и он упал. А потом закричал так, как не кричал никогда в жизни. Колени разорвала невообразимая боль. Кровь быстро пропитывала грязные джинсы. Ефим стрелял со спины. Пули прошли сзади, и, разорвав коленные чаши, вырвались, разбросав костные осколки. Адам корчился в припадке боли несколько минут. Он кричал и бормотал что - то невнятное. Все нейроны измученного мозга коротило от острейшей бури чувств и эмоций. В конце концов Адам выбился из сил. Он лежал не в состоянии ни кричать, ни плакать. Варвара Сидор встала над ним. – Я готова, – моя радость, – сказала она, не оборачиваясь. – Я люблю тебя. – Я тебя тоже, сладкая. – А ты, – Варвара надменно взглянула вниз, на Адама, – живи с этим. Раздался выстрел. Обезображенное лицо девушки словно бы раскололось на десятки осколков. Мелкие влажные косточки застучали по груди Адама. Тело женщины безвольно повалилось в ноги Авгурову. Тяжесть раздалась болью в коленях. Без лишних слов над Адамом склонился Ефим. В руках он держал складной нож. Резким движением мужчина вскрыл себе горло. Кровь брызнула, испачкав лицо Адама, а потом побежала буйным, но кратким потоком, залив грудь и живот. Тяжелый труп навалился сверху, сбив дыхание. Всего лишь через пять минут после произошедшего окружающая тишина раздалась звуком полицейских сирен. На месте преступления стражи порядка нашли три мертвых тела и одного живого молодого мужчину. Он был ранен, и не реагировал на окружающих. Пустой взгляд наводил на мысль, что парень в глубоком шоке. Будто его здесь нет. Будто все то ужасное, что произошло здесь, приключилось не с ним.
Обращенный месячный серп светлел на небе. Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле. Леса, луга, небо, долины — все, казалось, как будто спало с открытыми глазами. Ветер хоть бы раз вспорхнул где-нибудь. В ночной свежести было что-то влажно-теплое. Тени от деревьев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину. Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине.
Н.В. Гоголь, «Вий»
1 августа 2017 года Голицыно, Ставропольский край 15 км к западу от Балахоновского
Капище возвышалось над селом, как древний острог. Никто точно не знал, откуда оно появились и в какие года. Помню, бабушка рассказывала, что когда-то здесь простирался глубокий овраг, и во времена забытых сражений отважные войны хоронили в нем павших героев. Убитых было так много, что земли на их погребение не хватало — тела сослуживцев укладывали один на другого, пока все ущелье не было заполнено человеческими останками. Солдаты носили землю со всей округи прямо в касках, пока на месте великой братской могилы не вырос курган, теперь поросший полевыми колючками и зверобоем. Конечно, ходили и другие сказки. Голицынский мегалит называли и кумирней, где тысячелетиями древние язычники поклонялись богам, и молельней кубанских ведьм, и даже тайным хранилищем самого Грозного с золотыми каретами и рубиновыми конями, сокрытыми под землей. Вспоминаю, как жил в селе один скотовод, Лёнька Росляк. Опьянённый легендами о сокровищах, он неоднократно пытался раскопать курган, несмотря на постоянные запреты этнографических обществ, да все никак не мог. Говорят, выйдет с утра с лопатой и давай до самого вечера пахать древнюю землю, а на следующее утро придёт — курган словно нетронутый, даже трава, и та стояла непримятая. Он никогда не слушал односельчан, которые как один упрашивали его не тревожить святые захоронения, и, видимо, поплатился за это. Вызвал он как-то в воскресное утро конторский бульдозер, чтобы наверняка докопаться до золота, и стал рыть, что есть мочи. Весь день рычали по округе гигантские моторы, как вдруг все затихло — ковш уткнулся во что-то в земле. Может, валун это был или золотая возница, никто не знает, но Лёнька не хотел останавливаться. Он алчно надавил на педали, повернул рычаги. Долго машина гудела, пока что-то не хрустнуло, и под металлический скрежет бульдозер перевернулся. Ходили слухи, что Лёнька умер на месте, то ли ушибло его, то ли придавило. Возможно, он даже не успел понять, что натворил в своих попытках опорочить забытую богами молельню. Так и остался курган посреди села, как символ нетленности. Злые духи оберегали святилище, и после отпевания Лёньки все старались обходить дольмен стороной. Все, кроме меня. Сегодня я впервые за много лет взобрался на самую вершину таинственного холма и с сожалением осматривал окрестности. Вдалеке виднелась красная черепичная крыша конторы, на порогах которой мы с местными мальчишками некогда устраивали игры. Подальше — синяя коробка школы, укрытая густой зеленью тополей. А вокруг — десятки хат и домишек. Все как один низенькие, сгорбленные от времени, с неровными, едва различимыми контурами дворов и скудных огородов. Ветер аккуратно трепал мне волосы и уносил вдаль кисловатый запах гари. Я глядел на дымчатый горизонт с алым, почти бордовым солнцем и всеми силами старался не смотреть на дом у подножья проклятого кургана. На наш дом, от которого теперь осталось лишь пепелище. Там, внизу, выли дворовые собаки, накануне чудом сорвавшиеся с привязи в жадных попытках остаться в живых. Куры давно разбежались по округе. Корова жалобно мычала в хлеву — огонь пощадил ее, но что теперь с ней будет? Кто ее теперь повстречает с пастбища? Кто надоит молока, бережно процедит его? Кто же, пока никто не видит, даст лишнюю порцию комбикорма? Я проклинал тот день, когда судьба послала нам первые знаки. Если бы мы были внимательнее, то сегодняшней трагедии можно было бы избежать. Конечно, сейчас, с высоты своего возраста, я понимаю, что глупо было ежедневно ожидать, что рано или поздно все кончится именно так. Невозможно и бессмысленно жить в страхе изо дня в день. Но ведь невидимая сила делала намеки, пыталась подсказать нам — сейчас это трудно отрицать. Почему же мы были так слепы, что не могли разгадать ее предзнаменований? Или это во мне говорит желание оправдать случившееся любым способом? Ведь услышав нечто подобное от кого-то постороннего, я бы подумал, что он просто спятил. Солнце лениво скатилось за горизонт. Голицыно погрузилось в предночные сумерки, и сигнальные фары кареты скорой помощи наполнили застывший, всегда одинаковый пейзаж размазанными пятнами. По крутому склону кургана ко мне поднимался следователь. Он придерживал фуражку, чтобы она не улетала от порывов ветра. Огибая кусты колючек, он неосмотрительно топтал чабрец, который мы, очень давно, любили собирать с моей бабулей. Она связывала травы в пучки, сушила их на подоконнике и добавляла в чай при каждом удобном случае. — И от нечистой силы убережет, и витаминов добавит, — всегда приговаривала она, разливая душистый напиток по пожелтевшим кружкам. Стало больно. Подумать только, сколько злобы и отчаяния может нести в себе всего лишь одно воспоминание. Доброе по сути своей, светлое, но такое коварное. Господи, это было так давно, что я уже и усомнился, а не выдумал ли я его. Не игра ли это моего воспаленного горем рассудка? Что уж говорить о других воспоминаниях, жутких, чудовищных историях, которые приключились когда-то с моей семьей. Я их тоже выдумал? — Уважаемый, это ваш дом? — донесся голос следователя. Я взглянул на пожарище. Среди черных, тлеющих в сумраке развалин мелькнули два перламутровых глаза. Тварь, как дым, проскользнула под догорающей балкой, которая обрушилась на некогда просторную и чистую веранду, метнулась к огаркам окон, просочилась сквозь обугленные рамы и внезапно остановилась, будто почувствовав, что я здесь, посреди могил неизвестных богов, сижу в горести и в тайне наблюдаю за ней. Была ли она очередным бредом, галлюцинацией? Таинственным злом, которое видел только я? Зеленые, искрящиеся среди огарков глаза меня будто усыпляли, обезоруживали, заставляли забыть ту ужасающую правду, которую я все эти годы воспринимал всего лишь как страшную сказку, рассказанную мне одной ночью, далекой и черной, как теперешнее пожарище нашего дома.
* * *
15 июня 1998 года Голицыно, Ставропольский край Бумажная улица, дом 6
Лунный свет едва пробивался сквозь оконца. Там, за ними, вдалеке чернела шапка кургана, а в комнате тусклыми серыми очертаниями виднелись стол и табуреты, аккуратно расставленные вдоль стены, низенький шкаф с серебристой поверхностью зеркала на одной из дверок и белесая громада печи, потрескивающая горящими поленьями. В центре комнатки маячила невзрачная, безконтурная, почти неразличимая фигура. Бабушка молилась. Она шептала так тихо, что слова не были слышны. Ей не нужен был свет, чтобы читать псалмы по молитвослову — она делала это каждую ночь и знала ектенья наизусть. Вот она перекрестила одну стену — легкая тень скользнула через комнату, вот — другую, затем третью. Освятив, наконец, входную дверь, бабуля поклонилась иконам, которых сейчас не было видно, и осторожно шагнула к своей кровати. Половицы скрипнули совсем рядом. Бабушка спала неподалеку от меня: мы расставили койки так, что могли дотянуться друг до друга, если бы это потребовалось. — Ба. — Да, внучок. — А зачем ты молишься? — Ну как зачем, — удивилась она ласковым голосом. — Чтобы Бог оберегал нас, когда мы будем спать. — От чего уберегал? — От бед. От несчастий. — А он так может? — Может. Главное верить в это, — тихо подтвердила она. Я глядел в черный потолок. Бабуля осторожно присела на краешек своей кровати, от чего та устало звякнула. — А ты веришь? — Конечно, верю. — Тебя поэтому так назвали? Я не видел ее лица, но почему-то подумал, что она улыбнулась. — Может быть и так, — ответила бабуля. — Ба, может, расскажешь что-нибудь на ночь? А то не уснуть. — Ты уже лучше меня можешь рассказывать. Все сказки знаешь. — А расскажи мне ту историю. — Которую? — Ну, про Ирку. — Про какую такую Ирку? — Про ведьму. — Ох, внучок, не надо поминать ночью такие слова. Зачем лишний раз зазывать нечистую силу. Да и не помню я уже ничего. Совсем старая стала. — Ну, ба. — Может про Каменный цветок рассказать? Или про ночь на Ивана Купала? Лучше всяких сказок. — Это все не правда. — Ох, еще как, правда. — Про Ирку расскажи лучше. — А страшно не будет? — в ее голосе прозвучала обеспокоенность. — Ты же помолилась, мне теперь ничего не страшно. — Дай Боже. Ладно, внучок, расскажу я тебе про Ирку, так и быть. А ты постарайся уснуть. Я затаил дыхание. Бабуля глубоко вдохнула и принялась рассказывать историю, пока огонь в печи приятно потрескивал.
* * *
1 октября 1994 года
У нас с Лёшкой ничего не осталось. Все бросили. Не хотели мы уезжать из Грозного, но выбора не было. Дед незадолго до того получил квартиру по выслуге, просторную, в двух остановках от Электроаппарата. Она была светлая-светлая, с большой кухней и балконом. Мы хотели ее подарить твоим маме и папе, чтобы, когда ты появился, у них уже был свой укромный угол. Да вот не сложилось. Родители твои уехали, когда волнения только начинались. Небезопасно стало в городе, который мы так любили всем сердцем. Им пришлось все продать, все-все, и отправится в Черкесск к бабе Вале. Нас с дедом они тоже уговаривали, но мы надеялись, что все обернется, и остались в Чечне. Трудно было. Знали бы мы заранее, что все так сложится, конечно же, уехали бы раньше. Чеченцы отобрали у нас дачу, а дед вскоре потерял работу. Потом нерусские стали приходить к нам домой, угрожать, хотели забрать и квартиру, но мы сопротивлялись, как только могли. А в сентябре сепаратисты взорвали гранату в соседнем подъезде нашего дома. Стало ясно — время пришло. Мы даже толком собраться не смогли. Все наспех. Главное — документы и деньги, да и те мы потеряли в суматохе. В тот же день нас вывозил из Грозного эвакуационный автобус. Недалеко от границы со Ставропольским краем напали на нас вооруженные бандиты, отобрали все, что было, да слава Богу в живых хоть оставили. Все у нас изъяли, подчистую. Куда деваться, мы не знали. К родителям твои поехать не решились: ты только родился, жилья у них не было, ютились все на квартиренке у бабы Вали, а мы обузой на старости лет быть не хотели. Решили ехать в село, где я родилась и выросла. Может и приютил бы кто. Может, кто из родни остался там, да вот мы не знали. Подумали, погадали и поехали наудачу. На трех попутках мы вскоре-таки добрались. У Голицынского кургана нас повстречала Халова Мария, моя добрая подруга детства. Мы не виделись очень много лет, расплакались. Рассказали о наших бедах, похулили судьбу, повспоминали прошлое. Мария женщина с очень большим сердцем — она нас накормила, налила парного молока, растопила баню и даже предложила у нее переночевать — деваться-то нам некуда было, как оказалось, ни одной родной души в селе не осталось. Застилая на ночь кровати, Мария сказала: — Дом тут есть. Брошенный. Никто не живет там много лет. Поселитесь на первое время, обживетесь, хозяйство заведете. А потом, если останетесь, через контору и документы сделаем. Будете жить. Обрадовались мы с дедом Лёшкой, что такой отзывчивый человек нам повстречался на пути. Конечно же, мы согласились, и уже рано утром направились смотреть на наше новое жилище. Хата располагалась на самом краю села, у подножия кургана и была небольшой, в два раза меньше, чем сейчас. Оконца перекошенные, побитые. На веранде сорняк вырос сквозь пол. Крыша прогнулась, местами отвалилась черепица. Я заглянула в огород — весь порос сорняком, но я не боялась преград, сразу стала представлять, где что посажу: огурцы, помидоры, кукурузу, картошку и много-много плодовых деревьев. Все как на моей потерянной даче. Соседи всем миром помогали нам обжиться. Снабдили нас инструментом, пропитанием на первое время и одеждой. Мы ж всю жизнь на заводе отработали — что такое труд, знаем, поэтому принялись к работе в тот же день. Лёшка покосил траву в огороде, я его хорошенько прополола, а бурьян пожгла. Окна мы заменили, благо небольшие были, мусор выкинули на кручу. Прогнившие от дождей половицы помог застелить Сашка, сынок Марии — у него золотые руки. К вечеру у нас появился стол, две кровати, утварь разная, посуда. Мария, дай Бог ей здоровья, помимо всего того, что она для нас уже сделала, так еще и денег заняла, чтобы мы корову купили. И вскоре у нас появилась тёлочка, кормилица. Все было хорошо, жизнь, можно сказать, худо-бедно налаживалась. Я написала весточку Галочке, рассказала о том, где мы, как живем. Попросила о нас не беспокоиться — на душе было так приятно от того, что это было правдой. Холодать стало первого октября. Дожди поливали как из ведра, и у нас, к несчастью, потекла крыша. А без хорошей крыши наш новый дом мог и вовсе рассыпаться, тут ведь на юге принято строить хаты из самана, а ему нужна достойная кровля. Знаю, где-то в сырец добавляют солому, где-то навоз, а у нас в Голицыно глину месили вперемешку с бумагой, которую резали на длинные стружки. Вся деревня такая. Единственным предприятием был у нас Картонный завод в Балахоновке, вот все и возили домой пачки бумаги, которая оставалась с производства. Ею и топили печи, и подстилки делали для цыплят, и в строительстве использовали. Теплее, говорят. Оттого наш переулок и назвали Бумажным, но крыша — дело святое, иначе все к чертям размокнет. Наша вот совсем прогнила, и решили мы с дедом Лёшкой менять ее, пока не поздно. В хате был чердак, и надо было лезть наверх, чтобы посмотреть, откуда льет и сколько материала нужно для починки. Сколотил дед лестницу, приставил к дверце и полез. Глядит — заперто. — А замка нет, — кричит он мне сверху, пока я держала лестницу, чтобы та не опрокинулась. — Заколочен, видимо, — предположила я, запрокинув голову. — Да нет, вроде, — удивленно ответил Лёшка, заглядывая в щелку. — Не, замок-то я вижу, но он изнутри повешен, представляешь? Во дела. — Кому ж надо было запирать чердак изнутри? — А главное — как? — добавил он. — Ну-ка, подай мне пассатижи. Долго мучился дед, но все-таки отворил дверцу и вскоре забрался внутрь. Сперва его не было слышно. Шорохи только какие-то, постукивания. Скрипнула какая-то дощечка. — Совсем прогнила, сволочь, вот-вот рухнет на головы, пока будем спать, — наконец донесся Лёшкин голос. — Сашу зови. Будем думать, как быть. Устроили они целое обследование, долго решали, что делать. Оказалось, саму крышу менять было не нужно, только заменить несущую балку и подлатать пару дырок. Мы порубили брусья, попилили дощечки. Мужики стали усиливать ветхие распорки и вскоре принялись разбирать прогнившие участки, пока я на тележке подвозила к лесенке сухие бревна. Рубили они трухлявую балку полдня, а мы с Марией только и успевали, что вывозить гнилые щепки на помойку. И вот мы внизу ждем очередную порцию размокшего потолка, как дед кричит сверху: — Верка, ну-ка полезай сюда. Глянь, что это? Мы с Марией переглянулись. Я оставила телегу и по скрипучей самодельной стремянке полезла на чердак. Там было темно и сыро, в воздухе летал запах плесени. Лёшка и Саша виднелись в дальнем углу. Они наклонились и что-то рассматривали. Я осторожно, огибая дыры и держась за распорки, заменяющие старую балку, прошла к ним и в свете керосиновой лампы увидела сверток. Это оказался газетный мешочек, перевязанный красной тесемкой и туго переплетенный почтовой бечёвкой. Спрятан он был под слоем досок и аккуратно уложен в самый угол чердака. Если бы не прогнившая крыша, никто бы его никогда не обнаружил. — Завалилось, может? — говорю я деду. — Так пустой чердак был. Ничего тут не было. — Повытаскивали цыгане наверно, — отмахнулся Саша, — а сверточек и не заметили. — Давай достану, — говорю я, склонившись над находкой. Я без опаски, но с большим удивлением взяла сверток в руки. Он оказался плотным, но легким. Тесемка от времени и влаги истлела и сразу же рассыпалась. Я развязала веревочку, развернула газетенку, и в руках у меня оказалось крошечное детское одеяльце с обычным рисунком в голубой кружочек. Саша посмотрел сперва на меня, потом на деда. Взяв в руки пожелтевшую от времени газету, он отметил: — Надо же, на немецком. Никогда таких не видел. — Хлам какой-то, — буркнул дед. — Я думал, может деньги кто спрятал, или водку. — Дядя Лёша, вам только водку подавай, — хихикнул Сашка, передав газету мне. — Ничего ты не понимаешь, зеленый еще, — махнул рукой дед. — Пойдем, надо дыры латать. А то балку только завтра подвезут, будем мы мерзнуть всю ночь. Я как была с одеяльцем и газетенкой в руках, так с ними и спустилась. Показала находку Марии, та пожала плечами, но ничего не сказала. Ну тряпка и тряпка. Зато сухая и теплая, подумала тогда я. Подстелю ее цыплятам, пусть хоть кому-то этой ночью будет теплее. Газету свернула, отнесла в дом, чтобы потом было чем растопить печь, а одеяльце бросила в сарай под ноги птицам. И забыла.
* * *
4 ночь 4 октября 1994 года 03:18
Доброта Халовой Марии не знала границ. Она ходатайствовала в конторе по нашу участь, и деда вскоре устроили на Картонный завод. Работал он посменно, и сегодня была его первая ночевка на территории предприятия. Я его собрала, как полагается: напекла пирожков с капустой, налила в термос парного молока. Положила в сумку несколько конфет. Он взял с собой сменную одежку, теплую обувь и фуфайку, сел на велосипед и уехал на работу около полуночи. Я еще долго управлялась по хозяйству, но все мне было в радость. Загнала скотину по хлевам, накормила свиней и собак, обустроила закуток на веранде для цыплят, чтобы не померзли — в воздухе чувствовались заморозки. Поставила им кормушку с комбикормом и налила в блюдце воды. Квочка нахохлилась, птенчики попрятались. Я закрыла дверь на засов и отправилась ко сну в начале четвертого. Ночь была тихой. Такой тихой, что я не могла уснуть. Кружилась, ворочалась, а сон все не идет. Скоро и вставать уже. Как слышу — стук. Он раздался неожиданно, прямо посреди двора. Я встревожилась и приподняла голову, чтобы слышать обоими ушами. Может, упало что-то? Стук. Звук раздался там же, более отчетливо и громче, чем в первый раз. Может, послышалось? Я затаила дыхание, чтобы ничто не могло заглушить странные звуки снаружи. Стук. Когда удар раздался в третий раз, я поняла, что мне это не причудилось. На этот раз удар был тихим, но очень отчетливым. Стук — уже неподалеку от коровника. Стук — прямо по двери хлева. Замки в ночной тишине едва шелохнулись, но даже их я отчетливо расслышала. Неужели цыгане пришли? Корову увести вздумали? Я приподнялась и сижу на кровати, стараясь дышать как можно тише. И деда как назло нет. А выйти — страшно, еще убьют. Стук — снова посреди двора. Собаки молчат. Неужели не слышат? А говорили, сторожевые — вот вранье! Боятся, наверно, побольше, чем я. Стук — прямо по двери. Господи! В дом лезут! Что делать? Я бегом к столу, за ножом, аккуратно, чтобы ни единого звука. Ложки как проклятые зазвенели. Я схватила нож и рухнула на пол, от ужаса залезая под стол. От следующего удара по двери дрогнул засов, но с места не сдвинулся. Не прошло и секунды, как следующий удар раздался у погреба, метрах в тридцати от дома. Значит, пришедших несколько, не может ведь человек так быстро передвигаться посреди ночи. К моему отчаянию, следующий удар раздался прямо по стене, со стороны огорода. Я обомлела от страха, сердце стучало так, что я слышала его в голове. Дыхание сковал ужас, я хватала ртом воздух, но не могла вздохнуть, как ни старалась. Произошло то, чего я никак не могла ожидать. Очередной удар раздался на крыше. Черепица звонко задрожала, наполнив ночную тьму отдаленным эхо. Как они туда забрались? И зачем? Что они ищут? Стук — у дымохода. Стук — по прогнившим половицам чердака. Уже внутри. Залезли без лестницы, через закрытую дверцу. Стук — прямо по потолку посреди комнаты, в которой я спряталась. Лампочка заметно качнулась. Господи, хоть бы не нашли — я вспоминала все молитвы, которые только знала, но все они разом улетучились из головы. Я так испугалась, что даже не заметила, как сжимала лезвие ножа. Ладонь полыхнула огнем, и я с трудом ослабила хватку, стараясь не издать от боли ни малейшего звука. Удары участились. Нечто барабанило по дому в самых разных местах: по стенам, по крыше, по двору, по сараям, даже в огороде были слышны стуки и грохот. Я поняла — люди не могли их издавать. Но тогда что? Природное явление? Может, град пошел? Или это нечистая сила? Но почему тогда ни собаки, ни корова не реагируют на проявления злого духа? Неужели ничего не чувствуют? Или это я? Сошла с ума на старости лет? Мои домыслы прервал удар такой силы, что я подумала на секунду, что умерла от ужаса. Невидимое проявление шлепнуло прямо по блюдцу, которое я специально оставила для цыплят. Осколки разлетелись по веранде, а птица в панике заверещала. Писк птенцов заполнил всю хату, и они, скорее всего, пустились врассыпную. Клуша разъяренно ухнула, были слышны ее тщетные попытки найти разбежавшихся цыплят. Тем временем, удары раздавались по дымоходу. Затем по печи. Затем опустились к зольнику, пока не ушли вскоре под землю, под дом. Сила стихла, и спустя несколько минут сошла практически на «нет», оставаясь в подполе под самой печью. Стук. Стук-стук. Стук. Стук-стук. Так я, видимо, и уснула под столом с ножом в руках, оцепенев от ужаса.
* * *
8 ночь 8 октября 1994 года 04:02
Очередная ночная смена Лёшки вызывала у меня тревогу. После того случая я боялась оставаться одна, но другой работы на селе не было, а деньги нам были очень нужны. Потеряв все документы, мы не могли претендовать на вступление в совхоз, а пенсия, которую нам начисляли, оказалась самой минимальной — сгоревшие Грозненские архивы не могли подтвердить наш сорокалетний рабочий стаж, поэтому я отпускала мужа на службу через силу, нежелание и страхи. Я не смогла признаться Лёшке в том, что произошло. Я забинтовала порез на руке и придумала легенду, что якобы напоролась на сук в дровнике. Чтобы он подумал, услышав от меня эту историю про привидение? Он бы посчитал, что я спятила. Конечно, так любой бы рассудил. Даже я не была теперь до конца уверена, что все, что произошло, не было плодом моего воображения. Как иначе это объяснить? Я заработалась, утомилась, днем, видимо, мало ела из-за большого объема работы по хозяйству. Переутомление вызвало у меня галлюцинации или вроде того. Стоит мне признаться Лёшке, так он что, бросит работу, будет сидеть около меня и караулить? Скорее в психбольницу отправит, зачем ему я такая? Халовой я тоже не могла ничего рассказать. По селу пошли бы слухи, хотя я и не сомневалась в ее порядочности. Даже дочери я не стала бы говорить о произошедшем — к чему ей знать о таком. Вранье всем будет на пользу. Однако в то утро на веранде я обнаружила осколки разбитого блюдца, и они не давали мне покоя. Ну не само же оно раскололось и разлетелось по комнате? Я долго думала, искала объяснение случившемуся, пока не убедила себя, что курица наступила на него в потемках сама, вот оно и лопнуло. И собаки ведь тоже не лаяли, а ведь они, говорят, чувствуют проявление чертовщины. Да и стук под печью не был слышен, когда Лёшка вернулся домой со смены. Я успокаивала себя, а следующие несколько дней и ночей ничего больше не происходило, и это окончательно уверило меня в том, что на самом деле ничего страшного не произошло. По крайней мере, ни я, ни супруг, пока был дома, ничего странного не слышали и не видели. Как писал Гоголь, страх прилипчивее чумы. Да, трудно в этом признаться, но стоило Лёшке накинуть фуфайку и сесть на велосипед, как спокойствие покинуло меня. Я снова оставалась одна и с отчаянием понимала, что все могло повториться. Я решила не ложиться спать как можно дольше. Включила свет во всех комнатах. Затопила печь, зажгла керосиновые лампы и расставила их на улице вдоль веранды — электричество во дворе мы еще провести не успели. Дважды проверила замки на дверях. Я даже хотела собаку в дом завести, но в последний момент передумала. С сожалением представила, что неплохо было бы завести кота, чтобы в доме была хоть какая-то живность, кроме меня. Чтобы не тратить время впустую, я решил приготовить еду впрок. Поставила на жаровню кастрюлю с водой, открыла поддувало, чтобы печь топилась быстрее, и с необъяснимой тревогой направилась к столу. Там, над ним, черным квадратом висело оконце во двор. Я наспех задернула занавеску и, морщась от саднящей боли в ладони, принялась шинковать капусту. — Вера. Сердце екнуло. Я замерла, как вкопанная, а нож застыл в кочане, как меч в камне. Передо мной — зашторенное оконце — а там, за ним, кто-то, зовущий меня по имени. — Веее-рааа. Женский голос тянул гласные, словно на распев. Я четко расслышала доброжелательный тон, в котором не было и намека на то, что его источник хотел бы причинить мне вред. Голосок доносился по ту сторону забора. Может, кто-то из соседей пришел? Но кто это мог бы быть в такой час? Может, у кого-то случилась беда и пришли за помощью? Я взглянула на время — почти утро. Поджав губы и медленно выпуская из легких воздух, я попыталась взять себя в руки, отложила нож в сторону, накинула фуфайку и одним движением отворила засов. На небе висела огромная луна, очерчивая гигантский курган еще более черными, чем сами ночь, красками. Бледные огоньки керосиновых ламп не давали мне присмотреться, и я сделала несколько осторожных шагов в темноту, чтобы привыкли глаза. Смотрю, неподалеку, по ту сторону забора, стоит фигура, вся в белых одеждах, и машет мне. — Вееее-рааа. — Уходите! — крикнула я с опаской. — Вееее-рааа. Я кинулась обратно в дом и захлопнула за собой дверь с такой силой, что с откосов посыпалась старая штукатурка. Сердце бешено стучало, но, как ни странно, страх чудодейственным образом исчез через несколько секунд. Вот оно! Я вспомнила этот голос. Я знала, чей он. Неожиданное осознание превратило необъяснимое буйство духов в давно забытую истину. Я выдохнула, и вскоре вернулась к шинковке капусты. За окном стало светать. Я не могла не заметить, как женщина в белом ходила вокруг дома — ее очертания угадывались в занавешенных оконцах. — Вееее-рааа. Она все никак не исчезала. Постукивала по стенам, то тут, то там, усердно, но аккуратно, пока не остановилась напротив меня. Я опасалась открыть занавеску, хотя и не боялась, скорее, просто не хотела этого. Вот женщина приблизилась вплотную к окну и дотронулась до стекла. Раздался скрежет, как если бы кто-то тёр по нему песком. — Вера, — повторяла она шепотом, а ее голос как будто звучал у меня в голове. Тень ее с каждой минутой становилась все бледнее, пока вовсе не исчезла, а скрипучие звуки переместились к другим окнам, куда еще не доставал утренний рассвет. Потом к засовам. Позже — к плинтусам. К печи. Я услышала шуршание, в том самом месте, где в прошлый раз спрялось постукивающее нечто, подполом, у самого основания жаровни. Если бы не явление призрака, я бы подумала, что это скребётся мышка, таким тихим сделался тот шорох. Звуки затихали вовсе, когда закричал петух. Расцвело. Без замедлений я надела гамаши, обулась, укуталась в пальтишко и выскочила на улицу.
* * *
— Это Ирка, — повторяла я, как заведенная. — Я вспомнила ее голос. Как же я сразу не поняла! Мария слушала меня с опасением, но в ее глаза не читалось недоверие, напротив, она сделалась хмурой, впечатленной моей историей. Я решила все ей рассказать. И о стуках, и о блюдце, и том, как меня посреди ночи звали по имени. — Ты же знаешь, что она жила в этом доме? — спросила Мария. — Это было очень давно, — призналась я. — Даже не думала об этом. Когда мы узнали, что есть свободная хата, я так обрадовалась. Понимаешь, прошло очень много лет, это напрочь вылетело из головы. Что же с ней стало? — Слухи всегда ходили, ты же знаешь, — ответила Мария, отводя взгляд. — Да что там слухи, даже мне перепало однажды. Помню, мы как-то с Колькой возвращались с клуба, под утро совсем, и шли через курган. А она там, на верхушке сидит, одна, ночью, да в куклы играет. Ну, мы посмеялись над ней, а она как вскочит, да как заорет нечеловеческим голосом. Мы бросились бежать по переулку, а она за нами. И кричит, и кричит. На тарабарском. Пугала, наверно. Еле оторвались. А домой-то надо возвращаться, решили идти в обход, через школу. Глядим — корова стоит у тополей. Смотрит на нас и не двигается, как вкопанная. Мы остановились, присмотрелись, а у нее шесть ног. Господи, как же я испугалась тогда! Колька говорит, смотри, у ней хвост во лбу между рогами. Я так и обомлела. А корова как начнет орать утробным воем на всю округу, так я думала Богу душу отдам прям там. — Да что ты говоришь! — Мы с Николаем после того случая разбежались. Больше не гуляли вместе. Он стал ходить с Маринкой, а на меня не мог больше смотреть, вспоминал наверно ту жуткую историю. У них сынок вскоре родился. И вот ехали они из роддома, уже почти у хаты своей были. А ребенок как выскочит из рук, да давай по-собачьи убегать. Всем селом искали. Нашли только через два дня, на копне сена у Ирки за огородом. Весь в битых яйцах лежал, скорлупа кругом. Так и уехали они из села в тот же день, подальше от неспокойного дома и его хозяйки. Мальчик, говорят, странный вырос. Но я не видела их больше, просто люди болтают, вот я и пересказываю. — Так а что с ней-то случилось? С Иринкой-то. — У нее двое детей было. Один погиб в Балахоновке, на работе провода высоковольтные чинил и от удара тока умер. А второго молния убила. — Да ты что, — не верила я своим ушам. — Царствие Небесное, — Мария перекрестилась, — ох, Ира так горевала, вой и рыдания стояли на все село. Нечеловеческие. Мы тогда молодыми были, наши взрослые к ней ходили, помощь хотели оказать, а она с ума сошла. Не ела ничего, не пила. Только колдовала да куколок наряжала. Молодежь издевалась над ней за ее странности, ничего не понимали, малолетние. Закатят на курган колесо от машины и пускают — оно на скорости прямо в дом! Бах! Ирка выскочит на улицу в своем тряпье, да проклятия пошлет. А они на курган колесо побольше — от трактора. Так чуть весь дом и не разнесли. Пока муж ее не вышел из хаты. Все и разбежались. — Муж? Он же умер давно. Еще я маленькой ходила. — В том то и дело. Не знаю, сказки это или нет, но наворожила она. Вернулся с того света. Прости Господи. — Да не может быть, в теленка уродливого от рождения я еще поверить могу, но это чересчур. — Вот тебе крест, Вера! Как-то мать моя к ней пришла, еды наготовить, чтобы та не померла с голоду, не готовила ведь себе ничего, только коренья, да настойки. И глядит, они вальсируют посреди комнаты. Так, мать говорит, и остолбенела. Глянет, а на ногах у мужа-то Иркиного— копыта! Господи Иисусе Христе, крикнула тогда мать, Сыне Божий, помилуй меня грешную. Молитва спасла матушку от нечистой силы. Все тут же как загромыхало, Ирка как заорет, а муж ее — в печь, только копыта и мелькнули. — Бредни все это. — Ага, и стуки твои тоже бредни? Не хочет она, чтобы хозяйка новая была в доме. Вот и беснуется, нечистая. Прости меня, Вера, что сразу не напомнила тебе. Помочь хотела, как лучше. — Мария, я в долгу перед тобой, что ты. Где она сейчас? — В Кочубеевке. На Красном Пригорке. Царствие Небесное. Ее в психушку отправили, мучила она односельчан, да и себе членовредительствовала. После смерти сыновей совсем опасная стала. Там и померла, неприкаянная, в психбольнице, вдали от родного дома и могил сыновей, упокой Господи их юные души.
* * *
15 ночь 15 октября 1994 года 03:01
Я рассказала мужу все, что услышала от Халовой. Решила, что будет лучше, если он будет знать, какое наследие нам досталось, и если вдруг чертовщина повторится, чтобы был он к ней готов, хотя бы морально. Он по обыкновению отмахнулся. Еще бы, здоровый работящий мужик и сказки о привидениях — вещи несовместимые. Больше мы к этой теме не возвращались, пока однажды, все-таки не пришлось. Лёшка в ту ночь был дома. Привез с завода целую бричку картонной бумаги и до полуночи сидел у радио, нарезал для саманной смеси, чтобы заделать оставшиеся дыры да закончить, наконец, ремонт дома и достроить хлева. Ночи стали очень холодными, периодически поднимался ледяной ветер, но тогда, я это хорошо запомнила, было тихо, спокойно, ни единая веточка не колыхалась. Новости из Чечни пошли по второму кругу, дед с сожалением выключил радио и решил отправиться ко сну. Я все еще управлялась по дому, добеливала свежевыстланный потолок. Раздался оглушительный удар, такой силы, что даже табуретка, на которой я стояла, задребезжала. Дед вскочил с кровати, ошарашенный. — Что это? Дерево что ли упало? Я не ответила. Спустилась на пол и выглянула в оконце. Во доре стоял кромешный мрак, ни зги не было видно. — Надо проверить, — настаивал дед. — Может, стена какая обрушилась в сарае. Ёлочку, кормилицу нашу, надеюсь, не придавило. — Я с тобой. Мы наспех оделись, зажгли лампы и вышли во двор. Свет фитильков озарял всего несколько метров вокруг. Мы прошли вокруг дома — все было цело. — Может, ветром сдуло лестницу? — предположил Лёшка. — Да ветра ж нет. И лестница, пади, в сарае давно лежит, балку-то на крыше давным-давно поставили, вот мы ее и убрали, чтоб не мешалась. Прошли мы с мужем вдоль загонов, проверили скотину, осмотрели погреба и забор — все на месте. Коровник цел, тёлочка мирно спала. Тутовники, что росли около дома тоже стояли, как и раньше, а те, что росли в огороде, не могли бы наделать такого шума, даже если бы рухнули все разом — молодые еще были. Но дед все равно решил проверить и их. Час мы ходили по владениям, да так ничего и не нашли. Решили возвращаться к порогу. Смотрим, а в дверях пугало стоит. Свет с веранды слепил нас, но я отчетливо различала острые, разведённые в стороны ручища и перекошенное на соломенной голове ведро. Измазанные белой краской глаза как будто наблюдали за нами. Оно загоготало. Тряпицы его шелохнулись, а длинные пальцы из ржавых вил потянулись к нам. Лёшка схватил меня и силой отпихнул назад, а сам вперед кинулся. Вцепился в пугало, да как швырнет его за забор. — В дом, быстро! — скомандовал он. Мы заперли дверь на засов, да так одетыми и сели на кровать. — Теперь-то ты мне веришь? — спросила я сквозь слезы. — Верю, — коротко сказал он. Мы просидели до утра, в обнимку, не зная, что делать. С опаской глядели по окнам, в которые с той стороны то и дело заглядывала соломенная рожа чучела, ехидно улыбаясь и напевая: — Вееее-раааа.
Когда все утихло, мы осторожно вышли на улицу, держа друг друга за руку. Уже было светло, а в холодном октябрьском воздухе витали звуки гуляющих по кургану сельских коров, гогот гусей, кур, блеяние соседских овец. Несколько часов мы потратили на то, чтобы отыскать источник того звука, что нас напугал накануне, но опять-таки ничего не обнаружили. Под окнами, правда, были найдены следы краски и соломы, которых до этого не было. Лёшка настойчиво предположил, что кто-то из сельчан их пугает нарочно. С восходом солнца страх перед таинственным бестелесным злом будто испарился. Супруг решил к грядущей ночи подготовиться, но что именно это значило, так и не объяснил. Он велел мне не покидать двор, а сам вышел на Бумажную улицу, закрыл за собой калитку и исчез. Долго его не было. Я старательно замазала следы краски на фасаде дома, подмела солому. Собачек отпустила с привязи, чтобы они немного порезвились и хоть немного оживили наш поникший двор. Муж вернулся к вечеру, я увидела, что за плечом у него — ружье. — Ты скорее нас подстрелишь, чем привидение, — осторожно заметила я. — Когда документы будут на хату? — прямо спросил он. — На той неделе. — Значит, это практически наш дом. Надо его охранять, и если потребуется, я буду стрелять. Я не знала, мог ли он управиться с оружием или нет, но до сего дня не представляла, что когда-либо увижу его в таком подавленном настроении. Мы не могли позвать полицию и составить жалобу на необъяснимые явления, которые не давили нам житья. Пока документы на дом не будут готовы, нам нельзя было рисковать, кто его знает, что уважаемые сотрудники могли сделать. Но наличие ружья в доме не виделось мне выходом из ситуации. Мои страх и тревога только увеличились. Лёшка лег спать около двух часов ночи, предусмотрительно оставив оружие под кроватью, чтобы до него можно было быстро дотянуться в случае опасности. Я растопила печь, потушила свет и тоже легла. Не прошло и десяти минут, как послышались знакомые хлопки и лязги. — Слышишь? — спросил муж. — Да, — ответила я, напрягая слух. — Прям как в ту ночь, когда блюдце разбилось. На этот раз полтергейст не проявлял агрессии, стуки были короткими и едва различимыми. Они плавно просочились на веранду и аккуратно, чуть слышно звякали по полу около цыплят. Я больше не оставляла птицам попить на ночь, поэтому ничто больше не могло разбиться около них — квочка как и прежде не реагировала на постороннее бряканье. Ни то не слышала, ни то боялась. — Барабашка, что ли, — предположил дед. Тут же перестук забрался в комнату и принялся пульсировать в полу в метре от моей кровати. Он сделался громче и настойчивее. Впервые за две недели злой дух проник внутрь дома. Я прислушалась и среди монотонного громыхания отчетливо различила повторяющееся слово — хлад, хлад, хлад. В меня вселился ужас, все тело будто одеревенело. Я понимала, что это были не шаги, складывалось впечатление, что некто стучит костяшками по половицам у самой земли. Вот нечто приблизилось и стало скрежетать о дряблые доски прямо под моей кроватью. Я не могу объяснить того, что произошло со мной в следующую минуту. Возможно, пребывая в состоянии глубочайшего потрясения, я на секунду подумала, что терять уже нечего, и без особых раздумий опустила руку к полу. Сжав ладонь в кулак, я аккуратно постучала в ответ. В ту же секунду меня стало трясти. Как будто кто-то схватил меня за плечи и тормошил из стороны в сторону в попытках разбудить ото сна. Я окоченела от страха, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Дыхание остановилось — грудная клетка под невидимой тяжестью будто вдавилась в легкие. Лёшка вскочил с кровати, я услышала звон бьющегося стекла. Наверно, он в потемках споткнулся о стол и опрокинул посуду. В комнате зажегся свет, и я увидела боковым зрением, как он с ружьем стоит посреди комнаты и с изумлением и паникой смотрит на меня. А на мне, на корточках, поверх груди, сидит бесноватая женщина в белом тряпье и трясет меня за плечи. — Вееее-раааа. Вееее-раааа. Хлааад. Вееее-раааа. Я чувствовала на себе ее прерывистое ледяное дыхание, от которого в венах стыла кровь. Я смотрела на нее и не смотрела на мужа, но пыталась, как будто, мысленно позвать его на помощь. Он прицелился. Я что есть мочи закричала: — Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй меня грешную! Взрыв. Я прижала от испуга одеяло к глазам. Свет погас — лампочка на потолке разлетелась в осколках. В легкие медленно вернулся воздух. Ведьма исчезла и полуночная пытка прекратилась. Лёша опустил ружье.
* * *
17 октября 1994 года Кочубеевское, Ставропольский край 08:13
Молитва вырвалась из моих уст сама собой. Я невольно вспомнила рассказ Марии об увиденном ее матерью шабаше, когда ведьма вальсировала с покойным мужем. Тогда, если верить Халовой, чертовщина тут же прекратилась, стоило женщине помянуть Бога. Боязнь нечистой силы перед молитвой заставила меня отправиться в Храм Успения Пресвятой Богородицы в Кочубеевке, в тридцати километрах от нашего села. Одна попутчица из Маламино, которая тоже направлялась в Храм тем утром, посоветовала обратиться к Протоирею Володимиру, у которого, говорят, были особые знания и опыт в борьбе с неспокойными душами. — Батюшка, беда у меня, злой дух поселился в нашем доме. Две недели не дает покоя. Призраки ходят по двору, барабанят, чучела мерещатся нам с мужем. — Ваш дом освящен? — спросил сразу батюшка, пока мы прогуливались по двору церкви. — Нет, въехали недавно, и нескольких месяцев не прошло. Жила в том доме до нас женщина, у нее дети погибли, и стала она с горя колдовством заниматься. Ее отправили в психбольницу, говорят, умерла она там в одиночестве, а теперь мучает нас ее душа как в Гоголевских сказках. — Кто сказал вам, что это сказки, — удивился батюшка. — Это не сказки. Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят. — Что же делать нам? Совсем извела нас, жить не дает, издевается. — На страницах современной прессы часто мелькают заметки об аномальных явлениях, которые имеют место в той или иной квартире. Из стен льется вода, мебель летает по воздуху, хозяева получают побои от невидимых рук. Ныне этим явлениям дано красивое немецкое название — полтергейст. У верующих христиан это называлось бесовщиной или проделками нечистой силы, которая через страстность и неверие людей получила такую силу и власть в нашем мире. Вас крестили в детстве? Когда вы последний раз исповедовались? — Крещенная я, но на исповеди никогда не была. О, батюшка, вы правы. Я так далека от христианской жизни. Но вы знаете, соседка моя, добрая женщина Мария, научила меня молитве, и злая душа испугалась. Я поэтому и приехала к вам первым делом. — Человек в гордыне легко подпадает под духовную мистическую зависимость от темного мира, который реально существует, реально действует в нашей жизни. Через наши страсти демоны проникают в наши души и завладевают нами, начинают управлять людьми через помыслы, которые мы принимаем за свои. Человек же смиренный, умирая для своей гордыни, жив для вечности в Боге. — Что же мне делать? — Молится. И дом надо освятить. Купите в нашем Храме икону Пресвятой Богородицы и повесьте в правильный угол, чтобы дом ваш еще век простоял, и никто вас не беспокоил. — Неужели она беснуется из-за новой хозяйки? Зачем-то дом ей нужен после смерти? — Неприкаянная душа, — батюшка перекрестился. — Дом освятить надо. Приеду к вам, помолимся Господу Богу нашему Иисусу Христу да прогоним нечистую силу. Сейчас пойдемте, исповедуетесь и причаститесь. А после, вот что вам надо сделать.
13:08 Долго я искала ее могилу на Красном Пригорке. Рассказали работники больнички, что у самой изгороди она, в конце кладбища, нашла свой последний покой. Пробиралась я через кустарники сирени, полыни и крапивы, и, сжёгши все руки, нашла-таки неприметную могилку. Она заросла бурьяном, ни оградки не было, ни лавочки, даже цветочки поблизости не росли. Некому было ухаживать за местом погребения. Деревянный крест совсем сгнил, табличка висела на одном ржавом гвозде, сильно покосившись. Белой выцветшей краской небрежно была написана эпитафия:
Овчаренко Ирина Стефановна 04.04.1914 — 01.08.1987 гг. О читающий строки на этом камне, Подумай о ранах моих и страданьях. Моему слабому телу были даны Два младенца, но оба погибли они.
Я расплакалась. Перед отбытием я прочитала молитву, подергала голыми руками бурьян, укрепила крест и, собрав с могилки горсть сухой земли, аккуратно насыпала ее в пакетик. Перекрестившись, я отправилась домой, в Голицыно, чтобы поскорее окончить то, что мне велел батюшка.
20:20 Надгробия ее сыновей и мужа располагались неподалеку от входа на наше Голицынское кладбище. В этот день, кроме меня, здесь никого не было, не считая сторожа. Сухие ветки тополей устрашающе качались в порывах октябрьского ветра. Рядом скрипела калитка. Я присыпала собранную мною землю к надгробиям ее сыновей и мужа. Как объяснил Протоирей Володимир, очень важно было соединить заблудшие души будто бы пуповиной, чтобы спокойна стала несчастная Ирина, не металась по земле без удела вдали от родной земли. Холодало. Я прошла вглубь кладбища к могилам уже своих предков. Тут был похоронен мой отец и брат. Долго я сидела около их надгробных плит, пока не стемнело. Просила у родных прощения, что так давно не бывала у них, и помощи, чтобы оставила меня в покое неспокойная душа. Забытую в отчаянии, меня окликнул сторож — кладбище пора закрывать. Вернулась я домой к ночи, меня заждался супруг, и рассказал я ему про то, как прошел этот день. Вместе мы развесили по стенам иконы, купленные в Храме, соорудили иконостас и стали с нетерпением ждать приезда батюшки, чтобы он осветил наш дом, чтобы зажили мы на старости лет в спокойствии и мире.
* * *
23 ночь 23 октября 1994 года 23:23
Мы разговаривали с Галочкой и все никак не могли наговориться. Она приехала к нам в гости впервые за долгое время — получив мое письмо, она решила не медлить с отъездом в Голицыно. Впервые я увидела внука, уже такого большого, что даже не верилось, что прошло столько времени с тех пор, как нашу семью разлучила война. С Галочкой приехал и ее супруг, Вадим. Он трудился в государственном учреждении, был образованным, рослым мужчиной. Конечно же, он не мог отпустить жену одну в такое неспокойное время. Слово за слово, я и проговорилась дочери о кошмарах, что творились в нашей хате. Сложно сказать, поверила ли она мне, но история ее явно напугала. — Мам, почему вы не сказали, что вам так трудно? Мы бы раньше приехали, помогли. — У вас и своих забот полным-полно, — оправдывалась я. — Сына поднимать надо. Война все у нас забрала, ничего не осталось. Как бы мы еще на шею вам сели? — Мам Вер, — донесся голос Вадима из соседней комнаты, — вы говорите, что ведьма душила вас ночью. Вы уверена, что так и было? — Я не сумасшедшая. Лёшка тоже видел. — Я не говорю, что вы сумасшедшая. Есть такое явление, называется апноэ. Сонный паралич, другими словами. Так происходит, когда сознание уже проснулось, а тело еще нет. Кажется, что тебя душат, а двигаться ты не можешь. — Господи, дети вы мои родненькие, она сидела у меня на груди! Босыми ногами забралась на меня. — В белом тряпье, говорите? — Вот тебе крест. — Белом, как твое одеяло? — дополнила Галина. — Мам, послушайте, — продолжил Вадим, — это может быть следствием посттравматического расстройства. После ужасов, что мы пережили в Чечне — обычное дело! Может, вам специалисты нужны? Здесь в глуши ни докторов, ни людей, с кем можно было бы обсудить все это, так сказать, профессионально. В одиночестве чудится, черт знает что, но эти проблемы можно решить. — Ничего нам не чудится, — сухо заявил дед, кроша в ведро с глиной очередную порцию бумаги. — И проблему мы тоже решили. Иконы повесили. Батюшку ждем, чтобы приехал и дом освятил. — Görlitzer. — Что-что? — Здесь у вас газета, на серванте, — сообщил Вадим, — напечатана на немецком. — Ах, да, мы ее на крыше нашли, когда древесину меняли. Бог его знает, откуда она там была. Я хотела ее сжечь в печке, да видимо забыла, — пояснила я. Вадим прочитал статью вслух и тут же пояснил остальным: — Обнаруженное тело подростка в лесах Гёрлитцера наводит сотрудников полиции на мысль о существовании в регионе тайной организации, связанной с темными силами. Есть сведения, что представители некоторых национальностей извлекают из подростков органы для своих обрядов. Адепты их сект с большой скоростью распространяют свои учения далеко за пределы страны. — У нас таких газет не печатали, — буркнул Лёшка. — Это «Фёлькишер беобахтер» — нацистская газета 1934 года, — удивленно дополнил Вадим. — Столько лет прошло, а слухи все те же, — недоверчиво отозвалась Галочка. — Статью написал явно кто-то, кто имеет к этим событиям отношение, в данном случае — оккультист, — пояснил Вадим. — Нацисты узурпировали право на близость к эзотерике, чтобы Гитлер мог удовлетворить общенациональную тоску по иррациональному миропорядку. Вся эта история с телом подростка видится мне не более чем славно выдуманной байкой. — Я всегда полагала, что оккультисты вызывают демонов и гадают на Рождество, — сказала Галина. — Это ложь. В их обрядах не бывает насилия, они не обращаются к дьяволу, как это показывают в кино. Сейчас даже церковь сатаны осуждает насилие и убийства. Ведьмы не могут иметь отношения к ходячему пугалу и шестиногим коровам. — Но если это не ведьмы, то кто? — не понимала я. — Если вы считаете, что ночного паралича не было, и вы не принимали никаких лекарств, то я думаю, что вас просто пугают завистливые соседи. Пытаются выжить из дома, который вам не принадлежал. Может, кто-то рассчитывал на него до вашего приезда. — Да кому он нужен то, — не согласил Лёшка. — Он разваливался на части, когда мы въехали. — Здесь все дома разваливаются, мам Вер. Они ведь у вас картонные. Я не нашла, что ответить. Дед хмыкнул, но тоже ничего не сказал. Вадим отложил газетенку в сторону и, пожелав всем спокойной ночи, улегся в кровать, отвернувшись от света. Он прижался к стене, с обратной стороны которой топилась печь, и через минуту засопел. Галочка нервничала, но наверно ей было тяжко от мысли, что она ничего не знала и не могла никак помочь своим родителям, оказавшимся на старости лет в полном одиночестве. Но помощь уже и не была нужна. Все успокоилось. Почти неделю уже ничто нас не беспокоило. Ремонт был практически окончен, дрова заготовлены, погреб полон заготовок. Перезимуем, а там и совсем все на лад пойдет. Так я тогда думала, да вот только жестоко ошибалась. Лёшка, Галочка и внучок уже легли спать. Я по обыкновению управлялась по хозяйству — то кашу собакам сварила, то корову подоила и молочко процедила. Оглянуться не успела, как на часах уже начало второго ночи. Чтобы остатки картона не мешали поутру завтракать и собираться, я решила их убрать в сарай, ведь дед мог продолжить свои строительные эксперименты и там. Взяла пачку гофрированной бумаги и понесла. Иду по темному двору, ничего не вижу, листы картона глаза застилают. Как слышу — смеется кто-то. Неподалеку, около тутовника, прям под деревом. Там у нас стояла собачья будка, а голос был детский и доносился прямо из конуры. Я подумала, что внучок вышел на улицу и к собаке пошел. Картонки опустила на землю, пригляделась: сидит у собачьего жилища мальчишка, голову в конуру засунул и смеется. — Укусит же, — крикнула я и бросилась к псарне. В этот самый момент меня окликнула Галочка: — Мам, ты чего там? — Сыночек к собаке полез, — говорю я во тьму. — Как к собаке? Спит уже давно, только что ему одеяло подоткнула. Хватит ходить, иди тоже ложись. Я присмотрелась — нет никого, ни детишки, ни собаки. Неужто черт попутал? Перекрестилась и наспех пошла в дом, оставив картонки посреди двора, которые тревожно зашелестели в морозных потёмках.
04:42 Я проснулась от странного ощущения. Что-то теплое и мягкое лежало на моей подушке, едва выше головы. Оно дышало. Я осторожно протянула руку и нащупала шелковый мех, который как жидкость, переливался в аккуратном мурчании. Кот, подумала я тут же. Но у нас не было кота. Я давно хотела завести живность, но так руки и не дошли. Наверное, забежал, пока двери были раскрыты, а мы не заметили. Я осторожно погладила мирно спящее существо — пусть остается, если захочет. Тварина вцепилась мне в руку и сильно укусила за запястье. Я вздрогнула не то от неожиданности, не то от острой боли и отбросила животное на пол. Почти тут же включила ночник, а передо мной — дымчатый, как зола, стоит кот весь на дыбах, уши поджал и смотрит прямо на меня огромными, как два блюдца, глазами. Тварь зашипела и оскалилась. Лоснящаяся шерсть будто наэлектризовалась, и в ту же секунду на пол посыпались искры. Кот попятился, прижимаясь к земле в боевой стойке. Кажется, он готовился к прыжку. Я бегом вскочила с кровати и кинулась к иконостасу, чтобы поскорее прочитать молитву. Господи, увиденное повергло меня в шок — все иконы были замазаны краской, испорчены, опрокинуты, опорочены. Среди непрекращающегося шипения послышался новый шум. То скрипнула кровать: Галочка проснулась и тут же забежала ко мне в комнату. Увидев перед собой кошку, источающую искры, она, кажется, остолбенела от потрясения. Я хотела крикнуть, чтобы скорее просыпались остальные и держались подальше от взбешенного животного, как кот снова накинулся на меня. Я только успела увернуться, как он, одержимый необъяснимой злостью и сумасшествием, стал метаться по хате, опрокидывая посуду, табуреты и утварь. Он в агонии бился в окна, рвал занавески и провода, а через минуту настиг жаровню. Дверца печи раскрылась, и алые угольки посыпались на пол. — Пожар! Пожар! — кричала я, набрасывая на разгорающееся пламя одеяла и простыни. Кот вцепился когтями в зольник, забрался в топку и пропал в языках пламени. Дом наполнился животным криком, изуверскими воплями и стонами, пока мы с Галочкой и остальными тушили голодное полымя.
06:06 Двери были настежь открыты. Мы пытались проветрить хату от запаха гари. С Божьей милостью никто не пострадал, дом тоже остался цел, только обои около печи немного подгорели. Вызывать пожарных мы не стали, да и не приехал бы никто в такую глушь, а если бы огонь разгорелся по-настоящему, то наш картонный домик вспыхнул бы как спичка, и никакие пожарные не успели бы нас спасти от чудовищной участи. За воротами крикнула Халова — запах гари донесся до ее дома. — Вера! Вера! Дом горел? Живы? Я поспешила наружу, чтобы открыть соседке калитку. Меня все еще не покидало чувство тревоги, все тело билось в ознобе, а на руках жглись вздутые волдыри. Летающие по ветру картонки, солома и сухие листья с тутовников застилали мне путь и глаза, я ступала по двору, словно в коматозе, стараясь не упасть. — Вера! Вера! — кричит Халова. — Живы все? Летающий по двору мусор в порыве ветра обогнул забор, открыв передо мной дьявольскую картину — посреди ворот, над замком, висело распятие, сплетенное из сухих веток и проволоки, а на нем наш пёс, тот, что жил в будке около дома. Лапы неестественно разведены, пасть открыта, на земле кровь и следы мучений. С шеи свисала оборванная цепь, на которую мы посадили несчастную дворнягу несколько недель назад. Так и не помню, что было в следующий момент, в глазах потемнело, в ноги ударила невыносимая усталость, и я упала посреди двора без сознания, пока вокруг летали в ледяном октябрьском ветре оставленные накануне картонки, измазанные кем-то белесой краской.
* * *
9 ноября 1994 года Голицыно, Ставропольский край Бумажная улица, дом 6
Батюшка Володимир освятил наш дом. Мы заранее привели хату в надлежащий вид. Подготовили святую воду, специально привезенную из Храма, свечи, растительное масло. Обеденный стол мы накрыли белой скатертью, чтобы Протоирей мог уложить святые предметы, необходимые для благословения жилища. Мы выбросили на кручу подкову, которая висела над входом в дом, лунные календари, даже пучки с чабрецом, которые мы собирали на кургане в качестве оберегов, и от тех пришлось избавиться — ни что не должно было помешать нам. Не было больше сил терпеть издевательства одержимой ведьмы. Галочка и Вадим с внуком уехали домой в тот же день, когда наш дом едва не превратился в пожарище. Все были очень напуганы, но мы просили их никому не рассказывать о случившемся, хотя наши просьбы и казались тогда совершенно необдуманным. Мы боялись потерять дом, даже не смотря на то, что житья в нем не было. Мы не могли позволить дочери нести за нас ответственность, и мы не хотели встретить смерть в доме престарелых или больнице для душевнобольных, как это однажды произошло с неупокоенной Иринкой. Мы верили, что теперь все закончится. Батюшка прочитал молитвы Честному Кресту, нанес изображения распятия на все четыре стены нашей хаты, помазал их елеем и окропил каждый угол святой водой. — Да, тепло у вас, — сказал как-то он, проходя мимо печи. — Стены, небось, картонные, как у всех? Я кивнула. Он оглядел опалённые обои и скупо продолжил: — Чудо, что хата не загорелась. А вообще, неудивительно, что нечистая сила в дом лезет. Ночи холодны стали совсем. Не горюйте, сестра, пожалеть ее надо. Неприкаянная душа. В раю ей нет места, пока не покается перед Богом нашим, Иисусом Христом. И даже в ад не может она сейчас попасть. Вот и мечется, скитается, бедная, по хладной земле, да все никак не успокоится. А это что у вас такое? Он указал на газету, которую я все никак не успевала сжечь, то забывала, то не могла найти в нужный момент. А тут она прямо на глаза попалась, и я говорю: — Крыша у нас прогнила, и мы недавно ее перестилали. Вот в закуточке нашли эту газетенку. А в ней — одеяльце было. — Какое такое одеяльце? — Обычное, детское, в кружочек. — Так может, это убежище какое было? Местечко, в котором заплутавшая душа могла укрыться в зиму? — Я его в сарай бросила! Вот дура! — Сжечь нужно одеяльце. Несите. Батюшка наполнил топку сухими дровами, обмакнул Беобахтер в керосине и растопил печать, а я к тому моменту нашла то самое одеяльце и понесла его в дом. Кружочков на нем больше не было видно, походило оно на половую тряпку, все испачканное в курином помете и дворовой грязи. Оно намокло, прогнило и истончало зловония. Открыл батюшка Псалтырь, указал мне на молитву и сказал: — Читай. Разорвал Протоиерей Володимир ведьмовское одеяльце и без сожаления бросил в печь. — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради нас святыми Твоими aнгелы и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста, святаго архистратига Божия Михаила и прочих Небесных сил безплотных; святаго Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна; святаго Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; священномученика Киприана и мученицы Иустины; святителя Николая архиепископа Мир Ликийских, чудотворца; святителя Льва епископа Катанскаго; святителя Иоасафа Белгородскаго; святителя Митрофана Воронежскаго; преподобнаго Сергия игумена Радонежскаго; преподобнаго Серафима Саровскаго, чудотворца; святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии; святых и праведных Богоотец Иоакима и Анны и всех святых Твоих, помоги нам, недостойным рабам твоим Вере и Алексею, избави нас от всех навет вражиих, от всякаго колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек, да не возмогут они причинить нам некоего зла. Господи, светом Твоего сияния сохрани нас на утро, на день, на вечер, на сон грядущий, и силою Благодати Твоея отврати и удали всякия злыя нечестия, действуемые по наущению диавола. Яко Твое есть Царство и Сила, и Слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Батюшка захлопнул топку, и мы отправились во двор, где до самого вечера он усердно освещал и благословлял наши пашни и хлева.
* * *
42 ночь 11 ноября 1994 года 04:02
Я открыла глаза от дикого рева, который доносился с чердака. Лёшка коротал смену на заводе, а мне снова пришлось остаться дома одной. После освещения хаты страх покинул меня, хотя батюшка и предупреждал, что злой дух еще может какое-то время проявлять свою сущность, ведь, в конечном итоге, все зависело не от обрядов или ритуалов, а лишь от нашей веры и праведной жизни. Я обману, если скажу, что не напугалась. Какое-то животное находилось на крыше и орало на всю округу — тут любой струхнёт. Я решила покончить с этим, собралась с духом, взяла ружье, которое дед держал под своей кроватью, наспех оделась и вышла на улицу. Еще не начало светать. Ветер выл, а стоны и рыки с чердака лишь усиливались. Я вспоминала, как Лёшка чуть не пристрелил меня в ту ночь, когда ведьма хотела меня задушить, но сейчас в доме я была одна, и ничто не смогло бы помешать моим попыткам его защитить. Я понимала, что молитвы спасут, если это снова нечистая беснуется, но если на чердак залез настоящий зверь, то пуля будет еще лучшей защитой. К чердаку лестница уже была приставлена, а дверца гуляла открытая и то и дело билась о крышу в порывах ветра. Я с трудом подожгла фитилек у лампы, ружье перекинула через плечо и осторожно полезла наверх. Я подняла лампу повыше, тусклый свет просочился в самую глубь. Посреди чердака, у самого дымохода лежала коровья голова. Без туловища, будто отрубленная. Язык у нее торчал, в глазах искрилось бешенство, а во лбу — хвост, длинный, без шерсти, дергается из стороны в сторону, как хлыст. — Нет у тебя больше ни сил, ни права, ни власти издеваться над нами. Господи, спаси и сохрани! Звук выстрела был оглушительным. Я едва не упала с лестницы, но вовремя ухватилась за откос. Вспышка света озарила черное пространство, а вокруг — ничего. Все исчезло. Захлопнула я чердак, закрыла на замок, а ключ выкинула в огород, на пашню, чтобы никогда его больше не видеть. Я аккуратно спустилась вниз и со спокойной душой вернулась в теплый дом. Больше нас ведьма не беспокоила.
* * *
1 августа 2017 года Голицыно, Ставропольский край 15 км к западу от Балахоновского
Следователь повторил свой вопрос, но он снова пролетел мимо моих ушей. — Здесь все дома картонные. Чудом не загорелся весь переулок. — Это ваш дом? — повторил сотрудник полиции в третий раз, с явным раздражением. Я посмотрел на два перламутровых глаза, глядящих на меня из-под черной обугленной балки. — А ведь однажды здесь уже был пожар. Тогда мы успели его потушить. — Значит, все-таки ваш. — Никогда не был нашим. Дом этот Иринки Овчаренко. Той самой, что похоронена на Красном Пригорке. Не смогла она все-таки стерпеть новых хозяев. Вернулась на свою тридцатую годовщину смерти и отобрала дом навсегда. — И вы туда же с этими сказками? — А это не сказки. Будет теперь Иринка коротать лютые зимы в этом вечно горящем пепелище. А замерзнет вдруг — вон еще сколько домов, взгляните. Следователь посмотрел на переулок, да так и не заметил, как дымчатый кот выскользнул из-под пожарища и одним движением перемахнул через ветхий соседский забор. — Вы не первый очевидец, который рассказывает, что в поджогах виновата сатанинская сила, — с неприкрытым осуждением заявил следователь, взбираясь на курган все выше и выше, пока, наконец, не поравнялся со мной. — Тут это популярное мнение. Самое популярное, вообще-то. — А доказательства есть? — спросил он презрительно. — Множество людей видело совершение сатанинских ритуалов прямо здесь, на этих капищах. Ведьма жила в этом селе и никому не давала покоя. — Скажите, уважаемый, а вещественные доказательства совершения ритуалов имеются? — Нет, только сказки. — И явных улик, связывающих поджог с этой ведьмой тоже нет? — Нет. — Послушайте, следственный комитет опроверг практически все заявления о ритуальном насилии сатанинских культов в нашем крае. Расследования показали, что в основном такие обвинения ложны или надуманы. Травмы и психические расстройства, которые связывают с сектами и ведьмовским проявлением — это, как правило, нежелание признавать факты, невроз, или просто отрицание вины. Дома не загораются просто так, от проклятий. Он осторожно хихикнул. Я проводил взглядом дымчатую тварь, проскользнувшую в приоткрытую дверь дома номер восемь по Бумажной улице. — Что ж, вам придется долго убеждать в этом односельчан, тем более после истории, которую я вам сейчас расскажу. Следователь уставился на меня с непониманием. Я пригласил его присесть рядом, он долго мялся, что-то пробубнил, но вскоре опустился на траву, и тогда я продолжил: — Это был октябрь 1994 года. У бабули с дедом ничего не осталось, все бросили. Не хотели они уезжать из Грозного, но выбора не было…
1. Чем хорош? Обстоятельно описаны характеры, попытка точнее. ГГ даже удался. Гурам не удался. Слов много, толку мало. Семью тоже пытались описать, но Ефим от Адама отличается только номинально. Присутствует нетривиальная TEH DRAMA. Социалочка-актуалочка. Прям постарался автор, как мог. Да и быт описан наш, что тоже плюс. Чем плох? Верю только в Адама. Живописания ужосов мне напомнили детсадовские рассказы шестилеток -- а потом он умер и кровь потекла, и так сто раз. Слишком топором автор это подал. Ну явно сам смаковал. Да и в страшную мстю четы тоже не верю. В самоубийство да, а в остальное нет. Начиная с того, что Гурама они знать не могли, он только доки оформлял (лучше б уж тогда Алису взяли), заканчивая тем, что риелтер реально меньше всех виноват. И что пожар через пластиковое окно устроить сложно -- сгореть они сгорят, а вот чтобы они занялись нужна уже крутая температура. Я знаю. мы пластиковые окна кальяном жгли XD
2. Чем нравится: язык получше, чем в 1м, персонажи более достоверные, без перегибов, в целом история неплохая. Что не нравится: из-за языка, который по сути просто перечисление событий, не получается саспенса, жути не вызывают жути, звучит всё как отчёт. Автор даже не пытается играть на нервах читателя -- простым перечислением событий этого не добиться.
1. «Риэлтор». Пацан к успеху шел. Неровно. Текст не настолько хорош, чтобы его смаковать в таком количестве знаков. Его бы выпарить, чтобы ужался раза в два. И да, тема у вас вроде «Переулок картонных домов», а не карточных домов, хотя, в общем-то, те же яйца.
2. «ГОГОЛЕВСКИЕ СКАЗКИ. Подлинная история Голицынской ведьмы». Ох автор, вы увлеченно травите байки или сознательно выставляете на публику такие небезопасные вещи? Там у вас сильно нехорошо в тексте, подумайте, зачем это читать людям, а вдруг у них нет защиты?
1) Как уже заметили выше, тема была "Переулок картонных домов", поэтому главная композиционная фишка - что все линии одна за другой цепляют друг друга и судьбы рушатся по цепочке, - выглядит не так выигрышно, как вы, возможно, думали. Но она все равно удачна. Теперь, что неудачно. Вы видите историю в целом, но отдельные сцены у вас теряют в достоверности. Им не веришь. Не хватает тех выразительных деталей, после которых хочется сказать: да, так могло быть. И я сейчас про каждую сцену в отдельности. Про все из всех. Внутренний мир Адама, самый тщательно проработанный, тоже несколько противоречив. Вроде вы нашли объяснение всем поступкам и мотивам, но чего-то не хватает.
2) У автора второго текста есть свой стиль и слог, история вписана в события не такого уж далекого прошлого. Тут с достоверностью все в порядке. Смелый бэкграунд, надо заметить. Это плюсы. Я не понимаю, зачем автору это структурное кольцо - внук над пепелищем и глаза нечистой силы, которую не победишь. Пытается ли автор превратить свою историю в "вечную борьбу добра и зла"? Расположение слов в предложении(видимо, намеренное) приближает ритм текста к былинному. тут все хорошо, но когда в сюжет вступает представитель церкви, то все это сбивается. Похоже на поучительную историю с православного сайта, включая целый кусок обряда. После чего случается сюжетное кольцо, и я остаюсь в недоумении, на чем вы хотели сделать акцент?
стилистически второй текст лучше, но голос я отдаю первому.
Веее-рааа!!! Свят-свят!) Чур меня! Тьфу-тьфу-тьфу! А одеялко с кружочками то не сгорело и лежит теперь у каждого на чердаке. Вот не верите? - а вы проверьте!
Первый текст хорош, прям переживаешь за героя... но загвоздка наверно в том, что слишком много героев на, по сути, коротком тексте, за которых хочется переживать, а больше всего пострадавшие являются второстепенными героями, которые тоже поданы как главные.
Ну, не верю. В начале они были показушно идеальной парой (и это уже при детях, при всей бытовухе), а теперь он показушно раздражителен и упорен.
Цитата"Цитата" ()
Он вскрикнул, чувствуя, как плавятся брови, и от жара пузырится кожа на ладонях.
М-м-м... как бы... на каком он расстоянии к огню? И почему мокрая кожа на ладонях пузырится? Он их в огонь сунул? В общем, сцена не внушает доверия и не вызывает жалости к персонажу, хотя именно для этого и введена в рассказ.
Цитата"Цитата" ()
Слезы проложили на его закопчённом лице две светлые дорожки.
Светлые дорожки на закопченном лице, которое находилось и, вероятно, находится до сих пор под мокрой тряпкой?
Цитата"Цитата" ()
летнее солнце. Его первые, новорожденные лучи имели цвет крови, крови, напоминающей ту, что кипела сегодня ночью внутри тел несчастных
Много пафоса и мало логики. Я понимаю, огонь может распространяться очень быстро, а ещё быстрей расходится дым от горения легковоспламеняемых материалов, но блин... и дым, и охрененно высокая температура, и охрененно бешенное распространение огня по всем комнатам... Это уже слишком. Вот только абрикос упал и всё в огне, всё в дыму, руки плавятся, огонь из окна Нет, не верю. И почему летом в детской комнате окна закрыты, если сказано, что была духота вместо дождей? В общем, советую снизить накал страстей. Это ужасное событие само по себе. Его не нужно усиливать всякими ути-пути, муси-пуси. Читатель сам поймёт всю трагедию и без того, чтобы его мордой тыкали в неё.
Цитата"Цитата" ()
что сегодня в четыре часа утра, в доме по улице Тенистой города Армавира произошло возгорание.
Итого у нас пять часов на: тушение пожара, установления причины возгорания, поднятия документации на застройщика, на риэлтора, прописки риэлтора, отправка копа/мента по указанному адресу, плюс возбуждение уголовного дела. И это всё до начала рабочего дня административных учреждений? Это что, "Особое мнение", где о преступлении знают заранее и все нюансы записаны и изучены? Не. Верю.
Цитата"Цитата" ()
Детонировало газовое оборудование
Какое "газовое оборудование"? Плита? Бойлер? Газовое оборудование не умеет детонировать, если под оборудованием не имеется в виду газовый балон или, к примеру, в духовка, в которую напустили газа намеренно и заранее.
Цитата"Цитата" ()
– Хотя бы дальний вырубите, – дрожаще проговорил Гурам, – глазам больно.
Ну, блин... И вот это говорит человек на грани жизни и смерти(
Цитата"Цитата" ()
В отличие от вас, ублюдков, мы позволим одному выжить
В этом мире что, время относительно? Хм. В смысле, настолько относитель, что для полиции и погорельцев прошло месяца три, а эти риэлторы всего день прожили? Нет, серьёзно, пожар случился этим же утром, суток не прошло. Какие коктейли молотова, какой поджог дома, какое "одному выжить"? И да, в том, что они выбирают для мести риэлторов, а не застройщиков прослеживаются эмоции, аффект. Но в остальном они действуют так, будто прошло уже долгое время, за которое они "остыли" и придумали расчётливый план мести. Нет. В первый день они должны были налететь на риэлторов только увидев их (это если бы у них вообще получилось их найти. Ну да ладно, ЧП всё-таки охраняло их), и попытаться задущить, разорвать, раздавить голыми руками, обезумев от горя. А у них что? "В отличие от вас, ублюдков, мы позволим...". Ну, что это? Ну, что?(
Цитата"Цитата" ()
коренастый выхватил пистолет, направил ствол на Гурама.
А куда направились затвор, магазин, рукоятка и другие друзья ствола? Погулять? "Коренастый выехал на танке, направил ствол на Гурама" - вот здесь введение слова "ствол" оправдано смысловой частью, а в вашем предложении, автор, - нет. Почему бы не использовать "его" или "нацелился"?
Цитата"Цитата" ()
– Какой говорливый, ¬– насмешливо сказала женщина,
Как-кого чёрта?! Автор, вы наблюдательны, хорошо умеете описывать внутренние мотивы, но экстраполировать их не умеете или просто не проработали текст. Возможно, вам не хватило объёма, чтобы описать всё как надо (в том числе промежуток между пожаром и местью), и всё же надо учиться выражать мысли ёмко и кратко. Хотя бы для того, чтобы не было и тени здорового юмора у женщины, которая потеряла двоих детей меньше суток назад и решившуюся на месть. У неё должно быть изменённое состояние сознания, а она говорит насмеш... Не надо так писать, автор.
Цитата"Цитата" ()
– Тише, Ефим, – сказала Варвара, – Он еще пожалеет о своих словах. Было глупо думать, что они нас не узнают. Не так много времени прошло.
Они ещё и скрывают свои личности, то есть, думают о своём будущем. Ну, ёлы ж ты палы(
Цитата"Цитата" ()
Вся левая часть лица женщины, от челюсти до брови была изуродована свежим ожогом.
Решка - Адам, орёл - Гурам) Она не хочет там в больничке отлежаться, не?
Цитата"Цитата" ()
И все равно продали их людям. Только я не возьму в толк, почему?
А я не возьму в толк, какого хрена она задаётся этими вопросами. Какого хрена она вообще говорит с ними? Пытается найти в них что-то человеческое? Автор, я конечно извиняюсь, но вы проси*аете концовку(
Цитата"Цитата" ()
Пули прошли сзади, и, разорвав коленные чаши, вырвались, разбросав костные осколки.
Как только цели достигает первый выстрел, цель перестаёт быть неподвижной. Он мог точно попасть под одно колено, но в следующее он бы попал по-другому или вообще промахнулся. За те доли секунды, что он перенацеливался бы, Адам бы уже начал падать, ноги сгибать и менять положение. И это Ефим проделывал сожжёнными руками! Я уж молчу о других факторах, которые могли бы помешать ему вытрелить правильно. Упущение вот таких вот нюансов рушит достоверность.
Цитата"Цитата" ()
– Я готова, – моя радость, – сказала она, не оборачиваясь. – Я люблю тебя. – Я тебя тоже, сладкая. – А ты, – Варвара надменно взглянула вниз, на Адама, – живи с этим.
Всё. Концовка прос*ана.
Цитата"Цитата" ()
Всего лишь через пять минут после произошедшего окружающая тишина раздалась звуком полицейских сирен.
Мне кажется или в Армавире служат копы из американских боевичков? Они тоже приезжают в конце. И скажите мне кто-нибудь на кой ляд они надевали маски, если с самого начала планировали покончить с собой? На кой ляд они рассчитывают на то, что человека, обманувшего их и потом убившего своего знакомого, будет мучить совесть?
Что тут скажешь? Язык написания хороший, есть свой стиль, но по части сюжета и логичности персонажей здесь дыра размером с сам Армавир. Обидно. Все провисания фиксятся очень легко. Может, у автора просто глаз замылился, но такая концовка явно криво выглядит.
Цитата"pinokio" ()
Тени от деревьев и кустов, как кометы, острыми клинами падали на отлогую равнину.
Хоспади... Было бы это написано сейчас, а не раньше разнёс бы в пух и прах. Как он умудрился светлый образ хвоста коменты притянуть к описанию теней? Капец.
Цитата"pinokio" ()
Дожди поливали как из ведра, и у нас, к несчастью, потекла крыша.
Тут как бы с крыши и надо было начинать, а не дожидаться дождя. В селе всё по принципу ранней заготовки. Готовь сани летом, а самогон втихаря.
Цитата"pinokio" ()
Там было темно и сыро, в воздухе летал запах плесени. Лёшка и Саша виднелись в дальнем углу.
Если честно, я понятия не имею, какую балку они меняют и почему им не пришлось разбирать крышу, чтобы её заменить. Как вообще можно менять часть крыши, которая находится под кровлей, отвечает за поддержание этой самой кровли и при этом не опасаться обрушения или искривления всей конструкции? И как так вышло, что балка прогнила, а всё остальное нет? Капало только на неё, на всю неё? Если надо было затащить сюжет на чердак, лучше бы без балки, а просто перекрытием кровли. Открыли часть крыши в свете дня что-то заметили.
Цитата"pinokio" ()
Тесемка от времени и влаги истлела и сразу же рассыпалась.
А газета нет? И одеялко норм? И стропила не сгнили? Мистика...
Цитата"pinokio" ()
Скорее в психбольницу отправит, зачем ему я такая?
Ну, что от работы откажется, это понятно. А по поводу психбольницы ни к селу, ни к огороду. Люди прошли вместе сквозь огонь и воду, а тут она боится, что он откажется от неё. Что за бред?
Цитата"pinokio" ()
Мы не могли позвать полицию
Они не могли вызвать полицию потому, что до реформы МВД РФ и переименования милиции оставалось ещё семнадцать лет.
Цитата"pinokio" ()
Я растопила печь, потушила свет и тоже легла. Не прошло и десяти минут, как послышались знакомые хлопки и лязги.
А на каком основании они вообще электричеством пользуются?
Цитата"pinokio" ()
Я невольно вспомнила рассказ Марии
А я невольно вспомнил, что это рассказ на ночь) Блин, этот рассказ перестал быть таковым ещё тыщ десять знаков назад.
Цитата"pinokio" ()
Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят.
Кошки родятся в полночь, ведь никогда не ели рыбу раки в день поминовения на второе утро опохмела - вот в этом предложени для меня смысла больше, чем в том, что сказал батюшка. Конечно, не от мира сего эти люди "знающие", но не до такой же степени.
Цитата"pinokio" ()
Как объяснил Протоирей Володимир, очень важно было соединить заблудшие души будто бы пуповиной,
Х - христианство)
Цитата"pinokio" ()
Забытую в отчаянии, меня окликнул сторож — кладбище пора закрывать.
Странное село, где кладбища под охраной сторожа.
Цитата"pinokio" ()
то наш картонный домик вспыхнул бы как спичка
Он не из картона сделан, а из глины, укреплённой картоном, а это большая разница.
Цитата"pinokio" ()
а на руках жглись вздутые волдыри
Какие-то неясные отношения рук с огнём в этой паре...
Цитата"pinokio" ()
— Так может, это убежище какое было? Местечко, в котором заплутавшая душа могла укрыться в зиму?
Всё по секретным скрижалям православия)
Цитата"pinokio" ()
— Здесь все дома картонные. Чудом не загорелся весь переулок.
Та не картонные они! Не называют же дома из кирпича бетонными из-за раствора между кирпичами или телеги на мягком ходу не называют резиновыми из-за колёс с покрышками.
По работе в целом. Не без грехов (писательских), но лучше первой по логике повествования. Есть некоторые моменты по достоверности персонажей, но это именно моменты.
1. РИЭЛТОР «Не-ни», люди, вы как сговорились( Кио Рио – лучше вообще марки машин не писать, чем так. Не обманешь – не продашь, ага. Историю про закопанные баллоны я точно где-то уже слышал. “Варваре же выпала «удача» услышать слова свекрови. После этого они переехали жить к ней в квартиру.” – в отместку приехали жить к свекрови, понимаю) Чуть ли не все персонажи зачем-то объясняют причину своей любви. У всех это «за нежность», вот ведь совпало-то. Избыточная информация, мне кажется. И затянуто всё, с массой ненужных подробностей, и при этом всё равно много «рассказа» вместо «показа». Развязка фантастическая. В самоубийство персонажей ещё кое-как верю, и не такое бывает, а в то, что при этом оставили в живых убийцу детей, как-то не очень верится, как и в показательное сожжение дома.
2. ГОГОЛЕВСКИЕ СКАЗКИ. Подлинная история Голицынской ведьмы За «отважные войны» сразу хочется сжечь… «На страницах современной прессы часто мелькают заметки об аномальных явлениях, которые имеют место в той или иной квартире.» - канцелярит внезапно проклюнулся. В начале 90-х слова «нацист» ещё не употребляли, в ходу было «фашист».
Так бы оба подсократить да ляпы вычистить. Но голос отдаю второму, в нём меньше неправдоподобия, несмотря на ведьм и виев.
