«Идите вы к монаху». «Идите Вы, Ижор Каземирович, к монаху». Обращение. Нет, значит – не показалось. Ну, слава богу.

Рифмы, скажем так, условные. «Сюда-дана», «тепло-горячо», «грехи-любви». Прочие просты, и не вызывают ощущения душевных мук в процессе творчествования. Раз уж «слезы», так, непременно, «мимозы». Таких стихов можно много за один вечер выдать.

Вот это вообще гениально:

«Превратите желанья в мимозы
И пустите по небу ручьем»

Во-первых, запятая перед «и». Во-вторых, бог с ним. Процесс превращения слез в мимозы, и последующее пускание их по небу ручьем – я представляю отчетливо. Но, вот как это связано с предыдущими строками? Это что аналогия такая: летящие птицы напоминают ручей в небе? Никогда не увлекался орнитологией, но почти уверен, что гуси всякие летают не один за другим, а всякими там «клиньями», или как оно там зовется.

«Где людей отпустили из рабства,
А сердцам всегда горячо.»

Такой апартеид мне тоже не ясен. Какие люди, какое рабство? Начали с гусей, закончили эксплуатацией трудящихся и народо-крестьянских масс.

Но! С огромным отрывом приходит четвертое (оно же последнее) четверостишие.

«И меня вознесите украдкой,
Разрешите людские грехи,
Я была бесконечной загадкой,
Но, увы, недостойной любви…»

«Вознесите украдкой» - допустим, хотя по смыслу вяжется плохо. Можно взглянуть украдкой – незаметно то есть. Корень слова-то явно говорит скорее о незаметности, чем о неспешности действия.

«Людские грехи» я отношу к части про рабство. Не понятно мне лично к чему это, как это можно было так просто припаять к гусям. Если антагонизмом «рабства» можно назвать «свободу», олицетворив полет в дальние края из этих мест «освобождением», то что делать с «грехами»? Наоборот, если полет птиц – это «свобода», то «грехов» быть не должно – должно быть очищение.

Последние две строки не к селу не к городу. Вместо них можно вставить, скажем:

«Я – сантехник. Меняю прокладки,
Но, увы, где не видно ни зги.»

И ничего не изменится.