И страшно выла вьюга.
И в белом вальсе метель
Кружила хлопья снега,
Ровнее заправляя затхлую постель.
Разбойник – холод (и трусам враг и смелым),
Голодным взглядом все выискивая цель,
Бродил по улицам пустым, безлюдным, серым.
Совсем один в разбитом свете фонарей.
И пустовали площади, и парки, и беседки.
Грустили лавочки, да плакал Всадник Медный,
Сто лет не видевший растений и цветов.
Богиня ночь давно устала жутко
Который раз выдумывать семь миллиардов снов.
Надежда, поперхнувшись откровением,
Еле дыша, отхаркивалась злом.
Болела музыка, страдая дефицитом вдохновенья.
В лесу обмана заблудилось и терпенье,
И утонула вера в болоте мертвых слов.
Бедняга, с горя спившийся Амур,
Трясущейся рукой перебирая стрелы,
От муки скуки и в раздумий час,
Стрелял по птицам, не нарочно и не целясь,
Опустошая запылившийся колчан.
Раз в год спускался наземь по привычке.
Искал неспящих и пытался разбудить того,
Кто только что уснул. Все без толку. До неприличья.
Царит забвение. Иных нет. Никого.
Спит homo sapiens, обманут эгоизмом.
Храпит и тащит одеяло на себя.
То улыбается - смеется, то будто плачет.
Злиться - скрипит зубами и бормочет что-то. Зря…
«Напрасно вновь летел» - решил Амур нетрезвый.
Расправил крылья и собрался улетать.
Вдруг, кто-то вздрогнул, встал с постели энной.
Амур немедля навстречу бросился бежать.
«Проснется эгоист, согнав с всех улиц серость,
Голодный холод, вьюгу и метель.
И будет рад быть проткнут. Сердцем, а не телом.
И станет жить… Он рад ведь это делать!?!»
То лишь мечта небесного бедняги.
Всему виной луна:
Ведомый ею лишь до окна
Дошел, не вспрянув ото сна.
Амур взревел, упавши на колени:
«Какого черта, люди? Человек???
Когда пришло, настало это время?
Ведь мы дружили! И не год, не век!
Меня все ждал ты и просил скорее
Успокоеньем выжечь зарождающийся грех.
Я понимаю, что не идеален.
Я понимаю – ошибался… И не раз.
Прошу прощения за тысячи страданий,
За миллионы слез, смертей подчас.
Я молод был, не знал, не ведал,
Чего творил, когда «творил добро».
Шутить любил, играя неумело
Тем чудом, что познать мне не дано.
Но, что же? Только лишь плохое
В воспоминаниях твоих о старике,
Явившем миру вечное, святое,
Лучом прозренья ставшее во тьме.
Я виноват… Мы оба виноваты.
И ты хорош. Не вздумай отрицать!
Не помню, чтоб учил тебя разврату.
Иль как на рынке черном чувством торговать.
И лгать я не учил, и мстить, и притворяться.
Не думал, что так страшен станет твой животный ум.
Ты сам себя сгубил. Убил. Был рад стараться.
И словно гусеница в кокон улизнул.
Так лучше, да? Играть плохие роли?
Не быть собой даже с собой наедине?
Жонглируя сердцами, выступать на поле боя,
Тебе подобных где, как трупов на войне?
Наукой ты себе мозги заправил.
Искал причины, объяснение всему.
От «А» до «Я» ты точек понаставил,
И правду выдумал и принял. Наяву.
Такой твой нрав –
Тебя безвестность гложет.
И разрывает на куски незнание твое.
Ты думал, что она тебе поможет,
Но сердце ныло и брало свое.
Тогда решил ты сердце обуздать,
Скорее приручить, командам обучить как зверя:
«Того люби! Того не надо! Фу! Стоять!»
И доигрался… Сердце не обманешь,
Не подчинишь, своею волей не исправишь.
Оно живое…было таким тогда,
Когда и ты еще был жив.
Нет, ты и сейчас живой, не спорю!
В удобной псевдосладкой коме
Каким-нибудь алоэ в саду цветочном
Из горшка торчишь!».
- Молчишь? – Амур все ждал ответа.
Лишь эхо было собеседником ему.
Дошедший до окна, ведомый лунным светом,
Сквозь сон хихикнул и обратно повернул.
И страшно воет вьюга.
И в белом вальсе метель
Все кружит хлопья снега.
Разбойник-холод бродит по степи.
И плачет Всадник. Ночь устала жутко.
Амур не ищет, он зашел в тупик.
Нектаром упиваясь, ждет прихода утра.
Спит homo sapiens. Иных нет. Никого.
0
