В небес бессмертную обитель
Других строений сильней
С идеальной стройностью стремится
Одна лишь башня. И свет огней
В ее прикрытых шторой окнах
Подобен свету адских глаз,
И он бросает вызов звездам
Сверкнув в ночи столь поздний час.

И всадник тихо тенью мчался
И был ночИ немногим краше,
Неумолимо приближался
К той самой стройной тихой башне.

Плаща темнеющие складки
Подобно вОлнам извивалась
Во время быстрой, дикой скачки.
Но путь у башни прекращая,
Он спрыгнул с черного коня…
К двери, хромая, подошел.
Когда ему открыл слуга
Отвесил старец свой поклон:

«Прошу простить за поздний час,
Но смерть не может больше ждать,
Просить о встрече? Не сейчас,
Я лишь прошу тебя отдать
Сие письмо», и старец протянул
Конверт открывшему слуге,
Но тот назад испугано шагнул,
Боясь письма в его руке.

«Я отличаюсь от Кристин,
Твоей жестокой госпожи.
И знай же ты – я не вампир,
Я богу искренне служил.

Я очищенье нес подобным тварям,
Скрываясь за святым крестом,
Мне жаль – меня вы не узнали,
Так знайте же – Симон
Мне имя дали мои предки.
Так отнесите же письмо
Кристин. В ее бессмертья клетку,
А мне идти пора давно,
Прощай», скрыв шрамы всех морщин
Под капюшона тяжкой тенью
Симон ушел, и лунный лик
Облил следы своим свеченьем.

2.
А башня тьмой все так же небо
Высоким шпилем подпирала,
И окон свет струился нежно
В градов мрачнеющие скалы.

Внутри свечей дрожащий блеск
Струился в тьму пустынных комнат,
Огня чуть слышный нежный треск
Сливался в ада мрачный шорох.

Шелка струились одеяний…
Но жаль, что более не властна,
Густая мгла моих воспоминаний
Поведать вам о всем прекрасном
Что было в вечно юном теле,
На дне ее бессмертных глаз.
И только взгляд – и нет сомнений –
Кристин вампир:
Никто из нас
За жизни столь короткий срок
Постигнуть всех ее мучений,
Всей боли просто бы не смог
Покинув мир до изреченья
Тех истин, что так давно открыты ей.

Я умолчу что там, за шторой смерти,
В сиянье ада ярости огней
Ей никогда не будет места,

Как и в раю. Его спокойствие полей –
Ей как бессмертной не приют –
Ей этот мир куда родней,
Чем мертвых душ скупой уют.

И черные волосы, черные тени
Под черным сиянием глаз,
Изящная строгость в каждом движении
И кожи нежнейшей окрас;

3.
Ее тонкого стана хрупкий изгиб
И бесстыдство в прекрасных глазах,
Обрамленных длиною черных ресниц
Даст всем нам признать, что она госпожа
Зверей всех, людей всех и птиц,
Ей должны поклоняться все города,
Ибо самый прекрасный человеческий лик
Мы с вами узрели тогда…

4.
И вот легко дрожат ее уста
Под сердца трепетным биеньем:
Слова, внутри раскрытого письма,
Бросали в бездну сумрачных волнений.

«Если свет твоих темных глаз
Упадет на тоску этих строк,
То значит тех мест, где отказ,
Написан тебе на вход,
Я уже преступил: ад или рай
Принял меня в объятья,
И ты не пытайся меня снова искать –
Вампирская сущность бездушной печатью
Клеймила тебя, твою нежную душу
Самой прекрасной из живших людей…
И если найдешь, то будешь ли слушать
Грусть и презренье моих долгих речей?

Я выпущу обиды и проклятья
Как стрелы, что заострил тоской
В тот день, когда бессмертие в объятья
Взяло тебя, мою любовь.

Вампиром стать я отказался, и «трус!»
Кричала ты так громко в след,
Когда вела меня моя же грусть
Прочь от тебя – в оковы смертных лет.

Отравленный обидой, тяжким сожаленьем
Я свой навеки смертный дух
Осмелился придать тоске сомнений
О том, что жизни есть всего лишь круг

Один. Но на закате этих дней,
В тени всех принятых решений
Я смерти прокричал: «сомнений нет!
Сними с души проклятья согрешений!»

Я стар уже… чего же более
Желать от жизни и тоски рутин?
Я так устал от запечатленной боли
На дней прошедших в памяти картин.

Я поделюсь мученьями отказа
От жизни вне свирепой смерти:
Я жить решил пред глазом ада
Не потому, что жить так много легче,

А потому, что я горел так ярко
Любовью страстной вспламененный
Горел к тебе, какой когда-то,
Была ты смертной и влюбленной…»

5.
Кристин на миг оторвалась
От строк мрачнейшего письма:
С длинны ресниц внезапно сорвалась
Осколком памяти слеза:

В тот день мрачнейшего обряда,
Симон кричал о боли похорон
В дыму свечей из недр ада,
Под крик страдающих ворон.

Кристин тогда уже менялась
В сиянье мрака колдовства,
Черпая кровь со дна бокала
Из рук вампира-подлеца.

Симон – мертвец, застывший рядом,
Мертвец, как все мы на земле.
И не Кристин уже, отравленная ядом,
Звала его, звала к себе…

«Но что мне бог, иль демон бесконечный?
Что может дать всевышний мертвецу?
Лишь только боль, что с каждым годом крепче
Морщинами бьет смертных по лицу?» -

Промолвил он прочь уходя,
Прочь от Кристин в объятиях вампира,
Чтобы не видеть темного огня
В глазах ее во время пира.

6.
«И вот я стар. Последний час
Пробил. И мне пора идти.
Покорно голову склонив, рассказ
Закончить свой концом пути.

Я руку смерти нежно протяну,
Я преступить готов последний свой порог,
За ним я обязательно найду
Тебя такой, чтоб снова смог
Любить, и слепо страсти предаваясь
Шептать все то, что так хотел,
Длинною в жизнь разлуку прерывая
Предаться танцу душ и тел.

По сей день я об этом могу мечтать,
Верить в любви нашей будущий свет,
И я могу! Могу я счастья пожелать!
А ты
Уже
НЕТ».

7.
Письмо откинуто так гневно,
И свечи схвачены Кристин
Изящной, стройной, крайне нежной,
Но так расстроенной в тот миг.

Открыта дверь – из спальни прочь,
По лабиринту длинных лестниц,
И тут кругом – бессмертья ночь
Растила смерти вечной плесень,

И сединой спешила пыль
На все предметы тихо лечь.
Тускнели краски всех картин
Оживших в танце ярких свеч.

И вот Симон – в покое красок,
Навеки молод стройный лик,
Изящный стан его прекрасен,
А свеч чуть видный желтый блик
Упал на губы, оживив
Портрет на краткое мгновенье -
Чрез них внезапно смог излить
Симон тяжелые сомненья:

«Люблю тебя, - промолвил он, -
Художник кистью превратил
Любовь мою в бессмертных сон,
Что видят краски всех картин.

И мой портрет – мгновенье счастья,
И в этом сердце – только ты,
И нет вампирского ненастья,
Что на осколки бил мечты».

Но свет сошел с Симона губ
Прикрыв вуалью смутной тени,
И на касанье нежных рук
Молчал портрет в былом забвенье.

«И я любила… ты прости…»
«Уж ничего! Не с тем сражался!» -
Ответил вдруг с других картин,
Где он рукой за меч хватался,
Где он в крови «существ с глубин»
Нес болью святость в наши земли –
Вампиров, нежить - всех губил
Мечем своим, и без сомнений
Кристин бы тоже пала вниз –
Сразил ее б как ада воплощенье
Симон, но он не в силах победить
Любви в душе своей явленье.

«Я мстил всем тварям за тебя!» –
Кричал Симон в бою запечатленный –
«Мечем я ясного огня
Отведать дал всем обреченным
На жажду крови», - снова стих
И тенью памяти прикрылся,
И, как крылом прекрасных птиц,
Весь блеск свечей переместился.

8.
В места, где из под кисти,
Срывался злобой образ мглы –
Запечатлен там был Мефисто
В оковах вечной красоты.

«Привет, Кристин», - промолвил он
В насмешке лик свой изменяя –
«Забыла ты свой сладкий стон
Мне страстно в руки отдаваясь?»

И крик Кристин: «Как жаль что «нет»:
Свою ошибку роковую
Спустя вуаль так многих лет,
Хоть преврати меня в слепую,
Я буду видеть ясно: бал,
Помолвке нашей посвященный.
Под вечер Симон вдруг узнал
В гостях кого-то из знакомых,
Кто не обещал туда придти,
Но так внезапно появился.
К нему на миг лишь отойти
Он попросил, и тут ты обратился…»

«Так точно, Госпожа» -
Шипел Мефисто ей в ответ –
«Тогда ты встретила меня,
Я так изящно был одет,
Я так крушил идеал Симона –
Мужлан во всех своих чертах.
Тебя он так был недостоин…
Другое дело –
Это я –
Изящен, вежлив…» «Лжив и гадок!» -
Сверкнула злобою Кристин,
Ты как змея спокойностью повадок
Меня внимания лишил».

«Но ты, так молода, невинна,
В бантах белеющего платья,
Мне показалась очень дивной,
Когда к щекам прильнула краска
При всех речах о высших гранях
Возможных, для живых существ.
Я обещал все тайны мирозданья
Открыть тебе. Ведь так и есть:
Я рассказал все о бессмертье,
О том, что вечно молодой,
Ты будешь жить вне тени крЕста,
Что смерть возводит над судьбой».

9.
И вот Мефисто замолчал,
И в тишину пустынных комнат
Врывался сквозь холодный зал
Кристин знакомый тихий говор:

На полотне – морская даль
Волной ласкала побережья,
И капель крошечный хрусталь
Хватал потоком ветер свежий,
Но бесконечность горизонта
Теперь всегда была сера –
Для двух влюбленных ясность солнца
Теперь обид закрыла мгла.

Глаза, что так сияли на картине,
Когда Симон ласкал Кристин,
И их улыбки так невинно
Скрывали боль во тьме глубин
Их душ. Покой влюбленных,
Изображенных на песке
В объятьях ласковых и томных,
Всего лишь ложь, и дань мечте
Дает такое полотно,
Взамен убожества всей правды.
Признать ее – так тяжело,
А ложь писать куда отрадней.

И вот Симон раскрыл уста,
И тон, с отчаянной надеждой
Сорвался песнью с полотна,
Такой же точно, как и прежде:

«Мученья тысячи веков,
Тоску по всем умершим близким,
И жизнь внутри ночных оков
Способна ты познать так быстро?!

За пять минут с тем болтуном
Познать страдания вампиров?!
Бессмертье… юность… сколько слов!
На самом деле просто гнилью
Ты станешь кровь его глотнув,
Твой дух – он будет тленом,
Тебя злым зверем обернув,
Предаст безжалостно старенью
Глаза и ум. И суть убийцы
В тебе распустится цветком –
Она во мраке заискрится
Шипами вместо лепестков».

10.
Симон отвел глаза. В ту даль,
Куда уплыть мечтал так жадно,
Но все мечты теперь печаль
Льют на сознанье беспощадно.

Умять способны тяжесть грусти
Слова Кристин: всего лишь горсть
Речей, сплетенных так искусно,
Печаль меняли лишь на…
…злость:

«Ты хочешь смерти, мне Симон!
Ты лик мой обратишь в труху!
Ведь старость дряхлая – не сон,
Она так ждет мою судьбу!

И в городах среди старух,
В глазах сияющих безцветьем,
В телах, где старости недуг
На протяжении столетья
Врезал морщины им под кожу,
И гнул изгибы стройных форм…
Я вижу боль. Боюсь я стать похожей
И тот же самый приговор
От злого Бога получить,
И жизнь прожить пред страхом смерти…
Я не боюсь хоть раз испить
Чужой тоски, ведь многим легче
Покинуть мир печали полный,
Покинуть смертность своих тел…
И стать в раю тупым придворным,
Пока я здесь ищу придел
Всех новых сил…» «Заткнись!»
Срвался вдруг Симон на крик,
И с глаз его теперь лились
Алмазы слез…. Но только миг.

««Испить тоски?» Ты так отныне называешь
Убийство тех, кто виноват
Лишь в том, что подвернулись
Они под твой звериный взгляд?

…Когда тебя он обратит? -
Холодный тон, тяжелый взгляд –
Свидетелем хочу я быть картин,
Что отведут тебя в горячий ад».

И он пришел, взглянув в глаза Мефисто:
Тот улыбался, предвкушая пир,
Вампир не знал, что воин неказистый,
Расплатится чуть позже с ним…

11.
Сквозняк. Воспоминанья пали –
Задул огонь ветров каприз.
И в темной башне застучали
Шаги Кристин – все глубже вниз,

Туда, где в полном мраке коридоров,
Среди светящихся картин,
Ведут безмолвно свои споры
Десятки сотен толстых книг.

Среди преданий и историй
Об эльфах, леших, колдовстве,
Среди сказаний, где же море
Конец венчает всей Земле,
Среди всех книг богам великим,
Среди рассказов прожитых времен,
Одна лишь книга о нечистых
Сознанье жгла своим огнем.

Ее найдя на книжных полках,
Свечей зажженных обранив
Свет на нее, Кристин так ловко
Перелеснула несколько страниц.

Она и так все знала главы
Поэмы той, что нет грустней,
О том, что положил начало
Гоненью смертных на теней
Вампир, прославленный в сказаньях
Земли врагом и всех небес.
И пусть Кристин и так все знала
Она опять взялась прочесть
Слова, чья строгость начертаний
Поэта лишь сухой расчет,
Таила муки тех страданий,
Которых нечисть теперь ждет.

12.
«Он идол ночи.
Царь лесов, постигших мглу,
Он духом тьмы всегда хохочет,
Предав неистовству огня
Десятки душ.
Он властелин теней и страха,
Он знает все – он вездесущ,
Его глаза – они из мрака.
Где тьма,
И на любого проходимца
Ночей ложится слепота,
Он видит лучше ясновидца
И ждет,
Когда его изящный облик
Как исцеление пройдет,
И чтоб отведать теплой крови
Явится он.
В обличье злого зверя,
И только вашей смерти сон,
Несет ему то упоенье,
Что так хотел.
Так песнь пропойте вы всевышним
В мольбе за то, чтоб ада плен
Познал зловещий дух
Мефисто
И в нем всегда горел».

13.
Но тут покой при чтенье книги
Христианам верным посвященной,
Прервал Мефисто. В комнату картинно
Вошел, свечами только освещенный.

Вампир изящный так внезапно
Застал Кристин за поздним чтеньем,
Но поняла, пред тем как испугаться:
Всего лишь дум пересеченье
Из мрака памяти вернуло
Картину дней давно минувших:
Тогда Мефисто подвернулась
Та песнь людей богопослушных.

Мефисто мертв и нет сомнений,
Что это лишь воспоминанье.
И в этот час его явленье
Минувших дней напоминанье
О том, как сущности вампира
Кристин еще тогда не знала
Она – лишь часть людского мира –
Решенье это принимала.

«Ну что за вздор? – и только смех
Вдогонку к брошенной в камин
Христианской книги. «Это бред!»
Не дочитав, Мефисто заключил.

«И что, Кристин, берешь на веру
Ложь трусов тех, нашедших в боге,
Покой душе, и «и-с-ц-е-л-е-н-ь-е»
В пустом и жалком богословье?

Мне жаль людей, что в страхе смерти
Несут свое существованье,
К огню суда. Для них бессмертье –
Пройдет как жизнь – лишь в покоянье
В грехах, таких же мелких,
Как их утраченная честь:
Пред богом в содроганье меркнут,
Как будто в душах их прочесть
Стремится лишь свершенные ошибки…
Я столько убивал, глотая кровь,
Но ни вниманья проявил, и не открытки
Не выслал мне ваш прОклятых господь.

К чему же вера и служенье?
Богам ли нужно наше рабство?
Нас покорить – не их влеченье –
Такая цель у государства.

Тогда, Кристин, тем более
Плевать на смертные заветы.
Решай: познать ли гибель в адской боли
Христианским следуя советам,
Иль отхлебнуть моей же крови:
Такой как я навечно стать,
И смерти тяжкого покоя
Тебе отныне не познать!»

14.
Кристин в ответ кивала головою
Все рассужденья принимая,
Пока Симон в ее покоях
Сидел в тени, речам внимая.

Он презирал Мефисто сердцем всем,
Слова и жесты ненавидя.
В его речах преисподней тень
И злость чертей он только видел.

«Все это чушь, - промолвил он, -
Ты внемлешь речи идиота.
Его слова меня, как гром,
Бьют резко всем своим потоком.

Суть веры в бога и служенья
Не в рабстве церкви, государству,
И покаянье, без сомнений,
Не для того, чтоб ежечасно
Смывать грехи, и свой путь в рай
Копать бессмысленностью боли,
Чтоб смело встав на жизни край
Предаться нежно власти Бога.

И глупо видеть суть религий
Такой, как он решился описать:
И хоть никто не вручит крылья,
Когда ты будешь умирать».

«И в чем же суть богослуженья?» -
Спросил со злобою Мефисто.
«А суть вся в том, чтобы не в тени
Жить зверем гадко и нечисто.

Ведь все грехи – убийство, воровство,
Ведут нас вниз и без религий.
Ты злобу сеешь – злобу жнешь.
Ты во грехах теряешь силу.

И суть заветов – наше благо,
Чтоб не сползти на дно покров.
Покой зверей всех и всех граждан –
Вот цель, что дал церквей урок.

Убийцу, вора трудно напугать
Мгновеньем кратким своей казни,
И грех свой совершать
Пред смертью у него боязни
Не будет. Умирать – это не страшно,
Когда ты веришь лишь в покой,
Что после смерти свои краски
Прольет над конченной судьбой.
Другое дело – пугать всех адом,
Его огней тяжелой пыткой.
И будь ты хоть последним гадом,
Ты не решишься на попытку
Скрыть преступленье в этой жизни –
Тебя найдут зато в другой.
Вот в чем вся суть религий –
Страх смертных нам несет покой».

«Вот ты и бойся! Бойся Бога! –
Кристин промолвила в ответ, -
«Таких, как ты уж слишком много –
Таких, как он же больше нет!»

Мефисто гнев внезапно скрылся -
Его победа в этом споре,
Симона взгляд же заискрился
Слезою всей душевной боли,

И он несмело приподнялся,
Шагнув еще чуть глубже в тень,
С Кристин он тихо попрощался
Развеяв фразой этой тлен
Их прогоревших нежных чувств,
Развеяв ласку их любви…
Развеяв все… остался пуст
Симон тогда, в тот грустный миг…

«Ты точно все решила? –
Промолвил он, уж повернувшись, -
Любви своей снять грубо крылья
Нырнув в бессмертья равнодушье?»

«Заметь, Симон, не я ушла –
А ты теперь вдруг отвернулся!
В тебе я вижу подлеца,
Таким теперь ты обернулся!

Ты струсил! Струсил пред бессмертьем,
Так убирайся теперь прочь!»
Вся нежность чувств пред бессердечьем
Ничто. И выйдя в ночь
Симон покорно удалился…
Чтоб свой клинок точить о слезы!
Мечтать о дне, когда б облился,
Мефисто собственной же кровью!